Страница:
– А сыграют ли роковую роль в дальнейших отношениях надетые на первом свидании красные трусики? – спросила Наташа. Ей вдруг захотелось сбить собеседника с серьезных мыслей и не менее серьезных намерений.
– Красные трусики придадут твоей попе авантюризма. И если ты ищешь на нее приключений, это будет очень кстати, ты же умная девушка, – моментально отреагировал Ашан. Наташа прикусила губу и возобновила тему:
– Какие еще табу есть для первого свидания?
Ашан снисходительно:
– Никогда нельзя надевать много дорогих украшений на первую встречу. Мужчина начинает напрягаться и думать, почему это. Возможно, твой бывший муж очень богат, но у тебя с ним проблемы. Твоего нового друга не обрадует ни первое, ни второе обстоятельство. Когда мужчина смотрит на твои украшения, он просчитывает твое прошлое, с кем ты общалась. Ничего хорошего в этом нет. Если украшения слишком дорогие, он решит, что ты ищешь мужчину, который должен тебе много дарить. Это будет его пугать. Максимально только на шестую встречу ты можешь надеть свои украшения, ты должна постепенно показывать, что у тебя есть, чтобы он привык. Если ты придешь в дорогих украшениях на первую встречу, он все равно тебя трахнет, но он уже будет знать, что оставит тебя. Никогда нельзя надевать на первую встречу кольцо, которое тебе подарил на помолвку твой предыдущий мужчина. Да, это стереотипы, но они работают. Такие же, как, например, что брюнетки – более независимы и умны, а блондинки – более склонны к подчинению и лучше подходят сильным мужчинам. Зная эти стереотипы, женщина может играть ими, меняя цвет волос, – все зависит от эффекта, которого она хочет достичь.
– А в постели? – спросила Наташа.
– Что в постели? – переспросил Ашан.
– Что важней в постели?
«Она или провоцирует или возбуждает... Что ж... И то и другое – неплохо», – подумал Ашан.
– В постели всё самое главное, – вальяжно заговорил он. – Во-первых – позиция. Обязательно должен быть виден объем твоей попы, открытые руки и три четверти твоего лица. Это очень важно. Женщина должна смотреть порно– и эротические журналы, и она должна выучить эти позиции, потому что они были много раз проверены фотографами, редакторами, издателями. В таких журналах все заточено под то, чтобы за двадцать секунд, то есть за то время, пока мужчина перевернет страницу, возникла эрекция. Соответственно, они точно знают, в какую позицию поставить женское тело, что показать, а что скрыть, как выставить свет, чтобы картинка максимально возбудила мужчину. Женщине нужно только воспользоваться готовыми рецептами. К тому же, когда ты впервые занимаешься сексом, никакого шелка и сатина в постели. Шелк – это слишком холодно и скользко, а сатин может давать электростатические разряды. Огромное значение имеет запах. Никогда не наноси духи там, где тебя будут целовать ночью. Это неприятно для языка, это будет раздражать. О наличии прочих запахов, а также волос на разных частях женского тела, я не говорю. Это индивидуально. Но если ты еще не выяснила предпочтения твоего мужчины в этом плане, всегда беспроигрышный вариант – чистое, ухоженное тело. Дальше. Аксессуары: свечи всегда возбуждают и всегда хорошо работают. Главное, чтобы под рукой была зажигалка, потому что время очень важно, нужно все делать быстро. Всегда должен быть диск, который работает без остановки. А еще лучше – все зажечь и подготовить заранее. Для серьезного человека – главное в деталях.
– Обязательно переспать с мужчиной только на третье-четвертое свидание? Или можно раньше? Насколько это принципиальный вопрос?
– Это даже не правило, больше совет, – ответил Ашан. – От правил необходимо иногда отступать, иначе они не приносят удовлетворения. С мужчиной можно переспать сразу, но тогда потом две-три недели нужно с ним не встречаться и не пересекаться. Это игра. Но играть надо очень точно. Если мужчина хороший игрок, а мы говорим именно о таких, он заметит, что ты играешь, и будет делать ответные ходы – затягивать ситуацию, например. Женщина не умеет долго быть точной, и проигрывает. Поэтому самое главное – быть собой! Не меняться! Это очень важно! Если ты стерва, то и будь ей. На тебя будут западать те мужчины, которые любят таких. Если ты романтичная, будь романтичной. Очень важно быть собой и искать тех мужчин, для которых эти твои личные качества более ценны. Не надо играть, потому что ты проиграешь. Мужчину, который имеет успех, никогда не переиграть. Успешный мужчина – это как минимум две-три сотни женщин на пути к тебе. И он все равно у тебя выиграет. Если вы оба успешные, то, скорее всего, не будете вместе. Это надо принять. Две сволочи вместе, два волка вместе не живут. Чтобы отношения были длительными, вы не должны обладать одинаковой силой. Я не ищу в женщине то, что имею сам. Если я воин, я не хочу воина рядом. Доминировать должен кто-то один. Исключения бывают, конечно, но крайне редко.
– Можно ли распознать успешного мужчину в первые минуты знакомства? – спросила Наташа.
– Конечно. И довольно легко, – ответил иранец. – Если ты идешь с ним десять минут и он за это время поздоровался уже с пятью-шестью знакомыми, то перед тобой успешный мужчина, – очень сложный для того, чтобы его запутать и чтобы с ним играть. Успешного мужчину нужно вести туда, где он не чувствует своей силы, и брать, не затягивая процесс. И никогда не надоедать и не звонить. Женщина вообще не должна звонить первой, особенно если уже все состоялось. Что бы ни случилось, не звонить! Ждать! Как только мужчина почувствует, что ее рука на нем, он уже должен быть сильно влюблен, чтобы остаться с этой женщиной, а это тоже редкий случай. Потому что все, она его больше не интригует. Здесь надо положиться на судьбу.
– Какую ерунду ты говоришь, Эш, – вдруг заговорила Жаклин, о существовании которой уже почти забыли.
– Что ты считаешь ерундой, дорогая? – с ноткой обиды в голосе спросил Ашан.
– Да все... И то, что успешного мужчину женщине никогда не переиграть, и то, что успешные мужчина и женщина не могут быть рядом... Не хочу тебя обидеть, но, извини, это всего лишь мужской взгляд на эти вопросы, и не просто мужской, а взгляд восточного мужчины. Имеет право быть, не более того...
– О’кей, что думает об этом женщина? Успешная женщина? – cпросил с азартом иранец.
– Успешная женщина думает, во-первых, где ее нетрезвый спутник? Ты куда его услал, Эш? А во-вторых, чтоб не начинать бесполезный спор, умная женщина с помощью определенных технологий может получить любого мужчину для любого целевого использования, исключая, пожалуй, настоящее чувство. Это отдельная вселенная, и здесь никакие рецепты не работают... О! Вот и он! Андрэ, милый, я уже соскучилась!
– А я скучаю сразу, как только отхожу от тебя дальше, чем на пять метров, моя дорогая! – пробасил вернувшийся Андрэ таким романтическим голосом, что развеселил всю компанию.
Стеклянные двери гостиницы расступились перед запоздавшей темноволосой гостьей в бардовом платье. Пожилой консьерж за стойкой ресепшена улыбнулся сонно-учтивой улыбкой: «Доброй ночи, мадемуазель!».
Наташа открыла пластиковой карточкой дверь номера, скинула туфли и с дневником в руках упала на огромную кровать. Эмоции и впечатления переполняли ее.
В страницах измерять время совсем не то, что в часах. В дневнике я еще живу на той же странице, а в жизни прошел целый длинный день. Мой день в Париже! Снова фиолетовая ночь с огнями и силуэтами, но, пожалуй, загадочности в ней чуть меньше, чем вчера...
Ашан был так любезен, что пригласил меня после ужина совершить прогулку по ночному городу. «Только ты, я и Париж...», – прошептал он, сверкая жгучими глазами и сжимая кончики моих пальцев.
Он был неотразим, этот огненный мужчина, художник со вкусом к жизни и удовольствиям... Он сама сексуальность, весь «наружу», рисуется, ничего не скрывает. Он считает себя восхитительным, и его уверенность еще больше притягивает. Он действительно великолепен и знает это... Вот только он не знает, и не узнает никогда, какие эмоции вызывает во мне его откровенная сексуальность... Он смотрит жгучим взглядом, а мне становится холодно, он улыбается, беря меня за руку, а мне хочется плакать, он всем своим видом говорит «я хочу тебя», а мне хочется бежать, не оглядываясь... Сколько это будет мучить меня? Это теперь навсегда? Я неизлечимый урод? Вот такая, внешне благополучная, со своей прямой спиной и правильными движениями... Я же сильная, я научила свое тело двигаться красиво, я переделала свой характер, я заставила свои мысли подчиняться воле... Почему же я не могу заставить собственную память забыть всего лишь одно слово «изнасилование...»? Прошло уже больше трех лет, а это слово так живо во мне... Оно наполнено удушающим криком и унижением, волосатыми коленками, раздвигающими мои сомкнутые ноги и пьяной животной похотью, не желающей слышать ничего, кроме себя. А еще – равнодушными гудками телефона, бесконечными ожиданиями у закрытой двери, когда в расстеленной у порога тряпке больше достоинства, чем во мне, женщине...Усмешкой в его глазах, казавшихся еще вчера понятными, а сегодня хладнокровно предавшими, сердцебиением моего убитого ребенка... Я старательно привязываю камень к тонкой шее этого слова, за слог «си», топлю его в себе глубоко-глубоко, но стоит случайной детали, жесту, слову зацепить веревку, как оно всплывает, словно отвратительный болотный пузырь, у самого горла....
И, тем не менее, Ашану сегодня удалось почти невозможное! Он оживил мою наказанную сексуальную фантазию... Он мог бы гордиться собой, если бы знал, какие картины я начала представлять к концу нашего интервью о «половом воспитании». Я воображала, как этот бешеный зверь занимается любовью, как он рвет на части, любуясь порванной плотью. Было стыдно, но от этого стыда еще слаще... Возможно, моя фантазия ожила потому, что реальность ей не угрожает. И, возможно, весь напор иранца растрачивается до постели, и в сексе он эгоистичен, ограничен и скучен, как прирученный буйвол... Я никогда этого не узнаю. Так лучше. Я не стану очередным трофеем в его коллекции. Я больше не стану трофеем ни в чьей коллекции! И это еще одна моя маленькая победа...
А ночной Париж меня подождет! Я верю в это! Подождет, когда я вернусь сюда с любимым! Если это вообще еще возможно...
Пока же есть первый результат – первое задание из четырех выполнено. Мне просто повезло. Все оказалось слишком легко. Нужная информация всплыла сама собой почти без всяких усилий.
Закон, что новичкам везет, работает и здесь. Расслабляться нельзя. «Никогда, никогда, никогда нельзя расслабляться», – говорит Вика... Надеюсь, скоро я смогу ей все это рассказать. И она улыбнется, искупав меня в синеглазой волне. Я так скучаю по ее улыбке...
4
5
– Красные трусики придадут твоей попе авантюризма. И если ты ищешь на нее приключений, это будет очень кстати, ты же умная девушка, – моментально отреагировал Ашан. Наташа прикусила губу и возобновила тему:
– Какие еще табу есть для первого свидания?
Ашан снисходительно:
– Никогда нельзя надевать много дорогих украшений на первую встречу. Мужчина начинает напрягаться и думать, почему это. Возможно, твой бывший муж очень богат, но у тебя с ним проблемы. Твоего нового друга не обрадует ни первое, ни второе обстоятельство. Когда мужчина смотрит на твои украшения, он просчитывает твое прошлое, с кем ты общалась. Ничего хорошего в этом нет. Если украшения слишком дорогие, он решит, что ты ищешь мужчину, который должен тебе много дарить. Это будет его пугать. Максимально только на шестую встречу ты можешь надеть свои украшения, ты должна постепенно показывать, что у тебя есть, чтобы он привык. Если ты придешь в дорогих украшениях на первую встречу, он все равно тебя трахнет, но он уже будет знать, что оставит тебя. Никогда нельзя надевать на первую встречу кольцо, которое тебе подарил на помолвку твой предыдущий мужчина. Да, это стереотипы, но они работают. Такие же, как, например, что брюнетки – более независимы и умны, а блондинки – более склонны к подчинению и лучше подходят сильным мужчинам. Зная эти стереотипы, женщина может играть ими, меняя цвет волос, – все зависит от эффекта, которого она хочет достичь.
– А в постели? – спросила Наташа.
– Что в постели? – переспросил Ашан.
– Что важней в постели?
«Она или провоцирует или возбуждает... Что ж... И то и другое – неплохо», – подумал Ашан.
– В постели всё самое главное, – вальяжно заговорил он. – Во-первых – позиция. Обязательно должен быть виден объем твоей попы, открытые руки и три четверти твоего лица. Это очень важно. Женщина должна смотреть порно– и эротические журналы, и она должна выучить эти позиции, потому что они были много раз проверены фотографами, редакторами, издателями. В таких журналах все заточено под то, чтобы за двадцать секунд, то есть за то время, пока мужчина перевернет страницу, возникла эрекция. Соответственно, они точно знают, в какую позицию поставить женское тело, что показать, а что скрыть, как выставить свет, чтобы картинка максимально возбудила мужчину. Женщине нужно только воспользоваться готовыми рецептами. К тому же, когда ты впервые занимаешься сексом, никакого шелка и сатина в постели. Шелк – это слишком холодно и скользко, а сатин может давать электростатические разряды. Огромное значение имеет запах. Никогда не наноси духи там, где тебя будут целовать ночью. Это неприятно для языка, это будет раздражать. О наличии прочих запахов, а также волос на разных частях женского тела, я не говорю. Это индивидуально. Но если ты еще не выяснила предпочтения твоего мужчины в этом плане, всегда беспроигрышный вариант – чистое, ухоженное тело. Дальше. Аксессуары: свечи всегда возбуждают и всегда хорошо работают. Главное, чтобы под рукой была зажигалка, потому что время очень важно, нужно все делать быстро. Всегда должен быть диск, который работает без остановки. А еще лучше – все зажечь и подготовить заранее. Для серьезного человека – главное в деталях.
– Обязательно переспать с мужчиной только на третье-четвертое свидание? Или можно раньше? Насколько это принципиальный вопрос?
– Это даже не правило, больше совет, – ответил Ашан. – От правил необходимо иногда отступать, иначе они не приносят удовлетворения. С мужчиной можно переспать сразу, но тогда потом две-три недели нужно с ним не встречаться и не пересекаться. Это игра. Но играть надо очень точно. Если мужчина хороший игрок, а мы говорим именно о таких, он заметит, что ты играешь, и будет делать ответные ходы – затягивать ситуацию, например. Женщина не умеет долго быть точной, и проигрывает. Поэтому самое главное – быть собой! Не меняться! Это очень важно! Если ты стерва, то и будь ей. На тебя будут западать те мужчины, которые любят таких. Если ты романтичная, будь романтичной. Очень важно быть собой и искать тех мужчин, для которых эти твои личные качества более ценны. Не надо играть, потому что ты проиграешь. Мужчину, который имеет успех, никогда не переиграть. Успешный мужчина – это как минимум две-три сотни женщин на пути к тебе. И он все равно у тебя выиграет. Если вы оба успешные, то, скорее всего, не будете вместе. Это надо принять. Две сволочи вместе, два волка вместе не живут. Чтобы отношения были длительными, вы не должны обладать одинаковой силой. Я не ищу в женщине то, что имею сам. Если я воин, я не хочу воина рядом. Доминировать должен кто-то один. Исключения бывают, конечно, но крайне редко.
– Можно ли распознать успешного мужчину в первые минуты знакомства? – спросила Наташа.
– Конечно. И довольно легко, – ответил иранец. – Если ты идешь с ним десять минут и он за это время поздоровался уже с пятью-шестью знакомыми, то перед тобой успешный мужчина, – очень сложный для того, чтобы его запутать и чтобы с ним играть. Успешного мужчину нужно вести туда, где он не чувствует своей силы, и брать, не затягивая процесс. И никогда не надоедать и не звонить. Женщина вообще не должна звонить первой, особенно если уже все состоялось. Что бы ни случилось, не звонить! Ждать! Как только мужчина почувствует, что ее рука на нем, он уже должен быть сильно влюблен, чтобы остаться с этой женщиной, а это тоже редкий случай. Потому что все, она его больше не интригует. Здесь надо положиться на судьбу.
– Какую ерунду ты говоришь, Эш, – вдруг заговорила Жаклин, о существовании которой уже почти забыли.
– Что ты считаешь ерундой, дорогая? – с ноткой обиды в голосе спросил Ашан.
– Да все... И то, что успешного мужчину женщине никогда не переиграть, и то, что успешные мужчина и женщина не могут быть рядом... Не хочу тебя обидеть, но, извини, это всего лишь мужской взгляд на эти вопросы, и не просто мужской, а взгляд восточного мужчины. Имеет право быть, не более того...
– О’кей, что думает об этом женщина? Успешная женщина? – cпросил с азартом иранец.
– Успешная женщина думает, во-первых, где ее нетрезвый спутник? Ты куда его услал, Эш? А во-вторых, чтоб не начинать бесполезный спор, умная женщина с помощью определенных технологий может получить любого мужчину для любого целевого использования, исключая, пожалуй, настоящее чувство. Это отдельная вселенная, и здесь никакие рецепты не работают... О! Вот и он! Андрэ, милый, я уже соскучилась!
– А я скучаю сразу, как только отхожу от тебя дальше, чем на пять метров, моя дорогая! – пробасил вернувшийся Андрэ таким романтическим голосом, что развеселил всю компанию.
Стеклянные двери гостиницы расступились перед запоздавшей темноволосой гостьей в бардовом платье. Пожилой консьерж за стойкой ресепшена улыбнулся сонно-учтивой улыбкой: «Доброй ночи, мадемуазель!».
Наташа открыла пластиковой карточкой дверь номера, скинула туфли и с дневником в руках упала на огромную кровать. Эмоции и впечатления переполняли ее.
В страницах измерять время совсем не то, что в часах. В дневнике я еще живу на той же странице, а в жизни прошел целый длинный день. Мой день в Париже! Снова фиолетовая ночь с огнями и силуэтами, но, пожалуй, загадочности в ней чуть меньше, чем вчера...
Ашан был так любезен, что пригласил меня после ужина совершить прогулку по ночному городу. «Только ты, я и Париж...», – прошептал он, сверкая жгучими глазами и сжимая кончики моих пальцев.
Он был неотразим, этот огненный мужчина, художник со вкусом к жизни и удовольствиям... Он сама сексуальность, весь «наружу», рисуется, ничего не скрывает. Он считает себя восхитительным, и его уверенность еще больше притягивает. Он действительно великолепен и знает это... Вот только он не знает, и не узнает никогда, какие эмоции вызывает во мне его откровенная сексуальность... Он смотрит жгучим взглядом, а мне становится холодно, он улыбается, беря меня за руку, а мне хочется плакать, он всем своим видом говорит «я хочу тебя», а мне хочется бежать, не оглядываясь... Сколько это будет мучить меня? Это теперь навсегда? Я неизлечимый урод? Вот такая, внешне благополучная, со своей прямой спиной и правильными движениями... Я же сильная, я научила свое тело двигаться красиво, я переделала свой характер, я заставила свои мысли подчиняться воле... Почему же я не могу заставить собственную память забыть всего лишь одно слово «изнасилование...»? Прошло уже больше трех лет, а это слово так живо во мне... Оно наполнено удушающим криком и унижением, волосатыми коленками, раздвигающими мои сомкнутые ноги и пьяной животной похотью, не желающей слышать ничего, кроме себя. А еще – равнодушными гудками телефона, бесконечными ожиданиями у закрытой двери, когда в расстеленной у порога тряпке больше достоинства, чем во мне, женщине...Усмешкой в его глазах, казавшихся еще вчера понятными, а сегодня хладнокровно предавшими, сердцебиением моего убитого ребенка... Я старательно привязываю камень к тонкой шее этого слова, за слог «си», топлю его в себе глубоко-глубоко, но стоит случайной детали, жесту, слову зацепить веревку, как оно всплывает, словно отвратительный болотный пузырь, у самого горла....
И, тем не менее, Ашану сегодня удалось почти невозможное! Он оживил мою наказанную сексуальную фантазию... Он мог бы гордиться собой, если бы знал, какие картины я начала представлять к концу нашего интервью о «половом воспитании». Я воображала, как этот бешеный зверь занимается любовью, как он рвет на части, любуясь порванной плотью. Было стыдно, но от этого стыда еще слаще... Возможно, моя фантазия ожила потому, что реальность ей не угрожает. И, возможно, весь напор иранца растрачивается до постели, и в сексе он эгоистичен, ограничен и скучен, как прирученный буйвол... Я никогда этого не узнаю. Так лучше. Я не стану очередным трофеем в его коллекции. Я больше не стану трофеем ни в чьей коллекции! И это еще одна моя маленькая победа...
А ночной Париж меня подождет! Я верю в это! Подождет, когда я вернусь сюда с любимым! Если это вообще еще возможно...
Пока же есть первый результат – первое задание из четырех выполнено. Мне просто повезло. Все оказалось слишком легко. Нужная информация всплыла сама собой почти без всяких усилий.
Закон, что новичкам везет, работает и здесь. Расслабляться нельзя. «Никогда, никогда, никогда нельзя расслабляться», – говорит Вика... Надеюсь, скоро я смогу ей все это рассказать. И она улыбнется, искупав меня в синеглазой волне. Я так скучаю по ее улыбке...
4
Нежно-голубое парижское утро вплывало вкусным запахом свежесваренного кофе и румяных хрустящих булочек. Наташины вещи уже собраны, через полчаса подойдет такси – и в аэропорт. Следующий пункт ее маршрута – Москва... Наташа стояла у окна гостиницы и смотрела, как тень от домов сползает с огромной круглой клумбы посреди перекрестка. Высвободившиеся из-под тени цветы вспыхивали словно лампочки – желтые, пурпурные, алые, васильковые. «Цветы растут там, где ценят красоту, или красота и гармония расцветают там, где много цветов», – подумала она и улыбнулась детской несуразности высказывания. Это минутное возвращение в детство, эти великолепные цветы и отступающие тени напомнили ей совсем другой день ее жизни, давно оставшийся в... Где? Где живут прожитые дни? Вот бы знать...
Наташа перенеслась в тот далекий день так легко, словно он ждал за дверью ее номера, словно это было вчера, а не много лет назад за тысячи километров от этого солнечного, картавого, утопающего в цветах и ароматах города.
Ей было лет 14 или 15... День был такой же солнечный, но еще по-весеннему прохладный. Весна в ее холодном маленьком городке долго не могла согреться. Шагая вдоль унылого строя серых пятиэтажек, Наташа следила, как проворно ее тень пыталась обогнать свою хозяйку. Дома стояли вразнобой, словно отряд призывников, перепутавших команды «кругом» и «ровняйсь». В этом микрорайоне она оказалась впервые, но он почти не отличался от других районов городка. Улица Рабочая, дом 11, 13, 15... ей нужен 37. Мать, как обычно, перехватив денег до зарплаты у очередной знакомой, послала ее вернуть долг – несколько пережеванных жизнью бумажек. На этот раз она искала какую-то Елену Николаевну Смольянинову, которая и проживала по адресу «улица Рабочая, дом 37». Каблуки Наташиных туфель глухо стучали по раненому асфальту, прохожих вокруг почти не было. Размеренный звук шагов уносил ее мысли прочь от играющей с ней на облезлых стенах собственной тени. Она размышляла о том, что любое имя или название уже само по себе раскрывает жизненную историю своего обладателя. Все равно – одушевленный этот обладатель или нет. Его образ возникал в голове как картина, стоило только произнести имя вслух или «про себя». Вот, например, от звуков слова «Хабаровск» перед глазами сразу всплывают какие-то хибары и амбары, слышится смех (ха-ха-ха) удалого барина, которого занесла сюда нелегкая, и веет холодом... «Москва» – квадраты площадей, окон и ворот, маски на лицах. И все квакают на разные голоса. Москва – это масса, раскатистость, даже расКВАтистость... Странно, что нет такого слова. А «НьюЙорк», наоборот, – выстрел в небо. «Нью» – ракеты приготовились, и «йорк» – взметнулись в синюю высь, как по сигналу стартового пистолета.
С именами людей такая же история. Когда их классная объявила, что к ним переведут нового мальчика Антона Телышева, Наташа сразу представила: вялый юноша с пушком над пухлой губой и картофельным носом. Давит прыщи, любит смотреть кино «про войну» и бывать у матери на заводе. При чем здесь завод? Не важно, любит и все. Он же таким и оказался, этот «ботан» Телышев, как Наташа его вообразила. Или когда мать недавно спросила у соседа: «Как здоровье Клавдии Васильевны?», – звуки сами нарисовали полную женщину в цветастом халате. Она варит варенье, жутко сладкое, «чтобы не закисло», записывает рецепты из телевизора, кипятит белье в кастрюле, прикладывает лопух к своей подагре и всех достает советами, как лечить подагру и как варить варенье. Любопытно было бы проверить.
От имени «Елена Николаевна Смольянинова» веяло аристократизмом. Что такое этот «аристократизм», Наташа не смогла бы объяснить, представлялось лишь что-то неопределенное: ясный взгляд, прямая спина, хорошие манеры, образованность, аккуратность в одежде. Интересно, совпадет ли ее «картинка» с реальным человеком, которого она увидит? А ее собственное имя? О чем оно говорит? Сейчас только о том, что она шагает: «На-та-шана-та-ша».
Бетонные пятиэтажные коробки сменились низкими деревянными, с огородами и повалившимися заборами. Мутное солнце растекалось над домами, наполняя светом размытую колею дороги в кружеве подсохшей глины. Дверь открыла пожилая женщина, похожая на учительницу. С гладко зачесанными седыми волосами плохо сочетались молодые лучистые глаза. На Наташино приветствие и объяснение цели визита хозяйка приятным голосом пригласила:
– Проходите, пожалуйста. Побудьте у меня, если не торопитесь, Наташенька. Сегодня такой день... День памяти моего отца Николая Николаевича Смольянинова. Нас было четверо у него. Никого не осталось...
Она провела гостью в комнату, взяла со стола чайник, медный, с вензелем на крышке, и вышла в кухню. Прямая спина, плавная, плывущая походка, идеально выглаженное платье с белоснежным воротничком. В комнате было светло и очень чисто. Старая мебель словно хранила тайны, гордясь своим многолетним молчанием. Такую мебель Наташе не приходилось видеть у других знакомых. Весь угол занимал главный хранитель тайн – рояль. Он был слишком велик для небольшой комнаты. Вернувшись, Елена Николавна подошла к инструменту, плавно опустилась на высокий стул, обернулась к гостье:
– Наташа, вы любите классическую музыку?
– Не знаю. Да, наверное...
Хозяйка чуть заметно улыбнулась чему-то своему, выпрямилась, грациозно расправила складки платья и, высоко вскидывая тонкие кисти рук, заиграла.
Наташа не могла понять, что именно доставляет ей такое удовольствие – слушать музыку или смотреть на эту великолепную женщину.
Когда отзвучал последний аккорд, Елена Николаевна медленно опустила руки на колени и произнесла: «Это этюд Гречанинова. Папа любил его наигрывать, когда мы были детьми».
Потом они пили чай с клубничным вареньем, вылавливая ягодки из прозрачного сиропа маленькими серебряными ложечками. Все ягоды были целые, одна к одной. Такое варенье когда-то подавали в доме Смольяниновых. Елена Николаевна сохранила рецепт и несколько ложечек – тоненьких, изящных, с приятным для языка краем и замысловатой виньеткой под пальцами. Заметив, что Наташа с любопытством рассматривает виньетку, хозяйка пояснила:
– Буква «С» в центре означает фамильное серебро Смольяниновых. Я помню этот узор с детства, когда еще были все приборы. Потом что-то исчезло, что-то продали, вот только ложечки со мной... Их очень любила бабушка. Она была мудрой женщиной и до конца дней сохраняла царственную осанку и душевную молодость. Несмотря ни на что. Бабушка всегда говорила, что буржуа и купцы в 17-м году стрелялись, потому что потеряли деньги и имущество, которое было для них главным в жизни, а мы выжили, потому что внутреннее богатство отнять нельзя... Я прожила нелегкую жизнь и теперь понимаю, о чем она говорила. В концлагерях сохраняли свою личность лишь две категории людей – верующие и аристократы...
Елена Николавна расспрашивала Наташу о школе, о предпочтениях в литературе, в музыке. Наташа понимала, что между ней и «графиней», как она прозвала про себя новую знакомую, целая пропасть. Но она совсем не чувствовала этой пропасти, лишь доброжелательное отношение и радушное гостеприимство хозяйки.
Уходить не хотелось. Дома ее не ждали. Елена Николаевна, угадав настроение гостьи, предложила:
– Наташенька, а хотите, я покажу вам своих питомцев, пока они не уснули?
– Конечно, хочу!
Она накинула на плечи старое пальто и повела Наташу в то место возле дома, которое другими жителями использовалось под посадку «закуси» – лука, чеснока, редиски. У невысокого аккуратного заборчика росли цветы, синие, желтые, белые, бордовые, голубые, они напоминали открытые пасти сказочных львов со свисающими от жары языками. Наташа ахнула:
– Ничего себе! Какие необыкновенные! А как они называются?
– Это ирисы. Причем самые обыкновенные. По-латыни они так и называются «ирис вульгарис», то есть ирис обыкновенный.
– Вульгарис? – Наташа вспомнила, как мать говорила про кого-то: «она так вульгарно одевается» или «так вульгарно себя ведет». О смысле этого слова она не задумывалась, но понимала, что это что-то неправильное и быть вульгарным плохо. – Но ведь быть вульгарным плохо?
– Да, ты права, конечно. Быть вульгарным – значит, слишком явно демонстрировать некоторые естественные потребности человека. Буквальный смысл «вульгарис» – доступный для масс. Также вульгатой назывался доступный перевод Библии на латынь. Доступность для народа – вот исконное и вовсе не отрицательное значение этого слова. Это сейчас, уже в нашем языке оно приобрело негативный оттенок.
– Понятно, – сказала Наташа и снова подумала о пропасти между ней и «графиней». Она еще раз полюбовалась цветами. – Ну, какие же они обыкновенные? Таких цветов я не видела больше ни у кого!
– Просто они слушают хорошую музыку, – улыбнулась Елена Николаевна.
Наташа перенеслась в тот далекий день так легко, словно он ждал за дверью ее номера, словно это было вчера, а не много лет назад за тысячи километров от этого солнечного, картавого, утопающего в цветах и ароматах города.
Ей было лет 14 или 15... День был такой же солнечный, но еще по-весеннему прохладный. Весна в ее холодном маленьком городке долго не могла согреться. Шагая вдоль унылого строя серых пятиэтажек, Наташа следила, как проворно ее тень пыталась обогнать свою хозяйку. Дома стояли вразнобой, словно отряд призывников, перепутавших команды «кругом» и «ровняйсь». В этом микрорайоне она оказалась впервые, но он почти не отличался от других районов городка. Улица Рабочая, дом 11, 13, 15... ей нужен 37. Мать, как обычно, перехватив денег до зарплаты у очередной знакомой, послала ее вернуть долг – несколько пережеванных жизнью бумажек. На этот раз она искала какую-то Елену Николаевну Смольянинову, которая и проживала по адресу «улица Рабочая, дом 37». Каблуки Наташиных туфель глухо стучали по раненому асфальту, прохожих вокруг почти не было. Размеренный звук шагов уносил ее мысли прочь от играющей с ней на облезлых стенах собственной тени. Она размышляла о том, что любое имя или название уже само по себе раскрывает жизненную историю своего обладателя. Все равно – одушевленный этот обладатель или нет. Его образ возникал в голове как картина, стоило только произнести имя вслух или «про себя». Вот, например, от звуков слова «Хабаровск» перед глазами сразу всплывают какие-то хибары и амбары, слышится смех (ха-ха-ха) удалого барина, которого занесла сюда нелегкая, и веет холодом... «Москва» – квадраты площадей, окон и ворот, маски на лицах. И все квакают на разные голоса. Москва – это масса, раскатистость, даже расКВАтистость... Странно, что нет такого слова. А «НьюЙорк», наоборот, – выстрел в небо. «Нью» – ракеты приготовились, и «йорк» – взметнулись в синюю высь, как по сигналу стартового пистолета.
С именами людей такая же история. Когда их классная объявила, что к ним переведут нового мальчика Антона Телышева, Наташа сразу представила: вялый юноша с пушком над пухлой губой и картофельным носом. Давит прыщи, любит смотреть кино «про войну» и бывать у матери на заводе. При чем здесь завод? Не важно, любит и все. Он же таким и оказался, этот «ботан» Телышев, как Наташа его вообразила. Или когда мать недавно спросила у соседа: «Как здоровье Клавдии Васильевны?», – звуки сами нарисовали полную женщину в цветастом халате. Она варит варенье, жутко сладкое, «чтобы не закисло», записывает рецепты из телевизора, кипятит белье в кастрюле, прикладывает лопух к своей подагре и всех достает советами, как лечить подагру и как варить варенье. Любопытно было бы проверить.
От имени «Елена Николаевна Смольянинова» веяло аристократизмом. Что такое этот «аристократизм», Наташа не смогла бы объяснить, представлялось лишь что-то неопределенное: ясный взгляд, прямая спина, хорошие манеры, образованность, аккуратность в одежде. Интересно, совпадет ли ее «картинка» с реальным человеком, которого она увидит? А ее собственное имя? О чем оно говорит? Сейчас только о том, что она шагает: «На-та-шана-та-ша».
Бетонные пятиэтажные коробки сменились низкими деревянными, с огородами и повалившимися заборами. Мутное солнце растекалось над домами, наполняя светом размытую колею дороги в кружеве подсохшей глины. Дверь открыла пожилая женщина, похожая на учительницу. С гладко зачесанными седыми волосами плохо сочетались молодые лучистые глаза. На Наташино приветствие и объяснение цели визита хозяйка приятным голосом пригласила:
– Проходите, пожалуйста. Побудьте у меня, если не торопитесь, Наташенька. Сегодня такой день... День памяти моего отца Николая Николаевича Смольянинова. Нас было четверо у него. Никого не осталось...
Она провела гостью в комнату, взяла со стола чайник, медный, с вензелем на крышке, и вышла в кухню. Прямая спина, плавная, плывущая походка, идеально выглаженное платье с белоснежным воротничком. В комнате было светло и очень чисто. Старая мебель словно хранила тайны, гордясь своим многолетним молчанием. Такую мебель Наташе не приходилось видеть у других знакомых. Весь угол занимал главный хранитель тайн – рояль. Он был слишком велик для небольшой комнаты. Вернувшись, Елена Николавна подошла к инструменту, плавно опустилась на высокий стул, обернулась к гостье:
– Наташа, вы любите классическую музыку?
– Не знаю. Да, наверное...
Хозяйка чуть заметно улыбнулась чему-то своему, выпрямилась, грациозно расправила складки платья и, высоко вскидывая тонкие кисти рук, заиграла.
Наташа не могла понять, что именно доставляет ей такое удовольствие – слушать музыку или смотреть на эту великолепную женщину.
Когда отзвучал последний аккорд, Елена Николаевна медленно опустила руки на колени и произнесла: «Это этюд Гречанинова. Папа любил его наигрывать, когда мы были детьми».
Потом они пили чай с клубничным вареньем, вылавливая ягодки из прозрачного сиропа маленькими серебряными ложечками. Все ягоды были целые, одна к одной. Такое варенье когда-то подавали в доме Смольяниновых. Елена Николаевна сохранила рецепт и несколько ложечек – тоненьких, изящных, с приятным для языка краем и замысловатой виньеткой под пальцами. Заметив, что Наташа с любопытством рассматривает виньетку, хозяйка пояснила:
– Буква «С» в центре означает фамильное серебро Смольяниновых. Я помню этот узор с детства, когда еще были все приборы. Потом что-то исчезло, что-то продали, вот только ложечки со мной... Их очень любила бабушка. Она была мудрой женщиной и до конца дней сохраняла царственную осанку и душевную молодость. Несмотря ни на что. Бабушка всегда говорила, что буржуа и купцы в 17-м году стрелялись, потому что потеряли деньги и имущество, которое было для них главным в жизни, а мы выжили, потому что внутреннее богатство отнять нельзя... Я прожила нелегкую жизнь и теперь понимаю, о чем она говорила. В концлагерях сохраняли свою личность лишь две категории людей – верующие и аристократы...
Елена Николавна расспрашивала Наташу о школе, о предпочтениях в литературе, в музыке. Наташа понимала, что между ней и «графиней», как она прозвала про себя новую знакомую, целая пропасть. Но она совсем не чувствовала этой пропасти, лишь доброжелательное отношение и радушное гостеприимство хозяйки.
Уходить не хотелось. Дома ее не ждали. Елена Николаевна, угадав настроение гостьи, предложила:
– Наташенька, а хотите, я покажу вам своих питомцев, пока они не уснули?
– Конечно, хочу!
Она накинула на плечи старое пальто и повела Наташу в то место возле дома, которое другими жителями использовалось под посадку «закуси» – лука, чеснока, редиски. У невысокого аккуратного заборчика росли цветы, синие, желтые, белые, бордовые, голубые, они напоминали открытые пасти сказочных львов со свисающими от жары языками. Наташа ахнула:
– Ничего себе! Какие необыкновенные! А как они называются?
– Это ирисы. Причем самые обыкновенные. По-латыни они так и называются «ирис вульгарис», то есть ирис обыкновенный.
– Вульгарис? – Наташа вспомнила, как мать говорила про кого-то: «она так вульгарно одевается» или «так вульгарно себя ведет». О смысле этого слова она не задумывалась, но понимала, что это что-то неправильное и быть вульгарным плохо. – Но ведь быть вульгарным плохо?
– Да, ты права, конечно. Быть вульгарным – значит, слишком явно демонстрировать некоторые естественные потребности человека. Буквальный смысл «вульгарис» – доступный для масс. Также вульгатой назывался доступный перевод Библии на латынь. Доступность для народа – вот исконное и вовсе не отрицательное значение этого слова. Это сейчас, уже в нашем языке оно приобрело негативный оттенок.
– Понятно, – сказала Наташа и снова подумала о пропасти между ней и «графиней». Она еще раз полюбовалась цветами. – Ну, какие же они обыкновенные? Таких цветов я не видела больше ни у кого!
– Просто они слушают хорошую музыку, – улыбнулась Елена Николаевна.
5
В новой сумочке Louis Vuitton, которую совсем недавно Наташа купила в бутике на Елисейских полях, зазвонил телефон.
– НаталИя СитникОва? – с трудом справился с русским именем приятный баритон.
– Да, да.
– Добрый день. Такси в аэропорт Шарль де Голль у подъезда гостиницы. Серебристый Peugeot номер...
– Спасибо.
Таксист, поджарый брюнет лет тридцати пяти, открыл перед ней дверь машины и спросил, улыбнувшись:
– Как вам Париж?
– Великолепен! – улыбнулась в ответ Наташа и сев в машину, демонстративно отвернулась к окну. Она стремилась вернуться в уютные воспоминания, прерванные звонком. За окном проплывали дома, люди, рекламные плакаты. На одном из них был изображен большой фиолетовый цветок и надпись: «Французское общество защиты...» то ли флоры от фауны, то ли фауны от флоры, то ли их обоих от кого-то третьего, Наташа не успела разобрать текст. Но дверь в прошлое уже открылась.
Плакат с фиолетовым ирисом в комнате университетского общежития, Наташа бы и не сразу заметила среди других с загорелыми торсами и модными певцами, если бы не завалилась с ногами на скрипучий диван с долгожданным трофеем в руках – студенческим билетом, вкусно пахнувшим сбывшейся мечтой. Она отвернула приятно хрустнувшую корочку и, ужасно довольная собой, еще раз прочитала: «Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова; Студенческий билет № 0200021/17, Ситникова Наталья Евгеньевна, факультет филологический, форма обучения очная, дата выдачи, I курс, подпись декана...»
Жирная свежая печать закрывала ей пол-лица. Для фотографии она специально собрала свои длинные темные волосы в «конский хвост» и плотно сомкнула губы, стремясь выглядеть строже. Но с фото на нее все равно смотрела растерянная провинциалка, изо всех сил изображающая серьезность, с одним уцелевшим ухом и губами-ниточками.
Студентка Ситникова закинула ногу на ногу, скрипнув пружинами кровати, и большим пальцем ноги уткнулась в сердцевину фиолетового «ирис вульгарис». Как она раньше его не заметила? Наташа провела по цветку пальцем и вспомнила о Елене Николаевне. После их первого знакомства она приходила к «графине» снова и снова. Чтобы вернуть книги, послушать ее сдержанный голос, увидеть ее тонкие пальцы, так грациозно касающиеся клавиш рояля. Да и просто чтобы достать ягодку из прозрачного варенья серебряной ложечкой с вензелем «С». «Графиня» всегда была радушна и приветлива и вместе с тем такая недосягаемая, но Наташа чувствовала, как после этих визитов что-то медленно менялось в ее душе. Менялось бесповоротно: раздражала мебель в их квартире, да и сама квартира, тесная и захламленная, пустые разговоры материных подруг и вечная погруженность той в бытовые мелкие проблемы.
Ей стало неинтересно проводить время с друзьями, и она заменила их книгами. Она даже бросила своего Костика, считавшегося запатентованным красавцем.
Это случилось как-то само собой перед самым ее отъездом в Москву. Они гуляли. Наташа тосковала. Костик, обиженно выкатив губу, набивал себе цену, что проделывал постоянно все последнее время. Он хвастался, что Ленка Сидорова забрасывает его любовными письмами, а Галька Тараканова караулит его возле подъезда и, когда отлавливает, вообще откровенно намекает на секс. А он, как дурак, ходит за ней, за Наташей, и ждет, пока она снизойдет до встречи. И что его мать опять неделю как уехала на заработки: могли бы трахаться, как раньше, ведь у них все хорошо было, а она даже зайти не хочет. Наташу неприятно резануло слово «трахаться», но она упорно молчала. Паузы становились все длинней. Костик предложил посидеть где-нибудь. Отстояв в «где-нибудь» приличную очередь, они оказались за столиком у самой сцены друг напротив друга. Он хотел сесть рядом, но Наташа остановила. Костик взял ее руку в свои жадные ладони и сказал, глядя в глаза:
– Наташка, ну я не могу без тебя. Я это понял давно уже. Мне никто не нужен. Только ты. Я бы на тебе женился. Честное слово.
Наташа не отнимала руку и медлила отвечать, подыскивая нужные слова. А Костик наседал:
– Ты ж говорила, что любишь меня, помнишь? Или для тебя это больше ничего не значит? Что изменилось-то? Скажи, Наташка!
Наташа молча высвободила руку.
Костик, решив, что он слишком «насел», оправдывался:
– Представляешь, поженимся, будем жить у меня. Вдвоем! Матери все равно по полгода не бывает дома. Я работать буду, а ты с малышом нашим будешь гулять в сквере. Все девчонки мечтают об этом...
– Знаешь, я – не все девчонки, – наконец вымолвила она. – И дело совсем не в тебе, Костя. Дело как раз в малыше.
– В каком малыше? Ты чего, Наташ? Я ж хотел как лучше... Ну не хочешь, не надо...
– А я серьезно. Дело в моем малыше, в ребенке, который у меня когда-нибудь будет. Я хочу, чтобы на серебряной ложке, которой он будет кушать свою кашу, был герб его старинного рода. И на воротах дома, где он будет жить. Понимаешь?
– Нет. Не понимаю. Ситникова, ты не заболела? Не все ли равно, что там на ложке будет написано? Тем более на заборе?
– На воротах.
– Ну, на воротах, какая разница.
– Большая.
– Я не понял... ворота тебе важней, чем я? Ты не хочешь? Не хочешь за меня замуж?
– Я вообще пока не хочу замуж. За тебя в том числе.
– А-а-а, понятно, – обиженно протянул Костик. – Сказок начиталась, значит? Принца будешь ждать? Ну, давай. Успехов! А, по-моему, твоя голова от всей этой дури уже как тыква! И ты не понимаешь, что ты сейчас сделала! Ты сейчас своими руками все разрушила. Золушка, блин! А обратно, между прочим, не получится! Ты слышишь меня?
Наташа смотрела на него и не понимала, что она вообще нашла в нем тогда, всего-то год назад.
– НаталИя СитникОва? – с трудом справился с русским именем приятный баритон.
– Да, да.
– Добрый день. Такси в аэропорт Шарль де Голль у подъезда гостиницы. Серебристый Peugeot номер...
– Спасибо.
Таксист, поджарый брюнет лет тридцати пяти, открыл перед ней дверь машины и спросил, улыбнувшись:
– Как вам Париж?
– Великолепен! – улыбнулась в ответ Наташа и сев в машину, демонстративно отвернулась к окну. Она стремилась вернуться в уютные воспоминания, прерванные звонком. За окном проплывали дома, люди, рекламные плакаты. На одном из них был изображен большой фиолетовый цветок и надпись: «Французское общество защиты...» то ли флоры от фауны, то ли фауны от флоры, то ли их обоих от кого-то третьего, Наташа не успела разобрать текст. Но дверь в прошлое уже открылась.
Плакат с фиолетовым ирисом в комнате университетского общежития, Наташа бы и не сразу заметила среди других с загорелыми торсами и модными певцами, если бы не завалилась с ногами на скрипучий диван с долгожданным трофеем в руках – студенческим билетом, вкусно пахнувшим сбывшейся мечтой. Она отвернула приятно хрустнувшую корочку и, ужасно довольная собой, еще раз прочитала: «Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова; Студенческий билет № 0200021/17, Ситникова Наталья Евгеньевна, факультет филологический, форма обучения очная, дата выдачи, I курс, подпись декана...»
Жирная свежая печать закрывала ей пол-лица. Для фотографии она специально собрала свои длинные темные волосы в «конский хвост» и плотно сомкнула губы, стремясь выглядеть строже. Но с фото на нее все равно смотрела растерянная провинциалка, изо всех сил изображающая серьезность, с одним уцелевшим ухом и губами-ниточками.
Студентка Ситникова закинула ногу на ногу, скрипнув пружинами кровати, и большим пальцем ноги уткнулась в сердцевину фиолетового «ирис вульгарис». Как она раньше его не заметила? Наташа провела по цветку пальцем и вспомнила о Елене Николаевне. После их первого знакомства она приходила к «графине» снова и снова. Чтобы вернуть книги, послушать ее сдержанный голос, увидеть ее тонкие пальцы, так грациозно касающиеся клавиш рояля. Да и просто чтобы достать ягодку из прозрачного варенья серебряной ложечкой с вензелем «С». «Графиня» всегда была радушна и приветлива и вместе с тем такая недосягаемая, но Наташа чувствовала, как после этих визитов что-то медленно менялось в ее душе. Менялось бесповоротно: раздражала мебель в их квартире, да и сама квартира, тесная и захламленная, пустые разговоры материных подруг и вечная погруженность той в бытовые мелкие проблемы.
Ей стало неинтересно проводить время с друзьями, и она заменила их книгами. Она даже бросила своего Костика, считавшегося запатентованным красавцем.
Это случилось как-то само собой перед самым ее отъездом в Москву. Они гуляли. Наташа тосковала. Костик, обиженно выкатив губу, набивал себе цену, что проделывал постоянно все последнее время. Он хвастался, что Ленка Сидорова забрасывает его любовными письмами, а Галька Тараканова караулит его возле подъезда и, когда отлавливает, вообще откровенно намекает на секс. А он, как дурак, ходит за ней, за Наташей, и ждет, пока она снизойдет до встречи. И что его мать опять неделю как уехала на заработки: могли бы трахаться, как раньше, ведь у них все хорошо было, а она даже зайти не хочет. Наташу неприятно резануло слово «трахаться», но она упорно молчала. Паузы становились все длинней. Костик предложил посидеть где-нибудь. Отстояв в «где-нибудь» приличную очередь, они оказались за столиком у самой сцены друг напротив друга. Он хотел сесть рядом, но Наташа остановила. Костик взял ее руку в свои жадные ладони и сказал, глядя в глаза:
– Наташка, ну я не могу без тебя. Я это понял давно уже. Мне никто не нужен. Только ты. Я бы на тебе женился. Честное слово.
Наташа не отнимала руку и медлила отвечать, подыскивая нужные слова. А Костик наседал:
– Ты ж говорила, что любишь меня, помнишь? Или для тебя это больше ничего не значит? Что изменилось-то? Скажи, Наташка!
Наташа молча высвободила руку.
Костик, решив, что он слишком «насел», оправдывался:
– Представляешь, поженимся, будем жить у меня. Вдвоем! Матери все равно по полгода не бывает дома. Я работать буду, а ты с малышом нашим будешь гулять в сквере. Все девчонки мечтают об этом...
– Знаешь, я – не все девчонки, – наконец вымолвила она. – И дело совсем не в тебе, Костя. Дело как раз в малыше.
– В каком малыше? Ты чего, Наташ? Я ж хотел как лучше... Ну не хочешь, не надо...
– А я серьезно. Дело в моем малыше, в ребенке, который у меня когда-нибудь будет. Я хочу, чтобы на серебряной ложке, которой он будет кушать свою кашу, был герб его старинного рода. И на воротах дома, где он будет жить. Понимаешь?
– Нет. Не понимаю. Ситникова, ты не заболела? Не все ли равно, что там на ложке будет написано? Тем более на заборе?
– На воротах.
– Ну, на воротах, какая разница.
– Большая.
– Я не понял... ворота тебе важней, чем я? Ты не хочешь? Не хочешь за меня замуж?
– Я вообще пока не хочу замуж. За тебя в том числе.
– А-а-а, понятно, – обиженно протянул Костик. – Сказок начиталась, значит? Принца будешь ждать? Ну, давай. Успехов! А, по-моему, твоя голова от всей этой дури уже как тыква! И ты не понимаешь, что ты сейчас сделала! Ты сейчас своими руками все разрушила. Золушка, блин! А обратно, между прочим, не получится! Ты слышишь меня?
Наташа смотрела на него и не понимала, что она вообще нашла в нем тогда, всего-то год назад.