И повсюду — на айсбергах, на льдинах, на берегу — суетились потешные чёрно-белые фигурки, удивительно похожие на маленьких музыкантов во фраках.
   И я понял, что ветер затащил меня не на Север, но в такое место, где нисколько не теплее и не лучше.
   Я понял, что передо мной Антарктида — страна пингвинов. Я поёжился и сказал сам себе:
   — Ну вот, любитель путешествий! Ты удрал от полиции, вышел почти сухим из океана, но теперь погибнешь от холода и голода среди айсбергов и льдов.
   И тут мне вдруг послышалось: кто-то где-то кричит.
   Я привстал и увидел на волнах — нет-нет, не пингвина! — а живого-преживого капитана Коко!
   Я подумал, что с горя мне мерещится, ущипнул себя за ухо, но в открытом океане в самом деле кричал петух!
   Он плыл! Он из последних сил подгребал к сундуку.
   Я тоже чем попало — руками, ладонями, зонтом — стал грести навстречу, схватил петуха за гребень и втащил в сундук. И сразу понял, почему Коко не утонул.
   Он плыл… в калоше!
   Да, да! В огромной старой калоше из той самой пары, которую бабушка весной надевает на валенки. Калоша во время аварии выпала из сундука, петух забрался в неё и остался жив.
   Мы так радовались встрече, что даже забыли о своей беде. Но мы тут же дали друг другу слово никогда не загадывать и не отгадывать загадок на вахте. Особенно про осьминогов. И всегда быть начеку, чтобы опять где-нибудь не влопаться в неприятность.
   Но думаете, петух после этого посмирнел? Ничуть!
   Как только он увидел пингвинов, сразу засуетился, заволновался:
   — Смотри! Смотри! Там птицы! Там одни только птицы! Они приветствуют нас! — орал он с прежним азартом. — Смотри! Они машут нам крыльями! Ведь это же чудесно! Ведь это же… — И тут Коко так уставился на меня, будто в голову ему пришла гениальная мысль.
   Он пару мгновений беззвучно раскрывал клюв, потом выпалил:
   — Слушай! Ведь это Валяй-Форси! Я уверен — это Валяй-Форси! — И он так обрадовался, так запрыгал, что снова чуть не угодил за борт.
   — Дружище! — горланил он. — Одолжи мне свой городской костюм! Я так обтрепался за дорогу, что и птицам показаться стыдно. У меня, наверное, такой вид, что и куры не признают.
   Вид у петуха был действительно не из лучших: от холода гребень посинел, перья топорщились.
   Я не стал его расстраивать, а молча скинул пиджак и укутался шалью.
   Месье, капитан Коко, не теряя времени, начал готовиться к выходу на берег.
   Со дна сундука он выкопал и разложил перед собой все фантики от конфет, картонку с пуговицами, два обрывка бус и полдюжины старых значков. А потом, как будто примеряясь глянул на мои брюки… Но я быстренько затянул на себе пояс потуже, и петух стал наряжаться в то, что имел.
   Сначала он облачился в пиджак, подвернув и пришпилив булавками рукава и полы. Затем развесил на груди и животе значки, бусы, пуговицы и фантики.
   Издали вся эта мишура вполне смахивала на ордена бусы выглядели как цепочки от часов, и петух был очень доволен.
   А кончив наряжаться, он придирчиво осмотрел свои синие от холода лапы, вздохнул и произнёс:
   — Как жаль, что не захватили сапожный крем. Надо было бы почистить сапоги.
   Я расхохотался, но петух даже не взглянул на меня. Все его мысли были там, на берегу.

Глава восьмая
ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ИМПЕРАТОРСКИХ НАСЛЕДНИКОВ

   Высадка прошла удачно. Я нашёл спокойную бухточку и привязал сундук шпагатом к большому обломку льдины.
   Капитан ступил на берег первым. Важный, разодетый, разукрашенный, он направился прямо к пингвиньей толпе. И как только поравнялся с нею, залихватски крикнул:
   — Здорово, братцы! Привет вам, славные жители Валяй-Форси! А где же куры? Они что, стесняются меня?
   Пингвины удивлённо развели крыльями и уставились на петуха круглыми глазами.
   Конечно, человечьего языка они не понимали, а петух продолжал им хвастливо кричать:
   — Что же вы молчите, братцы? Разве вам не нравится мой генеральский мундир? — И повернулся так, что все украшения сверкнули, звякнули.
   С начищенных значков едва не сыпались искры.
   На снегу среди чёрно-белых птиц Коко полыхал, как маленький пожар. Наверное, он думал, что ошеломлённые пингвины застынут перед ним в глубочайшем поклоне.
   Но произошло совсем другое!
   Пингвины постояли-постояли, поглядели-поглядели, затем вдруг выстроились перед петухом в очередь, как перед ящиком с пирожками, и сделали то, чего не ожидал даже я…
   Они — тюк! тюк! тюк! — начали склёвывать с петушиной груди фальшивые ордена.
   Первый пингвин склюнул самый большой фантик-орден, проглотил и отошёл в сторону.
   Второй склюнул фантик поменьше, проглотил, постоял, склюнул на добавку значок и тоже отошёл в сторону.
   И так, друг за другом, не толкаясь, не спеша, пингвины клевали до тех пор, пока на длинном пиджаке петуха не осталось и бусинки.
   Петух стоял как вкопанный. Странный приём настолько его ошарашил, что он и одного разика не ворохнулся. И только в самом конце этой странной процедуры он не то прокаркал, не то прококовал:
   — Гр-р-р-р!
   Очевидно, он хотел крикнуть: «Гр-рабят!» — но от замешательства сбился с человечьего языка на птичий…
   И тут пингвины сразу его поняли!
   Они снова плотной толпой окружили Коко и, перебивая друг друга, взволнованно стали что-то по-птичьи говорить, говорить, говорить. А Коко тоже их понимал, тоже что-то им рассказывал, кивал то на меня, то на сундук, и пингвины поднимали крылья, будто вскрикивали: «Ах, какой страх! Какие вы бедняги!»
   В этом месте я должен сделать пояснение.
   Я должен предупредить: всё, что потом говорили пингвины, мне пересказывал капитан Коко. Сам я пингвинов не понимал. В своё время я плохо усвоил иностранные языки, а птичий не учил совсем. И поэтому заранее прошу: если в моём рассказе о пингвиньих делах что-то покажется неправдоподобным, то в этом виноват Коко, мой переводчик.
   А теперь продолжаю…
   Петух оживлённо толковал с пингвинами, а я стоял в сторонке на холодном ветру и терпеливо ждал, чем закончатся переговоры.
   Наконец птичий галдёж утих, пингвины, бережно поддерживая петуха под крылья, повалили всей толпой ко мне. Двое из них, самые рослые, вежливо кивнули носами и, как бы приглашая меня, показали на заснеженную, уходящую к небу скалу. Я принял приглашение и поплёлся вслед за птицами. Под скалой, между гранитными глыбами, оказался вход в уютную пещерку с песчаным полом. С потолка свисали прозрачные ледышки, но, по сравнению с берегом, здесь было теплее.
   Ветер сюда не проникал.
   Мы вошли в пещерку, а пингвины разом повернулись и вперевалочку побежали назад, к морю.
   — Сейчас будут угощать! — сказал Коко.
   — Откуда ты знаешь?
   — Я с ними об этом говорил!
   — А ещё о чём вы говорили? Почему они склевали твои ордена?
   — Об орденах мне пока ничего неизвестно. Спешил выяснить главное.
   — Что главное? — так и бросился я к петуху. — Как нам отсюда выбраться, да?
   — Ну не совсем это… Первым делом я узнал, нет ли поблизости городка Валяй-Форси, — самым серьёзным тоном ответил петух.
   И тут моё терпение лопнуло.
   — Петька! — закричал я. — Ты окончательно свихнулся на своём курином городке! Ты же прекрасно видишь, что мы вот-вот погибнем от холода, а сам тратишь драгоценное время на болтовню. О каком Форси может идти речь, когда кругом льды и снег? Снег и льды!
   — Вот и я тоже так подумал, когда узнал, что городка рядом нет, — ответил петух. — Ты зря кричишь. Выбраться мы сможем. Пингвины — отличные товарищи. Они скажут Синим Китам — и те выручат нас.
   — Каким Синим Китам? Синих Китов не бывает!
   — А вот и бывает!
   — А вот не бывает!
   — А раз не бывает, то и не надо! И я больше ничего тебе не скажу… — рассердился петух, и мы опять, как в пекарне, чуть не поссорились. Но на этот раз мирить нас было некому, и я сам себя взял в руки.
   — Прости, Коко! Я погорячился. Будем считать, что Синие Киты бывают. Так что же ты о них узнал?
   — А то узнал… — сердито пробурчал петух. — То узнал, что они дружат с пингвинами и приплывают по утрам сюда. И могут отвезти нас к тёплым берегам.
   Я запрыгал на одной ножке и закричал:
   — Ура! Да здравствуют Синие Киты! Да здравствуют пингвины!
   А капитан поправил меня:
   — Надо говорить не просто пингвины, а Императорские Пингвины.
   — Почему же императорские?
   — Почему да почему! Откуда я знаю? — ответил Коко и показал озябшей лапой на море.
   Там из воды на лёд выскакивали наши новые приятели — Императорские Пингвины.
   Каждый из них держал в клюве по крупной рыбине, и каждый тащил улов к нам. Рыбы оказалось так много, что мы с петухом вполне могли бы прокормиться не один год. Но ни я, ни петух сырую рыбу по-пингвиньи глотать не умели, а в пещере не было и огня. И мы поужинали только кренделями, подсунутыми в наш сундук умницей Пекарем.
   Хозяева, конечно, огорчились. Ведь они очень желали сделать для нас что-нибудь доброе.
   И вот, когда наступил вечер, когда мороз проник и в пещеру, они не пощадили своих чёрно-белых пиджачков, и каждый выдернул по три, а то и по четыре пушинки. Получилась целая пуховая, тёплая постель. В морозную ночь это отлично спасло нас.
   Более того, когда все ушли спать, с нами был оставлен самый сильный, самый надёжный Императорский Пингвин.
   Прежде чем уснуть, мы долго с ним разговаривали. Вернее, разговаривал Коко, а я слушал его пересказы.
   Первым делом мы поинтересовались, почему так неожиданно были сорваны с петуха его яркие украшения, и пингвин смущённо ответил:
   — Да! Я понимаю, вас удивляет наш невежливый поступок. Но, поверьте, это ошибка! И если бы вы знали историю Императорских Пингвинов, если бы знали, почему мы, пингвины, называемся императорскими, то сразу бы перестали обижаться на нас…
   — А мы и не обижаемся. Но историю услышать очень хотим. Это, наверное, интересно!
   — Интересно-то интересно, — вздохнул пингвин и осторожно выглянул из пещеры: не подслушивает ли кто? — Интересно-то интересно, да секретно! Но так и быть, я расскажу вам всё. Правда, история наша не записана нигде, и во всех подробностях её помнят лишь старые пингвины, но если им верить…
 
Если верить чудесам,
То Антарктикой когда-то
Правил честный император
По прозванью Только-Сам!
Очень вежлив,
Очень важен,
Соблюдая строгий тон,
В модном фраке цвета сажи
Выходил к вельможам он.
В ослепительной манишке
Император щеголял…
Но — и всё!
В другом излишка
Ни себе и ни сынишке
Он ни в чём не позволял.
И бездельничать не мог он!
Выйдут слуги по утрам
Снег расчистить за порогом —
Он кричит:
«Нет, нет! Я сам!»
На обед дворцовый повар
Тушит рыбное рагу —
Император вновь:
«Ну что вы!
Я кухарить сам могу!»
И спешит на побережье,
И, забыв про модный фрак,
Удит рыбу там прилежно,
Как совсем простой рыбак.
А потом на кухне гладит
Фрак горячим утюгом,
А потом шагает в садик
За наследником-сынком…
И, конечно, все вельможи
Возмущались:
«Это что же?
Господа! Ну как же так?
До чего правитель дожил!
Слуг нисколько не тревожит
Не иначе он дурак!
Нет,
С правителем таким
Жить мы больше не хотим!»
И вельможи
Ночью
Тайно
К императору вошли
И беднягу взяли в спальне
И на лёд поволокли.
Притащили,
Отыскали
Пострашнее глубину,
Раскачали
И сказали:
«Блямс!
Тони!
Иди ко дну!
Утопай в пучине… Вот как!
Нам не жаль тебя!»
Но… ах!
Император, словно пробка,
Всплыл в бушующих волнах!
Окунуться только рад он,
Рад поплавать между льдин —
Потому что император,
Этот чудный император,
Был, друзья мои,
Пин!
Гвин!
Настоящий,
Работящий
Чернохвостенький Пингвин!
 
   — Ну-у! Неужели пингвин! — обрадовался петух. — А что он сделал потом? Как рассчитался с вельможами?
   — Да рассчитываться и не пришлось. Вельможи так всполошились, так застучали от злости сапогами, что льдина треснула, и они — буль-буль! — друг за дружкой пошли на дно.
   — А император?
   — А император остался жить-поживать, рыбку ловить да сынка растить!
   — А потом?
   — Потом, когда у него появились внучата, каждому из них было дано прекрасное имя — Императорский Пингвин. В честь дедушки. Вот и вся наша история…
   — История — хоть куда! Но почему вы держите её в секрете?
   — Да просто потому, что нам неизвестно, все ли вельможи — ночные заговорщики потонули. Ведь если кто-то из них выплыл, то рано или поздно, а нам навредит. Мы очень этого боимся. Вот и с капитаном Коко вышла неприятность только потому, что его приняли за вельможу.
   — Какой я вельможа! — сразу встопорщился петух. — Я не менее честный, чем ваш работящий дедушка! А то, что ищу Валяй-Форси, так это ещё ничего не значит. Бездельничать там я не собираюсь. Погуляю денька три — и стану учить тамошних петухов собирать гусениц с капусты в огородах…
   Но Императорский Пингвин ещё раз извинился, и Коко утешился.
   А я пообещал, что никто их секретной истории не узнает; ну разве что ребятишки в Стране Моего Детства, а они-то пингвинов не обидят.
   И вот настало утро, а с ним приплыли Синие Киты. Они гулко шлёпали могучими хвостами, пыхтели, как пароходы, и были на самом деле синими.
   Один из китов сразу согласился доставить нас к берегам Самой Жаркой Страны.
   — Где-то там, — пропыхтел он, — плавает моя мама. Я давно хотел повидать её.
   И мы сразу подумали, какой величины должна быть у него эта мама, когда он сам-то не меньше хорошей баржи.
   Но, по правде говоря, нас это касалось не очень, и лишних вопросов киту мы задавать не стали, а немедленно принялись готовиться к новому путешествию.
   Размотав клубок шпагата, я сделал упряжь, похожую на громадную узду с поводьями. Узду я накинул на кита, а поводья привязал к сундуку.
   Кит из дырки во лбу выпустил фонтан, шевельнул хвостом, поводья натянулись — и мы отчалили от холодных, но гостеприимных берегов Антарктиды.
   Пингвины провожали нас до самых дальних айсбергов, а затем мы втроём вышли в пустынный, открытый океан.

Глава девятая
МАЛИНОВАЯ ЛОШАДЬ И САМАЯ ЖАРКАЯ СТРАНА

   Кто никогда не ездил на китах, тот много потерял! Если бы у меня была возможность, если бы я мог выбирать, то всегда-всегда путешествовал бы не на кораблях, не на лодках, а только на китах.
   Разумеется, если бы они сами на это согласились. Разумеется, если бы они сами пригласили меня, как это сделал наш Синий Кит.
   Плыть было замечательно.
   Океан на этот раз не рычал, не грохотал. Он словно бы призадумался над тем, что натворил вчера. Сундук вслед за китом мчался по океанской глади со скоростью быстроходной яхты. Из воды то и дело выскакивали пёстрые летучие рыбки. Они, как деревенские ласточки, проносились прямо над нашими головами. А навстречу по спокойной воде мчались крохотные, величиной с промокашку, кораблики. Это морские жители, велеллы, плыли на своих изумрудно-синих парусах. И мне очень захотелось что-нибудь весело спеть. Что-нибудь такое, что было бы не хуже песенок петушиных.
   И я запел:
 
Кто видел хоть однажды
Зелёного кота,
Малиновую лошадь
И синего кита?
Котов таких, конечно,
И сам я не встречал
И лошадь странной масти
Нигде не замечал!
Но синий кит, поверьте,
На самом деле есть!
Взаправду повстречаться
С ним выпала мне честь.
На берег Антарктиды
Я прибежал чуть свет,
Кит выглянул из моря
И крикнул мне: «Привет!»
Он пригласил: «Нырни-ка!
Водица — красота!»
А сам был синим-синим
От пасти до хвоста.
А сам
Всё сине море
Загородил собой,
Над ним легко взвивался
Фонтанчик голубой.
Нырять к морскому зверю
Не стал я с высоты,
Но всё ж таки поверил:
Есть синие киты!
Я всем теперь отвечу
И на другой вопрос:
Малиновая лошадь
Имеется всерьёз!
Она в лесной избушке
В малиннике живёт,
Малиновое сено
За столиком жуёт.
А рядышком на печке
Уснул зелёный кот,
Он ждёт со мною встречи
Во вторник через год.
Его щекочут мыши,
А он себе храпит:
Зелёному лентяю
Всё снимся я да кит!
 
   Мне казалось, что Коко засмеётся, подхватит песенку, но он почему-то совсем грустно произнёс:
   — Да, да… Если на свете живут синие киты, то, наверное, где-то живут-поживают и малиновые лошади, и зелёные коты. Но это ничуть не смешно.
   И петух вдруг заплакал.
   Я удивился:
   — Что с тобой? Уж не захворал ли ты морской болезнью?
   — Нет, я не захворал. Я ни капельки, Лёвушка, не захворал, но я вспомнил Страну Нашего Детства. Услышал про кота на печке, про лошадь в малиннике — и вспомнил…
   И петух опять завсхлипывал, и слезы катились даже по его шёлковой бородушке.
   — Не надо падать духом! — утешал я товарища. — Посмотри, как старается кит. Он скоро привезёт нас к берегам Самой Жаркой Страны, и там, может быть, мы увидим и Валяй-Форси.
   — Ах! Мне уже больше не хочется искать Валяй-Форси! Я хочу домой… — вздохнул петух и отвернулся. Он стыдился своих слез.
   Но я не упрекнул его. Я верил, что мой товарищ в пути не струсил, а плачет лишь из-за сильной усталости. Я и сам едва держался.
   Вот так, то грустя, то радуясь, мы плыли по океану к Самой Жаркой Стране. К Стране, у берегов которой плавала мамаша Синего Кита.
   И вот из-за горизонта выглянули далёкие пальмы, а под ними ярко зажелтела узенькая песчаная полоска.
   Наш океанский конь резко убавил ход и басом прогудел:
   — Ближе не могу-у! Слишком мелко! — И я снял упряжку с его могучей спины.
   — Спасибо, дорогой кит! Кланяйтесь вашей маме.
   — Непременно поклонюсь! А благодарить не стоит. Я даже и не заметил, что вы прокатились на мне, — ответил кит, и его синий хвост сразу исчез в синем океане.
   А мы немножко погребли зонтиком и вскоре высадились на берег. Там было не прохладней, чем в натопленной бане.
 
Там страусы в плавках,
А зебры в тельняшках,
И голый совсем
Бегемотик, бедняжка.
Ему бы
В жару бы
Мороженок пуд,
А нам бы
Воды газированной пруд!
Там даже слоны
От жары
Темнокожи,
А мы стали тоже
На уголь похожи.
Нам так припекает
Затылки и пятки,
Что в тень под кусты
Мы бежим без оглядки!
 
   Мы и впрямь на глазах друг у друга начали темнеть. И это было бы весело, если бы хоть кто-нибудь чего-нибудь дал нам попить! У меня от жажды свело губы, а петух распустил крылья и широко разинул клюв.
   Оттого, что рядом плескался океан, пить хотелось ещё больше.
   Мы попробовали глотнуть морской воды и выплюнули. Ведь океан до самого донышка был солёным. Таким солёным, словно в нём солили огурцы.
   — Охо-хо! Я умираю… — просипел петух, закрывая глаза.
   Я глянул на него, вздохнул и тоже прилёг рядом на горячую землю.
   — Подождите! Не умирайте! — вдруг послышалось сверху, и что-то шлёпнулось в жёсткую траву.
   Я вскочил.
   Около сундука лежал круглый кокосовый орех, а над нами на пальме сидел человек в зелёной жилетке, в зелёной панаме. На ногах, кроме полосатых носков, у него ничего не было. Зато внизу, под пальмой, стояли такие огромные, широченные сапожищи, что в каждом из них могли бы свободно уместиться и я и петух.
   Человек махнул нам панамой, крикнул: «Сейчас!» — и стал спускаться.
   А когда спустился до середины, оттолкнулся, прыгнул и попал обеими ногами в сапоги.
   — Вот здорово! — сказал Коко.
   — Как в цирке! — подтвердил я.
   Человек, приминая сапогами траву, подбежал, ловко срезал перочинным ножичком макушку ореха, сказал:
   — Пейте!
   Я глотнул прохладное кокосовое молоко — и мне сделалось лучше.
   Петух всунул в круглое отверстие всю голову, напился—и ему тоже стало хорошо.
   С виду незнакомец был не очень-то симпатичным. Подбородок зарос колючей щетиной, глазки маленькие, быстренькие, а нос краснее, чем спелый помидор. Но я подумал: «Неважно, кто как выглядит, а важно, кто как поступает. Этот человек дал нам попить — значит, он хороший!»
   Вслух я сказал:
   — Здравствуйте, дяденька! Благодарим за угощение.
   — Не стоит! Кушайте на здоровье! — ответил незнакомец.
   А потом спросил:
   — Кто вы такие? Куда путь держите? Расскажите о себе добряку Бену, а уж добряк Бен о вас, ей-ей, позаботится как следует!
   — Мы приплыли в сундуке. Мы ищем Валяй-Форси, куриную столицу, — поспешил объяснить петух, допивая последние капельки молока из кокосовой скорлупы.
   — Валяй-Форси? Ку-ри-ну-ю столицу? — переспросил Бен и тут же что-то начал прикидывать в уме. Его шустрые глазки так и забегали.
   И вдруг… он… сказал:
   — Слушайте! Так это же рядом! Это же рукой подать! Пускай петух идёт со мной, и через полчаса он будет в куриной столице. Его там ждут не дождутся.
   — Ура! Ура! Наконец-то! — как сумасшедший заорал Коко, подпрыгнул и ласково тюкнул клювом Бена в нос. Я тоже обрадовался, но и удивился:
   — А почему только петух? А почему вы меня не берёте? Бен вроде бы замялся, почесал затылок, но быстро ответил:
   — Видите ли… Понимаете ли… Поскольку Валяй-Форси— городок куриный, мальчишек туда не пускают. Мальчишки — народ ненадежный. Они… Они выдирают петушиные перья!
   — Ничего подобного! — возмутился я. — Не бывало случая, чтобы я выдирал петушиные перья.
   — Не бывало! — поддержал Коко. — Мы знакомы с детства, а перышки у меня все до единого целёхоньки!
   — И тем не менее, — стоял на своём Бен, — тем не менее мальчишку в городок не пустят. Со мной пойдёт только петух! Хотя постойте-ка… — И он опять принялся мигать, соображать.
   Соображал, соображал, наконец сказал:
   — Порядок! Придумал! Возьмём и тебя. Но не сразу. Сначала мы сходим с петухом одни, сначала расскажем там, что ты мальчишка ничего себе, для куриного населения не опасный. А как только тамошние жители согласятся, так мы за тобой и вернёмся. Ты сам-то согласен?
   Я не знал, что говорить: «да» или «нет», но петух принялся так меня уговаривать, так упрашивать, что я махнул рукой:
   — Ладно! Ежели в полдень вы вернётесь.
   — Вернёмся! Как не вернёмся! — уверил меня Бен, подхватил счастливого петуха на руки и припустил вдоль по берегу.
   Тут я крикнул:
   — Коко! Коко! Пиджак-то с орденами забыл надеть!
   Но петух даже не обернулся. Не обернулся и Бен.
   Я пожал плечами, уселся на сундук. Надо было набраться терпения, ждать, когда наступит полдень.
   Сидеть одному, да ещё чего-то дожидаться — не так уж просто. Тем более что сидел-то я ведь не в бабушкиной избе у окошечка, а в Самой Жаркой Стране, рядом с тропическим лесом. А из леса каждую минуту мог выйти лев или, хуже того, косматая обезьяна-горилла.
   Но сегодня, как видно, денёк был удачным для нас. Мне никто не угрожал. Поблизости бегали только мирные страусы. Они играли в прятки. Играли совсем как ребятишки: один отвернётся, остальные прячутся.
   Только вот прятались-то они смешно.
   Засунут голову в песок или траву и думают: их не найти! А хвосты наружу торчат. А голенастые лапы за версту видно.
   Глядя на бестолковых страусов, я вдоволь натешился, вдоволь насмеялся и почти не заметил, как время приблизилось к полудню. За мной никто не являлся. Тогда я решил искупаться в океане. Но только скинул трусы, вдалеке послышалось кудахтанье. Я вскочил на сундук.
   По берегу, подымая пыль столбом, мчался Коко.
   Я натянул трусы и подумал: «Не иначе за мной торопится петушище! Не иначе разрешение мне выхлопотал, и сейчас мы пойдём смотреть Валяй-Форси». А петух подскакал к сундуку, с разгона сделал круга три, наконец остановился и завопил:
   — Тащи сундук в лес! Мы, братец, опять влопались!
   Вид у петуха был такой, что я и спрашивать ничего не стал, схватил сундук за скобу, поволок в чащу. Петух изо всех сил подталкивал сундук сзади, причитал:
   — Вот так Валяй-Форси! Вот так городок! Задыхаясь от жары и тяжести, я прохрипел:
   — А что стряслось? Что? Ты же ходил туда с добряком Беном.
   — Скажешь тоже, ходил! Не ходил, а сидел у него в лапах! И никакой он не добряк, а самый заправский жулик. И Валяй-Форси не Валяй-Форси, а сарай с клетками…
   — Да ну! — так и сел я на колючую траву.
   — Вот тебе и ну! Бен заманивает в клетки птиц и отправляет их к Жабиану Усатому на службу. Он и меня в клетку сунул!
   — Оё-ёй! А как ты очутился здесь?
   — А меня спас какой-то мальчик. Бен ушёл к своим дружкам-разбойникам хвастаться добычей, а мальчик пробрался в сарай, выпустил птиц и шепнул мне: «Беги, петух, к товарищу, прячьте сундук в лесу и ждите меня…» Да вот он и сам!
   Кусты закачались, из их чащобы вышел смуглый курносый мальчик. В правой руке он держал пистолет, на ремне в ножнах у него висел солдатский штык. Я схватил зонтик и приготовился в случае чего защищаться.
   Но мальчик сунул пистолет в кобуру, протянул нам раскрытую ладонь и негромко сказал:
 
— Привет!
Меня зовут Дуду.
Я к вам на выручку иду.
Грустить не надо, я — ваш друг,
Спасу и вас,
И ваш сундук!
 
   — Ого! — обрадовался я. — Оказывается, не одни мы умеем складывать песенки. Очень приятно пожать твою руку. Дуду, и спасибо тебе за моего товарища. Но как ты узнал, что петух попал в западню?
   Дуду крепко тряхнул мою руку и ответил:
   — За этим Беном я слежу давно. Пока он вам плёл свои хитрые побасёнки, я сидел за пальмой. Я не выпалил в него только потому, что хотел узнать, где же он прячет краденых птиц. Но теперь и птицы на свободе, и петух здесь. Теперь вы можете вернуться в Страну Вашего Детства.
   Мы уставились на мальчика: