Лада Лузина. Крещенские гадания

   - Сейчас быстро мотнусь к Таньке и привезу деньги, - горделиво проворковала я.
   - Зачем такая морока? - хитро прищурилась Лера. - У твоей подруги есть дома зеркало?
   - Конечно. В комнате, в ванной...
   - Зайдешь с деньгами в ванную. Я выйду к тебе оттуда.
   - А как ты доберешься туда? - чуть было не спросила я.
   Но она предвосхитила мой вопрос.
   - Я есть всюду, где есть ты и есть зеркала.
   * * *
   Нервничая и комплексуя, я зашла в магазин "Меха Украины"
   - Что у вас в сумке? - сурово поинтересовалась продавщица, мигом приценившись к моим сапожкам и плащу, купленным на Троещинском рынке.
   - Деньги, - как могла небрежно ответила я, дернув замок.
   Пятнадцать тысяч отраженных долларов лежали вперемешку с другим дамским барахлом. Продавщица удивленно клацнула тяжелыми от обилия туши ресницами и тут же меня зауважала.
   Выбрав себе нежную, удивительно легкую, почти невесомую шубку из белой норки, я зашла в примерочную кабину. Одновременно со мной туда зашла Лера. И сразу стало легко, уютно, весело. Мы накинули на плечи ласковые шкурки и довольно обозрели друг друга.
   Шубка шла нам удивительно. Каждая из нас влюбленно созерцала другую хрупкую красавицу в снежном мехе, обворожительную, как зимний ангел.
   Лера в зеркале умиленно улыбнулась, сняла шубу и протянула ее мне сквозь стекло. Быстро свернув шубку-отражение в тугой валик, я засунула ее в сумку, закамуфлировав сверху другими вещами. Затем горделиво вышла из кабинки. Продавщица подобострастно растянула губы, принимая у меня мех.
   - Что, не понравилась?
   - Вообще-то очень мило, - высокомерно процедила я. - Но не подошла по размеру.
   А дальше пошло-поехало!
   Я, всегда сиротливо обходившая стороной сверкающие богатые магазины, жалобно отворачивающая взгляд от соблазняющих витрин, пустилась во все тяжкие шопинг-мании.
   Всюду, где были примерочные с зеркалами, мир принадлежал мне. За месяц у меня появилось пять новых шуб: норковая белая, песцовая голубая, рыжая рысья, пятнистая ягуаровая и чернобурка. Четыре дубленки. Три пальто. Пять плащей. Дом пенился от вороха устрашающе-дорогого белья, трепетных шелковых блузок, веселых платьев, изысканных костюмов, расшитых бисером и кружевами, сверкающих золотыми блестками маечек и топиков, "лодочек", босоножек, шлепанцев, сапог из замши, из белой, черной и крокодиловой кожи, из облегающей ногу "чулочной" ткани. Крохотные радикюльчики, элегантный сумочки, кошельки, перчатки...
   - Можно я возьму это в примерочную, нужно посмотреть как все смотрится в комплекте?
   - Да, конечно...
   Конечно, был один печальный минус. Принеся обновки домой, рассмотреть в них себя, такую красивую, роскошную, соблазнительную, можно было лишь отчаянно вертя шеей и при том весьма фрагментарно. Что человек способен увидеть без зеркала? Руки, ноги, грудь в проекции сверху...
   - Какая ты иногда смешная, - удивилась Лера, услышав о моей проблеме. Сейчас я примерю все это, и ты посмотришь на себя со стороны во всех ракурсах, даже в тех, которые ты никогда не углядела бы в своем трюмо.
   Пятнадцать тысяч отраженных Танькиных долларов я поменяла в банке на гривны. Сто десять тысяч гривен, превратились в двести двадцать, благодаря двум Лериным прыжкам - в зеркало и обратно. Гривны были обменены на сорок четыре тысячи долларов и благополучно удвоены. Дальше, боясь иметь дело с такими крупными суммами, я мухлевала туда-сюда по мелочам, до тех пор, пока полученная мной цифра отраженных денег не стала слишком головокружительной для того, чтобы произносить ее вслух.
   Мы купили машину - двухместный мерседес-купе. (Хотя Лера, смеясь, предлагала мне выехать на нем прямо из витрины, в которой отражался кабриолет). Продали мою старую квартиру и, умножив деньги от продажи на два, переехали в новую, трехкомнатную с евроремонтом и видом на Днепр. Она стоила не так уж дорого, поскольку находилась далеко от центра, но это нас волновало мало - центр нашей жизни находился там, где были мы.
   Свой новый телефон я не дала никому.
   * * *
   - Послушай, а что там, за зеркалом?
   - Ты же видишь - отражение комнаты.
   - А что за дверью?
   - Открой ее и увидишь коридор.
   - А куда он ведет?
   - Сама знаешь - в спальню и кухню.
   - Это здесь, а там, в зазеркалье?
   - Зачем тебе это знать?
   - Ты - я. Значит тот мир - мой.
   - Нет, он не твой, - поджала губы Лера.
   - Ну скажи, куда ведет коридор?
   - В смерть.
   - В смерть? - недоверчиво переспросила я.
   - Давай не будем говорить об этом...
   Но я постоянно возвращалась к закрытой теме. Как и до рождества Леры, меня упрямо тянуло к зеркалу. Интриговали привычные, понятные и такие недостижимые для меня вещи за стеклом: двуспальная кровать с двумя тумбочками по бокам, люстра, кактус на подоконнике... Хотя, пожалуй, недостижимыми были не сами вещи: не знаю как кровать, а тумбочку и кактус Лера могла бы достать мне оттуда, стоило лишь попросить. Но, не смотря на то, что уже четыре месяца я жила с собственным отражением, зазеркалье так и осталось загадкой. И я стояла, уткнувшись носом в стекло, вглядываясь в такой очевидный и загадочный, близкий и непознанный, закрытый для меня Лерин мир, в то время как Лера наслаждалась миром моим.
   Она радостно гремела кастрюлями на кухне, опробовала новые рецепты, обставляла квартиру и обряжала елку к Новому году, читала книги и запоем смотрела телевизор.
   - В твоей гостиной не было зеркала, и я раньше никогда не видела кино, - извинялась она, прежде чем погрузиться с головой в тот или иной фильм.
   По телеку чередой шли старые новогодние киношки: "С легким паром", "Карнавальная ночь", "Двенадцать месяцев" и "Чародеи", песня из которых неожиданно растрогала Леру до слез, как трогают иных - нормальных любовников - слезливые хиты о любви.
   Тишина звенящая
   Звук из темноты.
   Кто здесь настоящая?
   Может, это ты?
   За морями, горами, может, есть земля,
   Где ты смотришь в зеркало,
   Чтоб возникла я.
   пела героиня, своему отражению в зеркале. И, желая сделать ей приятное, я купила Лере видеокассету, чтобы она могла слушать песню "про нас" вновь и вновь.
   - А когда ты жила там, как ты знала, что я сейчас подойду к зеркалу?
   - Также как и ты - просто подходила и видела тебя...
   Но теперь Лера дулась каждый раз, когда я бессознательно заглядывалась в зеркала. Где бы она не находилась, чем бы не занималась в эту минуту, ей приходилось бросать убегающее молоко на плите, недомытый пол, недовешенную штору и нырять в зазеркалье, чтобы отразить мое лицо. Инстинкт отражения был сильнее ее воли. Она не могла остаться дома, когда я отправлялась в город, вынужденная путешествовать со мной по всем зеркальным поверхностям улиц и машин, магазинов и кафе. Не могла ни проснуться, ни заснуть раньше меня, и, если я маялась бессонницей до утра, мучалась, бодрствуя вместе со мной. Утром мы размыкали глаза одновременно и плелись в ванную - я выходила сквозь дверь, она сквозь зеркало трюмо - чтобы умыться и почистить зубы в унисон, каждая на своей стороне стекла. Мне казалось - это очень удобно - нет нужды толкаться у умывальника и задевать друг друга локтями. Но я осознавала: Леру мучает зеркальное рабство, делавшее ее неполноценной и зависимой. И потому по негласному соглашению зеркала в нашем доме были сведены к минимуму, а мое пользование ими к насущной необходимости: почистить зубы, причесаться, накраситься.
   И мой очередной, внеплановый "залип" в трюмо расстраивал Леру и надолго выбивал ее из седла. Она потерянно кивала, слушая оправдательный лепет про "Синдром Абели" и успокаивалась лишь тогда, когда я завешивала оба зеркала - в ванной и спальне - тряпками, снимая даже теоретическую угрозу.
   - А почему, когда в доме покойник, люди завешивают зеркала?
   - После смерти душа человека сливается с его отражением. И оно часто подолгу стоит за зеркалом, прощаясь со своим телом... - отвечала она неохотно.
   - Значит, я тоже попаду туда рано или поздно?
   - Лучше вовремя.
   - А можно сейчас? Разве я не могу туда пройти?
   - Не можешь! Не говори со мной об этом больше!
   Тогда впервые она повысила на меня голос. И впервые я приняла то, что до сих пор считала невозможным: зеркало меж нами, делавшее нас единым целым, тоже может треснуть.
   Наша любовь - невероятная, волшебная, рожденная вопреки всем законам и природы и бытия, физики и химии, логики и морали - столь же уязвима, как любая человеческая любовь.
   Глава четвертая: Трещина
   Я шла по нарядному пост-новогоднему Крещатику, пронизывая скрипящий снег каблуками сапог. Мой мерседес-купе стоял рядом, на Пушкинской, но я специально сделала круг, чтобы продлить нашу игру.
   На мне была короткая шубка голубого цвета, кожаная юбка ей в тон, высокие сапоги, перчатки... А за стеклами бесчисленных витрин, то исчезая, то появляясь слева от меня, вышагивала полуголая Лера - в одних лишь черных сапогах с узкими голенищами и белье - единственном из одетого на мне, что было приобретено естественным путем. И если бы случайный прохожий проследил за моим зыбким отражением, он бы, верно, замер как соляной столб, думая, что сошел с ума от приступа похоти, раз идущая навстречу блондинка в голубой шубке уже мнится ему нагишом в проститутошных сапогах и черном кружеве.
   Но никто не смотрел на витрины магазинов. Мужчины пялились на меня яркую, как василек на фоне черно-белой гаммы зимы, неотразимую, уверенную в себе. Я не могла увидеть в зеркале к лицу ли мне голубой мех, прельстительно ли обнимает ноги узкая юбка до колен, но глаза мужчин - самые честные зерцала - отражали точнее всех зеркал мира: я прекрасна!
   Чутким, присущим им одним нюхом, они мгновенно улавливали жар полыхающий у меня между ног, похоть ползущую кольцами по моему телу под зимней одеждой, и в их зрачках загорался азарт. Они нелепо тормозили на месте, обрывая разговоры на полуслове, провожали меня оглушенным взглядом, кричали мне в след, они хотели вступить в мою любовную игру, не зная, что это наша игра с Лерой.
   Это ее - мое собственное! - нагое тело за стеклом возбуждает меня. А они - только острая приправа к рискованному, кружащему мне голову аттракциону: идти по Крещатику рядом со своей невидимой никому любовницей, перебрасываясь с ней сияющими упоенными улыбками, желать ее, чувствуя себя самой желанной и, зная, что ты одета красивее всех, видеть себя нагой.
   - Валя, это ты!? - затормозил меня на углу мужской голос.
   Я подняла голову и, увидев один из тысячи ошалевших от желания взглядов, не сразу идентифицировала его хозяина.
   - Это ты! - Валера сделал шаг ко мне. - Я уже и не верил, что найду тебя! Куда ты пропала? Таня сказала, что у тебя новый роман... Если бы не она, я бы подал заявление в милицию! Ты исчезла так внезапно. Почему? Мы поссорились из-за ерунды...
   Он выкрикивал фразы, разрезая их лишь короткими паузами, а его взгляд - я чувствовала это - по-хозяйски ощупывал мое тело с ног до головы, словно проверяя все ли на месте, действительно ли это я, действительно ли я стою сейчас перед ним.
   - Я не помню, из-за чего мы поссорились, - сообщила я свысока.
   Я предпочла бы произнести это равнодушно. Но, вопреки своей воле, испытывала в этот момент апогей возбуждения, близкий к экстазу. Я получила самый больший из всех возможных выигрышей в сегодняшней игре - встречу с бывшим любовником, которому можно с наслаждением сказать "Нет", зная, он как никогда жаждет услышать "Да"!
   - Какая ты... - он восхищенно покачал головой, так и не сумев подобрать нужного слова. - Впрочем, ты всегда была красивой, не похожей ни на кого. Поэтому я так запал на тебя...
   Его запоздалое признание все же было чертовски приятным. Даже если бы весь Киев проскандировал хором гимн в честь моей красоты, это не доставило бы мне такого удовольствия.
   - Ты сменила квартиру, - продолжал он. - А у меня сменился телефон. Ты не могла мне дозвониться?
   - Я не звонила тебе.
   - Значит, правда про роман?
   - Правда.
   - Кто он? Чем занимается? - Лицо Валеры тускнело на глазах.
   - В основном любовью, - ответила я манерно.
   - Он что, нигде не работает? - Он уже чувствовал боль, уже хотел отомстить.
   - У нас нет необходимости думать о деньгах, - довольно объявила я сущую правду.
   Валера помрачнел и еще раз осмотрел меня, уже по-другому, хмуро оценивая стоимость каждой вещи и складывая их в круглую цифру. Такую сумму он не зарабатывал и за сезон.
   Мы помолчали: говорить сразу стало не о чем.
   - Знаешь, - протянул он, нащупывая почву для иной темы разговора, тебя многие искали.
   - Кто, например?
   - Сашка. Он же твой одноклассник. А ваш класс собирался вместе на похороны...
   - На похороны?
   - Ну да. Одну из ваших одноклассниц убили. Ты не знала? Об этом даже по телевизору говорили в программе про криминал. Лариса Сайко. Ее нашли мертвой в парке. И убийцу, как ни странно, нашли тоже - Анатолий Ломоносов. Я только из-за фамилии и запомнил...
   Но меня поразила вовсе не фамилия, а имя.
   - Анатолий. Господи, это же...
   - Ты его знаешь? - вскинул брови Валера.
   Я молча помотала головой.
   Я не знала его. Да и факт Леркиной смерти не вызвал у меня ничего, кроме скорбного бесчувствия. Ее убийство произошло где-то далеко, в неведомой мне ее взрослой жизни, в то время как крещенский вечер десятилетней давности был совсем рядом и, чтобы нащупать его, достаточно было сунуть руку в карман. Веселая хохотушка Лерка, нагадавшая себе в ту ночь Анатолия.
   "А Лера на какого-то извращенца-педофила нарвалась, с трудом отбилась. А потом в жизни все точно так и получилось... "
   Точно так. Вот только суженый - не обязательно муж.
   Я вспомнила, что тысячу лет назад, до рождества Леры, Карамазова пыталась объяснить мне это, и одно воспоминание, как иголка нитку, потянуло за собой другое - забытое мной пророчество ведьмы, проявившееся на белой тарелке. Покоренный Валера и я самодовольно созерцающая себя в зеркало. Только теперь я понимала, что на той картинке нас не двое, а трое.
   И сейчас это предсказание сбылось. Или почти сбылось...
   - Может, встретимся как-то? Запишешь мой телефон? - неуверенно предложил Валерка.
   Я не спеша сняла перчатку, расстегнула сумочку и достала оттуда новенький мобильный - одно из своих последних приобретений, в котором, говоря к слову, не было ни малейшего смысла. Я не общалась ни с кем, кроме Леры, а, где бы я не находилась, для того чтобы поговорить со своей суженой, мне достаточно было взять в руки пудреницу с зеркалом. И, возможно, если бы не желание хоть раз воспользоваться новой игрушкой, я бы надменно отказалась от предложения бывшего любовника. Но природное женское тщеславие победило женскую гордость.
   - Диктуй, - распорядилась я сухо.
   Призрак Леры испарился, настроение снова стало превосходным.
   - 494 -22 -28. Позвони обязательно. Кстати, ты куда сейчас?
   - У меня машина на Пушкинской...
   Только из-за того, что мое внимание было полностью сосредоточенно на кнопочках "необъезженного" телефона, мне наконец удалось добиться желаемого эффекта: усмирить рвущееся наружу детское хвастовство и сказать это так, как хотелось - между прочим.
   - Я провожу тебя... - заявил Валера.
   Я передернула плечами, давая понять: мне все равно.
   Он поплелся следом, не желая меня отпускать. Или просто хотел взглянуть на авто и убедиться, что я не понтуюсь. А, может, решал более важный вопрос: как далеко меня занесло, насколько недостижимой я стала? Если я унесусь от него на "Ладе" он наверняка попытается меня догнать, а если на "Мерседесе"...
   Мы молча поднялись по бульвару Богдана Хмельницкого и свернули на Пушкинскую.
   - Какая у тебя машина? - не выдержал Валерка.
   - Вот она.
   Я подошла к своей серебристой "купешке", доставая из кармана ключи. Машина приветственно пискнула, мигнув фарами. На улице темнело.
   - Понятно. - По физиономии Валеры я видела: его худшие опасения подтвердились. - Но ты все же позвони мне. Позвони, обещаешь?
   Я неопределенно дернула головой и села за руль. Он продолжал жестикулировать, набирая кнопки невидимого телефона и кивая мне, в ожидании ответного кивка.
   Рассмеявшись, я тряхнула лбом "Да, позвоню" и завела машину. Валера стоял и смотрел на меня.
   И я невольно восхитилась его упрямством. Дорогие женщины не прельщают мужчин, а пугают. Валерка только что получил увесистую оплеуху, мучительную для его болезненного самолюбия - доказательство: его гипотетический соперник богаче и круче. И все же собирался вступить с ним в бой за меня!
   Да, упрямства нам обоим всегда было не занимать.
   * * *
   Когда мерседес-купе наконец двинулся с места, я вспомнила про Леру и опустила козырек с зеркалом, чтобы извинится перед ней.
   На ее лице было знакомое мне до боли выражение - злобной, обиженной лягушки, сразу же делающим его некрасивым и отталкивающим. Секунду я неприязненно разглядывала, изучая со стороны эту нелепую, вызывающую отторжение гримасу. Не удивительно, что она так раздражала Валеру! Теперь я впервые почувствовала себя на его месте.
   Я знала - это Лерино лицо. Мое лицо, довольной кошки, выглядит сейчас совершенно по-другому.
   В желудке стало гадко и противно, словно я только что проглотила какую-то слизкую дрянь. Извиняться сразу расхотелось. Я решительно подняла зеркало и порулила к дому, уверенная: там меня ждет, если не скандал, то, по крайней мере, весьма неприятный разговор. Я знала, на что обиделась Лера встретив Валеру, я забыла о ней напрочь. И разозлилась на нее в ответ за ее обиду, ее надутый вид, за предстоящие мне оправдания и за то, что все это неминуемо испортит мой праздничный настрой. Мне хотелось бы, чтобы она разделила сейчас со мной радость победы, обсосала все нюансы встречи с бывшим любовником, подтвердила: я была на высоте. Хотелось отпраздновать с ней свой триумф, заявиться вместе на дискотеку, танцевать до утра, ловя ее мои - любовные и торжествующие взгляды. Хотелось, чтобы она была мной, понимающей меня, как никто другой!
   Но я знала: она и есть - я. Классическая каноническая я с исполненным укоризны лягушачьим фейсом, появлявшемся у меня на счет "три", как только я теряла уверенность в своем любимом.
   И я же - ее любимая, давшая ей повод для сомнений.
   Я знала: повод ничтожный. И знала: при моей ранимости, мне достаточно самого ничтожного повода, чтобы испытывать неподдельный страх и отчаяние. Я чувствовала раздражение, рикошетом поразившее меня при виде ее замкнутого, недружелюбного лица. И знала: оно лишь маска, скрывающая истинные смятенные чувства.
   Я раздвоилась, и, словно взбесившийся заяц, скакала с одной позиции на другую, принимая истинность и ложность их обеих.
   Я не ощущала своей вины и до отвращения не хотела каяться. Но именно то, что Валера не ощущал своей вины и, не желая повиниться, принимал оборонительную позицию, и превращало наши мелкие конфликты в непреодолимые катастрофы.
   Я с удивлением осознала, что первый раз в жизни понимаю Валеру: истоки всех его чувств и поступков, доводивших меня до бешенства и крика. На девяносто процентов они были лишь реакцией на мои слова и упреки. Точно так же, как нынче Лера, я отказывалась признавать его право невинно попетушиться перед барышнями, потрясти перед их осоловевшими глазами павлиньим хвостом. А он, так же, как теперь я, не желал объяснять то, что, по его мнению, я должна была понимать априори. Возможно, он вовсе не изменял мне направо и налево. Просто я сама ставила его перед выбором: либо слезно просить прощения за несуществующую измену, бубня "я больше не буду", либо, с присущим нам обоим упрямством, доказывать свою невиновность до тех пор, пока тебя не занесет, и невинный флирт не превратится в реальную вину.
   "Я оправдываю Валерия, чтобы оправдать себя", - подумала я вдруг.
   Это открытие было настолько неприятным, что помогло взять себя в руки, обуздав бурлившие во мне чувства.
   В глубине души я уже приняла решение: если Лера начнет высказывать свои "фэ", я развернусь и поеду на дискотеку сама. Но сейчас резко перечеркнула свои намерения. Именно так поступил бы Валера!
   А я - не он. Я - это мы, Валя и Лера.
   Мы просто не можем расколоться из-за такой ерунды на две мятежные половинки.
   * * *
   Мои опасения подтвердились. Лера в сапогах и черном белье сидела на диване, молча, исподлобья глядя на меня. Ее тело уже не казалось возбуждающим. У него был отталкивающий вид - как у крепости с целым рядом пушек на стенах. Одно неверное движение, и они разом выстрелят тебе в лоб градом убийственных обвинений. Бедный Валерик, не мудрено, что у него не было никакого желания каждый раз пробивать такую оборону.
   - Накинь халат, ты простудишься...
   Она не ответила.
   Я разделась и, повесив одежду на спинку кресла, опустилась рядом с ней, раздумывая, что лучше: начать разговор самой или делать вид, будто ничего не произошло. Валера всегда предпочитал второй вариант. Я, кажется, тоже.
   - Давай поедем на дискотеку, - предложила я.
   - Неужели ты все-таки вспомнила обо мне? - грянул первый выстрел предупредительный.
   - Ты обижена? - Мое удивление было чересчур искусственным. - Почему?
   - Кто этот мужчина?
   - Разве ты не знаешь его? Я жила с ним три года. Ты не могла не видеть его раньше. - Пожалуй, следовало сказать это помягче, не так, словно я уличаю ее во лжи.
   - Ты никогда не говорила мне о нем. - Неужели нельзя было сказать это по-другому, не так, словно она уличает во лжи меня?
   - Не было желания вспоминать. Я бросила его, как только появилась ты.
   - А, как только появился он, бросила меня! - выпалила Лера.
   Я поморщилась. Упрек был слишком несправедливым. Ведь я сидела сейчас рядом с ней, я проговорила с ним всего двадцать минут. Она зажала меня в угол, оставляя только два варианта: вступить в войну или выбросить унизительный белый флаг.
   Я помолчала, пытаясь поставить себя на ее место и представить, что должен был сделать Валера, - и чего он никогда не делал - чтобы успокоить меня. Наверное, дать мне попыхтеть пять минут и толерантно все объяснить. В общем-то, не так уж сложно...
   - Послушай, Лера, - начала я. У меня было чувство, словно я делаю осторожный шаг по канату. - Ты, действительно, зря обижаешься. Валера мой бывший любовник. Вспомни, ты должна была его видеть...
   - Да, в зеркале я встречалась с ним не раз... - согласилась она нехотя. Она не собиралась сдавать позиции, просто выжидала, озадаченная моим маневром.
   - Ну вот...
   Она резко прервала меня.
   - Но я понятия не имела, кто он для тебя! Я знаю его только как хама, с которым мы постоянно сорились! Он доводил нас до слез! Я всегда ненавидела этого мужчину. Не понимаю, почему ты вдруг стелешься под него?!
   От ее крика канат задрожал под моими ногами. Нет, это отнюдь не простой трюк, а смертельный номер "Канатоходец под обстрелом".
   - Я любила его...
   - Если так, то мне тебя жаль!
   "Конечно, - дошло до меня наконец. - Лера никогда на занималась любовью вместе с нами. Хотя и в его, и в моей спальне есть зеркала, мы всегда проделывали это в темноте, невидимые никому, и ей в том числе. Кто знает, может, с зазеркальным Валеркой Леру связывал не роман, а совсем иная связь? И там он был ее сволочным родственником, соседом или коллегой по работе... "
   Впрочем, какая разница?
   - Ты права, у нас были кошмарные отношения, - как могла спокойно признала я, продвигаясь вперед еще на несколько шагов. - Мы постоянно препирались, разбегались, сбегались. Он измучил меня. Я счастлива, что рассталась с ним.
   - Ага. А встретив его снова, тут же позабыла обо всем на свете, подставила она мне подножку.
   Я пошатнулась, но все же удержала равновесие.
   - Да, - согласилась я, - я забыла обо всем. Но ты должна меня понять. Это же такой кайф - размазать по стенке бывшего мучителя. Раньше мне ни разу не удавалось взять над ним верх. А теперь он ищет меня по Киеву с собаками. А тут вот она я - красивая, обеспеченная, желанная, любимая тобой. Может, я ни разу не посмотрела на тебя, но если бы не ты, я не могла бы чувствовать себя такой сильной. Вся моя сила была в том, что у меня есть ты, а, значит, никто другой мне не нужен.
   Это было великолепное сальто-мортале на середине каната. И я стояла в центре арены, принимая восторженные аплодисменты публики.
   - Правда? - Ее глаза потеплели.
   - Ну конечно же правда!
   Как ни странно, объяснение принесло облегчение не только ей, но и мне. Поступив вопреки своим чувствам, я добилась именно того чего хотела - сейчас мы испытывали общую, нашу с ней, радость победы над Валерой.
   - Поехали на дискотеку, - сказала я, ласково поправляя светлый локон на ее лбу. - Пожалуйста, поехали на дискотеку. Я так хочу отпраздновать это!
   - Хорошо, - довольно протянула она. - Только пообещай мне, что никогда больше не увидишь этого мужчину. Не встречаться с ним не будешь, ни звонить.
   Я изумленно открыла рот, не в силах проглотить такую категоричность.
   Белый флаг обернулся для меня рабством.
   Канат подо мной подпрыгнул скакалкой, подбрасывая меня вверх. Удержаться на нем было невозможно. Я летела, расставив руки, зная, вслед за взлетом, грянет падение - сора неминуема.
   - Что? - закричала я визгливо. - Я уже и поговорить с ним не имею права?!!
   * * *
   Запахнувшись в рысью шубу, я выбежала на улицу, села в машину и включила мотор, еще не зная, куда собираюсь ехать. Уж точно не на дискотеку. Настроение безнадежно разорвано. Отголоски скандала гудели в ушах. Леру зашкалило. Как она могла требовать от меня такое, после того, как я ей все объяснила?
   Внезапно я осознала, что мне некуда ехать. Уже полгода я не поддерживала связь ни с кем из знакомых, их телефоны стерлись из моей памяти, а записная книжка осталась дома. Я даже не помнила, куда засунула ее после переезда, настолько бесполезной вещью казалась она мне. И вдруг снова вернула себе потерянный статус предмета первой необходимости, без которого любой нормальный человек чувствует себя, как без рук.