Она безуспешно старалась унять слезы.
   — Я вовсе не хочу быть прикованной.
   — Тогда почему же ты плачешь?
   — Не знаю.
   Рыдания прервали ее речь, и Мадди закрыла лицо руками.
   Ривлин не мог не подчиниться порыву сердца.
   — Ах ты Господи, Мадди. Иди сюда, — ласково сказал он и одной рукой привлек ее к себе, а другой снял с нее шляпу и отбросил в сторону. — Плачь сколько хочешь, милая, ты заслужила долгие, обильные слезы.
   Мадди обхватила его за талию, вцепилась обеими руками в рубашку и спросила, всхлипывая:
   — Почему ты стал таким добрым ко мне?
   Потому что он чертов глупец и слишком много думает, а еще потому, что берет на себя больше ответственности, чем следовало бы. Но эту правду Ривлин решил оставить при себе.
   — Ты человек, Мадди, а каждый мужчина и каждая женщина имеют предел стойкости. Ты достигла своего.
   Его слова подействовали успокаивающе: плечи Мадди перестали содрогаться от рыданий, она глубоко, прерывисто вздохнула, но не попыталась отстраниться. Повернув голову, она прижалась щекой к его груди и тихо сказала:
   — Ты мой конвоир, а я заключенная. Существуют правила, и вряд ли они позволяют, чтобы я намочила слезами твою рубашку.
   В это мгновение что-то в душе Ривлина изменилось, сняв напряжение, о котором он и сам не подозревал. Он бы не мог до конца объяснить, по каким причинам это произошло, — знал лишь, что перемена связана с теплом, идущим от прижавшегося к нему тела Мадди. Он попытался обдумать, как ему повести себя. Решение пришло на удивление легко.
   — Ладно. — Большим пальцем Ривлин приподнял за подбородок ее мокрое от слез лицо и заглянул ей в глаза. — Не могу утверждать, что не вел в последние два дня такой разговор с самим собой. Кажется, мы пересекли черту где-то по дороге в Делано. Я мог бы тебе сказать, что всего лишь стараюсь доставить порученную мне заключенную в целости и сохранности в суд для дачи показаний, но это было бы ложью. Ты нравишься мне, и мне нравится держать тебя в объятиях. Таковы простые факты, и я вовсе не склонен просить за это прощения.
   Мадди не дыша смотрела в его темные глаза. Слезы душили ее, но она понимала, что не должна больше плакать. На сердце стало легко как никогда. Ей было ясно, о чем говорит Ривлин, как и то, о чем он молчит, и до боли хотелось воспользоваться случаем. Нет сомнения, что каждый из них пойдет своей дорогой, этого нельзя избежать. Пусть им суждено только на время быть вместе, но последствия их встречи могут оказать воздействие на всю оставшуюся жизнь обоих. Она чувствовала себя обязанной напомнить ему об этом и дать таким образом возможность выпутаться из щекотливой ситуации.
   — Из-за близости со мной может пострадать твоя репутация.
   — У меня не столь уж блестящая репутация, милая, — ответил он, ласково проводя пальцами по ее щеке. — Путь мой был долгим и трудным и нередко проходил по низинам. То, что ты плакала у меня на плече, — одна из высших точек моей жизни.
   — А ты один из самых добрых людей, каких я встречала, Ривлин Килпатрик.
   Ривлин медленно покачал головой:
   — Наверное, не очень мудро позволять тебе думать такое…
   Никогда в жизни ее не целовали так, как поцеловал Ривлин, — нежно и ласково, с необычайной страстностью, от которой у Мадди перехватило дыхание и закружилась голова. Раскрыв губы, она ответила на поцелуй, и Ривлин застонал, когда коснулся языком ее языка. На мгновение он крепче сжал Мадди в объятиях, но почти сразу ослабил их и прервал поцелуй. Мадди, все еще оставаясь в кольце его рук, подняла на него глаза.
   Ривлин попытался улыбнуться.
   — Мне казалось, что ты назовешь меня наглецом и влепишь пощечину за такое вольное обращение.
   — Но у меня вовсе не было такого намерения, — честно ответила Мадди.
   Ривлин имел все, чего не имела она: силу, уверенность, стойкость. Мадди была бы счастлива укрыться в нем, стать его частью, чувствовать себя в безопасности в его объятиях.
   — Тебе стоит припомнить хоть несколько поучений твоих приютских дам-благотворительниц насчет хороших манер, милая, — сказал Ривлин, отпуская ее от себя. — Я вовсе не такой добрый, как ты думаешь, и сейчас мне очень трудно удержаться и не переступить последнюю черту.
   Тем не менее он удержался. Частью существа Мадди понимала, что ей следует быть благодарной за его стремление оставаться порядочным человеком, но другая ее часть — эгоистичная — испытывала горькое разочарование и одиночество, потрясенная силой доселе неведомого желания. Обеспокоенная последним открытием, Мадди постаралась подавить этот порыв и вести себя благоразумно. Она произнесла как можно спокойнее:
   — Быть может, нам стоит вернуться к этому разговору, когда мы не будем такими усталыми.
   — Прекрасное предложение, — подхватил Ривлин. Взяв стул, стоявший возле бюро, он поставил его перед дверью спальни.
   — Что ты делаешь?
   — Как видишь, ставлю перед дверью стул.
   — Но зачем?
   — Первая причина состоит в том, что если ночью кто-то толкнется в дверь, она стукнет по стулу, и это разбудит меня. — Он без дальнейших церемоний плюхнулся на сиденье. — Вторая причина такая: я собираюсь на этом стуле спать.
   Мадди удивленно посмотрела на него:
   — Благодарю за любезность, но это просто смешно. Ты устал не меньше моего, а на стуле вряд ли можно выспаться. Давай разделим кровать — она достаточно широка для двоих.
   — Искушение — беспокойный ночной сосед, милая, — возразил Ривлин, надвигая шляпу чуть ли не на самый нос. — Для тебя безопаснее, если я проведу ночь на стуле.
   Что верно, то верно — безопаснее; но еще слишком свежи были воспоминания о теплоте его сильного тела, о его поцелуе… Неужели так ужасно желать побольше столь дивных ощущений — ведь Ривлин уже доказал, что не воспользуется своим преимуществом?
   — Я не боюсь тебя.
   — А вот это напрасно.
   — Если бы я была поумнее, то не попала бы в тюрьму за убийство, — возразила она. — Перестань глупить, Ривлин, оставь стул у двери в качестве будильника и занимай свою половину кровати.
   Он скрестил руки на груди.
   — Побереги свой пыл. Я устроился здесь и не сдвинусь с места.
   — Упрямый осел!
   — Вот именно.
   Стаскивая с ног мокасины, Мадди впервые пожалела, что на ногах у нее не тяжелые тюремные башмаки. Прошлепать босиком по деревянному полу, чтобы погасить лампу, — действие не настолько шумное, как бы ей хотелось. Тем не менее она это сделала, а потом повалилась на постель с такой силой, что доски заявили трескучий протест, а металлическая спинка ударилась в стену, издав глухой стук. Мадди вытащила из-под накидки подушку и хорошенько взбила ее, прежде чем сунуть под голову. Она знала, что Ривлин слышит все это, но он со своего стула не выказал никакого беспокойства по этому поводу и даже не пошевелился.
   Чтоб ему пропасть, толстокожему! И какое отношение к этому имеют, как он выразился, поучения дам-благотворительниц? Ривлин глубоко заблуждается, если воображает, что напоминание об этих леди может оказать хоть какое-то воздействие на ее отношение к нему. Ей было хорошо в его объятиях, ей сладки были его поцелуи — слаще всего, что она знала в жизни. Разве филантропки дали ей когда-нибудь почувствовать себя в безопасности, дали понять, что она желанна, как это сделал Ривлин? Ничего подобного от них она не видела. Ровным счетом ничего.
   Майра называла благотворительниц дрянными бабами, сердца которых ссохлись и очерствели. Она говорила, что нет ничего плохого во взаимном желании мужчины и жен-шины, что заниматься любовью совершенно естественно и что отказаться от близости куда хуже, чем уступить желанию. И она с поразительной откровенностью рассказывала о тех радостях, которые познала в постели с мужчинами.
   Мадди улыбнулась, припомнив, как часто краснела до корней волос, внимая откровениям Майры, и как часто считала ее россказни преувеличенными. Поцелуи Ривлина дали совершенно иной поворот ее мыслям. Теперь ей казалось, что Майра в конечном счете говорила правду.
   — Мадди?
   Ей приятно было слышать переливы его глубокого голоса в темноте.
   — Что?
   Он долго молчал, потом произнес:
   — Спокойной ночи.
   — Спокойной ночи, Ривлин, — прошептала она.
   — Приятных тебе снов, милая.
   Милая. Мадди задрожала от счастья, снова услышав это слово, но сочла за лучшее ничем не выдавать своих чувств.

Глава 11

   Ривлин выпрямил спину и вытянул ноги. Мадди была права — он совершенно не выспался. Да и попробуй усни по-настоящему, сидя на стуле. Каждый раз, как она поворачивалась на другой бок, Ривлин пробуждался от вязкой дремы и начинал бороться с желанием перебраться в постель. Ближе к рассвету он пришел к выводу, что необходимо принять какое-то твердое решение насчет своей подопечной до наступления следующей ночи, иначе он рискует окончательно расстроить свои нервы.
   Как же все-таки ему быть? Заниматься любовью с женщиной-заключенной — мысль не слишком хорошая. С другой стороны, даже когда он просто смотрел на нее, в нем вспыхивал огонь, который не погасишь никакими резонами и правилами. Когда он поцеловал ее, огонь этот сделался таким жарким, что заставил его забыть обо всем на свете.
   Ривлин затянул потуже ремень и поднялся с тяжелым вздохом; потом вышел наружу, беззвучно закрыл за собой дверь и, заперев ее на ключ, спустился по черной лестнице вниз. Там он обнаружил Кэти, которая кипятила воду на огромной чугунной плите, а также Мередит — она сидела в черном шелковом халате у кухонного стола и откусывала маленькие кусочки от горячего тоста.
   — Доброе утро! — Приветливо поздоровавшись, Кэти протянула Ривлину чашку горячего кофе. — Малышка Грейс спит крепко, как сурок в своей норке. Она сыта и довольна.
   — Приятно слышать, — отозвался Ривлин, прежде чем сделать первый глоток живительного эликсира.
   — У вас такой вид, словно вы провели беспокойную ночь, — заметила Мередит.
   Ривлин почувствовал на себе ее многозначительный взгляд, после чего Мередит откинула полу халата, обнажив длинную стройную ногу. Он сделал еще глоток кофе и только после этого ответил:
   — Спал я крепко, но до этого провел несколько тяжелых ночей, так что еще не выспался как следует.
   — Я всегда говорю, что тяжелую ночь помогает забыть приятное утро.
   Приятное утро? Он подумал о Мадди, которую оставил спящей в непринужденной позе, с растрепавшимися волосами, такую невинную и желанную. Приятное утро с Мадди могло перейти в приятный день, вечер и ночь. С ней приятнейшим образом можно было провести и неделю, и две…
   — Кажется, мое замечание нашло у вас отклик…
   Ривлин покрутил головой, чтобы прогнать от себя обольстительный образ. Сосредоточившись на окружающем, он увидел, что Мередит откинулась на спинку стула, отчего ее халат распахнулся еще больше и открыл бедра.
   Изобразив дружелюбную улыбку, он произнес:
   — Благодарю вас за добросердечное предложение, но я должен уйти.
   — По-моему, женщина, неспособная доставить мужчине удовольствие, не может предъявлять на него исключительные права. Уверяю вас, я знаю способы, о которых мисс Ратледж и представления не имеет.
   — Вы имеете право думать по этому поводу все, что вам заблагорассудится, мадам, однако суть дела заключается в том, что я не склонен принять ваше предложение. — Он повернулся к Кэти, которая молча стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюльке, и изо всех сил старалась казаться незамеченной. — Пожалуйста, найдите какие-нибудь вещи, в которые Мадди могла бы переодеться, и подготовьте горячую ванну.
   Кэти обернулась к нему с улыбкой, но Мередит не дала ей произнести ни слова.
   — Она может взять что-нибудь из старья. Что касается ванны, пусть отправляется в общественную купальню, если ей так приспичило.
   — Ни одна порядочная женщина не ходит туда! — горячо запротестовала Кэти. — Я сама нагрею для нее воды.
   — Нет, не нагреешь! — отрезала Мередит, вставая со стула. При этом халат соскользнул с ее плеча. — Я устанавливаю правила и слежу за порядком в этом доме. Если мистер Килпатрик желает, чтобы к мисс Ратледж были внимательны, он сам должен быть покладистей.
   Ривлин подумал, что ему проще было бы уйти, однако это все равно ничего бы не изменило.
   — Мне кажется, вы решительно настроены против моей спутницы, — заметил он. — Позвольте спросить, почему?
   Мередит изобразила улыбку, которую, видимо, считала соблазнительной.
   — У нее есть кое-что, о чем я всегда мечтала для себя. Это вы.
   Железная женщина, надо отдать ей должное. Надеясь выйти из положения так, чтобы не показаться грубым, Ривлин заметил:
   — Прошу прощения, мисс Мередит, но на тот случай, если вы сомневаетесь, я не единственный мужчина в городе.
   — Дело не в этом. Я всегда предпочитаю качество легкой победе.
   — По-моему, тут нет никакого противоречия, — возразил он как можно вежливее, но его усилия смягчить чувства собеседницы успеха не имели. Мередит негодующе фыркнула, рывком натянула халат и бросила убийственный взгляд на ни в чем не повинную Кэти, а затем на Ривлина. Ему сразу стало ясно, что за этим ледяным холодом скрывается неистовое бешенство, поэтому, прежде чем она успела облечь свою злобу в словесную форму, он, быстро проглотив остаток кофе, сказал: — Весьма признателен за желание помочь, Кэти. Я немедленно иду в общественную купальню и сделаю соответствующие распоряжения.
 
   Ривлин не поскупился на расходы. Общественная купальня была нанята для их с Мадди исключительного пользования, и Ривлин настоял, чтобы в ванны была налита свежая вода. Мадди погрузилась в нее по самый подбородок, наслаждаясь ароматом лавандового мыла. Разве что-нибудь могло быть лучше? Она снова почувствовала себя человеком. Если бы она могла придумать, как все уладить с Килпатриком и Грейс, то была бы полностью счастлива.
   Утром Ривлин разбудил Мадди, войдя в комнату с подносом, на котором стояла большая чашка кофе, а на тарелке лежали горячие лепешки и громоздилась стопка нарезанного бекона в три дюйма высотой. Мадди ела в постели впервые в жизни, и Ривлин был откровенно рад тому, что ей это доставило удовольствие. Когда она подчистила все до крошки, он выманил ее из постели, предъявив платье и белье, приготовленные стараниями Кэти. В ответ на ее предложение пойти проведать Грейс Ривлин сдвинул брови и заметил довольно сурово, что Мадди проспала чуть ли не весь день. На самом деле он просто не хотел подпускать ее к ребенку и, чтобы добиться этого, нагрузил кучей дел.
   — Что означает эта тишина? — окликнул он ее, когда они уже находились в купальном заведении, разделенные холщовой занавеской.
   — Я пробую утопиться, — ответила Мадди, — а это требует сосредоточенности.
   Ривлин засмеялся, и она услышала, как выплеснулась вода через край его ванны.
   — Если ты не приведешь себя в пристойный вид к тому времени, как я это сделаю, то можешь попасть в затруднительное положение.
   Мадди поскорее вылезла из воды и занялась вещами, которые подобрала для нее Кэти. Среди них она неожиданно обнаружила отделанный кружевами корсет с планками из китового уса. В тюрьме не разрешалось носить корсет — ведь из планок можно сделать ножи, а кружева превратить в удавку. Отсутствие корсета было одной из положительных сторон пребывания в заключении, и возвращаться к столь изощренному орудию пытки Мадди совсем не хотелось, однако этого требовали неписаные законы приличия, которые должна была соблюдать порядочная женщина. Досаднее всего было то, что корсет зашнуровывался на спине, и справиться со столь сложной задачей Мадди в одиночку не могла. Единственное, что ей оставалось, — это попросить Ривлина Килпатрика о помощи.
   Прежде чем обратиться к нему, Мадди надела чулки, подвязки, длинные панталоны с оборками и сорочку, потом собрала волосы в пучок и пристроила корсет на себя.
   — Ну что, ты готова? — спросил Ривлин.
   — Настолько, насколько возможно, — уныло произнесла она. — Боюсь, тебе все-таки придется мне помочь.
   Подняв занавеску, Ривлин вошел к Мадди со словами:
   — Не стоит говорить об этом с таким сожале… — Он на мгновение утратил дар речи, увидев ее полуодетой, потом закончил: — Ладно, не горюй, сейчас мы все уладим.
   Мадди кивнула и повернулась к нему спиной, сердце ее отчаянно билось.
   — Надеюсь, ты это умеешь?
   — Не могу утверждать, что мне раньше доводилось зашнуровывать корсеты, — ответил Ривлин, подходя к Мадди вплотную.
   Она ощутила жар его тела еще до того, как пальцы Ривлина коснулись ее спины. А вдруг он обнимет ее и прижмет к себе, как это было прошлой ночью, даст ей почувствовать, что она в безопасности, что она желанна?
   — Скажи, если будет больно, — попросил он, методично продевая и затягивая шнурки.
   Отбросив прочь свои фантазии, Мадди ответила:
   — Я бы с удовольствием сняла корсет, а не надевала его.
   Он наклонился, и его дыхание обожгло ей плечо.
   — Буду счастлив помочь и в этом — только попроси.
   Мадди блаженно закрыла глаза.
   — Слова настоящего джентльмена.
   — Стараюсь им быть. Но это мучительно.
   Мучительно? Нисколько он не мучается. Она по голосу чувствовала, что Ривлин улыбается. Неужели она — причина его счастья?
   — Прошу прощения, — поддразнила она, — но, к сожалению, твои мучения еще не закончились. Пуговицы у платья — на спине. Тебе придется уладить и это.
   — Ну что ж, постараемся как-нибудь довести дело до конца, — все с той же скрытой улыбкой сказал Ривлин, завязывая концы шнурков корсета.
   На мгновение руки его обвили талию Мадди, но он тотчас же отступил и негромко откашлялся.
   Мадди вздохнула и протянула руку к деревянной скамейке, на которой лежало выцветшее пестренькое платье.
   — Я не слишком разбираюсь в фасонах, — заметила она, поворачиваясь к нему, — но судя по вырезу, платье вечернее. Если надеть его днем, это вызовет нарекания.
   — Только не в Делано. — Ривлин взял у Мадди платье, и в этот момент их пальцы слегка соприкоснулись. Он опустил платье вниз, чтобы видеть ее; на губах его играла улыбка, а глаза сверкали весельем. — Ты сама наденешь его или хочешь, чтобы это сделал я?
   Мадди взвесила все «за» и «против» и подняла руки над головой.
   — Оно может быть вполне приемлемо в Делано, но мы собираемся в Уичито, — проговорила она, — а там, как известно, живут люди почтенные и добродетельные.
   — Не думай о них — они ни капельки не лучше тебя. Помни об этом и держи голову выше.
   Сердце Мадди затрепетало так сильно, что она не могла говорить.
   Ривлин смотрел на нее долгим изучающим взглядом, потом подмигнул и улыбнулся:
   — А теперь, дорогая, повернись ко мне спиной и позволь застегнуть твои пуговицы.
   Пока он проделывал это, внимание его было сосредоточено на шелковистой коже ее плеч, выступающих из низко, вырезанного корсажа. Как она поведет себя, если он сейчас дотронется до ее плеча, покроет поцелуями шею? Что, если он протянет руки к ее грудям, приподнимет их и проведет пальцами по белоснежным выпуклостям?
   Если она вздохнет и покорится его ласкам, ему придется бороться с искушением, которое не удовлетворишь только прикосновениями. Мадди заслуживает большего, чем отдаться мужчине в первый раз на полу общественной купальни.
   Ривлин втянул в себя воздух и сосредоточился, желая только, чтобы ослабело напряжение в его чреслах.
 
   Небо было ясное, синее, по нему плыли белые пушистые облака. Солнце сияло, с юго-запада потягивал легкий ветерок, и шелест листвы сливался с музыкой городского духового оркестра. Это был прекрасный осенний денек, самый подходящий для прогулки по Уичито под руку с красивой женщиной. Когда Ривлин смотрел на Мадди, она неизменно отвечала ему улыбкой, такой же ослепительной, как этот день. Ему было хорошо, как никогда в жизни; тем большее сожаление он ощутил, едва они подошли к зданию городской тюрьмы.
   Ривлин отворил дверь и, поддержав Мадди за локоть, пропустил ее вперед.
   В помещении было куда прохладнее, чем за его стенами. Юнец, сидевший за письменным столом, при их появлении встал и снял шляпу.
   — Добрый день. Чем могу быть полезен?
   Мадди одарила его такой улыбкой, что он, забыв водрузить шляпу на голову, беспомощно теребил бесформенное изделие из черного фетра, пока она не сказала:
   — Мы хотели бы видеть Майка Мигера. Вы не знаете, где его можно найти?
   Шляпа выскользнула у парня из пальцев и упала на грязный деревянный пол. Он нагнулся, поднял ее и ответил:
   — Майк вот-вот вернется, мэм, — они с Уайетом отправились за теми ребятами, которые сперли фургон и мулов в Форт-Силле. Известно, что час назад эти ловкачи появились в Делано и теперь держат путь на север.
   — Вы не возражаете, если мы подождем его? — спросил Ривлин, подводя Мадди к креслу перед большим столом красного дерева.
   — Нет, сэр. — Дежурный наконец напялил свою шляпу, поддернул штаны и направился к выходу со словами: — Чувствуйте себя как дома, а мне надо подмести дорожку. Я дам вам знать, как только увижу Майка.
   Выйдя, он не позаботился закрыть за собой дверь, и широкая полоса яркого света пролегла через всю комнату. Пылинки заплясали в солнечном луче, и Мадди долго наблюдала за ними со слабым подобием улыбки.
   — С тобой все в порядке? — спросил Ривлин.
   Ее улыбка засияла еще лучезарней, когда она кивнула. У него промелькнула мысль, не стоит ли подойти и поцеловать ее, — не то чтобы он утратил контроль над собой, нет, просто хотелось этой маленькой лаской дать ей понять, как она красива сейчас. Но пока он обдумывал уместность такого поступка, Мадди обратила внимание на письменный стол Майка Мигера.
   — Ривлин, посмотри, — заговорила она, вытаскивая что-то из беспорядочной кучи бумаг. — Газета недельной давности, но в ней передовица о суде.
   При этих словах дыхание Мадди участилось так, что груди ее чуть не выскочили из корсажа — весьма вдохновляющее зрелище. На несколько секунд Ривлин забыл и о суде, и о газете, однако вскоре он настолько справился с собой, что сумел задать вопрос:
   — Что же конкретно там пишут?
   Мадди сложила газету и поднесла ее к свету.
   — Обвинителями выступают Уилфред Т. Паркер, Джеймс С. Уильяме и Гомер Ф. Фогельман — все, разумеется, эсквайры. Ты знаешь кого-нибудь из них?
   — Нет. Читай дальше.
   Одно плечо Мадди было освещено, другое оставалось в тени. К Ривлину вернулось желание, испытанное в купальне, только еще более сильное, и он едва удерживался от того, чтобы не коснуться нежной кожи.
   — Председательствует судья Генри С. Эббот.
   — Эббот Железные Штаны. — Ривлин усмехнулся, обошел вокруг стола и уселся в кресло. — Славится своей физической выносливостью. Присяжные и адвокаты работают при нем до полного изнеможения и вынуждены умолять его, чтобы он сделал хоть короткий перерыв. Тогда люди наперегонки несутся к уборной. Однако он сторонник тщательного расследования дел, и приговоры при нем выносят справедливые. А кто обвиняемые?
   — Том и Джордж Фоли, Сэм Лэйн… и Билл Коллинз! Да, так и есть! Том обвиняется по пункту укрытие мошенничества, Джордж Фоли — по одиннадцати пунктам за злоупотребление служебным положением. Том, Сэм и Билл дополнительно обвиняются каждый еще по пяти пунктам за кражи в больших размерах и по двум пунктам за растрату общественных фондов.
   Теперь их разделял стол, и казалось, это был неплохой способ умерить желание Ривлина прикоснуться к ней. Однако способ не подействовал, и ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы сосредоточиться на деле.
   — Тут говорится еще, что сенатор Харкер, республиканец из штата Иллинойс, будет присутствовать в суде и поддерживать обвинение. Предполагают, что он намерен использовать победу над коррупцией как средство борьбы за пост президента на следующих выборах.
   — Настоящий анекдот века, — недовольно пробурчал Ривлин. — Это было бы даже забавно, если бы Харкер не был таким ублюдком.
   Мадди поглядела на него поверх газеты.
   — Откуда ты знаешь сенатора?
   — Он ведь не всегда им был. Я имел случай наблюдать за ним во время прошедшей войны — будь моя воля, этого сукина сына отдали бы под трибунал и остаток своей черной жизни он провел бы в военной тюрьме, где ему и место. Точно так же считал мой друг Сет.
   — И что же такого скверного совершил этот Харкер?
   Вопрос поставил Ривлина в тупик, и он помотал головой, отгоняя от себя самые темные подозрения насчет этого человека. Однако существовало немало грехов, подтвержденных документально.
   — Он включал в платежную ведомость имена убитых и забирал себе деньги, предназначенные для вдов. Если довольствие поступало без накладных, то он продавал его и наживался на этом. Люди не получали ни одеял, ни достаточного питания и шли в бой; имея при себе не больше пары обойм с патронами. Из-за больших потерь его в конце концов отстранили от командования и перевели в интендантские части. Мэрфи по сравнению с ним — просто святой.
   — И этот человек собирается бороться за президентское кресло на основании своих обещаний покончить с коррупцией?
   — Я ведь уже говорил, что это выглядело бы забавно, если бы не было так омерзительно. — Ривлину больше не хотелось возвращаться к тяжелым воспоминаниям, и он переменил тему: — Скажи, в этой статье говорится что-нибудь об ожидаемых судом свидетелях?
   Мадди кивнула и снова углубилась в газету.
   — Обвинение утверждает, что суду будут предоставлены документы в поддержку пунктов о недопустимых действиях. Кроме того, несколько возчиков согласились дать показания. Дальше говорится, что обвинение планирует представить свидетеля — федерального заключенного, который расскажет о многих преступлениях подсудимых и приведет специфические подробности в поддержку пунктов об укрывательстве мошенников.