Страница:
Видимо, чуткий нос Орсона не улавливал запаха опасности. Пес не рычал.
Но и не лез наобум. Он стоял у входа, опустив хвост, навострив уши, и напряженно вслушивался в темноту.
Я долгие годы бродил по ночам, беря с собой лишь кошелек с мелочью для нечастых покупок, маленький фонарик (на тот редкий случай, когда темнота была скорее врагом, чем другом) и сотовый телефон, подвешенный к поясу. В последнее время я добавил к этому джентльменскому набору еще кое-что: 9-миллиметровый пистолет «глок».
«Глок» висел под курткой в наплечной кобуре. Мне не нужно было прикасаться к пистолету, чтобы помнить про него; его вес давил на мои ребра, как опухоль. Тем не менее я сунул руку под куртку и сжал рукоятку жестом суеверного человека, дотронувшегося до своего талисмана.
Черную кожаную куртку дополняли черные кроссовки «Рокпорт», черные носки, черные джинсы и черный свитер с длинными рукавами. Я носил все черное не потому, что маскировался под вампира, священника, убийцу-ниндзя или голливудскую знаменитость. В этом городе по ночам имело смысл не только носить с собой оружие, но и держаться в тени, оставаясь как можно менее заметным.
Оставив «глок» в кобуре и не слезая с велосипеда, но поставив ноги на землю, я отстегнул от руля фонарик. У моего велосипеда не было фары. Я столько лет прожил в ночи и в комнатах, освещенных одними свечами, что моим привыкшим к темноте глазам редко требовалась помощь.
Луч проник в бетонный тоннель метров на девять. Проход имел прямые стены и потолок в виде арки. В его первой части не было ничего угрожающего.
Орсон вошел внутрь.
Прежде чем последовать за собакой, я поднял голову и посмотрел на машины, с ревом мчавшиеся на север и юг по шоссе № 1. Этот рев всегда казался мне одновременно возбуждающим и полным меланхолии.
Я никогда не водил машину и, вероятнее всего, никогда не буду ее водить. Во-первых, даже если бы я защитил руки перчатками, а лицо маской, ничто не спасло бы мои глаза от света фар встречных автомобилей. Во-вторых, я не смог бы проехать далеко на север или юг побережья, потому что не успел бы вернуться до рассвета.
С удовольствием прислушиваясь к этому шуму, я обвел взглядом широкие бетонные опоры по обе стороны тоннеля. Вершину длинного склона венчало металлическое ограждение; фары то и дело освещали его, но самих машин я не видел.
И тут краешком глаза я не то заметил, не то мне почудилась какая-то притаившаяся на вершине южной опоры фигура, не такая черная, как окружающая ее ночь, слегка освещенная фарами проносившихся по шоссе машин. Она была по эту сторону ограждения, едва видимая, однако распространявшая ауру угрозы, как химера, стоящая на парапете кафедрального собора.
Но стоило повернуть голову и присмотреться, как тени от огней автомобилей заплясали у меня перед глазами, словно стая воронов, взмывшая в воздух в разгар грозы. Более плотная фигура, окруженная пляшущими призраками, устремилась по диагонали вниз, удаляясь от меня и от опоры на юг, вдоль травянистой насыпи.
Не успел я моргнуть глазом, как она оказалась вне досягаемости мощных фар и затерялась в ночи, отделенная от меня шестиметровой стеной дамбы. При желании она могла вернуться и войти в тоннель вслед за мной.
Впрочем, вполне возможно, что ей не было до меня никакого дела. Думать, что галактики вращаются вокруг тебя, приятно, но центром Вселенной я себя все же не считал.
Честно говоря, таинственная фигура могла существовать только в моем воображении. Я видел ее долю секунды и не был абсолютно уверен, что она мне не почудилась.
Но все же я снова полез под куртку и притронулся к «глоку».
За это время Орсон углубился в тоннель под шоссе № 1 настолько, что луч фонарика не мог его обнаружить.
Оглянувшись и не заметив позади преследователя, я двинулся за собакой. На велосипед садиться не стал, а предпочел идти пешком и толкать его левой рукой.
Мне не хотелось, чтобы правая рука, держащая оружие, была занята фонариком. Кроме того, свет мог облегчить незнакомцу преследование и делал меня удобной мишенью.
Хотя русло пересохло, стенки тоннеля издавали влажный запах; холодный бетон пах известкой.
Шум машин, отделенных от меня несколькими слоями стали, бетона и земли, эхом отдавался в полукруглом своде. И все же он не сумел заглушить звук приближавшихся шагов того, кто крался следом. Я несколько раз оборачивался, но луч фонарика неизменно освещал лишь гладкие бетонные стены и пустынную реку.
Следы шин продолжались по другую сторону тоннеля и бороздили видимый отсюда участок Санта-Розиты. Тут я выключил фонарик, положившись на естественное освещение. За шоссе канал № 1 сворачивал направо, уходя от него на восток-юго-восток. Уклон русла становился заметно круче.
Хотя на окружающих холмах еще теснились дома, мы приближались к окраине города.
Я знал, куда мы идем. Знал уже давно, но не хотел верить. Если Орсон не ошибся и машину, оставившую взятый им след, действительно вел похититель Джимми Уинга, то он вез мальчика в Форт-Уиверн, заброшенную военную базу, которая была причиной большинства нынешних трудностей Мунлайт-Бея.
Уиверн, раскинувшийся на 70 тысячах гектаров и занимающий намного более обширную территорию, чем наш городок, обнесен высоким сетчатым забором. Забор поддерживается залитыми цементом стальными столбами и увенчан колючей проволокой. Он пересекает реку; обогнув поворот, я увидел припаркованный темный «Шевроле-Сабурбан». След, по которому мы шли, закончился.
Автомобиль стоял метрах в двадцати. Я был уверен, что там никого нет, но приближался к нему осторожно.
Низкое рычание Орсона говорило о том, что он тоже опасается машины.
Я обернулся и осмотрел только что проделанный отрезок пути, но не заметил и намека на крадущуюся химеру, увиденную мной на восточном склоне шоссе № 1. И тем не менее я не мог избавиться от ощущения, что за мной следят.
Положив велосипед рядом с кучей плавника, хищно вонзившего зубы в несколько сухих шаров перекати-поля, я сунул фонарик за пояс и вынул из кобуры «глок» – полностью безопасный пистолет со встроенным предохранителем; чтобы начать стрельбу, не требуется сначала нажать на какой-нибудь маленький рычажок.
Это оружие не однажды спасало мне жизнь. Оно добавляет уверенности, но нельзя сказать, что я управляюсь с ним без всякого труда. Едва ли мне это когда-нибудь удастся. Вес и конструкция тут ни при чем; пистолет великолепный. Когда мальчишкой я шатался по ночному городу, мне доводилось подвергаться не только словесным, но и физическим оскорблениям. Главным образом это были подростки, но попадались и взрослые, которым бы следовало быть умнее. Хотя благодаря их агрессивности я научился защищаться и не проходить мимо несправедливости, этот опыт заставил меня возненавидеть насилие как самый легкий способ решения проблемы. Я могу стрелять, чтобы защитить себя и тех, кого люблю, но радости мне это не доставляет.
Мы с Орсоном подошли к «Сабурбану». Внутри не было ни водителя, ни пассажира. Капот еще не успел остыть; машину припарковали лишь несколько минут назад.
От двери водителя к передней двери пассажира тянулась цепочка следов. Далее следы вели к забору. Они были похожи, вернее – полностью идентичны отпечаткам на клумбе под окнами спальни Джимми Уинга.
Серебряная монета луны медленно катилась к темному кошельку западного горизонта, но ее свет оставался достаточно ярким, чтобы я сумел рассмотреть и запомнить номер машины.
Я быстро обнаружил место, где дерзкие кусачки проделали проход в проволоке. Очевидно, это было сделано заранее, еще до последнего дождя, потому что вода успела разгладить ил, истоптанный тем, кто проделал работу.
Мунлайт-Бей все еще связывало с Форт-Уиверном несколько дренажных труб. Обычно во время обследования бывшей военной базы я пользовался одним из этих тайных проходов и собственными кусачками.
На приречном участке изгороди – впрочем, как и по всему ее периметру – красовались плакаты, красными и черными буквами предупреждавшие, что хотя база закрыта по решению ликвидационной комиссии в связи с окончанием «холодной войны», тем не менее нарушителям ее границ грозит суд и, возможно, тюремное заключение. Перечень федеральных законов был таким длинным, что занимал всю нижнюю треть объявления. Тон предупреждения был суровым и бескомпромиссным, но доверия не вызывал. Политики всегда обещают нам мир, вечное процветание, порядок и законность. Если бы они выполняли эти обещания, возможно, я с большим уважением относился бы к их угрозам.
Здесь, у забора, следы похитителя не были единственными. Темнота помешала мне разглядеть новые отпечатки.
Я рискнул включить фонарик, прикрыв его рукой. Хватило секунды, чтобы понять, что здесь произошло.
Брешь в изгороди была проделана заранее, еще в момент подготовки преступления, и у похитителя было время замаскировать ее. Он сделал незаметную калитку; достаточно было отодвинуть пролет забора, чтобы пройти внутрь. Чтобы освободить для этой цели обе руки, он был вынужден отпустить своего пленника, угрозами или побоями заставив Джимми отказаться от попытки к бегству.
Вторые отпечатки были намного меньше первых. То были следы босых ступней Джимми Уинга, выкраденного из собственной постели.
Перед моим умственным взором предстало измученное лицо Лилли. Ее муж, Бенджамен Уинг, был электромонтером и погиб от удара током три года назад во время несчастного случая на работе. Это был высокий парень с веселыми глазами, наполовину индеец-чероки, настолько полный жизни, что казался бессмертным. Именно поэтому его гибель потрясла весь городок. Даже такая сильная женщина, как Лилли, не смогла бы выдержать вторую и еще более страшную потерю сразу же вслед за первой.
Хотя мы с Лилли давно перестали быть любовниками, я все еще любил ее как друга. Дай бог, чтобы я смог вернуть ей Джимми улыбающимся, целым и невредимым и увидеть, как страдание исчезает с ее лица.
Орсон нетерпеливо заскулил. Он весь дрожал, стремясь продолжить погоню.
Снова заткнув фонарик за пояс, я отодвинул плеть забора. Стальная проволока исполнила негромкую песню протеста.
– Смельчаку достанутся сосиски, – пообещал я, и Орсон пулей проскочил в брешь.
Глава 3
Но и не лез наобум. Он стоял у входа, опустив хвост, навострив уши, и напряженно вслушивался в темноту.
Я долгие годы бродил по ночам, беря с собой лишь кошелек с мелочью для нечастых покупок, маленький фонарик (на тот редкий случай, когда темнота была скорее врагом, чем другом) и сотовый телефон, подвешенный к поясу. В последнее время я добавил к этому джентльменскому набору еще кое-что: 9-миллиметровый пистолет «глок».
«Глок» висел под курткой в наплечной кобуре. Мне не нужно было прикасаться к пистолету, чтобы помнить про него; его вес давил на мои ребра, как опухоль. Тем не менее я сунул руку под куртку и сжал рукоятку жестом суеверного человека, дотронувшегося до своего талисмана.
Черную кожаную куртку дополняли черные кроссовки «Рокпорт», черные носки, черные джинсы и черный свитер с длинными рукавами. Я носил все черное не потому, что маскировался под вампира, священника, убийцу-ниндзя или голливудскую знаменитость. В этом городе по ночам имело смысл не только носить с собой оружие, но и держаться в тени, оставаясь как можно менее заметным.
Оставив «глок» в кобуре и не слезая с велосипеда, но поставив ноги на землю, я отстегнул от руля фонарик. У моего велосипеда не было фары. Я столько лет прожил в ночи и в комнатах, освещенных одними свечами, что моим привыкшим к темноте глазам редко требовалась помощь.
Луч проник в бетонный тоннель метров на девять. Проход имел прямые стены и потолок в виде арки. В его первой части не было ничего угрожающего.
Орсон вошел внутрь.
Прежде чем последовать за собакой, я поднял голову и посмотрел на машины, с ревом мчавшиеся на север и юг по шоссе № 1. Этот рев всегда казался мне одновременно возбуждающим и полным меланхолии.
Я никогда не водил машину и, вероятнее всего, никогда не буду ее водить. Во-первых, даже если бы я защитил руки перчатками, а лицо маской, ничто не спасло бы мои глаза от света фар встречных автомобилей. Во-вторых, я не смог бы проехать далеко на север или юг побережья, потому что не успел бы вернуться до рассвета.
С удовольствием прислушиваясь к этому шуму, я обвел взглядом широкие бетонные опоры по обе стороны тоннеля. Вершину длинного склона венчало металлическое ограждение; фары то и дело освещали его, но самих машин я не видел.
И тут краешком глаза я не то заметил, не то мне почудилась какая-то притаившаяся на вершине южной опоры фигура, не такая черная, как окружающая ее ночь, слегка освещенная фарами проносившихся по шоссе машин. Она была по эту сторону ограждения, едва видимая, однако распространявшая ауру угрозы, как химера, стоящая на парапете кафедрального собора.
Но стоило повернуть голову и присмотреться, как тени от огней автомобилей заплясали у меня перед глазами, словно стая воронов, взмывшая в воздух в разгар грозы. Более плотная фигура, окруженная пляшущими призраками, устремилась по диагонали вниз, удаляясь от меня и от опоры на юг, вдоль травянистой насыпи.
Не успел я моргнуть глазом, как она оказалась вне досягаемости мощных фар и затерялась в ночи, отделенная от меня шестиметровой стеной дамбы. При желании она могла вернуться и войти в тоннель вслед за мной.
Впрочем, вполне возможно, что ей не было до меня никакого дела. Думать, что галактики вращаются вокруг тебя, приятно, но центром Вселенной я себя все же не считал.
Честно говоря, таинственная фигура могла существовать только в моем воображении. Я видел ее долю секунды и не был абсолютно уверен, что она мне не почудилась.
Но все же я снова полез под куртку и притронулся к «глоку».
За это время Орсон углубился в тоннель под шоссе № 1 настолько, что луч фонарика не мог его обнаружить.
Оглянувшись и не заметив позади преследователя, я двинулся за собакой. На велосипед садиться не стал, а предпочел идти пешком и толкать его левой рукой.
Мне не хотелось, чтобы правая рука, держащая оружие, была занята фонариком. Кроме того, свет мог облегчить незнакомцу преследование и делал меня удобной мишенью.
Хотя русло пересохло, стенки тоннеля издавали влажный запах; холодный бетон пах известкой.
Шум машин, отделенных от меня несколькими слоями стали, бетона и земли, эхом отдавался в полукруглом своде. И все же он не сумел заглушить звук приближавшихся шагов того, кто крался следом. Я несколько раз оборачивался, но луч фонарика неизменно освещал лишь гладкие бетонные стены и пустынную реку.
Следы шин продолжались по другую сторону тоннеля и бороздили видимый отсюда участок Санта-Розиты. Тут я выключил фонарик, положившись на естественное освещение. За шоссе канал № 1 сворачивал направо, уходя от него на восток-юго-восток. Уклон русла становился заметно круче.
Хотя на окружающих холмах еще теснились дома, мы приближались к окраине города.
Я знал, куда мы идем. Знал уже давно, но не хотел верить. Если Орсон не ошибся и машину, оставившую взятый им след, действительно вел похититель Джимми Уинга, то он вез мальчика в Форт-Уиверн, заброшенную военную базу, которая была причиной большинства нынешних трудностей Мунлайт-Бея.
Уиверн, раскинувшийся на 70 тысячах гектаров и занимающий намного более обширную территорию, чем наш городок, обнесен высоким сетчатым забором. Забор поддерживается залитыми цементом стальными столбами и увенчан колючей проволокой. Он пересекает реку; обогнув поворот, я увидел припаркованный темный «Шевроле-Сабурбан». След, по которому мы шли, закончился.
Автомобиль стоял метрах в двадцати. Я был уверен, что там никого нет, но приближался к нему осторожно.
Низкое рычание Орсона говорило о том, что он тоже опасается машины.
Я обернулся и осмотрел только что проделанный отрезок пути, но не заметил и намека на крадущуюся химеру, увиденную мной на восточном склоне шоссе № 1. И тем не менее я не мог избавиться от ощущения, что за мной следят.
Положив велосипед рядом с кучей плавника, хищно вонзившего зубы в несколько сухих шаров перекати-поля, я сунул фонарик за пояс и вынул из кобуры «глок» – полностью безопасный пистолет со встроенным предохранителем; чтобы начать стрельбу, не требуется сначала нажать на какой-нибудь маленький рычажок.
Это оружие не однажды спасало мне жизнь. Оно добавляет уверенности, но нельзя сказать, что я управляюсь с ним без всякого труда. Едва ли мне это когда-нибудь удастся. Вес и конструкция тут ни при чем; пистолет великолепный. Когда мальчишкой я шатался по ночному городу, мне доводилось подвергаться не только словесным, но и физическим оскорблениям. Главным образом это были подростки, но попадались и взрослые, которым бы следовало быть умнее. Хотя благодаря их агрессивности я научился защищаться и не проходить мимо несправедливости, этот опыт заставил меня возненавидеть насилие как самый легкий способ решения проблемы. Я могу стрелять, чтобы защитить себя и тех, кого люблю, но радости мне это не доставляет.
Мы с Орсоном подошли к «Сабурбану». Внутри не было ни водителя, ни пассажира. Капот еще не успел остыть; машину припарковали лишь несколько минут назад.
От двери водителя к передней двери пассажира тянулась цепочка следов. Далее следы вели к забору. Они были похожи, вернее – полностью идентичны отпечаткам на клумбе под окнами спальни Джимми Уинга.
Серебряная монета луны медленно катилась к темному кошельку западного горизонта, но ее свет оставался достаточно ярким, чтобы я сумел рассмотреть и запомнить номер машины.
Я быстро обнаружил место, где дерзкие кусачки проделали проход в проволоке. Очевидно, это было сделано заранее, еще до последнего дождя, потому что вода успела разгладить ил, истоптанный тем, кто проделал работу.
Мунлайт-Бей все еще связывало с Форт-Уиверном несколько дренажных труб. Обычно во время обследования бывшей военной базы я пользовался одним из этих тайных проходов и собственными кусачками.
На приречном участке изгороди – впрочем, как и по всему ее периметру – красовались плакаты, красными и черными буквами предупреждавшие, что хотя база закрыта по решению ликвидационной комиссии в связи с окончанием «холодной войны», тем не менее нарушителям ее границ грозит суд и, возможно, тюремное заключение. Перечень федеральных законов был таким длинным, что занимал всю нижнюю треть объявления. Тон предупреждения был суровым и бескомпромиссным, но доверия не вызывал. Политики всегда обещают нам мир, вечное процветание, порядок и законность. Если бы они выполняли эти обещания, возможно, я с большим уважением относился бы к их угрозам.
Здесь, у забора, следы похитителя не были единственными. Темнота помешала мне разглядеть новые отпечатки.
Я рискнул включить фонарик, прикрыв его рукой. Хватило секунды, чтобы понять, что здесь произошло.
Брешь в изгороди была проделана заранее, еще в момент подготовки преступления, и у похитителя было время замаскировать ее. Он сделал незаметную калитку; достаточно было отодвинуть пролет забора, чтобы пройти внутрь. Чтобы освободить для этой цели обе руки, он был вынужден отпустить своего пленника, угрозами или побоями заставив Джимми отказаться от попытки к бегству.
Вторые отпечатки были намного меньше первых. То были следы босых ступней Джимми Уинга, выкраденного из собственной постели.
Перед моим умственным взором предстало измученное лицо Лилли. Ее муж, Бенджамен Уинг, был электромонтером и погиб от удара током три года назад во время несчастного случая на работе. Это был высокий парень с веселыми глазами, наполовину индеец-чероки, настолько полный жизни, что казался бессмертным. Именно поэтому его гибель потрясла весь городок. Даже такая сильная женщина, как Лилли, не смогла бы выдержать вторую и еще более страшную потерю сразу же вслед за первой.
Хотя мы с Лилли давно перестали быть любовниками, я все еще любил ее как друга. Дай бог, чтобы я смог вернуть ей Джимми улыбающимся, целым и невредимым и увидеть, как страдание исчезает с ее лица.
Орсон нетерпеливо заскулил. Он весь дрожал, стремясь продолжить погоню.
Снова заткнув фонарик за пояс, я отодвинул плеть забора. Стальная проволока исполнила негромкую песню протеста.
– Смельчаку достанутся сосиски, – пообещал я, и Орсон пулей проскочил в брешь.
Глава 3
Когда я последовал за собакой, острый конец проволоки задел мою кепку-бейсболку и стащил ее с головы. Я подобрал ее, отряхнул о джинсы и надел снова.
Эта голубая поношенная бейсболка была у меня около восьми месяцев. Я нашел ее в странном цементном помещении, в трех этажах ниже уровня земли, в глубоких подземельях Форт-Уиверна.
Над козырьком было вышито красным: «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД». Я не имел представления, кому она принадлежала, и не знал значения этих рубиново-красных слов.
Этот простой головной убор не имел никакой ценности и в то же время был самым дорогим из моих приобретений. У меня не было доказательств, что он имел отношение к научной работе моей матери в Форт-Уиверне или каком-нибудь другом месте, но я был убежден, что это так. Хотя мне уже были известны кое-какие страшные тайны заброшенной военной базы, все же я верил, что разгадка значения вышитых слов раскрыла бы еще более удивительные вещи. Я очень верил в эту бейсболку. Когда я не надевал ее, то держал поблизости, потому что она напоминала мне о матери и, следовательно, успокаивала.
Если не считать расчищенного места сразу за брешью, у изгороди громоздились кучи плавника, шаров перекати-поля и всякого хлама. Со стороны Форт-Уиверна Санта-Розита была точно такой же, как и прежде.
Но тут был только один след – мужской. Здесь похититель решил вновь взять ребенка на руки.
Орсон потрусил вперед, и я побежал за ним. Вскоре мы оказались у другой тропы, которая поднималась по северной стене дамбы. Пес ступил на нее без всяких колебаний.
Когда мы добрались до верха, я запыхался куда сильнее Орсона, хотя по собачьему счету мохнатый следопыт был намного старше меня.
К счастью, я достаточно долго прожил на свете, чтобы осознавать не слишком заметную, но все же явную убыль своей жизненной энергии и юношеской прыти. К дьяволу тех поэтов, которые воспевают красоту и чистоту тех, кто умер молодыми, в расцвете сил! Несмотря на свой пигментозный экзодермит, я был бы рад дожить до блаженной слабости восьмидесяти лет и даже до старческого маразма человека, именинный торт которого украшен сотней готовых вот-вот погаснуть свеч. Острее всего мы ощущаем себя живыми и осознаем цену жизни тогда, когда бываем наиболее уязвимыми, когда опыт успевает научить нас смирению и излечивает от самонадеянности, которая, подобно некоей форме глухоты, мешает усваивать урок, преподаваемый нам окружающим миром.
Когда луна скрыла свой лик за облачным веером, я обвел взглядом северный берег Санта-Розиты. На Джимми и его похитителя не было и намека.
Как и на химеру. Никто не крался ни по дну, ни по обоим берегам пересохшего русла. Кем бы ни была фигура, замеченная мною на насыпи, я не представлял для нее интереса.
Орсон не колеблясь устремился к нескольким огромным складам, стоявшим в пятидесяти метрах от дамбы. Эти темные здания казались таинственными, несмотря на свое прозаическое предназначение и на то, что я уже был слегка знаком с ними.
Чудовищных размеров, эти склады были на базе далеко не единственными, занимая лишь незначительную часть территории, огороженной сетчатым забором. В годы расцвета штатное расписание Форт-Уиверна составляло 36400 человек. Не считая тринадцати тысяч членов их семей и четырех с лишним тысяч гражданского обслуживающего персонала. Жилой фонд базы состоял из трех тысяч коттеджей и домиков на одну семью. Все они оставались на своих местах, хотя и требовали ремонта.
Через мгновение мы оказались у складов. Чутье Орсона быстро вело его через лабиринт дорожек к самому большому из них. Как и другие окружавшие его постройки, склад был прямоугольным и представлял собой девятиметровое здание из гофрированной жести, имевшее бетонное основание и изогнутую металлическую крышу. В одном из торцов имелись раздвижные ворота, достаточно большие, чтобы пропустить грузовик. Они были закрыты, но рядом красовалась раскрытая настежь дверь, предназначенная для прохода людей.
Подойдя к ней, Орсон, доселе не испытывавший никаких колебаний, замешкался. В помещении за порогом было намного темнее, чем на дорожке, освещенной лишь звездами. Казалось, пес не верил, что чутье может позволить ему оценить скрывающуюся в складе опасность. Как будто запах, по которому он шел, растворился во тьме, царившей внутри здания.
Держась спиной к стене, я медленно подобрался к двери и на мгновение остановился у косяка, держа в руке пистолет и обратив лицо к небу.
Затаив дыхание, я вслушивался в мертвую тишину, нарушавшуюся лишь бурчанием в моем животе, который продолжал переваривать съеденные незадолго до полуночи сыр, хлеб с луком и перец-халапеньо. Если внутри ждал кто-то готовый наброситься на меня, то он действительно должен был быть мертвецом, потому что не производил вообще никаких звуков. Во всяком случае, дышал он намного тише меня.
Я следил за застывшим у входа Орсоном, заметным не более, чем чернильное пятно на мокром черном шелке. После короткой недоуменной заминки он отвернулся от двери и сделал несколько шагов к следующему зданию.
Он тоже молчал – не пыхтел, не стучал когтями по дорожке и даже не издавал пищеварительных звуков, – как будто был лишь призраком собаки. Когда пес оглянулся на пройденный нами путь, в его глазах блеснуло тусклое отражение звезд; едва видимые белые точки обнаженных зубов напоминали фосфоресцирующую улыбку привидения.
Я не чувствовал, что эта заминка была вызвана страхом перед неведомым. Скорее всего пес просто потерял след.
Я посмотрел на часы. Каждая слабо мерцавшая секунда означала не только уходящее время, но и убывание жизненных сил Джимми Уинга. Почти наверняка похищенный не для того, чтобы получить выкуп, он должен был удовлетворить чьи-то темные желания – возможно, столь дикарские, что о них нельзя было подумать без содрогания.
Я ждал, пытаясь бороться со своим чересчур развитым воображением, но когда Орсон, уверенность которого в том, что предмет наших поисков находится внутри, ничуть не выросла, в конце концов снова повернул к двери, я решил действовать. Фортуна любит смелых. Впрочем, как и Смерть.
Левой рукой я потянулся к заткнутому за пояс фонарику. Затем крадучись подошел к двери, перешагнул порог и быстро скользнул налево, одновременно включив фонарик и бросив его на пол в примитивной и, возможно, дурацкой попытке отвлечь внимание стрелка.
Однако выстрела не последовало. Когда фонарик остановился, на складе было тихо, как на мертвой планете, лишенной атмосферы. Я попытался вздохнуть и с удивлением обнаружил, что мне это удалось.
Я поднял фонарик. Большую часть склада составляло помещение такой длины, что луч не достигал его противоположной стены. Да что там противоположной: он не преодолевал и половины расстояния, отделявшего меня от куда более близких смежных стен.
Тени, изгнанные лучом фонарика, тут же возвращались на место и становились еще более густыми и черными. Что ж, спасибо и на том, что среди них не было тени моего предполагаемого соперника.
Орсон, скорее смущенный, чем что-то подозревающий, ступил в освещенное пространство, после недолгой заминки презрительно фыркнул и направился к двери.
И вдруг царившую на складе тишину разорвало глухое «бам-м». Зловещее эхо отразилось от холодных стен пещерообразного помещения и висело в воздухе до тех пор, пока звук не стих и не стал напоминать жужжание июньских москитов.
Я выключил фонарик.
Орсон тут же вернулся и потерся боком о мою ногу.
Я хотел сдвинуться с места.
Но понятия не имел, куда идти.
Должно быть, Джимми был где-то рядом, все еще живой, потому что похититель пока не добрался до черного алтаря, на котором собирался совершить ритуальное заклание агнца. Джимми, маленький, испуганный и одинокий. Его отец был мертв – так же, как и мой. А мать умрет с горя, если я не сумею ей помочь.
Терпение. Одно из величайших достоинств, которому господь учит нас, отказываясь появляться в этом мире. Терпение.
Мы с Орсоном долго стояли и тревожно вслушивались в безмолвие, наставшее после того, как затихло эхо. Но едва я подумал, что услышанный нами звук может не иметь никакого значения, как раздался гневный и низкий мужской голос, такой же приглушенный, каким был донесшийся до нас звон. Голос был один. Не беседа. Монолог. Кто-то говорил сам с собой… или с маленьким испуганным пленником, который не смел отвечать. Я не разбирал слов, но голос был грубым и хриплым, как у сказочного тролля.
Он не приближался и не удалялся, но было ясно, что человек находится не в этом помещении. Я не успел определить, откуда доносятся хриплые слова, как тролль замолчал. Форт-Уиверн был закрыт всего лишь девятнадцать месяцев назад, поэтому у меня не было времени изучить каждый его уголок так же тщательно, как укромные места Мунлайт-Бея. До сих пор мои поиски проходили в более таинственных частях базы, где я видел зрелища странные и интригующие. Об этом складе я знал только то, что он ничем не отличается от других; три этажа в высоту, потолок со стропилами и четыре отсека – главный, в котором мы находились сейчас, кабинет в дальнем правом углу, еще один такой же в левом и чердак над обоими. Я был уверен, что внезапный звон и голос донеслись не оттуда.
Я повернулся вокруг своей оси, раздосадованный непроницаемой тьмой. Она была такой же безжалостной и беспощадной, как черная пелена, которая окутает меня в тот день, когда накапливающийся свет посеет в моих глазах семена опухоли.
Внезапно в помещении раздался звук, намного более громкий, чем первый. То был скрежет металла о металл, которому ответило эхо, напоминавшее отдаленную канонаду. На этот раз я ощутил сотрясение цементного пола. Это означало, что источник звука находится ниже главного помещения склада.
Под некоторыми зданиями базы лежали тайные царства, видимо, не известные подавляющему большинству военных, которые занимались здесь своим достойным уважения делом. В цокольных этажах существовали некогда тщательно замаскированные двери, соединявшие здание с подвалами, более глубокими погребами и тайными помещениями, врытыми еще глубже. Многие из этих подземных тайников были связаны с другими, разбросанными по всей базе, с помощью лестниц, лифтов и коридоров, которые было невозможно обнаружить, пока команда ликвидаторов не вывезла отсюда всю мебель и оборудование.
Впрочем, даже после того, как ликвидаторы ободрали стены Форт-Уиверна, я сделал свои лучшие открытия лишь благодаря помощи приятеля из семейства собачьих. Его умение улавливать малейшие запахи, просачивающиеся из потайных комнат сквозь трещины, так же впечатляет, как умение Орсона кататься на серфе, и лишь немногим уступает его умению при случае выпросить вторую миску пива у друзей, которые, подобно мне, прекрасно знают, что эту порцию ему уже не одолеть.
Несомненно, на огромной базе оставалось еще множество тайников, ждавших своего часа; но как ни интересовали меня их поиски, временами я воздерживался от этого. Если я проводил в темных подземельях Форт-Уиверна слишком много времени, на меня начинала давить их зловещая атмосфера. Я видел достаточно и понимал, что эти подземелья были местом проведения сомнительных секретных исследований, что здесь осуществлялись тайно финансируемые научные проекты, часть которых была столь экзотичной, что по оставшимся здесь загадочным предметам можно было только смутно догадываться об их цели.
Однако неуютными подземелья Форт-Уиверна делало вовсе не это. Куда более неприятным было ощущение – интуитивное, но достаточно сильное, – что по крайней мере часть происходившего здесь была не просто благонамеренной глупостью высшего порядка и не наукой, находящейся на службе у чокнутых политиков, но чистым и откровенным злом. После пары ночей, проведенных в здешних подвалах, у меня сложилось убеждение, что это зло вырвалось из могил наружу и кое-кто из его носителей еще бродит по местным закоулкам и ждет встречи с живыми. Так что на поверхность меня гнал вовсе не страх. Скорее ощущение морального удушья. Как будто слишком долгое пребывание в этом темном царстве могло наложить неизгладимую печать на мою душу.
Я не ожидал, что эти обычные склады также связаны с подземельями гоблинов. Впрочем, в Форт-Уиверне ничто не было таким простым, каким казалось на первый взгляд.
Я снова зажег фонарик, имея основания считать, что похититель – если это действительно был он – находится не на этом этаже.
Казалось странным, что психопат притащил ребенка сюда, а не в более укромное место, где он мог бы без всяких помех удовлетворить свои извращенные желания. С другой стороны, Уиверн был не менее загадочным и не менее притягательным местом, чем Стоунхендж, великие пирамиды Гизы и руины столицы древних майя Чичен-Ицы. Конечно, его злобный магнетизм должен был привлекать отщепенца, который, как чаще всего бывает в таких случаях, испытывал наслаждение, не просто издеваясь над невинными жертвами, а мучая их и в конце концов зверски убивая. Эти странные места обладали для него тем же мрачным обаянием, что и поруганная церковь или заброшенный дом на окраине города, где пятьдесят лет назад сумасшедший зарубил топором всю свою семью.
Впрочем, вполне возможно, что этот похититель вовсе не сумасшедший, не извращенец, а человек, осуществляющий в районе продолжавшего тайно функционировать Уиверна странную, но вполне официальную миссию. Эта база, даже разрушенная, была инкубатором параноиков.
Чувствуя прикосновение теплого бока Орсона, я торопливо зашагал к кабинетам в дальнем конце склада. Первый из них оказался именно таким, как мне представлялось. Пустое пространство. Четыре голые стены. И дыра в потолке на месте люминесцентной лампы.
Во втором на полулежала семисантиметровая пластмассовая фигурка знаменитого злодея Дарта Вейдера, выкрашенная черной и серебряной краской.
Я тут же вспомнил коллекцию фигурок персонажей «Звездных войн», которую мельком увидел на книжной полке в спальне Джимми.
Орсон понюхал Вейдера.
– "Ступай в Страну Зла, Люк", – пробормотал я.
В задней стене красовалось большое прямоугольное отверстие, из которого команда ликвидаторов выломала дверцы лифта. Наспех сооруженным ограждением служил один-единственный металлический прут длиной сантиметров в восемьдесят, укрепленный на уровне талии. Несколько хитрых стальных креплений, еще выступавших из стены, указывало на то, что Форт-Уиверн служил целям национальной обороны: лифт был прикрыт какой-то мебелью – возможно, секретером или книжным шкафом с раздвижными или распашными дверцами.
Естественно, кабина и механизм лифта отсутствовали; в свете включенного на мгновение фонарика обнаружилась пропасть глубиной в три этажа. Спуститься в нее можно было только по железной лесенке, вделанной в стену шахты.
Видимо, мой соперник был слишком занят, чтобы обращать внимание на озаривший шахту призрачный луч. Свет, который на мгновение омыл серый бетон, был материален не более, чем дух, вызванный во время спиритического сеанса.
Эта голубая поношенная бейсболка была у меня около восьми месяцев. Я нашел ее в странном цементном помещении, в трех этажах ниже уровня земли, в глубоких подземельях Форт-Уиверна.
Над козырьком было вышито красным: «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД». Я не имел представления, кому она принадлежала, и не знал значения этих рубиново-красных слов.
Этот простой головной убор не имел никакой ценности и в то же время был самым дорогим из моих приобретений. У меня не было доказательств, что он имел отношение к научной работе моей матери в Форт-Уиверне или каком-нибудь другом месте, но я был убежден, что это так. Хотя мне уже были известны кое-какие страшные тайны заброшенной военной базы, все же я верил, что разгадка значения вышитых слов раскрыла бы еще более удивительные вещи. Я очень верил в эту бейсболку. Когда я не надевал ее, то держал поблизости, потому что она напоминала мне о матери и, следовательно, успокаивала.
Если не считать расчищенного места сразу за брешью, у изгороди громоздились кучи плавника, шаров перекати-поля и всякого хлама. Со стороны Форт-Уиверна Санта-Розита была точно такой же, как и прежде.
Но тут был только один след – мужской. Здесь похититель решил вновь взять ребенка на руки.
Орсон потрусил вперед, и я побежал за ним. Вскоре мы оказались у другой тропы, которая поднималась по северной стене дамбы. Пес ступил на нее без всяких колебаний.
Когда мы добрались до верха, я запыхался куда сильнее Орсона, хотя по собачьему счету мохнатый следопыт был намного старше меня.
К счастью, я достаточно долго прожил на свете, чтобы осознавать не слишком заметную, но все же явную убыль своей жизненной энергии и юношеской прыти. К дьяволу тех поэтов, которые воспевают красоту и чистоту тех, кто умер молодыми, в расцвете сил! Несмотря на свой пигментозный экзодермит, я был бы рад дожить до блаженной слабости восьмидесяти лет и даже до старческого маразма человека, именинный торт которого украшен сотней готовых вот-вот погаснуть свеч. Острее всего мы ощущаем себя живыми и осознаем цену жизни тогда, когда бываем наиболее уязвимыми, когда опыт успевает научить нас смирению и излечивает от самонадеянности, которая, подобно некоей форме глухоты, мешает усваивать урок, преподаваемый нам окружающим миром.
Когда луна скрыла свой лик за облачным веером, я обвел взглядом северный берег Санта-Розиты. На Джимми и его похитителя не было и намека.
Как и на химеру. Никто не крался ни по дну, ни по обоим берегам пересохшего русла. Кем бы ни была фигура, замеченная мною на насыпи, я не представлял для нее интереса.
Орсон не колеблясь устремился к нескольким огромным складам, стоявшим в пятидесяти метрах от дамбы. Эти темные здания казались таинственными, несмотря на свое прозаическое предназначение и на то, что я уже был слегка знаком с ними.
Чудовищных размеров, эти склады были на базе далеко не единственными, занимая лишь незначительную часть территории, огороженной сетчатым забором. В годы расцвета штатное расписание Форт-Уиверна составляло 36400 человек. Не считая тринадцати тысяч членов их семей и четырех с лишним тысяч гражданского обслуживающего персонала. Жилой фонд базы состоял из трех тысяч коттеджей и домиков на одну семью. Все они оставались на своих местах, хотя и требовали ремонта.
Через мгновение мы оказались у складов. Чутье Орсона быстро вело его через лабиринт дорожек к самому большому из них. Как и другие окружавшие его постройки, склад был прямоугольным и представлял собой девятиметровое здание из гофрированной жести, имевшее бетонное основание и изогнутую металлическую крышу. В одном из торцов имелись раздвижные ворота, достаточно большие, чтобы пропустить грузовик. Они были закрыты, но рядом красовалась раскрытая настежь дверь, предназначенная для прохода людей.
Подойдя к ней, Орсон, доселе не испытывавший никаких колебаний, замешкался. В помещении за порогом было намного темнее, чем на дорожке, освещенной лишь звездами. Казалось, пес не верил, что чутье может позволить ему оценить скрывающуюся в складе опасность. Как будто запах, по которому он шел, растворился во тьме, царившей внутри здания.
Держась спиной к стене, я медленно подобрался к двери и на мгновение остановился у косяка, держа в руке пистолет и обратив лицо к небу.
Затаив дыхание, я вслушивался в мертвую тишину, нарушавшуюся лишь бурчанием в моем животе, который продолжал переваривать съеденные незадолго до полуночи сыр, хлеб с луком и перец-халапеньо. Если внутри ждал кто-то готовый наброситься на меня, то он действительно должен был быть мертвецом, потому что не производил вообще никаких звуков. Во всяком случае, дышал он намного тише меня.
Я следил за застывшим у входа Орсоном, заметным не более, чем чернильное пятно на мокром черном шелке. После короткой недоуменной заминки он отвернулся от двери и сделал несколько шагов к следующему зданию.
Он тоже молчал – не пыхтел, не стучал когтями по дорожке и даже не издавал пищеварительных звуков, – как будто был лишь призраком собаки. Когда пес оглянулся на пройденный нами путь, в его глазах блеснуло тусклое отражение звезд; едва видимые белые точки обнаженных зубов напоминали фосфоресцирующую улыбку привидения.
Я не чувствовал, что эта заминка была вызвана страхом перед неведомым. Скорее всего пес просто потерял след.
Я посмотрел на часы. Каждая слабо мерцавшая секунда означала не только уходящее время, но и убывание жизненных сил Джимми Уинга. Почти наверняка похищенный не для того, чтобы получить выкуп, он должен был удовлетворить чьи-то темные желания – возможно, столь дикарские, что о них нельзя было подумать без содрогания.
Я ждал, пытаясь бороться со своим чересчур развитым воображением, но когда Орсон, уверенность которого в том, что предмет наших поисков находится внутри, ничуть не выросла, в конце концов снова повернул к двери, я решил действовать. Фортуна любит смелых. Впрочем, как и Смерть.
Левой рукой я потянулся к заткнутому за пояс фонарику. Затем крадучись подошел к двери, перешагнул порог и быстро скользнул налево, одновременно включив фонарик и бросив его на пол в примитивной и, возможно, дурацкой попытке отвлечь внимание стрелка.
Однако выстрела не последовало. Когда фонарик остановился, на складе было тихо, как на мертвой планете, лишенной атмосферы. Я попытался вздохнуть и с удивлением обнаружил, что мне это удалось.
Я поднял фонарик. Большую часть склада составляло помещение такой длины, что луч не достигал его противоположной стены. Да что там противоположной: он не преодолевал и половины расстояния, отделявшего меня от куда более близких смежных стен.
Тени, изгнанные лучом фонарика, тут же возвращались на место и становились еще более густыми и черными. Что ж, спасибо и на том, что среди них не было тени моего предполагаемого соперника.
Орсон, скорее смущенный, чем что-то подозревающий, ступил в освещенное пространство, после недолгой заминки презрительно фыркнул и направился к двери.
И вдруг царившую на складе тишину разорвало глухое «бам-м». Зловещее эхо отразилось от холодных стен пещерообразного помещения и висело в воздухе до тех пор, пока звук не стих и не стал напоминать жужжание июньских москитов.
Я выключил фонарик.
Орсон тут же вернулся и потерся боком о мою ногу.
Я хотел сдвинуться с места.
Но понятия не имел, куда идти.
Должно быть, Джимми был где-то рядом, все еще живой, потому что похититель пока не добрался до черного алтаря, на котором собирался совершить ритуальное заклание агнца. Джимми, маленький, испуганный и одинокий. Его отец был мертв – так же, как и мой. А мать умрет с горя, если я не сумею ей помочь.
Терпение. Одно из величайших достоинств, которому господь учит нас, отказываясь появляться в этом мире. Терпение.
Мы с Орсоном долго стояли и тревожно вслушивались в безмолвие, наставшее после того, как затихло эхо. Но едва я подумал, что услышанный нами звук может не иметь никакого значения, как раздался гневный и низкий мужской голос, такой же приглушенный, каким был донесшийся до нас звон. Голос был один. Не беседа. Монолог. Кто-то говорил сам с собой… или с маленьким испуганным пленником, который не смел отвечать. Я не разбирал слов, но голос был грубым и хриплым, как у сказочного тролля.
Он не приближался и не удалялся, но было ясно, что человек находится не в этом помещении. Я не успел определить, откуда доносятся хриплые слова, как тролль замолчал. Форт-Уиверн был закрыт всего лишь девятнадцать месяцев назад, поэтому у меня не было времени изучить каждый его уголок так же тщательно, как укромные места Мунлайт-Бея. До сих пор мои поиски проходили в более таинственных частях базы, где я видел зрелища странные и интригующие. Об этом складе я знал только то, что он ничем не отличается от других; три этажа в высоту, потолок со стропилами и четыре отсека – главный, в котором мы находились сейчас, кабинет в дальнем правом углу, еще один такой же в левом и чердак над обоими. Я был уверен, что внезапный звон и голос донеслись не оттуда.
Я повернулся вокруг своей оси, раздосадованный непроницаемой тьмой. Она была такой же безжалостной и беспощадной, как черная пелена, которая окутает меня в тот день, когда накапливающийся свет посеет в моих глазах семена опухоли.
Внезапно в помещении раздался звук, намного более громкий, чем первый. То был скрежет металла о металл, которому ответило эхо, напоминавшее отдаленную канонаду. На этот раз я ощутил сотрясение цементного пола. Это означало, что источник звука находится ниже главного помещения склада.
Под некоторыми зданиями базы лежали тайные царства, видимо, не известные подавляющему большинству военных, которые занимались здесь своим достойным уважения делом. В цокольных этажах существовали некогда тщательно замаскированные двери, соединявшие здание с подвалами, более глубокими погребами и тайными помещениями, врытыми еще глубже. Многие из этих подземных тайников были связаны с другими, разбросанными по всей базе, с помощью лестниц, лифтов и коридоров, которые было невозможно обнаружить, пока команда ликвидаторов не вывезла отсюда всю мебель и оборудование.
Впрочем, даже после того, как ликвидаторы ободрали стены Форт-Уиверна, я сделал свои лучшие открытия лишь благодаря помощи приятеля из семейства собачьих. Его умение улавливать малейшие запахи, просачивающиеся из потайных комнат сквозь трещины, так же впечатляет, как умение Орсона кататься на серфе, и лишь немногим уступает его умению при случае выпросить вторую миску пива у друзей, которые, подобно мне, прекрасно знают, что эту порцию ему уже не одолеть.
Несомненно, на огромной базе оставалось еще множество тайников, ждавших своего часа; но как ни интересовали меня их поиски, временами я воздерживался от этого. Если я проводил в темных подземельях Форт-Уиверна слишком много времени, на меня начинала давить их зловещая атмосфера. Я видел достаточно и понимал, что эти подземелья были местом проведения сомнительных секретных исследований, что здесь осуществлялись тайно финансируемые научные проекты, часть которых была столь экзотичной, что по оставшимся здесь загадочным предметам можно было только смутно догадываться об их цели.
Однако неуютными подземелья Форт-Уиверна делало вовсе не это. Куда более неприятным было ощущение – интуитивное, но достаточно сильное, – что по крайней мере часть происходившего здесь была не просто благонамеренной глупостью высшего порядка и не наукой, находящейся на службе у чокнутых политиков, но чистым и откровенным злом. После пары ночей, проведенных в здешних подвалах, у меня сложилось убеждение, что это зло вырвалось из могил наружу и кое-кто из его носителей еще бродит по местным закоулкам и ждет встречи с живыми. Так что на поверхность меня гнал вовсе не страх. Скорее ощущение морального удушья. Как будто слишком долгое пребывание в этом темном царстве могло наложить неизгладимую печать на мою душу.
Я не ожидал, что эти обычные склады также связаны с подземельями гоблинов. Впрочем, в Форт-Уиверне ничто не было таким простым, каким казалось на первый взгляд.
Я снова зажег фонарик, имея основания считать, что похититель – если это действительно был он – находится не на этом этаже.
Казалось странным, что психопат притащил ребенка сюда, а не в более укромное место, где он мог бы без всяких помех удовлетворить свои извращенные желания. С другой стороны, Уиверн был не менее загадочным и не менее притягательным местом, чем Стоунхендж, великие пирамиды Гизы и руины столицы древних майя Чичен-Ицы. Конечно, его злобный магнетизм должен был привлекать отщепенца, который, как чаще всего бывает в таких случаях, испытывал наслаждение, не просто издеваясь над невинными жертвами, а мучая их и в конце концов зверски убивая. Эти странные места обладали для него тем же мрачным обаянием, что и поруганная церковь или заброшенный дом на окраине города, где пятьдесят лет назад сумасшедший зарубил топором всю свою семью.
Впрочем, вполне возможно, что этот похититель вовсе не сумасшедший, не извращенец, а человек, осуществляющий в районе продолжавшего тайно функционировать Уиверна странную, но вполне официальную миссию. Эта база, даже разрушенная, была инкубатором параноиков.
Чувствуя прикосновение теплого бока Орсона, я торопливо зашагал к кабинетам в дальнем конце склада. Первый из них оказался именно таким, как мне представлялось. Пустое пространство. Четыре голые стены. И дыра в потолке на месте люминесцентной лампы.
Во втором на полулежала семисантиметровая пластмассовая фигурка знаменитого злодея Дарта Вейдера, выкрашенная черной и серебряной краской.
Я тут же вспомнил коллекцию фигурок персонажей «Звездных войн», которую мельком увидел на книжной полке в спальне Джимми.
Орсон понюхал Вейдера.
– "Ступай в Страну Зла, Люк", – пробормотал я.
В задней стене красовалось большое прямоугольное отверстие, из которого команда ликвидаторов выломала дверцы лифта. Наспех сооруженным ограждением служил один-единственный металлический прут длиной сантиметров в восемьдесят, укрепленный на уровне талии. Несколько хитрых стальных креплений, еще выступавших из стены, указывало на то, что Форт-Уиверн служил целям национальной обороны: лифт был прикрыт какой-то мебелью – возможно, секретером или книжным шкафом с раздвижными или распашными дверцами.
Естественно, кабина и механизм лифта отсутствовали; в свете включенного на мгновение фонарика обнаружилась пропасть глубиной в три этажа. Спуститься в нее можно было только по железной лесенке, вделанной в стену шахты.
Видимо, мой соперник был слишком занят, чтобы обращать внимание на озаривший шахту призрачный луч. Свет, который на мгновение омыл серый бетон, был материален не более, чем дух, вызванный во время спиритического сеанса.