Страница:
Стрек смотрел на нее пугающим плотоядным взглядом. Его улыбка была улыбкой хищника.
Инстинктивно Нора поняла, что лучший способ отделаться от Стрека — это притвориться непонимающей дурочкой, до которой якобы не доходят его противные сексуальные намеки. Короче говоря, необходимо было вести себя так, как ведет мышь, оказавшись в опасности. Притворись, что не видишь кошки, притворись, что ее просто здесь нет, и, возможно, она будет разочарована отсутствием реакции и начнет искать более пугливую жертву в другом месте.
Чтобы избежать взгляда его требовательных глаз, Нора оторвала пару бумажных полотенец с крепления рядом с мойкой и начала вытирать расплескавшуюся на полу воду. Но в тот момент, когда она нагнулась перед Стреком, Нора почувствовала, что совершает ошибку. Он не сдвинулся с места, а продолжал стоять над ней, опустившейся перед ним на корточки. Вся эта сцена превратилась в своего рода эротический символ. Когда Нора осознала уязвимость своей позы, она вскочила и увидела, что Стрек улыбается еще шире, чем прежде.
Покрасневшая и запыхавшаяся Нора швырнула мокрые полотенца в мусорное ведро под раковиной.
Арт Стрек сказал:
— Готовит, плетет кружева... да это просто замечательно. А что еще вы любите делать?
— Боюсь, что это все, — сказала она. — У меня нет никаких необычных увлечений. Я не очень интересный человек. Так себе. Скучный даже.
Проклиная себя за то, что не сумела выгнать этого ублюдка из дома, Нора скользнула мимо него к духовке, давая понять, что хочет проверить, нагрелась ли она, но на самом деле пытаясь оказаться вне досягаемости Стрека.
Он опять приблизился к ней.
— Когда я подъехал сюда, я увидел много цветов. Это вы ухаживаете за ними?
Не сводя глаз с термометра духовки, Нора сказала:
— Да, мне нравится работать в саду.
— Я одобряю это, — продолжал Стрек с таким видом, будто она ждала именно этого одобрения. — Цветы... хорошее занятие для женщины. Готовка, кружева, цветы — у вас прямо целый набор чисто женских занятий и талантов. Готов спорить: вы все делаете хорошо, миссис Девон. Я имею в виду все, что должна делать женщина. По всем статьям вы наверняка первоклассная женщина.
«Если он до меня дотронется, я закричу», — подумала Нора.
Надо заметить, что стены старого дома были достаточно толсты, а соседи находились не так уж близко. Никто не услышит ее криков и не придет на помощь.
«Я буду брыкаться, — подумала она. — Так просто ему не дамся».
На самом деле Нора совсем не была уверена в том, что у нее хватит храбрости сопротивляться ему. Даже если она и попыталась бы защитить себя, Стрек все равно был намного выше и сильнее ее.
— Да, готов спорить: вы — женщина первый сорт, по всем статьям, — повторил он уже с более провокационной интонацией.
Повернувшись от духовки, Нора выдавила смешок:
— Мой муж удивился бы, услышав такое. Я неплохо пеку торты, но корочки у моих пирогов не пропекаются, а жаркое получается сухим. Вяжу я неплохо, но очень медленно.
Она проскользнула мимо него к кухонной стойке. Вскрывая пакет с порошком глазури, Нора болтала без умолку, к собственному удивлению. Отчаяние было причиной ее словоохотливости.
— С цветами у меня хорошо получается, а вот хозяйка я неважная, и, если бы мой муж мне не помогал, этот дом превратился бы черт знает во что.
«Все это звучит фальшиво», — подумала Нора. В своем голосе она расслышала истеричные нотки, на которые он наверняка тоже обратил внимание. Но упоминание о муже, по-видимому, заставило Арта Стрека задуматься, прежде чем атаковать с новой силой. Пока Нора высыпала порошок в миску и отмеряла нужный кусок масла, Стрек пил воду из стакана.
Затем он поставил стакан в мойку с грязной посудой. На этот раз парень не приблизился к ней на непочтительно близкое расстояние.
— Ну, мне пора вернуться к работе.
Нора нарочно ответила ему рассеянной улыбкой, кивнула и стала напевать себе под нос, как будто ничего не случилось.
Стрек прошел через кухню, но остановился, приоткрыв дверь.
— Ваша тетя любила темные помещения, так ведь?
Эта кухня смотрелась бы шикарно, если ее перекрасить повеселее.
Прежде чем Нора успела отреагировать, он вышел и дверь за ним закрылась.
Несмотря на непрошеный комментарий насчет кухни, Стрек все-таки поубавил свой пыл, и Нора была довольна собой. Прибегнув к невинной лжи по поводу несуществующего мужа, которую она произнесла с завидным хладнокровием, Нора сумела поставить Стрека на место. Конечно, кошки не так реагируют на противника, но такое поведение не было поведением запуганной насмерть мышки.
Нора оглядела кухню с высоким потолком и решила, что на самом деле здесь мрачновато. Стены выкрашены в грязновато-синий цвет. Матовые шары светильников источали тусклый, зимний свет. Она стала думать о перекраске кухни и замене светильников.
Сама мысль о том, чтобы произвести какие-либо крупные изменения в доме Виолетты Девон вызывала некоторое головокружение. С тех пор как умерла тетка, у Норы хватило духу переоборудовать только свою спальню. Сейчас же, когда перед ней встал вопрос о косметическом ремонте всего дома, она чувствовала, как ее охватывает необузданное, дикое чувство раба, восставшего против хозяина. Возможно, Нора решится на это. Возможно. Если ей удастся не подпустить к себе Стрека, у нее достанет мужества и для того, чтобы выйти из повиновения покойной тетке.
Ее самодовольное настроение продержалось двадцать минут, в течение которых она поставила коржи в духовку, взбила глазурь и помыла посуду. В кухню вернулся Стрек, объявил, что телевизор в порядке, и подал счет. Когда парень уходил, казалось, он слегка успокоился, но сейчас к нему вернулась прежняя наглость. Стрек осматривал ее с ног до головы, как бы мысленно снимая с нее одежду, и когда их взгляды встретились, в его глазах было вызывающее выражение.
Счет показался ей чрезмерным, но Нора не стала спорить, поскольку хотела отделаться от него побыстрее. Стрек прибегнул к уже испытанному приему: придвинулся вплотную к ней, стараясь запугать ее своей мужественностью и высоким ростом. Когда Нора встала из-за стола и протянула ему чек, Стреку удалось взять его таким образом, что она почувствовала его похотливое прикосновение.
Пока они шли к выходу через холл, Нора была почти уверена: вот сейчас он поставит на пол свой чемоданчик и набросится на нее сзади. Однако, когда они подошли к двери, Стрек прошел мимо нее на веранду, сердце перестало колотиться. На выходе он замешкался.
— А чем занимается ваш муж?
Этот вопрос сбил Нору с толку. Стрек мог задать его еще тогда, на кухне, когда она упомянула о своем муже, но теперь такой вопрос показался ей несвоевременным.
Норе надо было сказать ему, что это его не касается, но она все еще боялась Стрека. Нора чувствовала: Стрека сейчас легко разозлить. Накопившаяся в нем агрессивность может выйти наружу из-за какого-нибудь пустяка. Поэтому она решила соврать ему еще раз в надежде, что это охладит его пыл:
— Он... полицейский.
Стрек удивленно поднял брови.
— В самом деле? Здесь, в Санта-Барбаре?
— Совершенно верно.
— Ничего себе домик у полицейского.
— Простите?
— Я не знал, что полицейские так хорошо зарабатывают.
—А... но ведь я говорила вам — я унаследовала этот дом от своей тетки.
— Ах да, конечно. Я вспомнил. Вы мне говорили. Точно.
Стараясь подкрепить свою ложь, она сказала:
— Мы снимали квартиру, а когда тетя умерла, переехали сюда. Вообще-то вы правы, если не это, такой дом был бы нам не по карману.
— Ну, — сказал Стрек, — я рад за вас. Правда. Такая красивая леди, как вы, заслуживает, чтобы жить в таком красивом доме.
Он прикоснулся кончиками пальцев к воображаемой шляпе, подмигнул и зашагал по дорожке в сторону улицы, где был припаркован его белый фургончик.
Нора закрыла дверь и стала наблюдать за ним сквозь овальное витражное окошечко, устроенное в центре двери. Стрек обернулся, увидел Нору и помахал рукой. Она отпрянула от окошка в глубь полутемного холла, продолжая наблюдать за ним. Оттуда он уже не мог ее увидеть. Стрек ей не поверил — это ясно. Он знал: никакого мужа у нее нет. Господи, не надо было говорить, что она замужем за полицейским, ему сразу стало понятно: это же уловка с целью обескуражить его. Надо было сказать, что она замужем за слесарем или доктором, за кем угодно, только не за полицейским. Тем не менее Арт Стрек удалялся. Он уходил, хотя и знал, что Нора наврала ему.
Она почувствовала себя в безопасности, только когда его фургончик исчез из виду.
Вообще-то говоря, даже и тогда она продолжала бояться.
2
3
4
Инстинктивно Нора поняла, что лучший способ отделаться от Стрека — это притвориться непонимающей дурочкой, до которой якобы не доходят его противные сексуальные намеки. Короче говоря, необходимо было вести себя так, как ведет мышь, оказавшись в опасности. Притворись, что не видишь кошки, притворись, что ее просто здесь нет, и, возможно, она будет разочарована отсутствием реакции и начнет искать более пугливую жертву в другом месте.
Чтобы избежать взгляда его требовательных глаз, Нора оторвала пару бумажных полотенец с крепления рядом с мойкой и начала вытирать расплескавшуюся на полу воду. Но в тот момент, когда она нагнулась перед Стреком, Нора почувствовала, что совершает ошибку. Он не сдвинулся с места, а продолжал стоять над ней, опустившейся перед ним на корточки. Вся эта сцена превратилась в своего рода эротический символ. Когда Нора осознала уязвимость своей позы, она вскочила и увидела, что Стрек улыбается еще шире, чем прежде.
Покрасневшая и запыхавшаяся Нора швырнула мокрые полотенца в мусорное ведро под раковиной.
Арт Стрек сказал:
— Готовит, плетет кружева... да это просто замечательно. А что еще вы любите делать?
— Боюсь, что это все, — сказала она. — У меня нет никаких необычных увлечений. Я не очень интересный человек. Так себе. Скучный даже.
Проклиная себя за то, что не сумела выгнать этого ублюдка из дома, Нора скользнула мимо него к духовке, давая понять, что хочет проверить, нагрелась ли она, но на самом деле пытаясь оказаться вне досягаемости Стрека.
Он опять приблизился к ней.
— Когда я подъехал сюда, я увидел много цветов. Это вы ухаживаете за ними?
Не сводя глаз с термометра духовки, Нора сказала:
— Да, мне нравится работать в саду.
— Я одобряю это, — продолжал Стрек с таким видом, будто она ждала именно этого одобрения. — Цветы... хорошее занятие для женщины. Готовка, кружева, цветы — у вас прямо целый набор чисто женских занятий и талантов. Готов спорить: вы все делаете хорошо, миссис Девон. Я имею в виду все, что должна делать женщина. По всем статьям вы наверняка первоклассная женщина.
«Если он до меня дотронется, я закричу», — подумала Нора.
Надо заметить, что стены старого дома были достаточно толсты, а соседи находились не так уж близко. Никто не услышит ее криков и не придет на помощь.
«Я буду брыкаться, — подумала она. — Так просто ему не дамся».
На самом деле Нора совсем не была уверена в том, что у нее хватит храбрости сопротивляться ему. Даже если она и попыталась бы защитить себя, Стрек все равно был намного выше и сильнее ее.
— Да, готов спорить: вы — женщина первый сорт, по всем статьям, — повторил он уже с более провокационной интонацией.
Повернувшись от духовки, Нора выдавила смешок:
— Мой муж удивился бы, услышав такое. Я неплохо пеку торты, но корочки у моих пирогов не пропекаются, а жаркое получается сухим. Вяжу я неплохо, но очень медленно.
Она проскользнула мимо него к кухонной стойке. Вскрывая пакет с порошком глазури, Нора болтала без умолку, к собственному удивлению. Отчаяние было причиной ее словоохотливости.
— С цветами у меня хорошо получается, а вот хозяйка я неважная, и, если бы мой муж мне не помогал, этот дом превратился бы черт знает во что.
«Все это звучит фальшиво», — подумала Нора. В своем голосе она расслышала истеричные нотки, на которые он наверняка тоже обратил внимание. Но упоминание о муже, по-видимому, заставило Арта Стрека задуматься, прежде чем атаковать с новой силой. Пока Нора высыпала порошок в миску и отмеряла нужный кусок масла, Стрек пил воду из стакана.
Затем он поставил стакан в мойку с грязной посудой. На этот раз парень не приблизился к ней на непочтительно близкое расстояние.
— Ну, мне пора вернуться к работе.
Нора нарочно ответила ему рассеянной улыбкой, кивнула и стала напевать себе под нос, как будто ничего не случилось.
Стрек прошел через кухню, но остановился, приоткрыв дверь.
— Ваша тетя любила темные помещения, так ведь?
Эта кухня смотрелась бы шикарно, если ее перекрасить повеселее.
Прежде чем Нора успела отреагировать, он вышел и дверь за ним закрылась.
Несмотря на непрошеный комментарий насчет кухни, Стрек все-таки поубавил свой пыл, и Нора была довольна собой. Прибегнув к невинной лжи по поводу несуществующего мужа, которую она произнесла с завидным хладнокровием, Нора сумела поставить Стрека на место. Конечно, кошки не так реагируют на противника, но такое поведение не было поведением запуганной насмерть мышки.
Нора оглядела кухню с высоким потолком и решила, что на самом деле здесь мрачновато. Стены выкрашены в грязновато-синий цвет. Матовые шары светильников источали тусклый, зимний свет. Она стала думать о перекраске кухни и замене светильников.
Сама мысль о том, чтобы произвести какие-либо крупные изменения в доме Виолетты Девон вызывала некоторое головокружение. С тех пор как умерла тетка, у Норы хватило духу переоборудовать только свою спальню. Сейчас же, когда перед ней встал вопрос о косметическом ремонте всего дома, она чувствовала, как ее охватывает необузданное, дикое чувство раба, восставшего против хозяина. Возможно, Нора решится на это. Возможно. Если ей удастся не подпустить к себе Стрека, у нее достанет мужества и для того, чтобы выйти из повиновения покойной тетке.
Ее самодовольное настроение продержалось двадцать минут, в течение которых она поставила коржи в духовку, взбила глазурь и помыла посуду. В кухню вернулся Стрек, объявил, что телевизор в порядке, и подал счет. Когда парень уходил, казалось, он слегка успокоился, но сейчас к нему вернулась прежняя наглость. Стрек осматривал ее с ног до головы, как бы мысленно снимая с нее одежду, и когда их взгляды встретились, в его глазах было вызывающее выражение.
Счет показался ей чрезмерным, но Нора не стала спорить, поскольку хотела отделаться от него побыстрее. Стрек прибегнул к уже испытанному приему: придвинулся вплотную к ней, стараясь запугать ее своей мужественностью и высоким ростом. Когда Нора встала из-за стола и протянула ему чек, Стреку удалось взять его таким образом, что она почувствовала его похотливое прикосновение.
Пока они шли к выходу через холл, Нора была почти уверена: вот сейчас он поставит на пол свой чемоданчик и набросится на нее сзади. Однако, когда они подошли к двери, Стрек прошел мимо нее на веранду, сердце перестало колотиться. На выходе он замешкался.
— А чем занимается ваш муж?
Этот вопрос сбил Нору с толку. Стрек мог задать его еще тогда, на кухне, когда она упомянула о своем муже, но теперь такой вопрос показался ей несвоевременным.
Норе надо было сказать ему, что это его не касается, но она все еще боялась Стрека. Нора чувствовала: Стрека сейчас легко разозлить. Накопившаяся в нем агрессивность может выйти наружу из-за какого-нибудь пустяка. Поэтому она решила соврать ему еще раз в надежде, что это охладит его пыл:
— Он... полицейский.
Стрек удивленно поднял брови.
— В самом деле? Здесь, в Санта-Барбаре?
— Совершенно верно.
— Ничего себе домик у полицейского.
— Простите?
— Я не знал, что полицейские так хорошо зарабатывают.
—А... но ведь я говорила вам — я унаследовала этот дом от своей тетки.
— Ах да, конечно. Я вспомнил. Вы мне говорили. Точно.
Стараясь подкрепить свою ложь, она сказала:
— Мы снимали квартиру, а когда тетя умерла, переехали сюда. Вообще-то вы правы, если не это, такой дом был бы нам не по карману.
— Ну, — сказал Стрек, — я рад за вас. Правда. Такая красивая леди, как вы, заслуживает, чтобы жить в таком красивом доме.
Он прикоснулся кончиками пальцев к воображаемой шляпе, подмигнул и зашагал по дорожке в сторону улицы, где был припаркован его белый фургончик.
Нора закрыла дверь и стала наблюдать за ним сквозь овальное витражное окошечко, устроенное в центре двери. Стрек обернулся, увидел Нору и помахал рукой. Она отпрянула от окошка в глубь полутемного холла, продолжая наблюдать за ним. Оттуда он уже не мог ее увидеть. Стрек ей не поверил — это ясно. Он знал: никакого мужа у нее нет. Господи, не надо было говорить, что она замужем за полицейским, ему сразу стало понятно: это же уловка с целью обескуражить его. Надо было сказать, что она замужем за слесарем или доктором, за кем угодно, только не за полицейским. Тем не менее Арт Стрек удалялся. Он уходил, хотя и знал, что Нора наврала ему.
Она почувствовала себя в безопасности, только когда его фургончик исчез из виду.
Вообще-то говоря, даже и тогда она продолжала бояться.
2
После убийства доктора Дэвиса Вэтерби Винс Наско поехал в своем сером «Форде» к автостанции на шоссе «Пасифик Коаст». Там зашел в телефонную будку и набрал номер в Лос-Анджелесе, он уже давно прочно удерживал его в памяти.
На звонок ответил мужской голос, повторив вслух номер, по которому звонил Винс. Это был один из трех голосов, обычно отвечающих по этому номеру, мягкий, низкого тембра. Чаще Винсу приходилось говорить с другим мужчиной. У того раздражающе резкий голос.
Изредка к телефону подходила женщина с сексуальным голосом: гортанным и в то же время каким-то девичьим. Винс никогда не видел ее, но часто пытался представить себе, как она выглядит.
Когда мягкий голос повторил номер, Винс сказал:
— Дело сделано. Я признателен вам за это предложение, и, если у вас будет для меня еще работа, я всегда к вашим услугам.
Он был уверен, что человек там, на другом конце провода, также узнал его.
— Я очень рад слышать, что все прошло хорошо.
Мы очень ценим вас как специалиста. Теперь постарайтесь запомнить следующее... — И он произнес семизначный номер.
Винс удивленно повторил номер вслух. Человек сказал:
— Это номер одного из общественных телефонов в Фенш-Айленде. Он находится в открытой галерее около универсального магазина Робинсон. Можете подъехать туда через пятнадцать минут?
— Конечно, — ответил Винс. — Даже через десять.
— Через пятнадцать минут я позвоню вам туда и сообщу подробности.
Винс повесил трубку и, насвистывая, зашагал к своему микроавтобусу. Раз его посылают к другому телефону, чтобы «сообщить подробности», это может означать только одно: у них для него есть еще задание.
На звонок ответил мужской голос, повторив вслух номер, по которому звонил Винс. Это был один из трех голосов, обычно отвечающих по этому номеру, мягкий, низкого тембра. Чаще Винсу приходилось говорить с другим мужчиной. У того раздражающе резкий голос.
Изредка к телефону подходила женщина с сексуальным голосом: гортанным и в то же время каким-то девичьим. Винс никогда не видел ее, но часто пытался представить себе, как она выглядит.
Когда мягкий голос повторил номер, Винс сказал:
— Дело сделано. Я признателен вам за это предложение, и, если у вас будет для меня еще работа, я всегда к вашим услугам.
Он был уверен, что человек там, на другом конце провода, также узнал его.
— Я очень рад слышать, что все прошло хорошо.
Мы очень ценим вас как специалиста. Теперь постарайтесь запомнить следующее... — И он произнес семизначный номер.
Винс удивленно повторил номер вслух. Человек сказал:
— Это номер одного из общественных телефонов в Фенш-Айленде. Он находится в открытой галерее около универсального магазина Робинсон. Можете подъехать туда через пятнадцать минут?
— Конечно, — ответил Винс. — Даже через десять.
— Через пятнадцать минут я позвоню вам туда и сообщу подробности.
Винс повесил трубку и, насвистывая, зашагал к своему микроавтобусу. Раз его посылают к другому телефону, чтобы «сообщить подробности», это может означать только одно: у них для него есть еще задание.
3
После того как Нора испекла коржи и залила их глазурью, она ушла в спальню, которая располагалась в юго-западном крыле дома.
Когда была жива Виолетта Девон, эта комната служила Норе убежищем, где она могла уединиться, несмотря на отсутствие замка в двери. Подобно остальным комнатам, спальня была заставлена громоздкой мебелью, как будто это было не жилое помещение, а склад. Да и в остальных отношениях это было мрачное местечко. Тем не менее закончив дела по хозяйству или освободившись от нескончаемых нравоучений тетки, Нора убегала в спальню и спасалась чтением или предавалась мечтам.
Виолетта всегда проверяла, что делает ее племянница, тихонько подкрадывалась к двери ее спальни и врывалась туда в надежде застать Нору за каким-нибудь предосудительным занятием. Когда Нора была ребенком и подростком, эти внезапные инспекции происходили часто, потом они стали реже. Но до конца дней своих тетка контролировала Нору, хотя та была уже взрослой двадцатидевятилетней женщиной. Поскольку Виолетта любила одеваться во все темное, стягивала волосы в тугой пучок, а ее бледное старенькое личико никогда не знало косметики, она скорее походила не на женщину, а на мужчину — этакого сурового монаха в грубой рясе, который, крадучись, бродит по коридорам какого-то средневекового монастыря и следит за поведением своих собратьев.
Если Виолетта заставала Нору спящей или мечтающей, она сурово отчитывала ее и тут же назначала ей наказание в виде самых неприятных дел по хозяйству. Тетка не любила лентяев.
Книги дозволялись — конечно, предварительно требовалось одобрение со стороны Виолетты — хотя бы потому, что чтение способствует образованию. Кроме того, она часто приговаривала:
— Простые домашние женщины, вроде тебя и меня, никогда не проживут яркую жизнь и никогда не побывают в экзотических местах. Поэтому книги имеют для нас особую ценность, читая их, мы можем многое испытать умозрительно. Это не так уж плохо. Жить в мире книг даже лучше, чем иметь друзей и... знать мужчин.
При помощи сговорчивого семейного врача тетке удалось освободить Нору от занятий в общеобразовательной школе под предлогом слабого здоровья. Она получала образование дома, поэтому книги заменяли ей школу тоже.
Помимо того, что к тридцати годам Нора успела прочесть тысячи книг, она самостоятельно освоила живопись маслом, акриловыми красками, акварелью, а также карандашный рисунок. Эти увлечения Виолетта одобряла. Искусство было единственным занятием, помогавшим Норе не думать о мире, оставшемся за пределами теткиного дома, и избегать контактов с людьми, которые обязательно отвергли бы, обидели и разочаровали ее.
В одном из углов Нориной комнаты стояли чертежная доска, мольберт и шкафчик с рисовальными принадлежностями. Место для миниатюрной студии было найдено за счет сдвигания вместе находившейся в комнате мебели — именно сдвигания, а не выноса — поэтому эффект от этого получился клаустрофобический.
Много раз за долгие годы, особенно по ночам. Норе начинало казаться, что пол в спальне вот-вот рухнет под тяжестью мебели и она провалится в комнату, под спальней и будет раздавлена насмерть своей собственной кроватью с балдахином. Временами этот страх становился непреодолимым, и тогда Нора убегала на лужайку за домом и сидела там под открытым небом, съежившись и дрожа. Ей исполнилось уже двадцать пять лет, когда она поняла, что эти приступы паники происходят не только из-за излишка мебели в ее комнате и мрачной обстановки в доме, но и из-за всеподавляющего присутствия Виолетты.
В одно свободное утро четыре месяца назад (и восемь месяцев спустя после кончины тетки) Нору вдруг охватило нестерпимое желание перемены, и она поспешно переоборудовала свою спальню. Нора вытащила из нее все малогабаритные предметы обстановки и распределила их равномерно по другим пяти комнатам второго этажа. Более тяжелые вещи пришлось разбирать и вытаскивать по частям. В конце концов в спальне остались кровать с балдахином, ночной столик, кресло, чертежная доска, табурет, шкафчик и мольберт — все, что ей было нужно. Потом она ободрала обои со стен.
Всю субботу и воскресенье у Норы было чувство: происходит какая-то революция и она никогда не вернется к прежней жизни. Однако к моменту, когда переоборудование спальни было закончено, мятежный дух в ней угас, и все остальные помещения в доме остались нетронутыми.
Но по крайней мере эта комната стала светлой, даже веселой. Стены были окрашены в светло-желтый цвет. Тяжелые гардины заменены занавесками, подходящими по цвету к стенам. Нора убрала ужасный ковер и отполировала красивый дубовый паркет.
Эта комната стала ее убежищем еще в большей степени, чем раньше. Когда Нора вошла туда и увидела плоды своих трудов, настроение у нее сразу поднялось и она даже забыла о недавних тревогах.
Нора села за чертежную доску и начала делать карандашный эскиз для будущей картины, замысел которой вынашивала уже некоторое время. Поначалу руки у нее дрожали, но, по мере того как она продолжала рисовать, внутренний страх пропал.
Нора уже подумала о Стреке и попыталась представить, как далеко он зашел бы в своих домогательствах, если бы ей не удалось выпроводить его из дома. В последнее время она все чаще спрашивала себя, насколько верным был пессимистический взгляд Виолетты Девон на внешний мир и других людей; и, хотя этот взгляд лежал в основе воспитания самой Норы, у нее росло подозрение, что это неправильное, даже нездоровое мировоззрение. Но вот на ее пути встретился Арт Стрек — наглое подтверждение тому, в чем уверяла ее тетка; слишком тесное соприкосновение с окружающим миром таит в себе опасность.
Прошло много времени, и, закончив набросок, Нора начала думать о том, правильно ли она восприняла все, что делал и говорил Стрек. У него наверняка и не было сексуальных намерений по отношению к ней. Только не к ней.
По правде говоря, в сексуальном плане она не представляла интереса. Обычная. Домашняя. Возможно, даже некрасивая. Это был факт, который тетя Виолетта довела до сведения Норы еще в раннем возрасте. Несмотря на множество недостатков, старуха имела некоторые достоинства, одним из которых была прямолинейность. Нора была непривлекательной женщиной, которая не могла рассчитывать на объятия, поцелуи и обожание.
Хотя как личность Стрек внушил ей отвращение, внешне он был привлекательным мужчиной и, очевидно, не испытывал недостатка в хорошеньких подружках. Смешно даже думать о том, что его могло заинтересовать такое чучело, как она.
Нора все еще носила одежду, купленную когда-то теткой: темные бесформенные платья, юбки и блузы, похожие на те, которые носила сама Виолетта. Более нарядные и яркие вещи только бы подчеркивали худобу нескладного тела девушки, заурядность и непривлекательность лица.
Но почему тогда Стрек сказал, что она хорошенькая?
Ну, это легко объяснимо. Он, наверное, подшучивал над ней. Или, что вероятнее, хотел быть учтивым.
Чем больше Нора думала на эту тему, тем больше уверяла себя, что не поняла беднягу. В тридцать лет она уже превратилась в нервную старую деву, пугливую и одинокую.
Эти мысли расстроили ее на какое-то время. Но Нора собралась, удвоила свои усилия и закончила набросок, после чего начала следующий, уже в другом ракурсе. Шло время, и она забылась, погрузившись в работу.
Внизу большие часы пунктуально отбивали каждые час, полчаса и четверть.
Солнце на западе приобретало все более золотистый оттенок, и к концу дня комната становилась светлее. Воздух мерцал золотыми блестками. За окном, выходящим на южную сторону, королевская пальма нежно подрагивала под порывами майского ветерка.
К четырем часам Нора уже совершенно успокоилась и, мурлыкая себе под нос, продолжала работать.
Зазвонил телефон, она вздрогнула. Отложив в сторону карандаш, сняла трубку.
— Алло?
— Интересно получается, — сказал мужской голос.
— Простите?
— Они никогда о нем не слышали.
— Извините, — сказала она, — но боюсь, вы не туда попали.
— Это вы, миссис Девон?
— Она узнала этот голос. Это был он. Стрек. На секунду у Норы отнялся язык. Стрек сказал:
— Они никогда о нем не слышали. Я позвонил в полицейское управление Санта-Барбары и попросил к телефону полицейского Девона. Они ответили, что такой у них не числится. Странно, правда, миссис Девон?
— Что вам нужно? — спросила она дрожащим голосом.
— Я думаю: дело в компьютере, — сказал Стрек, посмеиваясь. — Наверняка из-за какой-нибудь ошибки в нем вашего мужа не оказалось среди личного состава полиции. Мне кажется, миссис Девон, вам лучше сказать ему об этом, как только он придет домой. Если об этом не позаботиться... то, черт возьми, в конце недели ему просто не начислят зарплату.
На этих словах Стрек повесил трубку. Услышав гудки, Нора поняла: ей надо было первой прекратить этот разговор, просто хлопнуть трубку на рычаг, как только он сообщил, что звонил в полицию. Ей не следовало выслушивать всю эту болтовню.
Нора прошла по дому и проверила запоры на окнах и дверях. Все они были надежно закрыты.
Когда была жива Виолетта Девон, эта комната служила Норе убежищем, где она могла уединиться, несмотря на отсутствие замка в двери. Подобно остальным комнатам, спальня была заставлена громоздкой мебелью, как будто это было не жилое помещение, а склад. Да и в остальных отношениях это было мрачное местечко. Тем не менее закончив дела по хозяйству или освободившись от нескончаемых нравоучений тетки, Нора убегала в спальню и спасалась чтением или предавалась мечтам.
Виолетта всегда проверяла, что делает ее племянница, тихонько подкрадывалась к двери ее спальни и врывалась туда в надежде застать Нору за каким-нибудь предосудительным занятием. Когда Нора была ребенком и подростком, эти внезапные инспекции происходили часто, потом они стали реже. Но до конца дней своих тетка контролировала Нору, хотя та была уже взрослой двадцатидевятилетней женщиной. Поскольку Виолетта любила одеваться во все темное, стягивала волосы в тугой пучок, а ее бледное старенькое личико никогда не знало косметики, она скорее походила не на женщину, а на мужчину — этакого сурового монаха в грубой рясе, который, крадучись, бродит по коридорам какого-то средневекового монастыря и следит за поведением своих собратьев.
Если Виолетта заставала Нору спящей или мечтающей, она сурово отчитывала ее и тут же назначала ей наказание в виде самых неприятных дел по хозяйству. Тетка не любила лентяев.
Книги дозволялись — конечно, предварительно требовалось одобрение со стороны Виолетты — хотя бы потому, что чтение способствует образованию. Кроме того, она часто приговаривала:
— Простые домашние женщины, вроде тебя и меня, никогда не проживут яркую жизнь и никогда не побывают в экзотических местах. Поэтому книги имеют для нас особую ценность, читая их, мы можем многое испытать умозрительно. Это не так уж плохо. Жить в мире книг даже лучше, чем иметь друзей и... знать мужчин.
При помощи сговорчивого семейного врача тетке удалось освободить Нору от занятий в общеобразовательной школе под предлогом слабого здоровья. Она получала образование дома, поэтому книги заменяли ей школу тоже.
Помимо того, что к тридцати годам Нора успела прочесть тысячи книг, она самостоятельно освоила живопись маслом, акриловыми красками, акварелью, а также карандашный рисунок. Эти увлечения Виолетта одобряла. Искусство было единственным занятием, помогавшим Норе не думать о мире, оставшемся за пределами теткиного дома, и избегать контактов с людьми, которые обязательно отвергли бы, обидели и разочаровали ее.
В одном из углов Нориной комнаты стояли чертежная доска, мольберт и шкафчик с рисовальными принадлежностями. Место для миниатюрной студии было найдено за счет сдвигания вместе находившейся в комнате мебели — именно сдвигания, а не выноса — поэтому эффект от этого получился клаустрофобический.
Много раз за долгие годы, особенно по ночам. Норе начинало казаться, что пол в спальне вот-вот рухнет под тяжестью мебели и она провалится в комнату, под спальней и будет раздавлена насмерть своей собственной кроватью с балдахином. Временами этот страх становился непреодолимым, и тогда Нора убегала на лужайку за домом и сидела там под открытым небом, съежившись и дрожа. Ей исполнилось уже двадцать пять лет, когда она поняла, что эти приступы паники происходят не только из-за излишка мебели в ее комнате и мрачной обстановки в доме, но и из-за всеподавляющего присутствия Виолетты.
В одно свободное утро четыре месяца назад (и восемь месяцев спустя после кончины тетки) Нору вдруг охватило нестерпимое желание перемены, и она поспешно переоборудовала свою спальню. Нора вытащила из нее все малогабаритные предметы обстановки и распределила их равномерно по другим пяти комнатам второго этажа. Более тяжелые вещи пришлось разбирать и вытаскивать по частям. В конце концов в спальне остались кровать с балдахином, ночной столик, кресло, чертежная доска, табурет, шкафчик и мольберт — все, что ей было нужно. Потом она ободрала обои со стен.
Всю субботу и воскресенье у Норы было чувство: происходит какая-то революция и она никогда не вернется к прежней жизни. Однако к моменту, когда переоборудование спальни было закончено, мятежный дух в ней угас, и все остальные помещения в доме остались нетронутыми.
Но по крайней мере эта комната стала светлой, даже веселой. Стены были окрашены в светло-желтый цвет. Тяжелые гардины заменены занавесками, подходящими по цвету к стенам. Нора убрала ужасный ковер и отполировала красивый дубовый паркет.
Эта комната стала ее убежищем еще в большей степени, чем раньше. Когда Нора вошла туда и увидела плоды своих трудов, настроение у нее сразу поднялось и она даже забыла о недавних тревогах.
Нора села за чертежную доску и начала делать карандашный эскиз для будущей картины, замысел которой вынашивала уже некоторое время. Поначалу руки у нее дрожали, но, по мере того как она продолжала рисовать, внутренний страх пропал.
Нора уже подумала о Стреке и попыталась представить, как далеко он зашел бы в своих домогательствах, если бы ей не удалось выпроводить его из дома. В последнее время она все чаще спрашивала себя, насколько верным был пессимистический взгляд Виолетты Девон на внешний мир и других людей; и, хотя этот взгляд лежал в основе воспитания самой Норы, у нее росло подозрение, что это неправильное, даже нездоровое мировоззрение. Но вот на ее пути встретился Арт Стрек — наглое подтверждение тому, в чем уверяла ее тетка; слишком тесное соприкосновение с окружающим миром таит в себе опасность.
Прошло много времени, и, закончив набросок, Нора начала думать о том, правильно ли она восприняла все, что делал и говорил Стрек. У него наверняка и не было сексуальных намерений по отношению к ней. Только не к ней.
По правде говоря, в сексуальном плане она не представляла интереса. Обычная. Домашняя. Возможно, даже некрасивая. Это был факт, который тетя Виолетта довела до сведения Норы еще в раннем возрасте. Несмотря на множество недостатков, старуха имела некоторые достоинства, одним из которых была прямолинейность. Нора была непривлекательной женщиной, которая не могла рассчитывать на объятия, поцелуи и обожание.
Хотя как личность Стрек внушил ей отвращение, внешне он был привлекательным мужчиной и, очевидно, не испытывал недостатка в хорошеньких подружках. Смешно даже думать о том, что его могло заинтересовать такое чучело, как она.
Нора все еще носила одежду, купленную когда-то теткой: темные бесформенные платья, юбки и блузы, похожие на те, которые носила сама Виолетта. Более нарядные и яркие вещи только бы подчеркивали худобу нескладного тела девушки, заурядность и непривлекательность лица.
Но почему тогда Стрек сказал, что она хорошенькая?
Ну, это легко объяснимо. Он, наверное, подшучивал над ней. Или, что вероятнее, хотел быть учтивым.
Чем больше Нора думала на эту тему, тем больше уверяла себя, что не поняла беднягу. В тридцать лет она уже превратилась в нервную старую деву, пугливую и одинокую.
Эти мысли расстроили ее на какое-то время. Но Нора собралась, удвоила свои усилия и закончила набросок, после чего начала следующий, уже в другом ракурсе. Шло время, и она забылась, погрузившись в работу.
Внизу большие часы пунктуально отбивали каждые час, полчаса и четверть.
Солнце на западе приобретало все более золотистый оттенок, и к концу дня комната становилась светлее. Воздух мерцал золотыми блестками. За окном, выходящим на южную сторону, королевская пальма нежно подрагивала под порывами майского ветерка.
К четырем часам Нора уже совершенно успокоилась и, мурлыкая себе под нос, продолжала работать.
Зазвонил телефон, она вздрогнула. Отложив в сторону карандаш, сняла трубку.
— Алло?
— Интересно получается, — сказал мужской голос.
— Простите?
— Они никогда о нем не слышали.
— Извините, — сказала она, — но боюсь, вы не туда попали.
— Это вы, миссис Девон?
— Она узнала этот голос. Это был он. Стрек. На секунду у Норы отнялся язык. Стрек сказал:
— Они никогда о нем не слышали. Я позвонил в полицейское управление Санта-Барбары и попросил к телефону полицейского Девона. Они ответили, что такой у них не числится. Странно, правда, миссис Девон?
— Что вам нужно? — спросила она дрожащим голосом.
— Я думаю: дело в компьютере, — сказал Стрек, посмеиваясь. — Наверняка из-за какой-нибудь ошибки в нем вашего мужа не оказалось среди личного состава полиции. Мне кажется, миссис Девон, вам лучше сказать ему об этом, как только он придет домой. Если об этом не позаботиться... то, черт возьми, в конце недели ему просто не начислят зарплату.
На этих словах Стрек повесил трубку. Услышав гудки, Нора поняла: ей надо было первой прекратить этот разговор, просто хлопнуть трубку на рычаг, как только он сообщил, что звонил в полицию. Ей не следовало выслушивать всю эту болтовню.
Нора прошла по дому и проверила запоры на окнах и дверях. Все они были надежно закрыты.
4
В кафе «Макдональдс» на Ист Чэпмен-авеню Тревис Корнелл заказал пять гамбургеров для золотистого ретривера. Сидя на переднем сиденье пикапа, пес съел всю мясную начинку и две булочки. Попытался лизнуть Тревиса в лицо, выражая таким способом свою благодарность.
— У тебя из пасти воняет, как от больного аллигатора, — запротестовал тот, отпихивая от себя собаку.
Обратный путь в Санта-Барбару занял у них три с половиной часа, поскольку машин на дорогах стало уже гораздо больше, чем утром. Пока они ехали, Тревис поглядывал на своего четвероногого спутника и разговаривал с ним, надеясь обнаружить в нем признаки так изумившего его разумного начала. Но ожидания не оправдались. Ретривер вел себя обыкновенно, как любая собака в такой поездке. Время от времени он усаживался очень прямо и смотрел сквозь ветровое или боковое стекло на бегущий мимо пейзаж, может быть, с несколько большим для собаки интересом и вниманием. Но основную часть времени он лежал, свернувшись на сиденье, или спал, пофыркивая во сне, или скулил и зевал со скучающим выражением на морде.
Когда запах псины стал невыносим, Тревис опустил стекла, чтобы проветрить кабину, и ретривер высунул голову из окна. Ветер трепал его мягкие уши и шерсть, и на морде у него появилось глупое и очаровательное бесхитростное выражение, которое бывает у всех собак, перевозимых таким способом.
В Санта-Барбаре Тревис остановился у торгового центра и купил несколько банок «Алпо», коробку собачьих галет «Милк Боун», тяжелые пластмассовые миски для корма и воды, жестяную ванну, флакон шампуня для домашних животных с компонентами против блох и клещей, щетку для расчесывания шерсти, ошейник и поводок.
Пока Тревис загружал покупки в кузов пикапа, пес наблюдал за ним через окно кабины, прижав влажный нос к стеклу.
Садясь за руль, Тревис сказал:
— Ты грязный и воняешь. Надеюсь, с мытьем у нас с тобой проблем не будет, а?
Пес зевнул.
К тому времени, как Тревис подъехал к арендуемому им бунгало на севере Санта-Барбары и заглушил мотор, он начал спрашивать себя, действительно ли поведение собаки было таким необычным, как ему показалось утром?
— Если ты вскоре не покажешь мне свои фокусы, — обратился он к псу, вставляя ключ в дверной замок, — я начну думать, что мне все почудилось там, в лесу, что я рехнулся и все сам выдумал.
Стоя рядом с ним на крыльце, пес вопросительно поднял голову.
— Ты же не хочешь, чтобы я усомнился в том, что с головой у меня все в порядке, а?
Яркая оранжево-черная бабочка порхнула перед мордой ретривера, напугав его. Пес тявкнул, соскочил с крыльца и помчался за ней по дорожке. Бегая туда-сюда по лужайке, прыгая и щелкая зубами, он старался схватить яркое насекомое, но чуть не налетел на покрытый рисунком ствол Канарской пальмы, затем едва избежал лобового столкновения с бетонной емкостью для воды и, наконец, неуклюже плюхнулся в клумбу с новогвенсйскими недотрогами, над которой искала спасения бабочка. Перекатившись через спину, ретривер вскочил на лапы и выпрыгнул из клумбы. Поняв, что жертва ускользнула, он вернулся к Тревису и виновато посмотрел на него.
— Ну и псина, — сказал Тревис. — Горе мое.
Он открыл дверь, ретривер вбежал внутрь дома и сразу стал исследовать незнакомое помещение.
— Только попробуй наделать мне на пол, — крикнул Тревис ему вслед.
Он прошел на кухню, неся в руках ванну и пластиковый мешок с остальными покупками. Тревис оставил там собачью еду и посуду, остальное вынес во двор через заднюю дверь. Он поставил ванну рядом со свернутым кольцами шлангом, надетым на водопроводный кран.
Зайдя обратно в дом, Тревис вытащил ведро из-под кухонной раковины, наполнил его горячей водой, вынес наружу и вылил воду в ванну. После того как Тревис принес четвертое ведро, появился ретривер и начал обследовать задний двор. К тому времени, как Тревис наполнил водой больше половины ванны, пес стал мочиться через каждые четыре фута вдоль побеленной бетонной стены, отмечая таким образом свою территорию.
— Когда закончишь портить газон, — сказал Тревис, — давай купаться. Ты воняешь.
Ретривер повернулся на звук его голоса, наклонил голову в сторону и стал слушать. Он, однако, совсем не походил на тех умных собак, которых снимают в кино. Было очевидно, что он не понимает человеческую речь. Он просто смотрел на Тревиса, и все. Как только Тревис замолчал, пес прошел немного вдоль стены и опять поднял заднюю ногу.
Наблюдая, как пес справляет нужду, Тревис почувствовал: ему тоже пора последовать его примеру. Он зашел в туалет, а затем переоделся в старые джинсы и футболку с короткими рукавами, готовясь к предстоящей грязной работе.
Выйдя наружу, Тревис увидел: ретривер стоит рядом с дымящейся ванной и держит в зубах шланг. Каким-то образом псу удалось повернуть кран. Из шланга в ванну текла вода.
Открыть кран — трудное, почти невозможное дело для собаки. По степени сложности это можно сравнить с ситуацией, в которой Тревису пришлось бы открывать за спиной пузырек с аспирином, снабженный крышкой с подстраховкой от случайного вскрытия детьми, и при этом он должен был действовать одной рукой.
— Слишком горячая вода для тебя? — удивленно просил он.
Ретривер выпустил из зубов шланг, из которого на пол дворика продолжала литься вода, и почти изящно шагнул в ванну. Он сел в воду и посмотрел на Тревиса, как бы говоря: «Давай начинать, ты, недоумок».
Тревис подошел к ванне и присел на корточки рядом.
— Покажи мне, как ты закрываешь воду.
Пес посмотрел на него с глупым выражением на морде.
Собака фыркнула и устроилась поудобнее в теплой воде.
— Если ты сумел включить воду, значит, ты должен уметь ее выключить. Как ты это проделал? Зубами? Наверное, зубами. Не лапами же, прости Господи. Но ведь тебе пришлось крутить кран, а это непросто. Ты мог сломать себе зубы об эту чугунную ручку.
— У тебя из пасти воняет, как от больного аллигатора, — запротестовал тот, отпихивая от себя собаку.
Обратный путь в Санта-Барбару занял у них три с половиной часа, поскольку машин на дорогах стало уже гораздо больше, чем утром. Пока они ехали, Тревис поглядывал на своего четвероногого спутника и разговаривал с ним, надеясь обнаружить в нем признаки так изумившего его разумного начала. Но ожидания не оправдались. Ретривер вел себя обыкновенно, как любая собака в такой поездке. Время от времени он усаживался очень прямо и смотрел сквозь ветровое или боковое стекло на бегущий мимо пейзаж, может быть, с несколько большим для собаки интересом и вниманием. Но основную часть времени он лежал, свернувшись на сиденье, или спал, пофыркивая во сне, или скулил и зевал со скучающим выражением на морде.
Когда запах псины стал невыносим, Тревис опустил стекла, чтобы проветрить кабину, и ретривер высунул голову из окна. Ветер трепал его мягкие уши и шерсть, и на морде у него появилось глупое и очаровательное бесхитростное выражение, которое бывает у всех собак, перевозимых таким способом.
В Санта-Барбаре Тревис остановился у торгового центра и купил несколько банок «Алпо», коробку собачьих галет «Милк Боун», тяжелые пластмассовые миски для корма и воды, жестяную ванну, флакон шампуня для домашних животных с компонентами против блох и клещей, щетку для расчесывания шерсти, ошейник и поводок.
Пока Тревис загружал покупки в кузов пикапа, пес наблюдал за ним через окно кабины, прижав влажный нос к стеклу.
Садясь за руль, Тревис сказал:
— Ты грязный и воняешь. Надеюсь, с мытьем у нас с тобой проблем не будет, а?
Пес зевнул.
К тому времени, как Тревис подъехал к арендуемому им бунгало на севере Санта-Барбары и заглушил мотор, он начал спрашивать себя, действительно ли поведение собаки было таким необычным, как ему показалось утром?
— Если ты вскоре не покажешь мне свои фокусы, — обратился он к псу, вставляя ключ в дверной замок, — я начну думать, что мне все почудилось там, в лесу, что я рехнулся и все сам выдумал.
Стоя рядом с ним на крыльце, пес вопросительно поднял голову.
— Ты же не хочешь, чтобы я усомнился в том, что с головой у меня все в порядке, а?
Яркая оранжево-черная бабочка порхнула перед мордой ретривера, напугав его. Пес тявкнул, соскочил с крыльца и помчался за ней по дорожке. Бегая туда-сюда по лужайке, прыгая и щелкая зубами, он старался схватить яркое насекомое, но чуть не налетел на покрытый рисунком ствол Канарской пальмы, затем едва избежал лобового столкновения с бетонной емкостью для воды и, наконец, неуклюже плюхнулся в клумбу с новогвенсйскими недотрогами, над которой искала спасения бабочка. Перекатившись через спину, ретривер вскочил на лапы и выпрыгнул из клумбы. Поняв, что жертва ускользнула, он вернулся к Тревису и виновато посмотрел на него.
— Ну и псина, — сказал Тревис. — Горе мое.
Он открыл дверь, ретривер вбежал внутрь дома и сразу стал исследовать незнакомое помещение.
— Только попробуй наделать мне на пол, — крикнул Тревис ему вслед.
Он прошел на кухню, неся в руках ванну и пластиковый мешок с остальными покупками. Тревис оставил там собачью еду и посуду, остальное вынес во двор через заднюю дверь. Он поставил ванну рядом со свернутым кольцами шлангом, надетым на водопроводный кран.
Зайдя обратно в дом, Тревис вытащил ведро из-под кухонной раковины, наполнил его горячей водой, вынес наружу и вылил воду в ванну. После того как Тревис принес четвертое ведро, появился ретривер и начал обследовать задний двор. К тому времени, как Тревис наполнил водой больше половины ванны, пес стал мочиться через каждые четыре фута вдоль побеленной бетонной стены, отмечая таким образом свою территорию.
— Когда закончишь портить газон, — сказал Тревис, — давай купаться. Ты воняешь.
Ретривер повернулся на звук его голоса, наклонил голову в сторону и стал слушать. Он, однако, совсем не походил на тех умных собак, которых снимают в кино. Было очевидно, что он не понимает человеческую речь. Он просто смотрел на Тревиса, и все. Как только Тревис замолчал, пес прошел немного вдоль стены и опять поднял заднюю ногу.
Наблюдая, как пес справляет нужду, Тревис почувствовал: ему тоже пора последовать его примеру. Он зашел в туалет, а затем переоделся в старые джинсы и футболку с короткими рукавами, готовясь к предстоящей грязной работе.
Выйдя наружу, Тревис увидел: ретривер стоит рядом с дымящейся ванной и держит в зубах шланг. Каким-то образом псу удалось повернуть кран. Из шланга в ванну текла вода.
Открыть кран — трудное, почти невозможное дело для собаки. По степени сложности это можно сравнить с ситуацией, в которой Тревису пришлось бы открывать за спиной пузырек с аспирином, снабженный крышкой с подстраховкой от случайного вскрытия детьми, и при этом он должен был действовать одной рукой.
— Слишком горячая вода для тебя? — удивленно просил он.
Ретривер выпустил из зубов шланг, из которого на пол дворика продолжала литься вода, и почти изящно шагнул в ванну. Он сел в воду и посмотрел на Тревиса, как бы говоря: «Давай начинать, ты, недоумок».
Тревис подошел к ванне и присел на корточки рядом.
— Покажи мне, как ты закрываешь воду.
Пес посмотрел на него с глупым выражением на морде.
Собака фыркнула и устроилась поудобнее в теплой воде.
— Если ты сумел включить воду, значит, ты должен уметь ее выключить. Как ты это проделал? Зубами? Наверное, зубами. Не лапами же, прости Господи. Но ведь тебе пришлось крутить кран, а это непросто. Ты мог сломать себе зубы об эту чугунную ручку.