Беседа зашла в тупик. Вика приготовилась плакать, но тут заблаговременно похороненный сосед подал голос:
   – Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто! – И радостно заржал собственной шутке, гремя замками.
   В домашнем костюме, состоявшем из семейных трусов с божьими коровками и гигантских клетчатых тапок, Вадик оказался менее презентабелен, нежели накануне в клубе. Он был тощий, волосатый и кривоногий. Но физиономия у него оказалась очень даже смазливой, и щетина ее не портила.
   – Ленка где? – двинулась на него Вика, которой не терпелось высказать подруге все, что накипело, и вернуть блудницу на растерзание тетке.
   – Ленка – это кто? – озадачился Вадим и жалобно уставился на Диму.
   – Грудастая такая, мы ее тебе вчера в машину сажали.
   – Может, я ее там забыл? – испугался Вадик. – И она замерзла? Меня посадят?
   – Соседка видела, как вы вместе в квартиру заходили, – сообщила Вика. – Где она?
   – Давайте вместе поищем. – Вадик перестал веселиться и трусливо протолкнул гостей в глубь апартаментов.
   Квартира была чистой и шикарной. Судя по обстановке, деньги у нового Ленкиного знакомого имелись. А вот имелась ли посреди всего этого великолепия Ленка, оставалось под вопросом.
   – О! – протяжно донеслось из глубины помещения в Димином исполнении.
   Вика с Вадиком ринулись на звук.
   Ковальчук все же находилась там. Даная расплакалась бы от зависти, глядя на Ленку в бело-золотой спальне. То ли у Вадика были проблемы со вкусом и с мерой, то ли он таким образом вкладывал капиталы, но золота в комнате было, как навозных мух на колхозном дворе. Вензеля, завитушки, просто здоровенные блестящие шайбы, рамы и, как апофеоз всего этого великолепия, массивная золотая люстра с каскадом хрустальных висюлек. Под люстрой и возлежала в позе куртизанки абсолютно голая Ковальчук. Нереальность картины нарушал лишь ее молодецкий храп, иначе комната была бы похожа на декорации к костюмированному средневековому представлению.
   – Ух ты, что у меня есть! – восхитился Вадик. – А я там, как дурак, сплю! Один!
   – Продолжайте в том же духе, – процедила Вика и бесцеремонно потрясла Ленку за полное плечо. – Девушку мы забираем.
   – Шалун, – мурлыкнула Ковальчук и повернулась, предъявив собравшимся тыл.
   – Не отдам, – робко возразил Вадик и расплылся в счастливой улыбке.
   – Ленка, сама пойдешь, или я сейчас вызову Софью Леонидовну? – грозно крикнула Вика.
   Ей было противно, что Дима стоит и сравнивает их сейчас. И еще неизвестно – в чью пользу сравнение. Хотя мужчины существа настолько примитивные, что, как правило, в необъятных состязаниях выигрывают женщины с минимумом одежды. Поскольку опасность потерять навсегда безалаберную Ленку отступила, вернулся здоровый интерес к Диме. Тем более что такие приключения обычно сближают. А если Вика планировала с ним что-то серьезное в дальнейшем, то на фоне беспутной подруги она должна была выглядеть выигрышно. Вот если бы только не Ленкины прелести, выпяченные с младенческой беззастенчивостью!
   – Лена, я звоню тетке! – в бессильном раздражении напомнила Виктория.
   – Не надо. – Ковальчук резко встала, как зомби, почуявший зов природы, потрясла свалявшимися волосами и твердо сказала: – Я уже иду. – И снова рухнула на кровать, накрыв голову одеялом.
   – Надо ее нести, – Вика жалостливо покосилась на Диму.
   – Я не понесу, – взял самоотвод Вадик и в знак протеста улегся рядом с Ленкой. – Мы взрослые люди и сами разберемся.
   – Вот я сейчас позвоню Софье Леонидовне, она приедет и разберет вас сама, – напомнила Вика таким тоном, словно вышеупомянутая Софья Леонидовна являлась не благообразной бабулькой со старорежимными замашками, а терминатором с гранатометом.
   – Софья Леонидовна – это кто? – напрягся Вадик.
   – Танк в пальто, – буркнула Ленка. – Я бы даже сказала – гаубица. Страшное дело, в общем. Но наши чувства, я считаю, выше этого.
   – Ну, если ты так считаешь, – расплылся в дурашливой улыбке Вадик. – Ребята, эта принцесса моя, она добыта в неравном бою, и я ее не отдам. Даже этой гаубице в пальто, которой вы меня пугаете.
   – Интуиция мне подсказывает, что в неравном бою вы бились бок о бок за одно и то же. Ленка пленных не берет, так что осторожнее.
   – Предлагаю отстать от них, – произнес Дима. – А родственнице этой позвонить и сообщить, что с Леной все в порядке. В конце концов, она и сама в состоянии разговаривать, так что пусть разбирается со своей семьей без нас. А у нас найдутся дела поинтереснее.
   – Это какие? – неуверенно улыбнулась Вика. Ей очень хотелось, чтобы дела оказались романтическими и общими. Но она побаивалась, что голая Ленка расположила ее кавалера к более приземленным действиям.
   – Я желаю красиво поухаживать за тобой, – шаркнул ногой Дмитрий, и Вика заподозрила, что он самым нахальным образом читает ее мысли. Или же просто у нее на лбу все написано.
   – Ну, поухаживай.
   – И поухаживаю.
* * *
   Аня ела овсянку на воде и занималась аутотренингом, убеждая себя в полезности этого клейстера для здоровья, желудка и цвета лица. В мыслях она представляла себя во дворце за более изысканной трапезой.
   – У тебя выражение лица, как у умалишенной, – нарушила медитацию мама.
   – Кто бы говорил, – пробормотала Аня. – Ты лекарство приняла?
   – Приняла, – с вызовом отреагировала родительница. – А Галина со второго этажа замуж вышла.
   – Совет да любовь, – промямлила Аня.
   Она уже знала, что мама скажет дальше. Беседы на тему Аниного неумения устроиться в жизни, нежелания выглядеть, одеваться и вести себя как женщина повторялись с удручающей регулярностью. Насмотревшись телевизора, мать вообще вбила себе в голову, что у Ани нетрадиционная ориентация и в минуты особо дурного расположения духа называла ее «лебизянкой». Исковерканное слово ассоциировалось у Анны с «обезьянкой», и она не спорила. Обезьянка так обезьянка. Чтобы выглядеть по-человечески, нужны деньги. А их нет. Не было даже лишнего рубля на нормальный шампунь и помаду. Голову она мыла хозяйственным мылом, а краситься даже не пыталась, придумав, будто от косметики портится кожа. Аня вообще ощущала себя настолько уставшей от ежедневной серости будней, что если бы вдруг выяснилось, что она больна какой-нибудь смертельной болезнью, Кочерыжкина обрадовалась бы этой новости, как избавлению. Жизнь походила на подземный лабиринт, пропитанный сыростью, страхом и безысходностью, выход из которого замуровали. Аня бродила по гулким замшелым коридорам безо всякой цели, автоматически перебирая день за днем, словно пожухлые листья.
   – Такая невзрачненькая, тощенькая была, а муж очень представительный мужчина, – бубнила мама. – А все почему? Умеет себя подать. Одевается со вкусом, прическа, маникюр – все при ней. Женщина должна быть женственной!
   Объяснять матери, что на женственность у них элементарно нет денег, было бессмысленно. Родительница была железобетонно уверена, что не в деньгах дело. Вот они после войны красили брови сажей, щеки и губы свеклой, а волосы накручивали на тряпочки! И выглядели отлично.
   Иногда Анна фантазировала на тему, как заявится на лекции в свекольном марафете. Получалось несмешно.
   После войны нищета была общей, и никто особо не выделялся, а сейчас, когда часть населения разъезжала на дорогущих иномарках, получала зарплату в валюте, а кто-то таращился на все это великолепие из-за черты бедности – мамины стереотипы устарели. Если раньше человек с деньгами именовался ворюгой или аферистом, а бедность считалась синонимом честности, то теперь такие бедные и честные, как Аня, назывались неудачниками и даже не вызывали жалости у окружающих.
   Галина, кстати, ничем особо от Ани не отличалась. Одевалась скромно, родители у нее были не просто пьющие, а натуральные алкаши, в связи с чем Галя во дворе слыла девочкой из неблагополучной семьи. Она была страшненькой, тощенькой, похожей на неухоженного цыганского ребенка, только в отличие от Ани училась плохо и рано начала общаться с мальчиками.
   Удивительно, но местные парни не обращали внимания на недостатки Галиной внешности, вполне благосклонно принимая ее общество. Галя была для Ани Кочерыжкиной чем-то сродни феномену. Более того, Аня полагала, что соседка очень скоро плохо кончит. А получилось все не так, хотя и вопреки логике. Где и каким образом Галина подцепила вполне приличного мужчину, оставалось загадкой. Она уехала на белом лимузине, в белом платье, с шариками и гостями в новую жизнь. И Аня не сомневалась, что сюда соседка никогда не вернется. А жаль, очень хотелось бы получить у нее мастер-класс. Она даже не ожидала, что новость о Галиной свадьбе наотмашь ударит по самолюбию. Аня уже несколько дней пыталась об этом не думать, и вот пожалуйста. Пришла мама и напомнила.
   Случилось то, чего не могло случиться. Аня не любила сказку про Золушку, потому что там все было враньем. От первого до последнего слова. Принцы не женятся на служанках. Эту историю могла сочинить лишь обиженная судьбой женщина для собственного успокоения. Вот Анечка, например, сочинила себе параллельную реальность и даже начала туда постепенно перемещаться. Просто потому, что в жизни по эту сторону границы не было ни радости, ни смысла. А Галина каким-то непостижимым образом взяла и вырвала свое счастье из запредельных фантазий. Можно сколько угодно убеждать себя, что мелодрамы придумывают ущербные и обманутые в лучших ожиданиях тетки, но когда подобная история происходит рядом с тобой, и даже запах духов счастливицы потом долго-долго раздражает обоняние, а опавшие лепестки от многочисленных свадебных букетов треплет во дворе ветер, в душе что-то ломается. С хрустом и треском. И жить с таким открытым переломом души нет ни сил, ни желания.
   Порой судьба долго выжидает чего-то, брезгливо наблюдая за подопечными, плывущими по течению. И большего, чем утопление в очередном водовороте, они вроде бы и не заслуживают. Удача любит лягушек, которые взбивают молоко лапками, а тем, кто лишь констатирует несправедливость окружающей действительности, не пытаясь повлиять на нее или хотя бы побултыхаться, не видать никаких чудес. В этом мире все закономерно, каждому дается по силам и по заслугам. Но иногда где-то там наверху происходит сбой, и фортуна вдруг дает такому покорному и безответному существу увесистый пинок, сталкивая его с орбиты и отпуская в свободное плавание.
   Видимо, Галина свадьба, переосмысленная мамой и всесторонне обдуманная Аней с точки зрения отсутствия закономерностей и логики, и стала таким пинком.
   Аня редко смотрелась в зеркало, поскольку там не было ничего интересного. Если ничего в своей внешности не меняешь, то и сюрпризов ждать не приходится.
   «А чем я, собственно, хуже Галки? – вдруг подумала Анна. – У меня красный диплом и затрапезная внешность, но ведь себя можно сделать, слепить из «того, что было». Это мозги блестками не украсишь – если извилин не было, то их на бигуди не накрутишь, а с лицом вполне можно что-нибудь сотворить».
   Обычно эта мысль появлялась последней в размышлениях о радикальных переменах. Потому что любые дальнейшие идеи упирались в отсутствие денег. Идея без материальной базы неосуществима. Зеркало в очередной раз расстроило, предъявив Ане доказательства ее невыигрышных исходных данных. Но если уж она сошла с привычной орбиты, то и шевелиться надо активнее. Одной лишь констатации факта недостаточно, надо еще придумать, как перетянуть факты на свою сторону.
   Всю ночь Аня проворочалась, а к утру решила действовать, исходя из имеющегося минимума. Первый плюс – красный диплом, до которого оставался год. С дипломом можно устроиться на приличную работу. Иллюзии об идиллическом обучении детишек Аня растеряла еще во время практики: учебные планы, собственноручное изготовление пособий из «ничего», совершенно неуправляемые обнаглевшие дети, хамоватые родители и тотальное безденежье педагогов. Получалось, что надо пристраиваться в частную школу или гимназию. Или вообще гувернанткой. Последняя идея ее очень даже взбодрила.
   Но прежде всего необходимо поверить в себя как в женщину. То, что отражалось в зеркале, на женщину не тянуло. Это недоразумение в старых тряпках следовало одеть и причесать. Если волосы не уложить во что-то приличное, то их можно отрастить. Женщины с длинными волосами ценились во все времена. К тому же если их распустить, то будет очень даже ничего. Во всяком случае, интереснее, чем куцый «хвостик», раз в квартал отстригаемый кухонными ножницами.
   «И как я раньше не догадалась волосы отрастить? – недоуменно таращилась в потолок Аня. – Лоб челкой прикрою, заколку какую-нибудь красивую – и уже не такой жалкий вид. И одежда. Женщину делает одежда. Вон, Галка в свадебном платье – вылитая принцесса. И все вранье, что не место красит человека. Именно место и антураж. Где бы деньги взять?»
   И тут Аню осенила мысль, которая не приходила ей в голову раньше: подрабатывать. Нет, она даже могла себе объяснить, почему до сих пор не додумалась до такого простого варианта. Чтобы получить красный диплом, она все свое время посвящала учебе. Куда может пойти после лекций скромная барышня без копейки денег, отвратительно одетая и снедаемая стаей комплексов? В библиотеку. Именно там и проводила значительную часть времени Аня Кочерыжкина. Библиотека дала ей знания, но лишила необходимого жизненного опыта. Но лучше поздно, чем никогда.
   На следующий день Аня написала целую пачку объявлений. Она прекрасно понимала, что почти все ниши уже заняты. Разумеется, можно пойти санитаркой в поликлинику или уборщицей в супермаркет, но это помешало бы учебе, да и стыдно перед соседями: отличница, а полы моет. Мамину реакцию тоже несложно предугадать – со свету сживет. Зато Аня вполне могла стать гувернанткой для ученика младшего класса, которого некому забрать из школы. Тем более что лекции в институте только до обеда. Кроме того, она могла ухаживать за пожилыми, дети которых не имеют возможности помогать престарелым родителям. А еще Аня могла бы стать помощницей по хозяйству. Пусть это будут копейки, но именно на них она сумеет более или менее прилично одеться, чтобы не стесняться заплаток, затяжек, отклеивающихся подметок и лоснящихся локтей.
   Расклеивать объявления оказалось неожиданно стыдно, поэтому мероприятие Аня отложила до темноты, после чего целую неделю обходила места расклейки, воровато поглядывая на свои листочки в линейку: не оторвали ли хоть один номер телефона. Листочки выглядели так, словно над ними долго и вдумчиво рыдали: чернила растеклись, тексты стали практически нечитабельными, а лапша из номеров телефонов была цела. Только пару объявлений оборвали то ли дворники, то ли ветер.
 
   – Ленка, я, кажется, влюбилась. – Вика блестела глазами, как ребенок, ожидавший подарков у новогодней елки. Восторг и неуемная радость исходили от нее плотными волнами, а любые доводы разума экранировали, уверенно отбитые чистой юношеской любовью.
   – Когда кажется – креститься надо, – рассудительно заметила Ковальчук и любовно осмотрела свежий маникюр. Сегодня у Ленки было чрезвычайно весеннее настроение, поэтому и ногти зеленели, как свежая листва.
   – Лен, оторвись от своих когтей. Я, может, замуж выйду.
   – Может, выйдешь, а может, и нет. – Ленка высунула язык и аккуратно подправила лак на мизинце. – Замуж – это серьезно. Однако замужество – акт, совершаемый на трезвую голову.
   – У меня трезвая.
   – А глаза – шальные, – усмехнулась Ковальчук. – Я бы даже сказала – мутные. С такими глазами нельзя принимать важные решения.
   – У нас любовь. Я от него балдею. Я вообще…
   – Виктория, влюбляться в мужика опасно. Его нужно просчитывать, исследовать, обдумывать, как долгосрочный проект, а вот влюбляться – никак нельзя. Брак – стратегическое партнерство, тщательно взвешенное, а любовь – это когда берешь все деньги и несешь в казино. Никаких гарантий – набор случайностей и закономерно печальный результат.
   – Почему? – расстроилась Вика. – При чем тут случайности? Мы любим друг друга.
   – Во-о-от! – Ленка помахала руками и аккуратно дунула на пальцы. – Вы друг друга любите. То есть берете шарик и кидаете его на рулетку, а что там в результате выпадет – никому неизвестно. Случайности, милая моя, это возможное наличие у него еще одной девушки, бывшей девушки, бывшей девушки с внебрачным ребенком, мегеры-мамы, друзей, которые могут оказаться дороже. Мужская дружба – вообще страшное дело. Это как комбайн с пьяным комбайнером, решившим перевыполнить пятилетний план. В таком одухотворенном состоянии он своим комбайном обмолотит все, что выпирает из земли, вплоть до мухоморов и местных жителей. А мужик, у которого есть друг, еще хуже. Он готов нестись к нему в любое время дня и ночи и желает, чтобы ты как минимум бежала рядом, высунув язык и горя желанием помочь Васе, Пете, Федору Игнатьевичу. Представь, они ходят на футбол, в баню, в гараж и в кучу мест, где женщина воспринимается как чирей на неудобном месте – мешает и раздражает. Мужская компания – это сплоченный коллектив, в котором тебе нет места. Максимум, что тебе позволят, – подавать пиво и убирать со стола. Кроме этих случайностей, у него еще может оказаться целый выводок родни, которая будет по очереди приезжать из какой-нибудь Жмеринки, чтобы поступить в институт, поглазеть на достопримечательности или продать сало и семечки на ближайшем рынке. А еще у него могут обнаружиться материальные проблемы, пробелы в образовании и дефекты в характере. В общем, мужик – это ящик Пандоры, который можно открывать, лишь тщательно изучив инструкцию. В процессе обсуждения он поймет, что погорячился с женитьбой, или ты вдруг осознаешь, что замужество не так привлекательно, как поцелуи под луной. Кстати, поцелуи и то, что у вас сейчас, не имеет к семейной жизни никакого отношения. Это как пьянка накануне похмелья. Когда пьешь – эйфория, а утром мечтаешь о том, чтобы вчерашнего дня не было вообще!
   – Лена, у тебя случилось что-то? – поинтересовалась Вика. – Ты же вроде сама замуж мечтала выскочить. Вон, Вадика своего обхаживаешь.
   – Так при чем тут любовь? Детский сад! Вика, я его именно обхаживаю! У него джип, свой бизнес, квартира, дом в пригороде и родители живут в другом конце страны.
   – А как же быть с подружками, внебрачными детьми и так далее? Сама же говорила про случайности.
   – Так, милая моя, ни про какую любовь я не лепечу, а смотрю на своего суженого широко открытыми глазами. Взвешиваю и прикидываю, а не закатываю глаза, как объевшийся индюк. Мною руководит мозг, а не гормональная революция в организме. Чего и тебе советую.
   – Ты Вадика не любишь?
   – Какая ты скучная! Люблю, люблю. Но это вторично. Я гляжу вперед. А впереди он маячит вовсе не таким молодым и красивым, а лысым, пузатым и занудливым. Поэтому я должна осознавать, что готова жить с ним в любом воплощении, что никакие трансформации в его внешности не повлияют на наши чувства.
   – Значит, чувства все же есть! – торжествующе улыбнулась Вика.
   – Да. У нас все есть. Чувства хороши в комплекте с разумом. А у тебя вторая составляющая не функционирует. Опасно это, понимаешь?
   – Зато я счастлива.
   – Хорошо быть счастливой всю жизнь, а не временно, балда!
   – На всю жизнь счастья не хватит.
   – Неправильно мысль проецируешь. Жизнь коротка, надо рвать у нее все, что оторвется, и бежать. Но кусок для отрыва следует выбирать с умом.
   – Ты по второму кругу пошла. Не ожидала от тебя подобной прагматичности.
   – Учись, пока я жива.
   Учиться у Лены Виктория не хотела. Она мечтала быть счастливой. Жизнь настолько непредсказуема, что просчитать ее кувырки нереально. Поэтому не стоит отравлять то светлое, что дается, материальными планами. К консенсусу подруги не пришли. Каждая была уверена, что рано или поздно оппонентка поймет, как глубоко ошибалась.
 
   Лена все же позвонила Аньке Кочерыжкиной. Ее вдруг потянуло на добрые дела. Тем более что тетка, обчитавшись сомнительными брошюрами, выдала за завтраком потрясающую мысль: добро функционирует циклично, для того чтобы тебе повезло, надо совершить добрый поступок. И это непременно вернется к тебе.
   Ленка поделилась мнением: мол, здорово, когда добро возвращается бумерангом и бьет тебя по черепу, подумав, что попробовать нужно. От нее не убудет. И Ковальчук отправилась звонить.
   От звука голоса бывшей одноклассницы на Аню с новой силой нахлынули старые комплексы. Кочерыжкина звонку не обрадовалась, но Лену это не смутило. Особой любовью к дипломатии она никогда не отличалась, поэтому спросила в лоб:
   – Анька, ты в запое?
   Кочерыжкина оторопело затихла, даже перестав дышать, то ли от ужаса разоблачения, то ли от изумления. Но Лену такие тонкости не волновали. Любая недосказанность порождает ненужные размышления, которые могут привести куда угодно, кроме конечной цели. Для экономии времени и сил всегда следует выяснить все досконально, поделить на два, отобрать факты, после чего уже отталкиваться от остатка.
   – Кочерыжкина, ты не стесняйся. Мы же почти родные люди. Тебе помощь нужна? В смысле, чего уж там: я тебя на улице видела, выглядишь ты неважнецки.
   – И что? – мрачно произнесла Аня. – Я пила из горлышка и радовала окружающих песнями под гармошку?
   – Я могу дать тебе в долг. Только не на выпивку, а на одежду. Могу к знакомой в салон уборщицей пристроить, хочешь?
   Ленка совершенно не планировала ее оскорбить, но, как это часто бывает, случайные слова ударили больнее, чем хорошо продуманная подлость. Аня даже не представляла, что со стороны производит настолько удручающее впечатление. То есть она, разумеется, предполагала, что никто от ее внешности в особый восторг не приходит, но не задумывалась о степени своего убожества. Оказывается, ее уже зачислили в отбросы общества. Здорово!
   – Лен, спасибо за заботу, но мне сейчас некогда, – буркнула она.
   – От меня так просто не отвяжешься, – простодушно заявила Ковальчук. – Анька, я решила вернуть тебя к людям!
   – Лена, у меня все в порядке.
   – Да? И как продвигается карьера?
   С бывшими одноклассниками приятно болтать, когда ты хотя бы чего-то в жизни добился. Особенно четко Аня поняла это сейчас. Ей так хотелось всех потрясти. Чтобы те, кто посматривал на нее в школе с брезгливым сочувствием или просто смотрел мимо, вдруг охнули, ахнули и бросились наверстывать упущенное. Горько и больно сознавать, что этого никогда не будет. Жизнь только началась, а уже не удалась. Но она ведь решила бороться…
   – Какая карьера? – Аня постаралась вложить в свой голос максимум равнодушного удивления. – Я еще учусь. Иду на красный диплом. Вот на будущий год окончу институт, тогда и начну заниматься карьерой. А пока даже планов конкретных нет.
   Она замолчала, вспомнив про конкретные планы в виде объявлений, расклеенных по району. Ленкин звонок подтолкнул ее к мысли написать новые, тщательно продумав «резюме» и рекламный посыл.
   – Красный диплом? – опешила Ковальчук. – Честно, что ли?
   – А что такого?
   – Ну да, ну да. Ты всегда была умная, – уважительно протянула Ленка. – Слушай, а почему ты тогда так… ну… странно одеваешься?
   – Временные материальные проблемы.
   – Нет ничего более постоянного, чем временное, – хихикнула бывшая одноклассница и осеклась. – Анютка, а давай встретимся, поболтаем за жизнь? Завалимся в какою-нибудь кафешку и устроим девичник.
   Аня представила, как в своем школьном затертом плаще и выходном платье в горошек пьет воду на девичнике и делает вид, будто не голодна. Пережить подобное унижение? Ни за что!
   – Леночка, обязательно как-нибудь пересечемся, просто у меня сейчас со временем напряженно, – отказалась Аня. Врать противно. А еще противнее осознавать, что все ее планы – на девяносто процентов несбыточные мечты. Рожденный ползать летать не может, а Аня Кочерыжкина родилась явно не для полетов.
   – Ладно, но ты не пропадай, – разочарованно протянула Лена. Сделать доброе дело не получилось.
 
   Счастливый человек щедр и великодушен. Его распирает желание поделиться счастьем с ближним. Причем дележка должна происходить во всех смыслах: во-первых, так и подмывает поделиться информацией о своем счастье, а во-вторых, можно отломить кусочек счастья для благодарного слушателя.
   Вике не понравились философские сентенции подруги, поэтому захотелось немедленно получить от кого-нибудь индульгенцию на серьезные отношения с Димой. На роль слушателя и одариваемого идеально подходила Кочерыжкина. Вика была убеждена, что нашла принца, а сообщать об этом имеет смысл лишь такой подружке, которая не протянет в ответ снисходительное «поздравляю, а у меня король». У Ани абсолютно точно никакого короля нет, поэтому похвастаться можно Кочерыжкиной.
   «Заодно проведу с ней просветительскую беседу о вреде алкоголя», – великодушно подумала Вика, набирая с детства знакомый номер телефона.
 
   Когда Аня, еще не успевшая отойти от странного разговора с Ленкой, услышала в трубке голос второй школьной подруги, она напряглась и поджала губы. Это уже походило на издевательство.
   – Анютка, сколько лет, сколько зим! – счастливо пропела Вика, затихнув в ожидании ответной радости.