Ламур Луис. Одиночка

   — Лев, — объяснил он Ленни. — Наверное, учуял лошадь, прежде чем нас.
   В эти предрассветные часы звезды померкли, как бы растворяясь в светлеющем небе. Каньон сужался, скалистые стены казались выше, чем прежде, но дно уже начало подниматься. Вскоре просвет расширился, и они оказались на небольшой площадке, приподнятой по краям и покрытой высокой, до колен, травой. Воздух был напоен свежестью.
   — Отдохнем, — предложил Дэйв. — С рассветом я сориентируюсь.
   Ленни села, обхватив колени руками и положив на них голову. Мерно покачиваясь, она думала о высоком всаднике с легкой походкой, больше похожем на охотника, чем на ковбоя, и представила себе, как он рубит дрова для костра, пока она готовит обед. Или как он умывается в жестяном тазу, закатав рукава на мускулистых загорелых руках, и капли воды сверкают на солнце в его волосах. Он совсем не похож на грабителя.
   Ведь изменился же ее отец, когда мама вышла за него замуж. Может, Консидайн тоже отправится за ними на Запад… Когда они приедут в Калифорнию, она оглядится на новом месте, а потом попросит папу… Нет, все пустое, они никогда больше не увидятся. Может быть, он в тюрьме или даже убит, и его тело фотографируют, как это часто делают с мертвыми преступниками.
   Однако примириться с таким ужасом она не могла, потому что в глубине души понимала, что любит его, и только его. Знала и то, что не создана быть женой преступника. Ее ничего не пугало — трудное путешествие, тяжелая жизнь, все тяготы, что делила с отцом с тех пор, как оставила школу. Но хотелось совсем другого — иметь дом, хорошее ранчо со скотом, пасущимся на холмах, реку рядом, деревья, дающие тень, и цветы, которые она сама бы выращивала. И чтобы в этот дом каждый вечер приходил он, ее муж и защитник, самый надежный человек на свете. А Консидайн из тех мужчин, которые волнуют женщин… Она вспыхнула, вспомнив, что почувствовала, когда он ее обнял… Боже, что он подумал о ней? Едва одетая, в мокрой, прилипшей к телу рубашке…
   — Сейчас поедем, — сказал отец. — Я уже сориентировался. Они отправились дальше, поднимаясь по дну каньона все выше и выше. В некоторых местах лошади было трудно идти, да и Ленни иногда уже хватала воздух ртом. Она не могла представить, как такой подъем выдерживает ее отец, но ему, казалось, все нипочем. Наконец они добрались до нагромождения камней, среди которых на небольшой площадке был родник, затененный колючими мескитовыми деревьями, тополями и ивами. С обрыва открывался широкий обзор.
   Они достигли вершины каньона, который отсюда огромной расщелиной в горе круто обрывался в темноту.
   — Не горюй, дочка, — улыбнулся Спэньер, — может, они и не найдут нас. Я посплю, Ленни. Ты посторожишь?
   Спать ей не хотелось. Она любила так, в одиночестве, посидеть, помечтать, подумать. Апачи казались по сравнению с Консидайном далекими и нереальными… Интересно, как его зовут? Странно, но никто его иначе не называет. Она понимала, что воспоминание о нем постепенно поблекнет, потускнеет, а ей хотелось, чтобы оно всегда горело в ней ярким огоньком, согревало ее. У нее вообще было так мало воспоминаний, особенно хороших. Она чувствовала себя бесконечно несчастной в школе, хотя и хорошо училась. Свою мать, стройную, милую женщину, всегда мягкую и чуткую, помнила весьма смутно. Ленни гостила у друзей, когда мама умерла… и теперь она даже не могла вызвать в воображении ее образ. Отец хотя и привязан к ней понастоящему, но часто суров и даже резок. Он вообще сложный человек, у него свой взгляд на вещи. С лошадьми и скотом управляется спокойно и легко. С людьми ему трудней — не привык приспосабливаться и никому ничем не обязан. В любом деле выбирает свой собственный путь и идет по нему, ни на кого не оглядываясь. Она знала, что окружающие его уважали, но больше побаивались, а револьвер, который всегда покоился в кобуре, пользовался особой репутацией. Однако в расчет принимался не револьвер, а то, что отец никогда не ронял свое достоинство. Его холодные глаза даже самых драчливых заставляли отступать. Ее удивляло, с каким почтением относились к нему и банкир, и шериф, и крупные скотовладельцы Сокорро, где они некоторое время жили.
   Дэйв был истинным сыном этой земли, и мог заснуть, когда и где хотел. И сейчас он, свернувшись, спал на песке.
   Несколько раз Ленни поднималась и со всеми возможными предосторожностями осматривала окрестности, стараясь ни одним движением не выдать своего присутствия тому, кто мог следить за ней снизу. Привычка быть всегда начеку, такая необходимая для жизни в пустыне среди воинственных индейцев, вошла в ее плоть и кровь.
   Алые стрелы первых солнечных лучей сменились потоком белого золота в голубом небе. Тени стали исчезать, где-то запела птица, и ее трель рассыпалась в прозрачном воздухе хрустальным звоном. Кактусы из серых превратились в зеленые. Наступило утро.
   Отец еще спал в тени валуна. Его расслабленное лицо впервые казалось Ленни таким старым и усталым, что у нее сжалось сердце. Она вдруг поняла, каково в его возрасте начинать жизнь сначала, строить ее заново… И все ради нее.
   В нем еще кипела сила, упругая сила стали, которая, казалось, не поддается коррозии. Но все же он уже был не тот. Она знала, что он спешит, и понимала причину этой спешки.
   Еще раз оглянувшись, Ленни увидела верхового индейца, выросшего как из— под земли. Он стоял примерно в ста ярдах и смотрел в ее сторону.
   Апачи, преследовавшие Спэньеров, не держались тропы, но сохраняли направление на запад. Консидайн вспомнил слышанную им историю об индейце племени юма, который, взяв в жены девушку из племени апачей, приобрел среди них большое влияние. Может, именно поэтому апачи забрались так далеко на запад, если, конечно, история достоверна.
   Спустя некоторое время всадники увидели сломанную подкову. Отсюда по тропе тянулись следы двух пеших людей, которые вели лошадь, и лишь иногда кто-нибудь из них садился на нее. Они берегли ее силы. Кто знает, что ждет их впереди? Консидайн отбросил мысли о Спэньере и Ленни. Выпутаются… какнибудь. Сегодня надо добраться до пещеры на Кастл-Доум. В этой природой созданной крепости можно и заночевать. Через седловину западнее Кастл-Доум они переправятся в долину по другую сторону хребта и по Силвер-Крик проберутся к восточной части гор, где текут два ручья. Или лучше остаться на западе, черт с ними, с ручьями? Правда, там хорошая вода…
   Он чуть не произнес вслух, что от сильно хромающей лошади, которую ведет Спэньер, не будет пользы, если придется спасаться. Неожиданно возникшая в голове мысль заставила его выругаться. Он украдкой огляделся. Но никто на него не смотрел и слова не сказал по поводу сломанной подковы. Язык следов всем им был понятен.
   Харди вытер пот с лица и попытался расслабиться в седле. Все они испытывали страшное напряжение. Никогда в жизни у них не водилось столько денег, сколько сейчас, и едва ли когда-нибудь еще заведется.
   — Ребята, — весело сказал Харди. — А посмотрел бы я на их лица там, в Обаро!
   Никто не ответил… Ограбление банка в Обаро теперь как-то отошло на задний план.
   Харди задело молчание друзей, и он уставился на них с вызывающим видом. Но никакой реакции не последовало. Ну и молчите, черт с вами, злился он про себя. Такое дело обстряпали — ограбить банк в Обаро. Это еще никому не удавалось! Теперь можно со смаком рассказывать девушкам в Соноре, что стоял на стреме у банка. Они бы слушали его разинув рот. Правда, теперь он почему-то уже не чувствовал того прежнего восторга по поводу .
   А следы на тропе, по которой они ехали, продолжали рассказывать им о том, как старик и девушка вели покалеченную лошадь через страну индейцев.
   — Им поможет полицейский отряд. — Дэч высказал вслух мысль, которая была у всех на уме.
   — Избавь от него, о Боже, нашу тропу! — с наигранной веселостью пропел Харди.
   Четверо всадников продолжали свой путь молча, запыленные, усталые и настороженные. Позади — полицейский отряд, впереди — индейцы, вышедшие на тропу войны, к югу — желанная граница. Там находилось известное им ранчо, где они могли укрыться на несколько дней перед тем, как повернуть к Соноите, а затем к Хермосилло.
   Неожиданно ярдах в пятидесяти впереди них слева из куста взметнулась стая перепелов. Только клубы пыли над опустевшей тропой остались от четырех всадников. Годы, прожитые ими бок о бок с индейцами, научили их мгновенно распознавать признаки опасности и действовать в доли секунды.
   Надежно устроив винчестер на краю берега высохшего ручья, грязь в котором от недавнего дождя уже высохла и потрескалась, Консидайн глазами искал врага. Дэч обосновался в той же самой балке пятьюдесятью ярдами выше. Остальные были где-то рядом.
   Время шло. Ничего не происходило. Консидайн оглянулся на свою лошадь, обвел глазами балку, где так неожиданно очутился, и продолжал ждать. Кожа чесалась от пыли и пота. Он облизнул сухие губы и прищурился. И вдруг тишину разорвал винтовочный выстрел. Он прозвучал с их стороны и моментально вызвал дюжину ответных выстрелов.
   Харди спокойно спустился в балку, сняв винтовку с плеча, подполз к Консидайну и ухмыльнулся:
   — Наш метис видит лучше всех. Ставлю пять против одного, что он уже кого-то пометил. Помнишь, откуда спорхнули перепела, — там среди камней и обеспечено тому малому гнездышко.
   От Дэча не было ни слуху ни духу. Метис выстрелил снова, но никто ему не ответил.
   Земля изнывала от зноя, а жара здесь, на горячем песке, была гораздо мучительнее, чем при езде. Рубашка совершенно взмокла. Консидайн вытер со лба пот, заливавший глаза.
   Метис выстрелил снова и достиг цели — один из индейцев вдруг вскинулся, выронив винтовку, и упал на креозотовый куст лицом вниз.
   Наступила тишина.
   Вдруг полдюжины апачей с пронзительными криками вскочили и бросились к тому месту, где скрывался метис. Трое мужчин из балки дали по ним залп — и двое апачей упали. Консидайн снова быстро нажал на спуск, а через мгновение с обрыва балки раздался выстрел Дэча.
   Метис намеренно спровоцировал апачей на атаку, чтобы подвести их под выстрелы своих товарищей. Те же, вероятно, думали, что белые уже сбежали.
   Медленно текли минуты. Затем метис вышел из засады с лошадью на поводу. Остановился, огляделся. За ним появились трое других. У Дэча шла кровь из царапины на лице.
   — Сланец, — объяснил он. — Рикошетом от пули.
   Это был их единственный ущерб. Индейцы исчезли, забрав своих мертвых. На земле алела кровь.
   — Двое, — сказал метис. — Возможно, трое. Апачи — прекрасные стрелки, но на рожон лезть не станут. Они, видимо, решили, что для настоящей схватки с таким серьезным противником сейчас не время и не место. Но это были не те индейцы, которые преследовали Спэньеров. Скорее всего, отряд в тридцать или более человек разбился на небольшие партии из-за нехватки воды.
   — Они шли сюда, потому что здесь есть вода, — пояснил метис и указал на то место, где во время дождя накапливалась влага. Развернув лошадь, он подъехал туда, спрыгнул на землю и, опустившись на колени, стал копать песок, который вскоре стал влажным, а потом появилась вода. Они напились, затем одну за другой подвели к ямке лошадей.
   — В таких местах часто бывает вода, ну а после дождя всегда, — сказал метис.
   Несколько облаков плыло по небу, создавая островки тени над пустыней. Индейская дымовая сигнализация бездействовала.
   — Старое убежище вон там, — показал Дэч. — Наверху, на Хай-Лоунсэм.
   — Пит Рэньон знает его.
   — Ты думаешь, он еще идет по нашему следу? — спросил Харди.
   — Можешь держать пари, не проиграешь! — Консидайн оглянулся на тропу. — Я хорошо его знаю, он упорный человек.
   — А пещера на Кастл-Доум ему известна?
   — Сомневаюсь… но может быть. Дэч свернул самокрутку, позволив своему огромному телу расслабиться.
   — Только старожилы знают о ней, — сказал он. — Консидайну рассказал я. — Он притронулся языком к папиросной бумаге. — Спэньер наверняка знает тоже. И о Хай-Лоунсэм.
   — За этим пиком давайте сразу повернем на юг, — предложил метис.
   Солнце било им прямо в лицо, так что приходилось щуриться. Перед ними на тропе по-прежнему виднелись следы мужчины и девушки и почти стершие их следы индейцев.
   Дэч внимательно рассмотрел отпечатки, затем смахнул едкий соленый лот, затекавший в глаза.
   Консидайн не отрывал глаз от Хай-Лоунсэм.

Глава 10

   Индеец исчез прежде, чем Ленни успела разбудить отца.
   — Не волнуйся, — сказал Спэньер дочери. — Все обошлось.
   Под утренним небом горы выглядели как измятый лист пыльной меди с зелеными пятнами кустов.
   Еще перед тем как закрыть глаза и уснуть, Дэйв при слабом свете надвигающегося утра оглядел окрестности. Индейцы могли подойти отовсюду. Но с двух сторон им негде спрятаться, значит, атака оттуда маловероятна.
   Любой здравомыслящий человек, ожидающий нападения, стал бы более внимательно наблюдать за теми подступами, которые давали врагу возможность сгруппироваться, затаиться. И Спэньер рассуждал так же. На самом же деле апачи ухитрялись появляться там, откуда их меньше всего ждали.
   Индейцы обладали способностью буквально сливаться с местностью и умели вести партизанскую борьбу, как ни один народ прежде или потом. Территория, на которой они жили, предоставляла им немного естественных укрытий, но они в совершенстве овладели искусством ведения войны в пустыне.
   Ленни отец поручил оборонять тот участок, откуда приближение врага было легче заметить, а остальное взял на себя. К счастью, площадка, где они находились, оказалась небольшой, а углубление в скале достаточным, чтобы укрыть лошадь.
   — Этот Консидайн… — начал Спэньер. — Мог бы стать для тебя хорошим мужем.
   Слезы выступили у девушки на глазах. В этот миг отец стал ей ближе, чем когда-либо прежде. Теперь надежда когда-нибудь увидеть Консидайна снова показалась ей несбыточной, и те минуты с ним стали ее звездным часом. Она любила его.
   Одной своей фразой Дэйв разрушил барьер, который существовал между ним и дочерью. Мысленно она уже видела их вместе, двух мужчин, которых любила, и себя с ними рядом.
   Не спуская глаз с окружающих скал, она думала об усталом, ссутулившемся человеке — своем отце. Очень строгий по отношению к ней, он и сам вел необычайно аскетический образ жизни и был одинок с тех пор, как ее мать умерла. Ленни считала, что она в долгу перед ним.
   В зарослях кустов не шевелилась ни одна веточка. Ленни держала винтовку наготове. Ей случалось убивать дичь, но только для еды. Она никогда не стреляла в человека, и мысль о том, что ей предстоит сделать это, и даже умереть самой через несколько минут, внушала неописуемый страх.
   Ленни снова и снова тщательно обшаривала глазами территорию, которую ей поручил контролировать отец, переводя взгляд с одной скалы, заросшей кустами на другую, особенно внимательно осматривая то, что было прямо перед ней, потому что знала: движение обнаруживается, прежде всего, уголками глаз. Пока она не видела ничего подозрительного. И вдруг ее внимание привлекло слабое движение на земле, потом из куста показалась темная ступня.
   Девушка оценила расстояние до цели, приняв во внимание куст, прицелилась, взяв немного правее того места, где видела ногу, глубоко вдохнула, затем чуть выдохнула. Но дуло задрожало, пришлось прицеливаться снова. Ленни чувствовала, что не в силах нажать на спусковой крючок. Вдруг винтовка дернулась в ее руках.
   Смуглая нога напряглась, затем медленно вытянулась и, замерла.
   — Один есть, папа.
   — Умница.
   Три индейца одновременно поднялись и бросились к ней. Она выстрелила… слишком быстро. Все трое исчезли в кустах, приблизившись к укрытию футов на пятьдесят.
   Спэньер не повернул голову на звук выстрела. Апачи внезапно появились и с его стороны, где еще минутой раньше их не было и в помине. Он стрелял спокойно и методично… один раз… второй… третий…
   Один апач упал и, кажется, еще один.
   Спэньер вытер пот, заливавший глаза. Нападающие попрятались.
   Ему отчаянно хотелось пить, во рту совершенно пересохло, но покинуть пост значило дать возможность врагу перегруппироваться и, воспользовавшись моментом, подобраться еще ближе.
   Спэньер взглянул на солнце. День только начался. Сколько времени индейцы уже стерегут их? Внезапно он выстрелил, отреагировав на подозрительное движение, затем выпустил пулю наугад, давая понять, что не теряет бдительности. Да, они могут и не увидеть, как сегодня заходит солнце.
   О себе он не переживал — его трудная жизнь уже позади. Судьба Ленни — вот что беспокоило его до щемящей тоски. Она заслуживала лучшей участи, чем смерть в унылом кольце скал от пули чужой или его… Он обязан сделать это для нее — отнять жизнь, чтобы спасти дочь от более страшной участи.
   Его глаза покраснели от постоянного напряжения. Ленни… Видит Бог, он хотел для нее лучшей судьбы. Его мучило чувство вины — ведь в таком положении она оказалась из-за него. К тому, чтобы погибнуть в бою, его подталкивала вся предыдущая жизнь. Выбор был невелик — либо в таком вот месте, либо в пыли. Покончить счеты с бренным миром в постели в собственном доме он никогда не рассчитывал. Его удел — перестрелка на улице захудалого западного городка, либо драка в баре.
   Но Ленни! Она так молода, только начинает жить. Лишь вчера она впервые взглянула на мужчину с новым для себя чувством. Он же, отец, почти разрушил даже эту робкую мечту ее о счастье. А Дэйв Спэньер, переселенец и изгой, знал, что такое мечтать. Почему молодые думают, что эта радость только для них? Старые люди тоже мечтают, только с меньшей надеждой, меньшим предвкушением.
   Он мечтал, как устроит судьбу Ленни — выдаст ее замуж, построит для нее крепкий дом.
   Дэйв вытер потные ладони о штаны.
   — Как там у тебя, Ленни?
   — Все в порядке, папа.
   — Если нам удастся удержать их до ночи, мы ускользнем отсюда.
   Ускользнуть-то они, вероятно, сумеют… но шансы выстоять очень невелики. И Спэньер это понимал. Индейцы не собирались долго тянуть с атакой — их кровь уже пролилась. И вопреки своей природной терпеливости, любой из них полезет на рожон, чтобы девушка досталась именно ему.
   — Целься получше, — крикнул ей отец и, помолчав, добавил, чтобы ей было с чем умереть: — Я ошибся, Ленни. Консидайн, наверное, славный малый.
   — Спасибо, папа. — Девушка обвела глазами скалы и кусты. — Он был добр ко мне… очень добр. Я… уверена, что понравилась ему.
   — Еще бы! — И Спэньер замолчал. Почему бы и нет? Если ему суждено иметь зятя, почему бы Консидайну не стать им? Они смогли бы понять друг друга. — Конечно, ты ему понравилась! Я заметил это!
   Вокруг царил полный покой, но индейцы затаились рядом.
   Дэйв вспомнил о жене. Что, если она наблюдает за ними сейчас? Знают ли мертвые, как живется здравствующим? Он никогда прежде не задумывался о таких вещах.
   О Господи, как же стало жарко! Солнце пылало над ними, а вокруг не было ни дюйма тени.
   — Калифорния — хорошее место, Ленни. Мы устроимся там. А потом я разыщу этого парня в Мексике и приглашу его в гости.
   Ответом было молчание.
   — У тебя все в порядке, Ленни?
   — Да, папа, но… — и, не закончив фразы, она выстрелила три раза подряд.
   И тут Спэньер увидел, как с его стороны из травы, в которой, казалось бы, и змее не укрыться, поднимается индеец. Спэньер прострелил ему грудь прежде, чем тот успел встать, и ощутил запах пороха и своего страха, который только что испытал.
   — Еще один? — спросил он.
   — Нет.
   — А здесь одним стало меньше.
   Дэйв извернулся, достал флягу и быстро сделал несколько глотков, в спешке облив весь подбородок. С трудом справившись со своим желанием пить, пить и пить без конца, он поставил флягу.
   Напряжение и страх всегда вызывают жажду. Иногда после драки он лил в себя воду как в бездонную бочку.
   Спэньер посмотрел на солнце. Хоть бы дотянуть до луны! Ленни удобно устроилась на своей позиции, но пуля попала в лошадь, и она была при последнем издыхании. Шансов выбраться отсюда ночью стало еще меньше.
   И Спэньер почувствовал, как в нем что-то оборвалось. Как они пойдут по пустыне пешком? Да еще по такому опасному ее участку, простирающемуся вплоть до Юмы?
   Он поднял винтовку, наблюдая за подозрительным кустом. Сколько они продержались? Час? Два?
   — Теперь недалеко, — сказал Дэч. — Мы можем добраться до пещеры к заходу солнца.
   И тут до них донесся отдаленный звук выстрела. Всадники резко остановились, насторожившись и прислушавшись. Прозвучало еще несколько выстрелов и после некоторого перерыва — еще один.
   Дэч сплюнул в пыль, избегая смотреть в глаза остальным.
   — Это наверху Хай-Лоунсэм.
   Прозвучал еще один выстрел, а потом сразу несколько подряд. Последние принадлежали индейцам.
   Замерев в седлах, мужчины пристально оглядывали холмы. Один Харди смотрел в направлении границы, такой близкой теперь. Если погоня за ними все еще продолжается, она окажется безрезультатной, когда беглецы повернут на юг, потому что полицейский отряд уже не успеет их догнать до того, как они окажутся в Мексике.
   Шестьдесят тысяч долларов… Золотом!
   Консидайн посмотрел на горы. На душе было пусто и тоскливо. В конце концов, что ему до этого проклятого старого, вздорного осла, который втравил свою дочь в такую передрягу? И в то же время он понимал его. Спэньер бежал от своего прошлого, хотел увезти дочь туда, где никто не знал бы его, хотел дать ей шанс устроить свою жизнь. Но она этого шанса не получит. Если индейцы загнали их в угол здесь, в стороне от наезженных дорог, надежды на спасение у них нет. Никакой.
   Погоня, конечно, приближается. Наверняка парни из Обаро захватили с собой запасных лошадей. Уж Рэньон-то обязательно сделает все как следует. И они, вероятно, ехали почти всю ночь. Но к тому времени, когда полицейский отряд доберется сюда, Дэйв и Ленни погибнут.
   — Ребята! — воскликнул Харди. — До границы рукой подать. Я уже вижу, как сверкают глаза мексиканских девушек!
   Это старое убежище на Хай-Лоунсэм… Хорошее место для обороны. И если дело зашло так далеко, там могли продержаться некоторое время четыре или пять человек. Но не два. Даже три человека имели бы какой-то шанс.
   Консидайн вспомнил крепкое и гибкое тело под влажной рубашкой, которое он держал в объятиях, спокойные гордые глаза, в которых читались ожидание и уверенность в нем.
   Черт возьми, на что она надеялась? И почему выбрала именно его?
   Он потянул за ремешки из свиной кожи, которыми был привязан седельный вьюк, и бросил мешок с золотом Дэчу:
   — Поделим там, в Мексике! И сматывайтесь, ребята, как можно быстрее. А я просто идиот!
   И, развернув лошадь, помчался во весь опор к Хай-Лоунсэм. Пыль, взметнувшуюся из-под копыт, снесло назад, и она медленно оседала в горячем, тяжелом от зноя воздухе. Друзья смотрели ему вслед, слушая постепенно замирающий вдали топот.
   — Что за кретин с заячьими мозгами! — произнес наконец Дэч. — Он отправился прямо в пасть индейцам! От апачей защитить невозможно!
   Метис протер затвор своей винтовки и ничего не сказал, впрочем, он вообще редко говорил, этот крепкий парень, словно вытесанный из цельного камня, с квадратными челюстями и черными глазами, которые никогда не меняли своего скучающего выражения.
   Дэч подобрал поводья.
   — Ладно, теперь на юг, к границе.
   Метис посмотрел на него, потом убрал винтовку в чехол.
   — Если он сунулся прямо им в пасть, — сказал Харди, — да поможет Бог апачам!
   Дэч проехал несколько шагов, потом остановился, кинул Харди мешок Консидайна и свой собственный и погнал коня не к входу в каньон, а к лощине, которая вела в холмы. Это была более пологая дорога, и она приведет его наверх почти так же быстро, как Консидайна.
   А тот с полмили мчался во весь опор, затем перешел на рысь. В такую жару можно легко загнать лошадь. Удастся выбраться живым — она ему еще понадобится.
   Хорошо если индейцы не слышали, как он подъехал, и не выставили засаду, тогда он застигнет их врасплох. Консидайн был настороже и держал винчестер в правой руке.
   Где-то впереди раздался выстрел, вслед за ним еще несколько, слившихся воедино. Поспешно преодолев последний крутой подъем, он помчался во весь опор через луг к убежищу на Хай-Лоунсэм.
   Прозвучал еще один выстрел, и Консидайн, поднявшись в стременах, повернул лошадь на его звук. Вот где они устроили стоянку. Спэньер и Ленни! В кольце скал, недалеко от убежища!
   Из-за груды камней выскочил индеец и вскинул к плечу винтовку. Прежде чем Консидайн успел отреагировать, апача настигла пуля, и он упал в траву.
   Оглянувшись, Консидайн увидел Дэча, соскальзывающего с лошади на крутую насыпь из гравия.
   — Вперед! — крикнул Дэч. — Я прикрою тебя! — и открыл непрерывный огонь из винтовки.
   Сунув винчестер в чехол, Консидайн выхватил шестизарядный револьвер, отпустил поводья, пришпорил своего черного исполина и, паля во все стороны, в одно мгновение пересек ровную площадку. На скаку его конь раздавил тело мертвого индейца, попавшее ему под копыта. Другой апач рухнул от пули, угодившей ему в голову. Неожиданно всадник почувствовал, как под ним резко сократились мышцы его лошади, и понял, что она падает. Сбросив с ног стремена, он схватил с седла сумку с запасными боеприпасами, соскочил с лошади, которая тут же свалилась, и, приземлившись, перекатился. Это спасло ему жизнь, потому что пуля попала в прикрытие, за которым он оказался. Рванувшегося к нему воина на полпути сразила пуля, посланная кем-то из-за скального кольца.