Страница:
Эвайн едва улыбнулась, и Камбер осторожно поднял кубик Septime и положил его на Quinte, черное на черное.
Quintus!-мысленно произнес он, на мгновение почувствовав, что его пальцы окутывает энергия, затем он положил Quarte на Seconde, белое на белое.
Sixtus!
- С первой волной энергии свивается вторая,-пояснил он, давая им возможность убедиться в этом самим.
Камбер поставил Prime на Tierce, Sixte на Octave, ощущая поддержку и растущее любопытство Энселя и Джесса.
Septimus! Octavus!
Он не знал, были ли важны сами слова (хотя подозревал, что нет), но он знал, что были важны волны энергии, скрытые за ними, и чувствовал, как они оплетаются вокруг его пальцев, когда его рука замирала над выстроенной фигурой. Эту фигуру Йорам, увидев ее впервые, назвал "колоннами храма". Это напоминало им всем обломки алтаря, найденного под храмом Грекоты.
Камбер положил правую руку на вершину фигуры. Левой рукой он знаком велел всем немного отодвинуться назад. Потом он смешал волны энергии.
И почувствовал, как они щекочут его кисть и руку до локтя, словно рука и магический ток составляют единое целое. Он начал медленно поднимать левую руку. Двинулась вверх и фигура... А вслед за ней оторвался от помоста и поплыл мраморный монолит. Все происходило беззвучно, только в движении камня чудился легкий шорох..
Притягиваемая четырьмя кубами (черными и белыми попеременно), каменная глыба продолжала подниматься, словно это был не мрамор, а легкое перышко. Камбер поднялся вместе с остальными, все еще наклоняясь над меньшим кубом, чьей энергией он сейчас управлял. Затем начала проявляться вторая позиция черных и белых кубиков, противоположная первой, и в конце концов открылась черная платформа того же размера, как mensa, на вершине. В четырех углах развернувшегося куба стояли колонны величиной с человеческую руку, после белой колонны следовала черная, затем опять белая, повторяя сочетание разрушенных колонн под Грекотой.
Когда черная масса приобрела ту же плотность, что и фигура, находившаяся на вершине, вся система стабилизировалась. Едва слышно вздохнув, Камбер приблизил руку к грани меньшего куба и попытался согнуть пальцы, затем взглянул на своих заинтригованных зрителей, сгреб кубики и вернул их в мешочек.
- Когда закончим, это опустится под собственным весом,-веско произнес он.-Эти кубики нужны для того, чтобы поднимать что-нибудь.-Он вопросительно посмотрел на архиепископа.-Джеффрэй?
- Да. Энсель, мне бы очень хотелось привезти тело твоего брата, но коли не смог, то решил принести тело нашего Господа. Я подумал, что таинство святого причастия успокоит всех нас.
Энсель склонил голову, не в силах выразить свои чувства словами. Руки Джеффрэя так сильно дрожали, что он не мог справиться с застежками кожаного сундучка. Камбер подошел, взял его у Джеффрэя, сам открыл и откинул крышку. Внутри оказалось все необходимое для евхаристии.
- Это прекрасная идея, Джеффрэй,-пробормотал он, почтительно касаясь маленького золотого потира и дискоса.-Мне следовало бы подумать об этом самому. Это поможет нам собраться с мыслями, чтобы обдумать наши планы..
Джеффрэй с сомнением покачал головой.
- Сейчас я не уверен, Алистер. Может быть, это и не было такой уж прекрасной идеей. Я даже не захватил облачения, так спешил удалиться от этой кровавой бойни. Ты думаешь, он простит нам это?
- Конечно,-мягко ответил Камбер, когда Йорам очнулся от оцепенения, чтобы принять покровец, протянутый отцом.
- Но мы не знаем наверняка, можно ли служить на этом жертвеннике,-продолжал Джеффрэй.-Мы даже не знаем, служили ли эйрсиды мессу такой, какой мы ее знаем сейчас.
Видя его нерешительность, Эвайн подошла к архиепископу сзади, положила руки на плечи и прижалась щекой к спине.
- О, Джеффрэй, я уверена, все было именно так, как теперь,-Рис взял сундучок и лампу, чтобы Йорам расстелил покров на жертвеннике.-Но даже если и нет, по-моему, этим стенам давно пора услышать слова мессы. Эти станет обрядом памяти Дэвина.
Даже Джеффрэй со своей нерешительностью ничего не мог возразить, он просто смотрел, как Йорам положил распятие, поставил две полусгоревшие свечи в простых деревянных подсвечниках, провел над ними руками, воспламеняя их, и потушил лампу.
Камбер вынул и поставил на алтарь потир и дискос, затем извлек из сундучка плоскую металлическую коробочку, а из нее-четыре просфоры и осторожно положил их на плоскую золотую тарелку-дискос. Йорам достал обтянутые кожей стеклянные кувшины с водой и вином и поставил их рядом. Камбер встряхнул изрядно помятую узкую пурпурную епитрахиль и с легким поклоном положил ее на дрожащие руки Джеффрэя. Несколько мгновений Джеффрэй смотрел на епитрахиль, затем покачал головой.
-Не могу, Алистер,-прошептал он.-Да простит мне Бог. В первый раз с тех пор, как принял священный сан, не могу. Я видел, Алистер! Мне пришлось смотреть, как они четвертовали его тело! В моем сердце не осталось милосердия к ним. Господи, я любил этого мальчика как родного сына!
-Я тоже,-прошептал Камбер.
С этими словами он принял епитрахиль из негнущихся пальцев Джеффрэя, коснулся ее губами, надел, словно лунатик, отошел к западу и ждал, пока остальные соберутся вокруг него. Он указал Джеффрэю на место слева от себя, поставив Риса между ним и Энселем. Справа встали готовые прислуживать ему Эвайн и Йорам, Внешне спокойный Джебедия встал напротив, присоединившись к ошеломленному Грегори и Джессу.
- In поmine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen,-прошептал Камбер в то время, когда его рука очертила знак его преданности, знакомые слова обряда придавали ему мужества.-Introibo ad altare Dei.
- Ad Deum qui laetificat juventutem meam,- ответили остальные.
Я подойду к алтарю Господнему и к Господу, который дает мне радость в этой жизни...
- Judica me, Deus.-продолжал Камбер.-Воззрись на меня, о Господи, и уведи меня от тех, кто несправедлив и лжив.
- Quia tu es, Deus... В Тебе, о Господи, моя сила. Почему Ты выделил меня? И почему печаль переполняет меня, -отвечали остальные.
Они служили в память о Дэвине. Они хотели, чтобы значение каждого слова пересилило их горе и возродило их для борьбы. В ту ночь у них не было книги, по которой можно было бы читать, поэтому каждый сказал то, что помнил и что имело для него какое-то значение в их общей печали, что-то для надежды, силы и мужества, для движения вперед.
Камбер служил по обычаям Ордена святого Михаила, подавая причастие каждому участнику обряда. Он опускал священный хлеб в благоговейно протянутую руку, за ним следовал Йорам с чашей. Когда они закончили, Камбер обрел покой, позволивший почти забыть о горе. Теперь по крайней мере он знал, что смерть Дэвина не была напрасной.
* * *
Той же ночью Энсель вернулся в Грекоту вместе с Камбером и Йорамом. Теперь, когда указ регентов был разослан, в Гвинедде не осталось места, где последний граф Кулдский мог бы показаться, не опасаясь за свою жизнь. А появление нового монаха в большом доме епископа останется незамеченным. После того как в его волосах была выстрижена тонзура, а сами они были перекрашены в светло-каштановый цвет, Энсель был представлен общине Грекоты как брат Лоркэн, писец-михайлинец в штате епископа Алистера. Смены одеяния и цвета волос оказалось достаточно, чтобы спрятать Энселя и без помощи волшебства.
Отец Вилловин и остальные члены братства оказали новому писцу теплый прием. Никого не смутило приглашение новичка уже на следующий день после праздничной мессы в капитуле в епископские покои для праздничного обряда в честь дня святого Михаила в обществе Алистера Каллена и его секретаря. Всем было известно, что михайлинцы держатся вместе, особенно в такой важный день. Камбер же и Йорам с выгодой использовали это время для того, чтобы посвятить Энселя в тонкости монашества и устава Ордена, членом которого он притворялся. В несколько дней он узнал достаточно, чтобы свободно общаться со священниками и монахами, не вызывая подозрений.
Остальные участники поминовения вернулись в свои дома, в следующие дни и недели они более старались не привлекать внимания. Теперь, когда отпала необходимость наблюдать за Дэвином, Грегори в Эборе начал потихоньку готовить переезд своей семьи из Гвинедда. Сам Он был намерен возвращаться по всем делам Совета. Джебедия вернулся в Аргод, чтобы попрощаться со своими братьями. Рис и Эвайн провели праздник святого Михаила в Шииле со своими детьми, омрачив торжественный день сообщением о смерти Дэвина. Тиэг был еще мал, чтобы понять, что случилось, а восьмилетняя Райсил все время плакала.
Джеффрэй был в Ремуте, чтобы на следующее утро вместе с архиепископом Ориссом служить в соборе святого Георгия. Однако ночью он выскользнул из своих апартаментов в резиденции Орисса и пробрался в мало кому известный Портал в ризнице собора, откуда перенесся в аббатство святого Неота в свой старый Орден.
Всю ночь отец Эмрис и старейшины гавриллитов обсуждали нападение на принцев и суд короля Элроя. Когда Джеффрэй предстал перед Камберианским советом на следующей неделе, он рассказал о растущем беспокойстве братии. Гавриллиты считали, что если заговор дня святого Михаила (как его теперь называли) подвел людей к решающей черте, то деринийские религиозные общины должны одними из первых испытать на себе гнев регентов. Кроме того, Ордена станут главной мишенью как центры обучения и развития деринийских способностей.
Следовало побеспокоиться и о других-Варнаритской школе, Хлентиете неподалеку от Коннаита и недавно образованной школе рядом с Найфордом, которая уже была однажды сожжена, и Совет проследил, чтобы все были предупреждены. Камбер и Джеффрэй,. пользуясь епископским саном, помогли религиозным общинам разработать планы бегства. Оставалось только надеяться, что, прежде чем случится самое худшее, останется время на исполнение этих планов.
Почти месяц удача не покидала их. Но в конце октября, когда ушедшее лето в последний раз напомнило о себе, шаткое равновесие рухнуло.
Вновь вернулась невероятная для поздней осени жара и опять принесла деринийскую чуму, поразившую Гвинедд летом. В Валорете толпа разбушевавшихся горожан и фермеров растерзала семейство торговца, которое сочли разносчиком болезни и подозревали в принадлежности к расе дерини. Беспорядки начались, когда городская стража пыталась вывезти предполагаемых жертв болезни, и солдатам пришлось призвать на подмогу гвардию архиепископа.
Это случилось в один из его теперь нечастых визитов в Валорет, и Джеффрэй, в белом плаще поверх кольчуги и шлеме с опущенным забралом, лично повел отряд. Единственным оружием был епископский посох в руке, а к шлему прикреплено бронзовое распятие-он, как и все гавриллиты, был связан клятвой: не применять силу ни при каких обстоятельствах. Джебедия, навестивший собрата на обратном пути из Аргоды в Грекоту, ехал рядом с Джеффрэем в доспехах рыцаря-михайлинца.
В полуденном свете на городских улицах два десятка хорошо вооруженных мужчин не видели опасности. Кого могла испугать толпа ремесленников и поселян, размахивающих чем попало? Воины теснили противника, топтали лошадьми и разили мечами.
Один Джебедия оценил, как опасны были мотыги, вилы и камни, свистевшие вокруг и бьющиеся о стальные щиты и шлемы. Слишком поздно он попытался перестроить солдат и сомкнуть ряды, слишком поздно-один из людей Джеффрэя с криком свалился с лошади и был погребен под ногами орущей, визжащей, вопящей толпы. В то же мгновение сборище взвинченных, но еще способных повиноваться людей обратилось в ненасытного зверя, готового пожрать все на своем пути.
Быстрый меч Джебедия на этот раз оказался недостаточно скор, и лезвие мотыги, которую не успел отбить старый воин, вонзилось в щель для глаз на шлеме Джеффрэя, Архиепископ Валорета был мертв прежде, чем его тело грянулось о мостовую.
Ошеломленные кощунственным убийством духовной главы Гвинедда, участники стычки отшатнулись от неподвижного тела в белом. Казалось, небеса разверзнутся над ними и молния поразит нечестивцев.
Но Божья кара никого не постигла. И это не отрезвило, а вдохновило бунтовщиков. Выходило, что люди могут не только чинить расправу над обыкновенными безбожными дерини, но и убить примаса всего Гвинедда, если он дерини, и не страшиться гнева Небес.
Больше их не могли остановить ни кони стражников, ни мечи, ни смерть. В последовавшей резне погибла вся семья торговца, множество горожан и треть усмирявших бунт. Михайлинское одеяние Джебедия делало его готовой мишенью, к счастью, мало уязвимой. Тем не менее он выбрался невредимым благодаря удаче и инстинктам старого вояки, повинуясь которым, он действовал в схватке, совершенно потрясенный ужасной гибелью Джеффрэя. Позже он утверждал, что его спасло участие в кортеже с траурной ношей. Толпа расступалась перед горсткой рыцарей, везущих тело Джеффрэя, смиряя свою ярость при виде мертвого тела в белом, похожего на роковой призрак.
Джебедия проводил рыцарей до ворот епископского дворца, вернул себе способность здраво рассуждать, покинул их и стал выбираться из города. Со смертью Джеффрэя в Валорете не осталось ни одного высокопоставленного дерини. А реакция толпы на смерть Джеффрэя и присутствие Джебедия лишний раз показала, что Валорет для дерини перестал быть безопасным местом. Об этом девять месяцев назад предупреждал Торквилл де ля Марч. Проезжая мимо отряда, спешившего на помощь воинам епископа, Джебедия размышлял, долго ли будет оставаться для его собратьев хотя бы одно безопасное место.
ГЛАВА 22
Пусть верховный священник служит, как положено, а священникам их место уже указано.
Клементий I 18:18
Той же ночью новость о кощунственном убийстве архиепископа Джеффрэя облетела Валорет, выпорхнула за городские ворота и пошла гулять по Гвинедду. В ней почти ничего не осталось от истины, солдаты герцога Эвана, выручившие гвардейцев и разогнавшие смутьянов, в большинстве были уверены, что одержали победу над дерини, Джебедия молва превратила в тайного зачинщика мятежа, а кое-кто поговаривал, что именно он сразил архиепископа. Войска не помогали горожанам в их охоте на дерини, но и не пытались остановить ее. В тот день более пятидесяти было убито, причем не все были дерини, многих просто обвиняли в этом. Несколько дерини были захвачены и повешены "из самозащиты" прежде, чем Эван вмешался и остановил убийц.
Единственной доброй новостью того дня было, то, что барон Рун вышел из себя и снял почти половину валоретского гарнизона с учений, чтобы охладить пыл наиболее ретивых и агрессивных по отношению к дерини, иначе даже Эван со своими людьми мог не справиться. Введением комендантского часа удалось восстановить порядок после наступления темноты, но прежде чем страсти улеглись, прошло еще несколько дней.
Камбер и другие члены Совета, разумеется, узнали о смерти Джеффрэя сразу же, как только она наступила, а детали стали известны, когда Джебедия, воспользовавшись Порталом в Шииле, вместе с Рисом и Эвайн прибыл в киилль. Предстояло решать, как быть и что делать дальше. Двое близких им людей уже пали жертвами слепой ярости, бесцельной, обращенной сразу против всех и вдруг полыхнувшей неожиданной силой.
О валоретской смуте скоро узнали и в Ремуте. Герцог Эван приказал одному из своих деринийских агентов отослать гонца через Портал. Ремутский двор получил известие как раз в конце ужина. Гонец докладывал коротко и испуганно: регенты, король и принцы ловили его слова с жадностью, у каждого был к этому особый повод. Мальчики приняли известие с неподдельным ужасом и горем, все они любили архиепископа Джеффрэя, в особенности Джаван. Регенты притворно сожалели о потере члена Регентского совета. Хуберт даже прочитал молитву за упокой его деринийской души. Однако скоро на смену благочестивым речам пришла оживленная беседа о возможных претендентах на высокие посты покойного.
На целый час Джаван и Рис Майкл были забыты-регенты перебирали имена всех епископов Гвинедда. На Элроя тоже не обращали никакого внимания, если бы не имели намерения заручиться поддержкой короля в выборе кандидата, которого они в конце концов представят епископскому синоду. Нового главу церкви избирали особы духовного звания, но предлагал достойнейшего король или Регентский совет. Только когда выбор удалось сузить и Хуберт остался единственным приемлемым кандидатом, регенты снова удостоили вниманием молодого короля. Используя все свое влияние, они очень скоро убедили его, что избрание Хуберта, более всего соответствует интересам королевства, и потребовали от мальчика обещания подписать официальную рекомендацию, как только документ будет подготовлен.
Далее было решено, что двор как можно скорее должен перебраться обратно в Валорет, чтобы регенты могли проследить за выборами. Условия жизни там были куда более приемлемы-Ремутский замок так и не приобрел роскоши, которую любили регенты. Поэтому зимой в Валорете будет много удобнее, а особенно хороши будут там рождественские праздники.
В приподнятом расположении духа регенты призвали мажордомов и гофмейстеров, чтобы сделать необходимые распоряжения по сборам к переезду. Тихий уход Джавана и Тависа остался незамеченным. К этому времени Рис Майкл уже заснул в своем кресле, так что Тавис взял на руки посапывавшего принца и следом за Джаваном вышел из холла. Что же до Элроя, то он ничего не мог. поделать. Ему не разрешат идти спать до тех пор, пока королевская подпись не скрепит все необходимые документы.
Однако Джаван только изображал усталость, Тавис заметил это, когда они поднимались по винтовой лестнице на предпоследний этаж, где располагались апартаменты мальчиков. Уложив Риса Майкла в постель, Тавис вошел в комнату Джавана и застал его сидящим с единственной свечой у окна.
Джаван не противился, когда Тавис завернул его в меховой плащ, укрывая от холода, сквозившего в оконные щели. Мальчик молча грел замерзшие пальцы над пламенем свечи. Он весь был в своем горе. Тавис накинул плащ и опустился на подушку напротив принца. Он хотел было коснуться лба мальчика, чтобы снять исходившее от него напряжение, но Джаван не позволил, покачав головой, и еще больше замкнулся в себе.
- Пожалуйста, не надо,-пробормотал он, плотнее заворачиваясь в плащ.-Больно-я хочу, чтобы так было. Мне не избежать того, что я должен тебе рассказать.
- О чем ты говоришь?
Мальчик вздохнул.
- Тавис, я не хочу, чтобы епископа Хуберта избрали архиепископом.
- Я безоговорочно с тобой согласен,-сказал Тавис.-Но почему ты не хочешь его избрания?
- Потому что он... лжет,-прошептал Джаван, полуоборачиваясь к окну, отражавшему пламя свечи.-Лгать некрасиво. Ты слышал обсуждение кандидатов в архиепископы. Я даже не знаю большинства из них, но я знаю, что Хуберт лгал, чтобы продвинуть самого себя. Служитель Бога никогда не должен делать такого, Тавис.
Долгую минуту Тавис смотрел на профиль принца, потом опустил глаза, почти боясь высказать вслух свое подозрение.
- Джаван, мне показалось, что ты не столько обеспокоен ложью Хуберта, сколько тем, что ты узнал об этом.-Джаван кивнул.-Ты ищешь способ сказать, что ты... не понимаешь, как ты узнал.
Джаван беспомощно кивнул.
- Я замечаю это за собой уже несколько недель. Как будто я слышу его настоящий голос, но он противоречит тому, что Хуберт говорит вслух; С другими происходит так же.
- Считывание мыслей,-выговорил Тавис еле слышно.
- Что?
Тавис вздохнул и положил руку на плечо мальчика.
- Это похоже на считывание мыслей, мой принц. Это... еще одна способность дерини.
- О, Боже!-Джаван закрыл лицо руками, но потом снова поднял голову.-Это как защиты?
- Отчасти. Но эффект обратный. И более выгодно. Значительно более выгодно.
- Но это работает не всегда!-слабо возразил Джаван.
- Зато, готов поспорить, на это стоит положиться. Джаван неохотно кивнул, а Тавис вздохнул и с раздражением хлопнул себя ладонью по бедру.
- О, Боже, я бы все отдал за то, чтобы узнать, что случилось с тобой в ночь смерти твоего отца,-прошептал он.-Здесь должна быть связь!-Он снова вздохнул и положил руку на руку Джавана.
- Они с тобой что-то сделали, Джаван. Я все больше и больше убеждаюсь в этом, хотя нам не удалось узнать ничего. Это было нечто странное, секретное, мистическое и...-Он сжал руку мальчика и отпустил ее.-И у меня нет ни малейшего представления, что это было. Ты развиваешь некие умственные способности, но не должен. Это почти так, как если бы ты был дерини.
Джаван вздрогнул, стиснул руку, уперев большие пальцы друг в друга, и внимательно изучал их, прежде чем снова взглянуть на Тависа.
- Ты помнишь, после смерти Дэвина мы разговаривали о Рисе, и ты сказал, что вы с ним оба Целители и что, возможно, удастся заставить его говорить его же собственными методами?
- Я помню.
- Я просто Подумал, а почему бы ему не наведаться в Валорет, раз епископ Алистер будет заседать в синоде. Ты знаешь, они с леди Эвайн живут в Шииле. Это недалеко. Епископу Алистеру может понадобиться Целитель, ведь он становится старым. И если Рис приедет, в Валорет, может быть, мы пригласим его навестить нас? Тавис поднял бровь.
- Просто навестить нас, мой принц?
- Не совсем,-Джаван посмотрел на пламя свечи.-Это ведь обычная вежливость-предложить человеку чего-нибудь освежающего, когда он заехал в гости, особенно когда на улице холодно и он долгое время провел в седле. А если в напиток подсыпать какой-нибудь порошок...
- То он сразу определит это,-ответил Тавис.-Последнее время мы относились к нему враждебно, и он сразу заподозрит неладное, когда его пригласят сюда.
- Это если нам не нужен Целитель,-возразил Джаван.- Предположим, что ты послал известие о моей болезни и о том, что тебе нужна его помощь. Думаешь, тогда он тоже не приедет?
- Может быть, и приедет.
- А что если ты дашь мне вина, а потом предложишь и ему, как бы невзначай?
- То же самое питье, что и тебе? Джаван кивнул.
- Оно подействует и на тебя, ты же знаешь,-осторожно предупредил Тавис.
- Но ты сможешь прочесть его память,-прошептал Джаван.-Стоит и потерпеть, чтобы ты выяснил, что он со мной сделал в ту ночь. Я не могу так больше жить. Иметь защиты, знать, что люди лгут, и не знать, откуда это взялось и почему!
Тавис на мгновение закрыл глаза, задумался, затем снова посмотрел на Джавана.
- Самым трудным будет заставить его принять нужную дозу, достаточную, чтобы сломить сопротивление, но недостаточную, чтобы он перестал быть Целителем. Он этого не заслуживает. Когда он тоже выпьет наркотики, я сниму их действие с тебя, но потом, возможно, будет страшная головная боль.
- Мне совершенно все равно, если удастся раздобыть ответы. Ты правда можешь сделать так, что он ничего не поймет?
Тавис кивнул.
- Думаю, да. То, что я придумал, не имеет ни запаха, ни вкуса. Смесь не бесцветна, но в темном вине ее нельзя будет заметить.-Он взглянул на Джавана.-Придется подумать, как вызвать в тебе симптомы болезни, чтобы он не распознал мнимый их характер, и в то же время не слишком серьезные, чтобы реально угрожать тебе. В любом случае это будет довольно неприятно. Какое-то время ты действительно будешь болен.
- Я же говорил, мне все равно, лишь бы узнать правду. Итак, мы попробуем?-Джаван схватил здоровую руку Тависа и заглянул в глаза.
- Да, мой принц. Мы попробуем.
* * *
После смерти Джеффрэя минуло несколько недель, и все епископы Гвинедда были приглашены собраться в Валорете для выборов его преемника. В День всех святых Джеффрэя похоронили рядом с его другом и предшественником Энскомом под собором, где покойный имел кафедру последние двенадцать лет. На похоронах присутствовали Камбер, Джебедия и Рис, последние двое уехали сразу после погребения. Беременность Эвайн задержала ее в Шииле с детьми. Там был и Кверон, приехавший поработать с Рисом, а Грегори вывозил семью в Коннаит.
Двор Элроя, как и предполагалось, вернулся в Валорет, однако, к огорчению Джавана, только на следующий день после похорон Джеффрэя. Разумеется, регенты выразили подобающие соболезнования. И Хуберт немедленно отправился приветствовать уже прибывших епископов.
Епископ Эйлин МакГрегор, который только год назад стал помощником Джеффрэя, играл роль хозяина, распределяя комнаты между приезжими епископами и их прислугой в резиденции архиепископа, а затем занялся свитой и охранниками, которых нужно было определить на постой. Епископы не особенно чинились, почти каждый из них надеялся, что еще до конца года вся резиденция будет принадлежать ему. И только Хуберт, на правах регента живущий в замке, и Орисс, которому Хуберт, отвечая на его гостеприимство в Ремуте, нашел помещение в замке, пользовались настоящим комфортом.
К середине второй недели ноября, за несколько дней до дня святого Камбера, в Валорете собрались все прелаты: пять епархиальных епископов, два помощника и пять странствующих епископов, не имеющих вотчин. Только трое из двенадцати были дерини, и в сложившихся обстоятельствах ни один из них не мог рассчитывать на сан архиепископа. Найэллан Трэй, неохотно вернувшийся из своего уединения в святом городе-храме Дасса, мог не опасаться регентов, потому что за свою долгую жизнь только и делал, что ни во что не вмешивался.
Многострадальный Кай Дескантор, с которым регенты так круто обошлись после смерти Синила, приехал лишь по настоятельной просьбе Камбера. Лето он провел в Келдуре, где влияние регентов сказывалось совсем мало, да и то стараниями графов Грорика и Сайхира, братьев Эвана, которые обращали внимание на Валорет и Ремут только тогда, когда было выгодно: Келдур слишком долго был независимым графством, почти княжеством, чтобы склонять голову перед сыновьями покойного Сайхира, даже если старший был теперь регентом. Однако епископства в Келдуре еще не было, и у Кая было полно забот.
Quintus!-мысленно произнес он, на мгновение почувствовав, что его пальцы окутывает энергия, затем он положил Quarte на Seconde, белое на белое.
Sixtus!
- С первой волной энергии свивается вторая,-пояснил он, давая им возможность убедиться в этом самим.
Камбер поставил Prime на Tierce, Sixte на Octave, ощущая поддержку и растущее любопытство Энселя и Джесса.
Septimus! Octavus!
Он не знал, были ли важны сами слова (хотя подозревал, что нет), но он знал, что были важны волны энергии, скрытые за ними, и чувствовал, как они оплетаются вокруг его пальцев, когда его рука замирала над выстроенной фигурой. Эту фигуру Йорам, увидев ее впервые, назвал "колоннами храма". Это напоминало им всем обломки алтаря, найденного под храмом Грекоты.
Камбер положил правую руку на вершину фигуры. Левой рукой он знаком велел всем немного отодвинуться назад. Потом он смешал волны энергии.
И почувствовал, как они щекочут его кисть и руку до локтя, словно рука и магический ток составляют единое целое. Он начал медленно поднимать левую руку. Двинулась вверх и фигура... А вслед за ней оторвался от помоста и поплыл мраморный монолит. Все происходило беззвучно, только в движении камня чудился легкий шорох..
Притягиваемая четырьмя кубами (черными и белыми попеременно), каменная глыба продолжала подниматься, словно это был не мрамор, а легкое перышко. Камбер поднялся вместе с остальными, все еще наклоняясь над меньшим кубом, чьей энергией он сейчас управлял. Затем начала проявляться вторая позиция черных и белых кубиков, противоположная первой, и в конце концов открылась черная платформа того же размера, как mensa, на вершине. В четырех углах развернувшегося куба стояли колонны величиной с человеческую руку, после белой колонны следовала черная, затем опять белая, повторяя сочетание разрушенных колонн под Грекотой.
Когда черная масса приобрела ту же плотность, что и фигура, находившаяся на вершине, вся система стабилизировалась. Едва слышно вздохнув, Камбер приблизил руку к грани меньшего куба и попытался согнуть пальцы, затем взглянул на своих заинтригованных зрителей, сгреб кубики и вернул их в мешочек.
- Когда закончим, это опустится под собственным весом,-веско произнес он.-Эти кубики нужны для того, чтобы поднимать что-нибудь.-Он вопросительно посмотрел на архиепископа.-Джеффрэй?
- Да. Энсель, мне бы очень хотелось привезти тело твоего брата, но коли не смог, то решил принести тело нашего Господа. Я подумал, что таинство святого причастия успокоит всех нас.
Энсель склонил голову, не в силах выразить свои чувства словами. Руки Джеффрэя так сильно дрожали, что он не мог справиться с застежками кожаного сундучка. Камбер подошел, взял его у Джеффрэя, сам открыл и откинул крышку. Внутри оказалось все необходимое для евхаристии.
- Это прекрасная идея, Джеффрэй,-пробормотал он, почтительно касаясь маленького золотого потира и дискоса.-Мне следовало бы подумать об этом самому. Это поможет нам собраться с мыслями, чтобы обдумать наши планы..
Джеффрэй с сомнением покачал головой.
- Сейчас я не уверен, Алистер. Может быть, это и не было такой уж прекрасной идеей. Я даже не захватил облачения, так спешил удалиться от этой кровавой бойни. Ты думаешь, он простит нам это?
- Конечно,-мягко ответил Камбер, когда Йорам очнулся от оцепенения, чтобы принять покровец, протянутый отцом.
- Но мы не знаем наверняка, можно ли служить на этом жертвеннике,-продолжал Джеффрэй.-Мы даже не знаем, служили ли эйрсиды мессу такой, какой мы ее знаем сейчас.
Видя его нерешительность, Эвайн подошла к архиепископу сзади, положила руки на плечи и прижалась щекой к спине.
- О, Джеффрэй, я уверена, все было именно так, как теперь,-Рис взял сундучок и лампу, чтобы Йорам расстелил покров на жертвеннике.-Но даже если и нет, по-моему, этим стенам давно пора услышать слова мессы. Эти станет обрядом памяти Дэвина.
Даже Джеффрэй со своей нерешительностью ничего не мог возразить, он просто смотрел, как Йорам положил распятие, поставил две полусгоревшие свечи в простых деревянных подсвечниках, провел над ними руками, воспламеняя их, и потушил лампу.
Камбер вынул и поставил на алтарь потир и дискос, затем извлек из сундучка плоскую металлическую коробочку, а из нее-четыре просфоры и осторожно положил их на плоскую золотую тарелку-дискос. Йорам достал обтянутые кожей стеклянные кувшины с водой и вином и поставил их рядом. Камбер встряхнул изрядно помятую узкую пурпурную епитрахиль и с легким поклоном положил ее на дрожащие руки Джеффрэя. Несколько мгновений Джеффрэй смотрел на епитрахиль, затем покачал головой.
-Не могу, Алистер,-прошептал он.-Да простит мне Бог. В первый раз с тех пор, как принял священный сан, не могу. Я видел, Алистер! Мне пришлось смотреть, как они четвертовали его тело! В моем сердце не осталось милосердия к ним. Господи, я любил этого мальчика как родного сына!
-Я тоже,-прошептал Камбер.
С этими словами он принял епитрахиль из негнущихся пальцев Джеффрэя, коснулся ее губами, надел, словно лунатик, отошел к западу и ждал, пока остальные соберутся вокруг него. Он указал Джеффрэю на место слева от себя, поставив Риса между ним и Энселем. Справа встали готовые прислуживать ему Эвайн и Йорам, Внешне спокойный Джебедия встал напротив, присоединившись к ошеломленному Грегори и Джессу.
- In поmine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen,-прошептал Камбер в то время, когда его рука очертила знак его преданности, знакомые слова обряда придавали ему мужества.-Introibo ad altare Dei.
- Ad Deum qui laetificat juventutem meam,- ответили остальные.
Я подойду к алтарю Господнему и к Господу, который дает мне радость в этой жизни...
- Judica me, Deus.-продолжал Камбер.-Воззрись на меня, о Господи, и уведи меня от тех, кто несправедлив и лжив.
- Quia tu es, Deus... В Тебе, о Господи, моя сила. Почему Ты выделил меня? И почему печаль переполняет меня, -отвечали остальные.
Они служили в память о Дэвине. Они хотели, чтобы значение каждого слова пересилило их горе и возродило их для борьбы. В ту ночь у них не было книги, по которой можно было бы читать, поэтому каждый сказал то, что помнил и что имело для него какое-то значение в их общей печали, что-то для надежды, силы и мужества, для движения вперед.
Камбер служил по обычаям Ордена святого Михаила, подавая причастие каждому участнику обряда. Он опускал священный хлеб в благоговейно протянутую руку, за ним следовал Йорам с чашей. Когда они закончили, Камбер обрел покой, позволивший почти забыть о горе. Теперь по крайней мере он знал, что смерть Дэвина не была напрасной.
* * *
Той же ночью Энсель вернулся в Грекоту вместе с Камбером и Йорамом. Теперь, когда указ регентов был разослан, в Гвинедде не осталось места, где последний граф Кулдский мог бы показаться, не опасаясь за свою жизнь. А появление нового монаха в большом доме епископа останется незамеченным. После того как в его волосах была выстрижена тонзура, а сами они были перекрашены в светло-каштановый цвет, Энсель был представлен общине Грекоты как брат Лоркэн, писец-михайлинец в штате епископа Алистера. Смены одеяния и цвета волос оказалось достаточно, чтобы спрятать Энселя и без помощи волшебства.
Отец Вилловин и остальные члены братства оказали новому писцу теплый прием. Никого не смутило приглашение новичка уже на следующий день после праздничной мессы в капитуле в епископские покои для праздничного обряда в честь дня святого Михаила в обществе Алистера Каллена и его секретаря. Всем было известно, что михайлинцы держатся вместе, особенно в такой важный день. Камбер же и Йорам с выгодой использовали это время для того, чтобы посвятить Энселя в тонкости монашества и устава Ордена, членом которого он притворялся. В несколько дней он узнал достаточно, чтобы свободно общаться со священниками и монахами, не вызывая подозрений.
Остальные участники поминовения вернулись в свои дома, в следующие дни и недели они более старались не привлекать внимания. Теперь, когда отпала необходимость наблюдать за Дэвином, Грегори в Эборе начал потихоньку готовить переезд своей семьи из Гвинедда. Сам Он был намерен возвращаться по всем делам Совета. Джебедия вернулся в Аргод, чтобы попрощаться со своими братьями. Рис и Эвайн провели праздник святого Михаила в Шииле со своими детьми, омрачив торжественный день сообщением о смерти Дэвина. Тиэг был еще мал, чтобы понять, что случилось, а восьмилетняя Райсил все время плакала.
Джеффрэй был в Ремуте, чтобы на следующее утро вместе с архиепископом Ориссом служить в соборе святого Георгия. Однако ночью он выскользнул из своих апартаментов в резиденции Орисса и пробрался в мало кому известный Портал в ризнице собора, откуда перенесся в аббатство святого Неота в свой старый Орден.
Всю ночь отец Эмрис и старейшины гавриллитов обсуждали нападение на принцев и суд короля Элроя. Когда Джеффрэй предстал перед Камберианским советом на следующей неделе, он рассказал о растущем беспокойстве братии. Гавриллиты считали, что если заговор дня святого Михаила (как его теперь называли) подвел людей к решающей черте, то деринийские религиозные общины должны одними из первых испытать на себе гнев регентов. Кроме того, Ордена станут главной мишенью как центры обучения и развития деринийских способностей.
Следовало побеспокоиться и о других-Варнаритской школе, Хлентиете неподалеку от Коннаита и недавно образованной школе рядом с Найфордом, которая уже была однажды сожжена, и Совет проследил, чтобы все были предупреждены. Камбер и Джеффрэй,. пользуясь епископским саном, помогли религиозным общинам разработать планы бегства. Оставалось только надеяться, что, прежде чем случится самое худшее, останется время на исполнение этих планов.
Почти месяц удача не покидала их. Но в конце октября, когда ушедшее лето в последний раз напомнило о себе, шаткое равновесие рухнуло.
Вновь вернулась невероятная для поздней осени жара и опять принесла деринийскую чуму, поразившую Гвинедд летом. В Валорете толпа разбушевавшихся горожан и фермеров растерзала семейство торговца, которое сочли разносчиком болезни и подозревали в принадлежности к расе дерини. Беспорядки начались, когда городская стража пыталась вывезти предполагаемых жертв болезни, и солдатам пришлось призвать на подмогу гвардию архиепископа.
Это случилось в один из его теперь нечастых визитов в Валорет, и Джеффрэй, в белом плаще поверх кольчуги и шлеме с опущенным забралом, лично повел отряд. Единственным оружием был епископский посох в руке, а к шлему прикреплено бронзовое распятие-он, как и все гавриллиты, был связан клятвой: не применять силу ни при каких обстоятельствах. Джебедия, навестивший собрата на обратном пути из Аргоды в Грекоту, ехал рядом с Джеффрэем в доспехах рыцаря-михайлинца.
В полуденном свете на городских улицах два десятка хорошо вооруженных мужчин не видели опасности. Кого могла испугать толпа ремесленников и поселян, размахивающих чем попало? Воины теснили противника, топтали лошадьми и разили мечами.
Один Джебедия оценил, как опасны были мотыги, вилы и камни, свистевшие вокруг и бьющиеся о стальные щиты и шлемы. Слишком поздно он попытался перестроить солдат и сомкнуть ряды, слишком поздно-один из людей Джеффрэя с криком свалился с лошади и был погребен под ногами орущей, визжащей, вопящей толпы. В то же мгновение сборище взвинченных, но еще способных повиноваться людей обратилось в ненасытного зверя, готового пожрать все на своем пути.
Быстрый меч Джебедия на этот раз оказался недостаточно скор, и лезвие мотыги, которую не успел отбить старый воин, вонзилось в щель для глаз на шлеме Джеффрэя, Архиепископ Валорета был мертв прежде, чем его тело грянулось о мостовую.
Ошеломленные кощунственным убийством духовной главы Гвинедда, участники стычки отшатнулись от неподвижного тела в белом. Казалось, небеса разверзнутся над ними и молния поразит нечестивцев.
Но Божья кара никого не постигла. И это не отрезвило, а вдохновило бунтовщиков. Выходило, что люди могут не только чинить расправу над обыкновенными безбожными дерини, но и убить примаса всего Гвинедда, если он дерини, и не страшиться гнева Небес.
Больше их не могли остановить ни кони стражников, ни мечи, ни смерть. В последовавшей резне погибла вся семья торговца, множество горожан и треть усмирявших бунт. Михайлинское одеяние Джебедия делало его готовой мишенью, к счастью, мало уязвимой. Тем не менее он выбрался невредимым благодаря удаче и инстинктам старого вояки, повинуясь которым, он действовал в схватке, совершенно потрясенный ужасной гибелью Джеффрэя. Позже он утверждал, что его спасло участие в кортеже с траурной ношей. Толпа расступалась перед горсткой рыцарей, везущих тело Джеффрэя, смиряя свою ярость при виде мертвого тела в белом, похожего на роковой призрак.
Джебедия проводил рыцарей до ворот епископского дворца, вернул себе способность здраво рассуждать, покинул их и стал выбираться из города. Со смертью Джеффрэя в Валорете не осталось ни одного высокопоставленного дерини. А реакция толпы на смерть Джеффрэя и присутствие Джебедия лишний раз показала, что Валорет для дерини перестал быть безопасным местом. Об этом девять месяцев назад предупреждал Торквилл де ля Марч. Проезжая мимо отряда, спешившего на помощь воинам епископа, Джебедия размышлял, долго ли будет оставаться для его собратьев хотя бы одно безопасное место.
ГЛАВА 22
Пусть верховный священник служит, как положено, а священникам их место уже указано.
Клементий I 18:18
Той же ночью новость о кощунственном убийстве архиепископа Джеффрэя облетела Валорет, выпорхнула за городские ворота и пошла гулять по Гвинедду. В ней почти ничего не осталось от истины, солдаты герцога Эвана, выручившие гвардейцев и разогнавшие смутьянов, в большинстве были уверены, что одержали победу над дерини, Джебедия молва превратила в тайного зачинщика мятежа, а кое-кто поговаривал, что именно он сразил архиепископа. Войска не помогали горожанам в их охоте на дерини, но и не пытались остановить ее. В тот день более пятидесяти было убито, причем не все были дерини, многих просто обвиняли в этом. Несколько дерини были захвачены и повешены "из самозащиты" прежде, чем Эван вмешался и остановил убийц.
Единственной доброй новостью того дня было, то, что барон Рун вышел из себя и снял почти половину валоретского гарнизона с учений, чтобы охладить пыл наиболее ретивых и агрессивных по отношению к дерини, иначе даже Эван со своими людьми мог не справиться. Введением комендантского часа удалось восстановить порядок после наступления темноты, но прежде чем страсти улеглись, прошло еще несколько дней.
Камбер и другие члены Совета, разумеется, узнали о смерти Джеффрэя сразу же, как только она наступила, а детали стали известны, когда Джебедия, воспользовавшись Порталом в Шииле, вместе с Рисом и Эвайн прибыл в киилль. Предстояло решать, как быть и что делать дальше. Двое близких им людей уже пали жертвами слепой ярости, бесцельной, обращенной сразу против всех и вдруг полыхнувшей неожиданной силой.
О валоретской смуте скоро узнали и в Ремуте. Герцог Эван приказал одному из своих деринийских агентов отослать гонца через Портал. Ремутский двор получил известие как раз в конце ужина. Гонец докладывал коротко и испуганно: регенты, король и принцы ловили его слова с жадностью, у каждого был к этому особый повод. Мальчики приняли известие с неподдельным ужасом и горем, все они любили архиепископа Джеффрэя, в особенности Джаван. Регенты притворно сожалели о потере члена Регентского совета. Хуберт даже прочитал молитву за упокой его деринийской души. Однако скоро на смену благочестивым речам пришла оживленная беседа о возможных претендентах на высокие посты покойного.
На целый час Джаван и Рис Майкл были забыты-регенты перебирали имена всех епископов Гвинедда. На Элроя тоже не обращали никакого внимания, если бы не имели намерения заручиться поддержкой короля в выборе кандидата, которого они в конце концов представят епископскому синоду. Нового главу церкви избирали особы духовного звания, но предлагал достойнейшего король или Регентский совет. Только когда выбор удалось сузить и Хуберт остался единственным приемлемым кандидатом, регенты снова удостоили вниманием молодого короля. Используя все свое влияние, они очень скоро убедили его, что избрание Хуберта, более всего соответствует интересам королевства, и потребовали от мальчика обещания подписать официальную рекомендацию, как только документ будет подготовлен.
Далее было решено, что двор как можно скорее должен перебраться обратно в Валорет, чтобы регенты могли проследить за выборами. Условия жизни там были куда более приемлемы-Ремутский замок так и не приобрел роскоши, которую любили регенты. Поэтому зимой в Валорете будет много удобнее, а особенно хороши будут там рождественские праздники.
В приподнятом расположении духа регенты призвали мажордомов и гофмейстеров, чтобы сделать необходимые распоряжения по сборам к переезду. Тихий уход Джавана и Тависа остался незамеченным. К этому времени Рис Майкл уже заснул в своем кресле, так что Тавис взял на руки посапывавшего принца и следом за Джаваном вышел из холла. Что же до Элроя, то он ничего не мог. поделать. Ему не разрешат идти спать до тех пор, пока королевская подпись не скрепит все необходимые документы.
Однако Джаван только изображал усталость, Тавис заметил это, когда они поднимались по винтовой лестнице на предпоследний этаж, где располагались апартаменты мальчиков. Уложив Риса Майкла в постель, Тавис вошел в комнату Джавана и застал его сидящим с единственной свечой у окна.
Джаван не противился, когда Тавис завернул его в меховой плащ, укрывая от холода, сквозившего в оконные щели. Мальчик молча грел замерзшие пальцы над пламенем свечи. Он весь был в своем горе. Тавис накинул плащ и опустился на подушку напротив принца. Он хотел было коснуться лба мальчика, чтобы снять исходившее от него напряжение, но Джаван не позволил, покачав головой, и еще больше замкнулся в себе.
- Пожалуйста, не надо,-пробормотал он, плотнее заворачиваясь в плащ.-Больно-я хочу, чтобы так было. Мне не избежать того, что я должен тебе рассказать.
- О чем ты говоришь?
Мальчик вздохнул.
- Тавис, я не хочу, чтобы епископа Хуберта избрали архиепископом.
- Я безоговорочно с тобой согласен,-сказал Тавис.-Но почему ты не хочешь его избрания?
- Потому что он... лжет,-прошептал Джаван, полуоборачиваясь к окну, отражавшему пламя свечи.-Лгать некрасиво. Ты слышал обсуждение кандидатов в архиепископы. Я даже не знаю большинства из них, но я знаю, что Хуберт лгал, чтобы продвинуть самого себя. Служитель Бога никогда не должен делать такого, Тавис.
Долгую минуту Тавис смотрел на профиль принца, потом опустил глаза, почти боясь высказать вслух свое подозрение.
- Джаван, мне показалось, что ты не столько обеспокоен ложью Хуберта, сколько тем, что ты узнал об этом.-Джаван кивнул.-Ты ищешь способ сказать, что ты... не понимаешь, как ты узнал.
Джаван беспомощно кивнул.
- Я замечаю это за собой уже несколько недель. Как будто я слышу его настоящий голос, но он противоречит тому, что Хуберт говорит вслух; С другими происходит так же.
- Считывание мыслей,-выговорил Тавис еле слышно.
- Что?
Тавис вздохнул и положил руку на плечо мальчика.
- Это похоже на считывание мыслей, мой принц. Это... еще одна способность дерини.
- О, Боже!-Джаван закрыл лицо руками, но потом снова поднял голову.-Это как защиты?
- Отчасти. Но эффект обратный. И более выгодно. Значительно более выгодно.
- Но это работает не всегда!-слабо возразил Джаван.
- Зато, готов поспорить, на это стоит положиться. Джаван неохотно кивнул, а Тавис вздохнул и с раздражением хлопнул себя ладонью по бедру.
- О, Боже, я бы все отдал за то, чтобы узнать, что случилось с тобой в ночь смерти твоего отца,-прошептал он.-Здесь должна быть связь!-Он снова вздохнул и положил руку на руку Джавана.
- Они с тобой что-то сделали, Джаван. Я все больше и больше убеждаюсь в этом, хотя нам не удалось узнать ничего. Это было нечто странное, секретное, мистическое и...-Он сжал руку мальчика и отпустил ее.-И у меня нет ни малейшего представления, что это было. Ты развиваешь некие умственные способности, но не должен. Это почти так, как если бы ты был дерини.
Джаван вздрогнул, стиснул руку, уперев большие пальцы друг в друга, и внимательно изучал их, прежде чем снова взглянуть на Тависа.
- Ты помнишь, после смерти Дэвина мы разговаривали о Рисе, и ты сказал, что вы с ним оба Целители и что, возможно, удастся заставить его говорить его же собственными методами?
- Я помню.
- Я просто Подумал, а почему бы ему не наведаться в Валорет, раз епископ Алистер будет заседать в синоде. Ты знаешь, они с леди Эвайн живут в Шииле. Это недалеко. Епископу Алистеру может понадобиться Целитель, ведь он становится старым. И если Рис приедет, в Валорет, может быть, мы пригласим его навестить нас? Тавис поднял бровь.
- Просто навестить нас, мой принц?
- Не совсем,-Джаван посмотрел на пламя свечи.-Это ведь обычная вежливость-предложить человеку чего-нибудь освежающего, когда он заехал в гости, особенно когда на улице холодно и он долгое время провел в седле. А если в напиток подсыпать какой-нибудь порошок...
- То он сразу определит это,-ответил Тавис.-Последнее время мы относились к нему враждебно, и он сразу заподозрит неладное, когда его пригласят сюда.
- Это если нам не нужен Целитель,-возразил Джаван.- Предположим, что ты послал известие о моей болезни и о том, что тебе нужна его помощь. Думаешь, тогда он тоже не приедет?
- Может быть, и приедет.
- А что если ты дашь мне вина, а потом предложишь и ему, как бы невзначай?
- То же самое питье, что и тебе? Джаван кивнул.
- Оно подействует и на тебя, ты же знаешь,-осторожно предупредил Тавис.
- Но ты сможешь прочесть его память,-прошептал Джаван.-Стоит и потерпеть, чтобы ты выяснил, что он со мной сделал в ту ночь. Я не могу так больше жить. Иметь защиты, знать, что люди лгут, и не знать, откуда это взялось и почему!
Тавис на мгновение закрыл глаза, задумался, затем снова посмотрел на Джавана.
- Самым трудным будет заставить его принять нужную дозу, достаточную, чтобы сломить сопротивление, но недостаточную, чтобы он перестал быть Целителем. Он этого не заслуживает. Когда он тоже выпьет наркотики, я сниму их действие с тебя, но потом, возможно, будет страшная головная боль.
- Мне совершенно все равно, если удастся раздобыть ответы. Ты правда можешь сделать так, что он ничего не поймет?
Тавис кивнул.
- Думаю, да. То, что я придумал, не имеет ни запаха, ни вкуса. Смесь не бесцветна, но в темном вине ее нельзя будет заметить.-Он взглянул на Джавана.-Придется подумать, как вызвать в тебе симптомы болезни, чтобы он не распознал мнимый их характер, и в то же время не слишком серьезные, чтобы реально угрожать тебе. В любом случае это будет довольно неприятно. Какое-то время ты действительно будешь болен.
- Я же говорил, мне все равно, лишь бы узнать правду. Итак, мы попробуем?-Джаван схватил здоровую руку Тависа и заглянул в глаза.
- Да, мой принц. Мы попробуем.
* * *
После смерти Джеффрэя минуло несколько недель, и все епископы Гвинедда были приглашены собраться в Валорете для выборов его преемника. В День всех святых Джеффрэя похоронили рядом с его другом и предшественником Энскомом под собором, где покойный имел кафедру последние двенадцать лет. На похоронах присутствовали Камбер, Джебедия и Рис, последние двое уехали сразу после погребения. Беременность Эвайн задержала ее в Шииле с детьми. Там был и Кверон, приехавший поработать с Рисом, а Грегори вывозил семью в Коннаит.
Двор Элроя, как и предполагалось, вернулся в Валорет, однако, к огорчению Джавана, только на следующий день после похорон Джеффрэя. Разумеется, регенты выразили подобающие соболезнования. И Хуберт немедленно отправился приветствовать уже прибывших епископов.
Епископ Эйлин МакГрегор, который только год назад стал помощником Джеффрэя, играл роль хозяина, распределяя комнаты между приезжими епископами и их прислугой в резиденции архиепископа, а затем занялся свитой и охранниками, которых нужно было определить на постой. Епископы не особенно чинились, почти каждый из них надеялся, что еще до конца года вся резиденция будет принадлежать ему. И только Хуберт, на правах регента живущий в замке, и Орисс, которому Хуберт, отвечая на его гостеприимство в Ремуте, нашел помещение в замке, пользовались настоящим комфортом.
К середине второй недели ноября, за несколько дней до дня святого Камбера, в Валорете собрались все прелаты: пять епархиальных епископов, два помощника и пять странствующих епископов, не имеющих вотчин. Только трое из двенадцати были дерини, и в сложившихся обстоятельствах ни один из них не мог рассчитывать на сан архиепископа. Найэллан Трэй, неохотно вернувшийся из своего уединения в святом городе-храме Дасса, мог не опасаться регентов, потому что за свою долгую жизнь только и делал, что ни во что не вмешивался.
Многострадальный Кай Дескантор, с которым регенты так круто обошлись после смерти Синила, приехал лишь по настоятельной просьбе Камбера. Лето он провел в Келдуре, где влияние регентов сказывалось совсем мало, да и то стараниями графов Грорика и Сайхира, братьев Эвана, которые обращали внимание на Валорет и Ремут только тогда, когда было выгодно: Келдур слишком долго был независимым графством, почти княжеством, чтобы склонять голову перед сыновьями покойного Сайхира, даже если старший был теперь регентом. Однако епископства в Келдуре еще не было, и у Кая было полно забот.