Страница:
— Ну, здесь битком набито! — сказал Зверобой, тоже заглядывая внутрь.
— Надо приняться за дело с толком и не торопясь. Змей, принеси-ка сюда две табуретки, а я тем временем расстелю на полу одеяло. Мы начнем нашу работу аккуратно и со всеми удобствами.
Делавар повиновался. Зверобой учтиво пододвинул табурет Джудит, сам уселся на другом и начал приподнимать холщовую покрышку. Он действовал решительно, но осторожно, боясь, что внутри хранятся какие-нибудь бьющиеся предметы.
Когда убрали холстину, то прежде всего бросились в глаза различные принадлежности мужского костюма. Все они были сшиты из тонкого сукна и, по моде того времени, отличались яркими цветами и богатыми украшениями. Мужчин особенно поразил малиновый кафтан; петли его были обшиты золотым позументом. Это, однако, был не военный мундир, а гражданское платье, принадлежавшее эпохе, когда общественное положение больше чем в наши дни сказывалось на одежде. Несмотря на привычку к самообладанию, Чингачгук не мог удержаться от восклицания восхищения, когда Зверобой развернул кафтан. Роскошь этого наряда несказанно поразила индейца. Зверобой быстро обернулся и с некоторым неудовольствием поглядел на друга, выказавшего такой признак слабости. Затем, по своему обыкновению, задумчиво пробормотал себе под нос:
— Такая уж у тебя натура! Краснокожий любит рядиться, и осуждать его за это нельзя. Это необычный предмет одежды, а необычные вещи вызывают необычные чувства… Я думаю, это нам пригодится, Джудит, потому что во всей Америке не найдется индейца, чье сердце устояло бы перед такими красками и такой позолотой. Если этот кафтан был сшит для вашего отца, вы унаследовали от него вашу страсть к нарядам.
— Этот кафтан не мог быть сшит для моего отца, — быстро ответила девушка, — он слишком длинный, а мой отец невысокого роста и плотный.
— Да, сукна пошло вдоволь, и золотого шитья не пожалели, — ответил Зверобой, смеясь своим тихим веселым смехом. — Змей, этот кафтан сшит на человека твоего сложения. Мне хотелось бы увидеть его на тебе.
Чингачгук согласился без всяких отговорок. Он сбросил с себя грубую поношенную куртку Хаттера и облачился в кафтан, сшитый когда-то для знатного дворянина. Это выглядело довольно смешно. Но люди редко замечают недостатки своей внешности или своего поведения, и делавар с важным видом стал изучать происшедшую с ним перемену в дешевом зеркале, перед которым обычно брился Хаттер. В этот миг он вспомнил об Уа-та-Уа, и мы должны признаться — хотя это и не совсем вяжется с серьезным характером воина, — что ему захотелось показаться ей в этом наряде.
— Раздевайся, Змей, раздевайся! — продолжал безжалостный Зверобой. — Такие кафтаны не для нашего брата. Тебе к лицу боевая раскраска, соколиные перья, одеяло и вампум, а мне — меховая куртка, тугие гетры и прочные мокасины. Да, мокасины, Джудит! Хотя мы белые, но живем в лесах и должны приноравливаться к лесным порядкам ради удобства и дешевизны.
— Не понимаю, Зверобой, почему одному можно носить малиновый кафтан, а другому нельзя! — возразила девушка. — Мне очень хочется поглядеть на вас в этом щегольском наряде.
— Поглядеть на меня в кафтане, сшитом для лорда?
Ну, Джудит, вам придется подождать, пока я совсем не выживу из ума. Нет, нет, девушка, уже как я привык жить, так и буду жить, или я никогда больше не подстрелю ни одного оленя и не поймаю ни одного лосося. В чем я провинился перед вами? Почему вам хочется видеть меня в таком шутовском наряде, Джудит?
— Я думаю. Зверобой, что не только лживые и бессердечные франты из форта имеют право рядиться. Правдивость и честность тоже могут требовать для себя наград и отличий.
— А какая для меня особая награда, Джудит, если я выряжусь во все красное, словно вождь мингов, только что получивший подарки из Квебека? Нет, нет, пусть уж я останусь таким, как есть, от переодевания я все равно лучше не стану. Положи кафтан на одеяло. Змей, и посмотрим, что еще есть в этом сундуке.
Соблазнительное одеяние, которое, разумеется, никогда не предназначалось для Хаттера, отложили в сторону, и осмотр продолжался. Вскоре из сундука извлекли все мужские костюмы; по качеству они ничем не уступали кафтану. Затем появились женские платья, и прежде всего великолепное платье из парчи, немного испортившееся от небрежного хранения. При виде его из уст Джудит невольно вырвалось восторженное восклицание. Девушка очень увлекалась нарядами, и ей никогда не приходилось видеть таких дорогих и ярких материй даже на женах офицеров и других дамах, живших за стенами форта. Ее охватил почти детский восторг, и она решила тотчас же примерить туалет, столь мало подходивший ее привычкам и образу жизни. Она убежала к себе в комнату и там, проворно скинув свое чистенькое холстинковое платьице, облеклась в ярко окрашенную парчу. Наряд этот пришелся ей как раз впору. Когда она вернулась, Зверобой и Чингачгук, которые коротали без нее время, рассматривая мужскую одежду, вскочили в изумлении и в один голос так восторженно вскрикнули, что глаза Джудит заблистали, а щеки покрылись румянцем торжества. Однако, притворившись, будто она не замечает произведенного ею смятения, девушка снова села с величавой осанкой королевы и выразила желание продолжать осмотр сундука. — Ну, девушка, — сказал Зверобой, — я не знаю лучшего способа договориться с мингами, как послать вас То есть от французских колониальных властей Канады. на берег в таком виде и сказать, что к нам приехала королева. За такое зрелище они отдадут и старика Хаттера, и Непоседу, и Хетти.
— До сих пор я думала, что вы не способны льстить, Зверобой, — сказала девушка, тронутая его восторгом больше, чем ей хотелось показать. — Я уважала вас главным образом за вашу любовь к истине.
— Но это истинная правда, Джудит! Никогда еще мои глаза не видели такого очаровательного создания, как вы в эту минуту. Видывал я в свое время и белых и красных красавиц, но еще не встречал ни одной, которая могла бы сравниться с вами, Джудит!
Зверобой не преувеличивал. В самом деле, Джудит никогда не была так прекрасна, как в эту минуту. Охотник еще раз пристально взглянул на нее, в раздумье покачал головой и затем снова склонился над сундуком.
Достав несколько мелочей женского туалета, столь же изящных, как и парчовое платье, Зверобой молча сложил их у ног Джудит, как будто они принадлежали ей по праву. Девушка схватила перчатки и кружева и дополнила ими свой и без того богатый костюм. Она притворялась, будто делает это ради шутки, но в действительности ей не терпелось еще больше принарядиться, раз выпала такая возможность. Когда из сундука вынули все мужские и женские платья, показалась другая холстина, прикрывавшая все остальное. Заметив это, Зверобой остановился, как бы сомневаясь, следует ли осматривать вещи дальше.
— Я полагаю, у каждого есть свои тайны, — сказал он, — и каждый имеет право хранить их. Мы уже достаточно порылись в сундуке и, по-моему, нашли в нем то, что нам нужно. Поэтому, мне кажется, лучше больше ничего не трогать и оставить мастеру Хаттеру все, что лежит под этой покрышкой.
— Значит, вы хотите, Зверобой, предложить эти костюмы ирокезам в виде выкупа? — быстро спросила Джудит.
— Конечно, мы забрались в чужой сундук, но лишь для того, чтобы оказать услугу хозяину. Один этот кафтан может привести в трепет главного вождя мингов. А если при нем случайно находится его жена или дочка, то это платье способно смягчить сердце любой женщины, живущей между Олбани и Монреалем. Для нашей торговли достаточно будет этих двух вещей, другие товары нам не понадобятся.
— Это вам так кажется, Зверобой, — возразила разочарованная девушка.
— Зачем индейской женщине такое платье? Разве она сможет носить его в лесной чаще? Оно быстро запачкается в грязи и дыму вигвама, да и какой вид будут иметь красные руки в этих коротких кружевных рукавах!
— Все это верно, девушка! Вы могли бы даже сказать, что такие пышные наряды совсем непригодны в наших местах. Но какое нам дело до того, что станется с ними, если мы получим то, что нам нужно! Не знаю, какой прок вашему отцу от такой одежды… Его счастье, что он сохранил вещи, не имеющие никакой цены для него самого, хотя очень ценные для других. Если нам удастся выкупить его за эти тряпки, это будет очень выгодная сделка. Мы пожертвуем сущими пустяками, а в придачу получим даже Непоседу.
— Значит, по-вашему, Зверобой, в семействе Томаса Хаттера нет никого, кому бы это платье было к лицу? И неужели вам хоть изредка не было бы приятно посмотреть на его дочь в этом наряде?
— Я понимаю вас, Джудит! Я понимаю, что вы хотите сказать, мне понятны и ваши желания. Я готов признать, что вы в этом платье прекрасны, как солнце, когда оно встает или закатывается в ясный октябрьский день. Однако ваша красота гораздо больше украшает этот наряд, чем этот наряд вас. По-моему, воин, впервые отправляющийся на тропу войны, поступает неправильно, если он размалевывает свое тело яркими красками, как старый вождь, испытанный в боях, который знает, что он при случае не ударит лицом в грязь. То же самое можно" сказать обо всех нас — о белых и красных, Вы дочка Томаса Хаттера, а это платье сшито для дочери губернатора или какой-нибудь другой знатной дамы. Его надо носить в изящной обстановке, в обществе богачей. На мой взгляд, Джудит, скромная девушка лучше всего выглядит, когда она скромно одета. Кроме того, если в Колонии есть хоть одна женщина, которая не нуждается в нарядах и может рассчитывать на свое собственное хорошенькое личико, то это вы.
— Я сейчас же сброшу с себя эти тряпки, Зверобой, — воскликнула девушка, стремительно выбегая из комнаты, — и никогда больше не покажусь в них ни одному человеку!
— Таковы они все, Змей, — сказал охотник, обращаясь к своему другу и тихонько посмеиваясь, лишь только красавица исчезла. — Я, однако, рад, что девушка согласилась расстаться с этой мишурой, ведь в ее положении не годится носить такие вещи. Да она и без них достаточно красива. Уа-та-Уа тоже выглядела бы очень странно в таком платье, не правда ли, делавар?
— Уа-та-Уа — краснокожая девушка, Зверобой, — возразил индеец. — Подобно молодой горлице, она должна носить свое собственное оперение. Я прошел бы мимо, не узнав ее, если бы она нацепила на себя такую шкуру. Надо одеваться так, чтобы друзья наши не имели нужды спрашивать, как нас зовут. Дикая Роза очень хороша, но эти яркие краски не делают ее более благоуханной.
— Верно, верно, так оно и есть. Когда человек нагибается, чтобы сорвать землянику, он не ожидает, что найдет дыню; а когда он хочет сорвать дыню, то бывает разочарован, если оказывается, что она перезрела, хотя перезрелые дыни часто бывают красивее на вид.
Мужчины начали обсуждать вопрос, стоит ли еще рыться в сундуке Хаттера, когда снова появилась Джудит, одетая в простое холстинковое платье. — Спасибо, Джудит, — сказал Зверобой, ласково беря ее за руку. — Я знаю, женщине нелегко расстаться г таким богатым нарядом. Но, на мой взгляд, вы теперь красивее, чем если бы у вас на голове была надета корона, а в волосах сверкали драгоценные камни. Все дело теперь в том, нужно ли приподнять эту крышку, чтобы посмотреть, не найдется ли там еще чего-нибудь для выкупа мастера Хаттера. Мы должны себе представить, как бы он поступил на нашем месте.
Джудит была счастлива. Скромная похвала молодого человека произвела на нее гораздо большее впечатление, чем изысканные комплименты ветреных льстецов, которыми она была до сих пор окружена. Искусный и ловкий льстец может иметь успех до тех пор, пока против него не обратят его же собственное оружие. Человек прямой и правдивый нередко может обидеть, высказывая горькую правду, однако тем ценнее и приятнее его одобрение, потому что оно исходит от чистого сердца. Все очень скоро убеждались в искренности простодушного охотника, поэтому его благосклонные слова всегда производили хорошее впечатление. В то же время своей откровенностью и прямотой суждений юноша мог бы нажить себе множество врагов, если бы его характер не возбуждал невольного уважения. Ему нередко приходилось иметь дело с военными и с гражданскими властями, и у всех он в короткое время завоевал безграничное доверие. Джудит тоже дорожила его мнением и была рада, когда он похвалил ее.
— Если мы узнаем, что хранится в этом сундуке, Зверобой, — сказала девушка, немного успокоившись, — легче будет решить, как нам поступать дальше.
— Это довольно разумно, девушка. Рыться в чужих секретах свойственно белым, а не краснокожим.
— Любопытство — чувство естественное и свойственно всем. Когда я жила вблизи форта, то заметила, что большинство тамошних жителей интересуется секретами своих соседей.
— Да, и часто придумывают их, когда не могут доискаться правды. В этом-то и состоит разница между индейским джентльменом и белым джентльменом. Вот, например, Змей поспешил бы отвернуться в сторону, если бы ненароком заглянул в вигвам другого вождя. А в поселениях белых, где все напускают на себя такую важность, поступают совершенно иначе. Уверяю вас, Джудит, Змею никогда не придет в голову, что среди делаваров есть какой-нибудь вождь, стоящий настолько выше его, что имеет смысл утруждать свои мысли и язык, судача о нем и о его поступках, да и вообще о всяких пустяках, которыми интересуется человек, когда у него нет других, более серьезных занятий. Тот, кто так поступает, ничем не отличается от самого обыкновенного негодяя, какой бы щегольской наряд он ни носил и как бы он ни чванился.
— Но это не чужой вигвам, этот сундук принадлежит моему отцу; это его вещи, и мы хотим оказать ему услугу.
— Верно, девушка, верно. Когда все будет у нас перед глазами, мы действительно сможем лучше решить, что надо отдать в виде выкупа и что оставить себе.
Джудит была далеко не так бескорыстна, как старалась это показать. Она помнила, что Хетти уже успела удовлетворить свое любопытство, и поэтому была рада случаю увидеть то, что уже видела ее сестра. Итак, все согласились, что надо продолжать осмотр, и Зверобой приподнял вторую холщовую покрышку.
Когда занавес снова взвился над тайнами сундука, на свет божий прежде всего появилась пара пистолетов, украшенных изящной серебряной насечкой. В городе они, должно быть, стоили недешево, но в лесах редко пользовались оружием такого рода. Только офицеры, приезжавшие из Европы, были до такой степени убеждены в превосходстве лондонских обычаев, что не считали нужным отказываться от них даже на далекой американской окраине.
Что же произошло, когда были найдены эти игрушки, выяснится в следующей главе.
Глава 13
Вынув из сундука пистолеты, Зверобой протянул их делавару и предложил полюбоваться ими.
— Детское ружье, — сказал Змей, улыбаясь и взяв в руки оружие с таким видом, как будто это была игрушка.
— Нет, Змей, эта штучка сделана для мужчины и может повалить великана, если уметь с ней обращаться. Погоди, однако… Белые удивительно беспечно хранят огнестрельное оружие в сундуках и по углам. Дай-ка, я осмотрю их.
Сказав это, Зверобой взял пистолет из рук приятеля и взвел курок. На полке был порох, сплющенный и затвердевший, как шлак, под действием времени и сырости. При помощи шомпола легко было убедиться, что оба пистолета заряжены, хотя, по словам Джудит, они много лет пролежали в сундуке. Это открытие озадачило индейца, который привык ежедневно обновлять затравку своего ружья и тщательно осматривать его.
— Белые люди очень небрежны, — сказал Зверобой, покачивая головой, и чуть ли не каждый месяц в их поселениях кто-нибудь за это расплачивается. Просто удивительно, Джудит, да, просто удивительно! Сплошь да рядом бывает, что хозяин выпалит из ружья в оленя или в другого крупного зверя, порой даже в неприятеля, и из трех выстрелов два раза промахнется. И тот Же самый человек, забыв по оплошности, что ружье заряжено, убивает наповал своего ребенка, брата или друга. Ну ладно, мы окажем хозяину услугу, разрядив эти пистолеты. И так как для нас с тобой, Змей, это новинка, давай-ка попробуем руку на какой-нибудь цели. Подсыпь на полку свежего пороху, я сделаю то же самое, и тогда мы посмотрим, кто из нас лучше управляется с пистолетом. Что касается карабина, то этот спор давно между нами решен.
Зверобой от всего сердца рассмеялся над собственным бахвальством, и минуты через две приятели стояли на платформе, выбирая подходящую мишень на палубе ковчега. Подстрекаемая любопытством, Джудит присоединилась к ним.
— Отойдите подальше, девушка, отойдите чуть подальше, — сказал Зверобой, — эти пистолеты уже давно заряжены, и при выстреле может случиться какая-нибудь неприятность.
— Так не стреляйте хоть вы, Зверобой! Отдайте оба пистолета делавару или, еще лучше, разрядите их не стреляя.
— Это будет против обычая, и некоторые люди, пожалуй, скажут, что мы струсили, хотя сам я не разделяю такого глупого мнения. Мы должны выстрелить, Джудит, да, мы должны выстрелить. Хотя предвижу, что никому из нас не придется особенно хвастать своим искусством.
Джудит была очень смелая девушка, она привыкла постоянно иметь дело с огнестрельным оружием и, в отличие от многих женщин, совсем не боялась его. Ей не раз приходилось разряжать винтовку, и при случае она могла даже подстрелить оленя. Итак, она не стала спорить, но отступила немного назад и стала рядом с Зверобоем, оставив индейца одного на краю платформы. Чингачгук несколько раз поднимал пистолет, пробовал навести его обеими руками, принимал одну неуклюжую позу за другой и, наконец, спустил курок, почти не целясь. В результате он не только не попал в полено, служившее мишенью, но даже не задел ковчега. Пуля запрыгала по поверхности воды, словно камень, брошенный человеческой рукой.
— Недурно, Змей, очень недурно, — сказал Зверобой, беззвучно смеясь по своему обыкновению. — Ты попал в озеро; для иных стрелков и это подвиг. Я заранее знал, что так будет, и сказал об этом Джудит. Краснокожие не привыкли к короткоствольному оружию. Ты попал в озеро, и это все же лучше, чем попасть просто в воздух.
Теперь отойди назад — мы посмотрим, чего стоят привычки белых при стрельбе из белого оружия.
Зверобой прицелился быстро и уверенно. Едва только ствол поднялся вровень с мишенью, раздался выстрел.
Но пистолет разорвало, и обломки подстелив разные стороны. Одни упали на кровлю «замка», другие на ковчег и один в воду. Джудит вскрикнула и, когда мужчины с испугом обратились к ней, девушка была бледна как смерть и дрожала всем телом.
— Она ранена, да, Змей, бедная девочка ранена, хотя нельзя было предвидеть, что это может случиться на том месте, где она стояла. Отнесем ее в каюту, постараемся сделать для нее все, что только можно.
Джудит позволила отнести себя в хижину, выпила глоток воды из фляжки, которую поднес ей Зверобой, и, не переставая дрожать, разрыдалась.
— Надо потерпеть, бедная Джудит, да, надо потерпеть, — сказал Зверобой, утешая ее. — Не стану уговаривать вас не плакать: слезы нередко облегчают девичью душу… А куда ее ранило. Змей? Я не вижу крови, не вижу и дыры на платье.
— Я не ранена, Зверобой, — пролепетала девушка сквозь слезы, — я просто испугалась, и больше ничего, уверяю вас. Слава богу, я вижу, что никто не пострадал от этой глупой случайности!
— Это, однако, очень странно! — воскликнул ничего не подозревавший простодушный охотник. — Я думал, Джудит, что такую девушку, как вы, нельзя напугать треском разорвавшегося оружия. Нет, я не считал вас такой трусихой. Хетти, конечно, могла испугаться, но вы слишком умны и рассудительны, чтобы бояться, когда опасность уже миновала… Приятно смотреть на молодых девушек, вождь, но они очень непостоянны в своих чувствах.
Стыд сковал уста Джудит. В ее волнении не было никакого притворства; все объяснилось внезапным непреодолимым испугом, который был непонятен и ей самой, и ее двум товарищам. Однако, отерев слезы, она снова улыбнулась и вскоре уже могла смеяться над собственной глупостью.
— А вы, Зверобой, — наконец удалось произнести ей, — вы и вправду не ранены? Просто чудо: пистолет разорвался у вас в руке, а вы не только остались в живых, но даже ничуть не пострадали.
— Подобные чудеса нередко случаются с теми, кому часто приходится иметь дело со старым оружием. Первое ружье, которое мне дали, сыграло со мной такую же шутку, и, однако, я остался жив, хотя и не настолько невредим, как сегодня. Томас Хаттер потерял один из своих пистолетов. Но произошло это потому, что мы хотели услужить ему, а стало быть, он не вправе жаловаться, теперь подойдите поближе, и давайте посмотрим, что там еще осталось в сундуке.
Джудит тем временем оправилась от своего волнения, снова села на табурет, и осмотр продолжался.
Первым делом из сундука извлекли какую-то вещь, завернутую в сукно. Когда сукно развернули, там оказался один из тех математических приборов, которые в то время были в ходу у моряков. На нем были медные детали и разные украшения.
Зверобой и Чингачгук воскликнули от изумления и восторга, увидев незнакомую им вещь: она была до блеска натерта и вся сверкала. За ней, очевидно, в свое время тщательно ухаживали.
— Такие штуки постоянно носят при себе землемеры, Джудит, — сказал Зверобой, поворачивая блестящую вещицу в руках, — я часто видел их приборы. Надо сказать, что люди они злые и бессердечные; приходя в лес, они пролагают дорогу для опустошений и грабежа. Но ни у кого из них не было такой красивой игрушки. Это, однако, наводит меня на мысль, что Томас Хаттер пришел в здешнюю пустыню с недобрыми намерениями. Не замечали ли вы в вашем отце жадности землемера, девушка?
— Он не землемер, Зверобой, и, конечно, не умеет пользоваться этим прибором, хотя и хранит его у себя.
Неужели вы думаете, что Томас Хаттер когда-нибудь носил этот костюм? Это одежда ему так же не по росту, как этот прибор не по его знаниям.
— Пожалуй, так оно и есть, Змей. Старик неведомо какими путями унаследовал вещи, принадлежавшие кому-то другому. Говорят, что он был моряком, и, без сомнения этот сундук и все, что заключается в нем… А это что такое? Это что-то еще более удивительное, чем медь и черное дерево, из которого сделан прибор!
Зверобой развязал маленький мешочек и начал вынимать оттуда одну за другой шахматные фигурки. Искусно выточенные из слоновой кости, эти фигурки были больше обыкновенных note 32 . Каждая по форме соответствовала своему названию: на конях сидели всадники, туры помещались на спинах у слонов, и даже у пешек были человеческие головы и бюсты. Игра была неполная, некоторые фигурки поломались, но все они заботливо хранились в мешочке. Даже Джудит ахнула, увидев эти незнакомые ей предметы, а удивленный и восхищенный Чингачгук совсем позабыл свою индейскую выдержку.
Он поочередно брал в руки каждую фигурку и любовался ею, показывая девушке наиболее поразившие его подробности. Особенно пришлись ему по вкусу слоны. Не переставая повторять «у-у-ух-у-у-ух», он гладил их пальцем по хоботам, ушам и хвостам. Не оставил он без внимания и пешки, вооруженные луками. Эта сцена длилась несколько минут; Джудит и индеец не помнили себя от восторга. Зверобой сидел молчаливый, задумчивый и даже мрачный, хотя глаза его следили за каждым движением молодой девушки и делавара. Ни восклицания удовольствия, ни слова одобрения ни вырвалось из его уст. Наконец товарищи обратили внимание на его молчание, и тогда он заговорил, впервые после того как нашли шахматы.
— Джудит, — спросил он серьезно и встревожено, — беседовал ли когда-нибудь с вами отец о религии?
Девушка густо покраснела. Однако Зверобой уже настолько заразил ее своей любовью к правде, что она, не колеблясь, отвечала ему совершенно искренне и просто:
— Мать говорила о ней часто, отец — никогда. Мать учила нас молитвами нашему долгу, но отец ни до, ни после ее смерти ни разу не говорило нами об этом.
— Так я и думал, так я и думал. Он не признает бога, такого бога, которого подобает чтить человеку. А эти вещицы — идолы.
Джудит вздрогнула и на один миг, кажется, серьезно обиделась. Затем, немного подумав, она рассмеялась:
— И вы думаете, Зверобой, что эти костяные игрушки — боги моего отца?
Я слыхала об идолах и знаю, что это такое.
— Это идолы! — убежденно повторил охотник. — Зачем бы ваш отец стал хранить их, если он им не поклоняется?
— Неужели он держал бы своих богов в мешке и запирал бы их в сундук? — возразила девушка. — Нет, нет, Зверобой, мой бедный отец повсюду таскает с собой своего бога, и этот бог его собственная корысть. Фигурки действительно могут быть идолами, я сама так думаю, судя по тому, что я слышала и читала об идолопоклонстве. Но они попали сюда из какой-то далекой страны и достались Томасу Хаттеру, когда он был моряком.
— Я очень рад, право, я очень рад слышать это, Джудит, потому что вряд ли я мог бы заставить себя прийти на помощь белому язычнику. У старика кожа такого же цвета, что и у меня, и я готов помогать ему, но мне не хотелось бы иметь дело с человеком, который отрекся от своей веры… Это животное, как видно, очень нравится тебе, Змей, хотя оно всего-навсего идол…
— Надо приняться за дело с толком и не торопясь. Змей, принеси-ка сюда две табуретки, а я тем временем расстелю на полу одеяло. Мы начнем нашу работу аккуратно и со всеми удобствами.
Делавар повиновался. Зверобой учтиво пододвинул табурет Джудит, сам уселся на другом и начал приподнимать холщовую покрышку. Он действовал решительно, но осторожно, боясь, что внутри хранятся какие-нибудь бьющиеся предметы.
Когда убрали холстину, то прежде всего бросились в глаза различные принадлежности мужского костюма. Все они были сшиты из тонкого сукна и, по моде того времени, отличались яркими цветами и богатыми украшениями. Мужчин особенно поразил малиновый кафтан; петли его были обшиты золотым позументом. Это, однако, был не военный мундир, а гражданское платье, принадлежавшее эпохе, когда общественное положение больше чем в наши дни сказывалось на одежде. Несмотря на привычку к самообладанию, Чингачгук не мог удержаться от восклицания восхищения, когда Зверобой развернул кафтан. Роскошь этого наряда несказанно поразила индейца. Зверобой быстро обернулся и с некоторым неудовольствием поглядел на друга, выказавшего такой признак слабости. Затем, по своему обыкновению, задумчиво пробормотал себе под нос:
— Такая уж у тебя натура! Краснокожий любит рядиться, и осуждать его за это нельзя. Это необычный предмет одежды, а необычные вещи вызывают необычные чувства… Я думаю, это нам пригодится, Джудит, потому что во всей Америке не найдется индейца, чье сердце устояло бы перед такими красками и такой позолотой. Если этот кафтан был сшит для вашего отца, вы унаследовали от него вашу страсть к нарядам.
— Этот кафтан не мог быть сшит для моего отца, — быстро ответила девушка, — он слишком длинный, а мой отец невысокого роста и плотный.
— Да, сукна пошло вдоволь, и золотого шитья не пожалели, — ответил Зверобой, смеясь своим тихим веселым смехом. — Змей, этот кафтан сшит на человека твоего сложения. Мне хотелось бы увидеть его на тебе.
Чингачгук согласился без всяких отговорок. Он сбросил с себя грубую поношенную куртку Хаттера и облачился в кафтан, сшитый когда-то для знатного дворянина. Это выглядело довольно смешно. Но люди редко замечают недостатки своей внешности или своего поведения, и делавар с важным видом стал изучать происшедшую с ним перемену в дешевом зеркале, перед которым обычно брился Хаттер. В этот миг он вспомнил об Уа-та-Уа, и мы должны признаться — хотя это и не совсем вяжется с серьезным характером воина, — что ему захотелось показаться ей в этом наряде.
— Раздевайся, Змей, раздевайся! — продолжал безжалостный Зверобой. — Такие кафтаны не для нашего брата. Тебе к лицу боевая раскраска, соколиные перья, одеяло и вампум, а мне — меховая куртка, тугие гетры и прочные мокасины. Да, мокасины, Джудит! Хотя мы белые, но живем в лесах и должны приноравливаться к лесным порядкам ради удобства и дешевизны.
— Не понимаю, Зверобой, почему одному можно носить малиновый кафтан, а другому нельзя! — возразила девушка. — Мне очень хочется поглядеть на вас в этом щегольском наряде.
— Поглядеть на меня в кафтане, сшитом для лорда?
Ну, Джудит, вам придется подождать, пока я совсем не выживу из ума. Нет, нет, девушка, уже как я привык жить, так и буду жить, или я никогда больше не подстрелю ни одного оленя и не поймаю ни одного лосося. В чем я провинился перед вами? Почему вам хочется видеть меня в таком шутовском наряде, Джудит?
— Я думаю. Зверобой, что не только лживые и бессердечные франты из форта имеют право рядиться. Правдивость и честность тоже могут требовать для себя наград и отличий.
— А какая для меня особая награда, Джудит, если я выряжусь во все красное, словно вождь мингов, только что получивший подарки из Квебека? Нет, нет, пусть уж я останусь таким, как есть, от переодевания я все равно лучше не стану. Положи кафтан на одеяло. Змей, и посмотрим, что еще есть в этом сундуке.
Соблазнительное одеяние, которое, разумеется, никогда не предназначалось для Хаттера, отложили в сторону, и осмотр продолжался. Вскоре из сундука извлекли все мужские костюмы; по качеству они ничем не уступали кафтану. Затем появились женские платья, и прежде всего великолепное платье из парчи, немного испортившееся от небрежного хранения. При виде его из уст Джудит невольно вырвалось восторженное восклицание. Девушка очень увлекалась нарядами, и ей никогда не приходилось видеть таких дорогих и ярких материй даже на женах офицеров и других дамах, живших за стенами форта. Ее охватил почти детский восторг, и она решила тотчас же примерить туалет, столь мало подходивший ее привычкам и образу жизни. Она убежала к себе в комнату и там, проворно скинув свое чистенькое холстинковое платьице, облеклась в ярко окрашенную парчу. Наряд этот пришелся ей как раз впору. Когда она вернулась, Зверобой и Чингачгук, которые коротали без нее время, рассматривая мужскую одежду, вскочили в изумлении и в один голос так восторженно вскрикнули, что глаза Джудит заблистали, а щеки покрылись румянцем торжества. Однако, притворившись, будто она не замечает произведенного ею смятения, девушка снова села с величавой осанкой королевы и выразила желание продолжать осмотр сундука. — Ну, девушка, — сказал Зверобой, — я не знаю лучшего способа договориться с мингами, как послать вас То есть от французских колониальных властей Канады. на берег в таком виде и сказать, что к нам приехала королева. За такое зрелище они отдадут и старика Хаттера, и Непоседу, и Хетти.
— До сих пор я думала, что вы не способны льстить, Зверобой, — сказала девушка, тронутая его восторгом больше, чем ей хотелось показать. — Я уважала вас главным образом за вашу любовь к истине.
— Но это истинная правда, Джудит! Никогда еще мои глаза не видели такого очаровательного создания, как вы в эту минуту. Видывал я в свое время и белых и красных красавиц, но еще не встречал ни одной, которая могла бы сравниться с вами, Джудит!
Зверобой не преувеличивал. В самом деле, Джудит никогда не была так прекрасна, как в эту минуту. Охотник еще раз пристально взглянул на нее, в раздумье покачал головой и затем снова склонился над сундуком.
Достав несколько мелочей женского туалета, столь же изящных, как и парчовое платье, Зверобой молча сложил их у ног Джудит, как будто они принадлежали ей по праву. Девушка схватила перчатки и кружева и дополнила ими свой и без того богатый костюм. Она притворялась, будто делает это ради шутки, но в действительности ей не терпелось еще больше принарядиться, раз выпала такая возможность. Когда из сундука вынули все мужские и женские платья, показалась другая холстина, прикрывавшая все остальное. Заметив это, Зверобой остановился, как бы сомневаясь, следует ли осматривать вещи дальше.
— Я полагаю, у каждого есть свои тайны, — сказал он, — и каждый имеет право хранить их. Мы уже достаточно порылись в сундуке и, по-моему, нашли в нем то, что нам нужно. Поэтому, мне кажется, лучше больше ничего не трогать и оставить мастеру Хаттеру все, что лежит под этой покрышкой.
— Значит, вы хотите, Зверобой, предложить эти костюмы ирокезам в виде выкупа? — быстро спросила Джудит.
— Конечно, мы забрались в чужой сундук, но лишь для того, чтобы оказать услугу хозяину. Один этот кафтан может привести в трепет главного вождя мингов. А если при нем случайно находится его жена или дочка, то это платье способно смягчить сердце любой женщины, живущей между Олбани и Монреалем. Для нашей торговли достаточно будет этих двух вещей, другие товары нам не понадобятся.
— Это вам так кажется, Зверобой, — возразила разочарованная девушка.
— Зачем индейской женщине такое платье? Разве она сможет носить его в лесной чаще? Оно быстро запачкается в грязи и дыму вигвама, да и какой вид будут иметь красные руки в этих коротких кружевных рукавах!
— Все это верно, девушка! Вы могли бы даже сказать, что такие пышные наряды совсем непригодны в наших местах. Но какое нам дело до того, что станется с ними, если мы получим то, что нам нужно! Не знаю, какой прок вашему отцу от такой одежды… Его счастье, что он сохранил вещи, не имеющие никакой цены для него самого, хотя очень ценные для других. Если нам удастся выкупить его за эти тряпки, это будет очень выгодная сделка. Мы пожертвуем сущими пустяками, а в придачу получим даже Непоседу.
— Значит, по-вашему, Зверобой, в семействе Томаса Хаттера нет никого, кому бы это платье было к лицу? И неужели вам хоть изредка не было бы приятно посмотреть на его дочь в этом наряде?
— Я понимаю вас, Джудит! Я понимаю, что вы хотите сказать, мне понятны и ваши желания. Я готов признать, что вы в этом платье прекрасны, как солнце, когда оно встает или закатывается в ясный октябрьский день. Однако ваша красота гораздо больше украшает этот наряд, чем этот наряд вас. По-моему, воин, впервые отправляющийся на тропу войны, поступает неправильно, если он размалевывает свое тело яркими красками, как старый вождь, испытанный в боях, который знает, что он при случае не ударит лицом в грязь. То же самое можно" сказать обо всех нас — о белых и красных, Вы дочка Томаса Хаттера, а это платье сшито для дочери губернатора или какой-нибудь другой знатной дамы. Его надо носить в изящной обстановке, в обществе богачей. На мой взгляд, Джудит, скромная девушка лучше всего выглядит, когда она скромно одета. Кроме того, если в Колонии есть хоть одна женщина, которая не нуждается в нарядах и может рассчитывать на свое собственное хорошенькое личико, то это вы.
— Я сейчас же сброшу с себя эти тряпки, Зверобой, — воскликнула девушка, стремительно выбегая из комнаты, — и никогда больше не покажусь в них ни одному человеку!
— Таковы они все, Змей, — сказал охотник, обращаясь к своему другу и тихонько посмеиваясь, лишь только красавица исчезла. — Я, однако, рад, что девушка согласилась расстаться с этой мишурой, ведь в ее положении не годится носить такие вещи. Да она и без них достаточно красива. Уа-та-Уа тоже выглядела бы очень странно в таком платье, не правда ли, делавар?
— Уа-та-Уа — краснокожая девушка, Зверобой, — возразил индеец. — Подобно молодой горлице, она должна носить свое собственное оперение. Я прошел бы мимо, не узнав ее, если бы она нацепила на себя такую шкуру. Надо одеваться так, чтобы друзья наши не имели нужды спрашивать, как нас зовут. Дикая Роза очень хороша, но эти яркие краски не делают ее более благоуханной.
— Верно, верно, так оно и есть. Когда человек нагибается, чтобы сорвать землянику, он не ожидает, что найдет дыню; а когда он хочет сорвать дыню, то бывает разочарован, если оказывается, что она перезрела, хотя перезрелые дыни часто бывают красивее на вид.
Мужчины начали обсуждать вопрос, стоит ли еще рыться в сундуке Хаттера, когда снова появилась Джудит, одетая в простое холстинковое платье. — Спасибо, Джудит, — сказал Зверобой, ласково беря ее за руку. — Я знаю, женщине нелегко расстаться г таким богатым нарядом. Но, на мой взгляд, вы теперь красивее, чем если бы у вас на голове была надета корона, а в волосах сверкали драгоценные камни. Все дело теперь в том, нужно ли приподнять эту крышку, чтобы посмотреть, не найдется ли там еще чего-нибудь для выкупа мастера Хаттера. Мы должны себе представить, как бы он поступил на нашем месте.
Джудит была счастлива. Скромная похвала молодого человека произвела на нее гораздо большее впечатление, чем изысканные комплименты ветреных льстецов, которыми она была до сих пор окружена. Искусный и ловкий льстец может иметь успех до тех пор, пока против него не обратят его же собственное оружие. Человек прямой и правдивый нередко может обидеть, высказывая горькую правду, однако тем ценнее и приятнее его одобрение, потому что оно исходит от чистого сердца. Все очень скоро убеждались в искренности простодушного охотника, поэтому его благосклонные слова всегда производили хорошее впечатление. В то же время своей откровенностью и прямотой суждений юноша мог бы нажить себе множество врагов, если бы его характер не возбуждал невольного уважения. Ему нередко приходилось иметь дело с военными и с гражданскими властями, и у всех он в короткое время завоевал безграничное доверие. Джудит тоже дорожила его мнением и была рада, когда он похвалил ее.
— Если мы узнаем, что хранится в этом сундуке, Зверобой, — сказала девушка, немного успокоившись, — легче будет решить, как нам поступать дальше.
— Это довольно разумно, девушка. Рыться в чужих секретах свойственно белым, а не краснокожим.
— Любопытство — чувство естественное и свойственно всем. Когда я жила вблизи форта, то заметила, что большинство тамошних жителей интересуется секретами своих соседей.
— Да, и часто придумывают их, когда не могут доискаться правды. В этом-то и состоит разница между индейским джентльменом и белым джентльменом. Вот, например, Змей поспешил бы отвернуться в сторону, если бы ненароком заглянул в вигвам другого вождя. А в поселениях белых, где все напускают на себя такую важность, поступают совершенно иначе. Уверяю вас, Джудит, Змею никогда не придет в голову, что среди делаваров есть какой-нибудь вождь, стоящий настолько выше его, что имеет смысл утруждать свои мысли и язык, судача о нем и о его поступках, да и вообще о всяких пустяках, которыми интересуется человек, когда у него нет других, более серьезных занятий. Тот, кто так поступает, ничем не отличается от самого обыкновенного негодяя, какой бы щегольской наряд он ни носил и как бы он ни чванился.
— Но это не чужой вигвам, этот сундук принадлежит моему отцу; это его вещи, и мы хотим оказать ему услугу.
— Верно, девушка, верно. Когда все будет у нас перед глазами, мы действительно сможем лучше решить, что надо отдать в виде выкупа и что оставить себе.
Джудит была далеко не так бескорыстна, как старалась это показать. Она помнила, что Хетти уже успела удовлетворить свое любопытство, и поэтому была рада случаю увидеть то, что уже видела ее сестра. Итак, все согласились, что надо продолжать осмотр, и Зверобой приподнял вторую холщовую покрышку.
Когда занавес снова взвился над тайнами сундука, на свет божий прежде всего появилась пара пистолетов, украшенных изящной серебряной насечкой. В городе они, должно быть, стоили недешево, но в лесах редко пользовались оружием такого рода. Только офицеры, приезжавшие из Европы, были до такой степени убеждены в превосходстве лондонских обычаев, что не считали нужным отказываться от них даже на далекой американской окраине.
Что же произошло, когда были найдены эти игрушки, выяснится в следующей главе.
Глава 13
Из дуба грубый старый стул,
Подсвечник (кто его согнул?),
Кровать давно минувших лет,
Еловый ящик (крышки нет),
Щипцы, скрепленные кой-как,
Без острия тупой тесак,
Тарелка, что видала виды,
Там библии и с ней Овидий.
Свифт, «Опись»
Вынув из сундука пистолеты, Зверобой протянул их делавару и предложил полюбоваться ими.
— Детское ружье, — сказал Змей, улыбаясь и взяв в руки оружие с таким видом, как будто это была игрушка.
— Нет, Змей, эта штучка сделана для мужчины и может повалить великана, если уметь с ней обращаться. Погоди, однако… Белые удивительно беспечно хранят огнестрельное оружие в сундуках и по углам. Дай-ка, я осмотрю их.
Сказав это, Зверобой взял пистолет из рук приятеля и взвел курок. На полке был порох, сплющенный и затвердевший, как шлак, под действием времени и сырости. При помощи шомпола легко было убедиться, что оба пистолета заряжены, хотя, по словам Джудит, они много лет пролежали в сундуке. Это открытие озадачило индейца, который привык ежедневно обновлять затравку своего ружья и тщательно осматривать его.
— Белые люди очень небрежны, — сказал Зверобой, покачивая головой, и чуть ли не каждый месяц в их поселениях кто-нибудь за это расплачивается. Просто удивительно, Джудит, да, просто удивительно! Сплошь да рядом бывает, что хозяин выпалит из ружья в оленя или в другого крупного зверя, порой даже в неприятеля, и из трех выстрелов два раза промахнется. И тот Же самый человек, забыв по оплошности, что ружье заряжено, убивает наповал своего ребенка, брата или друга. Ну ладно, мы окажем хозяину услугу, разрядив эти пистолеты. И так как для нас с тобой, Змей, это новинка, давай-ка попробуем руку на какой-нибудь цели. Подсыпь на полку свежего пороху, я сделаю то же самое, и тогда мы посмотрим, кто из нас лучше управляется с пистолетом. Что касается карабина, то этот спор давно между нами решен.
Зверобой от всего сердца рассмеялся над собственным бахвальством, и минуты через две приятели стояли на платформе, выбирая подходящую мишень на палубе ковчега. Подстрекаемая любопытством, Джудит присоединилась к ним.
— Отойдите подальше, девушка, отойдите чуть подальше, — сказал Зверобой, — эти пистолеты уже давно заряжены, и при выстреле может случиться какая-нибудь неприятность.
— Так не стреляйте хоть вы, Зверобой! Отдайте оба пистолета делавару или, еще лучше, разрядите их не стреляя.
— Это будет против обычая, и некоторые люди, пожалуй, скажут, что мы струсили, хотя сам я не разделяю такого глупого мнения. Мы должны выстрелить, Джудит, да, мы должны выстрелить. Хотя предвижу, что никому из нас не придется особенно хвастать своим искусством.
Джудит была очень смелая девушка, она привыкла постоянно иметь дело с огнестрельным оружием и, в отличие от многих женщин, совсем не боялась его. Ей не раз приходилось разряжать винтовку, и при случае она могла даже подстрелить оленя. Итак, она не стала спорить, но отступила немного назад и стала рядом с Зверобоем, оставив индейца одного на краю платформы. Чингачгук несколько раз поднимал пистолет, пробовал навести его обеими руками, принимал одну неуклюжую позу за другой и, наконец, спустил курок, почти не целясь. В результате он не только не попал в полено, служившее мишенью, но даже не задел ковчега. Пуля запрыгала по поверхности воды, словно камень, брошенный человеческой рукой.
— Недурно, Змей, очень недурно, — сказал Зверобой, беззвучно смеясь по своему обыкновению. — Ты попал в озеро; для иных стрелков и это подвиг. Я заранее знал, что так будет, и сказал об этом Джудит. Краснокожие не привыкли к короткоствольному оружию. Ты попал в озеро, и это все же лучше, чем попасть просто в воздух.
Теперь отойди назад — мы посмотрим, чего стоят привычки белых при стрельбе из белого оружия.
Зверобой прицелился быстро и уверенно. Едва только ствол поднялся вровень с мишенью, раздался выстрел.
Но пистолет разорвало, и обломки подстелив разные стороны. Одни упали на кровлю «замка», другие на ковчег и один в воду. Джудит вскрикнула и, когда мужчины с испугом обратились к ней, девушка была бледна как смерть и дрожала всем телом.
— Она ранена, да, Змей, бедная девочка ранена, хотя нельзя было предвидеть, что это может случиться на том месте, где она стояла. Отнесем ее в каюту, постараемся сделать для нее все, что только можно.
Джудит позволила отнести себя в хижину, выпила глоток воды из фляжки, которую поднес ей Зверобой, и, не переставая дрожать, разрыдалась.
— Надо потерпеть, бедная Джудит, да, надо потерпеть, — сказал Зверобой, утешая ее. — Не стану уговаривать вас не плакать: слезы нередко облегчают девичью душу… А куда ее ранило. Змей? Я не вижу крови, не вижу и дыры на платье.
— Я не ранена, Зверобой, — пролепетала девушка сквозь слезы, — я просто испугалась, и больше ничего, уверяю вас. Слава богу, я вижу, что никто не пострадал от этой глупой случайности!
— Это, однако, очень странно! — воскликнул ничего не подозревавший простодушный охотник. — Я думал, Джудит, что такую девушку, как вы, нельзя напугать треском разорвавшегося оружия. Нет, я не считал вас такой трусихой. Хетти, конечно, могла испугаться, но вы слишком умны и рассудительны, чтобы бояться, когда опасность уже миновала… Приятно смотреть на молодых девушек, вождь, но они очень непостоянны в своих чувствах.
Стыд сковал уста Джудит. В ее волнении не было никакого притворства; все объяснилось внезапным непреодолимым испугом, который был непонятен и ей самой, и ее двум товарищам. Однако, отерев слезы, она снова улыбнулась и вскоре уже могла смеяться над собственной глупостью.
— А вы, Зверобой, — наконец удалось произнести ей, — вы и вправду не ранены? Просто чудо: пистолет разорвался у вас в руке, а вы не только остались в живых, но даже ничуть не пострадали.
— Подобные чудеса нередко случаются с теми, кому часто приходится иметь дело со старым оружием. Первое ружье, которое мне дали, сыграло со мной такую же шутку, и, однако, я остался жив, хотя и не настолько невредим, как сегодня. Томас Хаттер потерял один из своих пистолетов. Но произошло это потому, что мы хотели услужить ему, а стало быть, он не вправе жаловаться, теперь подойдите поближе, и давайте посмотрим, что там еще осталось в сундуке.
Джудит тем временем оправилась от своего волнения, снова села на табурет, и осмотр продолжался.
Первым делом из сундука извлекли какую-то вещь, завернутую в сукно. Когда сукно развернули, там оказался один из тех математических приборов, которые в то время были в ходу у моряков. На нем были медные детали и разные украшения.
Зверобой и Чингачгук воскликнули от изумления и восторга, увидев незнакомую им вещь: она была до блеска натерта и вся сверкала. За ней, очевидно, в свое время тщательно ухаживали.
— Такие штуки постоянно носят при себе землемеры, Джудит, — сказал Зверобой, поворачивая блестящую вещицу в руках, — я часто видел их приборы. Надо сказать, что люди они злые и бессердечные; приходя в лес, они пролагают дорогу для опустошений и грабежа. Но ни у кого из них не было такой красивой игрушки. Это, однако, наводит меня на мысль, что Томас Хаттер пришел в здешнюю пустыню с недобрыми намерениями. Не замечали ли вы в вашем отце жадности землемера, девушка?
— Он не землемер, Зверобой, и, конечно, не умеет пользоваться этим прибором, хотя и хранит его у себя.
Неужели вы думаете, что Томас Хаттер когда-нибудь носил этот костюм? Это одежда ему так же не по росту, как этот прибор не по его знаниям.
— Пожалуй, так оно и есть, Змей. Старик неведомо какими путями унаследовал вещи, принадлежавшие кому-то другому. Говорят, что он был моряком, и, без сомнения этот сундук и все, что заключается в нем… А это что такое? Это что-то еще более удивительное, чем медь и черное дерево, из которого сделан прибор!
Зверобой развязал маленький мешочек и начал вынимать оттуда одну за другой шахматные фигурки. Искусно выточенные из слоновой кости, эти фигурки были больше обыкновенных note 32 . Каждая по форме соответствовала своему названию: на конях сидели всадники, туры помещались на спинах у слонов, и даже у пешек были человеческие головы и бюсты. Игра была неполная, некоторые фигурки поломались, но все они заботливо хранились в мешочке. Даже Джудит ахнула, увидев эти незнакомые ей предметы, а удивленный и восхищенный Чингачгук совсем позабыл свою индейскую выдержку.
Он поочередно брал в руки каждую фигурку и любовался ею, показывая девушке наиболее поразившие его подробности. Особенно пришлись ему по вкусу слоны. Не переставая повторять «у-у-ух-у-у-ух», он гладил их пальцем по хоботам, ушам и хвостам. Не оставил он без внимания и пешки, вооруженные луками. Эта сцена длилась несколько минут; Джудит и индеец не помнили себя от восторга. Зверобой сидел молчаливый, задумчивый и даже мрачный, хотя глаза его следили за каждым движением молодой девушки и делавара. Ни восклицания удовольствия, ни слова одобрения ни вырвалось из его уст. Наконец товарищи обратили внимание на его молчание, и тогда он заговорил, впервые после того как нашли шахматы.
— Джудит, — спросил он серьезно и встревожено, — беседовал ли когда-нибудь с вами отец о религии?
Девушка густо покраснела. Однако Зверобой уже настолько заразил ее своей любовью к правде, что она, не колеблясь, отвечала ему совершенно искренне и просто:
— Мать говорила о ней часто, отец — никогда. Мать учила нас молитвами нашему долгу, но отец ни до, ни после ее смерти ни разу не говорило нами об этом.
— Так я и думал, так я и думал. Он не признает бога, такого бога, которого подобает чтить человеку. А эти вещицы — идолы.
Джудит вздрогнула и на один миг, кажется, серьезно обиделась. Затем, немного подумав, она рассмеялась:
— И вы думаете, Зверобой, что эти костяные игрушки — боги моего отца?
Я слыхала об идолах и знаю, что это такое.
— Это идолы! — убежденно повторил охотник. — Зачем бы ваш отец стал хранить их, если он им не поклоняется?
— Неужели он держал бы своих богов в мешке и запирал бы их в сундук? — возразила девушка. — Нет, нет, Зверобой, мой бедный отец повсюду таскает с собой своего бога, и этот бог его собственная корысть. Фигурки действительно могут быть идолами, я сама так думаю, судя по тому, что я слышала и читала об идолопоклонстве. Но они попали сюда из какой-то далекой страны и достались Томасу Хаттеру, когда он был моряком.
— Я очень рад, право, я очень рад слышать это, Джудит, потому что вряд ли я мог бы заставить себя прийти на помощь белому язычнику. У старика кожа такого же цвета, что и у меня, и я готов помогать ему, но мне не хотелось бы иметь дело с человеком, который отрекся от своей веры… Это животное, как видно, очень нравится тебе, Змей, хотя оно всего-навсего идол…