Кузьменко Павел. Мундиаль

   А я был мел и незаметен, младший Паоло Малатеста, возжелавший жену брата своего. И доли наши качались на весах Его.
   Неукротимый Джанчотто Малатеста, чья песня "Мой родимый город Римини, не забуду твово имени" девять месяцев кряду держала первую строчку в хит-параде студии "Глобус", выступил свидетелем на суде по иску Ата-Вальпы к Франциско Писарро, где доказал полную неподкупность Робеспьера, казненного рыцаря революции. И еще чего только не успел натворить Джанчотто Малатеста, разыскиваемый всеми и не ожидаемый никем. Это он организовал побег Нельсона Манделы с недоступного острова-тюрьмы в пятницу. Это он подложил бомбу в мавзолей Герострата, причем от взрыва никто, включая покойного, не пострадал. Это он поставил свечку за упокой души Нерона.
   - У тебя такой брат! - укоряли меня черные карбонарии с горящими очами, вечно толпящиеся на вокзале в Дубулти в ожидании электричек на Пезаро.
   - Где твой муж? - ласково обхаживали мою подозреваемую Франческу толпы репортеров и любителей автографов из бюро графологической экспертизы.
   А мы с нею честно смотрели друг другу в глаза и утопали в этих купелях любви.
   Я вспоминал эти глаза и сквозь слезы шел дальше и дальше, шел снова и еще по этому воспаленному бесконечному городу "Боже, - думал я, - зачем мне, одинокому, эта непрерывная тоска непроизошедшей утраты? Боже, зачем мне это бескрайнее счастье?" "А затем, а затем, - отвечал я сам себе.. "
   - Месье, - остановил меня какой-то месье, - как проити на Пляс-де-Тулон?
   - Туда, - махнул я в сторону Пляс-де-Ватерлоо.
   - Мерси боку, месье.
   "А затем, - продолжил я автоответ, - что только ради этого твоего счастья, ради этой твоей любви-страдания да еще ради этих горькорастворимых в тебе людей ты и живешь. И не умираешь." "А что им я?" Это был очень трудный вопрос, заданный самому себе.
   - Мужик, мужик, - подскочил ко мне какой-то мужик, - дай скорее чего-нибудь: руку, рубль, добрый совет, два рубля. Скорее только, а то не могу...
   - Я бы отдал тебе, брат, самое дорогое, что у меня есть - хоругвь спаса, глаз моей возлюбленной Франчески да...
   - Да к черту твою Франческу! Тут душа горит, понимаешь, а на сто грамм ни у кого не допросишься, ети их мать, спасители хреновы...
   "А что им я?" - продолжил я свой трудный внутренний диалог, переходя вброд улицу уж какую-то вовсе неизвестную. "Помощник? Судья? Воспитатель? Нет, не-ет. Я один из них. Я такой же, как они. Я второй, сто второй, тысяча второй раз явился сюда, чтобы никуда не уходить. Как никуда и не уходил".
   - Вот видишь, какой дядя страшный идет, - пугала чокнутая нянька сопливого карапуза, высовывающегося между геранями из окна. - Напился, какой-то веник на голову надел и идет, ничего не видит. Вот кашу есть не будешь, таким же станешь.
   И малыш испугался подобной перспективы до смерти.
   Не помню дальше, что там еще было. Куда меня вело, куда меня несло предназначение. Улицы, дома, вестибюли, гербоносные двери, судилище.
   Судья, высший и грозный, весь в седых буклях поднялся и зачитал обвинительное заключение: "Обвиняемая Дарья Николаевна Салтыкова. 1729 года рождения. Негритянка. Уроженка Калькутты. Из семьи потомственных разнорабочих. Обвиняется в том, что систематически с 1748 по 1764 годы истязала своих крепостных девок после непосильного труда на барщине кнутобитием, иглоукалыванием, грудеотрезанием, а также заставляла зимой купаться в проруби, оставляя потом замерзать в глухой степи. Таким образом ею умерщвлено 38 девушек. Далее 23 августа 1765 года посредством шантажа и угроз ею был угнан самолет, совершавший рейс Нью-Амстердам - Амстердам с детьми, больными полиомиелитом. После отказа летчиков выполнить требования террористки Салтыковой был взорван воздушный корабль над Атлантическим океаном. Далее. 3 октября 1770 года ею был задушен в ванной величайший гуманист современности Жан-Жак Руссо. И наконец в течение 1773 года в подпольной лаборатории поместья Салтыковой ею был изготовлен и распространен по всей Земле вирус синдрома приобретенного иммунного дефицита.
   Таким образом обвинение налицо. Ваше слово, господа присяжные заседатели".
   И все почему-то обернулись на меня. Тысячи лиц с надеждой смотрели в мою сторону. В зале застыло ожидание. Я долго молчал, не в силах выдавить сурового приговора. Даже отвратительная, погрязшая в преступлениях, косматая, как смерть, Дарья ждала, точно неуверенная в своей судьбе. И я срывающимся голосом сказал:
   - Я люблю тебя, Салтычиха. Гладко выбритые щеки милиционера напомнили ему груди его жены. А.Скаландис "Три бутылки коньяка" А тогда, тогда на тихом итальянском курорте Дубулти под мерный фон отдыхающего моря, под треск благоуханных поленьев в камине участники Средиземноморского собора пророков и прорицателей сидели, бодрствовали, несмотря на поздний час, и говорили о будущем.
   Утонченный и усталый от волнений дня насущного великий Антонио да Силента, рассматривая сквозь хрустальный бокал водки свои туфли с серебряными пряжками на конце длинных ног, задумчиво изрек:
   - Я думаю, мы переживем сей момент истории.
   - Я тоже заметил, - поддержал его Базилио деи Лацци, - что многим, грубо говоря, большинству обычно удается пережить.
   Долговязый знаменитый пророк из Андалузии Алехандро де Кукумаррия со смаком закусил кусочком белорыбицы и деловито спросил:
   - Ребят, а кого-то, кажется, среди нас не хватает?
   - Хм, - улыбнулся в рыжую бороду Юлиус ван д?р Бур из Претории, конечно же Франчески да Римини и Паоло Малатеста.
   -- Я думаю, они плохо кончат, - перешла на новую тему, но тоже о будущем, Урудзуки Моваши, японская сторонница партеногенеза.
   - Они всегда хорошо кончают, - возразил ей волхв из Саарбрюккена Вольдемар де Вольф.
   А я шел темной дорогой интима. И рука моя снова преодолевала бархатный путь вниз по ее ждущему животу. И ее волшебные руки колдовали в моих чреслах. И каждый волосок отзывался на ее прикосновение. И всякое мое дыхание славило ее. "Любимый мой", - шепталось у нас. - "Любимая". Не было слышно ни шороха, могущего нам помешать, ни звона ножен, могущего отвратить ту минуту, когда мы вновь переплелись ногами. Я вошел языком в улыбку ее губ. Я вошел в нее всей нежной силой своего сладострастия. И так же нежно, так же бережно, так же не нарушая нашей великой гармонии, совсем нехолодный, очень острый, тоньше комариного жала клинок Джанчотто Малатеста вошел в мою кожу под левой лопаткой. С ровным нажимом, направляемый верной рукой, он лишь чуть царапнул ребро и легко погрузился в горячий, кипящий мир моего сердца. Она даже не заметила, что мои губы стали менее чутки. "Тебе хорошо, девочка, моя?" - "Мне так хорошо, так небольно. Я люблю. .."И я еще услышал как, словно поверхность сладкого персика, разошлась под сталью кожа ее божественной груди. Теплая жидкость, черная во тьме, разлилась по нашим животам, выплеснула из-за ключиц. Блаженство омыло наши тела. И когда шпага Джанчотто с треском вонзилась, пригвождая, через простыни в скрипнувший власяной матрас, нас уже там не было.
   Меж скалами, где вихрь благословенный
   Метет извечной страсти карнавал,
   Нас чей-то глас завистливо-смущенный
   Остановить полет из тьмы призвал
   Поэт, что высшего искал ответа
   На тот вопрос, что рок ему задал
   Нам восклицал, скрывая изумленье:
   "Паоло и Франческа, ради Света
   Скажите как вы молите спасенья?
   Я вижу, ваши лица полны счастьем.
   А на моем страданье разлученья.
   Но вы, во тьму несомые ненастьем
   Мне ж к светлой истине ведут пути.
   Но если б это было в вашей власти,
   Хотели б вы за мною вслед идти?"
   И я ответил: "Полное спасенье
   Мы обрели в сплетении сердец.
   Прощай, поэт нас вихря ждет движенье"
   И Данте пал как падает мертвец.
   (Паоло Малатеста "Обретенный рай" ( пер. М.Лозинского).