Куранов Юрий. Звучность леса

   - Это тоже фарфор, - сказала девушка. - Работа скульптора Трубецкого. Он лепил и Льва Толстого, если помните.
   Из глубины угла смотрело умное тревожное лицо. Взбитые высокие волосы, пышные бакенбарды, напряженный лоб и глубокий взгляд. При свете лампы можно было подумать, что портрет отлит не из фарфора, а из чистого и плотного льда, внутри которого светит луна. И свет ее ровен, спокоен и мудр.
   Внизу, во входной двери, громко повернулся ключ. Девушка замерла. Ключ повернулся еще раз, и звук его резко отдался в пустом доме. Послышались шаги. Девушка задула огонь и лампу поставила на стол. Насторожилась. Шаги спокойно приближались. Заскрипела лестница.
   Человек поднялся по лестнице, прошел в раскрытую дверь. Остановился.
   - Добрый день, - произнес человек широким красивым голосом.
   Голос этот был Андрею уже знаком.
   - Впрочем, не день, а ночь. - Человек прошелся по комнате.
   - Ну что вы мне скажете?
   Помолчал.
   - Чего вы без меня тут рассмотрите...
   Еще помолчал.
   - Вон в шкафу дорожный столик-шкатулка для игры в карты. А на шкафу чайный сервиз саксонского фарфора. "Голубые мечи". Сервиз для интимных бесед. На две персоны.
   Помолчал еще.
   - А здесь клинки. Легкие, как перо. Возьмешь в руку - и сам превратишься в поэму...
   Ночь скрыла аллеи, глубину сада, лес, огни деревенских изб за Соротью. Дым уже не стлался синей тенью, он висел в воздухе.
   Девушка смеялась, глядя под ноги. Весело рассказывала:
   - Это он только кажется таким строгим. Да на его месте и нельзя слишком ласковым быть. А когда один остается дома, чего только не чудит! По стенам у него подковы набиты, колокола висят да колокольчики, и повсюду самовары, самовары...
   Девушка широко развела вокруг руками.
   - Одни самовары вокруг. Сядет он среди веранды как царь-император. И самый пузатый самовар на стол выставит. Хлопнет ладонью по столу, в самоваре угли загудят. Зашипит самовар, как боярин, запыхтит, распахнет шубу, живот медный выкатит, шапку лисью сорвет с головы да об стол ее со всего размаха. И сапогом притопнет, и засвистит в кулак свой медный. Тут маленький под потолком колокольчик тихонько охнет. Ему другой, побойчее, отзовется. Третий будто всех приструнит да во фрунт выстроит.
   Девушка откинула голову, будто со стороны все это разглядывала.
   - Тут хозяин брови надует и второй раз по столу ладонью хлопнет. Боярин пузатый упрет руки в боки и загудит зычным голосом. И чашечки фарфоровые из комнаты побегут, позванивая, кружась и юбочки придерживая. И все на стол. А колокольцы и колокольчики так и ходят под потолком. Такой звон поднимут. А хозяин сидит и радуется! Чай попивает из одной да из другой чашечки. Дышит весело.
   Девушка посмотрела на Андрея.
   - Потом нахмурит брови пуще прежнего и третий раз по столу ладонью хватит. Подковы на стенах загудят, как комары. А боярин среди стола свою самоварскую шубу скидывает и давай плясать, сапогами сафьяновыми чашки поколачивать. Сам покрикивает: "Ах, побирушки вы мои тонкорученькие!" А чашки дымятся, звенят и отскакивают. Хозяин поведет тут длинным носом, зыркнет глазом по каждому самовару. И пошли самовары да самоварчики прямо по полу. Пляшут, звенят - кто ложкой, кто чашечкой по меди да по серебру. Один что жук переваливается, другой котенком кувыркается, а те вприпрыжку поросятами бегают, похрюкивают, эти приказчичками зарумянились, с ног на голову становятся. Такой тут смех да звон пойдет! Теперь и дятел прилетит. С самовара на самовар пересаживается. По одному так ударит, а по другому дробью. Подгоняет их пританцовывать. Потом притомится, сядет на плечо к хозяину, смахнет с головы красную шапочку и шапочкой утирается. А хозяин сидит и письмо читает. Вот как, - засмеялась девушка, - в этом доме бывает!
   Как раз проходили мимо дома с надписью на двери: "Здесь не музей, а квартира". В окнах горел свет. Высокий человек расхаживал по комнате и взмахивал рукой, будто спорил. Девушка подбежала к окошку и одним пальцем дробно ударила в стекло, как дятел. Захохотала, схватила Андрея за руку и побежала вон из усадьбы.
   Уходили тропинкой по склону - под сосны. Где-то лаяла собака. Эхо далеко уносило лай, за Петровское озеро.
   - Ну мне пора, - девушка остановилась.
   - И мне пора, - сказал Андрей, - уже ночь.
   - И звезды ярко горят. В пятницу в одном месте уже подснежники появятся.
   - Так рано?
   - Совсем не рано. Уже пора. Ведь только кажется, что зима. А весна уже здесь. Я как раз пойду туда.
   - Я бы тоже пошел.
   - Ну и что же? Можно пойти вместе. Я буду ждать у большого камня возле дороги.
   - А где это?
   - У самой дороги, как поворачивать от Савкина к Святым горам. Камень большой лежит, и чаши на нем выбиты. Я буду ждать. Только приходить надо задолго до рассвета. Когда луна начнет садиться.
   Девушка поправила платок, коротко поклонилась и побежала тропинкой вниз к Сороти. Андрей пошел тропинкой к озеру.
   Кругом лежала ночь, однако Маленец светился. И оттого снега Маленца казались невесомыми. Тропинка не скрипела под ногами, да и сами шаги не были слышны.
   В пятницу Андрей проснулся рано. За окнами стоял мглистый свет. Так светят остывающие угли, если на них подуть. Яблони в саду стояли багровые. Однако приемник у соседа уже распевал. Дверь хлопнула, а шаги спустились по крыльцу. И соседа голос послышался, который спрашивал:
   - Вам чего?
   - Я просто так, - ответил голос девушки.
   - Просто так по ночам не ходят, - сказал сосед.
   Андрей вышел на крыльцо. Девушка стояла во дворе под яблоней.
   - Нехорошо так долго спать, - укорила она. - Я совсем заждалась там у дороги. А здесь меня допрашивают.
   - Я не думал, что так поздно уже, - сказал Андрей. - И мне, поверьте, от этого совестно.
   Земля уже была подморожена. Кое-где лежали багровые полосы сугробов. На земле валялась сломанная ветка яблони. Девушка подняла ветку, помахала ею в воздухе и направилась к калитке. С улицы возвращался сосед с ведром. Старик с хрустом прошел по заледенелому сугробу и наставительно посмотрел на девушку.
   - Зачем вы сломали ветку?
   - Я не ломала. Я просто подобрала с земли.
   - Не отпирайтесь! Кому еще было ломать?
   - Зря вы не верите людям, - сказала девушка. - Впрочем, возьмите эту ветку, и пусть она вам даст столько яблок, сколько вам хочется. - Девушка протянула ветку старику.
   - То-то же. - Сосед принял ветку и направился домой. - Деревья надо беречь, они должны давать плоды.
   Сосед ушел, неся в одной руке ветку, а в другой ведро. Луна висела низко над Тригорским, огромная, а небо вокруг нее выглядело черным, без единой звезды, и одновременно малиновым.
   Молча вышли на шоссе.
   Впереди на холме Андрей увидел большой валун. Словно кто-то исполинской рукой положил на траву отсеченную голову огромного тельца. По холму стекали длинные полосы заледенелого снега. Над камнем из больших долбленых чаш поднимались ровные языки желтого пламени. Пламя извивалось и светило без дыма. Вокруг стояли, склонив головы, люди. Люди стояли неподвижно. Одни в коротких, до колена, плащах и шлемах. Плащи багровой ткани, на шлемах отсвечивало пламя. Некоторые стояли в похожих на шлемы шапках. На пригорке возвышался старик, седой, длиннобородый. На его голове поблескивал стальной обруч. Одет старик был в длинную белую рубаху, подпоясанную ремнем. Держал старик в руке длинную палку и смотрел на вершину камня.
   За Маленцом ударил колокол и пробил пять раз.
   Андрей оглянулся в сторону колокола. Какая-то звезда покатилась с самой высоты и рассеивалась на лету, теряя свет и скорость. Андрей почувствовал, как пальцы тут же коснулись его руки, и девушка спросила:
   - Ты что сейчас задумал?
   - Ничего не успел.
   - Вот всегда так бывает, - сказала девушка горько. - Пойдем.
   Андрей взглянул на холм, все было пусто. Лежал камень, светила луна, и мглисто поблескивали на камне пустые широкие чаши. Шли по зернистому от холода асфальту, шаги звонко отдавались на дороге. Луна опустилась на далекие холмы за Тригорским. Луна была большая, светила пустынно, и казалось, до нее рукой подать.
   - И не верится, что сейчас там ходит эта машина, аппарат, и щупает, сказал Андрей, глядя на Луну.
   - И, может быть, размышляет, - подхватила девушка.
   - Ну о чем аппарат может размышлять? Размышляют за него на земле.
   - А может быть, не так, - сказала серьезно девушка. - Может быть, он тоже размышляет.
   - Чего ему размышлять?
   - А ведь никто не ожидал, что он будет там так долго ходить.
   - Да, он ходит, - сказал Андрей спокойно. - Я-то уж это знаю.
   - Откуда? - Девушка посмотрела Андрею в глаза.
   - Я кое-что делал для этого.
   Девушка отошла в сторону и некоторое время шла молча.
   - Ну как легче стало? - спросила она.
   - Нет. Я очень устал.
   - Значит, она страшная. - Девушка посмотрела на луну.
   - Нет... Просто я устал немного. Мне нужно передохнуть.
   - А я ее боюсь, - сказала девушка.
   Андрей тоже посмотрел на луну и потом окинул взглядом всю холмистую равнину. Равнина в это предутреннее время была багрового и одновременно пепельного цвета и поблескивала.
   На холмах залаяла гончая. Девушка схватила Андрея обеими руками за локоть. Лай приближался.
   Вдруг что-то зашуршало по асфальту. На шоссе выскочил и замер заяц. Он был большой, уже серый и смотрел в глаза. Мгновение он как бы размышлял и, казалось, надеялся. Потом рванул задними ногами по асфальту, поскользнулся и бросился через дорогу в лес.
   Тотчас же выбросился на дорогу крупный старый гончак. В нем не было резвости. В нем было знание дела и уверенность. Гончак тоже остановился. Глянул исподлобья и деловито поскакал все с тем же лаем.
   - Неужели догонит? - спросил тревожно Андрей.
   - Догонит, - сказала девушка упавшим голосом. - Обязательно догонит... Ну пойдем. Утро начинается...
   Далеко за дорогой среди сосняка наступал рассвет. Воздух быстро начал светлеть. На горе среди молодых сосен девушка остановилась.
   - Смотри, - она вытянула руку в сторону недалекой долины, - там Маленец.
   Самой долины видно не было, только видны были обступившие озеро сосны. Воздух там тоже светлел, как бы расступался. Потом он сделался розовым, и поднялось оттуда светящееся плоское и круглое облако. Облако легко и плавно вытянулось, затрепетало, поднялось выше и растаяло. И тут же во все стороны ударили лучи. Глазам стало легко. И запели птицы...
   Когда вернулся Андрей домой, сосед шел от колонки, нес в одной руке полное ведро воды. Другая его рука была замотана полотенцем. Сосед издали сердито, но в то же время просительно посмотрел на Андрея. Андрей прошел в свою комнату, выпил кружку воды и лег на постель.
   В дверь вежливо постучали.
   Андрей поднялся.
   - Войдите.
   Вошел сосед. Он сел на табуретку и пристально посмотрел на Андрея.
   - Добрый день, - сказал Андрей.
   - Какой же он добрый день?
   - Конечно, добрый, - Андрей улыбнулся.
   - Зачем же так над пожилым человеком шутить?
   - Как "шутить"? - насторожился Андрей.
   - Плохая это шутка. На старости-то лет зачем мне так? - Сосед вопросительно посмотрел Андрею, в лицо.
   - Какие шутки? - Андрей вдруг заметил, что в доме стоит удивительная тишина, не слышно ни телевизора, ни приемника. - Какие шутки? - повторил он.
   Старик размотал на правой руке полотенце и протянул Андрею раскрытую ладонь. В ладони возле большого пальца торчала маленькая ветка. Та самая, что девушка утром подняла с земли.
   - Что это? - спросил Андрей.
   - Приросла, - сказал старик укоризненно.
   Он потрогал ветку пальцем левой руки. Ветка только покачнулась - она крепко сидела в ладони. Почки на ветке уже заметно набухли.
   Снег только начал таять, а по лесу пахнет уже грибами. Уже влажные шорохи притаились по мхам. Еще ничего нет, а запах уже стелется. Особенно в полдень.
   Кругом туман. Савкино стоит в тумане, как остров на разливе. И Воронич. И Тригорское. На яблонях снега нет. Но яблони тяжелы от воды. С ветвей каплет. Звук этих капель слышен далеко. Кап... Кап... Стук... Стук... С крыш тоже каплет. И с хвои. День обещает быть пасмурным.
   Но внезапно туман оседает и является солнце. Все блестит, все тонет в сверкании. На молодых соснах капли горят, как иней. Лес ярок и сочен. Хвою хочется пить, пить ее прямо с ветки, зелеными, пахучими, густыми глотками На проталинах наливается брусничник. Он тяжелеет на глазах. Темная зелень его жгуче лоснится. Березы совсем зарумянились, они действительно похожи на девиц. Они томятся, они бы запели протяжно и ласково, когда бы вокруг было одно только поле, только чистое поле да ветер. Ветер тоже беспокоен. Ветер никак не может остановиться. Он спешит. Он не может найти себе места. У него тревожная душа. Как у этих камней, что завлажнели у дорог, и по оврагам, и в лесу. Камни тоже наливаются соком.
   Все обнажено. Все голо. Так перед утренним купаньем. В Дедовцах за Соротью гудят гуси, вопят петухи, басом лают собаки. Вороны прямо рычат. Цапли за Маленцом гогочут доисторическими голосами. К ним страшно подводить. Воздух душист и густ. Он весь набухает. От него тяжелеют веки, голову ломит.
   Дятлы усердствуют от всей души, и стук их похож на топот конницы.
   Лед лопается, и стон идет из одного озера в другое.
   Над землей тихо. По вершинам сосен идет ветер. И сосны шумят, как тяжелый дождь. Иногда этот шум похож на гул водопада. Сороть разлилась и заперла лед в Маленце. И вода еще прибывает. Нет уже ни Маленца, ни Петровского озера, ни Сороти. Разлив. И Сороть туда, где был Маленец, гонит лед. Льды теснятся, напирают и лезут на берег. Льды цвета черного серебра и как бы подернуты мхами. Льды раскалываются на пластины, чешуйки. Они мелко, гусельно наигрывают. И взбираются, взбираются на берег.
   Льды то шумят подобно снегопаду, то - вроде бы ссохшиеся ворота раскрываются со скрипом. Или в пустом доме шевелятся полуоткрытые двери. Верховой ветер слабеет. Облупившаяся кора сосен шелестит подобно льдам. И шорохи хвои напоминают поскрипывание льдов. Падают шишки. Нет, это стеклянные льдины раскалываются и рассыпаются по ветвям.
   - А почему бы человеку, стоя над озером, не сказать "ау"? - спросил Андрея знакомый голос.
   Такой голос не совсем неожиданный среди сосен и льдов.
   - Человек слушает ледоход, - ответил Андрей.
   - Ледоход и вместе можно слушать.
   - Вот мы и слушаем вместе.
   - Не всегда так получается, - сказала девушка и встала рядом с Андреем. - Однажды я видела здесь человека, и мне показалось, что вместе с ним можно слушать ледоход. Человек сидел на берегу и рисовал это озеро. Я стояла и ждала. Он закончил свою работу, и я окликнула его. И поманила пальцем. Он подошел. И я показала ему, как слушают ледоход. Я низко наклонилась к воде и сделала вид, что внимательно слушаю. Он тоже стал слушать. И некоторое время слушал. А потом ни с того ни с сего стал бить каблуками по льдинам. Я взяла и ушла.
   Девушка присела, подняла небольшую льдинку. Льдинка блестела на ладони. Девушка высоко подбросила льдинку, та упала на берег и рассыпалась на множество кристаллов. Из леса выбежала красная лиса, схватила большой сверкающий кристалл и побежала вдоль берега, высоко подпрыгивая Потом лиса встала на задние лапы, подкинула кристалл, а сама отскочила в сторону. Кристалл покатился по земле и начал рассыпаться. Лиса уставилась на девушку и села. Девушка двинулась к лисе. Тогда лиса вскочила, подбежала к воде, выхватила другой кусок льда и убежала в лес.
   - Какая же это лиса?
   - Это и есть лиса, - сказала девушка.
   - Зачем лисе лед?
   - А зачем синице море поджигать?
   Кто-то шел той стороной Маленца и напевал:
   Спой мне песню, как синица
   Тихо за морем жила;
   Спой мне песню, как девица
   За водой поутру шла.
   В наступающих сумерках человека видно не было, и пение как бы само собой двигалось вдоль озера.
   - Сейчас бы лодку да на разлив выплыть, - сказал Андрей.
   - А за мысом стоит лодка. Кто-то забыл или оставил. Все равно водой поднимет и унесет.
   - Так она чужая.
   - Тут ничего чужого нет. - Девушка взяла Андрея за руку.
   - Там сосед у меня совсем обиженный сидит, - сказал Андрей.
   - Он сам себя обидел, - сказала девушка. - Нельзя таким недобрым быть. А людям надо верить. Хороших людей больше, чем плохих. Может, хоть это на пользу ему пойдет.
   - У него на ветке этой уже листья распустились. Цвет набирает. А он руку все полотенцем заматывает. Всем говорит, что кипятком обварил. И приемник свой забыл. И телевизор не смотрит.
   - А хорошо ведь это. - Девушка улыбнулась.
   - Конечно, хорошо. Да жаль старика.
   - Глупый он. Ему бы радоваться надо. Ну ладно. Вот уедешь отсюда, тогда и отпадет ветка. Пусть он тогда и телевизор палит, и приемник свой крутит.
   - Уезжать мне отсюда совсем не хочется, - сказал Андрей.
   - Уезжать надо. - Девушка невесело наклонила голову. - Ну хорошо. Сегодня ночью заморозок ляжет, и весь цвет у него на ветке побьет. Только пусть он не гудит приемником да телевизором, пока не уедешь.
   - Не хочется мне уезжать, - опять сказал Андрей.
   Впереди в сумерках замаячила лодка. Она стояла на берегу. Но вода уже подмывала ее и покачивала. Лодка еле держалась у берега.
   Теперь трудно было все это назвать просто разливом. Расстилалось море. И в низкой тьме ночи светились острова.
   - Много лет назад я рыбачил здесь как-то с друзьями, - начал Андрей рассказывать. - Смешная получилась рыбалка. Взяли невод. Разлив большой тоже был. Только закинули, зацепился невод. Еле отцепили. Зашли в Маленец. Закинули. Опять зацепились. Мучились, мучились. Невод пустой, конечно. Отплыли под усадьбу. Тянем. Тяжело. Как бурлаки тащим. Вытянули перепугались. Уж не мертвую ли скотину выволокли? Какая-то странная кочка в неводе. Раздирали ее, раздирали. Только одного линя нашли. Зато громадный. В руках так и бьется. Бросили рыбалку - и домой.
   - Так оно и должно было быть, - сказала девушка.
   - Может быть, - согласился Андрей. - А ночью на веранде спали да и линя тут бросили. Только задремлешь, вроде кто-то вздыхает. И зубами скрипит. Собака, что ли, пробралась? Свет зажгли: нет никакой собаки. Опять легли. Снова кто-то вздыхает. С рассветом глядим, а это линь на полу дышит, движется. Положили его в ведро и выпустили в Сороть.
   - Уплыл?
   - Сначала на боку долго лежал. Потом встрепенулся - и от берега. Все же вернулся, поглядел на нас, дал круг - и в глубину.
   - Ты ведь не жил здесь тогда.
   - Да, я тогда учился уже. Но приезжал сюда. В деревне я жил раньше. За Волгой. Сено косил, пахал. С матерью мы жили. Колодец был у нас. Помню, на хутор к нам девушка одна зашла. Заезжая. Туча большая в небе стояла. Такие тучи у нас перевалами называют.
   - Перевалами?
   - Да. Потому что стоит, стоит, а потом куда-нибудь перевалится. И девушка к нам на хутор пришла из-под тучи.
   Андрей сидел на корме, девушка - на самом носу лодки. Весла лежали на бортах. Девушка руки заложила за голову.
   - Ты полюбил ее? - спросила девушка.
   - Я бы ее полюбил. Таких я тогда еще не видел.
   - Что же вам помешало?
   - Да ничего особенно. У нее жених оказался. И приехал.
   На пригорке в усадьбе начал бить колокол. И каждый удар Колокола уходил в свою, особую сторону. И далеко уходил он, и пропадал в своей стороне навсегда. На усадьбе вспыхнул огонек. Вспыхнул и погас. И опять вспыхнул.
   - Няня со своей лучиной, - сказала девушка.
   За Маленцом опять послышался голос:
   Спой мне песню, как синица
   Тихо за морем жила;
   Спой мне песню, как девица
   За водой поутру шла.
   - Значит, уедешь скоро, - сказала девушка задумчиво.
   - Не хочется мне уезжать. Давай уедем вместе.
   - Я никуда не могу отсюда уехать. - Девушка положила руки на колени.
   - Поедем.
   - Нет. А тебе ехать надо.
   - Мне здесь так спокойно. - Андрей нагнулся и зачерпнул за бортом пригоршню воды.
   Выпил воду.
   Девушка тоже зачерпнула пригоршню за другим бортом. Тоже выпила.
   - Теперь тебе уже не будет спокойно, - сказала она грустно.
   - А тебе? - спросил Андрей.
   Низкая тьма облаков рассеивалась, и в небе начали проступать звезды. Заметно холодало.
   - Там, на усадьбе, в доме окна большие, - негромко заговорила девушка. - Ночью встанешь у окна при таком разливе, а звезды все по воде рассыпаны. А зимой в камине гудит, и мороз на стеклах, и половицы поскрипывают.
   По голосу чувствовалось, что девушка думает совсем не о том, о чем говорит. По разливу ходило течение. Оно развернуло лодку и медленно понесло по кругу.
   - Теперь ты будешь счастливым, но жить тебе тревожно станет. Хотя ничего бояться не будешь, - сказала девушка.
   - Не буду я счастливым.
   - Ты помни обо мне.
   - Конечно.
   - Ты меня не забывай.
   - Как же я забуду?
   - Ты полетишь куда-нибудь?
   - Не знаю.
   - Если ты куда-нибудь полетишь, то обязательно обо мне помни. А я в это время буду о тебе думать. И мне за тебя станет страшно.
   Девушка села за весла и начала грести. Она гребла и говорила, как бы размышляя вслух:
   - Теперь ты будешь счастливый. Это человеку уже неподвластно.
   - А что "это"? - спросил Андрей и посмотрел под ноги.
   - То, что я тогда стала у тебя на дороге и ты меня увидел.
   - Я ведь тогда и не понял, кто ты и откуда появилась.
   - Я здесь все время. Когда еще никого и не было, я тут ходила над озерами.
   - Хорошо все-таки, что мы встретились.
   - Для того я тут и живу. Если я нужна человеку, ему и повстречаюсь. Теперь ты будешь счастливый.
   - Я все это время был счастливым, - сказал Андрей. - И сейчас я счастливый. Только мне тревожно.
   - Не нужно сейчас тревожиться. - Девушка положила весла на борта. - А то, что ты был счастлив... Это просто так. Это еще не совсем счастье. Это только начало. Ты был спокоен, и тебе казалось, что ты счастлив. А счастлив бы будешь тогда, когда не сможешь найти себе покоя... Ты помни обо мне, - попросила она еще раз.
   Лодка подходила к берегу. Там, на горе, светились окна. Воздух сделался холодным, и ярко сияло электричество.
   - Здесь на горе живет забавный человек. - Девушка вздохнула. - Он себе кухню летнюю во дворе поставил. Ради шутки написал на ней: "Харчевня". И русалку нарисовал. Теперь ему беды хватает. Туристы как придут, надпись увидят и валят. А дверь закрыта. Шум туристы поднимают, книгу жалоб требуют. Заведующего ищут. А ему это нравится.
   - Я знаю, - сказал тихо Андрей.
   - Я знаю, что знаешь.
   Лодка подошла к берегу и въехала на траву. Девушка сошла на берег. Она отошла несколько шагов и остановилась к лодке спиной. Андрей вытащил лодку далеко на сушу. Девушка продолжала стоять, Андрей подошел к ней и тронул за Плечо. Девушка обернулась, приподняла руки и приблизила их к Андрею ладонями вперед. Андрей тоже поднял руки и приложил свои ладони к ладоням девушки. Ее ладони вздрагивали, и Андрей увидел, что она плачет. Девушка плакала, но не опускала лицо.
   - Иди, - сказала она и быстро пошла к лесу.
   Андрей зашагал в гору.
   - Андрей! - крикнула девушка из лесу. - Андрей!
   И Андрей бросился на крик. Но услышал громкий бег. И уносился бег по лесу все дальше и дальше.
   Андрей вернулся к дому. Начинало светать. В комнате соседа гремел приемник. Андрей прошел к себе и, не раздеваясь, бросился на постель. Он заснул мгновенно.
   Но во сне почувствовал тревогу. Будто стоит он на краю света...
   Тогда Андрей проснулся и вышел на крыльцо. Сосед ходил по своему огороду, хозяйственно рассматривал грядки, держа в руках лопату, и бодро напевал. В его комнате пел приемник и гремел музыкой телевизор. Возле крыльца валялась на земле маленькая ветка яблони. На ветке съежились распустившиеся и убитые морозом цветы.
   Андрей вышел за калитку и направился на горку. Там шумели сосны, а тени их длинные ложились далеко вниз, до самой воды. Разлив был громаден. Из Маленца на широкое течение разлива выносило лед. Течение кружило его и несло. И Андрей увидел на разливе небольшую льдину, а на льдине стояла девушка. Девушка стояла в коротком светлом пальто, на голове трепетал синий платок. Она пристально смотрела со льдины в сторону горки.
   - Ау, - тихо сказал Андрей.
   Девушка подняла руку и стала махать ему оттуда, с самой середины разлива.
   - Ау, - повторил Андрей.
   Девушка сняла с головы платок и стала махать платком. Льдину кружило и уносило все дальше. Скоро она совсем пропала из глаз...
   Андрея охватило неистовое беспокойство. Он побежал по горке. Потом остановился. Потом опять побежал. И остановился снова. Ему стало казаться, что со всех сторон на него смотрят. И зовут разными голосами. Смотрят рядом и смотрят издали. Зовут из-за леса и зовут из-за горизонта. Андрей стремительно спустился с горы. Он шагал сильно и твердо. Прошел мимо соседа, мимо дома, мимо поселка.
   Он шагал через лес к автобусной остановке. В лесу пела весна. Андрей шагал и почему-то все повторял слова, которых раньше никогда не слышал, и даже не подозревал, что могут быть они на свете:
   - И теперь, когда роса уже высохла на тропинке, я прикладываю ладонь к земле и долго слушаю удаляющееся тепло шагов этой замечательной девушки, которую мне больше никогда не придется увидеть.