Владимир Кунин
Клад

* * *

   По советскому законодательству, клад считается государственным достоянием. Лицо, обнаружившее клад, обязано указать или передать его органам Министерства финансов, которые выплачивают нашедшему клад вознаграждение в размере 25% стоимости клада. Присвоение клада карается в уголовном порядке.
* * *
   Была ранняя промозглая весна с нескончаемыми дождями.
   Неподалеку от проезжего грейдера, в жутко раскисшем поле, безнадежно сидели в грязи три самосвала «ЗИЛ-130». Они ссыпали в мокрое месиво подкормочную известь и теперь безуспешно пытались выбраться на проезжую часть.
   Собственно говоря, выбраться на дорогу пыталась только одна машина. Хозяева двух других самосвалов – шестидесятилетний кряжистый Петрович и сорокалетний тощий Михаил, скользя пудовыми от грязи сапогами, тупо толкали самосвал в задний борт. Колеса крутились в глянцевитой липкой колее, но машина не двигалась с места.
   За рулем этого самосвала сидел третий герой нашей истории – шофер Генка. Генка был втрое моложе Петровича, вдвое – Михаила и имел от роду двадцать лет сознательной жизни. В отличие от Петровича и Михаила, одетых в обычные замасленные телогрейки, свитера и сапоги, Генка был в сторублевых западногерманских вельветовых джинсах, модной четырехсотрублевой английской кожаной куртке, купленных в родном сельпо. На ногах Генки были роскошные «адидасы», приобретенные по случаю за две трети Генкиной зарплаты.
   Вертелись на месте колеса «ЗИЛа», багровели от натуги Петрович и Михаил, под сапогами чавкала жижа, лил нескончаемый дождь.
   – Не газуй, Генка! Стой! – закричал Петрович. – Вылезай к чертовой матери! Михаил, садись за руль, а то он машину по самый кузов закопает!
   Генка достал из-под сиденья кирзовые сапоги невероятного размера, вытащил чистенькие портяночки и ловко обмотал ими «адидасы». Натянул сапоги и выпрыгнул прямо в непролазную грязь, под мелкий холодный дождь.
   – Цыгане шумною толпою пихали задом паровоз... – усмехнулся он. – Петрович, все, чем мы сейчас занимаемся, – нерационально и нерентабельно, что категорически идет вразрез с сегодняшним основным экономическим направлением. Надо сходить в поселок, попросить у них нормальный тягач.
   Петрович был рад возможности передохнуть:
   – Ну что с тобой делать, Генка? Посмотреть издаля – современный человек. А подойти ближе – неандерталец, извини за выражение. Тебе газеты, радио, телек каждый день о внутренних резервах талдычат...
   – Обижаете, начальник. Я с генеральной линией иду нога в ногу, – холодно ответил Генка. – Во-первых, как вам известно, я не пью. Во-вторых, я постоянно и неуклонно повышаю свое благосостояние. А в-третьих, где вы видите внутренние резервы?
   – Внутренние резервы – это ты, Мишка и я. А пять верст шлепать за тягачом, потом опять обратно, потом неизвестно, есть ли свободный тягач... И где твоя рентабельность, рационалист хренов?
   – Ну чего, пробуем, Петрович? – крикнул Михаил из кабины.
   – Давай, Мишаня, раскачай ее как следует! Пошел!
   Генка и Петрович уперлись руками в задний борт самосвала, а Михаил на малом газу стал попеременно включать то заднюю, то переднюю скорость.
   Машина стала раскачиваться все больше и больше, и вдруг, пробуксовывая в липком и вязком месиве, тихонько двинулась вперед.
   – Хорош! – завопил Генка хриплым от напряжения голосом.
   – Давай, Мишаня! Давай, родимый! – В восторге Петрович даже запел песню свой юности: «Гремя огнем, сверкая блеском стали...»
   – Неактуальная песенка, Петрович, – хрипел Генка, налегая всем телом на борт самосвала. – Не ко времени. Наша политическая слепота...
   Что дальше хотел сказать Генка Петровичу, осталось неизвестным, потому что из-под буксующего колеса вылетело что-то маленькое и блестящее и с силой ударило Генку по верхней губе.
   – Ой! – только и успел взвизгнуть Генка, как из-под другого бешено вращающегося колеса в Генку и Петровича веером полетели маленькие твердые кружочки, облепленные грязью.
   – Ой! – Петрович схватился руками за левый глаз. А самосвал, выбравшись из гибельной колеи, все
   увереннее и увереннее набирал ход к грейдеру.
   – Стой! Стой! Мишка!.. – заорал Петрович дурным голосом.
   Они стояли под дождем и растерянно разглядывали друг друга. У обоих были сжаты кулаки. Верхняя губа Генки уже приняла неправдоподобные размеры, а левый глаз Петровича, окрашенный в нежно-фиолетовые тона, почти заплыл опухолью.
   – Батюшки!.. – тоненько, по-старушечьи запричитал Михаил. – Да вы что, мужики?! С ума сошли, что ли?! Генка, мерзавец! Как же ты мог на Петровича руку поднять?! – Он бросился между Генкой и Петровичем и с неожиданной силой раскидал их в разные стороны. – И вы, Петрович, тоже хороши... Поглядите, что с пацаном сделали!
   Петрович и Генка молча стали приближаться к Михаилу с кулаками. Михаил не на шутку испугался, выхватил из земли бесцельно торчавшую лопату и взмахнул ею над головой:
   – Не подходи, психопаты чертовы! Совсем чокнулись!
   Но Генка и Петрович медленно надвигались на пятившегося Михаила. Петрович разжал кулак и сипло проговорил:
   – Гляди, Мишаня...
   Генка тоже разжал кулак. В ладонях у них лежали грязные золотые монеты.
   – Чего это? – опасливо спросил Михаил, не опуская лопату.
   – Клад... – в один голос выдохнули Петрович и Генка.
   – Чего-о-о?!
   – Ну, золото... Золото! – почти шептал Генка.
   Михаил опустил лопату, отер мокрое от дождя лицо, поглядел на грязные золотые монеты, на заплывший глаз Петровича, на вспухшую губу Генки и спросил печально:
   – И вот из-за этого... вы так друг дружку поуродовали?
* * *
   В том месте, где еще недавно буксовал самосвал, теперь была вырыта огромная яма. На брустверах ямы валялись три лопаты, а на дне ее сидели чудовищно грязные и измученные Петрович, Генка и Михаил, пили горячий чай из кружек. Рядом стоял большой китайский старый термос, расписанный разноцветными колибри. Тут же на газете лежали бутерброды с колбасой.
   На расстеленном ватнике высилась внушительная кучка грязных золотых десятирублевиков и черепки глиняного горшка, в котором эти монеты хранились.
   Генка прихлебывал чай и что-то быстро подсчитывал на маленьком ученическом электронном калькуляторе. Стараясь не смотреть на золото, Петрович и Михаил вели светский разговор:
   – Вот все-таки молодцы китайцы, хорошие термосы делали, – говорил Михаил. – Теперь такой не достанешь.
   – Тридцать пять лет он у меня. С целины. Мы тогда были «русский с китайцем – братья навек». Так нам этих термосов на целину завезли – пропасть! Помню, в Акмолинске женился на Ксюшке, этот термос купил и костюмчик чешский. Чистая полушерсть, и сшит – будь здоров! И все за пятьсот рублей старыми. Вместе с термосом.
   – А сейчас поди-ка купи костюм импортный за полсотни! – сказал Михаил и чихнул.
   – Да замолчите вы! Мешаете же, – цыкнул на них Генка. – Я из-за вас третий раз пересчитываю. Что за манера у вас, у стариков: все, что было раньше, все прекрасно, все замечательно! Вас послушать, так в вашем прошлом даже куры соловьями пели!
   – Пели, – подтвердил Петрович. – Просто ты этого не мог слышать, потому что прошлого-то у тебя нет.
   – Все! Все! Кончили базар! – прикрикнул Генка и снова взялся за калькулятор. – Значит, так, сто девяносто две монеты по девять граммов. Следовательно, общий вес нашего клада...
   – Тысяча семьсот двадцать восемь грамм, – тихо сказал Михаил и чихнул.
   – Точно! – удивился Генка. – Ну, ты даешь! Идем дальше. Один грамм золота по госцене – сорок три рэ...
   – Семьдесят четыре тысячи триста четыре рубля, – сказал Михаил.
   Генка глянул на калькулятор и воскликнул:
   – Вот это цирк! А разделить на три?
   – Двадцать четыре тысячи семьсот шестьдесят восемь рублей.
   Генка лихорадочно защелкал клавишами калькулятора, и на маленьком световом табло появились цифры – 24 768.
   – Давно это с тобой? – спросил Петрович.
   – С детства, – скромно ответил Михаил
   – «Все могут короли, все могут короли...» – запел Генка. – Куплю «Волгу», видеосистему!..
   – А я кооператив однокомнатный, – сказал Михаил. – Дров не нужно, вода горячая.
   – Бери трехкомнатную, – закричал Генка.
   – Одинокому трехкомнатную не дадут, – сказал Михаил и опечалился. Но не потому, что не дадут трехкомнатную, а оттого, что одинокий.
   Петрович допил чай и обстоятельно утер рукавом рот:
   – Стойте. Я чего-то никак врубиться не могу. Что у вас в итоге-то получилось?
   – Без малого по двадцать пять тысяч на брата, – улыбнулся Михаил.
   – Это как минимум, Петрович! – в восторге зашептал Генка. – А если подключить к этому нескольких зубных техников, можно взять вдвое больше. Получится куча денег!
   – Сейчас я вам эту кучу несколько иначе раскассирую, – пообещал Петрович. – Про зубных техников, Генка, ты сразу забудь. Это раз. Второе: мы сейчас соберем всю эту шелупонь, – Петрович показал на грязную кучку золота, – и законно сдадим ее в государственную казну. А потом будем ждать награды – двадцать пять процентов от стоимости клада. Ну-ка, Мишаня, прикинь, по скольку на нос?
   Михаил поднял глаза к серому дождливому небу, подумал и выдал:
   – По шесть тысяч сто девяносто два рубля шестьдесят три с дробями копейки...
   – Вот видишь, Генка, даже с дробями! – с удовольствием сказал Петрович. – Очень даже неплохо! А иначе возьмут тебя за шкирятник, и «До свиданья, мама, не горюй...», а там – до встречи через пять лет.
   Михаил грустно оглядел яму.
   – Уродовались, уродовались... Жизнью рисковали, – потерянно произнес Генка и потрогал вспухшую губу. – «Волгу», дурак, хотел купить...
   – «Запорожец» купишь, – успокоил его Петрович.
   – Видал я его в гробу и в белых тапочках!
   – Ну, «Жигули».
   – На «жигуль» теперь не хватит.
   – На «жигуль» я тебе из своих добавлю. Без процентов, с рассрочкой на пятнадцать лет. Устраивает?
   – Вам же это невыгодно.
   – Это мне куда выгоднее, чем потом тебе пять лет передачи носить. Михаил, цепляй трос к Генкиной лайбе. И по очереди друг дружку вытащим...
* * *
   Все три самосвала стояли на твердом грейдере. Михаил отцеплял буксировочный трос, Петрович отверткой соскребал с сапог налипшую грязь, а Генка бережно прижимал к груди старый китайский термос Петровича.
   Генка уже оправился от потрясения, вызванного суровой необходимостью соблюдения социалистической законности, и теперь прочно взял нить разговора в свои руки:
   – Итак, золото поедет с Петровичем. Петрович участник войны. Он точно знает, как нужно вести себя в боевой обстановке, а обстановка должна быть максимально приближена к боевой. Мы с Михаилом сопровождаем этот ценный груз на своих тачках, тщательно оберегая Петровича и его машину от любой нештатной ситуации.
   – Это еще что такое? – спросил Михаил.
   – Что угодно! Поломка, наезд на препятствие, столкновение...
   – Типун тебе на язык... – Петрович суеверно трижды сплюнул.
   – Петрович, вы гарантированы, что вам навстречу не попадется какой-нибудь колхозник на своем «газоне»? Он вопреки указу о мерах борьбы с этим делом, – Генка пощелкал себя по воротнику, – с вечера сильно набрался, а утром опохмелиться негде. Представляете, в каком состоянии он будет?! Опохмелиться же негде.
   – Что ты... Кошмар! – проговорил Михаил. – Вот я про себя скажу...
   – Погоди, – сказал Петрович. – Где золото, черт бы его побрал? Вы его в яме-то не оставили?
   – Золото здесь, и я вам его торжественно вручаю при свидетелях! – Генка протянул Петровичу термос.
   Петрович чуть не лопнул от возмущения и злости:
   – Ты что же наделал? Чего ж ты мне термос изгадил! Не мог в тряпку какую-нибудь завернуть! Вот я тебе...
   Генка отскочил на безопасное расстояние и нагло сказал:
   – Спокуха, Петрович. Только без рукоприкладства, потому что впоследствии это может быть неверно истолковано соответствующими органами. Вы не трясите его, как грушу, и ничего с вашим термосом не случится. Зато никому в голову не придет, что золото в термосе.
   – А кого бояться-то? – спросил Михаил.
   – Не скажи. – Генка зловеще понизил голос. – Я в одном заграничном фильме видел подобную историйку. Там все это кончилось кроваво.
   – Да что ты. – Михаил испуганно огляделся.
   – Вот именно. Поэтому двигаться по шоссе мы будем так...
* * *
   Надо сказать, это было красиво! По пустынной дороге сквозь нескончаемый дождь мчались, занимая всю проезжую часть, борт о борт, три самосвала, фары их горели средь бела дня тревожно-торжественным дальним светом. Они летели вперед навстречу своему законному счастью.
   Районные городки замечательны тем, что все их управленческие органы обычно сосредоточены в одном месте. Как правило, главная улица такого городка вспухает небольшой чистенькой площадью, где райком партии стоит бок о бок с исполкомом; прокуратура соседствует с райсобесом; ЗАГС примыкает к районному отделению милиции, а сберкасса и почта традиционно сосуществуют под одной крышей. Любую жгучую проблему районной важности можно разрешить буквально не сходя с места.
   Три самосвала, заляпанные грязью, влетели на площадь райцентра, с ходу развернулись, сдали назад и почти одновременно затормозили напротив стоянки служебных машин.
   Генка, Петрович и Михаил выпрыгнули из кабин. Через площадь протянулись невидимые враждебные нити. Местные шоферы смотрели недобрым, настороженным взглядом.
   Михаил достал из кабины тяжеленный разводной ключ и демонстративно засунул его за голенище. Петрович крепче прижал к груди термос. Генка презрительно оглядел строй надраенных машин и на глазах у всех стал стаскивать с себя свои огромные сапоги.
   Учрежденческие шоферы переглянулись с ухмылкой, дескать, «деревня-матушка». Однако когда Генка размотал портянки и под ними оказались роскошные «адидасы», шоферы легковых машин откровенно сглотнули слюну зависти.
   – Кончай возиться, – нервно сказал Петрович Генке.
   Генка выпрямился, бросил сапоги в кабину и, придав своему голосу максимально легкомысленный оттенок, спросил:
   – Что, действительно идем отдавать наше золотишко?
   Петрович посмотрел на него таким взглядом, что Генка тут же отступил:
   – Ну, шутка такая! Шутка. Неужели не понятно? Просто полное отсутствие чувства юмора!
   – Ты даешь, Генка... – испуганно сказал Михаил.
   – Становись! – сказал Петрович. – Шагом марш!
   – Кому сдавать-то будем? – прошептал Михаил, печатая шаг.
   – Государству, – сурово ответил Петрович. – Держи ногу!
   Перед ними в тесном сомкнутом строю стояли райком, исполком, райсобес, прокуратура, ЗАГС, милиция и почта со сберкассой.
   – Государство – перед нами, – напряженно сказал Генка. – Страна ждет своих сыновей. Конкретней! Кому?
   – Мы кто? – спросил Петрович.
   – Водители, – одновременно сказали Генка и Михаил.
   – Правильно! Кто для нас государство?
   – Милиция, – хором ответили они.
   – Правильно! Для нас с вами государство – это милиция! Значит, клад сдаем в милицию!..
   – Ох, не погорячились ли мы? – покачал головой Генка.
   – Не боись, Генка! – с веселой бесшабашностью воскликнул Петрович. – Ты сейчас увидишь, что будет! Корреспонденты из области саранчой налетят! Из президиумов вылезать не будем! Ты этот день на всю жизнь запомнишь. И внукам своим будешь врать, что в твоей молодости даже обыкновенные куры соловьями пели!..
   У самых дверей милиции Михаил вдруг оживился, ткнул заскорузлым пальцем в термос и торопливо зашептал:
   – Слушайте, мужики! А мне за это не могут там талон предупреждения поменять? А то у меня уже две просечки...
* * *
   В одном из кабинетов райотдела милиции восседал суровый дознаватель Генкиного возраста в форме младшего лейтенанта. Напротив него сидела запуганная старушка.
   – Приметы? – вкрадчиво произнес младший лейтенант, вонзая в старушку всевидящие голубые глаза.
   – Чё? – пролепетала старуха.
   – Как выглядел, во что был одет?
   – Дак темно ж было, ночь. А я со страху была под кроватью, притаивши...
   – Что заметили, услышали?
   – Сильно матерился и, видать, был очень даже выпивши...
   – Это не примета. Ночью был пьяный, утром стал трезвый. И, протрезвев, мог спокойно раствориться в общей массе сознательных граждан.
   – Значит, и кроликов моих теперя не сыщете?
   Но тут зазвонил телефон. Младший лейтенант схватил трубку:
   – Слушаюсь, товарищ майор! – Положил трубку и приказал старушке: – Выйдите в коридор. Посидите, повспоминайте. Скоро вернусь.
   – А кролики?
   – Я кому сказал, гражданка? Выйдите в коридор. Меня вызывает сам заместитель начальника райотдела, а вы... Давайте, давайте!..
* * *
   – Входи, входи, Белянчиков! – радушно пригласил младшего лейтенанта майор лет пятидесяти, чем-то неуловимо похожий на Петровича.
   На майорском столе, на расстеленной газете, высилась куча золотых десятирублевиков, перемазанных землей и глиной. Тут же стоял старый китайский термос.
   Петрович, Михаил и Генка сидели вдоль стены.
   – Слушай, Белянчиков. Я чего тебя вызвал – почерк у тебя замечательный! Садись-ка, набросай акт приемочный.
   – Слушаюсь, товарищ майор! А на что акт?
   – Ты посмотри, чудо-то какое! – Майор был в восторге. – Вот товарищи из Прохоровки в поле нашего района обнаружили... Колесами самосвала, можно сказать, вырыли из земли такое богатство для всей нашей Родины!
   Майор был счастлив и горд за свой район, за его людей, за себя, за всю страну.
   – А чего оно все такое грязное и липкое? – без интереса оглядел кучку золота младший лейтенант.
   – Ну, в земле ж, говорю, было!
   – Та-а-ак... – протянул Белянчиков и посмотрел на Петровича, Михаила и Генку. – А это что у них? – Он показал на вздутую Генкину губу и заплывший глаз Петровича.
   – А это... – Майор даже прослезился от веселья. – Слушай, ну, умора! Это их золотом, когда из-под колес вылетало! Представляешь себе?! Давай садись за стол, бери бумагу...
   Но младший лейтенант не разделял хорошего настроения своего начальника:
   – Фантастика. Прямо братья Стругацкие. Кого вы слушаете, товарищ майор? Не поделили заначку, вот отсюда и бланжи на физиономиях. Считаю необходимым обыскать всех троих.
   – Это зачем? – удивился майор. Ему было очень жалко терять свое хорошее настроение.
   – Золото липкое. Может, у них где еще с десяток монеток прилипло, – со значением произнес младший лейтенант.
   – Вот я сейчас засвечу тебе между глаз! – заорал Петрович и вскочил со стула.
   – Сидеть! – рявкнул майор. – Ишь, нервные какие... А ты, Белянчиков, не превышай. И вы себя в руках держите. Это наш молодой товарищ. Как сотрудник покамест неопытный. А вы позволяете всякие слова, когда он при исполнении и при форме. Не положено.
   – Ничего, – сказал Генка. – Я его как-нибудь в Доме культуры на танцах отловлю, когда он без формы будет. Он у меня быстро опыта наберется!
   Но младший лейтенант был не такой уж неопытный – спросил майора ровным, спокойным голосом, будто предлагал чаю попить:
   – Может, в КПЗ всех троих, товарищ майор? И по разным камерам.
   – Да уймись ты, Белянчиков! – Майор даже побагровел от стыда.
   – А потом по одному на допросик выдергивать, – спокойно продолжал младший лейтенант. – Расколются как миленькие. КПЗ – великая штука!
   – Слушай, Белянчиков!!! – заорал майор. – Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову! А то я сейчас тебя самого в КПЗ налажу!..
   Белянчиков моментально исчез, а майор продолжал бушевать:
   – Сыщики сопливые! Начитаются разного дерьма детективного, а потом от них спасения нету! Мужики, вы уж простите его, дурака!..
   – Ладно тебе, не психуй, – сказал ему Петрович. – Давай акт стряпать. Вон у Генки у нашего почерк тоже – будь здоров!
* * *
   Как только Белянчиков подошел к своей двери, со скамейки поднялась старушка:
   – Сыночек, как же с моими кроликами?
   – С какими, еще кроликами?
   – Ну, которых сегодня ночью у меня украли. Ты сказал: сиди, вспоминай...
   – Вспоминайте, куда вы этих кроликов сами подевали. Подарили, съели, продали? А то чуть что, сразу в милицию: «Украли!» Откуда в вас всех такая подозрительность?! – И он захлопнул дверь перед самым старушечьим носом.
* * *
   Генка заканчивал писать акт. Петрович и Михаил ссыпали золотые монеты обратно в термос.
   – Все, – сказал Генка.
   Майор заглянул ему через плечо, в умилении погладил Генку по голове:
   – Во, молодец! Действительно, почерк – прямо загляденье! Куда нашему Белянчикову. Подписывайте.
   – А когда мне термос вернут? – спросил Петрович.
   – Вернут, – коротко ответил майор. – Не на базаре. С государством дело имеешь. Подписывай.
   Все трое подписали акт. Майор тоже расписался. Напоследок полюбовался документом, запер его в сейф и радостно потер руки:
   – Вот теперь порядок! Теперь берите свой драгоценный груз – и в областной центр. В ювелирный магазин «Сапфир». Там все это оценят, примут и выплатят вам положенное. Только не загуляйте от дурных денег! А то не посмотрю, что вы герои...
   – Братцы! Да что же это!.. – ахнул Михаил. – Еще сто тридцать верст пилить?!
   – Слушай, командир, в какой еще областной центр? – возмутился Петрович. – Какой «Сапфир»? Мы тебе золото сдали...
   – От чудаки! – искренне развеселился майор. – Ну, дают славяне! Вы мне акт сдали, а не золото. А золото я у вас принять не имею никакого права. Акт – пожалуйста, а золото – ни-ни. Вот ежели бы вы его, так сказать, того... Вот тогда мне пришлось бы с вами разбираться. А пока вы проявили себя как честные, сознательные граждане, настоящие патриоты. Короче, берите термос...
   – Нам известь на поле возить надо! – заорал Петрович. – Нас управляющий «Агропромом» за невыход на работу схарчит и сапог не оставит!
   – А на это есть закон, – легко парировал майор. – Я вам повестки выпишу на два дня, и пусть он только посмеет... Закон есть закон!
   Майор выписал три повестки и вручил каждому, будто грамоту, с пожатием руки.
   – И в путь-дорогу. Бон вояж, как говорят французы. Дескать, всего хорошего!
   – А если в дороге что случится? – слабо выкрикнул Генка.
   – Тоже читаешь какую-нибудь муру собачью? – спросил майор и тут же добавил, лучезарно улыбаясь: – А если что-нибудь случится, если хоть одна монетка из ста девяноста двух пропадет – я вам по шесть лет гарантирую. И называться это будет уже не обнаружение клада, а его сокрытие. Всем все ясно?
* * *
   В коридоре районного «Агропрома» у дверей управляющего толпился рабочий люд. Все были в крайнем возбуждении.
   – Ну, чего он говорит?..
   – А они?
   – Да тихо вы!.. Говорят, что им уже и повестки милиция вручила...
   Толпа сочувственно затихла. Здесь хорошо знали, что такое повестка из милиции. И вдруг из кабинета во внезапно наступившую в коридоре тишину понеслось громовое:
   – Да я на его повестки... Пусть он этими повестками себе...
   Дальше уже ничего нельзя было расслышать, потому что коридор восхищенно заржал:
   – Ну, мужик!
   – Руку на отсечение даю, его от нас скоро в Москву заберут! Сейчас там будь здоров команду собирают!..
* * *
   ... Петрович, Генка и Михаил стояли у стола управляющего и тупо разглядывали кучку грязных золотых монет.
   Управляющий прошелся по кабинету, сел за стол и уже спокойнее сказал:
   – Ему главное – спихнуть с себя. Он первый раз в жизни в своей милиции столкнулся с честными, порядочными людьми и ничего лучше не придумал,
   как повестки им выписать! А отпустить вас не только на два дня – на два часа я не имею никакого права!.. Господи Боже мой! Да кому я это все рассказываю?! Были бы вы прохиндеи-сезонники, но вы же волки! Асы! Вы же сами не хуже меня понимаете, что такое для нашей страны будущий урожай! И в самый критический момент, в дожди, когда у нас до посевной осталось всего несколько дней...
   – Все, – твердо сказал Петрович.
   Он первый проникся ответственностью за выполнение плана по вывозу удобрений на родные поля и стал собственноручно запихивать золото в термос.
   – Нет вопросов, – сказал Генка и взялся помогать Петровичу. Ему очень понравилось, что управляющий назвал его волком и асом.
   – Надо – так надо... – тихо согласился Михаил.
   – Значит, мы сейчас погоним машины под погрузку, – сказал Петрович. – А эти несколько дней, от греха подальше и чтоб душе было спокойней, нехай золотишко полежит у вас в сейфе. А когда напряженка с удобрениями спадет, мы его у вас заберем и съездим в область. Там его сдадим... – И Петрович протянул управляющему термос.
   – Молодцы! – торжественно проговорил управляющий и вышел из-за стола. – Очень правильное решение! Я в вас и не сомневался. Мыслите истинно по-государственному! – Он с чувством пожал руку каждому и мягко отстранил от себя термос. – А вот это уже совершенно ни к чему. Сами говорили, что майор вам по шесть лет заключения пообещал, если хоть одна монетка пропадет. Как же я могу брать на себя ответственность за свободу моих лучших водителей?! А не дай Бог кто-нибудь залезет в сейф? Вам по шесть лет, а я потом всю жизнь себе этого не прощу! Встаньте на мое место...
   – Вот это да-а-а-а... – протянул Генка.
   – А ты как думал? – сказал управляющий. – Я руководитель и не имею права рисковать свободой личности своих подчиненных. Мне обо всем думать надо.
   – Здесь же ценностей на семьдесят четыре тысячи... – хрипло выдавил Петрович и протянул вперед термос.