Страница:
Появление фальконета привлекло зевак, состоявших главным образом из мальчишек, которые не преминули огласить воздух криками восторга и ликования. Жерло пушечки навели прямо в небо, и Ричард, держа щипцами раскаленный уголек, уселся рядом на пень, терпеливо поджидая стаи, достойной его внимания.
Столь велико было количество голубей, что многочисленные, раздающиеся с разных концов выстрелы привели лишь к тому, что только небольшие стайки оторвались от основной массы птиц, по-прежнему мчавшихся над равниной. Казалось, здесь пролетало все пернатое племя. Никто не подбирал дичь, она валялась на полянах в таком изобилии, что вся земля была чуть ли не сплошь покрыта трепещущими жертвами.
Кожаный Чулок молча, но с тяжелым сердцем наблюдал все происходящее. Он ничем не выражал своих чувств до тех пор, пока не увидел, что для охоты катят пушечку.
— Вот что получается, когда в вольный край приходят люди! — сказал он. — Каждую весну, сорок лет подряд, я видел, как пролетают здесь голуби, и, пока вы не начали вырубать леса и распахивать поляны, никто не трогал несчастных птиц. Я любил смотреть на них, они составляли мне веселую компанию — ведь они никому не приносили никакого вреда, они были безобидны, как ужи. Но теперь мне становится не по себе, как только я заслышу свист их рассекающих воздух крыльев, — я знаю, что сейчас же сбегутся все озорники поселка и поднимут стрельбу. Но бог не потерпит, чтобы живые создания гибли зря, — враги голубей и всяких других тварей скоро понесут за это кару… Ах, вот как, здесь и мистер Оливер! Видно, и он не лучше остальных, коли собирается палить в голубиные стаи, словно перед ним воины Минго.
Среди охотников находился и Билли Керби. Он то и дело заряжал свой старинный мушкет, стрелял вверх не глядя и радостно вопил, когда жертва падала прямо на него. Он услышал слова Натти.
— Как! Старый Кожаный Чулок ворчит, что на свете становится парой голубей меньше? — воскликнул он. — Если бы тебе пришлость по два, а то и по три раза пересеивать пшеницу, как приходилось мне, ты бы не стал жалеть этих крылатых чертей. Ура, ребята! Палите по ним вовсю! Эта забава получше, чем стрелять в голову индюшки!
— Для тебя, Билли Керби, может быть, и лучше, — негодующе возразил ему старый охотник. — Для тебя и для всех тех, кто не умеет толком зарядить ружье и попасть из него в цель. Так безжалостно истреблять птичьи стаи — стыд и позор. Небось никто из вас не сможет облюбовать одну птицу и сбить ее. Если человеку потребно мясо голубя — ну что ж, голубь на то и создан, как и все живые создания, чтобы служить человеку пищей. Но зачем же убивать двадцать, чтобы съесть только одного? Коли мне требуется дичь, я иду в лес и ищу себе то, что мне надо. Подстрелю птицу, когда она сидит на ветке, и не задену ни одного перышка другой птицы, хоть, может, на том же дереве их целая сотня. А ты как бы ни пыжился, Билли Керби, — тебе этого не сделать!
— То есть как это так? Ах ты старый огрызок, ах ты высохший пень! — завопил лесоруб. — Уж очень ты, я вижу, расхвастался после истории с индюшкой! Но коли ты так ратуешь за меткий выстрел — изволь. Смотри, как я сейчас подстрелю вон ту птицу!
Выстрелы в дальнем краю равнины вынудили одного из голубей отделиться от стаи. Перепуганный непрерывным треском мушкетов, он летел прямо туда, где стояли спорщики, и бросался то в одну, то в другую сторону, рассекая воздух с молниеносной быстротой и поднимая крыльями шум, похожий на свист пули. К несчастью для лесоруба, он увидел птицу лишь тогда, когда она слишком приблизилась и стрелять было поздно. Он нажал курок в неудачный момент — птица проносилась прямо над его головой. Прогремел выстрел, но голубь все так же стремительно продолжал лететь вперед.
Натти выждал, когда испуганная птица стала снижаться к берегу озера, затем с необычайной быстротой поднял ружье, прицелился и выстрелил. Быть может, то было лишь простой случайностью, а может быть, действительно сказалось высокое мастерство охотника или же и то и другое, но выстрел не пропал зря: голубь перевернулся в воздухе и с перебитым крылом упал в воду. Заслышав звук хозяйского ружья, собаки, сидевшие у ног охотника, вскочили, и через несколько мгновений подруга Гектора принесла в зубах птицу, еще живую.
Слух о необычайно метком выстреле Кожаного Чулка с поразительной быстротой разнесся по всей равнине, и многие охотники направились туда, где стоял Натти.
— Как! Неужели ты действительно убил голубя на лету первым же выстрелом?
— воскликнул Эдвардс.
— Мне, сынок, приходилось стрелять в гагар, а гагары умеют нырять с быстротой молнии, — ответил ему старик. — Гораздо лучше убивать лишь ту птицу, которая тебе действительно нужна, не тратя зря свинца и пороха, чем палить в божьих тварей таким вот постыдным манером. Я вышел только затем, чтобы подстрелить на обед всего одну птицу, — вы, мистер Оливер, знаете, почему я предпочитаю мелкую дичь, — а теперь пойду домой. Мне неприятно смотреть, как вы попусту истребляете живность, словно вам неведомо, что и самое малое существо сотворено не для истребления, а на пользу человеку.
— Ты правильно рассуждаешь, Кожаный Чулок! — воскликнул Мармадьюк. — И я начинаю думать, что пора положить конец этому бессмысленному уничтожению.
— Надо положить конец другому — перестаньте вырубать леса. Разве птица лесная да и сами леса — не божьи творения? Пользуйтесь ими, но не истребляйте без толку. Разве не для того существуют леса, чтобы давать приют зверю и птице? И, если человеку нужно их мясо, мех или перья, пусть он ищет их в лесах. Я понесу к себе в хижину только ту птицу, которую добыл себе в пищу, я не коснусь ни одного из этих несчастных созданий, которыми устлана вся равнина. Они смотрят на меня и будто хотят сказать мне что-то, только вот говорить не умеют.
С этими словами Кожаный Чулок вскинул ружье на плечо и пошел через равнину, шагая осторожно, чтобы ненароком не наступить на раненую птицу. Собаки следовали по пятам за своим хозяином. Он вскоре вошел в густой кустарник на берегу озера и скрылся из виду.
Если нравоучения Натти произвели какое-то впечатление на судью, то на Ричарда они не возымели ни малейшего действия. Он воспользовался тем, что охотники все сошлись в одном месте, и изложил им свой план внезапной атаки, чтобы, разом соединив все усилия, сокрушить «врага». Все имевшие ружья выстроились в боевом порядке по обе стороны фальконета и получили приказ не стрелять, пока не последует на то распоряжение шерифа.
— Стойте, ребята, и ждите, — кричал Бенджамен, выполнявший должность адъютанта в этом «сражении», — и, как только сквайр Джонс посигналит, что пора стрелять, стреляйте все разом, поняли? Цельтесь ниже, ребята, и уж будьте спокойны, мы разнесем всю стаю!
— Целиться ниже? — завопил Керби. — Не слушайте старого дурня! Будем стрелять пониже, так ни одного голубиного перышка не коснемся, все наши пули засядут в пнях.
— А ты-то что тут понимаешь, сухопутная ты крыса? — воскликнул Бенджамен.
— Откуда тебе знать это, ты, увалень, лесное чудище? Я что же, зря, что ли, пробыл на борту «Боадицеи» целых пять лет? И мне ли не знать, что всегда полагается целиться ниже, чтобы снаряд попал прямо в корпус корабля?.. Пока не стреляйте, ребята, ждите сигнала.
Авторитетный голос шерифа, требовавшего порядка и повиновения, заставил умолкнуть смех охотников.
Уже не один миллион голубей пролетел в то утро над равниной Темплтона, но приближавшаяся в эту минуту стая была невиданных размеров. Она протянулась сплошной сизой массой от одной горы до другой, и глаз тщетно силился определить ее границы. Авангард этой живой колонны образовал почти прямую линию, настолько ровно летели передние птицы. Даже Мармадьюк забыл упреки Кожаного Чулка и, как и остальные, взял ружье на прицел.
— Огонь! — крикнул шериф, поспешно поднося раскаленный уголь к запалу пушки.
Но так как половина заряда вывалилась через запальное отверстие, то сперва раздался ружейный залп отряда мушкетеров, а уж следом за ним и орудийный выстрел. От первого залпа передний ряд голубей взмыл вверх, но тысячи других мгновенно оказались на их месте, и, когда из жерла пушечки вырвался белый дымок, вся летящая масса мчалась прямо над направленным в небо дулом. Пушечный выстрел отдался гулким эхом в горах и замер где-то к северу, как затихающий гром. Вся стая перепуганных птиц превратилась в беспорядочную взволнованную массу. Они метались во все стороны, взлетали как попало, ряд над рядом, поднявшись над вершинами самых высоких сосен. Ни одна птица не осмеливалась двинуться за пределы опасной зоны. И вдруг несколько вожаков стрелой понеслись через равнину, ведя стаю прямо над поселком, и все остальные устремились вслед за ними, оставив поле битвы своим преследователям.
— Победа! — завопил Ричард. — Победа! Враг обратился в бегство! Они удрали с поля сражения!
— Нет, Ричард, они остались на нем, — сказал Мармадьюк, — поле покрыто их телами. И мне, точно так же, как и Кожаному Чулку, чудится, что, куда бы я ни глянул, птицы в ужасе поворачивают головы в мою сторону, я всюду вижу глаза этих невинных страдальцев. Половина из упавших голубей еще жива. Я полагаю, что пора закончить охоту, если только это можно назвать охотой.
— Разумеется, да еще какая — прямо-таки царская! — воскликнул шериф. — На земле валяются тысячи врагов в синих мундирах. Теперь каждая хозяйка в поселке может лакомиться голубиным паштетом сколько душе угодно.
— Нам удалось отпугнуть птиц от нашего края равнины, и бойню пора прекратить, — сказал Мармадьюк. — Эй, мальчуганы! Даю шесть пенсов за сотню голубиных голов — одних только голов, понимаете? Идите же, принимайтесь за дело, а потом тащите голубей в поселок.
Уловка судьи дала желаемый результат — мальчишки немедленно принялись сворачивать шеи раненым птицам. Судья Темпл направился к дому, и у него было тягостное чувство, знакомое многим, когда момент азарта прошел и человек сознает, что купил себе удовольствие ценой страданий других. Убитую птицу погрузили на телеги. Теперь, когда охотничий пыл угас, до конца весны на голубей больше уже никто не охотился, разве только какой-нибудь бездельник. Ричард, однако, еще многие годы хвастался этим выстрелом из «орудия», а Бенджамен совершенно серьезно утверждал, что в тот день побито голубиного племени было не меньше, чем французов в памятном сражении, которое выиграл адмирал Родней.
Глава 23
Весна наступила столь же внезапно, сколь медленно в томительно было ее приближение. Дни все подряд стояли мягкие и теплые, и, хотя ночью было еще прохладно, пора морозов миновала. На берегу озера высвистывал свои унылые мелодии козодой, в воздухе звенел многоголосый хор обитателей прудов и полей. На тополях в лесу затрепетали первые листки. Склоны гор утрачивали бурую окраску по мере того, как деревья одно за другим добавляли свою живую, яркую зелень к темной хвое сосны и хемлока; и даже на медлительном дубе стали набухать почки, готовясь к грядущему лету.
Веселая, быстрая трясогузка, общительная малиновка и маленький прилежный королек присутствием своим и песнями оживляли поля и луга. А над водами Отсего парила чайка-рыболов, подкарауливая добычу и хватая ее с присущей этой птице жадностью.
Рыба в озере водилась в изобилии и была отменно вкусна. Едва лишь стаял лед, как по озеру двинулось множество небольших лодок, и рыбаки поспешно забросили свои удочки в сокровенные водные глубины, соблазняя неосторожных тварей всеми видами приманки, какие только могла придумать изобретательность человека. Но медленная, хотя и надежная, ловля «на крючок» не удовлетворяла нетерпеливых рыболовов, они мечтали о более решительных средствах истребления. И вот подошло наконец время, когда по закону, которого добился судья Темпл, можно было начать ловлю окуней. Шериф немедленно заявил о своем намерении воспользоваться первой же темной ночью и отправиться на озеро.
— Ты тоже должна пойти с нами, кузина Бесс, — добавил он. — И мисс Грант, и мистер Эдвардс. Я покажу вам, что такое настоящая рыбная ловля, — не так, как у Дьюка, когда он ловит форель на удочку: «клюет, не клюет, клюет, не клюет»… Часами, бедняга, сидит под палящим солнцем или над прорубью во льду в самую что ни на есть стужу, и вся защита ему от ветра какие-то жалкие голые кустики. И только зря мучается — ведь иной раз ни единой рыбешки не поймает. Нет, мне подавай другое — невод длиною футов в триста пятьдесят, да веселую компанию рыбаков, чтобы было с кем перекинуться шуткой или парой слов, да Бенджамена в рулевые, и такой улов, чтобы рыбу считать сотнями. Вот это по мне!
— Ах, Дик, если бы ты понимал, какое удовольствие посидеть с удочкой, ты бы не стремился выловить неводом сразу всю рыбу из озера. Я уже не раз видел, как после твоих увлечений рыбным спортом на берегу оставалось гнить столько рыбы, что ею можно было бы накормить десяток голодных семей.
— Ладно, не буду спорить с тобой, судья Темпл, но сегодня же ночью я выезжаю на озеро и всех приглашаю с собой. Пусть рассудят, кто из нас прав.
Весь день Ричард хлопотал, готовясь к важному делу, и едва лишь угас последний луч заходящего солнца и на землю пал свет народившегося месяца, как от берега отделилась лодка с рыбаками и двинулась к западному краю озера, за полмили от поселка. Туда же, но в обход по суше, должны были направиться Мармадьюк, его дочь, мисс Грант и юный Эдвардс. Земля уже просохла, и было приятно пройтись по сухому травянистому берегу. Они шли у самого края озера и следили за движущимся по воде темным силуэтом лодки, пока его не поглотила тень от гор на западной стороне. В обход дорога была вдвое длиннее, и судья заметил:
— Пора нам прибавить шагу, не то месяц успеет скрыться, прежде чем мы доберемся до места, и Дик без нас начнет добывать свои неслыханные трофеи.
После долгой, суровой зимы весеннее тепло бодрило и радовало. Молодые люди, восхищенные открывавшимися перед ними видами и предвкушая развлечение, шли следом за судьей, который вел их по берегу Отсего окраинами поселка.
— Кажется, они уже разжигают костер, — сказал Эдвардс. — Видите, огонь то вспыхнет, то снова угаснет, словно летает светлячок.
— Теперь он уже ярко пылает! — воскликнула Элизабет. — Даже видны фигуры людей возле огня. Ставлю все свои драгоценности против золотых бус Добродетели, что костер разожгли не без участия моего нетерпеливого кузена. Видите, пламя снова померкло, как меркнут многие блестящие замыслы Ричарда Джонса.
— Ты угадала, Бесс, — сказал судья, — Ричард бросил в огонь охапку сухих веток, они вспыхнули и тут же сгорели. Но свет костра помог им найти топливо получше, потому что, видите, костер пылает ровно и ярко. Теперь это настоящий рыбацкий бакен. Заметьте, как красиво бросает он на воду круг света!
Костер заставил всех ускорить шаг, ибо даже девушкам захотелось посмотреть, как будут закидывать невод. К тому времени, когда они достигли небольшого обрыва над берегом, где высадились рыбаки, месяц зашел за вершины сосен, и, так как почти все звезды были закрыты тучами, в темноте светился лишь огонь костра. Мармадьюк предложил своим спутникам немного постоять, поглядеть на рыбаков, находившихся внизу у воды, и послушать их разговоры, а уж потом спуститься на берег.
Рыбаки расселись вокруг костра — все, кроме Ричарда и Бенджамена: первый сидел на гнилом пне, притащенном сюда в качестве топлива, а второй стоял, упершись руками в бока и так близко к костру, что порой его торжественную физиономию застилал дым, время от времени раздуваемый легким ветерком.
— Послушайте, сквайр, — говорил дворецкий, — вы, конечно, можете называть рыбину весом в двадцать — тридцать фунтов бог весть какой невидалью, но для человека, который и акул лавливал, такая добыча, ей-богу ничего не стоит.
— Ну, Бенджамен, смею тебя уверить, — возразил ему шериф, — если за один раз вытащить неводом тысячу отсегских окуней и окуньков, щук и щучек, да еще форели, крупной, iелкой, да всякой плотвы — это не так уж плохо! Загарпунить акулу — это, может, тоже стоящая охота, но какой от нее прок, от твоей акулы? А любая из тех рыб, что я сейчас назвал, достойна королевского стола.
— Нет, сквайр, тут вы меня не уговорите. Ведь всякому ясно, что в этой луже, где человеку и утонуть-то негде, не выловишь того, что водится в океане. Кто ходил по морям, тот знает, какие там бывают киты да дельфины — длиной с любую сосну вон там на горе!
— Это уж ты хватил, Бенджамен, — сказал шериф примирительным тоном, как видно, желая поддержать престиж своего любимца. — Ведь некоторые из этих сосен высотой сотни две футов, а то и побольше.
— Две сотни или две тысячи — это все едино! — упрямо воскликнул Бенджамен, всем своим видом показывая, что в этом вопросе его не так-то легко сбить с занятой позиции. — Или я не бывал в море и не видел китов собственными глазами? Я от своих слов не откажусь — да, киты бывают длиной вон с ту сосну!
Пререкания эти, как видно, были заключением уже давно длившегося спора. Билли Керби, растянувшись во всю свою длину на земле по другую сторону костра, ковырял в зубах щепками и молча слушал, но время от времени с сомнением покачивал головой, как бы желая показать, что не очень-то доверяет словам Бенджамена, и наконец заговорил.
— Сдается мне, — начал он, — что в нашем озере хватит воды для самого здоровенного кита, какой только сыщется на свете. А насчет сосен я тоже кое-что смыслю: мне доводилось такие сосны рубить, каких вы и не видывали. Взять, к примеру, вон ту старую сосну, что стоит в расщелине на Горе Видения, — вон там, как раз за поселком. Ты ее и сейчас можешь видеть, Бенни, луна прямо над ней. Ну вот, если эту сосну опустить в самом глубоком месте озера, над верхушкой сосны окажется еще такой слой воды, что сможет плыть громаднейший корабль и днище не коснется верхних веток сосны, готов голову свою прозакладывать.
— А видел ли ты хоть раз в жизни корабль-то, друг мой Керби? — расхохотался стюард. — Что ты мог видеть, кроме паршивой лодчонки на этой лужице пресной воды? Нет, скажи по совести: видел ты или не видел настоящее судно?
— А как же! — ответил лесоруб уверенно. — Смело могу сказать, что видел, и не совру.
— А приходилось тебе, мистер Керби, видеть настоящий английский корабль? Нет, где это ты, скажи на милость, ухитрился видеть настоящий линейный корабль, чтоб на нем было все, что полагается: ахтерштевень и форштевень, шпунтовый пояс, и планкшир, трапы, люки и ватервейсы, квартердеки, и баки, и.., ну, и орлоп-палуба? Ответь-ка нам на это!
Присутствующие были немало удивлены таким грозным вопросом, а Ричард потом говорил: «Чертовски досадно, что Бенджамен не умеет читать, — британский флот в его лице мог бы приобрести ценного сведущего офицера. Что ж удивительного, что англичане так легко одолели на море французов, если самый простой английский матрос досконально знает все об устройстве корабля». Но Билли Керби был не робкого десятка и терпеть не мог, когда с ним разговаривал свысока какой-то «иностранец». Все время, пока стюард сыпал мудреными морскими словечками. Билли стоял спиной к костру, а потом вдруг, неожиданно для всех, сказал:
— Ну да, видел, и на Северной реке и, может, на озере Шамплен. Там, приятель, ходят такие шлюпы, что могут потягаться с любым кораблем короля Георга. Мачты на них в девяносто футов, из доброй крепкой сосны — я сам не одну такую срубил у нас в Вермонте. Вот кабы я был капитаном на нашем речном шлюпе, а ты — капитаном на своей хваленой «Боадицее», мы бы еще посмотрели, у кого шкура покрепче — у янки или у англичанина.
В ответ на это Бенджамен громко захохотал, и эхо в горах, отстоявших на расстоянии в полмили, принесло обратно раскаты его хохота — казалось, будто в лесах на горных склонах обитает множество насмешливых духов.
— Давайте спустимся к нашим рыболовам, не то сейчас вспыхнет ссора не на шутку, — шепнул Мармадьюк. — Бенджамен неудержимый хвастун, а Керби при всем своем добродушии настоящий сын лесов, он убежден, что любой янки стоит шестерых англичан. Удивительно, что Дик молчит: как это он упускает такой прекрасный случай пустить в ход свое красноречие!
Появление судьи Темпла и обеих девушек если не водворило полного мира, то, во всяком случае, положило конец военным действиям. Выполняя распоряжения мистера Джонса, рыбаки приготовились спустить лодку, еле различимую в ночном мраке; на корме ее уже лежал наготове невод. Ричард попрекнул Мармадьюка и его спутника за то, что те замешкались, и все бурные страсти сразу улеглись.
Наступили тишина и спокойствие, как и те, что царили на водной глади, которую люди готовились сейчас потревожить, чтобы выкрасть из глубин озера его лучшие сокровища.
Тьма так сгустилась, что там, куда не проникал свет костра, уже ничего нельзя было разглядеть. Вода виднелась лишь у самого берега; она блестела, как только на ней начинали мелькать дрожащие красные полоски — это танцевало на ее поверхности отраженное пламя костра, но уже в сотне футов от берега стоял стеной непроницаемый мрак. Только иной раз, в просветы между тучами, сверкнут одна-две звезды да тускло мерцали огоньки в поселке, такие слабые, будто они где-то бесконечно далеко. Временами, когда огонь костра начинал стелиться книзу или когда горизонт очищался от туч, на той стороне озера смутно вырисовывались волнистые очертания гор; но на озеро эти горы бросали такую широкую и густую тень, что тьма здесь казалась особенно глубокой.
Бенджамен Помпа неизменно выполнял обязанности боцмана в лодке Ричарда, и во время рыбной ловли ему же всегда поручалось закидывать невод, кроме тех случаев, когда шериф полагал нужным браться за дело самолично. В этот раз на веслах сидели двое — лесоруб и молодой паренек, гораздо слабее его, — остальные должны были держать веревки невода. Все приготовления были поспешно проделаны, и Ричард дал знак, что пора «отваливать».
Элизабет смотрела, как лодка удаляется от берега и за ней, постепенно высвобождаясь, тянется веревка. Вскоре лодка исчезла в темноте, и только по доносившимся с озера ударам весел о воду можно было судить о ее движении. Все это время соблюдалась строжайшая тишина, чтобы, как пояснил Ричард, «не спугнуть рыбу: она сейчас держится на небольшой глубине, и, если ее не потревожить криками, она подойдет к свету».
Из мрака доносился только хриплый, но уверенный голос Бенджамена: «левый борт», «правый борт», «суши весла»… На то, чтобы закинуть невод, понадобилось порядочно времени. Бенджамен, гордившийся своим умением закидывать сети, делал все очень обстоятельно. И в самом деле, успех во многом зависел от того, насколько ловко заброшен невод. Наконец послышался громкий всплеск — Бенджамен отбросил «шток» — и раздалась хриплая команда стюарда: «К берегу!» Ричард схватил горящую головню и побежал туда, где должна была пристать лодка.
— Держите на сквайра, ребята, — распорядился Бенджамен. — Ну, сейчас посмотрим, что водится в этой луже.
Оттуда, где опустили невод, слышались частые удары весел и шум раскручивающейся веревки. Лодка вскоре выплыла в круг света, и в следующее мгновение ее уже притягивали к берегу. Несколько пар рук живо подхватили веревку и стали осторожно, не останавливаясь, тянуть ее сразу за оба конца. Ричард приказывал рыбакам тянуть концы то посильнее, то послабее, как того требовало дело. Мистер Темпл и с ним вся молодежь любовались увлекательным зрелищем.
Теперь все принялись громко обсуждать, каков-то будет улов. Мнения разделились — одни заявляли, что сеть легкая, словно перышко, другие утверждали, что она так тяжела, будто в ней бревна. Так как каждый конец веревки был длиною в несколько сот футов, шериф не придал значения этим противоречивым высказываниям. Он решил сам убедиться, как в действительности обстоит дело.
— Эй, послушай-ка, Бенджамен! — крикнул он, потянув за один конец веревки. — Да ты, я вижу, не умеешь крепить невод. Веревка совсем и не натягивается у меня под рукой, ее можно тянуть мизинцем.
— Вам, сквайр, приходилось когда-нибудь видеть кита? — ответил на это стюард. — Если невод пуст, значит, в этом озере не рыба водится, а черти в образе рыб. Я закрепил невод по всем правилам, не хуже, чем крепят снасти над квартердеком флагманского корабля.
Но Ричард уже и сам понял свою ошибку, когда увидел, что Билли Керби у другого конца веревки, стоя в воде и согнувшись под углом в сорок пять градусов, напрягает всю свою гигантскую силу, чтобы удержаться и не свалиться в воду. Он умолк и вернулся к первому концу веревки.
— Я вижу шесты! — крикнул Ричард. — Тащите, ребята, тащите! К берегу, к берегу!
Элизабет, услышав эти веселые возгласы, напрягла зрение и увидела, что из воды вынырнули концы обоих шестов. Рыбаки уже ухватились за шесты, соединили их, и невод превратился как бы в огромный мешок.
Столь велико было количество голубей, что многочисленные, раздающиеся с разных концов выстрелы привели лишь к тому, что только небольшие стайки оторвались от основной массы птиц, по-прежнему мчавшихся над равниной. Казалось, здесь пролетало все пернатое племя. Никто не подбирал дичь, она валялась на полянах в таком изобилии, что вся земля была чуть ли не сплошь покрыта трепещущими жертвами.
Кожаный Чулок молча, но с тяжелым сердцем наблюдал все происходящее. Он ничем не выражал своих чувств до тех пор, пока не увидел, что для охоты катят пушечку.
— Вот что получается, когда в вольный край приходят люди! — сказал он. — Каждую весну, сорок лет подряд, я видел, как пролетают здесь голуби, и, пока вы не начали вырубать леса и распахивать поляны, никто не трогал несчастных птиц. Я любил смотреть на них, они составляли мне веселую компанию — ведь они никому не приносили никакого вреда, они были безобидны, как ужи. Но теперь мне становится не по себе, как только я заслышу свист их рассекающих воздух крыльев, — я знаю, что сейчас же сбегутся все озорники поселка и поднимут стрельбу. Но бог не потерпит, чтобы живые создания гибли зря, — враги голубей и всяких других тварей скоро понесут за это кару… Ах, вот как, здесь и мистер Оливер! Видно, и он не лучше остальных, коли собирается палить в голубиные стаи, словно перед ним воины Минго.
Среди охотников находился и Билли Керби. Он то и дело заряжал свой старинный мушкет, стрелял вверх не глядя и радостно вопил, когда жертва падала прямо на него. Он услышал слова Натти.
— Как! Старый Кожаный Чулок ворчит, что на свете становится парой голубей меньше? — воскликнул он. — Если бы тебе пришлость по два, а то и по три раза пересеивать пшеницу, как приходилось мне, ты бы не стал жалеть этих крылатых чертей. Ура, ребята! Палите по ним вовсю! Эта забава получше, чем стрелять в голову индюшки!
— Для тебя, Билли Керби, может быть, и лучше, — негодующе возразил ему старый охотник. — Для тебя и для всех тех, кто не умеет толком зарядить ружье и попасть из него в цель. Так безжалостно истреблять птичьи стаи — стыд и позор. Небось никто из вас не сможет облюбовать одну птицу и сбить ее. Если человеку потребно мясо голубя — ну что ж, голубь на то и создан, как и все живые создания, чтобы служить человеку пищей. Но зачем же убивать двадцать, чтобы съесть только одного? Коли мне требуется дичь, я иду в лес и ищу себе то, что мне надо. Подстрелю птицу, когда она сидит на ветке, и не задену ни одного перышка другой птицы, хоть, может, на том же дереве их целая сотня. А ты как бы ни пыжился, Билли Керби, — тебе этого не сделать!
— То есть как это так? Ах ты старый огрызок, ах ты высохший пень! — завопил лесоруб. — Уж очень ты, я вижу, расхвастался после истории с индюшкой! Но коли ты так ратуешь за меткий выстрел — изволь. Смотри, как я сейчас подстрелю вон ту птицу!
Выстрелы в дальнем краю равнины вынудили одного из голубей отделиться от стаи. Перепуганный непрерывным треском мушкетов, он летел прямо туда, где стояли спорщики, и бросался то в одну, то в другую сторону, рассекая воздух с молниеносной быстротой и поднимая крыльями шум, похожий на свист пули. К несчастью для лесоруба, он увидел птицу лишь тогда, когда она слишком приблизилась и стрелять было поздно. Он нажал курок в неудачный момент — птица проносилась прямо над его головой. Прогремел выстрел, но голубь все так же стремительно продолжал лететь вперед.
Натти выждал, когда испуганная птица стала снижаться к берегу озера, затем с необычайной быстротой поднял ружье, прицелился и выстрелил. Быть может, то было лишь простой случайностью, а может быть, действительно сказалось высокое мастерство охотника или же и то и другое, но выстрел не пропал зря: голубь перевернулся в воздухе и с перебитым крылом упал в воду. Заслышав звук хозяйского ружья, собаки, сидевшие у ног охотника, вскочили, и через несколько мгновений подруга Гектора принесла в зубах птицу, еще живую.
Слух о необычайно метком выстреле Кожаного Чулка с поразительной быстротой разнесся по всей равнине, и многие охотники направились туда, где стоял Натти.
— Как! Неужели ты действительно убил голубя на лету первым же выстрелом?
— воскликнул Эдвардс.
— Мне, сынок, приходилось стрелять в гагар, а гагары умеют нырять с быстротой молнии, — ответил ему старик. — Гораздо лучше убивать лишь ту птицу, которая тебе действительно нужна, не тратя зря свинца и пороха, чем палить в божьих тварей таким вот постыдным манером. Я вышел только затем, чтобы подстрелить на обед всего одну птицу, — вы, мистер Оливер, знаете, почему я предпочитаю мелкую дичь, — а теперь пойду домой. Мне неприятно смотреть, как вы попусту истребляете живность, словно вам неведомо, что и самое малое существо сотворено не для истребления, а на пользу человеку.
— Ты правильно рассуждаешь, Кожаный Чулок! — воскликнул Мармадьюк. — И я начинаю думать, что пора положить конец этому бессмысленному уничтожению.
— Надо положить конец другому — перестаньте вырубать леса. Разве птица лесная да и сами леса — не божьи творения? Пользуйтесь ими, но не истребляйте без толку. Разве не для того существуют леса, чтобы давать приют зверю и птице? И, если человеку нужно их мясо, мех или перья, пусть он ищет их в лесах. Я понесу к себе в хижину только ту птицу, которую добыл себе в пищу, я не коснусь ни одного из этих несчастных созданий, которыми устлана вся равнина. Они смотрят на меня и будто хотят сказать мне что-то, только вот говорить не умеют.
С этими словами Кожаный Чулок вскинул ружье на плечо и пошел через равнину, шагая осторожно, чтобы ненароком не наступить на раненую птицу. Собаки следовали по пятам за своим хозяином. Он вскоре вошел в густой кустарник на берегу озера и скрылся из виду.
Если нравоучения Натти произвели какое-то впечатление на судью, то на Ричарда они не возымели ни малейшего действия. Он воспользовался тем, что охотники все сошлись в одном месте, и изложил им свой план внезапной атаки, чтобы, разом соединив все усилия, сокрушить «врага». Все имевшие ружья выстроились в боевом порядке по обе стороны фальконета и получили приказ не стрелять, пока не последует на то распоряжение шерифа.
— Стойте, ребята, и ждите, — кричал Бенджамен, выполнявший должность адъютанта в этом «сражении», — и, как только сквайр Джонс посигналит, что пора стрелять, стреляйте все разом, поняли? Цельтесь ниже, ребята, и уж будьте спокойны, мы разнесем всю стаю!
— Целиться ниже? — завопил Керби. — Не слушайте старого дурня! Будем стрелять пониже, так ни одного голубиного перышка не коснемся, все наши пули засядут в пнях.
— А ты-то что тут понимаешь, сухопутная ты крыса? — воскликнул Бенджамен.
— Откуда тебе знать это, ты, увалень, лесное чудище? Я что же, зря, что ли, пробыл на борту «Боадицеи» целых пять лет? И мне ли не знать, что всегда полагается целиться ниже, чтобы снаряд попал прямо в корпус корабля?.. Пока не стреляйте, ребята, ждите сигнала.
Авторитетный голос шерифа, требовавшего порядка и повиновения, заставил умолкнуть смех охотников.
Уже не один миллион голубей пролетел в то утро над равниной Темплтона, но приближавшаяся в эту минуту стая была невиданных размеров. Она протянулась сплошной сизой массой от одной горы до другой, и глаз тщетно силился определить ее границы. Авангард этой живой колонны образовал почти прямую линию, настолько ровно летели передние птицы. Даже Мармадьюк забыл упреки Кожаного Чулка и, как и остальные, взял ружье на прицел.
— Огонь! — крикнул шериф, поспешно поднося раскаленный уголь к запалу пушки.
Но так как половина заряда вывалилась через запальное отверстие, то сперва раздался ружейный залп отряда мушкетеров, а уж следом за ним и орудийный выстрел. От первого залпа передний ряд голубей взмыл вверх, но тысячи других мгновенно оказались на их месте, и, когда из жерла пушечки вырвался белый дымок, вся летящая масса мчалась прямо над направленным в небо дулом. Пушечный выстрел отдался гулким эхом в горах и замер где-то к северу, как затихающий гром. Вся стая перепуганных птиц превратилась в беспорядочную взволнованную массу. Они метались во все стороны, взлетали как попало, ряд над рядом, поднявшись над вершинами самых высоких сосен. Ни одна птица не осмеливалась двинуться за пределы опасной зоны. И вдруг несколько вожаков стрелой понеслись через равнину, ведя стаю прямо над поселком, и все остальные устремились вслед за ними, оставив поле битвы своим преследователям.
— Победа! — завопил Ричард. — Победа! Враг обратился в бегство! Они удрали с поля сражения!
— Нет, Ричард, они остались на нем, — сказал Мармадьюк, — поле покрыто их телами. И мне, точно так же, как и Кожаному Чулку, чудится, что, куда бы я ни глянул, птицы в ужасе поворачивают головы в мою сторону, я всюду вижу глаза этих невинных страдальцев. Половина из упавших голубей еще жива. Я полагаю, что пора закончить охоту, если только это можно назвать охотой.
— Разумеется, да еще какая — прямо-таки царская! — воскликнул шериф. — На земле валяются тысячи врагов в синих мундирах. Теперь каждая хозяйка в поселке может лакомиться голубиным паштетом сколько душе угодно.
— Нам удалось отпугнуть птиц от нашего края равнины, и бойню пора прекратить, — сказал Мармадьюк. — Эй, мальчуганы! Даю шесть пенсов за сотню голубиных голов — одних только голов, понимаете? Идите же, принимайтесь за дело, а потом тащите голубей в поселок.
Уловка судьи дала желаемый результат — мальчишки немедленно принялись сворачивать шеи раненым птицам. Судья Темпл направился к дому, и у него было тягостное чувство, знакомое многим, когда момент азарта прошел и человек сознает, что купил себе удовольствие ценой страданий других. Убитую птицу погрузили на телеги. Теперь, когда охотничий пыл угас, до конца весны на голубей больше уже никто не охотился, разве только какой-нибудь бездельник. Ричард, однако, еще многие годы хвастался этим выстрелом из «орудия», а Бенджамен совершенно серьезно утверждал, что в тот день побито голубиного племени было не меньше, чем французов в памятном сражении, которое выиграл адмирал Родней.
Глава 23
Подсоби, хозяин, подсоби!
Рыба запуталась в сетях, как бедняк
В ваших законах.
Шекспир. «Перикл»
Весна наступила столь же внезапно, сколь медленно в томительно было ее приближение. Дни все подряд стояли мягкие и теплые, и, хотя ночью было еще прохладно, пора морозов миновала. На берегу озера высвистывал свои унылые мелодии козодой, в воздухе звенел многоголосый хор обитателей прудов и полей. На тополях в лесу затрепетали первые листки. Склоны гор утрачивали бурую окраску по мере того, как деревья одно за другим добавляли свою живую, яркую зелень к темной хвое сосны и хемлока; и даже на медлительном дубе стали набухать почки, готовясь к грядущему лету.
Веселая, быстрая трясогузка, общительная малиновка и маленький прилежный королек присутствием своим и песнями оживляли поля и луга. А над водами Отсего парила чайка-рыболов, подкарауливая добычу и хватая ее с присущей этой птице жадностью.
Рыба в озере водилась в изобилии и была отменно вкусна. Едва лишь стаял лед, как по озеру двинулось множество небольших лодок, и рыбаки поспешно забросили свои удочки в сокровенные водные глубины, соблазняя неосторожных тварей всеми видами приманки, какие только могла придумать изобретательность человека. Но медленная, хотя и надежная, ловля «на крючок» не удовлетворяла нетерпеливых рыболовов, они мечтали о более решительных средствах истребления. И вот подошло наконец время, когда по закону, которого добился судья Темпл, можно было начать ловлю окуней. Шериф немедленно заявил о своем намерении воспользоваться первой же темной ночью и отправиться на озеро.
— Ты тоже должна пойти с нами, кузина Бесс, — добавил он. — И мисс Грант, и мистер Эдвардс. Я покажу вам, что такое настоящая рыбная ловля, — не так, как у Дьюка, когда он ловит форель на удочку: «клюет, не клюет, клюет, не клюет»… Часами, бедняга, сидит под палящим солнцем или над прорубью во льду в самую что ни на есть стужу, и вся защита ему от ветра какие-то жалкие голые кустики. И только зря мучается — ведь иной раз ни единой рыбешки не поймает. Нет, мне подавай другое — невод длиною футов в триста пятьдесят, да веселую компанию рыбаков, чтобы было с кем перекинуться шуткой или парой слов, да Бенджамена в рулевые, и такой улов, чтобы рыбу считать сотнями. Вот это по мне!
— Ах, Дик, если бы ты понимал, какое удовольствие посидеть с удочкой, ты бы не стремился выловить неводом сразу всю рыбу из озера. Я уже не раз видел, как после твоих увлечений рыбным спортом на берегу оставалось гнить столько рыбы, что ею можно было бы накормить десяток голодных семей.
— Ладно, не буду спорить с тобой, судья Темпл, но сегодня же ночью я выезжаю на озеро и всех приглашаю с собой. Пусть рассудят, кто из нас прав.
Весь день Ричард хлопотал, готовясь к важному делу, и едва лишь угас последний луч заходящего солнца и на землю пал свет народившегося месяца, как от берега отделилась лодка с рыбаками и двинулась к западному краю озера, за полмили от поселка. Туда же, но в обход по суше, должны были направиться Мармадьюк, его дочь, мисс Грант и юный Эдвардс. Земля уже просохла, и было приятно пройтись по сухому травянистому берегу. Они шли у самого края озера и следили за движущимся по воде темным силуэтом лодки, пока его не поглотила тень от гор на западной стороне. В обход дорога была вдвое длиннее, и судья заметил:
— Пора нам прибавить шагу, не то месяц успеет скрыться, прежде чем мы доберемся до места, и Дик без нас начнет добывать свои неслыханные трофеи.
После долгой, суровой зимы весеннее тепло бодрило и радовало. Молодые люди, восхищенные открывавшимися перед ними видами и предвкушая развлечение, шли следом за судьей, который вел их по берегу Отсего окраинами поселка.
— Кажется, они уже разжигают костер, — сказал Эдвардс. — Видите, огонь то вспыхнет, то снова угаснет, словно летает светлячок.
— Теперь он уже ярко пылает! — воскликнула Элизабет. — Даже видны фигуры людей возле огня. Ставлю все свои драгоценности против золотых бус Добродетели, что костер разожгли не без участия моего нетерпеливого кузена. Видите, пламя снова померкло, как меркнут многие блестящие замыслы Ричарда Джонса.
— Ты угадала, Бесс, — сказал судья, — Ричард бросил в огонь охапку сухих веток, они вспыхнули и тут же сгорели. Но свет костра помог им найти топливо получше, потому что, видите, костер пылает ровно и ярко. Теперь это настоящий рыбацкий бакен. Заметьте, как красиво бросает он на воду круг света!
Костер заставил всех ускорить шаг, ибо даже девушкам захотелось посмотреть, как будут закидывать невод. К тому времени, когда они достигли небольшого обрыва над берегом, где высадились рыбаки, месяц зашел за вершины сосен, и, так как почти все звезды были закрыты тучами, в темноте светился лишь огонь костра. Мармадьюк предложил своим спутникам немного постоять, поглядеть на рыбаков, находившихся внизу у воды, и послушать их разговоры, а уж потом спуститься на берег.
Рыбаки расселись вокруг костра — все, кроме Ричарда и Бенджамена: первый сидел на гнилом пне, притащенном сюда в качестве топлива, а второй стоял, упершись руками в бока и так близко к костру, что порой его торжественную физиономию застилал дым, время от времени раздуваемый легким ветерком.
— Послушайте, сквайр, — говорил дворецкий, — вы, конечно, можете называть рыбину весом в двадцать — тридцать фунтов бог весть какой невидалью, но для человека, который и акул лавливал, такая добыча, ей-богу ничего не стоит.
— Ну, Бенджамен, смею тебя уверить, — возразил ему шериф, — если за один раз вытащить неводом тысячу отсегских окуней и окуньков, щук и щучек, да еще форели, крупной, iелкой, да всякой плотвы — это не так уж плохо! Загарпунить акулу — это, может, тоже стоящая охота, но какой от нее прок, от твоей акулы? А любая из тех рыб, что я сейчас назвал, достойна королевского стола.
— Нет, сквайр, тут вы меня не уговорите. Ведь всякому ясно, что в этой луже, где человеку и утонуть-то негде, не выловишь того, что водится в океане. Кто ходил по морям, тот знает, какие там бывают киты да дельфины — длиной с любую сосну вон там на горе!
— Это уж ты хватил, Бенджамен, — сказал шериф примирительным тоном, как видно, желая поддержать престиж своего любимца. — Ведь некоторые из этих сосен высотой сотни две футов, а то и побольше.
— Две сотни или две тысячи — это все едино! — упрямо воскликнул Бенджамен, всем своим видом показывая, что в этом вопросе его не так-то легко сбить с занятой позиции. — Или я не бывал в море и не видел китов собственными глазами? Я от своих слов не откажусь — да, киты бывают длиной вон с ту сосну!
Пререкания эти, как видно, были заключением уже давно длившегося спора. Билли Керби, растянувшись во всю свою длину на земле по другую сторону костра, ковырял в зубах щепками и молча слушал, но время от времени с сомнением покачивал головой, как бы желая показать, что не очень-то доверяет словам Бенджамена, и наконец заговорил.
— Сдается мне, — начал он, — что в нашем озере хватит воды для самого здоровенного кита, какой только сыщется на свете. А насчет сосен я тоже кое-что смыслю: мне доводилось такие сосны рубить, каких вы и не видывали. Взять, к примеру, вон ту старую сосну, что стоит в расщелине на Горе Видения, — вон там, как раз за поселком. Ты ее и сейчас можешь видеть, Бенни, луна прямо над ней. Ну вот, если эту сосну опустить в самом глубоком месте озера, над верхушкой сосны окажется еще такой слой воды, что сможет плыть громаднейший корабль и днище не коснется верхних веток сосны, готов голову свою прозакладывать.
— А видел ли ты хоть раз в жизни корабль-то, друг мой Керби? — расхохотался стюард. — Что ты мог видеть, кроме паршивой лодчонки на этой лужице пресной воды? Нет, скажи по совести: видел ты или не видел настоящее судно?
— А как же! — ответил лесоруб уверенно. — Смело могу сказать, что видел, и не совру.
— А приходилось тебе, мистер Керби, видеть настоящий английский корабль? Нет, где это ты, скажи на милость, ухитрился видеть настоящий линейный корабль, чтоб на нем было все, что полагается: ахтерштевень и форштевень, шпунтовый пояс, и планкшир, трапы, люки и ватервейсы, квартердеки, и баки, и.., ну, и орлоп-палуба? Ответь-ка нам на это!
Присутствующие были немало удивлены таким грозным вопросом, а Ричард потом говорил: «Чертовски досадно, что Бенджамен не умеет читать, — британский флот в его лице мог бы приобрести ценного сведущего офицера. Что ж удивительного, что англичане так легко одолели на море французов, если самый простой английский матрос досконально знает все об устройстве корабля». Но Билли Керби был не робкого десятка и терпеть не мог, когда с ним разговаривал свысока какой-то «иностранец». Все время, пока стюард сыпал мудреными морскими словечками. Билли стоял спиной к костру, а потом вдруг, неожиданно для всех, сказал:
— Ну да, видел, и на Северной реке и, может, на озере Шамплен. Там, приятель, ходят такие шлюпы, что могут потягаться с любым кораблем короля Георга. Мачты на них в девяносто футов, из доброй крепкой сосны — я сам не одну такую срубил у нас в Вермонте. Вот кабы я был капитаном на нашем речном шлюпе, а ты — капитаном на своей хваленой «Боадицее», мы бы еще посмотрели, у кого шкура покрепче — у янки или у англичанина.
В ответ на это Бенджамен громко захохотал, и эхо в горах, отстоявших на расстоянии в полмили, принесло обратно раскаты его хохота — казалось, будто в лесах на горных склонах обитает множество насмешливых духов.
— Давайте спустимся к нашим рыболовам, не то сейчас вспыхнет ссора не на шутку, — шепнул Мармадьюк. — Бенджамен неудержимый хвастун, а Керби при всем своем добродушии настоящий сын лесов, он убежден, что любой янки стоит шестерых англичан. Удивительно, что Дик молчит: как это он упускает такой прекрасный случай пустить в ход свое красноречие!
Появление судьи Темпла и обеих девушек если не водворило полного мира, то, во всяком случае, положило конец военным действиям. Выполняя распоряжения мистера Джонса, рыбаки приготовились спустить лодку, еле различимую в ночном мраке; на корме ее уже лежал наготове невод. Ричард попрекнул Мармадьюка и его спутника за то, что те замешкались, и все бурные страсти сразу улеглись.
Наступили тишина и спокойствие, как и те, что царили на водной глади, которую люди готовились сейчас потревожить, чтобы выкрасть из глубин озера его лучшие сокровища.
Тьма так сгустилась, что там, куда не проникал свет костра, уже ничего нельзя было разглядеть. Вода виднелась лишь у самого берега; она блестела, как только на ней начинали мелькать дрожащие красные полоски — это танцевало на ее поверхности отраженное пламя костра, но уже в сотне футов от берега стоял стеной непроницаемый мрак. Только иной раз, в просветы между тучами, сверкнут одна-две звезды да тускло мерцали огоньки в поселке, такие слабые, будто они где-то бесконечно далеко. Временами, когда огонь костра начинал стелиться книзу или когда горизонт очищался от туч, на той стороне озера смутно вырисовывались волнистые очертания гор; но на озеро эти горы бросали такую широкую и густую тень, что тьма здесь казалась особенно глубокой.
Бенджамен Помпа неизменно выполнял обязанности боцмана в лодке Ричарда, и во время рыбной ловли ему же всегда поручалось закидывать невод, кроме тех случаев, когда шериф полагал нужным браться за дело самолично. В этот раз на веслах сидели двое — лесоруб и молодой паренек, гораздо слабее его, — остальные должны были держать веревки невода. Все приготовления были поспешно проделаны, и Ричард дал знак, что пора «отваливать».
Элизабет смотрела, как лодка удаляется от берега и за ней, постепенно высвобождаясь, тянется веревка. Вскоре лодка исчезла в темноте, и только по доносившимся с озера ударам весел о воду можно было судить о ее движении. Все это время соблюдалась строжайшая тишина, чтобы, как пояснил Ричард, «не спугнуть рыбу: она сейчас держится на небольшой глубине, и, если ее не потревожить криками, она подойдет к свету».
Из мрака доносился только хриплый, но уверенный голос Бенджамена: «левый борт», «правый борт», «суши весла»… На то, чтобы закинуть невод, понадобилось порядочно времени. Бенджамен, гордившийся своим умением закидывать сети, делал все очень обстоятельно. И в самом деле, успех во многом зависел от того, насколько ловко заброшен невод. Наконец послышался громкий всплеск — Бенджамен отбросил «шток» — и раздалась хриплая команда стюарда: «К берегу!» Ричард схватил горящую головню и побежал туда, где должна была пристать лодка.
— Держите на сквайра, ребята, — распорядился Бенджамен. — Ну, сейчас посмотрим, что водится в этой луже.
Оттуда, где опустили невод, слышались частые удары весел и шум раскручивающейся веревки. Лодка вскоре выплыла в круг света, и в следующее мгновение ее уже притягивали к берегу. Несколько пар рук живо подхватили веревку и стали осторожно, не останавливаясь, тянуть ее сразу за оба конца. Ричард приказывал рыбакам тянуть концы то посильнее, то послабее, как того требовало дело. Мистер Темпл и с ним вся молодежь любовались увлекательным зрелищем.
Теперь все принялись громко обсуждать, каков-то будет улов. Мнения разделились — одни заявляли, что сеть легкая, словно перышко, другие утверждали, что она так тяжела, будто в ней бревна. Так как каждый конец веревки был длиною в несколько сот футов, шериф не придал значения этим противоречивым высказываниям. Он решил сам убедиться, как в действительности обстоит дело.
— Эй, послушай-ка, Бенджамен! — крикнул он, потянув за один конец веревки. — Да ты, я вижу, не умеешь крепить невод. Веревка совсем и не натягивается у меня под рукой, ее можно тянуть мизинцем.
— Вам, сквайр, приходилось когда-нибудь видеть кита? — ответил на это стюард. — Если невод пуст, значит, в этом озере не рыба водится, а черти в образе рыб. Я закрепил невод по всем правилам, не хуже, чем крепят снасти над квартердеком флагманского корабля.
Но Ричард уже и сам понял свою ошибку, когда увидел, что Билли Керби у другого конца веревки, стоя в воде и согнувшись под углом в сорок пять градусов, напрягает всю свою гигантскую силу, чтобы удержаться и не свалиться в воду. Он умолк и вернулся к первому концу веревки.
— Я вижу шесты! — крикнул Ричард. — Тащите, ребята, тащите! К берегу, к берегу!
Элизабет, услышав эти веселые возгласы, напрягла зрение и увидела, что из воды вынырнули концы обоих шестов. Рыбаки уже ухватились за шесты, соединили их, и невод превратился как бы в огромный мешок.