Кузнецов Сергей Юрьевич. Летят перелетные птицы

   НАТАХА. Нет, нет, все! Мы заканчиваем.
   ПРОВОДНИЦА. Смотрите у меня!.. Я больше предупреждать не буду! ( Уходит.)
   НАТАХА. Ну вот был бы мужик, он фиг бы понял, а баба пожалуйста...
   МУСЬКА. Все они - придурки, короче, мужики!
   КОПЧЕНЫЙ. Нет, ну так же нельзя ведь! Каждый живет как может! И денег зарабатывает стоко, скоко может...И не нужно, понимаете, не нужно никогда этим попрекать... Я ведь, можно сказать, тоже несчастный человек... У меня ведь женщина когда-то была... Любимая! И все-то у нас с ней хорошо было, в плане секса, я имею в виду, а вот в быту все что-то не получалося... Все денег не хватало... А она говорила: "Ты посмотри, у Зойки друг скоко денег приносит, а у Шурки муж... А ты? И как же тебе не стыдно? Ты же меня просто используешь для своих низменных потребностей!" Я долго терпел, один вечер, второй, но когда это повторяется каждый раз, это же просто невозможно дальше жить на белом свете, ну я и не выдержал...
   НАТАХА. И че ты сделал?!
   КОПЧЕНЫЙ. Прогнал из избы, чего? Прогнал, вы представляете, любимого человека? А когда опомнился, она уже ушла, ушла к своей матери, с ребенком нашим, понимаете? Я не хотел, но она меня не понимала... Не понимала... Называла странным... А я так не могу... Буйный ведь у меня характер, невыдержанный я, из-за этого вот и страдаю...И жизнь вот вся у меня поэтому и не удалась...
   МУСЬКА. А дальше чего было?
   КОПЧЕНЫЙ. Ушла она от меня... Моя Матильда... ( Молчит. Вдруг запевает.) Летя-я-ят перелетные птицы...
   НАТАХА. Не понимаю я, блин, вас, мужиков...
   МУСЬКА. Ежели бы любил, наверно бы, не прогнал...
   НАТАХА. Мой бы пусть только попробовал, я бы сама из него котлету бы отбивную, блин, сделала... На помойке бы жил, в коробке... Квартира-то ведь моя... Зараза, блин, за своим компутером!.. Две заботы у меня: он да собака. На нее надо денег столько, вообще, чтобы собака была нормальной, и тоже без толку, все в трубу. Все команды у нас выполняет, только единственно, гадит. А я, когда с ней гуляю, мне по фиг, ору: "Ко мне, блин, сказала! Ко мне, блин, сказала!" И еще одно у нее... Кто позвонит, бежит к дверям и рвет пенеплен... Рвет! Рвет, ну хоть ты что!..
   МУСЬКА. А я думаю как? Раз ушла, значит, было из-за чего...
   КОПЧЕНЫЙ. Та я ведь свою вину признаю... Только мне ведь от этого не легче, а еще труднее...
   НАТАХА. Забыть тогда надо...
   КОПЧЕНЫЙ. Та не, все не могу забыть...
   МУСЬКА. Ничего, Вася, все образумится...
   КОПЧЕНЫЙ. Та и не Вася я, так, пошутил...
   МУСЬКА. А как тебя?
   КОПЧЕНЫЙ. Копченый я... Ну то есть Мишка Коптильников... Зовут меня так дружбаны...
   НАТАХА. Копченый, значит? Ага... ( Осматривает его с ног до головы, как будто видит в первый раз.) А где твои вещи?
   КОПЧЕНЫЙ. А зачем тебе мои вещи? Я езжу так, налегке... Мне ведь для работы только ручка нужна, ну и блокнот, пометки иногда привносить...
   НАТАХА. Ну и где они - твои блокнот и ручка?
   КОПЧЕНЫЙ. Я что, отчитываться здесь обязан? Что за отношение такое к попутчикам?
   НАТАХА. Ну покажи, нам же просто интересно! Поучимся хоть дела вести... Куда нам до такого крупного коммерсанта!..
   КОПЧЕНЫЙ. Та ну вас, не обязан я вовсе... Я перед вами, можно сказать, всю душу выложил, про жизнь свою начал рассказывать, а вы так себя ведете... Это же мои личные вещи... И вообще, я так с вами общаться не буду, на таком тоне... Я пойду спать, как и этот, ваш...
   НАТАХА. ( Хватает его за рукав.) Ну уж нет, давай показывай! А-то щас, блин, как милицию вызовем!
   МУСЬКА. Натаха, да ты че?
   НАТАХА. Держи его! Держи, блин, а-то сбежит!
   КОПЧЕНЫЙ. Ну чего ты хватаешь! Чего хватаешь! Не надо милиции! При чем здесь милиция? Покажу сейчас! Но это будет нарушение прав! Во всемирной декларации так записано! ( Роется в кармане куртки и достает потрепанную записную книжку.) На!.. Бери! Только не надо читать!.. Ну я прошу: не надо! Я умоляю...
   НАТАХА. ( Открывает страницу наугад. Читает.)
   Все помню я это, как было,
   Когда умирала она...
   Еще только третее было,
   Но помню тогда, что беда
   Казалася большею долей...
   Все мучились. Больше она всех.
   Казалось, что смерть ей близка,
   Но белка жила и лечилась
   И смерти смотрела в глаза...
   Однажды студеною ночью
   Услышали в клетке мы крик,
   И белка лежала на спинке
   В последний, в последний свой миг...
   ( Передразнивает. Читает с фальшивым пафосом и с завываниями.)
   Люди, люди, зачем так жестоко?
   Ну зачем все же гибнет она?
   Все. Конец. И не надо
   Белок больше так убивать...
   ( Листает книжку еще и, не найдя ничего интересного, возвращает.) Че за бред? Ты вообще как, нормальный?..
   КОПЧЕНЫЙ. Стихотворение это мое! Про бельчонка! Ну нельзя же так! Я же просил! Ну зачем вы?
   НАТАХА. А че за бельчонок-то? Расскажи!
   КОПЧЕНЫЙ. Зачем вам?
   НАТАХА. В дороге же интересно! Давай!
   КОПЧЕНЫЙ. Да у меня же когда-то бельчонок жил. Он был совсем маленький. В лесу я его поймал, когда родители за клюквой ушли. Они меня оставили, значит, машину сторожить. Ну я сидел и от скуки стал наблюдать. И тут он сорвался, значит, со ствола сосны прямо, ну и я за ним побежал, побежал, значит, во всю прыть. А он так испугался, что не смог уже взобраться на дерево-то, понимаете, снова, только крутился вокруг ствола, пока я его не схватил. Лучше бы, наверно, он убежал, но это я только сейчас понимаю, а тогда... Ну, в-общем, был он совсем дикий. Поэтому и назвал я его Чингачгуком. А потом... Есть он только на третий день начал. Сунул я ему тогда в такую старую, знаете, всю потрескавшуюся сумочку, - была такая у матери, конфету, "Школьную", и он начал ее лизать... Для меня это было как чудо! И так вот постепенно он и приручился. Долго у него потом не было клетки, и вот, значит, когда я приходил из школы, он бросался ко мне на спину, коготки свои растопырит, и крутится на мне как вокруг ствола точно сосны. Спина у меня тогда поэтому всегда была исцарапанная такая. Зато как завидовали мне все! Друзья там всякие приходили ко мне после школы, ну и я показывал им, как бельчонок мой по карнизу прыгает. О, он так уморительно лазил по шторам! Кресла эти, знаете, в зале всегда были разодранными, потому что он постоянно вокруг них крутился... Шесть торчала - во! А когда потом отец построил для него клетку, большую такую, на ползала, он каждое утро будил нас, прыгал, знаете, так, с места на место - туда-сюда, туда-сюда, хотя у него даже колесо было, но он его не любил. Ну, и очень любил он грызть арбузные корки всякие, морковь там, сухари... Потом уже мы нашли на шкафу засушенные грибы, он, видно, воровал их, когда из леса мы их приносили... Ну, в-общем, прожил он у нас где-то полгода...
   НАТАХА. А дальше-то? Че, блин, замолчал?
   КОПЧЕНЫЙ. А однажды в воскресенье клетку я мыть стал, ну и выпустил его, а сам пошел за тряпкой на кухню...А дверь, значит, закрыл неплотно... Ну, он и увязался прямо за мной следом... Прыг-прыг, прыг-прыг... С пола на табуретку, с табуретки на стол, со стола на край, знаете, плиты этой, снова на стол, и... представляете, прямо на крышку, она была еще приоткрыта, а там кастрюля, ну в которой мать курицу варила... Там был, представляете, кипящий бульон?! Ну, он не сразу выпрыгнуть смог оттуда, а когда смог, сразу в угол под комод... Ну, через несколько часов вытащил я его оттуда... И вместо моего Чингачгука это теперь было какое-то существо вроде крысы. Облезлый жирный мех, знаете, такой... Тьфу!Я долго плакал, я был потрясен, но даже тогда, знаете, все равно надеялся, что он поправится... Смазывал его мазью Вишневского, а он мучился от боли. Вы не поверите, но тогда я даже видел на его глазах слезы. Представляете? Он понимал, что я хочу ему помочь. Он плакал вместе со мной. Он хотел жить. Но это было уже невозможно, хотя я и не верил в это. Ну а потом он промучился два дня, и все это время я думал, что он выздоровеет. А на третье утро после этого я подбежал к клетке, но его там уже не было. Я кинулся к матери. "Где он? Где?" А она - "Все! Ночью он умер!"- сказала, ну и дала мне коробку. Это была коробка, знаете, такая - из-под обуви "Цебо". Она сказала отнести ее на помойку. Ну я вышел во двор. Картонная коробка эта серая с надписью "Цебо" была у меня под мышкой. Ну а тогда была зима. Было холодно и серо. Снег, наверно, оставался таким же белым, но для меня весь мир стал каким-то, знаете, серым и безжизненным. Поэтому и снег, казалось, который шел в этот день, был серого цвета...Ну, в-общем, шел я по двору...Шел, сжимая эту коробку... А в ней что-то было. Я открыл, значит, эту крышку и увидел моего бельчонка. Нет, не его, а то, что от него осталось. Это было уже крошечное скрюченное тельце. Это был уже не он. Нет, не он. Я бережно закрыл крышку, осторожно положил коробку в контейнер и пошел, постоянно оглядываясь назад. Потом я долго отказывался есть, я не хотел жить... Как так, почему в мире возможна такая несправедливость? Почему не стало живого существа, такого веселого, такого мягкого? Почему? Это ведь человек может быть плохим или хорошим, а животное не может... Ночью я представлял, как серый картонный гробик находят на свалке мусорщики, и топчут-топчут-топчут своими грязными резиновыми сапогами. Меня уже хотели отвести ко врачу, но где-то через три дня я стал понемногу забывать о бельчонке... Вот... А теперь уже прошло много лет, но и сейчас, наверно, в моей жизни не было более сильного потрясения, чем это...Зачем я его приручил? Дикое животное - оно и есть дикое... Вот!
   НАТАХА. Да... История! Трагедия, блин, жизни! Смерть бельчонка в кастрюле с супом!..
   МУСЬКА. Да ты не смейся! Это же серьезно!
   КОПЧЕНЫЙ. Вам не понять, но иногда я чувствую себя этим бельчонком, таким же, знаете, диким, которого приручили, но приручили, знаете, не до конца, потому что он все равно остался диким, и полностью его приручить невозможно...
   НАТАХА. Да, блин, рассказываешь ты интересно... А все-таки, где же твои документы, ну бумаги там всякие для контрактов этих? Покажи хоть что-нибудь! Ты хоть чего продаешь?
   МУСЬКА. Куриные окорочка? Ножки Буша?
   КОПЧЕНЫЙ. Нет. Ворую я. Езжу туда-сюда. И у таких, как вы, деньги таскаю...
   МУСЬКА. Чего? Кончай лапшу на уши вешать!
   НАТАХА. Серьезно, что ли?
   МУСЬКА. Да нет, врет он! Ну скажи, что врешь!
   НАТАХА. Муська, не приближайся к нему!
   КОПЧЕНЫЙ. А чего мне было делать? Как бельчонок умер, все у меня сразу пошло под откос... Я тогда в шестом классе учился... Что-то во мне словно надорвалось... Со шпаной связался... Из школы меня отчислили за неуспеваемость... Родители на меня рукой махнули ... Терпели, терпели, и не вытерпели - из дома выгнали... Скитался, воровал... Пока Матильду мою не встретил... Думал, все, новую жизнь начну... Купил дом до армии, завод помог... Правда пришлось его снимать - бревна подгнили... Тесть делал сруб, а я бутылки принимал из-под шампанского... Фундамент заливали... Шампанские бутылки в цементе, и, вот так вот, горлышками во двор... Стекло-то кондовое, прочное... Потом, правда, ветер свистел по ночам, аж жутко было... Я ведь смышленый, у меня даже счетчик в другую сторону крутился. И отопление свое сделал. Загнал в трубы трансформаторное масло, оно не охлаждается... Жили вроде ничего... И любовь, и согласие - все было... Ан нет... Не смог! Свободная жизнь манит! Не могу терпеть, когда тебя пилят... А сейчас вот, чтоб прожить как-то, этим вот решил попробовать промышлять, та не мое это, душой чувствую, а денег никак зарабатывать не могу...
   НАТАХА. А зачем нам-то сказал об этом? Дождался бы утра, когда самый крепкий сон, стянул бы денежки, да и на первой станции сошел, а?
   КОПЧЕНЫЙ. Не знаю, расчувствовался я чего-то...
   НАТАХА. А сколько раз тебе такое удавалося?
   КОПЧЕНЫЙ. Не сколько! Первый раз я только! Денег на билет занял, в поезд сел, прилег вот, думаю, кто-нибудь подсядет из коммерсантов, их же сейчас много ездиит...
   НАТАХА. Притворялся, значит, что спишь, да?..
   КОПЧЕНЫЙ. Не притворялся, не, устал просто... А как вы вошли, так сразу и понял, не, не смогу я так сделать... Лежал, а внутри все дрожало от напряжения... Не смог бы я все равно... Боюся сильно... Людей мне жалко...
   ЕГОРКА спускается с верхней полки. Он скрючивается, неуклюже шлепается вниз и с трудом удерживается на ногах.
   НАТАХА. Куда ты?
   ЕГОРКА. Пойду попыхаю... ( Делает неловкие движения. Выходит.)
   НАТАХА. Врешь ты, что первый... Сам, блин, наверно, только этим и занимаешься... А зачем тебе деньги-то? Что бы делать стал?
   КОПЧЕНЫЙ. Дочь ведь у меня... Не сказал я... Малютка... Анюта - зовут... Три годочка ей... И ничем я не могу ей помочь... Кормить нечем... Даже на молоко, и то с трудом хватает... Пособие она получает, Матильда моя, да и-то не вовремя...
   НАТАХА. А че ж ты, как нормальные мужики, не можешь зарабатывать? Только чужие деньги воруешь!
   КОПЧЕНЫЙ. Та не берут меня... С судимостью я... Давно уже отмотал, за мелкое хулиганство, а все страдаю...
   НАТАХА. Как посмотришь, одни бабы, блин, работают, сумки тяжеленные таскают, а мужики балду гоняют... Послушаешь, так все такие страдальцы... Куда бежать?!
   МУСЬКА. ( Роется в карманах джинсов и достает пачку денег, перетянутую резинкой ) На!..
   КОПЧЕНЫЙ. Мне?
   НАТАХА. Муська, да ты че? Свихнулась совсем, что ли?
   МУСЬКА. Бери! Только не тебе, а дочери, малютке твоей!
   КОПЧЕНЫЙ. Не могу я, не могу взять... Так много!
   МУСЬКА. Как воровать хотел, так мог, да?
   НАТАХА. Муська, забирай, блин, назад! Зачем в Москву без денег!
   МУСЬКА. Ему они нужнее, понимаешь, нужнее!
   НАТАХА. Ничего ему не нужнее! Нам нужнее... шмотки покупать... А он пусть работает! Давай мне сейчас же! ( Забирает деньги и прячет в сумочку на поясе.) Нечего, блин, ерундой заниматься! Знаю я таких, ездиют, легенды свои пассажирам доверчивым рассказывают, а потом денежки их прикарманивают... Ты че, первый раз как будто? Сколько ездила уже! Должна, блин, наверно, научиться...
   МУСЬКА. Отдай ему деньги! Это же мои!
   НАТАХА. В Москву приедем, получишь, но не раньше... Что ты будешь деньгами сорить! Дочь миллионера, что ли? У самой, блин, на кухне тараканьи бега!
   МУСЬКА. У меня же тоже дочь... тоже такая! Без отца!
   НАТАХА. Лапшу он нам на уши вешает, понимаешь? Все они, мошенники, блин, такие! На жалость давят! Мозги нам своими баснями компостируют! А ты как будто первый раз родилась! Сколько на Луже с тобой мы видели таких: уши развешают сначала, а потом, блин, в обмороки грохаются прилюдно... Че ты, хочешь, чтоб с тобой такое же было?
   МУСЬКА. Не знаю, но я ему поверила...
   НАТАХА. Сейчас время какое? Нельзя никому верить! Да в каждой газете об этом написано! А они все равно находят! И уж от кого-кого, а от тебя, Муська, я такого не ожидала... Ты уже вроде такая, наученная жизнью, а поступки такие делаешь, хоть стой, хоть падай! А посмотришь, вроде нормальная баба... Что-то я так распереживалась, что валерьянки попить надо... Совсем нервная стала... Из-за тебя! ( Нагибается и лезет в авоську. Поезд резко дергается, как при экстренном торможении, и останавливается.) Никак - Анна Каренина!
   МУСЬКА. Че там? Случилось, что ли, чего?
   КОПЧЕНЫЙ. Да вроде станция...
   Он хватается обеими руками за ручку, и всем своим телом повисает на ней. НАТАХА напрягается. Окно приоткрывается.
   ГОЛОС ТОРГОВКИ. Парни, берите минералку сорокоградусную! Есть хлебный напиток! Свежий!..
   МУСЬКА. Ой, я аж испугалася! Откуда она взялась, бабка эта? Ночь ведь уже!?
   КОПЧЕНЫЙ. Летучий голландец будто...
   ГОЛОС ТОРГОВКИ. Пенсию не плотят, внучка, вот ночами и торгую... Днем стыдно... Берите напитки!..
   НАТАХА. Летальный напиток, да, чудо века! Спасибо, у нас еще осталося. ( МУСЬКЕ ) Вот кому дать можно... немного... Ну да ладно, давайте допьем, что ли... Ой! Сколько не ездила, такого еще не было... Первый раз привелось ехать с квартирным вором... Читала про них много, но одно дело читать, а чтоб на самом деле... ( Разливает остатки водки по кружкам и убирает со стола пустую бутылку.) Это - лучшее лекарство!.. ( Дает кружку МУСЬКЕ.) Держи бокал! Ну ты даешь, Муська! ( Протягивает КОПЧЕНОМУ.) На... и тебе! Так и быть! Нечего раскисать как сухарь в воде... Не падай духом, а падай брюхом. И знай: если щетка не помещается во рту, значит, она не зубная, а сапожная... Понял? Ну че, давайте!.. За жизнь! Все-таки не такая она плохая штука, как ее ругают! ( Выпивает. Морщится, отламывает корочку хлеба и занюхивает.)
   МУСЬКА. И как ты думаешь дальше жить?
   КОПЧЕНЫЙ. Не знаю даже, не знаю, состояние такое, что хоть в петлю лезть...
   МУСЬКА. Зачем же в петлю-то сразу? Нужно что-нибудь придумать.
   КОПЧЕНЫЙ. А чего придумаешь в моей ситуации? Безысходная она...
   ( Все молчат. Поезд трогается. Стучат колеса.)
   НАТАХА. Чего вы не пьете-то? Муська? И ты, как тебя? Копченый!
   МУСЬКА. Да не лезет уже! Тошнит от всего этого! Ну сколько можно? Ну не могу я уже больше так жить!
   НАТАХА. Чего ты, Муська, чего? Щас я валерьянки достану! Только тише! Тише! ( Роется в авоське.) Думала - себе, нет тебе...
   МУСЬКА. Надоело мне это все до смерти! Сумки! Тележки! Тачанки! "Мерседесы"! Ну сколько можно? Сколько? Я хочу жить просто, скромно, хочу дочь свою воспитывать сама, хочу мужика нормального - ну что, я много хочу? Мне много и не надо! Но почему за это нужно умирать каждый раз, почему? Что, нельзя жить как-то иначе? Почему это все гавно - видео, аудио, шмотки, тряпки - все, все дается с боем? Почему?
   КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Зачем вы?
   НАТАХА. Тише ты! Тише! Я знаю, как тебе тяжело... Знаю... Но нельзя же так, при чужом-то человеке.... Он ведь обворовать нас хотел...
   МУСЬКА. Мне, может, жить-то осталось неделю-другую, а я здесь в поезде этом еду с сумками этими спекулянтскими, набью их послезавтра китайским тряпьем на рынке, и назад, в свой Староухватинск - чтобы он под землю провалился, городок этот паршивый! Чтоб на него бомба упала термоядерная и все до единого жителя превратились бы в пепел!
   НАТАХА. Ты чего говоришь-то, чего? Сосем спятила, что ли, дура?
   КОПЧЕНЫЙ. Ну зачем вы?
   МУСЬКА. Или, может, приеду, привезу тряпье это, отведу Ниночку к чужим людям и, как обычно, пойду на рынок - банчить, и, может, обратно даже уже и не приду... Прямо там и распластаюсь на асфальте расплавленном, под лучами солнца палящими...И не увижу я уже, может, своей Ниночки в свои-то несчастные тридцать пять! И куда ее? В детдом, что ли? В детдом, да? На казенные харчи! Похлебку "хряпу", да, кушать?
   КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Не надо!
   НАТАХА. Чего разошлась-то, блин, чего?
   МУСЬКА. Тебе-то хорошо, ты здоровая! Со своим! Еще нарожаешь! И воспитывать будешь! А мне каково?!..
   НАТАХА. Не нарожаю я! Не нарожаю... Бездетная ведь я...
   МУСЬКА. У тебя... У тебя... И ты мне никогда этого не говорила? Да... Все: потом, потом, рано еще детей заводить, говорила...
   НАТАХА. Я думала в детдоме взять сначала, да не решилася, вдруг ребенок убийцы какого попадется или бандита...
   МУСЬКА. Бедные! Какие мы бедные! Вроде и деньги есть, а ничего-то, кроме них, и нет: ни здоровья, ни счастья... Все здоровье свое сумками этими надорвали... спекулянтскими...
   НАТАХА. Может, она еще и доброкачественная, выяснится. Тебе же не сказали, какая. Операцию сделают, и все! А ты панику подняла! Врачи же тоже ошибаются часто - они такие же люди, как и все... На вот, выпей, на! ( Протягивает кружку ) Сразу успокоишься! Ну, давай!
   МУСЬКА. Да не поможет мне уже ничего, не поможет! Твердая она, и величиной с кулак... Не сегодня-завтра коньки отброшу! А как хочется жить! Натаха, как хочется жить! Да тебе-то этого не понять с твоими-то железными нервами! У тебя же канаты, а не нервы!.. Без детей, а ничего, все пучком, улыбаешься все...
   НАТАХА. Ну что ты такое говоришь? Что говоришь-то? Вот она, пожалуйста, наша сучность...Я тоже ведь своего-то ругаю, ругаю, а думаю, что он ведь меня счастливее! У него свой мир есть. Внутренний! Он может спрятаться в него и сидеть там, как мышка! А мне, блин, куда спрятаться, если что, куда?.. Если кто, скажем, как ты, решит бомбу на нас сбросить термоядерную!.. Ему-то хорошо! Он в свой компутер тоже какие-то там стишки загоняет, не про белок, конечно, нет, но тоже хорошие... А я? Что у меня есть, кроме шмоток этих поганых? Все шкафы ими забиты: сотни маечек, сотни трусиков... Куда мне их? Куда? Я бы все это отдала бы, например, в дом для престарелых, но я-то тогда на что буду жить? На что? Или ты думаешь, что мне нравится со шмотками этими носится? Отнюдь! Вот и тебе я помочь захотела, с собой начала брать, и вот она, за все - черная неблагодарность! Деньги свои ты стала разбрасывать направо и налево, точно принцесса какая вертихвостка! А ведь как они дались-то тебе, как! Ведь ты такую цену заплатила, что над каждой копеечкой трястися должна, как старик Черномор! А ты? Знайте наших! Вот вам пачку денег! Забирайте! А то, что это мне потом тебя придется назад везти за свои кровные, ты не подумала! Тебе наплевать на это! Ты считаешь, что это дело само-собою разумеющееся! А как ты жить-то потом дальше будешь ты подумала?
   МУСЬКА. Ох! Умру я, умру сейчас! У меня опухоль, опухоль на сердце!.. ( Валится на бок, схватившись за грудь.)
   НАТАХА. Ой! Извини! Извини меня, Мусенька! Любя я это... Не со зла! ( Обнимает ее и гладит, как ребенка.) Ну-ну, успокойся! Все будет хорошо! ( КОПЧЕНОМУ ) Врача! Быстрее! ( КОПЧЕНЫЙ торопливо выходит ) Ну вот, понервничала немного... Ничего... Все пройдет... На нервной почве все это... Все болезни, говорят, от нервов... При постороннем прямо... Не сдержались... Разоткровенничались... Ну ничего! Послезавтра рано утром мы приедем и отправимся на рынок, походим, найдем что нужно и купим. Покушаем прямо там... Что хочешь, хошь шашлыки, хошь - окорочка эти куриные, там же, знаешь, ничего готовят эти чурки, выпьем, может, немного, водочки... А что? Заработали! Там все пьют! И на вокзал - на автобусе, ну или тачку поймаем... Сядем в поезд, и обратно... Поговорим по душам... Надеюсь, не попадется нам больше этот вор квартирный... А что рассказывал-то нам... Что? Про белку какую-то, которая в супе сварилась, в бульоне курином... Да разве ж бывает такое! Все это сказки, сказки, сказки... Но мы ведь с тобою уже не маленькие... Мы в эти сказки не верим. Придумал он это все, чтобы разжалобить нас, понимаешь? Но мы не должны поддаваться, не должны! На жалость он бил, на жалость, да просчитался! Нас на таком не купишь! Песню какую-то пел... Ну и голосок у него! И слуха нету! Как будто бы слон на ухо наступил! Как будто по ушам медведь проехался на велосипеде, да ведь? Песня-то не его, старая! ( Тихо поет.) "Летят перелетные птицы..." Песня-то старая, но она ведь про нас...
   МУСЬКА. Да как же, тогда ведь не было таких, как мы, челноков...
   НАТАХА. Раз сочинили, так, наверно, были... Просто не помногу возили, и все... Это сейчас все целыми сумками хапают, а тогда... Все было чинно, культурно! Три банки кофе: одна для себя, две - на перепродажу. Пять пар колготок: две - для себя, три - на перепродажу. Почему сейчас-то так нельзя? Скромно, по-товарищески: ты - мне, я - тебе... Так нет же, блин, все хапают, хапают... Но ничего... Приедем в Староухватинск, по-прежнему заживем... Как обычно, встречаться будем по понедельникам, когда на рынке выходной, и видик смотреть... Можно у тебя, а, хочешь, у меня... Моего будем отправлять куда-нибудь, в сад там, я не знаю, или еще куда... Пусть поработает! Нечего за своим компутером сидеть! Бутылочку возьмем! Посидим, поговорим, всем знакомым косточки опять перемоем - до блеска, до белизны, мужиков опять ругать будем на чем свет стоит! Костерить их, несчастных! Так им! Поделом! А потом переночуем и утром снова на рынок - торговать... А чем плохо? Это пусть другие на огородах вкалывают... Да что они имеют, кроме больной спины?.. И все-то у нас будет хорошо... Окажется, что врачи перепутали снимки-то свои - такое бывает,и все у тебя нормально, и нечего переживать...
   МУСЬКА. Я знаю, так и будет, наверно...
   НАТАХА. А, может, что и изменим... Пора подумать о жизни... Пора!.. Может, место еще одно возьмем, реализатора поставим, у меня есть баба одна на примете, бойкая и язык хорошо подвешен, у нее должно продаваться... Навар сразу больше будет, может, следующим летом на острова поедем, Багамские или там Курильские... И вообще, дай нам, бог, жить много лет здорово и счастливо... Дай нам, бог...
   Входит ЕГОРКА и с победным видом садится напротив подруг. Его уверенный вид говорит о том, что он доволен собой.
   ЕГОРКА. Что, испугались?
   НАТАХА. Ты че так долго? Муське тут чуть плохо не стало...
   ЕГОРКА. Ничего, теперь все нормально...
   НАТАХА. Что, блин, нормально-то? У девки истерика была, а ты - нормально... За врачом даже отправила, этого, ну вор который... До сих пор где-то бегает... Смотался, блин, уже, наверно...
   ЕГОРКА. ( гордо ) Я его сдал... Милиции!.. ( НАТАХА смотрит на него. МУСЬКА поднимает голову с плеча подруги и смотрит тоже. ) Ведь он же вор, вор... Он хотел стащить наши деньги, ну то есть ваши... ( Жене.) Ты же сама мне знаки делала, когда я курить выходил...
   НАТАХА. Да ладно, сиди! Все равно он был странный какой-то! Про белок рассказывал! Песню пел старую! Про нас она... Обворовать утром хотел, и с деньгами нашими смыться...
   В купе заглядывает КОПЧЕНЫЙ, которого ведет МИЛИЦИОНЕР.
   КОПЧЕНЫЙ. Что же ты, душегуб? За что ты меня сдал-то?..
   МИЛИЦИОНЕР. Иди, падла! Не разговаривай! ( Толкает КОПЧЕНОГО.)
   ЕГОРКА. ( забившись в угол ) Стащить он собирался деньги наши... То есть ихнии...То есть ваши...
   НАТАХА. Ладно! Заткнись уже! ( Молчит.) Жаль парня, конечно. Ну да ладно, сам виноват... Нужно было язык держать за зубами... А этого ( кивает на ЕГОРКУ ) не буду больше с собой брать... Будет у меня дома сидеть, полы мыть, супы готовить...
   МУСЬКА. ( поглаживая широкие бедра подруги в китайских спортивных штанах ) Натаха, хорошего человека должно быть много!..
   НАТАХА. Да уж, хорошего!..
   Они молчат и напряженно вслушиваются в стук колес. Вдруг НАТАХА своим низким голосом затягивает услышанную песню:
   Летят перелетные птицы
   Ушедшее лето искать,
   Летят они в жаркие страны,
   А я не хочу улетать...
   Ее подхватывает МУСЬКА. Не обращая внимания на вытаращившего глаза ЕГОРКУ, они поют вместе. В купе заглядывает ПРОВОДНИЦА и стоит на месте как вкопанная, слушает.
   А я остаюся с тобою
   Родная навеки страна,
   Не нужен мне берег турецкий,
   И Африка мне не нужна...
   И снова слышен стук колес. Поезд едет дальше и увозит наших героев.
   Занавес.
   КОНЕЦ.