Страница:
Разве Венерина звезда
может не восходить,
хотя не видная,
за тучей,
каждый вечер?
Разве хвост Юнониной птицы,
хотя бы сложенный,
не носит на себе
все изумруды и сафиры Востока?
Моя любовь - проста и доверчива,
она неизбежна и потому спокойна.
Она не даст
тайных свиданий, лестниц и фонарей,
серенад и беглых разговоров на бале,
она чужда намеков и масок,
почти безмолвна;
она соединяет в себе
нежность брата,
верность друга
и страстность любовника,
каким же языком ей говорить?
Поэтому она молчит.
Она не романтична,
лишена милых прикрас,
прелестных побрякушек,
она бедна в своем богатстве,
потому что она полна.
Я знаю,
что это - не любовь юноши,
но ребенка - мужа
(может быть, старца).
Это так просто,
так мало,
(может быть - скучно?),
но это - весь я.
Разве можно хвалить человека
за то, что он дышит,
движется, смотрит?
От другой любви мне осталась
черная ревность,
но она бессильна,
когда я знаю,
что ничто
ни она,
ни даже Вы сами
не может нас разделить.
Это так просто,
как пить, когда жаждешь,
не правда ли?
3
Бывают мгновенья,
когда не требуешь последних ласк,
а радостно сидеть,
обнявшись крепко,
крепко прижавшись друг к другу.
И тогда все равно,
что будет,
что исполнится,
что не удастся.
Сердце
(не дрянное, прямое, родное мужское сердце)
близко бьется,
так успокоительно,
так надежно,
как тиканье часов в темноте,
и говорит:
"Все хорошо,
все спокойно,
все стоит на своем месте".
Твои руки и грудь
нежны, оттого что молоды,
но сильны и надежны;
твои глаза
доверчивы, правдивы,
не обманчивы,
и я знаю,
что мои и твои поцелуи
одинаковы,
неприторны,
достойны друг друга,
зачем же тогда целовать?
Сидеть, как потерпевшим кораблекрушение,
как сиротам,
как верным друзьям,
единственным,
у которых нет никого, кроме них,
в целом мире;
сидеть,
обнявшись крепко,
крепко прижавшись друг к другу!..
сердце
близко бьется
успокоительно,
как часы в темноте,
а голос
густой и нежный,
как голос старшего брата,
шепчет:
"Успокойтесь:
все хорошо,
спокойно,
надежно,
когда вы вместе".
4
Как странно,
что твои ноги ходят
по каким-то улицам,
обуты в смешные ботинки,
а их бы нужно без конца целовать...
Что твои руки
пишут,
застегивают перчатки,
держат вилку и нелепый нож,
как будто они для этого созданы!..
Что твои глаза,
возлюбленные глаза
читают "Сатирикон",
а в них бы глядеться,
как в весеннюю лужицу!
Но твое сердце
поступает как нужно:
оно бьется и любит.
Там нет ни ботинок,
ни перчаток,
ни "Сатирикона"...
Не правда ли?
Оно бьется и любит...
больше ничего.
Как жалко, что его нельзя поцеловать в лоб,
как благонравного ребенка!
1913
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
I
290-304. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
1
В.
Пуститься бы по белу свету
Вдвоем с тобой в далекий путь,
На нашу старую планету
Глазами новыми взглянуть!
Все так же ль траурны гондолы,
Печален золотистый Рим?
В Тосканские спускаясь долы,
О Данте вновь заговорим.
Твой вечер так же ль изумруден,
Очаровательный Стамбул?
Все так же ль в час веселых буден
Пьянит твоих базаров гул?
О дальнем странствии мечтая,
Зачем нам знать стесненье мер?
Достигнем мы садов Китая
Среди фарфоровых химер.
Стихов с собой мы брать не будем,
Мы их в дороге сочиним
И ни на миг не позабудем,
Что мы огнем горим одним.
Когда с тобою на корме мы,
Что мне все песни прошлых лет?
Твои лобзанья мне поэмы
И каждый сердца стук - сонет!
На океанском пароходе
Ты так же мой, я так же твой!
Ведет нас при любой погоде
Любовь - наш верный рулевой.
1912
2
А. Ахматовой
Залетною голубкой к нам слетела,
В кустах запела томно филомела,
Душа томилась вырваться из тела,
Как узник из темницы.
Ворожея, жестоко точишь жало
Отравленного, тонкого кинжала!
Ход солнца ты б охотно задержала
И блеск денницы.
Такою беззащитною пришла ты,
Из хрупкого стекла хранила латы,
Но в них дрожат, тревожны и крылаты,
Зарницы.
1912
3
Ю. Ракитину
Уж прожил года двадцать три я,
Когда увидел, пьян и горд,
Твой плоский и зеленый порт,
Блаженная Александрия!
С жасмином траурный левкой
Смешался в памяти бродячей,
Но воздух нежный и горячий
Все возмущает мой покой.
Когда нога твоя коснется
Златого, древнего песка,
Пускай к тебе издалека
Мой зов, как ветер, донесется.
И пусть мохнатая звезда
В зеленых небесах Каноба,
Когда задумаетесь оба,
Засветит вам, как мне тогда.
Но пусть ваш путь не так печально
Окончится, как мой давно,
Хотя нам все присуждено
С рождения первоначально.
Я верю, деньги все прожив,
Вернешься счастливо в Одессу,
И снова милого повесу
Увижу я, коль буду жив.
1912
4
На 20-летний юбилей Ю. Юрьева
Возможно ль: скоро четверть века?
Живем ли мы в века чудес?
Как дивен жребий человека,
Что волею храним небес!
Как, двадцать лет! и так же молод,
По-прежнему его черты
Изобразят то жар, то холод
В расцвете той же красоты!
Как прежде, трепетно и остро
Игру следим мы перемен,
Секрет ли знаешь Калиостро
Или ты - новый Сен-Жермен?
Иль двадцать лет всего лишь было,
Как появился ты на свет?
Все счеты сердце позабыло:
Ведь и всегда тому, что мило,
Все тот же возраст - двадцать лет.
1912
5
НОВЫЙ ГОД
Мы ждем, и радостны, и робки,
Какой сюрприз нам упадет
Из той таинственной коробки,
Что носит имя: новый год.
Какая рампа, что за рама
Нам расцветет на этот раз:
Испанская ли мелодрама
Иль воровской роман Жиль Блаз?
Заплачем ли, ломая руки,
Порхнем ли, милы и просты?
Но пусть не будет только скуки,
Тупой и хмурой суеты.
Тоскливых мин, морщин не надо,
Уж свежий ветер пробежал,
Пусть будет лучше серенада,
Притон игорный и кинжал!
Кому же в смене жизни зыбкой
Святой покой в душе залег,
Тот знает с мудрою улыбкой,
Что это все напел Лекок.
[1913]
6
ВОЛХВЫ
Тайноведением веры
Те, что были на часах,
Тихий свет святой пещеры
Прочитали в небесах.
Тот же луч блеснул, ликуя,
Простодушным пастухам.
Ангел с неба: "Аллилуйя!
Возвещаю милость вам".
Вот с таинственнейшим даром,
На звезду направя взор,
Валтассар идет с Каспаром,
Следом смутный Мельхиор.
Тщетно бредит царь угрозой,
Туча тьмою напряглась:
Над вертепом верной розой
Стая ангелов взвилась.
И, забыв о дальнем доме,
Преклонились и глядят,
Как сияет на соломе
Божий Сын среди телят.
Не забудем, не забыли
Мы ночной канунный путь,
Пастухи ли мы, волхвы ли
К яслям мы должны прильнуть!
За звездою изумрудной
Тайной все идем тропой,
Простецы с душою мудрой,
Мудрецы с душой простой.
1913
7
ЭПИТАФИЯ САМОМУ СЕБЕ
Я был любим. Унылая могила
Моих стихов влюбленных не сокрыла.
Звенит свирели трепетная трель,
Пусть холодна последняя постель,
Пускай угасло страстное кадило!
Ко мне сошел ты, как весенний Лель,
Твоя улыбка мне во тьме светила,
В одном сознанья - радость, счастье, сила:
Я был любим!
Рассказов пестрых сеть меня пленила,
Любви плененье петь мне было мило,
Но слава сладких звуков не во сне ль?
Одно лишь, как смеющийся апрель,
Меня будило, пенило, живило
Я был любим!
1912
8
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЭНДИ
Ю. Ракитину
Разочарован, мрачен, скучен
Страну родную покидал,
Мечте возвышенной послушен,
Искал повсюду идеал.
Бездонен жизненный колодец,
Когда и кто его избег?
Трудиться - я не полководец,
Не дипломат, не хлебопек.
Тщеславье - это так вульгарно,
Богатство - это так старо!
Ломает чернь неблагодарна
Поэта славное перо...
Любовь - единая отрада,
Маяк сей жизни кочевой,
И тихо-мирная услада,
И яд безумно-огневой!
Ищу тебя, моя жар-птица,
Как некий новый Дон Жуан,
И, ах, могло ли мне присниться,
Что и любовь - один обман?
Теперь узнал, как то ни больно,
Что я ловил пустой фантом,
И дым отечества невольно
Мне сладок, как родимый дом.
От Эдинбурга до Канады
И от Кантона вплоть до Сьерр
Я не нашел себе отрады,
Теряя лучшую из вер.
Ах, женщины совсем не тонки,
Готовы все на компромисс
И негритянки, и японки,
И даже английские мисс!
Мне экзотические чары
Сулили счастие до дна,
Но это все - аксессуары
И только видимость одна.
Теперь от томной, бледной леди
Я не впадаю больше в транс,
С тех пор как, позабыв о пледе,
Покинул спешно дилижанс.
Вид добродетельных Лукреций
Мне ничего не говорит,
А специальных разных специй
Желудок мой уж не варит.
Не знаю, вы меня простите ль
За мой томительный куплет.
Теперь я зритель, только зритель,
Не Дон Жуан и не поэт.
1913
9
ПИСЬМО ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ
Ю. Ракитину
Прощайте, нежная Колетта!
Быть может, не увижу вас,
Быть может, дуло пистолета
Укажет мне последний час,
И ах, не вы, а просто ссора
За глупым ломберным столом,
Живая страстность разговора
И невоспитанный облом
Вот все причины. Как позорно!
Бесчестия славнее гроб,
И предо мной вертит упорно
Дней прожитых калейдоскоп.
Повсюду вы: то на полянке
(О, первый и блаженный миг!).
Как к вашему лицу смуглянки
Не шел напудренный парик!
Как был смешон я, как неловок
(И правда, ну какой я паж!),
Запутался среди шнуровок
И смял ваш голубой корсаж!
А помните, уж было поздно
И мы катались по пруду.
"Навек", - сказали вы серьезно
И указали на звезду.
Панье в зеленых, желтых мушках
Напоминало мне Китай,
Ваш профиль в шелковых подушках,
Прощайте, ах, прощай, прощай!
Мой одинокий гроб отметим
Строкой короткой, как девиз:
"Покоится под камнем этим
Любовник верный и маркиз",
1913
10
БАЛЕТ (Картина С. Судейкина)
С. Судейкину
О царство милое балета,
Тебя любил старик Ватто!
С приветом призрачного лета
Ты нас пленяешь, как ничто.
Болонский доктор, арлекины
И пудры чувственный угар!
Вдали лепечут мандолины
И ропщут рокоты гитар.
Целует руку... "Ах... мне дурно!
Измены мне не пережить!
Где бледная под ивой урна,
Куда мой легкий прах сложить?"
Но желтый занавес колышет
Батман, носок и пируэт.
Красавица уж снова дышит,
Ведь этот мир - балет, балет!
Амур, кого стрелой ужалишь,
Ты сам заметишь то едва,
Здесь Коломбина, ах, одна лишь,
А Арлекинов целых два.
Танцуйте, милые, играйте
Шутливый и любовный сон
И занавес не опускайте,
Пока не гаснет лампион.
1912
11
ПРОГУЛКА (Картина С. Судейкина)
С. Судейкину
Оставлен мирный переулок
И диссертации тетрадь,
И в час условленных прогулок
Пришел сюда я вновь страдать.
На зов обманчивой улыбки
Я, как сомнамбула, бегу,
И вижу: там, где стали липки,
Она сидит уж на лугу.
Но ваше сердце, Лотта, Лотта,
Ко мне жестоко, как всегда!
Я знаю, мой соперник - Отто,
Его счастливее звезда.
Зову собачку, даже песик
Моей душой не дорожит,
Подняв косматый, черный носик,
Глядит, глядит и не бежит.
Что, праздные, дивитесь, шельмы?
Для вас луна, что фонари,
Но мы, безумные Ансельмы,
Фантасты и секретари!
1912
12
По реке вниз по Яику
Плывут казаки-молодчики,
Не живые - мертвые,
Плывут, колыхаются,
Их ноздри повырваны,
Их уши обрублены,
Белое тело изранено,
Алые кафтаны изодраны,
Государевы ль люди,
Боровы ли приспешники,
За вольность и за старинку
Живот положившие?
На берегу стоит старица,
Трупья клюкой притягивает,
Мила внучка выглядывает:
"Где ты, милый внучек мой,
Где ты, Степанушка?
Не твои ли кудри русые,
Очи соколиные,
Брови соболиные,
Не твое ли тело белое?"
[1900]
13
Надо мною вьются осы...
Тяжки, тяжки стали косы...
Голова тяжела!
Обошла я все откосы
Ветерка не нашла...
Не нашла.
Распласталась в небе птица,
Лень в долину мне спуститься,
Где протек ручеек.
Кто же даст воды напиться?
Милый брат, он далек...
Он далек.
Не придет, не сядет рядом.
Все гуляет он по грядам,
И одна я, одна.
Солнце, встало ты над садом,
Душу пьешь всю до дна...
Всю до дна.
Солнце двинется к закату...
Я пойду навстречу к брату
(Так знаком этот путь!),
Опершися на лопату,
Он прижмет к сердцу грудь,
К сердцу грудь.
Милый братец мой, когда же
Отдохну от скучной пряжи
Снов докучных моих?
И на облачном на кряже
Встанет тих наш жених,
Наш жених?
1912
14
Защищен наш вертоград надежно
От горных ветров и стужи,
Пройти к нему невозможно:
Путь чем дальше, тем уже.
Корабельщикам сада незаметно:
Никакой реки не протекает.
И с горы искать его тщетно:
Светлый облак его скрывает.
Благовонен розоватый иней
На яблонях, миндалях и вишнях
И клубит прямо в купол синий
Сладкий дух, словно "Слава в вышних",
А летом заалеют щеки
Нежных плодов, райских:
Наливных, золотых, китайских,
Как дары царицы далекой.
Зимы там, как видно, не бывает
Все весна да сладкое лето.
И осенней незаметно приметы,
Светлый облак наш сад скрывает.
1912
15
МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ
М. Замятниной
Ведь Марию Египтянку
Грешной жизни пустота
Прикоснуться не пустила
Животворного креста.
А когда пошла в пустыню,
Блуд забыв, душой проста,
Песни вольные звучали
Славой новою Христа.
Отыскал ее Зосима,
Разделив свою милоть,
Чтоб покрыла пред кончиной
Уготованную плоть.
Не грехи, а Спаса сила,
Тайной жизни чистота
Пусть соделает Вам легкой
Ношу вольного креста.
А забота жизни тесной,
Незаметна и проста,
Вам зачтется, как молитва,
У воскресшего Христа,
И отыщет не Зосима,
Разделив свою милоть:
Сам Христос, придя, прикроет
Уготованную плоть.
1 апреля 1912
II
305-307. БИСЕРНЫЕ КОШЕЛЬКИ
1
Ложится снег... Печаль во всей природе.
В моем же сердце при такой погоде
Иль в пору жарких и цветущих лет
Печаль все о тебе, о мой корнет,
Чью прядь волос храню в своем комоде.
Так тягостно и грустно при народе,
Когда приедет скучный наш сосед!
Теперь надолго к нам дороги нет!
Ложится снег.
Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,
Одна нижу я бисер на свободе:
Малиновый, зеленый, желтый цвет
Твои цвета. Увидишь ли привет?
Быть может, ведь и там, в твоем походе
Ложится снег!
2
Я видела, как в круглой зале
Гуляли вы, рука с рукой;
Я слышала, что вы шептали,
Когда, конечно, вы не ждали,
Что мной нарушен ваш покой.
И в проходной, на геридоне
Заметила я там письмо!
Когда вы были на балконе,
Луна взошла на небосклоне
И озарила вас в трюмо.
Мне все понятно, все понятно,
Себя надеждой я не льщу!..
Мои упреки вам не внятны?
Я набелю румянца пятна
И ваш подарок возвращу.
О кошелек, тебя целую;
Ведь подарил тебя мне он!
Тобой ему и отомщу я:
Тебя снесу я в проходную
На тот же, тот же геридон!
3
Раздался трижды звонкий звук,
Открыла нянюшка сундук.
На крышке из журнала дама,
Гора священная Афон,
Табачной фабрики реклама
И скачущий Багратион.
И нянька, наклонив чепец,
С часок порылась. Наконец
Из пыльной рухляди и едкой,
Где нафталин слоями лег,
Достала с розовою меткой
Зеленый длинный кошелек.
Подслеповатый щуря глаз,
Так нянька начала рассказ:
"Смотри, как старый бисер ярок,
Не то что люди, милый мой!
То вашей матушки подарок.
Господь спаси и упокой.
Ждала дружка издалека,
Да не дошила кошелька.
Погиб дружок в дороге дальней,
А тут приехал твой отец,
Хоть стала матушка печальней,
Но снарядилась под венец.
Скучала или нет она,
Но верная была жена:
Благочестива, сердобольна,
Кротка, прямая детям мать,
Всегда казалася довольна,
Гостей умела принимать.
Бывало, на нее глядим,
Ну, прямо Божий Херувим!
Волоски светлые, волною,
Бела, - так краше в гроб кладут.
Сидит вечернею порою
Да на далекий смотрит пруд.
Супруг же, отставной гусар,
Был для нее, пожалуй, стар.
Бывало, знатно волочился
И был изрядный ловелас,
Да и потом, хоть и женился,
Не забывал он грешных нас.
Притом, покойник сильно пил
И матушку, наверно, бил.
Завидит на поле где юбки,
И ну, как жеребенок, ржать.
А что же делать ей, голубке,
Молиться да детей рожать?
Бледней, худее, что ни день,
Но принесла вас целых семь.
В Николу, как тебя крестили,
Совсем она в постель слегла
И, как малиной ни поили,
Через неделю померла.
Как гроб был крышкою закрыт,
Отец твой зарыдал навзрыд;
Я ж, прибирая для порядка,
Нашла в комоде медальон:
Волос там светло-русых прядка,
А на портрете прежний, "он".
С тех пор осиротел наш дом..."
Отерла тут глаза платком
И крышкою сундук закрыла.
"Ах, няня, мать была святой,
Когда и вправду все так было!
Как чуден твой рассказ простой!"
"Святой? Святой-то где же быть,
Но барыню грешно забыть.
Тогда ведь жили все особо:
Умели сохнуть по косе
И верность сохранять до гроба,
И матушка была как все".
Сентябрь 1912
III
308-315. ПЕСЕНЬКИ
1
В легкой лени
Усыпленья
Все ступени
Наслажденья
Хороши!
Не гадаешь,
Замирая,
Где узнаешь
Радость рая
В той тиши.
Нам не надо
Совершенья,
Нам отрада
Приближенья...
Сумрак густ.
Без заката
Зори счастья.
Тихо, свято
То причастье
Милых уст.
1912
2
Солнце - лицо твое, руки белы,
Жалят уста твои жарче пчелы.
Кудри шафрановы, очи - смелы,
Взгляд их быстрей и острее стрелы.
Щеки что персик - нежны и спелы,
Бедра что кипень, морские валы.
Где же найти мне достойной хвалы?
Скудные песни бедны и малы.
3
Улыбка, вздох ли?
Играют трубы...
Мои же губы
Все пересохли...
Прозрачная пленка,
Ты ее целовал...
Ее сорвал
Мой ноготь тонкий.
Поцелуй вчерашний,
Лети, лети!
В моей груди
Ты раной всегдашней.
Зачем пересохли
За ночь губы?
Играют трубы...
Улыбка, вздох ли!..
1912
4
Сердце - зеркально,
Не правда ль, скажи?
Идем беспечально
До сладкой межи.
Мы сядем вдвоем,
Сердце к сердцу прижмем.
Зеркало верно,
Не правда ль, скажи?
Не лицемерно,
Без всякой лжи.
Что же покажет,
Чьи там черты?
Прелесть расскажет
Чьей красоты?
Мы сядем вдвоем,
Сердце к сердцу прижмем.
Сердце все ближе.
Чьи там черты?
В обоих твои же.
Все ты да ты.
1912
5
Сердца гибель не близка ли?
Для меня это не тайна.
Мы Эрота не искали,
Мы нашли его случайно,
Розы алые сорвав.
Крылья нежные расправил,
И хохочет, и щекочет,
И без цели, и без правил
Сердце бьется, сердце хочет,
Муки сладкие узнав.
То Эрот иль брат Эрота,
Что поет так нежно-сладко?
Ах, напрасная забота,
Уж разгадана загадка
Тем, кто пьян, любовь узнав.
1911
6
Звезды сверху, звезды снизу,
И в пруду, и в небесах.
Я ж целую сладко Лизу,
Я запутался в косах.
В старину пронзал маркизу
Позолоченный твой лук.
Я ж целую сладко Лизу,
Опустясь на мягкий луг.
Кто заткал чудесно ризу
Черно-синюю небес?
Я ж целую сладко Лизу,
Нет мне дела до чудес!..
7
Если б были вы Зюлейкой,
Заключенною в сераль,
Я бы вашей канарейкой
Пел любви своей печаль.
И печалью беспечальной
Пел сегодня ли, вчера ль,
Что не терем погребальный,
А Цитера ваш сераль.
Ах, зрачки так близко, близко,
Все клубится сладко вдаль:
Канарейка, одалиска...
Только двое - весь сераль.
Целый день пою я в клетке,
Но свободы мне не жаль,
Коли сны не нежно-редки,
Коль слова нередко метки,
Ваше сердце - мой сераль.
8
УТЕШЕНИЕ ПАСТУШКАМ
Мне матушка твердила:
"Беги любови злой,
Ее жестока сила,
Уколет не иглой.
Покоя ты лишишься,
Забудешь отчий дом,
Коль на любовь решишься
С пригожим пастушком".
Я матушке послушна,
Приму ее совет.
Но можно ль равнодушно
Прожить в шестнадцать лет?
Пускай ругают: "Дура!
Тебе добра хотим!"
Но я, узнав Амура,
Уж не расстанусь с ним.
А я жила на воле,
Запрет мне незнаком,
Но встретилась я в поле
С пригожим пастушком,
Мы сели с ним бок-о-бок,
С рукой сплелась рука,
Но он был очень робок
И я была робка.
Прожить ли равнодушно,
Когда шестнадцать лет?
Любви своей послушна,
Я не сказала: нет!
Пускай сперва робеет,
Настанет скоро тьма,
Чего пастух не смеет,
Посмею я сама.
Любовь зови, любовь гони
Она придет сама,
Как прилетают вешни дни,
Когда уйдет зима.
Пускай любил ты прошлый год,
Полюбишь в новый вновь.
Она придет, она придет,
Крылатая любовь.
Пускай любви еще не знал,
Полюбишь в Новый год.
Любовь ты звал, любовь ты гнал?
Она сама придет.
1912-1913
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
316. НОВЫЙ РОЛЛА
Неоконченный роман в отрывках
I ГЛАВА
ВЕНЕЦИЯ
1
Ты помнишь комнату и свечи,
Открытое окно,
И песню на воде далече,
И светлое вино?
Ты помнишь первой встречи трепет,
Пожатье робких рук,
Неловких слов несмелый лепет
И взгляд безмолвных мук?
Навес мостов в дали каналов,
Желтеющий залив,
Зарю туманнее опалов
И строгих губ извив?
Вечерний ветер, вея мерно,
Змеил зеркальность вод,
И Веспер выплывает верно
На влажный небосвод.
2
О поцелуй, божественный подарок,
Кто изобрел тебя - великим был.
Будь холоден, жесток, печален, жарок,
Любви не знал, кто про тебя забыл!
Но слаще всех минут в сей жизни краткой
Твой поцелуй, похищенный украдкой.
Кем ты была: Дездемоной, Розиной,
Когда ты в зал блистающий вошла?
А я стоял за мраморной корзиной,
Не смея глаз свести с того чела.
Казалось, музыка с уст сладких не слетела!
Улыбкой, поступью ты молча пела.
Была ль та песня о печальной иве,
Туманной Англии глухой ручей,
Иль ты письмо писала Альмавиве,
От опекунских скрытая очей?
Какие небеса ты отражала?
Но в сердце мне любви вонзилось жало.
Все вдруг померкло, люстр блестящих свечи,
Дымясь, угасли пред твоим лицом,
Красавиц гордых мраморные плечи
Затменным отодвинулись кольцом.
И вся толпа, вздыхая, замолчала,
Моей любви приветствуя начало.
3
По струнам лунного тумана
Любви напев летит.
Опять, опять открылась рана,
Душа горит.
В сияньи мутном томно тает
Призывно-нежный звук.
Нет, тот не любит, кто не знает
Ревнивых мук!
Колдует песня крепким кругом,
Моей любви полна.
Ревную я тебя к подругам,
Будь ты одна.
Душа моя полна тревоги
И рвется пополам.
Ревную к камням на дороге
И к зеркалам.
Ревную к ветру, снам, к прохожим
И к душной темноте,
Ко вздохам, на мои похожим,
К самой тебе.
4
Собор был темен и печален
При свете стекол расписных,
И с шепотом исповедален
Мешался шум шагов глухих.
Ты опустилась на колени,
Пред алтарем простерлась ниц.
О, как забыть мне эти тени
Полуопущенных ресниц!
Незрим тобой, я удалился,
На площадь выйдя, как слепой,
А с хоров сладостно струился
Напев забытый и родной.
Скорей заставьте окна ставней,
Скорей спустите жалюзи!
О друг давнишний и недавний,
Разгул, мне в сердце нож вонзи!
5
Нос твой вздернут, губы свежи,
О, целуй меня пореже,
Крепче, крепче прижимай,
Обнимай, ах, обнимай!
А та, любимая...
Пусть твои помяты груди,
Что для нас, что скажут люди!?
Слов пустых не прибирай,
Что нам небо, что нам рай!
А та, любимая...
Вижу, знаю эти пятна...
Смерть несешь мне? презанятно!
Скинь скорей смешной наряд,
Лей мне в жилы, лей твой яд!
А та, любимая...
6
Лишь прощаясь, ты меня поцеловала
И сказала мне: "Теперь прощай навек!"
О, под век твоих надежное забрало
Ни один не мог проникнуть человек.
может не восходить,
хотя не видная,
за тучей,
каждый вечер?
Разве хвост Юнониной птицы,
хотя бы сложенный,
не носит на себе
все изумруды и сафиры Востока?
Моя любовь - проста и доверчива,
она неизбежна и потому спокойна.
Она не даст
тайных свиданий, лестниц и фонарей,
серенад и беглых разговоров на бале,
она чужда намеков и масок,
почти безмолвна;
она соединяет в себе
нежность брата,
верность друга
и страстность любовника,
каким же языком ей говорить?
Поэтому она молчит.
Она не романтична,
лишена милых прикрас,
прелестных побрякушек,
она бедна в своем богатстве,
потому что она полна.
Я знаю,
что это - не любовь юноши,
но ребенка - мужа
(может быть, старца).
Это так просто,
так мало,
(может быть - скучно?),
но это - весь я.
Разве можно хвалить человека
за то, что он дышит,
движется, смотрит?
От другой любви мне осталась
черная ревность,
но она бессильна,
когда я знаю,
что ничто
ни она,
ни даже Вы сами
не может нас разделить.
Это так просто,
как пить, когда жаждешь,
не правда ли?
3
Бывают мгновенья,
когда не требуешь последних ласк,
а радостно сидеть,
обнявшись крепко,
крепко прижавшись друг к другу.
И тогда все равно,
что будет,
что исполнится,
что не удастся.
Сердце
(не дрянное, прямое, родное мужское сердце)
близко бьется,
так успокоительно,
так надежно,
как тиканье часов в темноте,
и говорит:
"Все хорошо,
все спокойно,
все стоит на своем месте".
Твои руки и грудь
нежны, оттого что молоды,
но сильны и надежны;
твои глаза
доверчивы, правдивы,
не обманчивы,
и я знаю,
что мои и твои поцелуи
одинаковы,
неприторны,
достойны друг друга,
зачем же тогда целовать?
Сидеть, как потерпевшим кораблекрушение,
как сиротам,
как верным друзьям,
единственным,
у которых нет никого, кроме них,
в целом мире;
сидеть,
обнявшись крепко,
крепко прижавшись друг к другу!..
сердце
близко бьется
успокоительно,
как часы в темноте,
а голос
густой и нежный,
как голос старшего брата,
шепчет:
"Успокойтесь:
все хорошо,
спокойно,
надежно,
когда вы вместе".
4
Как странно,
что твои ноги ходят
по каким-то улицам,
обуты в смешные ботинки,
а их бы нужно без конца целовать...
Что твои руки
пишут,
застегивают перчатки,
держат вилку и нелепый нож,
как будто они для этого созданы!..
Что твои глаза,
возлюбленные глаза
читают "Сатирикон",
а в них бы глядеться,
как в весеннюю лужицу!
Но твое сердце
поступает как нужно:
оно бьется и любит.
Там нет ни ботинок,
ни перчаток,
ни "Сатирикона"...
Не правда ли?
Оно бьется и любит...
больше ничего.
Как жалко, что его нельзя поцеловать в лоб,
как благонравного ребенка!
1913
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
I
290-304. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
1
В.
Пуститься бы по белу свету
Вдвоем с тобой в далекий путь,
На нашу старую планету
Глазами новыми взглянуть!
Все так же ль траурны гондолы,
Печален золотистый Рим?
В Тосканские спускаясь долы,
О Данте вновь заговорим.
Твой вечер так же ль изумруден,
Очаровательный Стамбул?
Все так же ль в час веселых буден
Пьянит твоих базаров гул?
О дальнем странствии мечтая,
Зачем нам знать стесненье мер?
Достигнем мы садов Китая
Среди фарфоровых химер.
Стихов с собой мы брать не будем,
Мы их в дороге сочиним
И ни на миг не позабудем,
Что мы огнем горим одним.
Когда с тобою на корме мы,
Что мне все песни прошлых лет?
Твои лобзанья мне поэмы
И каждый сердца стук - сонет!
На океанском пароходе
Ты так же мой, я так же твой!
Ведет нас при любой погоде
Любовь - наш верный рулевой.
1912
2
А. Ахматовой
Залетною голубкой к нам слетела,
В кустах запела томно филомела,
Душа томилась вырваться из тела,
Как узник из темницы.
Ворожея, жестоко точишь жало
Отравленного, тонкого кинжала!
Ход солнца ты б охотно задержала
И блеск денницы.
Такою беззащитною пришла ты,
Из хрупкого стекла хранила латы,
Но в них дрожат, тревожны и крылаты,
Зарницы.
1912
3
Ю. Ракитину
Уж прожил года двадцать три я,
Когда увидел, пьян и горд,
Твой плоский и зеленый порт,
Блаженная Александрия!
С жасмином траурный левкой
Смешался в памяти бродячей,
Но воздух нежный и горячий
Все возмущает мой покой.
Когда нога твоя коснется
Златого, древнего песка,
Пускай к тебе издалека
Мой зов, как ветер, донесется.
И пусть мохнатая звезда
В зеленых небесах Каноба,
Когда задумаетесь оба,
Засветит вам, как мне тогда.
Но пусть ваш путь не так печально
Окончится, как мой давно,
Хотя нам все присуждено
С рождения первоначально.
Я верю, деньги все прожив,
Вернешься счастливо в Одессу,
И снова милого повесу
Увижу я, коль буду жив.
1912
4
На 20-летний юбилей Ю. Юрьева
Возможно ль: скоро четверть века?
Живем ли мы в века чудес?
Как дивен жребий человека,
Что волею храним небес!
Как, двадцать лет! и так же молод,
По-прежнему его черты
Изобразят то жар, то холод
В расцвете той же красоты!
Как прежде, трепетно и остро
Игру следим мы перемен,
Секрет ли знаешь Калиостро
Или ты - новый Сен-Жермен?
Иль двадцать лет всего лишь было,
Как появился ты на свет?
Все счеты сердце позабыло:
Ведь и всегда тому, что мило,
Все тот же возраст - двадцать лет.
1912
5
НОВЫЙ ГОД
Мы ждем, и радостны, и робки,
Какой сюрприз нам упадет
Из той таинственной коробки,
Что носит имя: новый год.
Какая рампа, что за рама
Нам расцветет на этот раз:
Испанская ли мелодрама
Иль воровской роман Жиль Блаз?
Заплачем ли, ломая руки,
Порхнем ли, милы и просты?
Но пусть не будет только скуки,
Тупой и хмурой суеты.
Тоскливых мин, морщин не надо,
Уж свежий ветер пробежал,
Пусть будет лучше серенада,
Притон игорный и кинжал!
Кому же в смене жизни зыбкой
Святой покой в душе залег,
Тот знает с мудрою улыбкой,
Что это все напел Лекок.
[1913]
6
ВОЛХВЫ
Тайноведением веры
Те, что были на часах,
Тихий свет святой пещеры
Прочитали в небесах.
Тот же луч блеснул, ликуя,
Простодушным пастухам.
Ангел с неба: "Аллилуйя!
Возвещаю милость вам".
Вот с таинственнейшим даром,
На звезду направя взор,
Валтассар идет с Каспаром,
Следом смутный Мельхиор.
Тщетно бредит царь угрозой,
Туча тьмою напряглась:
Над вертепом верной розой
Стая ангелов взвилась.
И, забыв о дальнем доме,
Преклонились и глядят,
Как сияет на соломе
Божий Сын среди телят.
Не забудем, не забыли
Мы ночной канунный путь,
Пастухи ли мы, волхвы ли
К яслям мы должны прильнуть!
За звездою изумрудной
Тайной все идем тропой,
Простецы с душою мудрой,
Мудрецы с душой простой.
1913
7
ЭПИТАФИЯ САМОМУ СЕБЕ
Я был любим. Унылая могила
Моих стихов влюбленных не сокрыла.
Звенит свирели трепетная трель,
Пусть холодна последняя постель,
Пускай угасло страстное кадило!
Ко мне сошел ты, как весенний Лель,
Твоя улыбка мне во тьме светила,
В одном сознанья - радость, счастье, сила:
Я был любим!
Рассказов пестрых сеть меня пленила,
Любви плененье петь мне было мило,
Но слава сладких звуков не во сне ль?
Одно лишь, как смеющийся апрель,
Меня будило, пенило, живило
Я был любим!
1912
8
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЭНДИ
Ю. Ракитину
Разочарован, мрачен, скучен
Страну родную покидал,
Мечте возвышенной послушен,
Искал повсюду идеал.
Бездонен жизненный колодец,
Когда и кто его избег?
Трудиться - я не полководец,
Не дипломат, не хлебопек.
Тщеславье - это так вульгарно,
Богатство - это так старо!
Ломает чернь неблагодарна
Поэта славное перо...
Любовь - единая отрада,
Маяк сей жизни кочевой,
И тихо-мирная услада,
И яд безумно-огневой!
Ищу тебя, моя жар-птица,
Как некий новый Дон Жуан,
И, ах, могло ли мне присниться,
Что и любовь - один обман?
Теперь узнал, как то ни больно,
Что я ловил пустой фантом,
И дым отечества невольно
Мне сладок, как родимый дом.
От Эдинбурга до Канады
И от Кантона вплоть до Сьерр
Я не нашел себе отрады,
Теряя лучшую из вер.
Ах, женщины совсем не тонки,
Готовы все на компромисс
И негритянки, и японки,
И даже английские мисс!
Мне экзотические чары
Сулили счастие до дна,
Но это все - аксессуары
И только видимость одна.
Теперь от томной, бледной леди
Я не впадаю больше в транс,
С тех пор как, позабыв о пледе,
Покинул спешно дилижанс.
Вид добродетельных Лукреций
Мне ничего не говорит,
А специальных разных специй
Желудок мой уж не варит.
Не знаю, вы меня простите ль
За мой томительный куплет.
Теперь я зритель, только зритель,
Не Дон Жуан и не поэт.
1913
9
ПИСЬМО ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ
Ю. Ракитину
Прощайте, нежная Колетта!
Быть может, не увижу вас,
Быть может, дуло пистолета
Укажет мне последний час,
И ах, не вы, а просто ссора
За глупым ломберным столом,
Живая страстность разговора
И невоспитанный облом
Вот все причины. Как позорно!
Бесчестия славнее гроб,
И предо мной вертит упорно
Дней прожитых калейдоскоп.
Повсюду вы: то на полянке
(О, первый и блаженный миг!).
Как к вашему лицу смуглянки
Не шел напудренный парик!
Как был смешон я, как неловок
(И правда, ну какой я паж!),
Запутался среди шнуровок
И смял ваш голубой корсаж!
А помните, уж было поздно
И мы катались по пруду.
"Навек", - сказали вы серьезно
И указали на звезду.
Панье в зеленых, желтых мушках
Напоминало мне Китай,
Ваш профиль в шелковых подушках,
Прощайте, ах, прощай, прощай!
Мой одинокий гроб отметим
Строкой короткой, как девиз:
"Покоится под камнем этим
Любовник верный и маркиз",
1913
10
БАЛЕТ (Картина С. Судейкина)
С. Судейкину
О царство милое балета,
Тебя любил старик Ватто!
С приветом призрачного лета
Ты нас пленяешь, как ничто.
Болонский доктор, арлекины
И пудры чувственный угар!
Вдали лепечут мандолины
И ропщут рокоты гитар.
Целует руку... "Ах... мне дурно!
Измены мне не пережить!
Где бледная под ивой урна,
Куда мой легкий прах сложить?"
Но желтый занавес колышет
Батман, носок и пируэт.
Красавица уж снова дышит,
Ведь этот мир - балет, балет!
Амур, кого стрелой ужалишь,
Ты сам заметишь то едва,
Здесь Коломбина, ах, одна лишь,
А Арлекинов целых два.
Танцуйте, милые, играйте
Шутливый и любовный сон
И занавес не опускайте,
Пока не гаснет лампион.
1912
11
ПРОГУЛКА (Картина С. Судейкина)
С. Судейкину
Оставлен мирный переулок
И диссертации тетрадь,
И в час условленных прогулок
Пришел сюда я вновь страдать.
На зов обманчивой улыбки
Я, как сомнамбула, бегу,
И вижу: там, где стали липки,
Она сидит уж на лугу.
Но ваше сердце, Лотта, Лотта,
Ко мне жестоко, как всегда!
Я знаю, мой соперник - Отто,
Его счастливее звезда.
Зову собачку, даже песик
Моей душой не дорожит,
Подняв косматый, черный носик,
Глядит, глядит и не бежит.
Что, праздные, дивитесь, шельмы?
Для вас луна, что фонари,
Но мы, безумные Ансельмы,
Фантасты и секретари!
1912
12
По реке вниз по Яику
Плывут казаки-молодчики,
Не живые - мертвые,
Плывут, колыхаются,
Их ноздри повырваны,
Их уши обрублены,
Белое тело изранено,
Алые кафтаны изодраны,
Государевы ль люди,
Боровы ли приспешники,
За вольность и за старинку
Живот положившие?
На берегу стоит старица,
Трупья клюкой притягивает,
Мила внучка выглядывает:
"Где ты, милый внучек мой,
Где ты, Степанушка?
Не твои ли кудри русые,
Очи соколиные,
Брови соболиные,
Не твое ли тело белое?"
[1900]
13
Надо мною вьются осы...
Тяжки, тяжки стали косы...
Голова тяжела!
Обошла я все откосы
Ветерка не нашла...
Не нашла.
Распласталась в небе птица,
Лень в долину мне спуститься,
Где протек ручеек.
Кто же даст воды напиться?
Милый брат, он далек...
Он далек.
Не придет, не сядет рядом.
Все гуляет он по грядам,
И одна я, одна.
Солнце, встало ты над садом,
Душу пьешь всю до дна...
Всю до дна.
Солнце двинется к закату...
Я пойду навстречу к брату
(Так знаком этот путь!),
Опершися на лопату,
Он прижмет к сердцу грудь,
К сердцу грудь.
Милый братец мой, когда же
Отдохну от скучной пряжи
Снов докучных моих?
И на облачном на кряже
Встанет тих наш жених,
Наш жених?
1912
14
Защищен наш вертоград надежно
От горных ветров и стужи,
Пройти к нему невозможно:
Путь чем дальше, тем уже.
Корабельщикам сада незаметно:
Никакой реки не протекает.
И с горы искать его тщетно:
Светлый облак его скрывает.
Благовонен розоватый иней
На яблонях, миндалях и вишнях
И клубит прямо в купол синий
Сладкий дух, словно "Слава в вышних",
А летом заалеют щеки
Нежных плодов, райских:
Наливных, золотых, китайских,
Как дары царицы далекой.
Зимы там, как видно, не бывает
Все весна да сладкое лето.
И осенней незаметно приметы,
Светлый облак наш сад скрывает.
1912
15
МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ
М. Замятниной
Ведь Марию Египтянку
Грешной жизни пустота
Прикоснуться не пустила
Животворного креста.
А когда пошла в пустыню,
Блуд забыв, душой проста,
Песни вольные звучали
Славой новою Христа.
Отыскал ее Зосима,
Разделив свою милоть,
Чтоб покрыла пред кончиной
Уготованную плоть.
Не грехи, а Спаса сила,
Тайной жизни чистота
Пусть соделает Вам легкой
Ношу вольного креста.
А забота жизни тесной,
Незаметна и проста,
Вам зачтется, как молитва,
У воскресшего Христа,
И отыщет не Зосима,
Разделив свою милоть:
Сам Христос, придя, прикроет
Уготованную плоть.
1 апреля 1912
II
305-307. БИСЕРНЫЕ КОШЕЛЬКИ
1
Ложится снег... Печаль во всей природе.
В моем же сердце при такой погоде
Иль в пору жарких и цветущих лет
Печаль все о тебе, о мой корнет,
Чью прядь волос храню в своем комоде.
Так тягостно и грустно при народе,
Когда приедет скучный наш сосед!
Теперь надолго к нам дороги нет!
Ложится снег.
Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,
Одна нижу я бисер на свободе:
Малиновый, зеленый, желтый цвет
Твои цвета. Увидишь ли привет?
Быть может, ведь и там, в твоем походе
Ложится снег!
2
Я видела, как в круглой зале
Гуляли вы, рука с рукой;
Я слышала, что вы шептали,
Когда, конечно, вы не ждали,
Что мной нарушен ваш покой.
И в проходной, на геридоне
Заметила я там письмо!
Когда вы были на балконе,
Луна взошла на небосклоне
И озарила вас в трюмо.
Мне все понятно, все понятно,
Себя надеждой я не льщу!..
Мои упреки вам не внятны?
Я набелю румянца пятна
И ваш подарок возвращу.
О кошелек, тебя целую;
Ведь подарил тебя мне он!
Тобой ему и отомщу я:
Тебя снесу я в проходную
На тот же, тот же геридон!
3
Раздался трижды звонкий звук,
Открыла нянюшка сундук.
На крышке из журнала дама,
Гора священная Афон,
Табачной фабрики реклама
И скачущий Багратион.
И нянька, наклонив чепец,
С часок порылась. Наконец
Из пыльной рухляди и едкой,
Где нафталин слоями лег,
Достала с розовою меткой
Зеленый длинный кошелек.
Подслеповатый щуря глаз,
Так нянька начала рассказ:
"Смотри, как старый бисер ярок,
Не то что люди, милый мой!
То вашей матушки подарок.
Господь спаси и упокой.
Ждала дружка издалека,
Да не дошила кошелька.
Погиб дружок в дороге дальней,
А тут приехал твой отец,
Хоть стала матушка печальней,
Но снарядилась под венец.
Скучала или нет она,
Но верная была жена:
Благочестива, сердобольна,
Кротка, прямая детям мать,
Всегда казалася довольна,
Гостей умела принимать.
Бывало, на нее глядим,
Ну, прямо Божий Херувим!
Волоски светлые, волною,
Бела, - так краше в гроб кладут.
Сидит вечернею порою
Да на далекий смотрит пруд.
Супруг же, отставной гусар,
Был для нее, пожалуй, стар.
Бывало, знатно волочился
И был изрядный ловелас,
Да и потом, хоть и женился,
Не забывал он грешных нас.
Притом, покойник сильно пил
И матушку, наверно, бил.
Завидит на поле где юбки,
И ну, как жеребенок, ржать.
А что же делать ей, голубке,
Молиться да детей рожать?
Бледней, худее, что ни день,
Но принесла вас целых семь.
В Николу, как тебя крестили,
Совсем она в постель слегла
И, как малиной ни поили,
Через неделю померла.
Как гроб был крышкою закрыт,
Отец твой зарыдал навзрыд;
Я ж, прибирая для порядка,
Нашла в комоде медальон:
Волос там светло-русых прядка,
А на портрете прежний, "он".
С тех пор осиротел наш дом..."
Отерла тут глаза платком
И крышкою сундук закрыла.
"Ах, няня, мать была святой,
Когда и вправду все так было!
Как чуден твой рассказ простой!"
"Святой? Святой-то где же быть,
Но барыню грешно забыть.
Тогда ведь жили все особо:
Умели сохнуть по косе
И верность сохранять до гроба,
И матушка была как все".
Сентябрь 1912
III
308-315. ПЕСЕНЬКИ
1
В легкой лени
Усыпленья
Все ступени
Наслажденья
Хороши!
Не гадаешь,
Замирая,
Где узнаешь
Радость рая
В той тиши.
Нам не надо
Совершенья,
Нам отрада
Приближенья...
Сумрак густ.
Без заката
Зори счастья.
Тихо, свято
То причастье
Милых уст.
1912
2
Солнце - лицо твое, руки белы,
Жалят уста твои жарче пчелы.
Кудри шафрановы, очи - смелы,
Взгляд их быстрей и острее стрелы.
Щеки что персик - нежны и спелы,
Бедра что кипень, морские валы.
Где же найти мне достойной хвалы?
Скудные песни бедны и малы.
3
Улыбка, вздох ли?
Играют трубы...
Мои же губы
Все пересохли...
Прозрачная пленка,
Ты ее целовал...
Ее сорвал
Мой ноготь тонкий.
Поцелуй вчерашний,
Лети, лети!
В моей груди
Ты раной всегдашней.
Зачем пересохли
За ночь губы?
Играют трубы...
Улыбка, вздох ли!..
1912
4
Сердце - зеркально,
Не правда ль, скажи?
Идем беспечально
До сладкой межи.
Мы сядем вдвоем,
Сердце к сердцу прижмем.
Зеркало верно,
Не правда ль, скажи?
Не лицемерно,
Без всякой лжи.
Что же покажет,
Чьи там черты?
Прелесть расскажет
Чьей красоты?
Мы сядем вдвоем,
Сердце к сердцу прижмем.
Сердце все ближе.
Чьи там черты?
В обоих твои же.
Все ты да ты.
1912
5
Сердца гибель не близка ли?
Для меня это не тайна.
Мы Эрота не искали,
Мы нашли его случайно,
Розы алые сорвав.
Крылья нежные расправил,
И хохочет, и щекочет,
И без цели, и без правил
Сердце бьется, сердце хочет,
Муки сладкие узнав.
То Эрот иль брат Эрота,
Что поет так нежно-сладко?
Ах, напрасная забота,
Уж разгадана загадка
Тем, кто пьян, любовь узнав.
1911
6
Звезды сверху, звезды снизу,
И в пруду, и в небесах.
Я ж целую сладко Лизу,
Я запутался в косах.
В старину пронзал маркизу
Позолоченный твой лук.
Я ж целую сладко Лизу,
Опустясь на мягкий луг.
Кто заткал чудесно ризу
Черно-синюю небес?
Я ж целую сладко Лизу,
Нет мне дела до чудес!..
7
Если б были вы Зюлейкой,
Заключенною в сераль,
Я бы вашей канарейкой
Пел любви своей печаль.
И печалью беспечальной
Пел сегодня ли, вчера ль,
Что не терем погребальный,
А Цитера ваш сераль.
Ах, зрачки так близко, близко,
Все клубится сладко вдаль:
Канарейка, одалиска...
Только двое - весь сераль.
Целый день пою я в клетке,
Но свободы мне не жаль,
Коли сны не нежно-редки,
Коль слова нередко метки,
Ваше сердце - мой сераль.
8
УТЕШЕНИЕ ПАСТУШКАМ
Мне матушка твердила:
"Беги любови злой,
Ее жестока сила,
Уколет не иглой.
Покоя ты лишишься,
Забудешь отчий дом,
Коль на любовь решишься
С пригожим пастушком".
Я матушке послушна,
Приму ее совет.
Но можно ль равнодушно
Прожить в шестнадцать лет?
Пускай ругают: "Дура!
Тебе добра хотим!"
Но я, узнав Амура,
Уж не расстанусь с ним.
А я жила на воле,
Запрет мне незнаком,
Но встретилась я в поле
С пригожим пастушком,
Мы сели с ним бок-о-бок,
С рукой сплелась рука,
Но он был очень робок
И я была робка.
Прожить ли равнодушно,
Когда шестнадцать лет?
Любви своей послушна,
Я не сказала: нет!
Пускай сперва робеет,
Настанет скоро тьма,
Чего пастух не смеет,
Посмею я сама.
Любовь зови, любовь гони
Она придет сама,
Как прилетают вешни дни,
Когда уйдет зима.
Пускай любил ты прошлый год,
Полюбишь в новый вновь.
Она придет, она придет,
Крылатая любовь.
Пускай любви еще не знал,
Полюбишь в Новый год.
Любовь ты звал, любовь ты гнал?
Она сама придет.
1912-1913
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
316. НОВЫЙ РОЛЛА
Неоконченный роман в отрывках
I ГЛАВА
ВЕНЕЦИЯ
1
Ты помнишь комнату и свечи,
Открытое окно,
И песню на воде далече,
И светлое вино?
Ты помнишь первой встречи трепет,
Пожатье робких рук,
Неловких слов несмелый лепет
И взгляд безмолвных мук?
Навес мостов в дали каналов,
Желтеющий залив,
Зарю туманнее опалов
И строгих губ извив?
Вечерний ветер, вея мерно,
Змеил зеркальность вод,
И Веспер выплывает верно
На влажный небосвод.
2
О поцелуй, божественный подарок,
Кто изобрел тебя - великим был.
Будь холоден, жесток, печален, жарок,
Любви не знал, кто про тебя забыл!
Но слаще всех минут в сей жизни краткой
Твой поцелуй, похищенный украдкой.
Кем ты была: Дездемоной, Розиной,
Когда ты в зал блистающий вошла?
А я стоял за мраморной корзиной,
Не смея глаз свести с того чела.
Казалось, музыка с уст сладких не слетела!
Улыбкой, поступью ты молча пела.
Была ль та песня о печальной иве,
Туманной Англии глухой ручей,
Иль ты письмо писала Альмавиве,
От опекунских скрытая очей?
Какие небеса ты отражала?
Но в сердце мне любви вонзилось жало.
Все вдруг померкло, люстр блестящих свечи,
Дымясь, угасли пред твоим лицом,
Красавиц гордых мраморные плечи
Затменным отодвинулись кольцом.
И вся толпа, вздыхая, замолчала,
Моей любви приветствуя начало.
3
По струнам лунного тумана
Любви напев летит.
Опять, опять открылась рана,
Душа горит.
В сияньи мутном томно тает
Призывно-нежный звук.
Нет, тот не любит, кто не знает
Ревнивых мук!
Колдует песня крепким кругом,
Моей любви полна.
Ревную я тебя к подругам,
Будь ты одна.
Душа моя полна тревоги
И рвется пополам.
Ревную к камням на дороге
И к зеркалам.
Ревную к ветру, снам, к прохожим
И к душной темноте,
Ко вздохам, на мои похожим,
К самой тебе.
4
Собор был темен и печален
При свете стекол расписных,
И с шепотом исповедален
Мешался шум шагов глухих.
Ты опустилась на колени,
Пред алтарем простерлась ниц.
О, как забыть мне эти тени
Полуопущенных ресниц!
Незрим тобой, я удалился,
На площадь выйдя, как слепой,
А с хоров сладостно струился
Напев забытый и родной.
Скорей заставьте окна ставней,
Скорей спустите жалюзи!
О друг давнишний и недавний,
Разгул, мне в сердце нож вонзи!
5
Нос твой вздернут, губы свежи,
О, целуй меня пореже,
Крепче, крепче прижимай,
Обнимай, ах, обнимай!
А та, любимая...
Пусть твои помяты груди,
Что для нас, что скажут люди!?
Слов пустых не прибирай,
Что нам небо, что нам рай!
А та, любимая...
Вижу, знаю эти пятна...
Смерть несешь мне? презанятно!
Скинь скорей смешной наряд,
Лей мне в жилы, лей твой яд!
А та, любимая...
6
Лишь прощаясь, ты меня поцеловала
И сказала мне: "Теперь прощай навек!"
О, под век твоих надежное забрало
Ни один не мог проникнуть человек.