Куваев О
Берег принцессы Люськи
О. Куваев
Берег принцессы Люськи
Утром я просыпаюсь от Лехиных чертыха.ний. В палатке темно, и я могу разглядеть только белый глазок лампочки на рации и скрюченную фигуру возле нее. Рация у нас старенькая, еще военных лет. Я знаю, что надо лежать тихо-тихо, иначе Леха будет здорово злиться.
Дробь ключа кончилась, белый глазок потух. Можно закурить. Сейчас Леха передаст мне директивы начальства и всякие экспедиционные сплетни и новости. - Ну как?
- Питание совсем село, - устало отвечает Леха. - Мыши и то громчешебуршат. Кое-как одну телеграмму принял.
Он протягивает мне листок. Я вылезаю из палатки и с трудом разбираю торопливые каракули: "Вывезите поселка направленного вам специалиста-ботаника точка Князев". Князев - это начальник. Спросонок ничего не понимаю. - А зачем нам этот ботаник?
Леха пожимает плечами. Он сидит у входа в палатку в одних трусах и дрожит.
- Кстати, могу сообщить, что это девица. Симпатичная. Базовский радист отстучал по секрету.
- На это у вашего брата питания хватает, - машинально ехидничаю я.
В самом деле, непонятно. У нас крохотный отрядик из трех человек и ясная задача, далекая от ботаники так же, как, скажем, от балета. Мы мотаемся на вельботе вдоль берега Чукотского моря и занимаемся своим делом стратиграфией морских четвертичных отложений. Можно, конечно, протянуть мысль о всеобщей связи наук, но...
Я смотрю на Леху. В волосах у Лехи запутались пучки оленьей шерсти от спального мешка, он совсем посинел от холода и терпеливо ждет результата размышлений. Такому только и не хватает женского общества.
- Да-а, загадки эфира. Может, ты перепутал, может, не нам ботаника? - с надеждой спрашиваю я. - Да уберись ты в палатку, посинел весь, как утопленник!
"Ей-богу, удар судьбы, - думаю я. - У нас железный мужской коллектив. Зачем нам -четвертый лишний? Тем более симпатичная девица. Дуэли устраивать? "
Погода явно портится. На западе, над губой Нольде, небо в рваных переходах от темного к совершенно белому. Северо-западный ветер несет влажный холод, запах йода и тоскливые крики чаек. Я думаю о Мишке Бороде. Его нет уже третий день. В одиночку бродит он по августовской тундре, спотыкается на кочках, обходит ржавые и плоские, как блин, тундровые озера. Отчаянные вопли гагар будят его по ночам. А ведь здесь даже медведи есть. Кто знает, к чему может привести мрачный медвежий юмор?
Тем временем Леха успел сготовить уху. Сегодня его очередь. Уха съедена. Мы лежим на спинах. Ветер уносит сладковатый махорочный дым.
- Нельзя ехать в поселок, пока Борода не вернулся.
- О величайший из геологических начальников! - Леха щекочет мне живот травинкой.
- Мы и так технику безопасности не соблюдаем. Нешто можно ходить в маршрут в одиночку?..
- О великий мандарин тундры, - вкрадчиво гнусит Леха. - Шейх Чукотского моря, Иван Шалды-Баба.
- Сам ты Шалды-Баба. Можешь не подлизываться. Спирта не будет. Осталось по стопке на Мишкин день рождения.
- Ну что ты, шейх? - в голосе Лехи искреннее негодование. - Поедем в поселок. Несчастная девушка ждет нас. Она сидит на катерном причале и смотрит в море. Она ждет нашу шхуну с черными парусами. Я же думаю только о Мишкином счастье. - При чем тут Мишка?
- А вот при том, о великий... - Леха вдруг начинает неудержимо смеяться.
Глядя на него, я тоже не могу не улыбнуться, Из кустика рядом с палаткой вылетает знакомая птаха и начинает возбужденно прыгать по веткам. "Что случилось, что случилось?" - озабоченно чирикает птаха.
С трудом я узнаю, в чем дело. Оказывается, Леха все же дурачил меня. Он кое-что знает о ботаничке.
Этой весной в бухте Провидения параллельно с нами базировалась партия Академии наук. В кино Мишка познакомился с девушкой из этой партии. Она собирала типовой гербарий северной Чукотки и сильно интересовалась морским побережьем. Мишка шутя пригласил ее к нам и растолковал, как приехать, наобещал при этом сорок коробов, наболтал о помощи, удобствах, о тесном содружестве геологии и ботаники. А через день мы отправились к месту нашей работы. В общем, сплошная глупость. Только такое великовозрастное дитятко, как наш Миша, может отмачивать подобные шутки.
Перед тем как уйти в маршрут, он по секрету предупредил Леху. И уж конечно, просил его подлизаться ко мне.
"Плыть или не плыть? Своей работы хватает. Только вчера вернулись из маршрута", - думаю я.
- Никудышный руководитель! - в голосе у Лехи негодующий пафос. - Ты не думаешь о личном счастье своих подчиненных. Может, этот ботаник для Мишки та самая, которая единственная, которая с первого взгляда... Леха умолкает. Театрально вытирает пот с лица. Нам бы отдохнуть до обеда, потом обработать записи. Страшно важно, что принесет Борода. Он должен добраться до холмов Нгаунако. Холмы за нашей территорией, но только там мы можем окончательно убедиться, что в четвертичное время трансгрессия не заходила значительно на юг. По рисункам, по отшлифованным галькам, по окаменевшей ряби древних волн мы лепим хронологию былых времен, и где-то в ее середине пройдет драгоценная полоса золотоносных отложений. Нам нельзя ошибаться, нам нельзя поместить ее ни раньше, ни позднее, потому что по нашей схеме будут искать другие.
"Что случилось, что случилось?" - по-прежнему заботится птаха. Милое пернатое чудо! Ну как я тебе растолкую про этих двух двадцатипятилетних балбесов? Я не знаю, как будет правильно, но плыть надо. Черт его знает, может, это на самом деле для нашего Бороды "та самая единственная"?
Голос Лехи гремит репродуктором: шейх Чукотского моря и его верный друг Леха совершат прогулку на собственной яхте и заодно сделают благородное дело.
Наша "прогулочная яхта" - это десятки раз латаный и перелатаный вельбот.
У мотора загадочное зарубежное происхождение. Ребята говорят, что зверь-двигатель шведский, я же, чтобы не быть беспринципной амебой, утверждаю его южноамериканское происхождение. Во всяком слу-чае, он старше всех нас троих, вместе взятых. Мы очень любим наш мотор, любим боевые шрамы на корпусе, расхлябанный джазовый стук его цилиндров, самодельный винт и задорный медный блеск головок.
Бороде оставляем записку. Темная стоячая вода реки Ионивеем, в устье которой мы стоим, выводит нас в море. Холодно, светлые солнечные брызги взлетают над носом. Вельбот танцует вместе с темными накатами волн, вой мотора отмечает ритм танца. А может быть, мы стоим на месте, а танцуют низкие, уходящие от нас берега? Нахалюги чайки борются с ветром, а сами косят глазом: чем бы поживиться. Две нерпы всплывают вблизи. У нерп грустные, загадочные глаза. Наверное, они очень много знают о чайках, о рыбах, о том, что раньше было в Чукотском море, но не могут рассказать нам. От этого им грустно. Покружившись, нерпы исчезают, безнадежно махнув хвостом.
На правах шейха я лежу на носу вельбота. В кухлянке тепло. Леха на руле. У него морской прищур, мокрое лицо.
- Брошу я вас с Мишкой, - бубнит Леха, - уплыву на остров Врангеля. Буду жить простой и здоровой жизнью предков.
- Ну и сиди на своем острове.
В поселке нас знает каждая собака в буквальном смысле слова.
Редкие катера забредают сюда летом, и новые люди здесь очень заметны.
К деревянному катерному причалу подходят первые любопытные. Как всегда, впереди дядя Костя, пекарь, один из самых добродушнейших на земле стариков. Мы привязываем вельбот и тут же на берегу делаем перекур.
Неторопливо греет чукотское солнце, у самой воды возятся несколько чукчат, все, как на подбор, в одинаковых крохотных кухлянках, где-то тюкают топоры. На земле оленеводов и охотников царит мир.
Мы толкуем о ходе рыбы, о "копытке" в одном из дальних стад. Конечно, нам хочется поскорее посмотреть на Мишкиного ботаника, но мы не выдаем своего нетерпения.
- А вас тут девушка одна ждала, - говорит дядя Костя,- Улетела сегодня. - Как улетела? - дуэтом спрашиваем мы. - Так, улетела. Вертолет тут был из ледовой разведки. Уговорила. Они сначала на Шмидта зайдут, потом к вам...
- Улетела, - кивают нам знакомые чукчи. - Сегодня улетела, - попыхивает трубочкой старина Пыныч.
- Улетела, улетела, - гомонят на берегу ребятишки в кухлянках.
Наверное, вид у нас здорово обескураженный, потому что каждая морщинка на лице дяди Кости начинает выражать участливое сожаление. Прохладный ветер с моря гоняет папиросные дымки.
Эта история начинает меня злить. Мы мрачно бредем на почту, потом в магазин. По дороге приходится раскланиваться направо и налево. Ребятишки бесхитростно повторяют нам историю про вертолет, девушку и пилотов. Делать нечего, надо плыть обратно.
Двигатель угрожающе пропускает такты. На всякий случай держимся поближе к берегу. Светлые волны хлещут камни по щекам.
- Черт бы побрал эту девицу! Наверняка какой-нибудь крокодил в юбке. Почему?
- Красивых в экспедицию не загонишь. Есть такой объективный закон природы. А если попадет, так и в тундру с пудрой. Видал. Знаю.
Мы упражняемся в шутках насчет любви с первого взгляда. Видимо, живности в Чукотском море не нравятся наши речи: нерп нет, чаек тоже. Ветер резвится не на шутку. Страшновато. Как-то там Мишка? По вечерам о товарищах думаешь чаще и теплее.
За проливом Лонга светлеет небо, значит, там льды.
В самом устье Ионивеем мотор заглох. Стемнело, и, выгребая, мы немного ошиблись и наскочили на мель. Пару раз вельбот стукнуло днищем, несколько ведер воды заплеснуло в лодку. Мы вымокли и разозлились. Пока мы гребли вверх к палатке, стало и вовсе темно.
У палатки горит костер. Возле костра двое. У меня легчает на сердце значит. Мишка вернулся. Пришел наш шалопутный Борода точно в срок. Не поломал ноги на кочках, в мерзлотных трещинах у озер, не случился у него приступ аппендицита, не встретились медведи с мрачным юмором - пришел Мишка. Теперь нам наплевать, кто там второй, пусть даже крокодил в юбке.
Идем усталые, мокрые и злые. Палатка и кусок тундры возле нее давно уже считаются нашим домом. Леха бормочет поговорку о татарине. Но через минуту мы уже забываем о поговорках и вообще о многом забываем.
Вид у Мишки обычный. Рыжая борода лезет в вырез кухлянки, голова поросла свинячьим ворсом. Нос картошкой, лицо чуть опухло от морских и тундровых ветров.
Но рядом с Мишкой сидит и смотрит нам навстречу чудо природы.
У этого чуда кругловатое лицо, пикантно вздернутый носик, и еще у чуда есть глаза... Бывают голубые глаза-озера, бывают темные глаза-колодцы, бывают глаза-пропасти. У данного чуда природы совершенно определенно глаза-пропасти. Вероятно, мы с Лехой немного ошалели. Мы машинально проделываем традиционный ритуал знакомства.
- Вы же, наверное, есть хотите? - заторопилась она. - Я тут не теряла времени даром. Знаменитый черепаховый суп из свиной тушенки.
- Да нет... Мы недавно обедали... Но вообще-то можно, - смущенно врет Леха.
Я не узнаю своих парней. А чудо природы, которое зовут Люсей, как будто ничего не замечает.
- Вы, как бесстрашные викинги, появляетесь ночью в штормовую погоду. А я думала, что придется одной хозяйничать. Миша пришел полчаса назад. Жаль, что я не смогла плыть на вашей шхуне.
Викинги... Шхуна... А я-то думал, что только мы утешаемся этой романтической чепухой.
Суп по всем правилам завернут в спальный мешок. Даже чашки - о боже! вымыты. Нет, такое только в книгах. Я слышу тихий стон Мишки. Рядом с кастрюлей стоит бутылка вина. - Айгешат! - стонет Мишка. - Это для знакомства.
- Мадемуазель, - склоняет голову Леха. - В этих ватных штанах мне трудно походить на герцога, но позвольте поцеловать вам руку. В знак уважения. У вас экспедиционная душа - это высокий дар.
Люся приседает в реверансе, Леха целует ей руку и вдруг кидается в темноту. Через минуту он возвращается. В руке у Лехи тундровая незабудка есть такой крохотный голубой цветок. Мы знаем, где Леха взял ее. Незабудка, наверное, единственная во всей округе, росла возле тропинки, по которой мы ходили к лодке. Я не знаю, как объяснить этот биологический феномен, но, верьте слову, незабудка цвела в середине августа и была такая же крохотная и такая же голубая, как и те, что цветут в июне. Мы очень ею дорожили.
- Вот, - сказал Леха, - я думаю, братва на меня не обидится. Братва молча выразила согласие. Вино мы пили столовой ложкой. Люся наливала каждому по очереди. Незабудку она приколола к свитеру на груди.
- Сегодня я ваша королева, - говорит она. -" Я одариваю вас своими милостями. Возвращайте только ложку.
- Люся, ты нарушаешь объективный закон природы, - бормочет Мишка. - При твоей внешности и так здорово знать психологию таких бродяг, как мы, - это просто чудо.
- Сегодня мне все говорят комплименты. Один пилот сказал, что у меня настоящие голливудские губы. А я ему ответила, что он опоздал с комплиментом : голливудские губы нынче не носят. - А как ты ухитрилась попасть на вертолет? - Очень просто Я умею сочетать очарование с ледяной вежливостью. Вы свои, вам можно открыть этот секрет.
Не знаю уж, что там она умеет сочетать, но вот создавать настоящую обстановку эта девчонка умеет.
И в самом деле, все обычно, и все как-то иначе. Возможно, несколько ложек портвейна слегка затуманили нам головы, потому что мы уже несколько месяцев и близко не видали ничего спиртного. Костер горит ровно и жарко, как и положено гореть порядочному костру. Исхоженная нашими ногами чукотская тундра тихо смотрит из темноты, только со стороны моря идет легкий обычный гул да сонно вскрикивают на озерах птицы. По-домашнему похлопывает за спиной палаточный брезент.
В бутылке еще чуть меньше половины, но нам жаль трогать вино, потому что оно как-то напоминает о друзьях, книгах и многом другом. Мы толкуем обо всем сразу.
- А жаль, что у нас есть радиосвязь. Представляете, парни, возвращаешься на базу и вдруг узнаешь, что целая куча народу уже бегает сейчас по Венере и шлет оттуда веселые радиограммы.
- Или узнаешь: новейший электронный анализатор обнаружил ошибки в наших расчетах.
- Не ехидничай, Леха, - перебиваю я, - и впрямь у нас как-то атрофируется чувство удивления. Наверное, первому смешному паровозику люди удивлялись гораздо больше, чем удивятся, когда и на самом деле попадут на Марс.
- Я бы хотела жить в те времена, когда открывали материки и острова. Тогда чувства были гораздо непосредственнее и проще. Хочу, чтобы какой-нибудь остров носил мое имя. Это же обидно: в космос можно, а чтобы в честь тебя был назван хоть плохонький островок, нельзя.
- Острова называли в честь королев. Ты же сегодня наша умная и добрая королева. Хочешь, мы назовем этот берег твоим именем? - Правда? Это можно?
Не знаю, почему это так, но сегодня все можно. Глухо посапывает сзади нас тундра, звезды тихо ухмыляются, глядя на трех ошалелых парней. Тонконогая загадочная девушка сидит вместе с ними. Она прижала колени к подбородку и смотрит на костер.
Леха тащит доску от консервного ящика. - Только я не хочу быть королевой. Королевы всегда бывают старые. - Хорошо, мы назовем тебя принцессой. - А ребята нашего курса зовут меня просто Люськой.
- Отлично, ты будешь принцесса Люська. Леха выводит на доске крупными четкими буквами: "Берег принцессы Люськи. 15 августа 1959 года". - Ну вот, все как в Антарктиде. - Жаль, что это понарошку. Но все равно, ребята, для нас это будет мой берег. Берег моего имени. - Это точно!
Мы толкуем о работе. Люсе для диплома необходимо сделать несколько ботанических разрезов по долине какой-нибудь реки бассейна Чукотского моря. Тогда диплом, как она сказала, будет "железный", и кроме того, это важно не только для диплома. Мы слушаем с удовольствием, хотя ничего не понимаем в ботанике.
Миша Борода заговорил было о плоской галечке на холмах Нгаунако, куда нам стоит завтра пойти, и как здорово нам может насолить эта галечка перевернуть всю схему. Но Люся слушала уже через силу. Надо было ложиться спать. Мы вытащили свои мешки из палатки - палатка у нас одна. С моря тянуло сыростью, но дождя не было, и мы могли отлично выспаться на улице, положив под мешки телогрейки: оленья шерсть очень сильно впитывает влагу.
- Холодно, - доносится из палатки. И снова, как дружное опереточное трио, мы выдергиваем телогрейки из-под мешков. Они так же дружно летят в палатку. В палатке еще пошуршало и стало тихо. Мы улеглись на землю.
- Ребята, а вы мне завтра поможете? - сонным голосом спрашивает Люся.
Мы делаем вид, что спим. Наверное, она не слышала, что завтра нам позарез надо в маршрут.
Конечно, на следующий день мы не пошли ни в какой маршрут. С самого утра мы почувствовали себя безгласными подданными нашей принцессы, дощечка, воткнутая у костра, напоминала об этом. Идем делать геоботанический разрез. На секретном совещании мы пришли к выводу, что глупо и непорядочно лишать человека "железного" диплома из-за пары маршрутных дней. Их мы наверстаем.
Мы пересекаем долину Ионивеем и через определенные интервалы "берем квадраты". На этих квадратах Люся отбирает травку и ягель, меряет мощность дернового слоя, даже считает число кочек на квадратном метре. Через несколько часов, у нас уже появилась специализация: я считаю кочки, Леха "прислуга за все", Миша Борода - главный пахарь.
На долю принцессы остается общее руководство. - Так, Борода, давай эту травку сюда. - Шеф, как там ведут себя кочки? - Лексей, точи карандаш. Давненько мы не работали с таким азартом. На обратном пути мы позволяем себе покопаться в своем южноамериканском любимце.
- Как думает Люся, в каком царстве было сделало это чудо техники? спросил между делом Леха.
- В Англии, - незамедлительно следует ответ. - Ладно, Борода, мы прощаем тебе принцессу, - говорим мы вечером, когда остаемся одни. - Мы даже благословим ваш брак. - Бросьте вы, хватит!
- А что это ты, рыжий, мнешься? Даже краснеешь?
- Мне неловко говорить об этом, но, знаете, Люся просила помочь ей сделать еще пару разрезов километров за десять-пятнадцать отсюда. И снова сидим у костра. Светло и тихо. - Это не вертолет? - вдруг, прислушиваясь, спрашивает Люся. Мы слушаем. Похоже, что где-то гудит огромный шмель.
- Нет. Вертолет не так. Па-па-па-па! - изображает Леха, как должен, по его мнению, шуметь вертолет.
Мишка молчит. Он все время молчит при Люсе. Уж не влюбился ли он на самом деле? Вроде бы непохоже. Мишка - железный малый. Его призвание геология. Впрочем, возможно, и стоит полюбить такую девушку, как Люся.
Та знакомая птаха, что прилетает к нам каждый вечер, вдруг разражается в глубине своего куста отчаянной веселой трелью. Люся берет камень и швыряет его в куст. Птица умолкает, а Люся продолжает слушать далекий гул мотора. Может быть, она снова ждет этих пилотов, покоренных комплексом очарования и ледяной вежливости? Только мне не нравится, когда кидают камнями в знакомых птах.
- Миша, а почему тебя зовут Борода-Всегда-В-Маршруте? - вдруг спрашивает Люся. - Под Джека Лондона работаете? Время-Не-Ждет, Борода-В-Марш-руте.
- Это они, - кивает на нас смущенный Мишка. - Скучно быть все время в маршруте... Одичать ведь можно.
- Скучно, когда неинтересно. А для Мишки геология главное, - выступаю я на его защиту.
Люся сидит, зябко закутавшись в исполосованную "молниями" куртку, и думает, очевидно, о чем-то своем, очень далеком. Может быть, она сейчас на университетской набережной, среди модно одетых остроумных ребят.
- Можно ведь быть доктором наук и быть дикарем в музыке, дикарем в других науках. Так оно и бывает, - говорит Люся.
- Азарт нужен, - говорит тихо Леха. - Если у тебя есть азарт вообще, а не одна страсть к своей науке, дикарем не будешь.
- Наш век - век специализаций. Кандидат наук по гайкам, кандидат по шайбам и кандидат по болтам, на которые надевают эти гайки и шайбы. Наукой гореть сейчас не стоит, потому что, ей-богу, вы, ребята, не решите, в чем ваше призвание - в гайках или шайбах. - В технике.
Чем-то странным веет сегодня от принцессы. Или я к ней придираюсь?
- А ваш вельбот что: шхуна или корвет? - вдруг спрашивает принцесса. Я немного теряюсь.
- Шхуна! Корвет - корабль военный. - Шхуна! Знаете, кто вы? Хотите, я всех троих
посвящу в сан рыцарей тундры?
Люся снимает с Мишкиного пояса финку и по очереди стукает нас по плечу. Она стоит на коленях в узких брюках и свитере. Я замечаю, что у Люськи очень-очень тонкая талия. Мы с Лехой отводим глаза в сторону. Мишка смотрит ей в лицо.
- Ребята, - делает она неожиданный переход, - так вы сделаете мне два разреза вверх по течению?
- Давай я один их сделаю, - обращается ко мне Мишка. - За пару дней управлюсь, а вы пока в маршрут.
Но у нас нет двухдневных маршрутов. Мишка - мой друг, но в то же время я ведь начальник отряда.
- Ладно, старик. Сделаем все втроем. Только потом... Сам понимаешь.
- Ой, спасибо! - хлопает Люська в ладоши. - Значит, так: два разреза. Седьмой и пятнадцатый километры от устья. Как делать, вы уже знаете. А я этим временем займусь описанием прибрежной.
- Зачем спешка-гонка? - спрашивает Леха. - Пойдем с нами.
"Набери побольше материала для своего "железного" диплома", - говорит Мишка всем своим видом.
- В Москву очень хочется, - смеется Люська. - Я забыла сказать вам, что эти летчики обещали залететь за мной через пару дней. Так вот почему она слушала вертолет!
- Брось ты, Люся, этот вертолет, - говорю я. - Вертолеты будут. Но такой тундры, такого августа больше не будет. И таких подданных у тебя, принцесса, не будет. Люся серьезно слушает.
Мы уходим чуть свет. Позавтракаем на месте. Люся еще спит. Мишка немного замешкался. Он нагоняет нас, как лось, перемахивая через кочки. В рюкзаках непривычное ботаническое снаряжение. Молчит Леха, молчу я, только Мишка весело посвистывает.
...Мы устали, как упряжные собаки. То ли работа непривычна, то ли просто ее много. Рвем травку - это тебе на диплом, Люся! Считаем-пересчитываем кочки - это за то, что у Мишки, кажется, закружилась голова. Считаем шаги - это за то, что встретилась тебе девушка, так же, как и ты, понимающая романтику. Что ж, поработаем!
Теплый воздух, запах нагретой травы идет от кочек. Долина реки благодатным, устланным разной растительностью ложем убегает на юг к горам. И сами эти привычные чукотские горы сегодня как бы покачиваются, приплясывают в воздушном мареве, радуясь жизни. Благостно и неторопливо катится по небу неяркое августовское солнце. Оно, как добрый неназойливый друг, греет, но не мешает. И мы под этим солнцем-приятелем, как три букашки-работяги, бродим, согнув спины, собираем земную травку.
Мы сделали все как надо. В рюкзаках приятная трудовая тяжесть. Оказывается, когда сделано даже чужое дело, все равно приятно. В чьем-то дипломе, в чьей-то науке будет доля и твоего труда. Долой узость специализации!
У палатки тихо. Наверное, наша принцесса работает на берегу.
- Трудяга, - говорит Леха и... замолкает. Мы смотрим туда же, куда и он. В центре выжженной костром площадки, на расщепленной палке стоит дощечка, на которой Лехиной рукой выведено: "Берег принцессы Люськи". В щели палки торчит записка. Мишка быстро берет ее, потом протягивает нам. "Рыцари тундры, - читаем мы. - К сожалению, вертолет прилетел на день раньше. Он идет прямо в Провидения. Для меня это очень удобно. Диплом не диссертация, напишу без этих разрезов. А может быть, вы привезете их в Москву? Пока. Принцесса Люська".
Я смотрю на Мишку. Он берет рюкзак за уголки и медленно вытряхивает гербарий прямо на землю. Он молчит. Леха рывком опустошает свой рюкзак, подходит к дощечке, заносит сапог, и "Берег принцессы Люськи" летит в сторону.
- Зря ты, Леха, - спокойным голосом говорит Борода, - на свете Люсек тыщи. Есть и другие. - И крепко втыкает дощечку на место.
Птаха в кустике вдруг тихонько пискает и взлетает на самую верхушку. Она качается на тонкой веточке и косит на нас черным блестящим глазом. У птахи желтая грудь и невзрачные серые крылья.
- Это что, канарейка? - спрашивает Леха. Мы молчим.
Берег принцессы Люськи
Утром я просыпаюсь от Лехиных чертыха.ний. В палатке темно, и я могу разглядеть только белый глазок лампочки на рации и скрюченную фигуру возле нее. Рация у нас старенькая, еще военных лет. Я знаю, что надо лежать тихо-тихо, иначе Леха будет здорово злиться.
Дробь ключа кончилась, белый глазок потух. Можно закурить. Сейчас Леха передаст мне директивы начальства и всякие экспедиционные сплетни и новости. - Ну как?
- Питание совсем село, - устало отвечает Леха. - Мыши и то громчешебуршат. Кое-как одну телеграмму принял.
Он протягивает мне листок. Я вылезаю из палатки и с трудом разбираю торопливые каракули: "Вывезите поселка направленного вам специалиста-ботаника точка Князев". Князев - это начальник. Спросонок ничего не понимаю. - А зачем нам этот ботаник?
Леха пожимает плечами. Он сидит у входа в палатку в одних трусах и дрожит.
- Кстати, могу сообщить, что это девица. Симпатичная. Базовский радист отстучал по секрету.
- На это у вашего брата питания хватает, - машинально ехидничаю я.
В самом деле, непонятно. У нас крохотный отрядик из трех человек и ясная задача, далекая от ботаники так же, как, скажем, от балета. Мы мотаемся на вельботе вдоль берега Чукотского моря и занимаемся своим делом стратиграфией морских четвертичных отложений. Можно, конечно, протянуть мысль о всеобщей связи наук, но...
Я смотрю на Леху. В волосах у Лехи запутались пучки оленьей шерсти от спального мешка, он совсем посинел от холода и терпеливо ждет результата размышлений. Такому только и не хватает женского общества.
- Да-а, загадки эфира. Может, ты перепутал, может, не нам ботаника? - с надеждой спрашиваю я. - Да уберись ты в палатку, посинел весь, как утопленник!
"Ей-богу, удар судьбы, - думаю я. - У нас железный мужской коллектив. Зачем нам -четвертый лишний? Тем более симпатичная девица. Дуэли устраивать? "
Погода явно портится. На западе, над губой Нольде, небо в рваных переходах от темного к совершенно белому. Северо-западный ветер несет влажный холод, запах йода и тоскливые крики чаек. Я думаю о Мишке Бороде. Его нет уже третий день. В одиночку бродит он по августовской тундре, спотыкается на кочках, обходит ржавые и плоские, как блин, тундровые озера. Отчаянные вопли гагар будят его по ночам. А ведь здесь даже медведи есть. Кто знает, к чему может привести мрачный медвежий юмор?
Тем временем Леха успел сготовить уху. Сегодня его очередь. Уха съедена. Мы лежим на спинах. Ветер уносит сладковатый махорочный дым.
- Нельзя ехать в поселок, пока Борода не вернулся.
- О величайший из геологических начальников! - Леха щекочет мне живот травинкой.
- Мы и так технику безопасности не соблюдаем. Нешто можно ходить в маршрут в одиночку?..
- О великий мандарин тундры, - вкрадчиво гнусит Леха. - Шейх Чукотского моря, Иван Шалды-Баба.
- Сам ты Шалды-Баба. Можешь не подлизываться. Спирта не будет. Осталось по стопке на Мишкин день рождения.
- Ну что ты, шейх? - в голосе Лехи искреннее негодование. - Поедем в поселок. Несчастная девушка ждет нас. Она сидит на катерном причале и смотрит в море. Она ждет нашу шхуну с черными парусами. Я же думаю только о Мишкином счастье. - При чем тут Мишка?
- А вот при том, о великий... - Леха вдруг начинает неудержимо смеяться.
Глядя на него, я тоже не могу не улыбнуться, Из кустика рядом с палаткой вылетает знакомая птаха и начинает возбужденно прыгать по веткам. "Что случилось, что случилось?" - озабоченно чирикает птаха.
С трудом я узнаю, в чем дело. Оказывается, Леха все же дурачил меня. Он кое-что знает о ботаничке.
Этой весной в бухте Провидения параллельно с нами базировалась партия Академии наук. В кино Мишка познакомился с девушкой из этой партии. Она собирала типовой гербарий северной Чукотки и сильно интересовалась морским побережьем. Мишка шутя пригласил ее к нам и растолковал, как приехать, наобещал при этом сорок коробов, наболтал о помощи, удобствах, о тесном содружестве геологии и ботаники. А через день мы отправились к месту нашей работы. В общем, сплошная глупость. Только такое великовозрастное дитятко, как наш Миша, может отмачивать подобные шутки.
Перед тем как уйти в маршрут, он по секрету предупредил Леху. И уж конечно, просил его подлизаться ко мне.
"Плыть или не плыть? Своей работы хватает. Только вчера вернулись из маршрута", - думаю я.
- Никудышный руководитель! - в голосе у Лехи негодующий пафос. - Ты не думаешь о личном счастье своих подчиненных. Может, этот ботаник для Мишки та самая, которая единственная, которая с первого взгляда... Леха умолкает. Театрально вытирает пот с лица. Нам бы отдохнуть до обеда, потом обработать записи. Страшно важно, что принесет Борода. Он должен добраться до холмов Нгаунако. Холмы за нашей территорией, но только там мы можем окончательно убедиться, что в четвертичное время трансгрессия не заходила значительно на юг. По рисункам, по отшлифованным галькам, по окаменевшей ряби древних волн мы лепим хронологию былых времен, и где-то в ее середине пройдет драгоценная полоса золотоносных отложений. Нам нельзя ошибаться, нам нельзя поместить ее ни раньше, ни позднее, потому что по нашей схеме будут искать другие.
"Что случилось, что случилось?" - по-прежнему заботится птаха. Милое пернатое чудо! Ну как я тебе растолкую про этих двух двадцатипятилетних балбесов? Я не знаю, как будет правильно, но плыть надо. Черт его знает, может, это на самом деле для нашего Бороды "та самая единственная"?
Голос Лехи гремит репродуктором: шейх Чукотского моря и его верный друг Леха совершат прогулку на собственной яхте и заодно сделают благородное дело.
Наша "прогулочная яхта" - это десятки раз латаный и перелатаный вельбот.
У мотора загадочное зарубежное происхождение. Ребята говорят, что зверь-двигатель шведский, я же, чтобы не быть беспринципной амебой, утверждаю его южноамериканское происхождение. Во всяком слу-чае, он старше всех нас троих, вместе взятых. Мы очень любим наш мотор, любим боевые шрамы на корпусе, расхлябанный джазовый стук его цилиндров, самодельный винт и задорный медный блеск головок.
Бороде оставляем записку. Темная стоячая вода реки Ионивеем, в устье которой мы стоим, выводит нас в море. Холодно, светлые солнечные брызги взлетают над носом. Вельбот танцует вместе с темными накатами волн, вой мотора отмечает ритм танца. А может быть, мы стоим на месте, а танцуют низкие, уходящие от нас берега? Нахалюги чайки борются с ветром, а сами косят глазом: чем бы поживиться. Две нерпы всплывают вблизи. У нерп грустные, загадочные глаза. Наверное, они очень много знают о чайках, о рыбах, о том, что раньше было в Чукотском море, но не могут рассказать нам. От этого им грустно. Покружившись, нерпы исчезают, безнадежно махнув хвостом.
На правах шейха я лежу на носу вельбота. В кухлянке тепло. Леха на руле. У него морской прищур, мокрое лицо.
- Брошу я вас с Мишкой, - бубнит Леха, - уплыву на остров Врангеля. Буду жить простой и здоровой жизнью предков.
- Ну и сиди на своем острове.
В поселке нас знает каждая собака в буквальном смысле слова.
Редкие катера забредают сюда летом, и новые люди здесь очень заметны.
К деревянному катерному причалу подходят первые любопытные. Как всегда, впереди дядя Костя, пекарь, один из самых добродушнейших на земле стариков. Мы привязываем вельбот и тут же на берегу делаем перекур.
Неторопливо греет чукотское солнце, у самой воды возятся несколько чукчат, все, как на подбор, в одинаковых крохотных кухлянках, где-то тюкают топоры. На земле оленеводов и охотников царит мир.
Мы толкуем о ходе рыбы, о "копытке" в одном из дальних стад. Конечно, нам хочется поскорее посмотреть на Мишкиного ботаника, но мы не выдаем своего нетерпения.
- А вас тут девушка одна ждала, - говорит дядя Костя,- Улетела сегодня. - Как улетела? - дуэтом спрашиваем мы. - Так, улетела. Вертолет тут был из ледовой разведки. Уговорила. Они сначала на Шмидта зайдут, потом к вам...
- Улетела, - кивают нам знакомые чукчи. - Сегодня улетела, - попыхивает трубочкой старина Пыныч.
- Улетела, улетела, - гомонят на берегу ребятишки в кухлянках.
Наверное, вид у нас здорово обескураженный, потому что каждая морщинка на лице дяди Кости начинает выражать участливое сожаление. Прохладный ветер с моря гоняет папиросные дымки.
Эта история начинает меня злить. Мы мрачно бредем на почту, потом в магазин. По дороге приходится раскланиваться направо и налево. Ребятишки бесхитростно повторяют нам историю про вертолет, девушку и пилотов. Делать нечего, надо плыть обратно.
Двигатель угрожающе пропускает такты. На всякий случай держимся поближе к берегу. Светлые волны хлещут камни по щекам.
- Черт бы побрал эту девицу! Наверняка какой-нибудь крокодил в юбке. Почему?
- Красивых в экспедицию не загонишь. Есть такой объективный закон природы. А если попадет, так и в тундру с пудрой. Видал. Знаю.
Мы упражняемся в шутках насчет любви с первого взгляда. Видимо, живности в Чукотском море не нравятся наши речи: нерп нет, чаек тоже. Ветер резвится не на шутку. Страшновато. Как-то там Мишка? По вечерам о товарищах думаешь чаще и теплее.
За проливом Лонга светлеет небо, значит, там льды.
В самом устье Ионивеем мотор заглох. Стемнело, и, выгребая, мы немного ошиблись и наскочили на мель. Пару раз вельбот стукнуло днищем, несколько ведер воды заплеснуло в лодку. Мы вымокли и разозлились. Пока мы гребли вверх к палатке, стало и вовсе темно.
У палатки горит костер. Возле костра двое. У меня легчает на сердце значит. Мишка вернулся. Пришел наш шалопутный Борода точно в срок. Не поломал ноги на кочках, в мерзлотных трещинах у озер, не случился у него приступ аппендицита, не встретились медведи с мрачным юмором - пришел Мишка. Теперь нам наплевать, кто там второй, пусть даже крокодил в юбке.
Идем усталые, мокрые и злые. Палатка и кусок тундры возле нее давно уже считаются нашим домом. Леха бормочет поговорку о татарине. Но через минуту мы уже забываем о поговорках и вообще о многом забываем.
Вид у Мишки обычный. Рыжая борода лезет в вырез кухлянки, голова поросла свинячьим ворсом. Нос картошкой, лицо чуть опухло от морских и тундровых ветров.
Но рядом с Мишкой сидит и смотрит нам навстречу чудо природы.
У этого чуда кругловатое лицо, пикантно вздернутый носик, и еще у чуда есть глаза... Бывают голубые глаза-озера, бывают темные глаза-колодцы, бывают глаза-пропасти. У данного чуда природы совершенно определенно глаза-пропасти. Вероятно, мы с Лехой немного ошалели. Мы машинально проделываем традиционный ритуал знакомства.
- Вы же, наверное, есть хотите? - заторопилась она. - Я тут не теряла времени даром. Знаменитый черепаховый суп из свиной тушенки.
- Да нет... Мы недавно обедали... Но вообще-то можно, - смущенно врет Леха.
Я не узнаю своих парней. А чудо природы, которое зовут Люсей, как будто ничего не замечает.
- Вы, как бесстрашные викинги, появляетесь ночью в штормовую погоду. А я думала, что придется одной хозяйничать. Миша пришел полчаса назад. Жаль, что я не смогла плыть на вашей шхуне.
Викинги... Шхуна... А я-то думал, что только мы утешаемся этой романтической чепухой.
Суп по всем правилам завернут в спальный мешок. Даже чашки - о боже! вымыты. Нет, такое только в книгах. Я слышу тихий стон Мишки. Рядом с кастрюлей стоит бутылка вина. - Айгешат! - стонет Мишка. - Это для знакомства.
- Мадемуазель, - склоняет голову Леха. - В этих ватных штанах мне трудно походить на герцога, но позвольте поцеловать вам руку. В знак уважения. У вас экспедиционная душа - это высокий дар.
Люся приседает в реверансе, Леха целует ей руку и вдруг кидается в темноту. Через минуту он возвращается. В руке у Лехи тундровая незабудка есть такой крохотный голубой цветок. Мы знаем, где Леха взял ее. Незабудка, наверное, единственная во всей округе, росла возле тропинки, по которой мы ходили к лодке. Я не знаю, как объяснить этот биологический феномен, но, верьте слову, незабудка цвела в середине августа и была такая же крохотная и такая же голубая, как и те, что цветут в июне. Мы очень ею дорожили.
- Вот, - сказал Леха, - я думаю, братва на меня не обидится. Братва молча выразила согласие. Вино мы пили столовой ложкой. Люся наливала каждому по очереди. Незабудку она приколола к свитеру на груди.
- Сегодня я ваша королева, - говорит она. -" Я одариваю вас своими милостями. Возвращайте только ложку.
- Люся, ты нарушаешь объективный закон природы, - бормочет Мишка. - При твоей внешности и так здорово знать психологию таких бродяг, как мы, - это просто чудо.
- Сегодня мне все говорят комплименты. Один пилот сказал, что у меня настоящие голливудские губы. А я ему ответила, что он опоздал с комплиментом : голливудские губы нынче не носят. - А как ты ухитрилась попасть на вертолет? - Очень просто Я умею сочетать очарование с ледяной вежливостью. Вы свои, вам можно открыть этот секрет.
Не знаю уж, что там она умеет сочетать, но вот создавать настоящую обстановку эта девчонка умеет.
И в самом деле, все обычно, и все как-то иначе. Возможно, несколько ложек портвейна слегка затуманили нам головы, потому что мы уже несколько месяцев и близко не видали ничего спиртного. Костер горит ровно и жарко, как и положено гореть порядочному костру. Исхоженная нашими ногами чукотская тундра тихо смотрит из темноты, только со стороны моря идет легкий обычный гул да сонно вскрикивают на озерах птицы. По-домашнему похлопывает за спиной палаточный брезент.
В бутылке еще чуть меньше половины, но нам жаль трогать вино, потому что оно как-то напоминает о друзьях, книгах и многом другом. Мы толкуем обо всем сразу.
- А жаль, что у нас есть радиосвязь. Представляете, парни, возвращаешься на базу и вдруг узнаешь, что целая куча народу уже бегает сейчас по Венере и шлет оттуда веселые радиограммы.
- Или узнаешь: новейший электронный анализатор обнаружил ошибки в наших расчетах.
- Не ехидничай, Леха, - перебиваю я, - и впрямь у нас как-то атрофируется чувство удивления. Наверное, первому смешному паровозику люди удивлялись гораздо больше, чем удивятся, когда и на самом деле попадут на Марс.
- Я бы хотела жить в те времена, когда открывали материки и острова. Тогда чувства были гораздо непосредственнее и проще. Хочу, чтобы какой-нибудь остров носил мое имя. Это же обидно: в космос можно, а чтобы в честь тебя был назван хоть плохонький островок, нельзя.
- Острова называли в честь королев. Ты же сегодня наша умная и добрая королева. Хочешь, мы назовем этот берег твоим именем? - Правда? Это можно?
Не знаю, почему это так, но сегодня все можно. Глухо посапывает сзади нас тундра, звезды тихо ухмыляются, глядя на трех ошалелых парней. Тонконогая загадочная девушка сидит вместе с ними. Она прижала колени к подбородку и смотрит на костер.
Леха тащит доску от консервного ящика. - Только я не хочу быть королевой. Королевы всегда бывают старые. - Хорошо, мы назовем тебя принцессой. - А ребята нашего курса зовут меня просто Люськой.
- Отлично, ты будешь принцесса Люська. Леха выводит на доске крупными четкими буквами: "Берег принцессы Люськи. 15 августа 1959 года". - Ну вот, все как в Антарктиде. - Жаль, что это понарошку. Но все равно, ребята, для нас это будет мой берег. Берег моего имени. - Это точно!
Мы толкуем о работе. Люсе для диплома необходимо сделать несколько ботанических разрезов по долине какой-нибудь реки бассейна Чукотского моря. Тогда диплом, как она сказала, будет "железный", и кроме того, это важно не только для диплома. Мы слушаем с удовольствием, хотя ничего не понимаем в ботанике.
Миша Борода заговорил было о плоской галечке на холмах Нгаунако, куда нам стоит завтра пойти, и как здорово нам может насолить эта галечка перевернуть всю схему. Но Люся слушала уже через силу. Надо было ложиться спать. Мы вытащили свои мешки из палатки - палатка у нас одна. С моря тянуло сыростью, но дождя не было, и мы могли отлично выспаться на улице, положив под мешки телогрейки: оленья шерсть очень сильно впитывает влагу.
- Холодно, - доносится из палатки. И снова, как дружное опереточное трио, мы выдергиваем телогрейки из-под мешков. Они так же дружно летят в палатку. В палатке еще пошуршало и стало тихо. Мы улеглись на землю.
- Ребята, а вы мне завтра поможете? - сонным голосом спрашивает Люся.
Мы делаем вид, что спим. Наверное, она не слышала, что завтра нам позарез надо в маршрут.
Конечно, на следующий день мы не пошли ни в какой маршрут. С самого утра мы почувствовали себя безгласными подданными нашей принцессы, дощечка, воткнутая у костра, напоминала об этом. Идем делать геоботанический разрез. На секретном совещании мы пришли к выводу, что глупо и непорядочно лишать человека "железного" диплома из-за пары маршрутных дней. Их мы наверстаем.
Мы пересекаем долину Ионивеем и через определенные интервалы "берем квадраты". На этих квадратах Люся отбирает травку и ягель, меряет мощность дернового слоя, даже считает число кочек на квадратном метре. Через несколько часов, у нас уже появилась специализация: я считаю кочки, Леха "прислуга за все", Миша Борода - главный пахарь.
На долю принцессы остается общее руководство. - Так, Борода, давай эту травку сюда. - Шеф, как там ведут себя кочки? - Лексей, точи карандаш. Давненько мы не работали с таким азартом. На обратном пути мы позволяем себе покопаться в своем южноамериканском любимце.
- Как думает Люся, в каком царстве было сделало это чудо техники? спросил между делом Леха.
- В Англии, - незамедлительно следует ответ. - Ладно, Борода, мы прощаем тебе принцессу, - говорим мы вечером, когда остаемся одни. - Мы даже благословим ваш брак. - Бросьте вы, хватит!
- А что это ты, рыжий, мнешься? Даже краснеешь?
- Мне неловко говорить об этом, но, знаете, Люся просила помочь ей сделать еще пару разрезов километров за десять-пятнадцать отсюда. И снова сидим у костра. Светло и тихо. - Это не вертолет? - вдруг, прислушиваясь, спрашивает Люся. Мы слушаем. Похоже, что где-то гудит огромный шмель.
- Нет. Вертолет не так. Па-па-па-па! - изображает Леха, как должен, по его мнению, шуметь вертолет.
Мишка молчит. Он все время молчит при Люсе. Уж не влюбился ли он на самом деле? Вроде бы непохоже. Мишка - железный малый. Его призвание геология. Впрочем, возможно, и стоит полюбить такую девушку, как Люся.
Та знакомая птаха, что прилетает к нам каждый вечер, вдруг разражается в глубине своего куста отчаянной веселой трелью. Люся берет камень и швыряет его в куст. Птица умолкает, а Люся продолжает слушать далекий гул мотора. Может быть, она снова ждет этих пилотов, покоренных комплексом очарования и ледяной вежливости? Только мне не нравится, когда кидают камнями в знакомых птах.
- Миша, а почему тебя зовут Борода-Всегда-В-Маршруте? - вдруг спрашивает Люся. - Под Джека Лондона работаете? Время-Не-Ждет, Борода-В-Марш-руте.
- Это они, - кивает на нас смущенный Мишка. - Скучно быть все время в маршруте... Одичать ведь можно.
- Скучно, когда неинтересно. А для Мишки геология главное, - выступаю я на его защиту.
Люся сидит, зябко закутавшись в исполосованную "молниями" куртку, и думает, очевидно, о чем-то своем, очень далеком. Может быть, она сейчас на университетской набережной, среди модно одетых остроумных ребят.
- Можно ведь быть доктором наук и быть дикарем в музыке, дикарем в других науках. Так оно и бывает, - говорит Люся.
- Азарт нужен, - говорит тихо Леха. - Если у тебя есть азарт вообще, а не одна страсть к своей науке, дикарем не будешь.
- Наш век - век специализаций. Кандидат наук по гайкам, кандидат по шайбам и кандидат по болтам, на которые надевают эти гайки и шайбы. Наукой гореть сейчас не стоит, потому что, ей-богу, вы, ребята, не решите, в чем ваше призвание - в гайках или шайбах. - В технике.
Чем-то странным веет сегодня от принцессы. Или я к ней придираюсь?
- А ваш вельбот что: шхуна или корвет? - вдруг спрашивает принцесса. Я немного теряюсь.
- Шхуна! Корвет - корабль военный. - Шхуна! Знаете, кто вы? Хотите, я всех троих
посвящу в сан рыцарей тундры?
Люся снимает с Мишкиного пояса финку и по очереди стукает нас по плечу. Она стоит на коленях в узких брюках и свитере. Я замечаю, что у Люськи очень-очень тонкая талия. Мы с Лехой отводим глаза в сторону. Мишка смотрит ей в лицо.
- Ребята, - делает она неожиданный переход, - так вы сделаете мне два разреза вверх по течению?
- Давай я один их сделаю, - обращается ко мне Мишка. - За пару дней управлюсь, а вы пока в маршрут.
Но у нас нет двухдневных маршрутов. Мишка - мой друг, но в то же время я ведь начальник отряда.
- Ладно, старик. Сделаем все втроем. Только потом... Сам понимаешь.
- Ой, спасибо! - хлопает Люська в ладоши. - Значит, так: два разреза. Седьмой и пятнадцатый километры от устья. Как делать, вы уже знаете. А я этим временем займусь описанием прибрежной.
- Зачем спешка-гонка? - спрашивает Леха. - Пойдем с нами.
"Набери побольше материала для своего "железного" диплома", - говорит Мишка всем своим видом.
- В Москву очень хочется, - смеется Люська. - Я забыла сказать вам, что эти летчики обещали залететь за мной через пару дней. Так вот почему она слушала вертолет!
- Брось ты, Люся, этот вертолет, - говорю я. - Вертолеты будут. Но такой тундры, такого августа больше не будет. И таких подданных у тебя, принцесса, не будет. Люся серьезно слушает.
Мы уходим чуть свет. Позавтракаем на месте. Люся еще спит. Мишка немного замешкался. Он нагоняет нас, как лось, перемахивая через кочки. В рюкзаках непривычное ботаническое снаряжение. Молчит Леха, молчу я, только Мишка весело посвистывает.
...Мы устали, как упряжные собаки. То ли работа непривычна, то ли просто ее много. Рвем травку - это тебе на диплом, Люся! Считаем-пересчитываем кочки - это за то, что у Мишки, кажется, закружилась голова. Считаем шаги - это за то, что встретилась тебе девушка, так же, как и ты, понимающая романтику. Что ж, поработаем!
Теплый воздух, запах нагретой травы идет от кочек. Долина реки благодатным, устланным разной растительностью ложем убегает на юг к горам. И сами эти привычные чукотские горы сегодня как бы покачиваются, приплясывают в воздушном мареве, радуясь жизни. Благостно и неторопливо катится по небу неяркое августовское солнце. Оно, как добрый неназойливый друг, греет, но не мешает. И мы под этим солнцем-приятелем, как три букашки-работяги, бродим, согнув спины, собираем земную травку.
Мы сделали все как надо. В рюкзаках приятная трудовая тяжесть. Оказывается, когда сделано даже чужое дело, все равно приятно. В чьем-то дипломе, в чьей-то науке будет доля и твоего труда. Долой узость специализации!
У палатки тихо. Наверное, наша принцесса работает на берегу.
- Трудяга, - говорит Леха и... замолкает. Мы смотрим туда же, куда и он. В центре выжженной костром площадки, на расщепленной палке стоит дощечка, на которой Лехиной рукой выведено: "Берег принцессы Люськи". В щели палки торчит записка. Мишка быстро берет ее, потом протягивает нам. "Рыцари тундры, - читаем мы. - К сожалению, вертолет прилетел на день раньше. Он идет прямо в Провидения. Для меня это очень удобно. Диплом не диссертация, напишу без этих разрезов. А может быть, вы привезете их в Москву? Пока. Принцесса Люська".
Я смотрю на Мишку. Он берет рюкзак за уголки и медленно вытряхивает гербарий прямо на землю. Он молчит. Леха рывком опустошает свой рюкзак, подходит к дощечке, заносит сапог, и "Берег принцессы Люськи" летит в сторону.
- Зря ты, Леха, - спокойным голосом говорит Борода, - на свете Люсек тыщи. Есть и другие. - И крепко втыкает дощечку на место.
Птаха в кустике вдруг тихонько пискает и взлетает на самую верхушку. Она качается на тонкой веточке и косит на нас черным блестящим глазом. У птахи желтая грудь и невзрачные серые крылья.
- Это что, канарейка? - спрашивает Леха. Мы молчим.