Страница:
Денис Бронеславович Лапицкий
Застава
– Мы встанем здесь, – сказал человек в тяжелом, подбитом мехом алом плаще, под которым холодно поблескивал стальной панцирь. Его спутник, невысокий мужчина с покрытым татуировками лицом, внимательно осмотрелся.
Они стояли на вершине небольшого холма. За спиной шумели сосны, впереди, насколько хватало глаз, простиралась топь, затянутая дымкой редкого тумана. Тут и там на редких и маленьких клочках твердой почвы тянулись вверх кривоватые деревца. А между болотинами вилась узкая стежка тропы, проходившей по неширокой полосе твердой земли, разделявшей болота, и поднимавшаяся по холму.
– Удачное место, – кивнул татуированный. – Но насколько нам это поможет?
Человек в плаще скрипнул зубами.
– Энвальт, ты же знаешь – мне прекрасно известно о том, что мы идем на верную смерть. Двести человек против пяти тысяч… И не стоит напоминать мне об этом лишний раз.
– Извини, Харан. Просто как-то… обидно. После всех наших с тобой свершений умереть здесь, в глуши, в каком-то маленьком сражении, о котором никто, наверное, даже и не вспомнит через год – да что там через год, через месяц…
– Вот тебе раз! – человек в плаще даже улыбнулся. – Энвальт, а ты, оказывается, честолюбивый парень! Сколько я тебя знаю, а тяги к почестям за тобой не замечал.
– Какие там почести…, – махнул рукой Энвальт. – Слушай, Харан, а может быть, нам еще повезет?
Харан пожал плечами.
– Все может быть. Но ты же знаешь, Энвальт – я не верю в чудеса… Да и ты тоже – хоть ты и маг.
Развернувшись на каблуках, он зашагал прочь – туда, где в сгущающейся тьме разгорались огни бивачных костров. Энвальт смотрел ему вслед.
– Да, Харан, я не верю в чудеса. Но они иногда случаются…
Времени в запасе оставалось не так много, и люди Харана использовали его с максимальной эффективностью. Склон холма ощетинился воткнутыми под углом остро отесанными кольями, кольями было густо утыкано и дно широкого рва, выкопанного поперек дороги. Ров замаскировали травяными циновками, натянутыми на рамы из прутьев, и щедро присыпанными дорожной пылью. Имелись и другие, столь же тщательно замаскированные «сюрпризы». А все пространство – начиная ото рва и вплоть до границы полета стрелы – перед самым боем Харан собирался буквально засеять «ежами» – металлическими шариками с острыми шипами в палец длиной, которые были одинаково эффективны и против пехоты, и против кавалерии. Правда, атаки кавалерии он не ожидал. Сейчас эти «ежи» спешно изготовляли в одной из деревень, что находилась в трех лигах к востоку, за спиной у заставы. Два раза в день из деревни приезжал старик-крестьянин на хилой лошаденке, привозя по два мешка «ежей» – быстрее деревенская кузница работать не могла. Конечно, не мешало бы смазать шипы «ежей» ядом, однако его едва хватало для стрел, которыми запасались лучники.
Харан усмехнулся – использовать отравленные стрелы не совсем честно, однако нужно было хоть чуть-чуть попытаться уравнять шансы. Хотя о каком уравнивании шансов может идти речь, если им с двумя сотнями бойцов предстоит сражаться против пяти тысяч?
Харан очень рассчитывал на то, что сможет собрать хотя бы немного ополченцев в ближайших деревнях, но надежды не оправдались – имперские вербовщики округу уже прошерстили, и не раз, поставив под знамена всех, кто мог держать в руках копье или топор. Остались старики, женщины, дети, да совершенно незаменимые мужчины – например, кузнецы.
Вот уже два года Империя в одиночку противостояла бесчисленным ордам, нахлынувшим с запада и юга. Имперские маги отразили натиск магических сил и полчищ чудовищ, призванных Врагом из Отражений, но большая часть Орденов погибла, и теперь помощь от магов была скорее видимостью, чем реальностью, и вся тяжесть войны легла на плечи солдат. Приходилось ставить под знамена всех, до кого дотягивалась рука вербовщика. Казна стремительно пустела. Имперские легионы несли огромные потери, полководцы требовали новых и новых пополнений, но полноводная река ополченцев уже давно превратилась в тоненький, готовый вот-вот пересохнуть ручеек. Война обескровила Империю. Когда она завершится – кто будет поднимать города из пепла, кто будет ходить за плугом?
Хотя об этом ли сейчас думать? Сейчас главное – чтобы армия императора Эрагга, последняя надежда Империи Сигор, выстояла под стенами Столицы, Города Ста Владык, к которым движется войско Сохм Ваэра, Властелина Запада и Южных пределов.
А чтобы армия выстояла, надо не допустить подхода подкреплений к врагу. Хорошо, что об их продвижении узнали загодя, и успели отправить навстречу имперские отряды, которые должны задержать врага в местах, хорошо приспособленных для обороны – на узких горных тропах, на перевалах… Или, как выпало отряду Харана, на болотах. Отряды невелики – император Эрагг не может позволить себе роскошь распылять силы.
Поэтому все, чем располагал Харан – сто человек тяжелой линейной пехоты, полусотня лучников и полусотня пращников. Ну и еще свой клинок, конечно же. И магическая поддержка Энвальта.
Слишком мало, чтобы уцелеть.
– Когда они появятся, Энвальт?
Маг пожал плечами.
– Если верить разведке – завтра. К вечеру, скорее всего.
Харан поворошил угли в костре.
– Если вечером – плохо.
– Почему?
– Потому что тогда они станут лагерем, а ночью вышлют лазутчиков, которые смогут узнать о наших ловушках.
Воцарилось молчание – только потрескивали дрова в костре, да слышались негромкие разговоры бойцов.
Вдруг около одного костра сверкнула яркая вспышка, и раздался громкий хлопок.
– Что еще за фокусы? – пробормотал Харан, и зашагал туда, где заметил вспышку. Сохранять направление было нетрудно – от костра, где раздался хлопок, слышалась такая забористая ругань, что писари из Столицы, составлявшие разные словари, удавились бы от зависти, услышь они хоть десятую долю того, что извергали луженые глотки пехотинцев. Судя по голосу, особенно надрывался Бородач – десятник из второй пехотной полусотни.
– Что случилось? – спросил Харан, подойдя к костру.
Ругань мгновенно смолкла, а перед Хараном вытянулся рослый пехотинец. Как он и предполагал, это был Бородач. Вот только…
– Что у тебя с лицом, Бородач?
– Да я же говорю, – снова заорал было пехотинец, но, вспомнив, что перед ним командир, сбавил голос. – Да я же говорю, этот баран, – каким-то чудесным образом, не меняя положения тела, он отвесил затрещину стоявшему рядом бойцу с простоватым лицом, – грибочков принес пожарить. Я их к костру, а они возьми да взорвись… И все мне в рожу…
Лицо у него и впрямь было обожжено, а от густой бороды, которой Бородач и был обязан своим прозвищем, осталось лишь несколько клочков.
– Ну-ка, – вмешался Энвальт, протолкавшись через толпу сбежавшихся отовсюду бойцов. – Дайте-ка мне взглянуть на эти грибы…
Бородач протянул магу гриб. Он был светло-серым и круглым, как детский тряпичный мячик.
Энвальт понюхал гриб, осторожно отломил небольшой кусочек, тщательно разжевал его, издал какой-то странный звук вроде «ухм-м», и сплюнул образовавшуюся кашицу. Потом проковырял в грибе дырочку, и перевернул его. В подставленную ковшиком ладонь посыпалось что-то, напоминающее тонкую темную пыль.
– Почему ты решил, что эти грибы можно есть? – повернулся он к солдату, которому Бородач залепил «леща».
– Да у нас в деревне мы завсегда их ели, – вытаращив глаза, сказал парень. – Это же пузырцы, они страсть какие вкусные, особенно если со сметаной их…
– Сам ты… пузырец, – прошипел Бородач, осторожно дотрагиваясь до обожженного лица. – Вот гляди у меня, покажу я тебе грибочки со сметаной – век помнить будешь.
– Никакие это не пузырцы, – покачал головой Энвальт. – Похожи они, спору нет. Только на самом-то деле это гриб-огневик. Вот уж не думал, что они в этих краях растут. Где ты их нашел?
– Там, рядом с болотом возле холма, где орешника много – там их целая полянка.
– Целая полянка, говоришь? Славно…, – сказал маг. – Отойдите-ка все в сторону.
Подождав, пока пехотинцы последуют его совету, он отступил на шаг назад, а потом бросил гриб в ямку, где горел костер.
Снова грохнуло, да так, что из костра выбросило несколько небольших поленьев и множество углей. В вышину медленно поплыл клуб густого белого дыма.
– Вот я покажу тебе грибочки, – снова сказал Бородач, с нехорошим прищуром глядя на незадачливого грибника.
Энвальт и Харан переглянулись.
– Похоже, я знаю, как не допустить отправки лазутчиков, – продолжил Энвальт начатый чуть ранее разговор.
– Я тоже, – сказал Харан, и в первый раз за вечер улыбнулся.
Как это нередко бывает, враг появился неожиданно. Просто в один момент из пелены тумана показался передовой отряд – легкие пехотинцы-разведчики, в коротких кольчугах или куртках из вываренной кожи с нашитыми костяными пластинками. Завидев рогатки, преграждающие им путь, разведчики остановились, и тут же двое из них снова скрылись в тумане – наверняка отправились с донесением к командиру.
Разведчиков было немного, всего десятка два – но несколько минут спустя из тумана быстрым походным шагом начали выходить основные силы противника.
Это уже были совсем не легковооруженные бойцы – костяк вражеских войск составляла тяжелая лигиррийская пехота. Их сопровождали застрельщики, вооруженные лишь дротиками и небольшими кожаными щитами. Последние казались не слишком серьезным противником, но даже застрельщиков было пять сотен – в два с половиной раза больше, чем имел под своим командованием бойцов Харан.
Опершись на меч, Харан считал появлявшиеся из тумана штандарты. Пять, десять… двадцать бронзовых волчьих голов на длинных древках – значки «копий», в каждом из которых было по две сотни бойцов. И пять небольших треугольных знамен с нарисованными на них кошачьими глазами, которые несли застрельщики. Итого четыре тысячи тяжелой пехоты, плюс пять сотен застрельщиков. Чуть меньше, чем они ожидали, но все равно больше чем достаточно. К счастью, не было видно ни пращников, ни лучников – лигиррийцы всегда больше полагались на меч, чем на стрелу или пращную пулю. Но зато в ближнем бою мало кто мог с ним сравниться, и когда лигиррийцы добирались до противника, от того чаще всего оставались рожки да ножки. А иногда не оставалось и этого.
– И с ними два мага, – вдруг сказал Энвальт, скривившись в злой усмешке. – Я их чувствую…
– Проклятье, – Харан крепче сжал рукоять меча. – Как думаешь – сможешь с ними справиться?
Энвальт кивнул.
– С ними-то смогу… Вот только для того, чтобы поддержать вас, силы у меня уже вряд ли найдутся. Очень трудно делать два дела сразу.
– Это плохо, – пробормотал Харан, пристально глядя в сторону врага. – Хотя если по нам не будут лупить молниями, это уже немало. Интересно, вышлют ли они парламентера?
– Вряд ли, – покачал головой Энвальт. – Зачем? У них же подавляющее превосходство. Уверен – они считают, что смогут пройти сквозь нас, как нож сквозь масло.
Харан криво улыбнулся.
– Не могу сказать, что их мнение безосновательно.
Он повернулся к магу.
– Но это вовсе не значит, что все будет так, как они думают, правда?
Маг пожал плечами.
– Кто знает? Кстати, признаю свою ошибку, – он указал рукой за спину Харана. – Парламентера они все-таки выслали.
В самом деле – от массы лигиррийцев отделился человек, несущий небольшой желтый флаг. Парламентер.
Харан встретил человека с флагом в двух сотнях шагов ото рва, прямо на границе ловушек. Двигаясь к этому месту, он старался идти так, чтобы лигиррийцы, несомненно, наблюдавшие за ним во все глаза, не смогли понять, где спрятаны поджидавшие их «сюрпризы».
Парламентером оказался рослый и жилистый мужчина. Простой, без всяких излишеств, пластинчатый панцирь и лишенный украшений клинок могли обмануть многих, но не Харана – по развороту плеч, по той особой пластике движений, с которой двигался парламентер, он сразу понял, что перед ним настоящий мастер боя. Наверняка дворянин благородных кровей, а далеко не офицер среднего звена, за которого он пытался сойти.
Несколько мгновений они внимательно разглядывали друг друга. В глазах парламентера Харан заметил огонек одобрения – по-видимому, его визави тоже оценил Харана по достоинству.
– Я требую, чтобы вы открыли нам путь, – сказал парламентер, не тратя время попусту. – Мы даем вам время до утра – когда солнце встанет, вы должны убрать рогатки и снять ловушки, которые наверняка установили. После этого вы отступите с нашего пути. В этом случае никто не пострадает.
Парламентер говорил спокойно и уверенно – а как же иначе, если за его спиной стояли почти пять тысяч бойцов, а путь преграждали жалкие две сотни?
– Мы этого не сделаем, – ответил Харан.
Парламентер только кивнул. Всем своим видом он показывал, что такой ответ не был для него неожиданностью.
– В таком случае утром вы все умрете, – сказал он. – А мы пойдем дальше.
Харан посмотрел на быстро темнеющее, затянутое низкими серыми тучами небо. И вдруг широко улыбнулся.
– Как знать, – сказал он.
Парламентер прищурился.
– На что вы надеетесь? У нас четыре тысячи мечей. Лучше бы вам сдаться.
– Переговоры окончены. Наш ответ – «нет», – сказал Харан. – До встречи утром.
– Что ж, время слов прошло, – кивнул парламентер и, резко развернувшись, зашагал к своим войскам.
Лучи холодного осеннего солнца только начали пробиваться через висящую над болотами дымку тумана, а все бойцы Харана уже были на ногах. Впрочем, многие из них так и не сумели толком выспаться – всю ночь десяток пращников вышвыривал в сторону врага заготовленные накануне небольшие снаряды, начиненные порошком из грибов-огневиков, и раздающиеся хлопки мешали не только лигиррийцам. Грибы-огневики извели все до последнего, зато можно было быть более-менее уверенными в том, что вражеским лазутчикам не стало известно расположение ловушек. А некоторое время назад, когда покров ночной темноты еще не отступил, несколько бойцов засыпали «ежами» все пространство между рвом и границей полета стрел. Хорошо хоть, не приходится опасаться, что лигиррийцы могут попытаться настелить гать, чтобы пройти в обход имперской заставы. Это было бы для них самое настоящее самоубийство – под сыплющимися с неба стрелами и пращными пулями медленно и осторожно пробираться по узенькому, расползающемуся под ногами мостику над зловонной топью, не имея возможности ответить ударом на удар… Нет, враги не настолько безумны.
Харан криво улыбнулся. Конечно же, лигиррийцев им не перебить. Но кровью враг умоется здорово – за это он может поручиться.
К кострам подошел Энвальт. Дюжий боец волок за ним закопченный котел. Весил тот, должно быть, очень немало, потому как боец покраснел и взмок от усердия.
– Сейчас каждый из вас должен будет выпить этого отвара, – сказал Энвальт.
– Что за отвар-то? – поинтересовался Бородач.
– У тебя от него борода снова вмиг вырастет! – сострил кто-то из бойцов.
– Смотри, чтобы у тебя от этого пойла кое-что не отвалилось! – заорал мгновенно рассвирепевший от упоминания об утраченной «драгоценности» Бородач. – Голова, например!
– Лучше бы бочонок пива выкатили, чем пить неведомо что…
– А ну тихо! – рявкнул Харан. – Делайте, что велено!
Солдаты потянулись к котлу.
Энвальт зачерпывал понемногу отвара небольшой деревянной чашкой и давал выпить солдату.
– На вкус, конечно, не очень, – сказал маг после того, как первый солдат, скривившись, отошел от котла, – зато потом сами «спасибо» скажете.
– Ну, это уж вряд ли, – пробурчал Бородач, отведав отвара. – Разве что от этого запаха лигиррийцы сами замертво падать начнут…
…После того, как все бойцы получили по своей доле отвара, Харан сам подошел к магу.
– Что это за сюрпризы, Энвальт? – спросил он вполголоса. – Я не стал вмешиваться, потому что тебе, наверное, виднее, чем поить бойцов… Но хотя бы в известность ты меня мог поставить?
– Некогда было, – буркнул Энвальт, глядя в сторону. – И так едва успел…
– Так что это за отвар? – повторил Харан вопрос, уже не раз заданный солдатами, но так и оставшийся без ответа.
– Что за отвар, что за отвар…, – Энвальт все так же избегал смотреть Харану в глаза. – Какая разница?
– Энвальт…
– О, боги… Ладно. Слышал, чем на Радужных островах гребцов на вестовых судах и боевых галерах поят?
– Соком какой-то тамошней лианы… И что?
– После того, как они этого сока выпьют, каждый гребец гребет за четверых в течение трех суток. Так вот, этот отвар – что-то вроде того сока. Все свойства совпадают. Разве тебе не хотелось, чтобы твои бойцы не знали усталости?
– Совпадают все свойства? – нахмурился Харан. – Но от того сока гребцы через трое суток умирают…
Энвальт повернулся к Харану.
– А ты думаешь, они протянут трое суток? – прошипел он.
Харан стиснул зубы.
– Но это еще не все – так, Энвальт?
– Не все, – сказал маг после долгой паузы. – Но остального тебе лучше пока не знать. Все равно скоро поймешь…
Харан открыл рот, собираясь заставить Энвальта говорить, но тут раздался крик дозорного:
– Началось!
Действительно, началось! Впереди легким полубегом двигались застрельщики, вооруженные несколькими дротиками каждый и прикрывающиеся легкими кожаными щитами, а за ними накатывалась волна тяжелой пехоты. Людей практически не было видно – вперед двигалась лишь сплошная стена щитов, тяжелых и больших, почти в рост человека, над которыми частоколом поднимались копья. Лигиррийцы шли в атаку без лишних криков и сигналов – мерный топот множества ног и лязг железа были единственными звуками, сопровождавшими их движение. Но это неумолимое и безмолвное продвижение пугало больше, чем боевой крик.
К счастью, дорога, ведущая к холму, была достаточно узкой – в ряд могли двигаться не больше десяти человек.
Харан окинул придирчивым взглядом собственные войска.
Тяжелые пехотинцы выстроились по классическому канону. Бойцы стояли в три ряда, воины первого ряда опустились на одно колено, спрятавшись за массивными щитами, и выставив вперед окованные железом копья. Второй ряд стоял в полный рост, тоже укрываясь щитами и выставив копья. Третий ряд был разбит на три небольшие группы, которые могли в любой момент броситься вперед, чтобы закрыть брешь, если лигиррийцам удастся ее проделать. По обе стороны от пехотинцев, но несколько глубже и выше по холму, под прикрытием легких частоколов, расположились лучники и пращники, изготовившиеся к бою.
Харан перевел взгляд на наступающих. Застрельщики уже поравнялись с небольшим кривоватым деревцем, растущим около дороги – до этого деревца мог послать стрелу Иртин, самый лучший лучник в его небольшом воинстве. Да помогут им боги…
Харан вскинул и резко опустил руку.
– Давай!
Защелкали спускаемые тетивы, вжикнула и умчалась вдаль оперенная смерть. Застрельщики вскинули щиты, но успели не все – около десятка бойцов стрелы сбили с ног. В обычных условиях несколько человек из этого десятка непременно бы выжили, хотя и не скоро бы оправились от ран – но сейчас наконечники стрел были смочены в «сирримской зелени», которая убивала за несколько мгновений. Харан видел, как один из застрельщиков, которому стрела попала в плечо чуть выше локтя, скривившись от боли, сломал древко, отбросил его в сторону, выдернул из раны пробивший руку насквозь наконечник с обломком древка, и уже повернулся было в сторону обороняющихся, как вдруг ноги его подкосились, и он упал на колени. На лице его появилось выражение удивления – «как, умирать из-за такой пустяковой раны?» – и только в этот момент он заметил ярко-зеленые пятна на зажатом в руке наконечнике стрелы. Тело бойца прошила судорога, он захаркал пеной, и кулем свалился под ноги своим товарищам.
Лигиррийцы продолжали наступление.
Снова щелчок тетив – и еще полусотня стрел отправилась на поиски жертв. Секундой позже сработала первая ловушка – один из бойцов сбил неприметный колышек, и над дорогой поднялась «коса». Упругий ствол молодого деревца, густо усаженный остро отточенными деревянными колышками, тоже обильно смоченными «сирримской зеленью», буквально снес целый ряд застрельщиков, тела которых, пробитые кольями, силой удара отбросило на тех, кто двигался за их спинами. На дороге возникла свалка, в которую роем разъяренных ос вновь ударили выпущенные лучниками Харана стрелы.
– Быстрее! – наконец-то подал голос кто-то из командиров лигиррийцев, стремясь заставить застрельщиков продвинуться вперед и дать возможность линейной пехоте вступить в бой.
С трудом преодолев перегородивший дорогу клубок тел, в котором с каждой секундой становилось все больше мертвецов – лучники Харана не теряли даром времени, а яд, попав даже в самую маленькую рану, стремительно делал свое дело – застрельщики двинулись вперед.
Зрелище было жуткое – легкая пехота буквально выстилала путь своими телами. Но Харан не впервые сталкивался с войсками Сохм Ваэра и знал, что подобная тактика в отношении застрельщиков не является для его военачальников чем-то из ряда вон выходящим. В застрельщики набирают всякий сброд с юга, обычно из Архипелага Равварол. Выросшие в грязных деревнях и провонявших рыбой прибрежных городках, они едва знают, с какого конца браться за оружие, и командиры не слишком берегут их жизни – несмотря на чудовищные потери, желающих пополнить ряды застрельщиков на юге всегда хватает. И это неудивительно – при той нищете и перенаселенности, что сейчас царят на островах Архипелага, даже такая служба слишком многим кажется вполне достойной альтернативой… Но важнее всего то, что южане фанатично преданы Сохм Ваэру, и готовы на все ради обожаемого венценосного безумца.
Еще четырежды над дорогой поднимались «косы», и, полностью оправдывая свое название, выкашивали ряды нападающих. Бойцы проваливались в «волчьи ямы», а напор задних рядов был столь силен, что вслед за первым несчастным в каждую яму падали еще несколько человек. И если даже им каким-то чудом удавалось не напороться на колья, торчащие из дна, то смерть их была еще более страшной – они, с переломанными ногами и спинами, с сокрушенными грудными клетками, задыхались, умирая под тяжестью валящихся сверху тел.
Десятки бойцов падали с искривленными от боли лицами, когда шипы «ежей», которыми была усеяна дорога, протыкали подошвы сапог и башмаков, а вслед за ними и ступни. Их затаптывали свои же, рвущиеся вперед. А с неба продолжала дождем сыпаться оперенная смерть.
Полсотни лучников – это немного. Но когда на каждом шагу врага поджидает ловушка, когда он буквально шагу не может ступить, чтобы не напороться на шип, не получить деревянный кол в грудь или живот, не провалиться в «волчью яму», когда каждый локоть дается ценой смерти и крови, когда в сердцах и душах вражеских солдат стремление двигаться вперед борется с неистовым желанием спасаться бегством, у лучников появляется время для того, чтобы получше прицелиться и не тратить стрелы попусту.
А через несколько мгновений к лучникам присоединились и пращники. Ременные петли раскручивались, с гудением рассекая воздух, и отправляли в полет глиняные и свинцовые шарики-пули, небольшие каменные голыши.
Один из застрельщиков вырвался вперед, после того как перед ним упали сразу двое, сбитые с ног стрелами – и тут же небольшой, но тяжелый свинцовый шарик ударил ему прямо в лицо, проломив переносицу. Пехотинец рухнул как подкошенный, брызжа кровью из страшной раны.
Щелчки тетив, хлопки пращных ремней, гудение рассекаемого пулями воздуха, тонкий хищный посвист стрел, уносящихся на поиски жертв, тяжелое дыхание бойцов – все эти звуки сливались в какую-то странную и мрачную симфонию битвы. И где-то впереди, в глубине наползающих рядов лигиррийцев, вдруг родился еще один звук – низкий рокочущий гул.
– Держитесь! – закричал Энвальт, и тут же земля под ногами солдат дрогнула и заходила ходуном, точно в ее толще заворочалось какое-то гигантское существо. Сам маг, широко расставив ноги, стоял в нескольких шагах от Харана. Руки он держал перед собой ладонями вниз, кончики пальцев соприкасались, покрытое татуировками лицо исказилось от напряжения. Он медленно опускал руки вниз, словно бы вталкивая в землю что-то невидимое – пальцы дрожали, на лбу выступили бисеринки пота.
Наконец колебания почвы прекратились, и Энвальт раскрыл глаза.
– Хорошая попытка, – криво улыбнулся он. – Но неудачная. Слишком рано… А теперь мы им ответим…
Бойцы потрясенно выдохнули, да и у Харана глаза заметно округлились, когда, отзываясь на жесты Энвальта, из сгустившихся над лагерем лигиррийцев туч к земле протянулся сужающийся книзу хобот смерча, и начал слепо шарить по земле. Разлетелись в стороны палатки, обломки телег из обоза, а потом смерч замер – и даже через немалое расстояние и вой ветра до ушей бойцов донесся тонкий захлебывающийся крик: воронка вихря накрыла одного из вражеских магов. Крик поднялся до душераздирающе-высокой ноты, а потом все увидели, как в стороны разлетаются какие-то темные пятнышки неправильной формы – смерч разорвал вражеского мага на куски.
И в то же мгновение хобот смерча устремился по дороге вслед за лигиррийской пехотой. Бешено колотящееся сердце не успело сделать и десятка ударов, как в стороны полетели одетые в железо тела. Одни взлетали вверх и вновь обрушивались на дорогу, другие с чавкающим звуком падали в трясину, и над их головами с хлюпаньем смыкался ненадежный ковер из водорослей и трав, прикрывающий бездонные болотины, третьи, словно выпущенные из катапульт ядра, влетали в ряды пехотинцев…
Они стояли на вершине небольшого холма. За спиной шумели сосны, впереди, насколько хватало глаз, простиралась топь, затянутая дымкой редкого тумана. Тут и там на редких и маленьких клочках твердой почвы тянулись вверх кривоватые деревца. А между болотинами вилась узкая стежка тропы, проходившей по неширокой полосе твердой земли, разделявшей болота, и поднимавшаяся по холму.
– Удачное место, – кивнул татуированный. – Но насколько нам это поможет?
Человек в плаще скрипнул зубами.
– Энвальт, ты же знаешь – мне прекрасно известно о том, что мы идем на верную смерть. Двести человек против пяти тысяч… И не стоит напоминать мне об этом лишний раз.
– Извини, Харан. Просто как-то… обидно. После всех наших с тобой свершений умереть здесь, в глуши, в каком-то маленьком сражении, о котором никто, наверное, даже и не вспомнит через год – да что там через год, через месяц…
– Вот тебе раз! – человек в плаще даже улыбнулся. – Энвальт, а ты, оказывается, честолюбивый парень! Сколько я тебя знаю, а тяги к почестям за тобой не замечал.
– Какие там почести…, – махнул рукой Энвальт. – Слушай, Харан, а может быть, нам еще повезет?
Харан пожал плечами.
– Все может быть. Но ты же знаешь, Энвальт – я не верю в чудеса… Да и ты тоже – хоть ты и маг.
Развернувшись на каблуках, он зашагал прочь – туда, где в сгущающейся тьме разгорались огни бивачных костров. Энвальт смотрел ему вслед.
– Да, Харан, я не верю в чудеса. Но они иногда случаются…
* * *
Времени в запасе оставалось не так много, и люди Харана использовали его с максимальной эффективностью. Склон холма ощетинился воткнутыми под углом остро отесанными кольями, кольями было густо утыкано и дно широкого рва, выкопанного поперек дороги. Ров замаскировали травяными циновками, натянутыми на рамы из прутьев, и щедро присыпанными дорожной пылью. Имелись и другие, столь же тщательно замаскированные «сюрпризы». А все пространство – начиная ото рва и вплоть до границы полета стрелы – перед самым боем Харан собирался буквально засеять «ежами» – металлическими шариками с острыми шипами в палец длиной, которые были одинаково эффективны и против пехоты, и против кавалерии. Правда, атаки кавалерии он не ожидал. Сейчас эти «ежи» спешно изготовляли в одной из деревень, что находилась в трех лигах к востоку, за спиной у заставы. Два раза в день из деревни приезжал старик-крестьянин на хилой лошаденке, привозя по два мешка «ежей» – быстрее деревенская кузница работать не могла. Конечно, не мешало бы смазать шипы «ежей» ядом, однако его едва хватало для стрел, которыми запасались лучники.
Харан усмехнулся – использовать отравленные стрелы не совсем честно, однако нужно было хоть чуть-чуть попытаться уравнять шансы. Хотя о каком уравнивании шансов может идти речь, если им с двумя сотнями бойцов предстоит сражаться против пяти тысяч?
Харан очень рассчитывал на то, что сможет собрать хотя бы немного ополченцев в ближайших деревнях, но надежды не оправдались – имперские вербовщики округу уже прошерстили, и не раз, поставив под знамена всех, кто мог держать в руках копье или топор. Остались старики, женщины, дети, да совершенно незаменимые мужчины – например, кузнецы.
Вот уже два года Империя в одиночку противостояла бесчисленным ордам, нахлынувшим с запада и юга. Имперские маги отразили натиск магических сил и полчищ чудовищ, призванных Врагом из Отражений, но большая часть Орденов погибла, и теперь помощь от магов была скорее видимостью, чем реальностью, и вся тяжесть войны легла на плечи солдат. Приходилось ставить под знамена всех, до кого дотягивалась рука вербовщика. Казна стремительно пустела. Имперские легионы несли огромные потери, полководцы требовали новых и новых пополнений, но полноводная река ополченцев уже давно превратилась в тоненький, готовый вот-вот пересохнуть ручеек. Война обескровила Империю. Когда она завершится – кто будет поднимать города из пепла, кто будет ходить за плугом?
Хотя об этом ли сейчас думать? Сейчас главное – чтобы армия императора Эрагга, последняя надежда Империи Сигор, выстояла под стенами Столицы, Города Ста Владык, к которым движется войско Сохм Ваэра, Властелина Запада и Южных пределов.
А чтобы армия выстояла, надо не допустить подхода подкреплений к врагу. Хорошо, что об их продвижении узнали загодя, и успели отправить навстречу имперские отряды, которые должны задержать врага в местах, хорошо приспособленных для обороны – на узких горных тропах, на перевалах… Или, как выпало отряду Харана, на болотах. Отряды невелики – император Эрагг не может позволить себе роскошь распылять силы.
Поэтому все, чем располагал Харан – сто человек тяжелой линейной пехоты, полусотня лучников и полусотня пращников. Ну и еще свой клинок, конечно же. И магическая поддержка Энвальта.
Слишком мало, чтобы уцелеть.
* * *
– Когда они появятся, Энвальт?
Маг пожал плечами.
– Если верить разведке – завтра. К вечеру, скорее всего.
Харан поворошил угли в костре.
– Если вечером – плохо.
– Почему?
– Потому что тогда они станут лагерем, а ночью вышлют лазутчиков, которые смогут узнать о наших ловушках.
Воцарилось молчание – только потрескивали дрова в костре, да слышались негромкие разговоры бойцов.
Вдруг около одного костра сверкнула яркая вспышка, и раздался громкий хлопок.
– Что еще за фокусы? – пробормотал Харан, и зашагал туда, где заметил вспышку. Сохранять направление было нетрудно – от костра, где раздался хлопок, слышалась такая забористая ругань, что писари из Столицы, составлявшие разные словари, удавились бы от зависти, услышь они хоть десятую долю того, что извергали луженые глотки пехотинцев. Судя по голосу, особенно надрывался Бородач – десятник из второй пехотной полусотни.
– Что случилось? – спросил Харан, подойдя к костру.
Ругань мгновенно смолкла, а перед Хараном вытянулся рослый пехотинец. Как он и предполагал, это был Бородач. Вот только…
– Что у тебя с лицом, Бородач?
– Да я же говорю, – снова заорал было пехотинец, но, вспомнив, что перед ним командир, сбавил голос. – Да я же говорю, этот баран, – каким-то чудесным образом, не меняя положения тела, он отвесил затрещину стоявшему рядом бойцу с простоватым лицом, – грибочков принес пожарить. Я их к костру, а они возьми да взорвись… И все мне в рожу…
Лицо у него и впрямь было обожжено, а от густой бороды, которой Бородач и был обязан своим прозвищем, осталось лишь несколько клочков.
– Ну-ка, – вмешался Энвальт, протолкавшись через толпу сбежавшихся отовсюду бойцов. – Дайте-ка мне взглянуть на эти грибы…
Бородач протянул магу гриб. Он был светло-серым и круглым, как детский тряпичный мячик.
Энвальт понюхал гриб, осторожно отломил небольшой кусочек, тщательно разжевал его, издал какой-то странный звук вроде «ухм-м», и сплюнул образовавшуюся кашицу. Потом проковырял в грибе дырочку, и перевернул его. В подставленную ковшиком ладонь посыпалось что-то, напоминающее тонкую темную пыль.
– Почему ты решил, что эти грибы можно есть? – повернулся он к солдату, которому Бородач залепил «леща».
– Да у нас в деревне мы завсегда их ели, – вытаращив глаза, сказал парень. – Это же пузырцы, они страсть какие вкусные, особенно если со сметаной их…
– Сам ты… пузырец, – прошипел Бородач, осторожно дотрагиваясь до обожженного лица. – Вот гляди у меня, покажу я тебе грибочки со сметаной – век помнить будешь.
– Никакие это не пузырцы, – покачал головой Энвальт. – Похожи они, спору нет. Только на самом-то деле это гриб-огневик. Вот уж не думал, что они в этих краях растут. Где ты их нашел?
– Там, рядом с болотом возле холма, где орешника много – там их целая полянка.
– Целая полянка, говоришь? Славно…, – сказал маг. – Отойдите-ка все в сторону.
Подождав, пока пехотинцы последуют его совету, он отступил на шаг назад, а потом бросил гриб в ямку, где горел костер.
Снова грохнуло, да так, что из костра выбросило несколько небольших поленьев и множество углей. В вышину медленно поплыл клуб густого белого дыма.
– Вот я покажу тебе грибочки, – снова сказал Бородач, с нехорошим прищуром глядя на незадачливого грибника.
Энвальт и Харан переглянулись.
– Похоже, я знаю, как не допустить отправки лазутчиков, – продолжил Энвальт начатый чуть ранее разговор.
– Я тоже, – сказал Харан, и в первый раз за вечер улыбнулся.
* * *
Как это нередко бывает, враг появился неожиданно. Просто в один момент из пелены тумана показался передовой отряд – легкие пехотинцы-разведчики, в коротких кольчугах или куртках из вываренной кожи с нашитыми костяными пластинками. Завидев рогатки, преграждающие им путь, разведчики остановились, и тут же двое из них снова скрылись в тумане – наверняка отправились с донесением к командиру.
Разведчиков было немного, всего десятка два – но несколько минут спустя из тумана быстрым походным шагом начали выходить основные силы противника.
Это уже были совсем не легковооруженные бойцы – костяк вражеских войск составляла тяжелая лигиррийская пехота. Их сопровождали застрельщики, вооруженные лишь дротиками и небольшими кожаными щитами. Последние казались не слишком серьезным противником, но даже застрельщиков было пять сотен – в два с половиной раза больше, чем имел под своим командованием бойцов Харан.
Опершись на меч, Харан считал появлявшиеся из тумана штандарты. Пять, десять… двадцать бронзовых волчьих голов на длинных древках – значки «копий», в каждом из которых было по две сотни бойцов. И пять небольших треугольных знамен с нарисованными на них кошачьими глазами, которые несли застрельщики. Итого четыре тысячи тяжелой пехоты, плюс пять сотен застрельщиков. Чуть меньше, чем они ожидали, но все равно больше чем достаточно. К счастью, не было видно ни пращников, ни лучников – лигиррийцы всегда больше полагались на меч, чем на стрелу или пращную пулю. Но зато в ближнем бою мало кто мог с ним сравниться, и когда лигиррийцы добирались до противника, от того чаще всего оставались рожки да ножки. А иногда не оставалось и этого.
– И с ними два мага, – вдруг сказал Энвальт, скривившись в злой усмешке. – Я их чувствую…
– Проклятье, – Харан крепче сжал рукоять меча. – Как думаешь – сможешь с ними справиться?
Энвальт кивнул.
– С ними-то смогу… Вот только для того, чтобы поддержать вас, силы у меня уже вряд ли найдутся. Очень трудно делать два дела сразу.
– Это плохо, – пробормотал Харан, пристально глядя в сторону врага. – Хотя если по нам не будут лупить молниями, это уже немало. Интересно, вышлют ли они парламентера?
– Вряд ли, – покачал головой Энвальт. – Зачем? У них же подавляющее превосходство. Уверен – они считают, что смогут пройти сквозь нас, как нож сквозь масло.
Харан криво улыбнулся.
– Не могу сказать, что их мнение безосновательно.
Он повернулся к магу.
– Но это вовсе не значит, что все будет так, как они думают, правда?
Маг пожал плечами.
– Кто знает? Кстати, признаю свою ошибку, – он указал рукой за спину Харана. – Парламентера они все-таки выслали.
В самом деле – от массы лигиррийцев отделился человек, несущий небольшой желтый флаг. Парламентер.
Харан встретил человека с флагом в двух сотнях шагов ото рва, прямо на границе ловушек. Двигаясь к этому месту, он старался идти так, чтобы лигиррийцы, несомненно, наблюдавшие за ним во все глаза, не смогли понять, где спрятаны поджидавшие их «сюрпризы».
Парламентером оказался рослый и жилистый мужчина. Простой, без всяких излишеств, пластинчатый панцирь и лишенный украшений клинок могли обмануть многих, но не Харана – по развороту плеч, по той особой пластике движений, с которой двигался парламентер, он сразу понял, что перед ним настоящий мастер боя. Наверняка дворянин благородных кровей, а далеко не офицер среднего звена, за которого он пытался сойти.
Несколько мгновений они внимательно разглядывали друг друга. В глазах парламентера Харан заметил огонек одобрения – по-видимому, его визави тоже оценил Харана по достоинству.
– Я требую, чтобы вы открыли нам путь, – сказал парламентер, не тратя время попусту. – Мы даем вам время до утра – когда солнце встанет, вы должны убрать рогатки и снять ловушки, которые наверняка установили. После этого вы отступите с нашего пути. В этом случае никто не пострадает.
Парламентер говорил спокойно и уверенно – а как же иначе, если за его спиной стояли почти пять тысяч бойцов, а путь преграждали жалкие две сотни?
– Мы этого не сделаем, – ответил Харан.
Парламентер только кивнул. Всем своим видом он показывал, что такой ответ не был для него неожиданностью.
– В таком случае утром вы все умрете, – сказал он. – А мы пойдем дальше.
Харан посмотрел на быстро темнеющее, затянутое низкими серыми тучами небо. И вдруг широко улыбнулся.
– Как знать, – сказал он.
Парламентер прищурился.
– На что вы надеетесь? У нас четыре тысячи мечей. Лучше бы вам сдаться.
– Переговоры окончены. Наш ответ – «нет», – сказал Харан. – До встречи утром.
– Что ж, время слов прошло, – кивнул парламентер и, резко развернувшись, зашагал к своим войскам.
* * *
Лучи холодного осеннего солнца только начали пробиваться через висящую над болотами дымку тумана, а все бойцы Харана уже были на ногах. Впрочем, многие из них так и не сумели толком выспаться – всю ночь десяток пращников вышвыривал в сторону врага заготовленные накануне небольшие снаряды, начиненные порошком из грибов-огневиков, и раздающиеся хлопки мешали не только лигиррийцам. Грибы-огневики извели все до последнего, зато можно было быть более-менее уверенными в том, что вражеским лазутчикам не стало известно расположение ловушек. А некоторое время назад, когда покров ночной темноты еще не отступил, несколько бойцов засыпали «ежами» все пространство между рвом и границей полета стрел. Хорошо хоть, не приходится опасаться, что лигиррийцы могут попытаться настелить гать, чтобы пройти в обход имперской заставы. Это было бы для них самое настоящее самоубийство – под сыплющимися с неба стрелами и пращными пулями медленно и осторожно пробираться по узенькому, расползающемуся под ногами мостику над зловонной топью, не имея возможности ответить ударом на удар… Нет, враги не настолько безумны.
Харан криво улыбнулся. Конечно же, лигиррийцев им не перебить. Но кровью враг умоется здорово – за это он может поручиться.
К кострам подошел Энвальт. Дюжий боец волок за ним закопченный котел. Весил тот, должно быть, очень немало, потому как боец покраснел и взмок от усердия.
– Сейчас каждый из вас должен будет выпить этого отвара, – сказал Энвальт.
– Что за отвар-то? – поинтересовался Бородач.
– У тебя от него борода снова вмиг вырастет! – сострил кто-то из бойцов.
– Смотри, чтобы у тебя от этого пойла кое-что не отвалилось! – заорал мгновенно рассвирепевший от упоминания об утраченной «драгоценности» Бородач. – Голова, например!
– Лучше бы бочонок пива выкатили, чем пить неведомо что…
– А ну тихо! – рявкнул Харан. – Делайте, что велено!
Солдаты потянулись к котлу.
Энвальт зачерпывал понемногу отвара небольшой деревянной чашкой и давал выпить солдату.
– На вкус, конечно, не очень, – сказал маг после того, как первый солдат, скривившись, отошел от котла, – зато потом сами «спасибо» скажете.
– Ну, это уж вряд ли, – пробурчал Бородач, отведав отвара. – Разве что от этого запаха лигиррийцы сами замертво падать начнут…
…После того, как все бойцы получили по своей доле отвара, Харан сам подошел к магу.
– Что это за сюрпризы, Энвальт? – спросил он вполголоса. – Я не стал вмешиваться, потому что тебе, наверное, виднее, чем поить бойцов… Но хотя бы в известность ты меня мог поставить?
– Некогда было, – буркнул Энвальт, глядя в сторону. – И так едва успел…
– Так что это за отвар? – повторил Харан вопрос, уже не раз заданный солдатами, но так и оставшийся без ответа.
– Что за отвар, что за отвар…, – Энвальт все так же избегал смотреть Харану в глаза. – Какая разница?
– Энвальт…
– О, боги… Ладно. Слышал, чем на Радужных островах гребцов на вестовых судах и боевых галерах поят?
– Соком какой-то тамошней лианы… И что?
– После того, как они этого сока выпьют, каждый гребец гребет за четверых в течение трех суток. Так вот, этот отвар – что-то вроде того сока. Все свойства совпадают. Разве тебе не хотелось, чтобы твои бойцы не знали усталости?
– Совпадают все свойства? – нахмурился Харан. – Но от того сока гребцы через трое суток умирают…
Энвальт повернулся к Харану.
– А ты думаешь, они протянут трое суток? – прошипел он.
Харан стиснул зубы.
– Но это еще не все – так, Энвальт?
– Не все, – сказал маг после долгой паузы. – Но остального тебе лучше пока не знать. Все равно скоро поймешь…
Харан открыл рот, собираясь заставить Энвальта говорить, но тут раздался крик дозорного:
– Началось!
* * *
Действительно, началось! Впереди легким полубегом двигались застрельщики, вооруженные несколькими дротиками каждый и прикрывающиеся легкими кожаными щитами, а за ними накатывалась волна тяжелой пехоты. Людей практически не было видно – вперед двигалась лишь сплошная стена щитов, тяжелых и больших, почти в рост человека, над которыми частоколом поднимались копья. Лигиррийцы шли в атаку без лишних криков и сигналов – мерный топот множества ног и лязг железа были единственными звуками, сопровождавшими их движение. Но это неумолимое и безмолвное продвижение пугало больше, чем боевой крик.
К счастью, дорога, ведущая к холму, была достаточно узкой – в ряд могли двигаться не больше десяти человек.
Харан окинул придирчивым взглядом собственные войска.
Тяжелые пехотинцы выстроились по классическому канону. Бойцы стояли в три ряда, воины первого ряда опустились на одно колено, спрятавшись за массивными щитами, и выставив вперед окованные железом копья. Второй ряд стоял в полный рост, тоже укрываясь щитами и выставив копья. Третий ряд был разбит на три небольшие группы, которые могли в любой момент броситься вперед, чтобы закрыть брешь, если лигиррийцам удастся ее проделать. По обе стороны от пехотинцев, но несколько глубже и выше по холму, под прикрытием легких частоколов, расположились лучники и пращники, изготовившиеся к бою.
Харан перевел взгляд на наступающих. Застрельщики уже поравнялись с небольшим кривоватым деревцем, растущим около дороги – до этого деревца мог послать стрелу Иртин, самый лучший лучник в его небольшом воинстве. Да помогут им боги…
Харан вскинул и резко опустил руку.
– Давай!
Защелкали спускаемые тетивы, вжикнула и умчалась вдаль оперенная смерть. Застрельщики вскинули щиты, но успели не все – около десятка бойцов стрелы сбили с ног. В обычных условиях несколько человек из этого десятка непременно бы выжили, хотя и не скоро бы оправились от ран – но сейчас наконечники стрел были смочены в «сирримской зелени», которая убивала за несколько мгновений. Харан видел, как один из застрельщиков, которому стрела попала в плечо чуть выше локтя, скривившись от боли, сломал древко, отбросил его в сторону, выдернул из раны пробивший руку насквозь наконечник с обломком древка, и уже повернулся было в сторону обороняющихся, как вдруг ноги его подкосились, и он упал на колени. На лице его появилось выражение удивления – «как, умирать из-за такой пустяковой раны?» – и только в этот момент он заметил ярко-зеленые пятна на зажатом в руке наконечнике стрелы. Тело бойца прошила судорога, он захаркал пеной, и кулем свалился под ноги своим товарищам.
Лигиррийцы продолжали наступление.
Снова щелчок тетив – и еще полусотня стрел отправилась на поиски жертв. Секундой позже сработала первая ловушка – один из бойцов сбил неприметный колышек, и над дорогой поднялась «коса». Упругий ствол молодого деревца, густо усаженный остро отточенными деревянными колышками, тоже обильно смоченными «сирримской зеленью», буквально снес целый ряд застрельщиков, тела которых, пробитые кольями, силой удара отбросило на тех, кто двигался за их спинами. На дороге возникла свалка, в которую роем разъяренных ос вновь ударили выпущенные лучниками Харана стрелы.
– Быстрее! – наконец-то подал голос кто-то из командиров лигиррийцев, стремясь заставить застрельщиков продвинуться вперед и дать возможность линейной пехоте вступить в бой.
С трудом преодолев перегородивший дорогу клубок тел, в котором с каждой секундой становилось все больше мертвецов – лучники Харана не теряли даром времени, а яд, попав даже в самую маленькую рану, стремительно делал свое дело – застрельщики двинулись вперед.
Зрелище было жуткое – легкая пехота буквально выстилала путь своими телами. Но Харан не впервые сталкивался с войсками Сохм Ваэра и знал, что подобная тактика в отношении застрельщиков не является для его военачальников чем-то из ряда вон выходящим. В застрельщики набирают всякий сброд с юга, обычно из Архипелага Равварол. Выросшие в грязных деревнях и провонявших рыбой прибрежных городках, они едва знают, с какого конца браться за оружие, и командиры не слишком берегут их жизни – несмотря на чудовищные потери, желающих пополнить ряды застрельщиков на юге всегда хватает. И это неудивительно – при той нищете и перенаселенности, что сейчас царят на островах Архипелага, даже такая служба слишком многим кажется вполне достойной альтернативой… Но важнее всего то, что южане фанатично преданы Сохм Ваэру, и готовы на все ради обожаемого венценосного безумца.
Еще четырежды над дорогой поднимались «косы», и, полностью оправдывая свое название, выкашивали ряды нападающих. Бойцы проваливались в «волчьи ямы», а напор задних рядов был столь силен, что вслед за первым несчастным в каждую яму падали еще несколько человек. И если даже им каким-то чудом удавалось не напороться на колья, торчащие из дна, то смерть их была еще более страшной – они, с переломанными ногами и спинами, с сокрушенными грудными клетками, задыхались, умирая под тяжестью валящихся сверху тел.
Десятки бойцов падали с искривленными от боли лицами, когда шипы «ежей», которыми была усеяна дорога, протыкали подошвы сапог и башмаков, а вслед за ними и ступни. Их затаптывали свои же, рвущиеся вперед. А с неба продолжала дождем сыпаться оперенная смерть.
Полсотни лучников – это немного. Но когда на каждом шагу врага поджидает ловушка, когда он буквально шагу не может ступить, чтобы не напороться на шип, не получить деревянный кол в грудь или живот, не провалиться в «волчью яму», когда каждый локоть дается ценой смерти и крови, когда в сердцах и душах вражеских солдат стремление двигаться вперед борется с неистовым желанием спасаться бегством, у лучников появляется время для того, чтобы получше прицелиться и не тратить стрелы попусту.
А через несколько мгновений к лучникам присоединились и пращники. Ременные петли раскручивались, с гудением рассекая воздух, и отправляли в полет глиняные и свинцовые шарики-пули, небольшие каменные голыши.
Один из застрельщиков вырвался вперед, после того как перед ним упали сразу двое, сбитые с ног стрелами – и тут же небольшой, но тяжелый свинцовый шарик ударил ему прямо в лицо, проломив переносицу. Пехотинец рухнул как подкошенный, брызжа кровью из страшной раны.
Щелчки тетив, хлопки пращных ремней, гудение рассекаемого пулями воздуха, тонкий хищный посвист стрел, уносящихся на поиски жертв, тяжелое дыхание бойцов – все эти звуки сливались в какую-то странную и мрачную симфонию битвы. И где-то впереди, в глубине наползающих рядов лигиррийцев, вдруг родился еще один звук – низкий рокочущий гул.
– Держитесь! – закричал Энвальт, и тут же земля под ногами солдат дрогнула и заходила ходуном, точно в ее толще заворочалось какое-то гигантское существо. Сам маг, широко расставив ноги, стоял в нескольких шагах от Харана. Руки он держал перед собой ладонями вниз, кончики пальцев соприкасались, покрытое татуировками лицо исказилось от напряжения. Он медленно опускал руки вниз, словно бы вталкивая в землю что-то невидимое – пальцы дрожали, на лбу выступили бисеринки пота.
Наконец колебания почвы прекратились, и Энвальт раскрыл глаза.
– Хорошая попытка, – криво улыбнулся он. – Но неудачная. Слишком рано… А теперь мы им ответим…
Бойцы потрясенно выдохнули, да и у Харана глаза заметно округлились, когда, отзываясь на жесты Энвальта, из сгустившихся над лагерем лигиррийцев туч к земле протянулся сужающийся книзу хобот смерча, и начал слепо шарить по земле. Разлетелись в стороны палатки, обломки телег из обоза, а потом смерч замер – и даже через немалое расстояние и вой ветра до ушей бойцов донесся тонкий захлебывающийся крик: воронка вихря накрыла одного из вражеских магов. Крик поднялся до душераздирающе-высокой ноты, а потом все увидели, как в стороны разлетаются какие-то темные пятнышки неправильной формы – смерч разорвал вражеского мага на куски.
И в то же мгновение хобот смерча устремился по дороге вслед за лигиррийской пехотой. Бешено колотящееся сердце не успело сделать и десятка ударов, как в стороны полетели одетые в железо тела. Одни взлетали вверх и вновь обрушивались на дорогу, другие с чавкающим звуком падали в трясину, и над их головами с хлюпаньем смыкался ненадежный ковер из водорослей и трав, прикрывающий бездонные болотины, третьи, словно выпущенные из катапульт ядра, влетали в ряды пехотинцев…