Страница:
Хлопья снега сыпались на оконное стекло с таким звуком, как будто кто-то проводил по нему щеткой. Вскоре Уилл заметил, что ветер завывает над крышей еще громче, чем раньше; все предвещало надвигающуюся метель. Мальчик вспомнил о бродяге и подумал, где он нашел себе приют в такую-то непогоду. «Странник в пути… Эта ночь будет скверной…» Уилл взял свою куртку, достал из кармана странное металлическое украшение и провел пальцами по его поверхности, вверх и вниз по внутреннему перекрестью, которое делило круг на четыре части. Поверхность металла явно не была обработана, но казалась абсолютно гладкой. Это напомнило Уиллу одно место на полу кухни, где неровная поверхность камня была идеально отполирована ступнями нескольких поколений, потому что именно в этом месте каждый вошедший в кухню поворачивал за угол.
Металл украшения был насыщенного черного цвета, матовый, без единого пятнышка ржавчины. И сейчас он снова стал очень холодным на ощупь. Таким холодным, что Уилл вздрогнул, когда дотронулся до него — его пальцы онемели. Мальчик поспешил положить круг обратно в карман. Затем вытащил ремень из брюк, как обычно, небрежно швырнул его на спинку стула, снова достал круг и продел в него ремень, так что получилась еще одна пряжка, — в общем, сделал все так, как велел ему мистер Доусон. Ветер свистел в щелях оконных рам. Уилл вдел ремень в брюки и повесил их на стул.
И вдруг без видимых на то причин его охватил страх.
Первая волна ужаса захлестнула мальчика, когда он шел через комнату к своей кровати. Он остановился, как вкопанный, посреди комнаты, вой ветра снаружи почти оглушил его. Снег безжалостно стегал оконное стекло. Уилл вдруг почувствовал, что сильно замерз, его буквально пробирала дрожь. Он был так напуган, что не мог пошевелить даже пальцем. Перед глазами, как вспышки, мелькали мрачные картины: низкое небо над рощей, суматошные стаи грачей — огромные черные птицы, описывающие круги над его головой. Затем эти картины исчезли, и мальчик увидел лицо бродяги, искаженное ужасом, услышал вопли убегающего старика. На секунду Уиллу показалось, будто он смотрит в огромную черную яму. Затем громкие стоны ветра утихли, и страх отпустил его.
Мальчик стоял, дрожа, пугливо озираясь вокруг. В комнате было все как обычно. Уилл подумал, что все это ему привиделось. Разумнее успокоиться и просто пойти спать. Он скинул одежду, забрался в кровать и, пытаясь успокоиться, лежал, глядя вверх на маленькое окно наклонной крыши, которое было полностью засыпано снегом.
Уилл потушил ночник — мрак поглотил комнату. Даже когда глаза привыкли к темноте, он не мог различить ни одного предмета. Мальчик повернулся на бок, подтянул одеяло к подбородку, постарался думать о том, что завтра день его рождения, но легче ему так и не стало. Нехорошо все это. Что-то идет не так.
Уилл взволнованно ворочался в кровати. Никогда прежде он не испытывал подобного чувства, которое становилось сильнее с каждой минутой. Что-то тяжелое опускалось на него, словно хотело расплющить; что-то жуткое стремилось подчинить его себе, превратить в то, чем он не хотел быть. «Да, именно так, — подумал он, — превратить меня в кого-то другого. Но это глупо. Кому это нужно? И кого из меня хотят сделать?» Раздался скрип за полуоткрытой дверью, и мальчик тут же подскочил на кровати. Скрип послышался снова, и Уилл понял, что это: скрипела одна из половиц, которая частенько «разговаривала» сама с собой по ночам. Этот звук стал уже таким знакомым, что обычно Уилл просто не замечал его.
Но сейчас мальчик лежал, напряженно прислушиваясь. Вдруг скрип донесся издалека, из другой мансарды, и он снова рванулся, вздрогнув так, что одеяло накрыло его с головой. Он опять вспомнил сегодняшний день, хотя, в общем, вспоминать было особенно нечего. Мальчик старался думать о встрече с бродягой как о чем-то незначительном: он всего лишь столкнулся с обычным человеком в грязном пальто и рваных ботинках. Но опять перед его глазами мелькнула картина яростной атаки грачей. «Странник в пути…» И снова скрип, на этот раз где-то на потолке, прямо над его головой; и ветер завыл еще громче и протяжнее. Уилл резко сел на кровати и включил ночник.
Ничего подозрительного и пугающего — все как всегда. Он снова лег, испытывая стыд и чувствуя себя глупцом. «Испугался темноты, — подумал он. — Вот смех-то, совсем как маленький. Стефан никогда бы не испугался темноты, тем более здесь, наверху. Посмотри: вот книжный шкаф, стол, два стула, подоконник, вот шесть маленьких макетов парусников свисают с потолка, а их тени плавно движутся по стене. Нет причин для тревоги. Пора спать».
Он снова выключил свет, и сразу страх вновь набросился на него, как дикий зверь, выжидавший удобный случай для нападения. Уилл лежал в кровати испуганный, дрожащий, и никак не мог унять эту дрожь, он был не в силах даже шевельнуться, чувствуя, что сходит с ума. Снаружи завывал ветер, потом стихал, потом неожиданно снова начинал протяжно выть. Со стороны окна в потолке мансарды вдруг послышался приглушенный, царапающий звук, который вскоре перешел в скрежет. В следующий момент Уиллу показалось, что самый дикий ночной кошмар стал вдруг реальностью: прямо над его головой раздался жуткий треск, где-то совсем близко громко завыл ветер, и в комнату хлынул поток холодного воздуха. Ощущение ужаса захватило его с такой силой, что заставило сжаться в комок.
Уилл пронзительно закричал. Сам он узнал об этом позже; страх был настолько сильным, что он не слышал даже собственного голоса. На какое-то время он провалился в темноту и лежал почти без сознания, словно пребывая вне мира, в жутком черном пространстве. Затем послышались быстрые шаги; кто-то поднялся по лестнице к двери его комнаты, чей-то голос заботливо окликнул его. И, наконец, в комнате зажегся свет, который сразу вернул Уилла к действительности.
Это был голос Пола:
— Уилл? Что случилось? С тобой все в порядке?
Уилл медленно открыл глаза. Он понял, что лежит, съежившись, плотно прижав колени к подбородку. Затем увидел Пола, с беспокойством смотревшего на него поверх очков в темной оправе. Уилл только кивнул, поскольку до сих пор был не в силах говорить. Пол посмотрел вверх, и Уилл, следуя за его взглядом, увидел, что окно в потолке распахнуто… Сквозь проем просматривался черный квадрат пустого ночного неба, а вместе с порывами ветра в комнату проникал резкий зимний холод.
— Задвижка сломалась, — спокойно сказал Пол, — думаю, снег был слишком тяжелым. Но и сама задвижка, наверное, очень старая, металл весь проржавел. Я найду проволоку и починю ее. Тебя ведь это разбудило? Господи, какой ужас! Если бы такое случилось со мной, я от страха залез бы под кровать.
Уилл смотрел на брата с молчаливой благодарностью и даже попытался улыбнуться. Каждое слово, произнесенное низким, спокойным голосом Пола, возвращало мальчика к реальности. Он сел на кровати и откинул одеяло.
— У папы, наверное, есть проволока в другой мансарде, — сказал Пол, — но сначала давай уберем снег, пока он не растаял. Смотри, снега на полу явно стало больше. Готов поспорить, не в каждом доме можно увидеть, как снег падает прямо на ковер.
Он был прав: хлопья снега, кружась, пролетали через черный квадрат в потолке и рассеивались по комнате. Братья старательно собрали снег с ковра на старый журнал, и Уилл поспешно спустился вниз, чтобы выбросить бесформенный белый комок в ванну. Пол тем временем закрепил проволокой раму.
— Вот так-то лучше, — довольно произнес он.
Уилл промолчал и даже не взглянул на Пола, но старший брат и без того прекрасно понимал его чувства.
— Знаешь что, Уилл, — начал Пол, — здесь очень холодно. Почему бы тебе не спуститься в мою комнату и не поспать там? А я разбужу тебя, когда соберусь ложиться, или, скажем, переночую здесь, если ты сможешь смириться с храпом Робина. Договорились?
— Хорошо, — слегка охрипшим голосом сказал Уилл, — спасибо.
Он собрал раскиданную по комнате одежду, взял ремень, на котором красовалась новая пряжка, и, зажав все под мышкой, направился к выходу, но у двери остановился и оглянулся. Сейчас в комнате не было ничего необычного, кроме мокрого пятна на ковре в том месте, где лежала кучка снега. Но мальчика все же знобило, и гораздо сильнее, чем от морозного воздуха, а тошнотворное, опустошающее чувство страха все еще сидело в его груди. Если бы это был всего лишь страх темноты, он ни за что на свете не стал бы искать убежище в комнате Пола. Но Уилл знал наверняка, что не сможет остаться один в своей комнате: пока они убирали с ковра кучку снега, он увидел то, чего не заметил Пол. Невозможно было даже представить себе, что посреди протяжных завываний снежной бури какое-либо живое существо могло произвести тот приглушенный звук удара о стекло, который Уилл услышал за секунду до того, как упала рама. И тем не менее в кучке снега мальчик обнаружил свежее черное перо, выпавшее из крыла грача.
Он снова услышал голос фермера: «Эта ночь будет скверной. А завтрашнее утро и того хуже».
ДEHb ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ
Металл украшения был насыщенного черного цвета, матовый, без единого пятнышка ржавчины. И сейчас он снова стал очень холодным на ощупь. Таким холодным, что Уилл вздрогнул, когда дотронулся до него — его пальцы онемели. Мальчик поспешил положить круг обратно в карман. Затем вытащил ремень из брюк, как обычно, небрежно швырнул его на спинку стула, снова достал круг и продел в него ремень, так что получилась еще одна пряжка, — в общем, сделал все так, как велел ему мистер Доусон. Ветер свистел в щелях оконных рам. Уилл вдел ремень в брюки и повесил их на стул.
И вдруг без видимых на то причин его охватил страх.
Первая волна ужаса захлестнула мальчика, когда он шел через комнату к своей кровати. Он остановился, как вкопанный, посреди комнаты, вой ветра снаружи почти оглушил его. Снег безжалостно стегал оконное стекло. Уилл вдруг почувствовал, что сильно замерз, его буквально пробирала дрожь. Он был так напуган, что не мог пошевелить даже пальцем. Перед глазами, как вспышки, мелькали мрачные картины: низкое небо над рощей, суматошные стаи грачей — огромные черные птицы, описывающие круги над его головой. Затем эти картины исчезли, и мальчик увидел лицо бродяги, искаженное ужасом, услышал вопли убегающего старика. На секунду Уиллу показалось, будто он смотрит в огромную черную яму. Затем громкие стоны ветра утихли, и страх отпустил его.
Мальчик стоял, дрожа, пугливо озираясь вокруг. В комнате было все как обычно. Уилл подумал, что все это ему привиделось. Разумнее успокоиться и просто пойти спать. Он скинул одежду, забрался в кровать и, пытаясь успокоиться, лежал, глядя вверх на маленькое окно наклонной крыши, которое было полностью засыпано снегом.
Уилл потушил ночник — мрак поглотил комнату. Даже когда глаза привыкли к темноте, он не мог различить ни одного предмета. Мальчик повернулся на бок, подтянул одеяло к подбородку, постарался думать о том, что завтра день его рождения, но легче ему так и не стало. Нехорошо все это. Что-то идет не так.
Уилл взволнованно ворочался в кровати. Никогда прежде он не испытывал подобного чувства, которое становилось сильнее с каждой минутой. Что-то тяжелое опускалось на него, словно хотело расплющить; что-то жуткое стремилось подчинить его себе, превратить в то, чем он не хотел быть. «Да, именно так, — подумал он, — превратить меня в кого-то другого. Но это глупо. Кому это нужно? И кого из меня хотят сделать?» Раздался скрип за полуоткрытой дверью, и мальчик тут же подскочил на кровати. Скрип послышался снова, и Уилл понял, что это: скрипела одна из половиц, которая частенько «разговаривала» сама с собой по ночам. Этот звук стал уже таким знакомым, что обычно Уилл просто не замечал его.
Но сейчас мальчик лежал, напряженно прислушиваясь. Вдруг скрип донесся издалека, из другой мансарды, и он снова рванулся, вздрогнув так, что одеяло накрыло его с головой. Он опять вспомнил сегодняшний день, хотя, в общем, вспоминать было особенно нечего. Мальчик старался думать о встрече с бродягой как о чем-то незначительном: он всего лишь столкнулся с обычным человеком в грязном пальто и рваных ботинках. Но опять перед его глазами мелькнула картина яростной атаки грачей. «Странник в пути…» И снова скрип, на этот раз где-то на потолке, прямо над его головой; и ветер завыл еще громче и протяжнее. Уилл резко сел на кровати и включил ночник.
Ничего подозрительного и пугающего — все как всегда. Он снова лег, испытывая стыд и чувствуя себя глупцом. «Испугался темноты, — подумал он. — Вот смех-то, совсем как маленький. Стефан никогда бы не испугался темноты, тем более здесь, наверху. Посмотри: вот книжный шкаф, стол, два стула, подоконник, вот шесть маленьких макетов парусников свисают с потолка, а их тени плавно движутся по стене. Нет причин для тревоги. Пора спать».
Он снова выключил свет, и сразу страх вновь набросился на него, как дикий зверь, выжидавший удобный случай для нападения. Уилл лежал в кровати испуганный, дрожащий, и никак не мог унять эту дрожь, он был не в силах даже шевельнуться, чувствуя, что сходит с ума. Снаружи завывал ветер, потом стихал, потом неожиданно снова начинал протяжно выть. Со стороны окна в потолке мансарды вдруг послышался приглушенный, царапающий звук, который вскоре перешел в скрежет. В следующий момент Уиллу показалось, что самый дикий ночной кошмар стал вдруг реальностью: прямо над его головой раздался жуткий треск, где-то совсем близко громко завыл ветер, и в комнату хлынул поток холодного воздуха. Ощущение ужаса захватило его с такой силой, что заставило сжаться в комок.
Уилл пронзительно закричал. Сам он узнал об этом позже; страх был настолько сильным, что он не слышал даже собственного голоса. На какое-то время он провалился в темноту и лежал почти без сознания, словно пребывая вне мира, в жутком черном пространстве. Затем послышались быстрые шаги; кто-то поднялся по лестнице к двери его комнаты, чей-то голос заботливо окликнул его. И, наконец, в комнате зажегся свет, который сразу вернул Уилла к действительности.
Это был голос Пола:
— Уилл? Что случилось? С тобой все в порядке?
Уилл медленно открыл глаза. Он понял, что лежит, съежившись, плотно прижав колени к подбородку. Затем увидел Пола, с беспокойством смотревшего на него поверх очков в темной оправе. Уилл только кивнул, поскольку до сих пор был не в силах говорить. Пол посмотрел вверх, и Уилл, следуя за его взглядом, увидел, что окно в потолке распахнуто… Сквозь проем просматривался черный квадрат пустого ночного неба, а вместе с порывами ветра в комнату проникал резкий зимний холод.
— Задвижка сломалась, — спокойно сказал Пол, — думаю, снег был слишком тяжелым. Но и сама задвижка, наверное, очень старая, металл весь проржавел. Я найду проволоку и починю ее. Тебя ведь это разбудило? Господи, какой ужас! Если бы такое случилось со мной, я от страха залез бы под кровать.
Уилл смотрел на брата с молчаливой благодарностью и даже попытался улыбнуться. Каждое слово, произнесенное низким, спокойным голосом Пола, возвращало мальчика к реальности. Он сел на кровати и откинул одеяло.
— У папы, наверное, есть проволока в другой мансарде, — сказал Пол, — но сначала давай уберем снег, пока он не растаял. Смотри, снега на полу явно стало больше. Готов поспорить, не в каждом доме можно увидеть, как снег падает прямо на ковер.
Он был прав: хлопья снега, кружась, пролетали через черный квадрат в потолке и рассеивались по комнате. Братья старательно собрали снег с ковра на старый журнал, и Уилл поспешно спустился вниз, чтобы выбросить бесформенный белый комок в ванну. Пол тем временем закрепил проволокой раму.
— Вот так-то лучше, — довольно произнес он.
Уилл промолчал и даже не взглянул на Пола, но старший брат и без того прекрасно понимал его чувства.
— Знаешь что, Уилл, — начал Пол, — здесь очень холодно. Почему бы тебе не спуститься в мою комнату и не поспать там? А я разбужу тебя, когда соберусь ложиться, или, скажем, переночую здесь, если ты сможешь смириться с храпом Робина. Договорились?
— Хорошо, — слегка охрипшим голосом сказал Уилл, — спасибо.
Он собрал раскиданную по комнате одежду, взял ремень, на котором красовалась новая пряжка, и, зажав все под мышкой, направился к выходу, но у двери остановился и оглянулся. Сейчас в комнате не было ничего необычного, кроме мокрого пятна на ковре в том месте, где лежала кучка снега. Но мальчика все же знобило, и гораздо сильнее, чем от морозного воздуха, а тошнотворное, опустошающее чувство страха все еще сидело в его груди. Если бы это был всего лишь страх темноты, он ни за что на свете не стал бы искать убежище в комнате Пола. Но Уилл знал наверняка, что не сможет остаться один в своей комнате: пока они убирали с ковра кучку снега, он увидел то, чего не заметил Пол. Невозможно было даже представить себе, что посреди протяжных завываний снежной бури какое-либо живое существо могло произвести тот приглушенный звук удара о стекло, который Уилл услышал за секунду до того, как упала рама. И тем не менее в кучке снега мальчик обнаружил свежее черное перо, выпавшее из крыла грача.
Он снова услышал голос фермера: «Эта ночь будет скверной. А завтрашнее утро и того хуже».
ДEHb ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ
Его разбудили звуки музыки. Мелодичный и живой напев словно манил за собой, звал куда-то. Похожий на перезвон колокольчиков мотив пронизывал золотой нитью радости великолепное исполнение. Тонкое очарование фантазий мальчика было воплощено в музыке, и, проснувшись под эти звуки, он улыбнулся и ощутил настоящее счастье. Но в момент его пробуждения музыка начала стихать, все еще зовя за собой. Когда же Уилл открыл глаза, она и вовсе исчезла.
В его голове продолжал звучать, словно эхо, пульсирующий мотив, но и он очень быстро стих. Мальчик порывисто сел на кровати и вытянул перед собой руки, как будто стараясь удержать мелодию, вернуть ее обратно.
В комнате стояла тишина, не было слышно никакой музыки, и все же Уилл был уверен, что манящий напев — не сон.
Уилл все еще находился в комнате близнецов. Он слышал медленное и глубокое дыхание Робина, доносившееся с соседней кровати. Холодный свет проникал в комнату, огибая края занавесок, однако снаружи не было слышно ни звука — стояло раннее утро. Уилл надел свою помятую одежду, в которой ходил и вчера, и выскользнул из комнаты. Он пересек лестничную площадку, подошел к окну, расположенному в самом центре дома, и посмотрел вниз.
В тот же миг он увидел замечательную картину: хорошо знакомый ему мир в незнакомом свете — все вокруг искрилось белизной. Крыши служебных построек напоминали холмы из-за лежавших на них массивных сугробов, а еще дальше все поля и изгороди слились в одно огромное плоское пространство, белое до самого горизонта. Счастливый Уилл глубоко втянул в себя воздух, испытывая тихое ликование. Затем едва различимо снова послышалась музыка, тот же самый мотив. Мальчик напрасно прохаживался энергичной походкой, будто стараясь отыскать мелодию.
— Ну где же ты?
Музыка затихла. И когда Уилл снова посмотрел в окно, то увидел, что чудесный мир исчез вместе с ней. В одно мгновение картина переменилась. Все по-прежнему было укрыто снегом, как и минуту назад, но не было сугробов на крыше, лужаек и полей. Уилла окружал лишь заснеженный лес, состоящий из массивных деревьев, крепких, как башни, и древних, как горы. Они были покрыты толстым слоем снега, который лежал нетронутым на каждой даже самой тоненькой веточке. Деревья росли очень близко к дому, и Уилл смотрел вперед сквозь верхушки ближайших деревьев; он мог бы вытянуть руку и потрясти их ветви, если бы только осмелился открыть окно. Единственное открытое пространство в этом мире снежно-белых ветвей виднелось далеко на юге, где протекала Темза; Уилл мог видеть излучину реки, напоминавшую одинокую застывшую волну в этом белом океане лесов. Из-за этого причудливого изгиба река казалась гораздо более широкой, чем была на самом деле.
Уилл, завороженный, все смотрел и смотрел, а когда наконец очнулся, то заметил, что сжимает рукой гладкий железный круг на своем ремне. Металл был очень теплым на ощупь.
Он вернулся в спальню.
— Робин, — позвал он громко, — просыпайся.
Но Робин продолжал медленно и размеренно дышать и не шевелился.
Уилл подбежал к следующей двери, ведущей в маленькую хорошо знакомую комнатку, которую они раньше делили с Джеймсом, и, войдя внутрь, сильно тряхнул Джеймса за плечо. Но даже после такой встряски Джеймс лежал неподвижно и, видимо, очень глубоко спал.
Уилл снова вышел на лестничную клетку, глубоко вдохнул и закричал во всю мощь:
— Просыпайтесь, просыпайтесь все!
Он ожидал услышать в ответ какие-нибудь звуки, но их не последовало.
Воцарилась абсолютная тишина, такая же глубокая и бесконечная, как укрывший землю снег; дом и все его обитатели глубоко спали, и их ничем нельзя было потревожить.
Уилл спустился вниз, чтобы надеть ботинки и старый овчинный тулуп, который, до того как перейти к нему, принадлежал двум или трем его старшим братьям по очереди. Затем он вышел на улицу через заднюю дверь, тихонько закрыл ее за собой и остановился, глядя перед собой сквозь поднимавшийся клубами белый пар своего дыхания.
Незнакомый белый мир простерся перед ним, скованный тишиной. Птицы не пели. Садов здесь, в этом лесном царстве, больше не было. Не было ни служебных построек, ни старых, облупленных стен. Только вокруг дома тянулся расчищенный участок, снег на котором был утоптан, а за ним начинались деревья и виднелась узкая дорожка, уходящая прочь от дома. Уилл вышел на тропинку медленно, ступая очень осторожно, чтобы снег не забился в ботинки. По мере того как мальчик удалялся от дома, он чувствовал себя все более одиноким, но тем не менее заставлял себя идти дальше, не оглядываясь. Он знал: если посмотрит назад, то обнаружит, что дом исчез.
Уилл принимал все происходящее без лишних размышлений и вопросов, как будто все это было сном. Но что-то подсказывало ему, что он не спит. Сегодня, в день зимнего солнцестояния, его сознание было абсолютно ясным.
Этот день ожидал пробуждения Уилла не только с момента появления мальчика на свет, но — как Уилл начал теперь осознавать — и в течение долгих веков до его рождения…
Уилл свернул с белой извилистой тропинки и вышел на дорогу, как будто выстланную снегом и огражденную огромными деревьями. Он посмотрел вверх и сквозь ветви высоко в утреннем небе увидел медленные взмахи крыльев одинокого грача.
Он шел вверх по узкой дороге, известной как проезд Охотничьей лощины. Он ходил по ней почти ежедневно, но сейчас дорога выглядела совершенно иначе. Она напоминала лесную тропу, и огромные деревья нависали над ней с обеих сторон, согнувшись под тяжестью снега. Уилл настороженно продвигался сквозь тишину, пока внезапно не услышал слабый шум где-то впереди.
Мальчик замер. Звук раздался снова, хотя массивные деревья приглушали его: ритмичный, резкий, как звук молотка, ударяющего по металлу. То и дело по лесу разносились короткие, неравномерные очереди, как будто кто-то забивал гвозди. Пока Уилл стоял и прислушивался, мир вокруг него становился ярче: лес казался менее глухим, снег искрился, а когда мальчик взглянул вверх, то увидел над проездом Охотничьей лощины чистое голубое небо. Он понял, что солнце в конце концов поднялось из-за низкой гряды серых облаков, и пошел на звук ударов, пробираясь по сугробам. Вскоре он вышел на расчищенный участок земли. Деревни Охотничья лощина на этом месте больше не было. Чувства мальчика обострились под наплывом непривычных звуков, образов и запахов. Он заметил две или три низкие каменные постройки, присыпанные слоем снега, увидел поднимающийся вверх голубой древесный дым и вдохнул его запах. Одновременно Уилл ощутил сладкий аромат только что испеченного хлеба и понял, что голоден. Когда он подошел ближе, то увидел, что одна из построек имела только три стены и своим входом была обращена к дорожке, а внутри нее горел желтый огонь, напоминающий захваченное в плен солнце. Фонтан из искр возносился вверх и в стороны от наковальни, у которой мужчина орудовал молотом. Рядом с наковальней стояла высокая черная лошадь, очень красивая и блестящая. Уилл никогда раньше не видел такой ослепительно черной, словно полночь, лошади без единого светлого пятнышка.
Животное подняло морду и посмотрело прямо на мальчика, затем стукнуло копытом и издало тихое ржание. Кузнец что-то произнес, и через секунду из-за крупа лошади появилась еще одна фигура. Дыхание Уилла участилось при виде этого человека, он почувствовал, как его горло непроизвольно сжалось, но не мог понять, почему.
Высокий незнакомец был одет в плащ, мягкими складками спадавший вниз, словно мантия. Длинные волосы ложились на плечи, отливая необычным красноватым оттенком. Он похлопал лошадь по шее, что-то прошептал ей на ухо, затем обернулся и увидел Уилла. Его руки резко опустились вниз, он шагнул вперед и остановился в напряженном ожидании.
Утро слегка потускнело: новая гряда серых облаков заслонила солнце, и тут же небо и снег потеряли свою яркость.
Уилл пересек заснеженную дорогу, засунув руки глубоко в карманы. Он не смотрел на высокую фигуру в плаще, стоявшую лицом к нему, а упорно разглядывал другого человека — кузнеца, снова склонившегося над наковальней. Уилл узнал его: это был Джон Смит, сын Старого Джорджа с фермы Доусонов.
— Доброе утро, Джон, — поздоровался он.
Широкоплечий кузнец в кожаном фартуке поднял глаза на мальчика, слегка нахмурился, но затем приветливо кивнул.
— А, Уилл. Раненько ты вышел из дома.
— У меня сегодня день рождения, — поделился Уилл.
— Твой день рождения совпадает с зимним солнцестоянием, — проговорил незнакомец в плаще. — Это очень хорошо. И тебе исполняется одиннадцать лет.
Это прозвучало как утверждение, а вовсе не как вопрос. Уилл внимательно посмотрел на странного человека. Ярко-голубые глаза незнакомца красиво сочетались с его рыжими волосами, говорил он со странным акцентом, совершенно не характерным для юго-востока.
— Да, точно, — ответил Уилл.
Из ближайшего дома вышла женщина с корзинкой, наполненной буханками хлеба, и его аромат, который недавно так раздразнил Уилла, распространился вокруг. Мальчик носом втянул в себя запах, он вновь вспомнил, что сегодня он еще не завтракал. Рыжеволосый мужчина взял из корзинки буханку, разломил ее и протянул половину Уиллу.
— Возьми. Ты голоден. Встречай день своего рождения вместе со мной, юный Уилл.
Мужчина откусил хлеб, и Уилл услышал, как соблазнительно захрустела корочка.
Уилл потянулся было за хлебом, но в этот момент кузнец выхватил из огня горячую подкову и молниеносным движением прижал ее к копыту лошади, зажатому у него между коленями. Мгновенно разнесся запах гари, заглушивший аромат свежего хлеба. Затем кузнец снова поместил подкову в огонь и уставился на копыто. Черная лошадь стояла не шелохнувшись. Уилл отступил назад, опустив свою руку.
— Нет, спасибо, — сказал мальчик.
Незнакомец пожал плечами, вгрызаясь в хлеб, как голодный волк, а женщина, укутанная платком, так что не было видно даже ее лица, ушла, унося с собой корзинку. Джон Смит вытащил подкову из огня и опустил ее в ведро с водой, откуда тут же раздалось шипение и повалил пар.
— Быстрее, быстрее, — нетерпеливо сказал незнакомец, поднимая голову. — Дни становятся длиннее. Долго еще?
— Металл нельзя торопить, — ответил кузнец, но теперь его удары молотом по подкове стали быстрыми и четкими.
— Готово! — сказал он наконец, подравнивая копыто ножом.
Рыжеволосый человек провел лошадь по кругу, подтянул подпругу и быстрым, кошачьим прыжком вскочил в седло. Он сидел очень высоко, фалды его темной мантии ниспадали по бокам черной лошади; его фигура напоминала статую, высеченную из самой темной ночи. Голубые глаза всадника властно смотрели вниз, на Уилла.
— Забирайся на лошадь, мальчик. Я отвезу тебя туда, где ты хочешь оказаться. По такому снегу туда можно добраться только на лошади.
— Нет, спасибо, — сказал Уилл. — Мне нужно найди Странника.
Мальчик и сам удивился, услышав собственные слова. «Так вот в чем дело», — подумал он.
— Но сейчас Странник в пути, — ответил незнакомец, одним быстрым движением развернув лошадь, нагнулся в седле и попытался схватить руку мальчика. Несмотря на то что Уилл изо всех сил старался увернуться, всаднику с легкостью удалось бы схватить его, но кузнец, стоявший у входа в кузницу, ринулся вперед и оттащил мальчика в сторону. Несмотря но то, что он был очень крупным человеком, двигался он тем не менее поразительно быстро.
Жеребец цвета ночи встал на дыбы и чуть было не сбросил всадника в плаще на землю. Тот гневно закричал, потом вернулся в нормальное положение и сидел, глядя вниз с холодным спокойствием, которое было, однако, страшнее ярости.
— Ты поступил очень глупо, мой друг кузнец, — сказал он мягко. — Мы этого не забудем.
Затем он развернул жеребца и поехал в том направлении, откуда пришел Уилл. Снег поскрипывал под копытами его крупной лошади.
Джон Смит сплюнул, усмехнулся и начал развешивать свои инструменты по местам.
— Спасибо, — поблагодарил его Уилл, — я надеюсь… — Он замолчал.
— Они ничего со мной не сделают, — сказал кузнец. — Я не из той породы. Кроме того, в настоящее время я принадлежу дороге, а мой труд принадлежит всем, кто едет по дороге. Их сила не может причинить вреда никому на этой дороге, идущей через Охотничью лощину. Помни об этом, тебе самому это может пригодиться.
Состояние нереальности улетучилось, и Уилл почувствовал, что его мысли начали оживать.
— Джон, — сказал он, — я знаю одно: я должен найти Странника. Но я не знаю зачем. Может, ты мне скажешь?
Кузнец повернулся к Уиллу и впервые посмотрел ему прямо в глаза. На его обветренном лице появилось сострадание.
— Не может быть, юный Уилл, неужели ты только что пробудился? Ты должен выяснить все сам. Тебе многое предстоит узнать в твой первый день.
— Первый день? — переспросил Уилл.
— Поешь, — сказал кузнец, — сейчас это не опасно, ведь ты не собираешься преломить хлеб с Всадником. Надо же, как быстро ты распознал в этом угрозу. И ты смог понять, что еще большей опасностью было уехать вместе с ним. Прислушивайся сегодня к себе, мальчик, просто прислушивайся к себе. — Он позвал: — Марта!
Снова появилась женщина с корзинкой. На этот раз она откинула платок и улыбнулась Уиллу; он увидел ее голубые глаза, почти как у Всадника, только они светились теплом. С благодарностью он стал жевать теплый хлеб с хрустящей корочкой, который на этот раз был намазан медом. Затем со стороны дороги послышался приглушенный звук шагов, и мальчик в тревоге обернулся.
Белая лошадь без всадника и сбруи двигалась рысью по направлению к ним. Она была словно негативное изображение черного жеребца Всадника — высокая, ослепительно белая, без единого пятна. Солнце выглянуло из-за облаков, и снег вновь заискрился; на фоне этой сияющей белизны блестящая короткая шерсть лошади и ее длинная грива, ниспадавшая на изогнутую шею, казалось, отливали золотом. Лошадь остановилась рядом с Уиллом, втянула носом воздух и коснулась мордой плеча мальчика, как будто приветствуя его, затем встряхнула своей большой белой головой, и в холодном воздухе вокруг нее тут же образовалось облако пара. Уилл протянул руку и осторожно положил ее на шею лошади.
— Ты пришел вовремя, — сказал кузнец, — огонь хорошо разгорелся.
Он зашел в кузницу и раздул кузнечные мехи, так что огонь взвился. Затем снял подкову со стены, скрытой в тени, и сунул ее в жар.
— Смотри хорошенько, — продолжал он, изучая лицо Уилла. — Ты еще никогда не видел такой лошади. Но ты видишь ее не в последний раз.
— Она очень красивая, — произнес Уилл, и лошадь снова ласково уткнулась ему в плечо.
— Забирайся на нее, — велел кузнец.
Уилл засмеялся. Было очевидно, что он не мог сделать этого: его голова едва доставала до плеча животного, и, даже если бы на лошади были стремена, он не смог бы поднять свою ногу так высоко.
— Я не шучу, — сказал кузнец. Он и в самом деле не походил на человека, который часто смеется, не говоря уж о том, чтобы самому подшучивать над людьми. — Это честь для тебя. Держись за ее гриву в том месте, до которого можешь дотянуться, и посмотришь, что будет дальше.
Уилл решил посмешить кузнеца и, изо всех сил вытянувшись вверх, ухватился пальцами обеих рук за концы длинной густой белой гривы. В тот же миг он почувствовал головокружение; весь мир вокруг него завертелся, как игрушечный волчок, а вслед за этим он услышал звук, очень отчетливый, хотя, казалось, доносившийся откуда-то издалека. Это был чарующий, похожий на перезвон колокольчиков мотив, который он впервые услышал сегодня утром, перед тем как проснулся. Уилл закричал. Его руки резко дернулись, окружающий мир снова пустился в пляс, а музыка стихла. Отчаянно пытаясь вспомнить волшебный мотив, мальчик внезапно осознал, что заснеженные ветви деревьев теперь находятся очень близко к нему, гораздо ближе, чем раньше, а сам он сидит очень высоко, на могучей спине белой кобылицы. Он посмотрел сверху вниз на кузнеца и засмеялся громко и восторженно.
— Когда лошадь будет подкована, — сказал кузнец, — она доставит тебя туда, куда ты попросишь.
Уилл вдруг серьезно задумался над словами Джона. Но вскоре что-то заставило его поднять голову и посмотреть вверх, сквозь ветви склонившихся деревьев. В небе он увидел двух грачей, лениво летевших высоко над лесом.
— Нет, — проговорил он, — я думаю, что должен идти один.
В его голове продолжал звучать, словно эхо, пульсирующий мотив, но и он очень быстро стих. Мальчик порывисто сел на кровати и вытянул перед собой руки, как будто стараясь удержать мелодию, вернуть ее обратно.
В комнате стояла тишина, не было слышно никакой музыки, и все же Уилл был уверен, что манящий напев — не сон.
Уилл все еще находился в комнате близнецов. Он слышал медленное и глубокое дыхание Робина, доносившееся с соседней кровати. Холодный свет проникал в комнату, огибая края занавесок, однако снаружи не было слышно ни звука — стояло раннее утро. Уилл надел свою помятую одежду, в которой ходил и вчера, и выскользнул из комнаты. Он пересек лестничную площадку, подошел к окну, расположенному в самом центре дома, и посмотрел вниз.
В тот же миг он увидел замечательную картину: хорошо знакомый ему мир в незнакомом свете — все вокруг искрилось белизной. Крыши служебных построек напоминали холмы из-за лежавших на них массивных сугробов, а еще дальше все поля и изгороди слились в одно огромное плоское пространство, белое до самого горизонта. Счастливый Уилл глубоко втянул в себя воздух, испытывая тихое ликование. Затем едва различимо снова послышалась музыка, тот же самый мотив. Мальчик напрасно прохаживался энергичной походкой, будто стараясь отыскать мелодию.
— Ну где же ты?
Музыка затихла. И когда Уилл снова посмотрел в окно, то увидел, что чудесный мир исчез вместе с ней. В одно мгновение картина переменилась. Все по-прежнему было укрыто снегом, как и минуту назад, но не было сугробов на крыше, лужаек и полей. Уилла окружал лишь заснеженный лес, состоящий из массивных деревьев, крепких, как башни, и древних, как горы. Они были покрыты толстым слоем снега, который лежал нетронутым на каждой даже самой тоненькой веточке. Деревья росли очень близко к дому, и Уилл смотрел вперед сквозь верхушки ближайших деревьев; он мог бы вытянуть руку и потрясти их ветви, если бы только осмелился открыть окно. Единственное открытое пространство в этом мире снежно-белых ветвей виднелось далеко на юге, где протекала Темза; Уилл мог видеть излучину реки, напоминавшую одинокую застывшую волну в этом белом океане лесов. Из-за этого причудливого изгиба река казалась гораздо более широкой, чем была на самом деле.
Уилл, завороженный, все смотрел и смотрел, а когда наконец очнулся, то заметил, что сжимает рукой гладкий железный круг на своем ремне. Металл был очень теплым на ощупь.
Он вернулся в спальню.
— Робин, — позвал он громко, — просыпайся.
Но Робин продолжал медленно и размеренно дышать и не шевелился.
Уилл подбежал к следующей двери, ведущей в маленькую хорошо знакомую комнатку, которую они раньше делили с Джеймсом, и, войдя внутрь, сильно тряхнул Джеймса за плечо. Но даже после такой встряски Джеймс лежал неподвижно и, видимо, очень глубоко спал.
Уилл снова вышел на лестничную клетку, глубоко вдохнул и закричал во всю мощь:
— Просыпайтесь, просыпайтесь все!
Он ожидал услышать в ответ какие-нибудь звуки, но их не последовало.
Воцарилась абсолютная тишина, такая же глубокая и бесконечная, как укрывший землю снег; дом и все его обитатели глубоко спали, и их ничем нельзя было потревожить.
Уилл спустился вниз, чтобы надеть ботинки и старый овчинный тулуп, который, до того как перейти к нему, принадлежал двум или трем его старшим братьям по очереди. Затем он вышел на улицу через заднюю дверь, тихонько закрыл ее за собой и остановился, глядя перед собой сквозь поднимавшийся клубами белый пар своего дыхания.
Незнакомый белый мир простерся перед ним, скованный тишиной. Птицы не пели. Садов здесь, в этом лесном царстве, больше не было. Не было ни служебных построек, ни старых, облупленных стен. Только вокруг дома тянулся расчищенный участок, снег на котором был утоптан, а за ним начинались деревья и виднелась узкая дорожка, уходящая прочь от дома. Уилл вышел на тропинку медленно, ступая очень осторожно, чтобы снег не забился в ботинки. По мере того как мальчик удалялся от дома, он чувствовал себя все более одиноким, но тем не менее заставлял себя идти дальше, не оглядываясь. Он знал: если посмотрит назад, то обнаружит, что дом исчез.
Уилл принимал все происходящее без лишних размышлений и вопросов, как будто все это было сном. Но что-то подсказывало ему, что он не спит. Сегодня, в день зимнего солнцестояния, его сознание было абсолютно ясным.
Этот день ожидал пробуждения Уилла не только с момента появления мальчика на свет, но — как Уилл начал теперь осознавать — и в течение долгих веков до его рождения…
Уилл свернул с белой извилистой тропинки и вышел на дорогу, как будто выстланную снегом и огражденную огромными деревьями. Он посмотрел вверх и сквозь ветви высоко в утреннем небе увидел медленные взмахи крыльев одинокого грача.
Он шел вверх по узкой дороге, известной как проезд Охотничьей лощины. Он ходил по ней почти ежедневно, но сейчас дорога выглядела совершенно иначе. Она напоминала лесную тропу, и огромные деревья нависали над ней с обеих сторон, согнувшись под тяжестью снега. Уилл настороженно продвигался сквозь тишину, пока внезапно не услышал слабый шум где-то впереди.
Мальчик замер. Звук раздался снова, хотя массивные деревья приглушали его: ритмичный, резкий, как звук молотка, ударяющего по металлу. То и дело по лесу разносились короткие, неравномерные очереди, как будто кто-то забивал гвозди. Пока Уилл стоял и прислушивался, мир вокруг него становился ярче: лес казался менее глухим, снег искрился, а когда мальчик взглянул вверх, то увидел над проездом Охотничьей лощины чистое голубое небо. Он понял, что солнце в конце концов поднялось из-за низкой гряды серых облаков, и пошел на звук ударов, пробираясь по сугробам. Вскоре он вышел на расчищенный участок земли. Деревни Охотничья лощина на этом месте больше не было. Чувства мальчика обострились под наплывом непривычных звуков, образов и запахов. Он заметил две или три низкие каменные постройки, присыпанные слоем снега, увидел поднимающийся вверх голубой древесный дым и вдохнул его запах. Одновременно Уилл ощутил сладкий аромат только что испеченного хлеба и понял, что голоден. Когда он подошел ближе, то увидел, что одна из построек имела только три стены и своим входом была обращена к дорожке, а внутри нее горел желтый огонь, напоминающий захваченное в плен солнце. Фонтан из искр возносился вверх и в стороны от наковальни, у которой мужчина орудовал молотом. Рядом с наковальней стояла высокая черная лошадь, очень красивая и блестящая. Уилл никогда раньше не видел такой ослепительно черной, словно полночь, лошади без единого светлого пятнышка.
Животное подняло морду и посмотрело прямо на мальчика, затем стукнуло копытом и издало тихое ржание. Кузнец что-то произнес, и через секунду из-за крупа лошади появилась еще одна фигура. Дыхание Уилла участилось при виде этого человека, он почувствовал, как его горло непроизвольно сжалось, но не мог понять, почему.
Высокий незнакомец был одет в плащ, мягкими складками спадавший вниз, словно мантия. Длинные волосы ложились на плечи, отливая необычным красноватым оттенком. Он похлопал лошадь по шее, что-то прошептал ей на ухо, затем обернулся и увидел Уилла. Его руки резко опустились вниз, он шагнул вперед и остановился в напряженном ожидании.
Утро слегка потускнело: новая гряда серых облаков заслонила солнце, и тут же небо и снег потеряли свою яркость.
Уилл пересек заснеженную дорогу, засунув руки глубоко в карманы. Он не смотрел на высокую фигуру в плаще, стоявшую лицом к нему, а упорно разглядывал другого человека — кузнеца, снова склонившегося над наковальней. Уилл узнал его: это был Джон Смит, сын Старого Джорджа с фермы Доусонов.
— Доброе утро, Джон, — поздоровался он.
Широкоплечий кузнец в кожаном фартуке поднял глаза на мальчика, слегка нахмурился, но затем приветливо кивнул.
— А, Уилл. Раненько ты вышел из дома.
— У меня сегодня день рождения, — поделился Уилл.
— Твой день рождения совпадает с зимним солнцестоянием, — проговорил незнакомец в плаще. — Это очень хорошо. И тебе исполняется одиннадцать лет.
Это прозвучало как утверждение, а вовсе не как вопрос. Уилл внимательно посмотрел на странного человека. Ярко-голубые глаза незнакомца красиво сочетались с его рыжими волосами, говорил он со странным акцентом, совершенно не характерным для юго-востока.
— Да, точно, — ответил Уилл.
Из ближайшего дома вышла женщина с корзинкой, наполненной буханками хлеба, и его аромат, который недавно так раздразнил Уилла, распространился вокруг. Мальчик носом втянул в себя запах, он вновь вспомнил, что сегодня он еще не завтракал. Рыжеволосый мужчина взял из корзинки буханку, разломил ее и протянул половину Уиллу.
— Возьми. Ты голоден. Встречай день своего рождения вместе со мной, юный Уилл.
Мужчина откусил хлеб, и Уилл услышал, как соблазнительно захрустела корочка.
Уилл потянулся было за хлебом, но в этот момент кузнец выхватил из огня горячую подкову и молниеносным движением прижал ее к копыту лошади, зажатому у него между коленями. Мгновенно разнесся запах гари, заглушивший аромат свежего хлеба. Затем кузнец снова поместил подкову в огонь и уставился на копыто. Черная лошадь стояла не шелохнувшись. Уилл отступил назад, опустив свою руку.
— Нет, спасибо, — сказал мальчик.
Незнакомец пожал плечами, вгрызаясь в хлеб, как голодный волк, а женщина, укутанная платком, так что не было видно даже ее лица, ушла, унося с собой корзинку. Джон Смит вытащил подкову из огня и опустил ее в ведро с водой, откуда тут же раздалось шипение и повалил пар.
— Быстрее, быстрее, — нетерпеливо сказал незнакомец, поднимая голову. — Дни становятся длиннее. Долго еще?
— Металл нельзя торопить, — ответил кузнец, но теперь его удары молотом по подкове стали быстрыми и четкими.
— Готово! — сказал он наконец, подравнивая копыто ножом.
Рыжеволосый человек провел лошадь по кругу, подтянул подпругу и быстрым, кошачьим прыжком вскочил в седло. Он сидел очень высоко, фалды его темной мантии ниспадали по бокам черной лошади; его фигура напоминала статую, высеченную из самой темной ночи. Голубые глаза всадника властно смотрели вниз, на Уилла.
— Забирайся на лошадь, мальчик. Я отвезу тебя туда, где ты хочешь оказаться. По такому снегу туда можно добраться только на лошади.
— Нет, спасибо, — сказал Уилл. — Мне нужно найди Странника.
Мальчик и сам удивился, услышав собственные слова. «Так вот в чем дело», — подумал он.
— Но сейчас Странник в пути, — ответил незнакомец, одним быстрым движением развернув лошадь, нагнулся в седле и попытался схватить руку мальчика. Несмотря на то что Уилл изо всех сил старался увернуться, всаднику с легкостью удалось бы схватить его, но кузнец, стоявший у входа в кузницу, ринулся вперед и оттащил мальчика в сторону. Несмотря но то, что он был очень крупным человеком, двигался он тем не менее поразительно быстро.
Жеребец цвета ночи встал на дыбы и чуть было не сбросил всадника в плаще на землю. Тот гневно закричал, потом вернулся в нормальное положение и сидел, глядя вниз с холодным спокойствием, которое было, однако, страшнее ярости.
— Ты поступил очень глупо, мой друг кузнец, — сказал он мягко. — Мы этого не забудем.
Затем он развернул жеребца и поехал в том направлении, откуда пришел Уилл. Снег поскрипывал под копытами его крупной лошади.
Джон Смит сплюнул, усмехнулся и начал развешивать свои инструменты по местам.
— Спасибо, — поблагодарил его Уилл, — я надеюсь… — Он замолчал.
— Они ничего со мной не сделают, — сказал кузнец. — Я не из той породы. Кроме того, в настоящее время я принадлежу дороге, а мой труд принадлежит всем, кто едет по дороге. Их сила не может причинить вреда никому на этой дороге, идущей через Охотничью лощину. Помни об этом, тебе самому это может пригодиться.
Состояние нереальности улетучилось, и Уилл почувствовал, что его мысли начали оживать.
— Джон, — сказал он, — я знаю одно: я должен найти Странника. Но я не знаю зачем. Может, ты мне скажешь?
Кузнец повернулся к Уиллу и впервые посмотрел ему прямо в глаза. На его обветренном лице появилось сострадание.
— Не может быть, юный Уилл, неужели ты только что пробудился? Ты должен выяснить все сам. Тебе многое предстоит узнать в твой первый день.
— Первый день? — переспросил Уилл.
— Поешь, — сказал кузнец, — сейчас это не опасно, ведь ты не собираешься преломить хлеб с Всадником. Надо же, как быстро ты распознал в этом угрозу. И ты смог понять, что еще большей опасностью было уехать вместе с ним. Прислушивайся сегодня к себе, мальчик, просто прислушивайся к себе. — Он позвал: — Марта!
Снова появилась женщина с корзинкой. На этот раз она откинула платок и улыбнулась Уиллу; он увидел ее голубые глаза, почти как у Всадника, только они светились теплом. С благодарностью он стал жевать теплый хлеб с хрустящей корочкой, который на этот раз был намазан медом. Затем со стороны дороги послышался приглушенный звук шагов, и мальчик в тревоге обернулся.
Белая лошадь без всадника и сбруи двигалась рысью по направлению к ним. Она была словно негативное изображение черного жеребца Всадника — высокая, ослепительно белая, без единого пятна. Солнце выглянуло из-за облаков, и снег вновь заискрился; на фоне этой сияющей белизны блестящая короткая шерсть лошади и ее длинная грива, ниспадавшая на изогнутую шею, казалось, отливали золотом. Лошадь остановилась рядом с Уиллом, втянула носом воздух и коснулась мордой плеча мальчика, как будто приветствуя его, затем встряхнула своей большой белой головой, и в холодном воздухе вокруг нее тут же образовалось облако пара. Уилл протянул руку и осторожно положил ее на шею лошади.
— Ты пришел вовремя, — сказал кузнец, — огонь хорошо разгорелся.
Он зашел в кузницу и раздул кузнечные мехи, так что огонь взвился. Затем снял подкову со стены, скрытой в тени, и сунул ее в жар.
— Смотри хорошенько, — продолжал он, изучая лицо Уилла. — Ты еще никогда не видел такой лошади. Но ты видишь ее не в последний раз.
— Она очень красивая, — произнес Уилл, и лошадь снова ласково уткнулась ему в плечо.
— Забирайся на нее, — велел кузнец.
Уилл засмеялся. Было очевидно, что он не мог сделать этого: его голова едва доставала до плеча животного, и, даже если бы на лошади были стремена, он не смог бы поднять свою ногу так высоко.
— Я не шучу, — сказал кузнец. Он и в самом деле не походил на человека, который часто смеется, не говоря уж о том, чтобы самому подшучивать над людьми. — Это честь для тебя. Держись за ее гриву в том месте, до которого можешь дотянуться, и посмотришь, что будет дальше.
Уилл решил посмешить кузнеца и, изо всех сил вытянувшись вверх, ухватился пальцами обеих рук за концы длинной густой белой гривы. В тот же миг он почувствовал головокружение; весь мир вокруг него завертелся, как игрушечный волчок, а вслед за этим он услышал звук, очень отчетливый, хотя, казалось, доносившийся откуда-то издалека. Это был чарующий, похожий на перезвон колокольчиков мотив, который он впервые услышал сегодня утром, перед тем как проснулся. Уилл закричал. Его руки резко дернулись, окружающий мир снова пустился в пляс, а музыка стихла. Отчаянно пытаясь вспомнить волшебный мотив, мальчик внезапно осознал, что заснеженные ветви деревьев теперь находятся очень близко к нему, гораздо ближе, чем раньше, а сам он сидит очень высоко, на могучей спине белой кобылицы. Он посмотрел сверху вниз на кузнеца и засмеялся громко и восторженно.
— Когда лошадь будет подкована, — сказал кузнец, — она доставит тебя туда, куда ты попросишь.
Уилл вдруг серьезно задумался над словами Джона. Но вскоре что-то заставило его поднять голову и посмотреть вверх, сквозь ветви склонившихся деревьев. В небе он увидел двух грачей, лениво летевших высоко над лесом.
— Нет, — проговорил он, — я думаю, что должен идти один.