Кузнецова Юлия. Скелет за шкафом

 
   Дома меня ждал очередной кулинарный шедевр мамули – горелая зеленая фасоль и котлетки с луком. В целях экономии времени мама не трет его на терке, а лишь крупно и не слишком аккуратно режет.
   Я, не жуя, проглотила все это безобразие и поспешила подключиться к Интернету. Мне не терпелось забыть о бестолковом дне, сумасшедших людях и проваленном допросе первого подозреваемого.
 
   В аське, к своей радости, я обнаружила Веронику.
   – Салют, подружка, – написала я ей, – переходи на скайп!
   – Хай, хани! Прости, не могу. Место неподходящее.
   Я озадаченно посмотрела на экран. Какое еще «неподходящее место»? Насколько я знаю, веб-камера стоит у Ники прямо на столе. Она обожает снимать себя с разных точек. Неугасшая мечта стать актрисой.
   – В каком смысле – место? Где ты? И скоро ли вернешься в Москву?
   – Э-э, хани... мне придется задержаться в Нью-Йорке. Надо решить пару делишек.
   – Каких делишек?
   – Делишек с самыми странными людьми, которых я когда-либо видела. Я тут в одном месте... Quiet a weird place... Ладно, мне пора! Напишу потом.
   – Скажи сейчас! – взорвалась я.
   Они что, сговорились сегодня меня достать?!
   – Не могу. Тут весело, поверь мне.
   Вероника отключилась. Я яростно нажала кнопку ноутбука, словно он был в чем-то виноват. Вынужденный резко выключиться, ноутбук жалобно пискнул.
   «Ладно-ладно, – сказала я принцессе Мононоке, которую повесила над кроватью, – пусть все веселятся. И Анжела, и Вероника».
   Расстроенная, я легла спать, надеясь, что мне приснится чудесная Лапута^[8], а не отец Анжелы в ботинках разного цвета или худая рука Прозрачного, торчащая из рукава балахона.

Глава 5,
в которой на меня совершается нападение по ошибке

   Утром меня разбудила мама. Подошла к кровати и постучала по голове принцессы Мононоке.
   – А, ты, без пяти минут доктор, – сонно сказала я маме, – я уже и забыла, как ты выглядишь... Спасибо за котлетки...
   – Ты знаешь, что случилось с Вероникой? – с тревогой спросила мама.
   – Что бы с ней ни случилось, ей там весело, – пробурчала я, все еще обиженная загадочным поведением подруги, – так она сказала вчера.
   – Вчера ее перевели из реанимации.
   – Что?!
   Я подскочила на кровати.
   – О чем ты?
   – Звонила ее мать. Веронику госпитализировали неделю назад в нью-йоркскую клинику в отделение для людей, страдающих анорексией. Ты же знаешь, в последнее время она мечтала заключить контракт с каким-нибудь домом моды и старалась сохранить идеальную фигуру, питаясь крайне скудно.
   – Какое «крайне скудно», мама?! Надоели мне ваши эвфемизмы! Она вообще ничего не ела!
   – Наверное, так, – торопливо согласилась мама, – как бы то ни было, ее пытались кормить через зонд. Это такая трубочка...
   Я содрогнулась.
   – Она попыталась убежать. У клиники упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов. Ее отправили в реанимацию. Вчера ее перевели в обычную палату.
   – А она написала, что ей там весело, – прошептала я, потрясенная силой характера Ники.
   – Это все из-за нас, родителей! – вдруг воскликнула мама, – с вами, детьми, происходят неприятности, потому что нам нет до вас дела. Мы занимаемся только собой.
   – Что это с тобой, мам?
   Мама наклонилась, схватила меня за плечи и испуганно спросила:
   – Ты что-нибудь ела сегодня?
   – Э-э. Нет еще.
   – Почему?!
   – Потому что я только что проснулась. Мам, прекрати. Посмотри на меня. Какая анорексия? Показать тебе пакет печенья, припрятанный под моей кроватью?
   – Покажи! – обрадовалась мама, – если хочешь, я дам тебе денег, и ты спрячешь туда еще один?
   – Мамуль, все хорошо. Я питаюсь нормально и вполне довольна жизнью. Пиши спокойно свою докторскую. А если хочешь потратить на меня деньги, то разреши позвонить в Нью-Йорк и спросить у Вероникиной мамы, чем я могу помочь Нике.
 
   – Хорошими новостями, – грустно сказала мне мать Вероники, – ей можно помочь только хорошими новостями, которые вызовут в ней интерес к жизни. После того, как сразу два дома моды отказались заключать с ней контракт, потому что она слишком худая для них, Ника... просто не хочет... жить.
   Последние слова она произнесла шепотом.
 
   «Я буду писать ей отчеты о своем расследовании, – решила я, – это точно отвлечет ее от мрачных мыслей. Буду одновременно и Холмсом, и Ватсоном в кедах. Держись, подруга!»
   Целый день я делала уроки на понедельник, а вечером поехала к Варе, на северо-восток Москвы.
 
   Часов в пять я вышла из метро «Отрадное» и глубоко вздохнула. Меня слегка укачало в поезде, потому что всю дорогу я читала.
   Я развернула бумажку с адресом. Судя по всему, Варя жила в одном из унылых серых домов, вытянувшихся вдоль сквера, расстилавшегося передо мной. И справа, и слева от центральной аллеи были детские площадки, где весело бегала малышня. Кто-то прыгал на куче сухих листьев, кто-то кидался песком и дрался лопатками, кого-то с ревом волокли домой. Я побрела по центральной аллее, обходя мамаш с колясками и размышляя о той статье, что я читала в метро.
   Статью мне дала Анжела, велев перевести ее к следующему занятию. Речь в ней шла об «активном слушании». Насколько я поняла, если ты хочешь, чтобы собеседник доверял тебе, нужно его активно слушать, то есть его же или своими словами пытаться озвучить, что с ним происходит.
   Например:
   – Я тебя ненавижу!
   – Я понимаю: ты очень расстроилась, потому что нам придется расстаться на время.
   «А неплохой сыщицкий прием, – подумала я, – особенно для меня. Я же не имею права официально допрашивать свидетеля. Да и вопросы в лоб не приводят ни к чему хорошему». Я вздохнула, вспомнив вчерашний «допрос» Анжелы, и решила попрактиковать это «активное слушанье».
 
   Выйдя из сквера, я перешла дорогу и свернула к нужной мне многоэтажке, чей серый фундамент украшало огромное ярко-желтое «ЗАЧЕМ» в стиле граффити. За мной свернул джип серебристого цвета.
   Вот и нужный мне подъезд. Возле него на дереве была прикреплена коробка из-под принтера с прорезанными окошками, в которых виднелись куски батона и семечки. «Оригинальная кормушка», – подумала я, машинально отметив, что перестали шуршать колеса джипа за моей спиной.
   Не решаясь оглянуться, я нажала на кнопку домофона.
   – Открываю! – послышалось из аппаратика, и в это же время за моей спиной хлопнула дверца машины.
   Я дернула за ручку, нырнула в подъезд. «Бух! Бух!» – стучало у меня внутри. «Кто может меня преследовать?» – потрясенно думала я, поднимаясь на шестой этаж, на котором жила Варя.
 
   Лампочка на площадке мигала. То темно, то светло, то снова темно. Я закашлялась – на площадке было здорово накурено. Массивная дверь, отделяющая квартирный отсек от остальной части площадки, была приоткрыта, но за ней – темнота. Я осторожно приблизилась.
   – Эй... Варя?
   Тишина. Только слышится издалека классическая музыка. И уставший женский голос: «Да сделайте потише!»
   Я приоткрыла дверь и шагнула в темноту. Вытянула руки. Шаг вперед, еще шаг. Вдруг на меня набросились. Кто-то обхватил меня сзади и повис так, что мне пришлось опуститься на колени. На глаза набросили какую-то тряпку. Я чуть не задохнулась от ужаса, когда меня боком опустили на холодный кафельный пол.
   – Только попробуй пикни, – услышала я шепот.
   Мне показалось, что голос детский. Что происходит?
   – Если ты пришла, чтобы опять испугать Сеню, то имей в виду...
   – Тамара! Ира! Сколько раз можно просить, сделайте музыку поти... О боже! Что это такое?! Вы что, с ума сошли?
   Меня рывком подняли на ноги, сдернули повязку.
   В дверном проеме стояла полная женщина в фартуке поверх байкового халата. Выражение лица – усталое, брови сердито сдвинуты. В руках – половая тряпка. Рядом со мной – две девчонки, одна лет восьми-девяти, другая – лет двенадцати. Все трое были похожи – плотно сбитые, со светлыми вьющимися волосами (у женщины – собранные под ободок), с крепкими руками и полными ногами. Все трое сердито взирали друг на друга, пока старшая девчонка не посмотрела на меня и не пробормотала:
   – Ой. Это не та!
   – С ума сошли! – повторила гневно женщина, – марш к Сеньке, обе! Сделайте ему музыку потише.
   – Я к Варе, – сказала я женщине.
   – Это я, – сказала она, – ты в порядке? Сестры совсем распоясались.
   Я уставилась на нее. Все, я могу возвращаться домой и смело вычеркивать Варю из списка подозреваемых. Не могла эта тетенька поджечь стул завкафедрой. Она похожа на булочницу Асону, приютившую ведьму Кики и всегда готовую прийти на помощь. Полная, веселая, добрая. Ну, может, не слишком веселая...
   – Мы не знали, что это не ТА! – пробурчала старшая девочка.
   – Ты сегодня сделаешь музыку ПОТИШЕ? – гаркнула Варя и шлепнула сестру тряпкой.
   «И не слишком добрая, – подумала я, – надо все-таки провести допрос».
   – Испугалась? – это она уже мне сказала.
   – Д-да так... А кого они хотели поймать?
   – Понятия не имею. У них сейчас период дурацкий. Играют в разбойников. А мне вот извиняться приходится. Прости, пожалуйста. Проходи на кухню. Ты от Анны Семеновны?
   – Да... Она попросила меня, то есть вас, позаниматься со мной, – проговорила я, разуваясь.
   – Кого – вас?
   – Вас, Варя. Это я вежливо.
   – Ой, брось! – отмахнулась тряпкой Варя, – не надо вежливо. Давай на «ты». Чем заниматься?
   Я прошла на крошечную кухоньку и огляделась. Газовая плита еще советской марки. Табуретки с ножками, прикрученными проволокой. Дешевые тарелки и чашки – я такие видела в сельском магазине у нас на даче. Никогда не думала, что кто-то может купить себе тарелку, украшенную грибом-поганкой. Оказывается, есть такие люди. На столе – заштопанная клеенка, на полу – заклеенный линолеум. В общем, как пишут в книгах, чисто, но бедно. И как они тут умещаются с тремя детьми?
   – Фонетикой. И переводом.
   – Да?! А где я время возьму?
   Варя швырнула тряпку под раковину и включила конфорку под чайником.
   – Кофе будешь?
   Вылитая Асона. Тоже предложила Кики кофе на первой встрече.
   – Лучше чай. То есть ты не будешь со мной заниматься?
   – Придется, – вздохнула Варя, – мне лучше с ними не спорить, выгонят еще.
   Она насыпала себе кофе, в другую чашку кинула пакетик чая, залила обе кипятком.
   – Ничего, что мы на кухне? Наверное, родители скоро придут, – сказала я, усаживаясь у окошка.
   На подоконнике в баночке сидела луковица, она протягивала зеленые стрелки вверх, а белые тонкие корни – вниз, к воде. Из окна виднелась Останкинская башня.
   – У нас их нет, – ответила Варя, открывая дверцу холодильника и исчезая за ней.
   – Как – нет?
   – Папа умер. Мама уехала в Польшу. Ухаживает там за больными старушками и не собирается возвращаться. Денег не присылает.
   Варя выложила на стол упаковку сливок, колбасу, сыр, а еще достала кастрюлю и поставила ее возле раковины.
   – А кто следит за твоими сестрами?
   – Я. Не только за сестрами, но и за братом.
   «Сеня», – вспомнила я, и меня передернуло от воспоминания, какой ужас мне пришлось вытерпеть десять минут назад, во время «игры в разбойников». Варя добавила в свой кофе сливки и принялась готовить бутерброды.
   – Твой брат работает?
   – Да. Дома. Комиксы рисует.
   – Комиксы?! А можно мне глянуть?
   Варя оторвалась от бутербродов и внимательно посмотрела на меня.
   – Так тебя Анна Семеновна прислала? Или кто-то еще?
   – Анна Семеновна... Просто я сама комиксы рисую. У меня целая галерея рисунков на sozdaikomiks.ru. Ник – Соль. А у твоего брата какой?
   – Понятия не имею.
   – Хоть рисунки покажи...
   – Подумаю. Займемся фонетикой? Или переводом?