Страница:
— Дурак, я страдаю!
— Естественно. Это понятно. Ты страдаешь, потому что хочешь страдать. Когда ты не можешь быть несчастной, ты не являешься счастливой.
— Как? Что? Ты что пытаешься этим сказать?
— Ах, ничего. Забудь. Обещаю, если мы с тобой когда-нибудь переспим, я тебе позвоню на следующий же день. Оставайся такой, как ты есть.
— Но я не хочу оставаться такой, как я есть!
— Естественно.
Отбой. Вот тупица! И опять все абсолютно типично. Мужчины просто не могут понять всех сложностей женского характера. Даже такие, как Биг Джим. А я рефлексивна и не закрываю глаза на проблемы. Пусть даже кто-то и считает меня вздорной потаскушкой.
Вот, к примеру, Саша. Однажды он не меньше чем на полчаса опоздал ко мне на свидание. А когда я самым дружеским тоном, но достаточно жестко спросила его о причине, он дал понять, что не стоит делать из пустяка проблему.
Но что значит — не делать проблему? Это разве не проблема, когда с 20.00 до 20.45 в одном только поясе для чулок слоняешься по квартире, а шампанское в бокалах постепенно теряет углекислый газ и начинает выглядеть как сданная на анализ моча. И это совсем не забавно! Об этом многое можно было бы сказать!
Ах, снова я нервничаю. Несмотря на расслабляющую ванну. Кроме того, я уже слишком долго в воде, кожа моя стала сморщенной, какой она будет через двадцать лет и без специального увлажнения.
В следующий раз я уже ничего не пустила на самотек. Д-ру Хофману было отпущено два дня, чтобы помучиться от нетерпения — то есть это я так надеялась, что он будет мучиться, — прежде чем я отвечу на его звонок. Момент звонка выбран был стратегически безупречно: четверг, около 20 часов 18 минут.
Такое время должно, по моим расчетам, создать следующее впечатление:
1. Кора Хюбш — женщина, интересующаяся мировыми событиями и политикой. Новости дня — ее конек. Она всегда в курсе дел и, конечно, имеет свое компетентное мнение касательно евровалюты и ее влияния на всю структуру Евросоюза.
Ничто не в силах удержать Кору Хюбш от того, чтобы в 20 часов смотреть «Ежедневное обозрение». Между 20.00 и 20.15 она, скорее всего, вообще не подходит к телефону.
2. Кора Хюбш не охотник до пошлых развлечений и поверхностных забав. Свои вечера — если она, конечно, проводит их дома — она посвящает углубленному изучению серьезной литературы.
«На линии огня» с Клинтом Иствудом, «Сильвия — особая штучка» с Уши Глас, «Моя дочь — сын моей покойной матери» на SAT 1 — все эти банальные телезрелища не для Коры Хюбш. Наверное, у нее даже и журнала с телепрограммой нет.
З. Кора Хюбш — солидная женщина. Она звонит в четверг. Другие женщины на ее месте побоялись бы звонить в середине недели, чтобы про них не подумали, будто на уикенд у них нет никаких планов. Но Кора Хюбш на конец недели запланировала очень многое. А если и нет, то для такой уверенной в себе дамы, как она, это не имеет ровно никакого значения.
К 20.18 я была подготовлена к разговору наилучшим образом. Естественно, не забыла и о подобающем звуковом фоне. Вначале я планировала поставить новый С D Вана Моррисона. Почти все мужики любят Вана Моррисона. «Он поет, как мы чувствуем», как-то сказал экс-дружок Йоханны. «Неужели? — спросила она с искренним изумлением. — А я думала, его музыка требует интеллекта!»
Поразмыслив, я отказалась от идеи включить Моррисона, но отдала предпочтение «Радио Германии». В конце концов, мне надо было не только произвести впечатление на крупного ученого, но одновременно убрать с дороги эту рыжую бабу. Пусть Ута Кошловски красива. Пусть она носит 44-й размер. Пусть, наконец, играет на RTL сколько угодно сестер милосердия!
Д-ра Даниэля Хофмана я завоюю своим интеллектом.
20.18. По «Радио Германии» шла передача о поэзии Генриха Гейне.
Мое время пришло.
— Хофман слушает!
— Алло? Это Кора Хюбш.
— Очень мило[18]
О нет. Только не это. За время моей жизни эта шутка успела мне дико надоесть.
— Я эту шутку в своей жизни слышала довольно часто, — сказала я. Довольно стильно сказала.
— Еще бы. Само напрашивается. А эту музыку вы слушаете по своей воле?
Что? Как? Проклятье. Кто бы мог подумать, что эти, там, на «Радио Германии», прервут свои интеллектуальные передачи песнями курдских борцов за свободу?
— Ох, нет. Это всего лишь радио. Сейчас приглушу. Вы-то как сами? — Это такая заготовка. С понтом, меня это интересует. Лично. Но не слишком.
— Я как раз смотрю Клинта Иствуда. «На линии огня». Обалденный фильм. А вы видели?
Вот-те на!
— Нет, конечно. Я практически вообще не смотрю телевизор.
Сказано с умом. С чувством превосходства. Небрежно так проявила интеллект.
— Надо же. А мне нравится. Я даже ем под телевизор.
Ну и ну! В точности я. Однако сейчас — ни слова об этом. Незачем ему сейчас это знать.
— Это, видите ли, вредно для желудка. В процессе еды необходимо полностью концентрироваться на том, что ты ешь. Fase уоuг food[19], как говорит один индийский мудрец.
Я весьма эрудированна. Мудра. Толерантна.
— Все это здорово, но когда я последний раз пытался сконцентрироваться на том, что ем, то зазевался и налетел на прохожего, которому это совсем не понравилось.
Что тут скажешь? Еще три минуты назад я была, по общему мнению, женщиной вполне остроумной. Ну, и где же мое остроумие? Фантазия? Где, наконец, мой словарный запас?
— Ладно, сдаюсь. Чтобы поправить дело, могу пригласить вас поужинать? Но при условии, что вы выдержите все испытания, которым я вас собираюсь подвергнуть…
Ах! Это было хорошо. Остроумно. Самокритично.
— Охотно. И когда же?
Вот он, решающий момент. Когда? Об этом, разумеется, я уже подумала. Сегодня четверг. Конец недели, конечно, табу. Я бы предложила ему среду. Непринужденное, эмансипированное время. Я услышала собственный голос:
— Как насчет завтрашнего вечера?
Неужто это я произнесла? Что на меня нашло? Слова повисли в воздухе угрожающе и тяжело.
— Сожалею, но на уикенд ничего не получится. Как насчет следующей среды?
Shit! Shit! Дерьмо!
— Значит, среды… Момент. — Я принялась многозначительно листать программу телепередач. — Что же, среда подойдет. Но не раньше девяти.
Да, это изящно! Самоуважение отвоевано.
— Порядок. И куда вы меня приглашаете?
Это я, разумеется, продумала заблаговременно.
— Пожалуй, я закажу столик в «Уно». Вы знаете это место?
Полагаю, что итальянский ресторан, где обретается верхушка среднего класса, — выбор беспроигрышный. Однажды я была с Йо в «Уно». Раскованная публика, хорошая еда. И официанты такие надменные, что не сразу поймешь, в ресторане ты или в театре.
— Я знаю «Уно». Так около девяти?
— Около девяти.
— Прекрасно. Вы заинтересовали меня вашими хорошими сторонами.
— Взаимно. Пока.
Я повесила трубку, зная, что меня ждет трудная неделя.
Мужчины должны быть счастливы, что им не надо эпилировать ноги! Я еще не произвела на свет ни одного ребенка, однако уверена, что сделаю это легко. Но каждые четыре недели терпеть эпиляцию…
У-у-у. Какая боль! Это что-то жуткое. Прибор сам по себе выглядит вполне безобидно, размером же он приблизительно с плитку шоколада Ritter Sport с изюмом и орехами.
Я купила его год назад. Продавец показал мне несколько эпиляторов на выбор. У него на голове было что-то вроде недоделанного парика, и вел он себя как-то скованно.
— Вот этот, — сказал он, высоко поднимая синюю упаковку О. В., — на рынке совсем недавно. Им вы можете удалять волосы не только на ногах. Он подходит также для эпиляции подмышек и зоны бикини.
При этом лицо его так порозовело, как будто он сказал что-то неприличное.
Зона бикини? О чем он при этом подумал? Может быть, зона бикини у его жены простирается до коленных чашечек?
— Этот новейший прибор снабжен системой super-soft. Он почти не доставляет неприятных ощущений, а потому предназначен также как бы для всех особо чувствительных участков как бы волосяного как бы покрова.
Боже милостивый, несчастный мужик! Он говорил со мной так, будто я просила разъяснить мне преимущества пупырчатого фаллоимитатора по сравнению с гладким. Я купила этот самый sиреr-sоft с гарантией возврата в течение шести недель и покинула сконфуженного носителя недоделанного парика.
Дома я очень внимательно изучила инструкцию. Обычно, покупая электроприбор, я этого не делаю. Вот почему я до сих пор ничего не могу записать на свой видеомагнитофон. И вообще никого, кто бы это умел, я не знаю. Но на сей раз речь шла о моем собственном теле, о моих волосах, о моей красоте, так что мне ничего не осталось, как потратить на это немалое время.
«Во время эпиляции система sиреr-sоft размягчает Вашу кожу, как массаж. Свойственное эпиляции пощипывание здесь устранено (ил.1), отчего эпиляция едва ощутима. Поскольку волосы удаляются под самый корень, после первого применения прибора Вы можете испытать небольшой дискомфорт. Он пройдет, однако, после нескольких употреблений».
Если инструкции для видеомагнитофонов составлены так же бестолково, я не удивляюсь почему не знаю никого, кто бы мог делать записи на свой видеомагнитофон.
«Небольшой дискомфорт» — ну просто смех. Точно так же можно сказать, что удаление слепой кишки без наркоза это только, легкий щипок.
А ведь мою первую эпиляцию я восприняла как расставание с детством. Так же, как день, когда я впервые наняла уборщицу.
Тайные обряды инициации в жизни созревающей женщины — это менструация. Половая близость. Жалоба в ресторане на качество еды. Наём уборщицы. Покрытие кредита, впервые взятого самостоятельно. Первая эпиляция ног. Роды. Половое общение с мужчиной на пятнадцать лет моложе. Половое общение сразу с двумя мужчинами на пятнадцать лет моложе. Развод.
Но Бог свидетель: никакой развод не бывает так болезнен, как основательная эпиляция. Даже если это развод не по системе suре r-sоft.
Факс изрыгает коряво исписанный кусок бумаги. Ни у кого из моих знакомых мужчин нет приличного почерка. Отчего так? Большинство даже, в пределах одного слова не может определиться, как они хотят передать его на бумаге рукописными или печатными буквами. Не говоря уж о том, что содержание мужских писем преимущественно невнятное.
Три раза в жизни я получала от мужчин рукописные факсы. Дешифровать два из них так и не сумела. В третьем было: «Хэлло, Кора! Забыл мои еврочеки. В моей черной куртке. Пожалуйста, перешли по адресу, что указан наверху».
Это было выражено не только оскорбительно обезличенно, но и грамматически невнятно. Я отослала отправителю его черную куртку, не забыв, конечно, очистить перед этим ее карманы.
А вот строчки моего друга Биг Джима:
Хэлло, милейшая Корочка!
Мы долго обсуждали твой вопрос. Окончательный ответ таков:
Женщине, с которой мужчина впервые имел сношение, он, обыкновенно, звонит через три дня. Как правило, вечером. Если он звонит раньше, то это либо тряпка, либо латентный гомосексуалист, ищущий замену матери.
Самое позднее он звонит в следующий за половым сношением уикенд. В случае, если интимный контакт имел место в пятницу, субботу или воскресенье, он может не спешить до следующей пятницы или субботы.
Если между сексом и не последовавшим звонком проходит
а) уикенд или
б) три рабочих дня,
тогда ты можешь
а) забыть об этом парне и искать себе нового или
б) позвонить ему.
Если ты ему позвонишь, значит, ты имеешь две целевые установки:
1) заполучить его во что бы то ни стало. Вероятность успеха близка к 0,5 процента. Он тебе наболтает о своем до отказа заполненном расписании, о том, что следующие три с половиной года свободного времени у него, к сожалению, практически не будет. Плюнь на это. Дело не стоит хлопот; ты же сама будешь потом чувствовать себя по уши в дерьме. Правда, ты и без этого будешь чувствовать себя в дерьме, но тут важны нюансы;
2) ты звонишь ему, чтобы сказать, что он дурак и задница, и тем самым излить свою досаду. Вероятность успеха близка к 98 процентам. Ты даешь выход своей фрустрации, а заодно избавляешь своих друзей от необходимости ближайшие восемь недель выслушивать твое нытье: «Надо было сказать ему, что…» Ну, и этому типу будет немного не по себе. Минимум три, максимум четыре минуты.
Кора, дорогая, время все поправит. Пожелаем тебе приятного ожидания. До 23.45 мы еще дома, потом думаем прошвырнуться. Хороший тебе совет: пойдем с нами. Тогда и время пролетит незаметно!
А кстати, ты знаешь моего друга Клауса? Если нет, поторопись. Мы вместе проходили альтернативную службу в Альтенхайме. Он хотя с тобой и не знаком, но шлет сердечный привет и велит передать, что охотно познакомился бы с женщиной,, которая, принимая расслабляющую ванну, может так возбуждаться.
Good luck, girl![20]
Твой Бuг Джим.
Р. S. Между прочим, Клаус вот уже шесть недель как расстался со своей подругой и крайне озабочен. Взвесь, у тебя с ним хорошие шансы.
Извлеку ли я свой ключ с помощью столовой ложки-липучки? Несправедливый мир. Тоже хочу быть беременной. Но в Польшу не хочу.
Опять невольно вспомнился Саша. Все-таки за пятнадцать месяцев, что мы были вместе, я трижды думала, что беременна. Еще хорошо помню свою панику и как благодаря регулярным приобретениям тестов на беременность, крема от ссадин и расслабляющих добавок к ваннам я установила дружеские отношения с аптекаршей.
За время, проведенное с Сашей, я познакомилась с некоторыми интересными и, боюсь, совершенно типичными мужскими особенностями. Ибо Саша — хотя и чрезвычайно умный, но, в сущности, совершенно типичный мужчина.
Так, например — и я готова спорить на что угодно, что это наблюдение можно обобщить, — Саша никогда не бегал. Я, ради спасения своей жизни, бросаюсь бежать, даже когда иду тропинкой через поле и на расстоянии пяти километров от себя вижу приближающийся трактор. Мне также требуется основательно все взвесить, прежде чем решиться перейти на другую сторону улицы. И перед каждым обгоном на проселочной дороге я бы не прочь выпить для храбрости.
Напротив, Саша с провоцирующей безмятежностью будет волочить ноги через многорядную скоростную магистраль, где полным-полно машин. Думаю, мужчины скорее дадут себя переехать, скорее опоздают на автобус, скорее будут издали смотреть, как увозят на буксире их автомобиль, чем снизойдут до того, чтобы недостойным образом ускорить свой шаг. Это очень специфично.
Или такая — не менее типичная — особенность: в присутствии своих приятелей Макса и Фридхельма Саша перерождается в мужлана. И действительно, под влиянием себе подобных мужчина немедленно делается грубым самцом. С большой неохотой и лишь под облагораживающим влиянием своей подруги он вспоминает, как еще днем раньше лежал на софе, будто ласковый пудель, позволяя чесать себе живот и называть себя «воробышком», по три раза смотрел на видео «Бейба» и каждый раз внезапно начинал усиленно моргать в том месте, где фермер отплясывает перед больным поросенком, желая развлечь своего любимца.
Пожалуй, это неплохо. Даже мило. Женщина — единственный свидетель его самых трогательных проявлений и может манипулировать им, например так: «Если сегодня ты не будешь со мной смотреть „Гарри и Салли“, я скажу твоему лучшему другу, что ты меня иногда называешь пупсиком».
К свиданию с д-ром мед. Даниэлем Хофманом я была подготовлена безупречно. Я вошла в ресторан с видом певицы Мадонны, явившейся на условленную встречу с журналистом из Va n ity Fair.
К сожалению, д-ра мед. Даниэля Хофмана еще не было, и моего выхода он оценить не смог. Досадно, ведь я намеренно опоздала на десять минут. Но оставаться в длиннополом пальто из лакированной кожи, которым я собиралась ошеломить д-ра Хофмана, теперь уже было нельзя. И я с тоской глядела вслед пальто, уносимому официантом в гардероб.
Я попросила уединенный столик в глубине зала у окна. И получила столик маленький и совсем близко от входа. Там, где, стоит лишь открыться двери, по икрам пробегал озноб. Таковы уж халдеи в этих приютах богемной тусовки. Если твое имя не известно им из газет, они начнут третировать тебя, будто в их заведении ты собрался торговать тайваньскими зажигалками.
Как раз когда я меланхолически опускалась на стул, вошел д-р Даниэль Хофман. Прежде чем поздороваться со мной, он поприветствовал владельца ресторана.
— Сальваторе! Соте sta? [21]
— Benе, bеnе. Grazie, Dottore! [22] Ваше столь, разумецца, свободно.
— Спасибо, у меня тут назначена встреча. Дама уже ждет.
Он кивнул в моем направлении. Сальваторе поторопился ко мне. Я старалась казаться безучастной.
— Синьора! Проститте! Поччему ще ви не сказали? Поидьёмте туда, к это столь.
Он повел нас к уединенному столику у одного из окон в глубине зала. Салфеткой смахнул со скатерти несуществующие крошки и при этом незаметно убрал табличку с надписью Rise rvato[23].
— Grazie, Сальваторе, — сказала я покровительственно. Мне необходимо было сохранить лицо.
Д-р Хофман выглядел сногсшибательно. Я тоже выглядела сногсшибательно. Последние дни я почти ничего не ела. По двум причинам:
1. в этот важный вечер я хотела быть голодной. Если я что и усвоила в жизни, так это то, что мужчинам нравятся алчно жующие женщины. Важно, конечно, и то, чтобы при всем своем завидном аппетите она оставалась бы стройной. Иначе это просто обжорство и распущенность;
2. я хотела надеть свое узкое черное платье. А оно выдает любую округлость. Когда в последний раз я была в нем на служебной вечеринке, то по меньшей мере четыре мои сослуживицы спросили, не нахожусь ли я в «интересном положении». Даже мой шеф заподозрил неладное и на следующий день вызвал меня к себе в бюро, где напрямую спросил, надолго ли я ухожу в декретный отпуск. На этот раз я постаралась заранее обезопасить себя от подобных щекотливых моментов.
Мой живот стал потрясающе плоским. А благодаря изрядной порции малоксана он еще и перестал урчать. Разумеется, я соответствующим образом экипировала грудь. А мои колготки «чудо-зад»! Они действительно так называются: «Wo n der-Po, s еху l ifti n g».
В них у меня, как это всегда одобрительно отмечает Биг Джим, «крысино-острый негритянский зад».
Да, я хорошо подготовилась. Записала на нескольких каталожных карточках возможные темы разговора и засунула в сумочку. В случае заминки я, пошарив незаметно, будто в поисках губной помады, преподнесла бы новую увлекательную тему:
«новая пьеса Хайнера Мюллера[24] о жизни»,
«спорная передовица в „Цайт“ о конференции министра иностранных дел»,
«реформа здравоохранения»,
«эвтаназия».
Или ближе к личности собеседника:
«отношения c родственниками»,
«врач между человеком и машиной».
Естественно, свои оригинальные мнения по всем этим вопросам я выработала с помощью Биг Джима. Под конец, однако, Джим заметил, что мне надо всего лишь оставаться такой, как всегда. Смех, да и только! На какой планете живет этот парень?
Я оставалась точно такой, как всегда. Моя глупость такова, что я не способна даже толком соврать. Хуже того — я готова выболтать все планы, мною для себя разработанные.
Через десять минут я поведала д-ру Хофману о своих тактических маневрах — и о назначении встречи, и о диете — и выложила на стол все припасенные каталожные карточки.
Через двадцать минут он предложил перейти на ты, через сорок — спросил, была ли я у психотерапевта, а через час мы выяснили следующее:
— мы оба страдаем от властности наших отцов;
— мы любим рекламу и знаем наизусть некоторые рекламные слоганы.
Я напела ему свою любимую рекламу: I like those Crunchips gold'n brown. Spicy and tasty and crispy in sound! Uuuah! Crunchips! Crunch mit![25]
Даниэль ответил гениальным диалогом:
— Скажи-ка, разве может спортивная женщина вроде тебя есть шоколад?
— Конечно может, но только легкий. Такой, как йогуретт.
Ха! Я взяла пробку от винной бутылки, зажала ее в кулак и произнесла глубокомысленным тоном:
— О. b . в критические дни решает проблему там, где она возникает внутри тела.
Он сказал:
— Лучшие шины для вашей машины.
— Мы оба считаем, что есть веские причины выключать телевизор на то время, пока в нем фигурируют Чарльз Бронсон, Берт Рейнолдс, Чак Норрис, Халк Хоган или Катя Риман.
— Мы оба находим, что Изабель Аджани всегда выглядит так, как будто ее вот-вот стошнит.
— Мы оба находим, что анчоусы, каперсы и брюссельская капуста на вкус такие же, как Изабель Аджани на вид.
— Мы оба любим поздние киносеансы.
— Мы ненавидим людей, говорящих: «Знаю я вас, братьев Хитрюшинских», «зарядил Дождевич», «теперь давай-ка сделаем Расчёткина», «Поцелуйчиков!».
Это был превосходный вечер. Много вина. Много смеха. И, надо сказать, для врача Даниэль обнаружил необычайное чувство юмора.
Все врачи, которых я до сих пор знала, были зашорены до невозможности. Бесконечно разглагольствовали на свои профессиональные темы — о мокнущих сыпях (кожный врач; не рекомендуется всем, кто и впредь хочет есть с нормальным аппетитом), о мелкоклеточной бронхиальной карциноме (врач-легочник; не рекомендуется курильщицам) или о случаях раздвоения сознания (психиатр; ни при каких обстоятельствах).
Даниэль рассказывал веселые истории из своего тяжелого детства. Которое, надо признать, было тяжелым преимущественно для его родителей. Дело в том, что он никогда не любил делать уроки. Что, конечно, в порядке вещей. Но когда он в восьмой раз явился в школу с невыполненным заданием, то придумал весьма своеобразную отговорку. Разразившись слезами, он сказал учительнице, что его отец скончался несколько недель назад. Что теперь он полностью утратил душевное равновесие и рассчитывает на сочувствие.
Два месяца подряд учительница ему не докучала. Но это — до ближайшего родительского собрания. Папаша Хофман, здоровый как бык, был там впервые и очень удивился, когда классная руководительница, поприветствовав сначала его супругу, обратилась к нему с вопросом: «А вы? Вы, очевидно, новый спутник жизни госпожи Хофман?»
С помощью второй бутылки вина мы скатились до низшей ступени соблюдения приличий. Было самое время направить беседу в эротическое русло. Как свидетельствует мой опыт, обсуждение эротических тем действует на собеседников возбуждающе. Я уже собралась приступить к делу и рассказать забавную историю из моей половой жизни, как Даниэль посмотрел на часы. Дорогие часы. Но очень плохой знак! Не наскучила ли я ему? О боже, боже мой!
Не зашла ли я слишком далеко? Неужели я не заметила, как проболталась о своем неизменно повторяющемся кошмаре? (Я иду мимо какой-то большой строительной площадки, и ни один рабочий не посвистывает мне вслед.) Или упомянула о моем серьезном нарушении инстинкта порядка? (Я знаю, что у меня есть три С D Джонни Митчела, но не помню, где они. Я знаю, что у меня есть социальная страховка, но не представляю себе, где она.)
— Увы, мне уже давно пора уходить. Завтра рано утром еду на конгресс в Ольденбург.
Если это не отговорка, то причина, конечно, веская.
— Большое спасибо за приятный вечер, — сказала я и тут же дала знак официанту, чтобы тот принес счет. Умная женщина должна понимать, когда с фактами следует мириться.
Даниэль настоял на том, что оплатит счет. Собственно, оплатить хотела я сама. В качестве компенсации. Но и так мне тоже понравилось. Я ценю мужчин, которые платят. Нахожу, что это по-мужски. Здесь я не феминистка. Помню, однажды много лет назад я была в ресторане с одним вполне приличным на вид парнем, который попросил у официанта блокнот и карандаш, чтобы подсчитать, кто из нас сколько должен платить. До тех пор я еще раздумывала, не переспать ли с ним. Но он, наверно, стал бы делить и стоимость такси до моего дома.
Мы с Даниэлем стояли на улице и ждали такси, которые заказал для нас Сальваторе. Нам надо было в разные стороны.
— Естественно. Это понятно. Ты страдаешь, потому что хочешь страдать. Когда ты не можешь быть несчастной, ты не являешься счастливой.
— Как? Что? Ты что пытаешься этим сказать?
— Ах, ничего. Забудь. Обещаю, если мы с тобой когда-нибудь переспим, я тебе позвоню на следующий же день. Оставайся такой, как ты есть.
— Но я не хочу оставаться такой, как я есть!
— Естественно.
Отбой. Вот тупица! И опять все абсолютно типично. Мужчины просто не могут понять всех сложностей женского характера. Даже такие, как Биг Джим. А я рефлексивна и не закрываю глаза на проблемы. Пусть даже кто-то и считает меня вздорной потаскушкой.
Вот, к примеру, Саша. Однажды он не меньше чем на полчаса опоздал ко мне на свидание. А когда я самым дружеским тоном, но достаточно жестко спросила его о причине, он дал понять, что не стоит делать из пустяка проблему.
Но что значит — не делать проблему? Это разве не проблема, когда с 20.00 до 20.45 в одном только поясе для чулок слоняешься по квартире, а шампанское в бокалах постепенно теряет углекислый газ и начинает выглядеть как сданная на анализ моча. И это совсем не забавно! Об этом многое можно было бы сказать!
Ах, снова я нервничаю. Несмотря на расслабляющую ванну. Кроме того, я уже слишком долго в воде, кожа моя стала сморщенной, какой она будет через двадцать лет и без специального увлажнения.
В следующий раз я уже ничего не пустила на самотек. Д-ру Хофману было отпущено два дня, чтобы помучиться от нетерпения — то есть это я так надеялась, что он будет мучиться, — прежде чем я отвечу на его звонок. Момент звонка выбран был стратегически безупречно: четверг, около 20 часов 18 минут.
Такое время должно, по моим расчетам, создать следующее впечатление:
1. Кора Хюбш — женщина, интересующаяся мировыми событиями и политикой. Новости дня — ее конек. Она всегда в курсе дел и, конечно, имеет свое компетентное мнение касательно евровалюты и ее влияния на всю структуру Евросоюза.
Ничто не в силах удержать Кору Хюбш от того, чтобы в 20 часов смотреть «Ежедневное обозрение». Между 20.00 и 20.15 она, скорее всего, вообще не подходит к телефону.
2. Кора Хюбш не охотник до пошлых развлечений и поверхностных забав. Свои вечера — если она, конечно, проводит их дома — она посвящает углубленному изучению серьезной литературы.
«На линии огня» с Клинтом Иствудом, «Сильвия — особая штучка» с Уши Глас, «Моя дочь — сын моей покойной матери» на SAT 1 — все эти банальные телезрелища не для Коры Хюбш. Наверное, у нее даже и журнала с телепрограммой нет.
З. Кора Хюбш — солидная женщина. Она звонит в четверг. Другие женщины на ее месте побоялись бы звонить в середине недели, чтобы про них не подумали, будто на уикенд у них нет никаких планов. Но Кора Хюбш на конец недели запланировала очень многое. А если и нет, то для такой уверенной в себе дамы, как она, это не имеет ровно никакого значения.
К 20.18 я была подготовлена к разговору наилучшим образом. Естественно, не забыла и о подобающем звуковом фоне. Вначале я планировала поставить новый С D Вана Моррисона. Почти все мужики любят Вана Моррисона. «Он поет, как мы чувствуем», как-то сказал экс-дружок Йоханны. «Неужели? — спросила она с искренним изумлением. — А я думала, его музыка требует интеллекта!»
Поразмыслив, я отказалась от идеи включить Моррисона, но отдала предпочтение «Радио Германии». В конце концов, мне надо было не только произвести впечатление на крупного ученого, но одновременно убрать с дороги эту рыжую бабу. Пусть Ута Кошловски красива. Пусть она носит 44-й размер. Пусть, наконец, играет на RTL сколько угодно сестер милосердия!
Д-ра Даниэля Хофмана я завоюю своим интеллектом.
20.18. По «Радио Германии» шла передача о поэзии Генриха Гейне.
Мое время пришло.
— Хофман слушает!
— Алло? Это Кора Хюбш.
— Очень мило[18]
О нет. Только не это. За время моей жизни эта шутка успела мне дико надоесть.
— Я эту шутку в своей жизни слышала довольно часто, — сказала я. Довольно стильно сказала.
— Еще бы. Само напрашивается. А эту музыку вы слушаете по своей воле?
Что? Как? Проклятье. Кто бы мог подумать, что эти, там, на «Радио Германии», прервут свои интеллектуальные передачи песнями курдских борцов за свободу?
— Ох, нет. Это всего лишь радио. Сейчас приглушу. Вы-то как сами? — Это такая заготовка. С понтом, меня это интересует. Лично. Но не слишком.
— Я как раз смотрю Клинта Иствуда. «На линии огня». Обалденный фильм. А вы видели?
Вот-те на!
— Нет, конечно. Я практически вообще не смотрю телевизор.
Сказано с умом. С чувством превосходства. Небрежно так проявила интеллект.
— Надо же. А мне нравится. Я даже ем под телевизор.
Ну и ну! В точности я. Однако сейчас — ни слова об этом. Незачем ему сейчас это знать.
— Это, видите ли, вредно для желудка. В процессе еды необходимо полностью концентрироваться на том, что ты ешь. Fase уоuг food[19], как говорит один индийский мудрец.
Я весьма эрудированна. Мудра. Толерантна.
— Все это здорово, но когда я последний раз пытался сконцентрироваться на том, что ем, то зазевался и налетел на прохожего, которому это совсем не понравилось.
Что тут скажешь? Еще три минуты назад я была, по общему мнению, женщиной вполне остроумной. Ну, и где же мое остроумие? Фантазия? Где, наконец, мой словарный запас?
— Ладно, сдаюсь. Чтобы поправить дело, могу пригласить вас поужинать? Но при условии, что вы выдержите все испытания, которым я вас собираюсь подвергнуть…
Ах! Это было хорошо. Остроумно. Самокритично.
— Охотно. И когда же?
Вот он, решающий момент. Когда? Об этом, разумеется, я уже подумала. Сегодня четверг. Конец недели, конечно, табу. Я бы предложила ему среду. Непринужденное, эмансипированное время. Я услышала собственный голос:
— Как насчет завтрашнего вечера?
Неужто это я произнесла? Что на меня нашло? Слова повисли в воздухе угрожающе и тяжело.
— Сожалею, но на уикенд ничего не получится. Как насчет следующей среды?
Shit! Shit! Дерьмо!
— Значит, среды… Момент. — Я принялась многозначительно листать программу телепередач. — Что же, среда подойдет. Но не раньше девяти.
Да, это изящно! Самоуважение отвоевано.
— Порядок. И куда вы меня приглашаете?
Это я, разумеется, продумала заблаговременно.
— Пожалуй, я закажу столик в «Уно». Вы знаете это место?
Полагаю, что итальянский ресторан, где обретается верхушка среднего класса, — выбор беспроигрышный. Однажды я была с Йо в «Уно». Раскованная публика, хорошая еда. И официанты такие надменные, что не сразу поймешь, в ресторане ты или в театре.
— Я знаю «Уно». Так около девяти?
— Около девяти.
— Прекрасно. Вы заинтересовали меня вашими хорошими сторонами.
— Взаимно. Пока.
Я повесила трубку, зная, что меня ждет трудная неделя.
18:23
Боже всемогущий! Какая боль! Говорят, что мужчины должны считать себя счастливыми, поскольку избавлены от критических дней и деторождения. Чушь!Мужчины должны быть счастливы, что им не надо эпилировать ноги! Я еще не произвела на свет ни одного ребенка, однако уверена, что сделаю это легко. Но каждые четыре недели терпеть эпиляцию…
У-у-у. Какая боль! Это что-то жуткое. Прибор сам по себе выглядит вполне безобидно, размером же он приблизительно с плитку шоколада Ritter Sport с изюмом и орехами.
Я купила его год назад. Продавец показал мне несколько эпиляторов на выбор. У него на голове было что-то вроде недоделанного парика, и вел он себя как-то скованно.
— Вот этот, — сказал он, высоко поднимая синюю упаковку О. В., — на рынке совсем недавно. Им вы можете удалять волосы не только на ногах. Он подходит также для эпиляции подмышек и зоны бикини.
При этом лицо его так порозовело, как будто он сказал что-то неприличное.
Зона бикини? О чем он при этом подумал? Может быть, зона бикини у его жены простирается до коленных чашечек?
— Этот новейший прибор снабжен системой super-soft. Он почти не доставляет неприятных ощущений, а потому предназначен также как бы для всех особо чувствительных участков как бы волосяного как бы покрова.
Боже милостивый, несчастный мужик! Он говорил со мной так, будто я просила разъяснить мне преимущества пупырчатого фаллоимитатора по сравнению с гладким. Я купила этот самый sиреr-sоft с гарантией возврата в течение шести недель и покинула сконфуженного носителя недоделанного парика.
Дома я очень внимательно изучила инструкцию. Обычно, покупая электроприбор, я этого не делаю. Вот почему я до сих пор ничего не могу записать на свой видеомагнитофон. И вообще никого, кто бы это умел, я не знаю. Но на сей раз речь шла о моем собственном теле, о моих волосах, о моей красоте, так что мне ничего не осталось, как потратить на это немалое время.
«Во время эпиляции система sиреr-sоft размягчает Вашу кожу, как массаж. Свойственное эпиляции пощипывание здесь устранено (ил.1), отчего эпиляция едва ощутима. Поскольку волосы удаляются под самый корень, после первого применения прибора Вы можете испытать небольшой дискомфорт. Он пройдет, однако, после нескольких употреблений».
Если инструкции для видеомагнитофонов составлены так же бестолково, я не удивляюсь почему не знаю никого, кто бы мог делать записи на свой видеомагнитофон.
«Небольшой дискомфорт» — ну просто смех. Точно так же можно сказать, что удаление слепой кишки без наркоза это только, легкий щипок.
А ведь мою первую эпиляцию я восприняла как расставание с детством. Так же, как день, когда я впервые наняла уборщицу.
Тайные обряды инициации в жизни созревающей женщины — это менструация. Половая близость. Жалоба в ресторане на качество еды. Наём уборщицы. Покрытие кредита, впервые взятого самостоятельно. Первая эпиляция ног. Роды. Половое общение с мужчиной на пятнадцать лет моложе. Половое общение сразу с двумя мужчинами на пятнадцать лет моложе. Развод.
Но Бог свидетель: никакой развод не бывает так болезнен, как основательная эпиляция. Даже если это развод не по системе suре r-sоft.
18:28
Желанный перерыв в эпиляции. В рабочей комнате затарахтел факс. Надо бы взглянуть, что там надумали для меня Джим и его собутыльники.Факс изрыгает коряво исписанный кусок бумаги. Ни у кого из моих знакомых мужчин нет приличного почерка. Отчего так? Большинство даже, в пределах одного слова не может определиться, как они хотят передать его на бумаге рукописными или печатными буквами. Не говоря уж о том, что содержание мужских писем преимущественно невнятное.
Три раза в жизни я получала от мужчин рукописные факсы. Дешифровать два из них так и не сумела. В третьем было: «Хэлло, Кора! Забыл мои еврочеки. В моей черной куртке. Пожалуйста, перешли по адресу, что указан наверху».
Это было выражено не только оскорбительно обезличенно, но и грамматически невнятно. Я отослала отправителю его черную куртку, не забыв, конечно, очистить перед этим ее карманы.
А вот строчки моего друга Биг Джима:
Хэлло, милейшая Корочка!
Мы долго обсуждали твой вопрос. Окончательный ответ таков:
Женщине, с которой мужчина впервые имел сношение, он, обыкновенно, звонит через три дня. Как правило, вечером. Если он звонит раньше, то это либо тряпка, либо латентный гомосексуалист, ищущий замену матери.
Самое позднее он звонит в следующий за половым сношением уикенд. В случае, если интимный контакт имел место в пятницу, субботу или воскресенье, он может не спешить до следующей пятницы или субботы.
Если между сексом и не последовавшим звонком проходит
а) уикенд или
б) три рабочих дня,
тогда ты можешь
а) забыть об этом парне и искать себе нового или
б) позвонить ему.
Если ты ему позвонишь, значит, ты имеешь две целевые установки:
1) заполучить его во что бы то ни стало. Вероятность успеха близка к 0,5 процента. Он тебе наболтает о своем до отказа заполненном расписании, о том, что следующие три с половиной года свободного времени у него, к сожалению, практически не будет. Плюнь на это. Дело не стоит хлопот; ты же сама будешь потом чувствовать себя по уши в дерьме. Правда, ты и без этого будешь чувствовать себя в дерьме, но тут важны нюансы;
2) ты звонишь ему, чтобы сказать, что он дурак и задница, и тем самым излить свою досаду. Вероятность успеха близка к 98 процентам. Ты даешь выход своей фрустрации, а заодно избавляешь своих друзей от необходимости ближайшие восемь недель выслушивать твое нытье: «Надо было сказать ему, что…» Ну, и этому типу будет немного не по себе. Минимум три, максимум четыре минуты.
Кора, дорогая, время все поправит. Пожелаем тебе приятного ожидания. До 23.45 мы еще дома, потом думаем прошвырнуться. Хороший тебе совет: пойдем с нами. Тогда и время пролетит незаметно!
А кстати, ты знаешь моего друга Клауса? Если нет, поторопись. Мы вместе проходили альтернативную службу в Альтенхайме. Он хотя с тобой и не знаком, но шлет сердечный привет и велит передать, что охотно познакомился бы с женщиной,, которая, принимая расслабляющую ванну, может так возбуждаться.
Good luck, girl![20]
Твой Бuг Джим.
Р. S. Между прочим, Клаус вот уже шесть недель как расстался со своей подругой и крайне озабочен. Взвесь, у тебя с ним хорошие шансы.
18:31
Верх наглости! Как будто я имею шансы только у озабоченных. Все равно буду ждать звонка от некоего врача. Я подсчитала. Три дня? Шесть было в среду. Сегодня суббота. И одновременно конец недели. Это значит, что, если сегодня он не объявится, я проиграла.18:32
Очень нервничаю. И очень подавлена. Продолжу сейчас эпиляцию, чтобы внешней болью заглушить внутреннюю.18:34
Телефон!18:35
Это всего лишь Тереза. Моя уборщица. Хотела мне сообщить, что беременна и возвращается в Польшу. Ключ от квартиры забросит мне в почтовый ящик.Извлеку ли я свой ключ с помощью столовой ложки-липучки? Несправедливый мир. Тоже хочу быть беременной. Но в Польшу не хочу.
Опять невольно вспомнился Саша. Все-таки за пятнадцать месяцев, что мы были вместе, я трижды думала, что беременна. Еще хорошо помню свою панику и как благодаря регулярным приобретениям тестов на беременность, крема от ссадин и расслабляющих добавок к ваннам я установила дружеские отношения с аптекаршей.
За время, проведенное с Сашей, я познакомилась с некоторыми интересными и, боюсь, совершенно типичными мужскими особенностями. Ибо Саша — хотя и чрезвычайно умный, но, в сущности, совершенно типичный мужчина.
Так, например — и я готова спорить на что угодно, что это наблюдение можно обобщить, — Саша никогда не бегал. Я, ради спасения своей жизни, бросаюсь бежать, даже когда иду тропинкой через поле и на расстоянии пяти километров от себя вижу приближающийся трактор. Мне также требуется основательно все взвесить, прежде чем решиться перейти на другую сторону улицы. И перед каждым обгоном на проселочной дороге я бы не прочь выпить для храбрости.
Напротив, Саша с провоцирующей безмятежностью будет волочить ноги через многорядную скоростную магистраль, где полным-полно машин. Думаю, мужчины скорее дадут себя переехать, скорее опоздают на автобус, скорее будут издали смотреть, как увозят на буксире их автомобиль, чем снизойдут до того, чтобы недостойным образом ускорить свой шаг. Это очень специфично.
Или такая — не менее типичная — особенность: в присутствии своих приятелей Макса и Фридхельма Саша перерождается в мужлана. И действительно, под влиянием себе подобных мужчина немедленно делается грубым самцом. С большой неохотой и лишь под облагораживающим влиянием своей подруги он вспоминает, как еще днем раньше лежал на софе, будто ласковый пудель, позволяя чесать себе живот и называть себя «воробышком», по три раза смотрел на видео «Бейба» и каждый раз внезапно начинал усиленно моргать в том месте, где фермер отплясывает перед больным поросенком, желая развлечь своего любимца.
Пожалуй, это неплохо. Даже мило. Женщина — единственный свидетель его самых трогательных проявлений и может манипулировать им, например так: «Если сегодня ты не будешь со мной смотреть „Гарри и Салли“, я скажу твоему лучшему другу, что ты меня иногда называешь пупсиком».
К свиданию с д-ром мед. Даниэлем Хофманом я была подготовлена безупречно. Я вошла в ресторан с видом певицы Мадонны, явившейся на условленную встречу с журналистом из Va n ity Fair.
К сожалению, д-ра мед. Даниэля Хофмана еще не было, и моего выхода он оценить не смог. Досадно, ведь я намеренно опоздала на десять минут. Но оставаться в длиннополом пальто из лакированной кожи, которым я собиралась ошеломить д-ра Хофмана, теперь уже было нельзя. И я с тоской глядела вслед пальто, уносимому официантом в гардероб.
Я попросила уединенный столик в глубине зала у окна. И получила столик маленький и совсем близко от входа. Там, где, стоит лишь открыться двери, по икрам пробегал озноб. Таковы уж халдеи в этих приютах богемной тусовки. Если твое имя не известно им из газет, они начнут третировать тебя, будто в их заведении ты собрался торговать тайваньскими зажигалками.
Как раз когда я меланхолически опускалась на стул, вошел д-р Даниэль Хофман. Прежде чем поздороваться со мной, он поприветствовал владельца ресторана.
— Сальваторе! Соте sta? [21]
— Benе, bеnе. Grazie, Dottore! [22] Ваше столь, разумецца, свободно.
— Спасибо, у меня тут назначена встреча. Дама уже ждет.
Он кивнул в моем направлении. Сальваторе поторопился ко мне. Я старалась казаться безучастной.
— Синьора! Проститте! Поччему ще ви не сказали? Поидьёмте туда, к это столь.
Он повел нас к уединенному столику у одного из окон в глубине зала. Салфеткой смахнул со скатерти несуществующие крошки и при этом незаметно убрал табличку с надписью Rise rvato[23].
— Grazie, Сальваторе, — сказала я покровительственно. Мне необходимо было сохранить лицо.
Д-р Хофман выглядел сногсшибательно. Я тоже выглядела сногсшибательно. Последние дни я почти ничего не ела. По двум причинам:
1. в этот важный вечер я хотела быть голодной. Если я что и усвоила в жизни, так это то, что мужчинам нравятся алчно жующие женщины. Важно, конечно, и то, чтобы при всем своем завидном аппетите она оставалась бы стройной. Иначе это просто обжорство и распущенность;
2. я хотела надеть свое узкое черное платье. А оно выдает любую округлость. Когда в последний раз я была в нем на служебной вечеринке, то по меньшей мере четыре мои сослуживицы спросили, не нахожусь ли я в «интересном положении». Даже мой шеф заподозрил неладное и на следующий день вызвал меня к себе в бюро, где напрямую спросил, надолго ли я ухожу в декретный отпуск. На этот раз я постаралась заранее обезопасить себя от подобных щекотливых моментов.
Мой живот стал потрясающе плоским. А благодаря изрядной порции малоксана он еще и перестал урчать. Разумеется, я соответствующим образом экипировала грудь. А мои колготки «чудо-зад»! Они действительно так называются: «Wo n der-Po, s еху l ifti n g».
В них у меня, как это всегда одобрительно отмечает Биг Джим, «крысино-острый негритянский зад».
Да, я хорошо подготовилась. Записала на нескольких каталожных карточках возможные темы разговора и засунула в сумочку. В случае заминки я, пошарив незаметно, будто в поисках губной помады, преподнесла бы новую увлекательную тему:
«новая пьеса Хайнера Мюллера[24] о жизни»,
«спорная передовица в „Цайт“ о конференции министра иностранных дел»,
«реформа здравоохранения»,
«эвтаназия».
Или ближе к личности собеседника:
«отношения c родственниками»,
«врач между человеком и машиной».
Естественно, свои оригинальные мнения по всем этим вопросам я выработала с помощью Биг Джима. Под конец, однако, Джим заметил, что мне надо всего лишь оставаться такой, как всегда. Смех, да и только! На какой планете живет этот парень?
Я оставалась точно такой, как всегда. Моя глупость такова, что я не способна даже толком соврать. Хуже того — я готова выболтать все планы, мною для себя разработанные.
Через десять минут я поведала д-ру Хофману о своих тактических маневрах — и о назначении встречи, и о диете — и выложила на стол все припасенные каталожные карточки.
Через двадцать минут он предложил перейти на ты, через сорок — спросил, была ли я у психотерапевта, а через час мы выяснили следующее:
— мы оба страдаем от властности наших отцов;
— мы любим рекламу и знаем наизусть некоторые рекламные слоганы.
Я напела ему свою любимую рекламу: I like those Crunchips gold'n brown. Spicy and tasty and crispy in sound! Uuuah! Crunchips! Crunch mit![25]
Даниэль ответил гениальным диалогом:
— Скажи-ка, разве может спортивная женщина вроде тебя есть шоколад?
— Конечно может, но только легкий. Такой, как йогуретт.
Ха! Я взяла пробку от винной бутылки, зажала ее в кулак и произнесла глубокомысленным тоном:
— О. b . в критические дни решает проблему там, где она возникает внутри тела.
Он сказал:
— Лучшие шины для вашей машины.
— Мы оба считаем, что есть веские причины выключать телевизор на то время, пока в нем фигурируют Чарльз Бронсон, Берт Рейнолдс, Чак Норрис, Халк Хоган или Катя Риман.
— Мы оба находим, что Изабель Аджани всегда выглядит так, как будто ее вот-вот стошнит.
— Мы оба находим, что анчоусы, каперсы и брюссельская капуста на вкус такие же, как Изабель Аджани на вид.
— Мы оба любим поздние киносеансы.
— Мы ненавидим людей, говорящих: «Знаю я вас, братьев Хитрюшинских», «зарядил Дождевич», «теперь давай-ка сделаем Расчёткина», «Поцелуйчиков!».
Это был превосходный вечер. Много вина. Много смеха. И, надо сказать, для врача Даниэль обнаружил необычайное чувство юмора.
Все врачи, которых я до сих пор знала, были зашорены до невозможности. Бесконечно разглагольствовали на свои профессиональные темы — о мокнущих сыпях (кожный врач; не рекомендуется всем, кто и впредь хочет есть с нормальным аппетитом), о мелкоклеточной бронхиальной карциноме (врач-легочник; не рекомендуется курильщицам) или о случаях раздвоения сознания (психиатр; ни при каких обстоятельствах).
Даниэль рассказывал веселые истории из своего тяжелого детства. Которое, надо признать, было тяжелым преимущественно для его родителей. Дело в том, что он никогда не любил делать уроки. Что, конечно, в порядке вещей. Но когда он в восьмой раз явился в школу с невыполненным заданием, то придумал весьма своеобразную отговорку. Разразившись слезами, он сказал учительнице, что его отец скончался несколько недель назад. Что теперь он полностью утратил душевное равновесие и рассчитывает на сочувствие.
Два месяца подряд учительница ему не докучала. Но это — до ближайшего родительского собрания. Папаша Хофман, здоровый как бык, был там впервые и очень удивился, когда классная руководительница, поприветствовав сначала его супругу, обратилась к нему с вопросом: «А вы? Вы, очевидно, новый спутник жизни госпожи Хофман?»
С помощью второй бутылки вина мы скатились до низшей ступени соблюдения приличий. Было самое время направить беседу в эротическое русло. Как свидетельствует мой опыт, обсуждение эротических тем действует на собеседников возбуждающе. Я уже собралась приступить к делу и рассказать забавную историю из моей половой жизни, как Даниэль посмотрел на часы. Дорогие часы. Но очень плохой знак! Не наскучила ли я ему? О боже, боже мой!
Не зашла ли я слишком далеко? Неужели я не заметила, как проболталась о своем неизменно повторяющемся кошмаре? (Я иду мимо какой-то большой строительной площадки, и ни один рабочий не посвистывает мне вслед.) Или упомянула о моем серьезном нарушении инстинкта порядка? (Я знаю, что у меня есть три С D Джонни Митчела, но не помню, где они. Я знаю, что у меня есть социальная страховка, но не представляю себе, где она.)
— Увы, мне уже давно пора уходить. Завтра рано утром еду на конгресс в Ольденбург.
Если это не отговорка, то причина, конечно, веская.
— Большое спасибо за приятный вечер, — сказала я и тут же дала знак официанту, чтобы тот принес счет. Умная женщина должна понимать, когда с фактами следует мириться.
Даниэль настоял на том, что оплатит счет. Собственно, оплатить хотела я сама. В качестве компенсации. Но и так мне тоже понравилось. Я ценю мужчин, которые платят. Нахожу, что это по-мужски. Здесь я не феминистка. Помню, однажды много лет назад я была в ресторане с одним вполне приличным на вид парнем, который попросил у официанта блокнот и карандаш, чтобы подсчитать, кто из нас сколько должен платить. До тех пор я еще раздумывала, не переспать ли с ним. Но он, наверно, стал бы делить и стоимость такси до моего дома.
Мы с Даниэлем стояли на улице и ждали такси, которые заказал для нас Сальваторе. Нам надо было в разные стороны.