Кушталов Александр. Домашние тапочки и пчелы

   - Спасибо! - откланялся ему Холмский. - В таком случае, господа, прошу вас всех устраиваться на моих диванах, а я тем временем набью свою трубку, с ней я чувствую себя значительно комфортнее.
   Присутствующие не вняли его совету; я и Соколов и так сидели на диване, а Ширемырдин всегда предпочитал динамическую позу на ногах, его трудно было представить раскинувшимся на диване. Холмский подошел к каминной полочке, на которой у него хранились табаки, на секунду задумался, и на этот раз его рука потянулась к крепкому "Якорю".
   - Как понятно из письма, и я это подтверждаю лично, Дмитрий Харитонович очень долго раздумывал, прежде чем сделать тот поступок, который он сделал. Этот поступок в каком-то смысле равносилен самоубийству. Он решил уйти из той жизни, которой он жил. Это поступок сильного человека. Он решил оставить эту жизнь, которая не приносила ему удовлетворения. Ведь у человека, кроме тела, есть еще и душа. Вся прежняя его жизнь была направлена на создание условий для хорошей жизни тела. Квартира на Вернадском, шикарная дача в Хотьково, джип "Чероки", отпуск в любом конце света. Что еще человеку нужно?
   - Вот именно! - взвизгнул Ширемырдин. - Что ему еще надо? Я парню хорошо платил. Правда, он того и стоил!
   - Но ему не нравилось, - невозмутимо продолжал рассказчик, - каким именно способом он добывал свой достаток. Нет, нет! Ничего криминального и предосудительного он никогда не делал! Он просто очень хорошо знал и отслеживал законы и умел это использовать.
   - Золотая голова! - поддакнул бизнесмен.
   - Но он понимал, вернее, он так ощущал это, что умелое использование законов - это своего рода обман, обман государства и других людей, которые соображали хуже него. Это не преступление, но это нечистоплотность в делах.
   - А вот это чистая ерунда! - взвился Ширемырдин. - В шахматах тоже кто-то проигрывает, потому что хуже думает, но никто не называет победителя подлецом! Вот так же и в нашем случае, в бизнесе. Соображать надо лучше! К тому же, в нашей стране по-другому и невозможно вести дело.
   - Пример не совсем чистый, но я приводил ему примерно такой же аргумент, когда мы беседовали.
   Но на это он отвечал, что не может спокойно жить в достатке и роскоши, когда вокруг девяносто девять человек из ста живут в бедности, а пятьдесят из них в нищете. Он не может спокойно ехать к себе на дачу в Хотьково на роскошном автомобиле, потому что думает о том, что у большинства окружающих людей вообще нет никакого автомобиля и тем более дачи. Он не может достойно смотреть в глаза окружающим людям, которые получают копейки, он из-за этого чудовищного расслоения в достатке растерял всех своих приятелей, он не может так жить... Он говорил сбивчиво и путано, и я легко парировал аргументами все его высказывания, но главное было не в этом.
   Для своей прежней жизни он придумал хорошую иллюстрацию. Представьте себе богатый мясной склад и кота, который очень хорошо знает этот склад. Он знает его настолько хорошо, что может спокойно ориентироваться в нем в полной темноте. Он легок и бесшумен, проворен и дерзок. И вот он ежедневно ходит на этот склад, ловко обходит сонных и глупых охранников, и вытаскивает оттуда столько, сколько может унести и все, что захочет - золотые копченые балыки, лучшие колбасы, отборные окорока и дымчатые карбонады... И, притащив все это к себе в каморку, он это сжирает. Но каждый раз, когда он в очередной раз крадется по складу, его сердце гложет шершавый язык страха, потому что глупые и сонные охранники могут, все-таки, проснуться от своего беспробудного бдения и он будет схвачен. Каждый раз, когда он тащит свою добычу мимо своих облезлых и менее удачливых соседей, он чувствует на себе их недобрые завистливые взгляды и знает, что в один прекрасный момент ему могут устроить темную.
   И ему надоело жить в этом вечном страхе, страхе сделать один неверный поступок, ему надоело жить в этой удушливой атмосфере зависти и недоброты. И в один какой-то момент он понял, что ему нужно от жизни. Он вспомнил свое детство, вспомнил то, как ему было хорошо, уютно и беззаботно тогда, с бабушкой и дедом, вспомнил о том, как спокойно и достойно жил его дед, как он ухаживал за пчелами и садом, какая у него была полная скрытого глубокого смысла жизнь! И он принял свое решение.
   Формула решения была такова: он неторопливо ищет и выбирает себе место, где он хотел бы жить, покупает в том месте дом, заводит себе пасеку - и в один прекрасный момент просто переезжает туда жить. Ему больше ничего не надо...
   - Да он полный идиот! - вскричал Ширемырдин. - Просто не понимает, что делает. Он же виртуоз, Паганини в мире финансов. Что бы вы все сказали, если бы знаменитый скрипач разбил и выбросил свою скрипку, а сам пошел кроить сапоги?! Ну кому от этого было бы хорошо?
   - Возможно ему, Паганини! - отвечал Холмский. - Пример снова не совсем чист. Вот представьте себе, что Паганини перестал слышать музыку, и больше не мог ее сочинять, но он помнил запах кожи, который любил еще в детстве. И он бросил оглохшую к стонам его души скрипку и пошел тачать сапоги, потому что это было единственное дело кроме музыки, которое он знал, которому научил в детстве его дед.
   Ширемырдин нетерпеливо прошелся по комнате, закурил свое "Marlboro" и сказал раздраженно:
   - Что-то мы всё не туда и всё не о том! Я так понял, что с моим парнем случилась беда, и его надо срочно выручать. Давай прекращать этот базар! Говори-ка мне быстрее, куда он смотался.
   - Да нет, - настойчиво сказал Холмский, - именно о том! Он не хочет быть "чьим-то парнем", от кого-то зависеть, кому-то быть обязанным, он хочет жить в деревне и заниматься пчелами, ночью выходить по малой нужде во двор и смотреть на звезды, весной любоваться цветущими в огороде вишнями, а осенью слушать шорох ветра в саду и засыпать под стук падающих на крышу дома яблок.
   Я не могу сказать, где он сейчас живет, потому что пообещал ему никому этого не говорить. А пообещал я это потому, что это, в конце концов, его личное дело. Ничего худого он никому не сделал, никаких преступлений не совершал. С женой у него уже давно прохладные отношения, так что и она, я думаю, не будет в сильной печали.
   Ширемырдин заговорил с некоторым недоумением.
   - То, что он решил уйти - я еще могу понять. Но почему он бежал в домашних тапочках, как пацан? Можно было бы подойти ко мне, поговорить...
   - Но вы бы его ни за что не отпустили! Начались бы длинные уговоры...
   - Да, верно, не отпустил бы! Кто ж режет курицу, несущую золотые яйца? Это надо быть полным кретином!
   - Вот это он и просчитал. А в тапочках он ушел потому, чтобы у него было несколько дней на остывание вашего пара. Здесь чисто психологический расчет.
   - Молодец! Все правильно продумал. За это я его и ценил. Жаль! Что ж! И тебя можно понять. Не хочешь говорить - не надо! - пожевал губами Ширемырдин. - Если ты нашел, значит, и мы найдем, это только вопрос времени. Ну, провозимся дольше на пару месяцев, но все равно найдем. А, с другой стороны, ты вот здесь говорил о том, как хорошо выйти вечером в свой двор помочиться, при этом задрать голову - и смотреть на небо. И я подумал, что и мне так хочется иногда бросить все это к чертовой матери, уехать куда-нибудь в тьмутаракань - и оттягиваться там на полную катушку. Иногда так вокруг все достанет - что на край света сбежал бы, не то, что в деревню к пчелам. Я еще подумаю, искать его или нет. Я бы оставил его в покое, но что если его мои конкуренты захотят найти? А ты мне так таки не хочешь говорить, где он?
   - Не могу! - с сожалением, но твердо сказал Холмский. - Я обещал.
   - Но тогда, - довольно улыбнулся Ширемырдин, - я буду считать, что условия нашего договора ты не выполнил, и, значит, оплачивать работу я не стану. Кроме, конечно, текущих расходов по расследованию дела. Справедливо?
   - Резонно.
   - Но если быть до конца честным, то, все-таки, следует признать, что ситуацию для меня ты прояснил полностью, по крайней мере, мне теперь понятно, что я должен делать. Поэтому от другого своего предложения я отказываться не стану. Говори, какой виски тебе купить. И не скромничай, заказывай то, что хочешь. Сейчас твое время трясти богатую грушу.
   Холмский задумался, было видно, что он колеблется. Наконец он что-то выбрал про себя:
   - Я давно хотел попробовать виски "Macallan". Его называют "роллс-ройсом" среди своих солодовых братьев. Это не просто виски, это шикарный виски. Он готовится по особым рецептам и выдерживается в специальных бочках из дерева вишни. Среди самих шотландцев "Macallan" пользуется громадным спросом, несмотря на свою относительную дороговизну. И, если уж мне представилась такая возможность, то я хотел бы заказать "Macallan" 1946 года издания - это, наверное, сказка! Я видел только фотографию этого выпуска в интернете, на сайте компании - каждая бутылка продается в изысканном деревянном футляре, обитом дорогой кожей, рядом с бутылкой вложен сертификат с красной сургучной отвисающей печатью. Само собой, что все подобные бутылки имеют свой, уникальный номер, и количество их быстро тает.
   - И сколько может стоить эта щенячья радость?
   - Не так уж дорого, как может показаться: около пятисот фунтов.
   - Ничего себе - недорого! - крякнул Ширемырдин. - За бутылку обыкновенного самогона.
   - А я сразу предупреждал, что это удовольствие дорогое! Могу успокоить только тем, что на рынке виски есть изысканные раритеты, оставшиеся в количестве нескольких бутылок. Вот они могут стоить в десятки раз дороже, но цена при этом заранее не объявляется, нужно конкретно договариваться с держателем товара.
   - Ладно, успокоил! Насчет заказанного "роллс-ройса" - напиши мне название на бумажке, я отдам своим ребятам на отработку. Себе, кстати, отдельно закажу - не так уж это оказалось и дорого.
   Холмский достал перьевую авторучку с золотым пером и на своей визитке написал нужную строчку. Ширемырдин стремительно убыл вместе со своим Стасом в гольф-клуб под Нахабино: говорили, что там, возможно, сегодня будет сам президент, по случаю открытия новых кортов. Вслед за ним отбыл и Соколов, одарив Холмского двумя дежурными благодарностями за фактическое раскрытие дела - от себя и от генерала Орлова.
   - Ну, что Александр! - сказал я, посмеиваясь, когда мы остались одни, остался ты у разбитого корыта. Плакали твои десять тысяч баксов.
   - Рыдать не буду! - улыбнулся Холмский. - Во-первых, за счет Ширемырдина я съездил в интересные места, где никогда другим образом не побывал бы; в этих местах я, кстати, прекрасно успел отдохнуть и очень содержательно поговорил о жизни с приятным человеком. Во-вторых, я защитил этого невинного человека, а это немало и само по себе. В третьих, самое главное, у меня снова появилась вера в людей, если они еще способны на такие поступки. И, наконец, я все-таки получил за это дело бутылку довольно дорогого виски - этого всего не так уж и мало, Валерий, особенно если учесть, что все это было проделано всего за два дня!
   - Но мне-то ты расскажешь, где сейчас обретается исчезнувший бухгалтер? спросил я Холмского - Я сгораю от любопытства.
   - Охотно, если ты этого желаешь, - живо откликнулся Холмский. - Все указывало на то, что он должен был осесть на Полтавщине, в тех краях, где прошло его детство, где остались могилы его предков, а, возможно, и какая-то слабо доказуемая собственность. Но Серебряков прекрасно понимал, его будут разыскивать. И он стал искать другие варианты. И ему повезло. Отдыхая как-то на лавочке Тверского бульвара он познакомился с интересным человеком, Федором Ивановичем, который давно жил почти такой жизнью, о которой он стал мечтать. Выйдя на пенсию, Федор Иванович купил дом в деревеньке Агламазово, что под Старой Рязанью, завел там пчел, и на весь летний сезон уезжал туда, а зимовал в Москве.
   Они подружились; Федор Иванович неоднократно приглашал Серебрякова в гости, и когда настала пора решительных действий, Дмитрий Харитонович решил воспользоваться этим приглашением, и пожить у него лето, пока страсти по поводу его исчезновения окончательно не улягутся. А потом в его планах покупка дома под Полтавой и переезд в заветные края детства. Говорят, к старости нас всех тянет к своим истокам. Сам я еще не достиг такого возраста, поэтому могу судить только умозрительно.
   - Но как ты вычислил, где он сейчас находится, если сыщики Соколова не смогли этого сделать?
   - Ты же был со мной во время квартиры бухгалтера во время ее осмотра и видел то же самое, что и я.
   - Быть то был, но все равно не понял, как это тебе удалось.
   - Я вычислил, потому что искал нечто подобное. Во-первых, на настенном календаре в кухне я заметил несколько обведенных кружком дат с ничего не значащей пометкой "ФИ!". Но это мало что дало - то ли это Федор Иванович, то ли Ферапонт Илларионович, а, может быть, Фитнесс Индастриез какая-нибудь? И вообще, имеет ли это отношение к нашему делу, - было непонятно.
   Во-вторых, увидев его фотографию с дедом на пасеке, которую ты мне показывал, я подумал, что Дмитрий Харитонович мог интересоваться разведением пчел, и стал искать на его книжных полках что-нибудь в этом направлении. Таких книг не было, как потом выяснилось, именно их он и забрал с собой. Зато нашлась книга о румынской разведке "Сигурнца", с автографом "Из книг Ф.И. Антонова". Таким образом, загадочный ФИ стал приобретать материальные черты. Хотя опять таки, все это было под сомнением, что Ф.И.Антонов - тот самый "ФИ!". Книга была издана Рязанским областным издательством "Печатник". Зная, что у Дмитрия Харитоновича прекрасный автомобиль, я решил посмотреть атлас автомобильных дорог Рязанской области в надежде найти там какие-нибудь особые отметки. Поскольку автомобиль исчезнувшего был на месте, в своем гараже, атлас ему также не понадобился.
   - Кстати, почему он не уехал на автомобиле?
   - Автомобиль найти гораздо легче, чем человека, даже если ему сменить номера. Зачем тогда было скрываться? Так об атласе. Атлас я нашел довольно быстро, и обнаружил в нем обведенное карандашом местечко Агламазово. Ясно, что обвел он его не случайно. К счастью, обозначенное место оказалось единственным в атласе, иначе у меня были бы большие проблемы. И это все, что мне удалось выудить на квартире. Этим же вечером я решил съездить в это Агламазово, потому что больше у меня все равно ничего не было. Мне повезло - это было стопроцентное попадание. А Дмитрия Харитоновича с Федором Ивановичем я отыскал мгновенно: не много людей в Агламазово держат свою пасеку. Федор Иванович оказался старым разведчиком, и в книге проходил фигурантом, вот поэтому он эту книгу подарил Дмитрию Харитоновичу, своему близкому другу.
   - Прямо настоящая детективная история! - в восхищении сказал я. - Это мне напоминает ходьбу по топкому болоту, в котором только местный абориген своим опытным глазом, по каким-то одному ему известным приметам, видит скрытые под водой кочки и может проложить верный путь. Это надо обладать твоей наблюдательностью и твоей способностью к логическим умозаключениям, чтобы по столь незначительным фактикам отыскать нужную нить в том хаотическом клубке информации, каким является любая жилая квартира.
   - Не буду скромничать - у меня выдающиеся способности! - шутливо подбоченился Холмский. - А в данном случае была еще и большая доля везения, которая просто ускорила процесс поиска. Если бы везения не было - я мог бы просто не уложиться в отведенный мне срок в два дня.
   Но главное мое везение было не в этом, а в том, что я познакомился с удивительными людьми. Пчеловодством Федор Иванович занимается серьезно, изучая труды классиков и отцов основателей. Цитата одного из них, Петра Прокоповича, жившего в своем имении под Черниговом лет двести назад, висит у него над рабочим столом. Она настолько восхитительна, что я ее переписал и сейчас не могу удержаться, чтобы ее не зачитать:
   "Пчеловодство - благороднейшее занятие для мыслящих людей. Благовидность существования пчел, любопытнейшие в них явления, отличная изящность их произведений, легкое и приятное малоделие при их содержании и управлении и значительный доход ими доставляемый, без отягощения других, - все сие должно привлекать каждого хозяина к пчеловодству и возбуждать желание завести пчел".
   - Мощно сказано! Так, что мне самому захотелось заниматься пчелами!
   - А, то-то!
   - Все это, действительно, интересно, и мы с тобой еще поговорим об этом. А сейчас меня томит еще один вопрос: а зачем, все-таки, он выбросил свои домашние тапки?
   - Во-первых, они уже отслужили свое; а, во-вторых, это был символический жест - так он прощался со своей старой жизнью, в которой цена за этот мягкий домашний уют была слишком для него высока, и уходил к жизни новой, с пчелами в цветущем саду.