Страница:
Св. праведный Иоанн Кронштадтский учительствовал и по-отечески наставлял: «Запомните: если не будет монархии – не будет и России. Только монархический строй дает прочность России, при конституции она вся разделится по частям». Он же предупреждал: «Держись же, Россия, твердо веры своей, и Церкви, и Царя Православного, если хочешь быть непоколебимою людьми неверия и безначалия и не хочешь лишиться царства и Царя Православного». К нам обращается Всероссийский пастырь из прошлого: «А вы, друзья, крепко стойте за Царя, чтите, любите его, любите Святую Церковь и Отечество и помните, что самодержавие – единственное условие благоденствия России; не будет самодержавия – не будет России».
Вторит ему преподобный Варсонофий Оптинский: «Наш Царь есть представитель воли Божией, а не народной. Его воля священна для нас, как воля Помазанника Божия; мы любим его потому, что любим Бога. Славу же и благоденствие дарует нам Царь, мы принимаем это от него как милость Божию. Постигает ли нас бесславие и бедствие, мы переносим их с кротостью и смирением, как казнь небесную за наши беззакония, и никогда не изменим в любви и преданности Царю».
Св. Патриарх Тихон обращался к верующим: «Царь есть „батюшка“ для народа, как трогательно называет его сам народ. Мы же, братия, будем молить Господа, дабы Он и на далее сохранил для России Царя самодержавного и даровал ему разум и силу судить людей и державу Российскую в тишине и без печали сохранити».
Есть и примечательные высказывания зарубежных иерархов. Например, Антоний IV, Патриарх Константинопольский, утверждал: «Невозможно христианам иметь Церковь, но не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга».
Григорий IV, Патриарх Антиохийский, говорил: «Святая, Богом благословенная и Ему угодная форма государственного правления есть самодержавная, возглавляемая самим Богом поставленным Единодержавным Скипетродержцем Царем, который есть не обыкновенный человек, а Помазанник Божий, получивший при священном помазании сугубую благодать на великое и трудное дело управления народом». Он же подчеркивал следующее: «Укреплять святую мысль через Писание, быть верным защитником Православной веры, самодержавного Царя и Отечества есть славное и святое дело, самое главное, дело первостепенной важности и приятное Богу».
Митрополит Антоний Храповицкий внушал своей пастве: «Неразумны и неправдивы те люди, те писатели и ораторы, которые говорят, будто Православная Церковь Русская могла и может существовать при всяком государственном строе, начиная с республики. Надо голову потерять, чтобы говорить такие несообразности. Никакой другой власти, кроме власти богопомазанного Царя русского, наш народ не будет доверять... Если мы не примыкаем к обоим бунтам 1917 года, то есть к бунту господскому, или февральскому, ни к бунту солдатскому, или еврейскому, или октябрьскому, то должны признать, что согласно Законам, согласно древнему разуму и примеру прежних Государей... Власть Царскую получает законный наследник сам по себе, то есть прямо от Промыслителя Господа без всякого избрания...» Здесь позволим себе сделать маленькое отступление. На эту последнюю фразу очень неадекватно, радостно реагируют современные ревнители несуществующих прав на Российский Трон Марии Владимировны, дочери В. кн. Владимира Кирилловича. Используя тот факт, что после провозглашения самого себя императором отец Владимира Кирилловича, Кирилл Владимирович, принимал у себя владыку Антония, и указывая на благожелательные отклики последнего о Кирилле Владимировиче, они уверяют, что Русская Зарубежная Церковь соборно решилась видеть в Кирилле Императора Кирилла I. Ссылаясь на Закон о престолонаследии Павла I, который сам по себе во многом не согласовывался с Преданиями Церкви относительно брака христианина и перечеркивал древнюю исконно русскую династическую традицию в вопросе бракосочетания, «кирилловцы» договариваются до того, что Трон онтологически не может быть пустым. Якобы Закон предусматривает непрерываемую линию наследования. И таким образом, считают они, даже без самопровозглашения Кирилл Владимирович автоматически был Императором Всероссийским, а Церковь просто признала этот «закононепреложный» факт. Однако достаточно указать на то, что никто из первоиерархов Русской Церкви за границей даже не пытался миропомазать на Трон новоиспеченного Императора, как все эти вымыслы относительно безупречной легитимности и законных прав на Трон становятся очевидными даже неискушенному человеку. Окормляя Кирилла Владимировича как сына Церкви, уважая его как члена династии, Церковь не признала его законным Императором. В противном случае, и если бы Трон действительно по закону не мог оставаться пустым, акт миропомазания состоялся бы. Но он действительно онтологически далеко не празден. Просто «Кирилловичам» всегда не хватало самой малости – истинной веры. Православие они исстари рассматривали только как один из атрибутов Русского монарха, но атрибута, значительно уступающего в их сознании законам Российской Империи, рухнувшей под водительством именно этих законов.
Трон действительно не пустует. Царица Небесная со своим Предвечным Младенцем есть от начала времен наследница Трона и тронов, о чем красноречиво свидетельствует верующему сердцу икона Державной Божией Матери, явленная в селе Коломенском в день отречения святого Императора Николая. У Трона этого незримо предстоят молитвенники за нас и за Россию – последний русский Царь, его семья и их слуги.
И Промыслитель Господь, конечно, найдет способ доходчиво явить нам свою волю и указать законного Царя, помимо давно упраздненных историей законов, под юридическое действие которых давно не подпадает ни один генетический наследник бывшего императорского Дома Романовых.
И закончим мы цитирование мыслей знаменитых учителей и пастырей Церкви мыслями прот. Иоанна Восторгова. Он писал: «Вместе с верою и любовью к Богу непоколебимая, веками утвердившаяся и освященная церковью любовь к Царю служила могучим оплотом нашей народности в исторических судьбах ее... Господь Бог устроил Царя в Свое место, посадил на царском престоле суд и милость».
Сегодня, посягнув на священные основы нашей государственности на монархический строй, упорствуя в нежелании признать очевидным факт, что самодержавие не анахронизм, а единственное условие нашей национальной и государственной жизни, мы, сами того подчас не понимая, бросаем безумный вызов Божественному промыслу о нас. Упорствуя в сатанинской гордыне, в неприятии непреложной истины, мы роем себе и нашим детям не просто могилу, а прямо пропасть в зев ада.
Биологический фундамент Государственности
Утрата и возрождение монархического правосознания
Вторит ему преподобный Варсонофий Оптинский: «Наш Царь есть представитель воли Божией, а не народной. Его воля священна для нас, как воля Помазанника Божия; мы любим его потому, что любим Бога. Славу же и благоденствие дарует нам Царь, мы принимаем это от него как милость Божию. Постигает ли нас бесславие и бедствие, мы переносим их с кротостью и смирением, как казнь небесную за наши беззакония, и никогда не изменим в любви и преданности Царю».
Св. Патриарх Тихон обращался к верующим: «Царь есть „батюшка“ для народа, как трогательно называет его сам народ. Мы же, братия, будем молить Господа, дабы Он и на далее сохранил для России Царя самодержавного и даровал ему разум и силу судить людей и державу Российскую в тишине и без печали сохранити».
Есть и примечательные высказывания зарубежных иерархов. Например, Антоний IV, Патриарх Константинопольский, утверждал: «Невозможно христианам иметь Церковь, но не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга».
Григорий IV, Патриарх Антиохийский, говорил: «Святая, Богом благословенная и Ему угодная форма государственного правления есть самодержавная, возглавляемая самим Богом поставленным Единодержавным Скипетродержцем Царем, который есть не обыкновенный человек, а Помазанник Божий, получивший при священном помазании сугубую благодать на великое и трудное дело управления народом». Он же подчеркивал следующее: «Укреплять святую мысль через Писание, быть верным защитником Православной веры, самодержавного Царя и Отечества есть славное и святое дело, самое главное, дело первостепенной важности и приятное Богу».
Митрополит Антоний Храповицкий внушал своей пастве: «Неразумны и неправдивы те люди, те писатели и ораторы, которые говорят, будто Православная Церковь Русская могла и может существовать при всяком государственном строе, начиная с республики. Надо голову потерять, чтобы говорить такие несообразности. Никакой другой власти, кроме власти богопомазанного Царя русского, наш народ не будет доверять... Если мы не примыкаем к обоим бунтам 1917 года, то есть к бунту господскому, или февральскому, ни к бунту солдатскому, или еврейскому, или октябрьскому, то должны признать, что согласно Законам, согласно древнему разуму и примеру прежних Государей... Власть Царскую получает законный наследник сам по себе, то есть прямо от Промыслителя Господа без всякого избрания...» Здесь позволим себе сделать маленькое отступление. На эту последнюю фразу очень неадекватно, радостно реагируют современные ревнители несуществующих прав на Российский Трон Марии Владимировны, дочери В. кн. Владимира Кирилловича. Используя тот факт, что после провозглашения самого себя императором отец Владимира Кирилловича, Кирилл Владимирович, принимал у себя владыку Антония, и указывая на благожелательные отклики последнего о Кирилле Владимировиче, они уверяют, что Русская Зарубежная Церковь соборно решилась видеть в Кирилле Императора Кирилла I. Ссылаясь на Закон о престолонаследии Павла I, который сам по себе во многом не согласовывался с Преданиями Церкви относительно брака христианина и перечеркивал древнюю исконно русскую династическую традицию в вопросе бракосочетания, «кирилловцы» договариваются до того, что Трон онтологически не может быть пустым. Якобы Закон предусматривает непрерываемую линию наследования. И таким образом, считают они, даже без самопровозглашения Кирилл Владимирович автоматически был Императором Всероссийским, а Церковь просто признала этот «закононепреложный» факт. Однако достаточно указать на то, что никто из первоиерархов Русской Церкви за границей даже не пытался миропомазать на Трон новоиспеченного Императора, как все эти вымыслы относительно безупречной легитимности и законных прав на Трон становятся очевидными даже неискушенному человеку. Окормляя Кирилла Владимировича как сына Церкви, уважая его как члена династии, Церковь не признала его законным Императором. В противном случае, и если бы Трон действительно по закону не мог оставаться пустым, акт миропомазания состоялся бы. Но он действительно онтологически далеко не празден. Просто «Кирилловичам» всегда не хватало самой малости – истинной веры. Православие они исстари рассматривали только как один из атрибутов Русского монарха, но атрибута, значительно уступающего в их сознании законам Российской Империи, рухнувшей под водительством именно этих законов.
Трон действительно не пустует. Царица Небесная со своим Предвечным Младенцем есть от начала времен наследница Трона и тронов, о чем красноречиво свидетельствует верующему сердцу икона Державной Божией Матери, явленная в селе Коломенском в день отречения святого Императора Николая. У Трона этого незримо предстоят молитвенники за нас и за Россию – последний русский Царь, его семья и их слуги.
И Промыслитель Господь, конечно, найдет способ доходчиво явить нам свою волю и указать законного Царя, помимо давно упраздненных историей законов, под юридическое действие которых давно не подпадает ни один генетический наследник бывшего императорского Дома Романовых.
И закончим мы цитирование мыслей знаменитых учителей и пастырей Церкви мыслями прот. Иоанна Восторгова. Он писал: «Вместе с верою и любовью к Богу непоколебимая, веками утвердившаяся и освященная церковью любовь к Царю служила могучим оплотом нашей народности в исторических судьбах ее... Господь Бог устроил Царя в Свое место, посадил на царском престоле суд и милость».
Сегодня, посягнув на священные основы нашей государственности на монархический строй, упорствуя в нежелании признать очевидным факт, что самодержавие не анахронизм, а единственное условие нашей национальной и государственной жизни, мы, сами того подчас не понимая, бросаем безумный вызов Божественному промыслу о нас. Упорствуя в сатанинской гордыне, в неприятии непреложной истины, мы роем себе и нашим детям не просто могилу, а прямо пропасть в зев ада.
Биологический фундамент Государственности
Любому здравомыслящему и в меру ученому человеку понятно, что любое государственное образование – исключительное политическое творчество одного народа. Никаких многонациональных государств в строгом смысле слова не существует. Когда вы читаете в учебниках истории о том, что Рюриковичи правили в многонациональном государстве под названием Древняя Русь, знайте – вам лгут. Русь есть плод государственного таланта исключительно и только русского народа и его исконной, священной династии, связанной в представлении еще наших языческих предков с высшими мирами через сопричастность божественным предкам – чурам и прямо миру древних богов.
Державный народ создает особую политическую форму своего существования, присущую только ему, так же как одной человеческой душе присуще ее собственное тело, которое с этой душой неразрывно связано. Народ имперский есть народ – носитель универсальных духовных ценностей, которые он приносит другим народам. Часто эти ценности навязываются силой. Часто более слабые народы сознательно принимают всю систему ценностей народа-завоевателя и становятся его союзниками, партнерами по государственному строительству.
Но дух государства, его кровь и плоть – это выражение души, нравственных идеалов и физических усилий одного единого народа. Государства рождаются как результат исключительных усилий конкретного этноса, и они неминуемо гибнут, когда державный этнос растворяется в море покоренных народов. Когда его ценности и идеалы подвергаются ревизии и пересмотру, когда они размываются чужими ценностями и идеалами.
Все империи утрачивали свои ярко выраженные национальные черты вследствие необдуманного допущения завоеванных народов в тело государственности на равных правах с народом – носителем государственной идеи. И утрата национальных черт всегда и везде вела к гибели империй.
Властной элите никогда нельзя забывать, что сила государства – в его национальности. Это не подразумевает угнетение народов, входящих в состав имперского государственного тела, но и не является поводом ущемлять государствообразующий народ в его первенстве прав только из боязни обидеть «национальных малышей», пасынков государственности. Государство – не оплачиваемая сердобольная сиделка с непослушными детьми. Государство – это прежде всего народ-руководитель, народ-начальник, который обращается с работниками таким образом, чтобы они исполняли свои обязанности честно и имели за это справедливое вознаграждение. И никакой лирики на тему дружбы и большой семьи народов! Не бывает такой семьи. Семья может разрастись только до определенных пределов, и история положила таким пределом национальность. За ее границами правила семейных отношений не работают, какими заклинательными усилиями их ни пытались бы гальванизировать.
Исходя из того, что любое здоровое государственное образование имеет своим становым хребтом государствообразующий народ, нужно понимать и те главные задачи государственной власти, которые лежат далеко не в сфере регулирования экономических и финансовых отношений в обществе, как сейчас многие ошибочно полагают.
Главным фактором процветания и прогресса государства во всех сферах должна быть национальная идея. Государство призвано пестовать лучшие черты народа, создавать такие условия жизни, когда эти черты могут беспрепятственно раскрываться. Именно этой цели и должна служить власть, а не исполнению материальных прихотей той немногочисленной части народа, сплотившейся в некое сообщество через специфические механизмы фильтрации нравственно худших представителей социума, которые ныне, по недоразумению, служат инструментом выделения элиты, оказавшейся у кормила государственного корабля.
Подробнее об этом вы сможете прочитать в заключительной главе данной книги.
Державный народ создает особую политическую форму своего существования, присущую только ему, так же как одной человеческой душе присуще ее собственное тело, которое с этой душой неразрывно связано. Народ имперский есть народ – носитель универсальных духовных ценностей, которые он приносит другим народам. Часто эти ценности навязываются силой. Часто более слабые народы сознательно принимают всю систему ценностей народа-завоевателя и становятся его союзниками, партнерами по государственному строительству.
Но дух государства, его кровь и плоть – это выражение души, нравственных идеалов и физических усилий одного единого народа. Государства рождаются как результат исключительных усилий конкретного этноса, и они неминуемо гибнут, когда державный этнос растворяется в море покоренных народов. Когда его ценности и идеалы подвергаются ревизии и пересмотру, когда они размываются чужими ценностями и идеалами.
Все империи утрачивали свои ярко выраженные национальные черты вследствие необдуманного допущения завоеванных народов в тело государственности на равных правах с народом – носителем государственной идеи. И утрата национальных черт всегда и везде вела к гибели империй.
Властной элите никогда нельзя забывать, что сила государства – в его национальности. Это не подразумевает угнетение народов, входящих в состав имперского государственного тела, но и не является поводом ущемлять государствообразующий народ в его первенстве прав только из боязни обидеть «национальных малышей», пасынков государственности. Государство – не оплачиваемая сердобольная сиделка с непослушными детьми. Государство – это прежде всего народ-руководитель, народ-начальник, который обращается с работниками таким образом, чтобы они исполняли свои обязанности честно и имели за это справедливое вознаграждение. И никакой лирики на тему дружбы и большой семьи народов! Не бывает такой семьи. Семья может разрастись только до определенных пределов, и история положила таким пределом национальность. За ее границами правила семейных отношений не работают, какими заклинательными усилиями их ни пытались бы гальванизировать.
Исходя из того, что любое здоровое государственное образование имеет своим становым хребтом государствообразующий народ, нужно понимать и те главные задачи государственной власти, которые лежат далеко не в сфере регулирования экономических и финансовых отношений в обществе, как сейчас многие ошибочно полагают.
Главным фактором процветания и прогресса государства во всех сферах должна быть национальная идея. Государство призвано пестовать лучшие черты народа, создавать такие условия жизни, когда эти черты могут беспрепятственно раскрываться. Именно этой цели и должна служить власть, а не исполнению материальных прихотей той немногочисленной части народа, сплотившейся в некое сообщество через специфические механизмы фильтрации нравственно худших представителей социума, которые ныне, по недоразумению, служат инструментом выделения элиты, оказавшейся у кормила государственного корабля.
Подробнее об этом вы сможете прочитать в заключительной главе данной книги.
Утрата и возрождение монархического правосознания
Первая государственная власть, по мнению испанского мыслителя Ортеги-и-Гасета, рождается в обществе именно в тот момент, когда религиозно оформляются его представления о мире. Именно тогда и только тогда появляется первый постоянный авторитет и первая постоянная государственная функция в виде управляющего «священнофункциями», т. е. царя-жреца, верховного понтифика. Такой правитель действительно является царем милостью Божией, а не в силу особых физических и интеллектуальных заслуг. Он избран свыше, а не многомятежным выбором от «человеков». «Первоначальная легитимность, прототипная, единственная, компактная, насыщенная, всегда принадлежала у всех народов Царю по милости Божией. В чистом виде другой нет», – свидетельствовал Ортега-и-Гасет. Он же подчеркивал, что «монархическая лигитимность первородна, образцова и прототипна. Поэтому она единственная является первоначальной, и в скрытом виде она продолжает присутствовать под всеми другими формами».
Полная и безоговорочная легитимность власти – это всегда и только монархия. В определенном роде, в своем максимально возможном «чистом химическом виде» она была воплощена в державе Русских Царей. Лучшие русские умы прекрасно отдавали себе отчет, что сколь бы несовершенной ни казалась порой монархическая власть в России, особенно после утраты характерных традиционных черт времен Московских Царей и заимствований с Запада в период Империи, все равно, в случае ее устранения, рухнут абсолютно все общественные устои.
В итоге рухнула сама Россия. Канули в небытие и простые человеческие понятия о добре и зле.
Нельзя сказать, что все происходило в одночасье, явившись лишь следствием коварного заговора жидомасонов, хотя и отрицать его, в свете многочисленных опубликованных документов, глупо.
Священные понятия о Троне и алтарях стали привычкой и у нас, и у европейцев. Эти формулы перестали восприниматься серьезно. Для подавляющей массы населения они уже не несли в себе никакого священного смысла. В условиях мирного времени с ними мирились как со старой мебелью, которую когда-то, постепенно, нужно будет менять на новую. Но в условиях мирового кризиса, а именно мировой войны 1914–1918 годов, эти формулы были подвергнуты огненному испытанию на прочность. В итоге именно народные массы и не выдержали этого испытания. Ценности самодержавия, святыни веры окончательно потеряли для масс свою привлекательность. Но парадокс состоит в том, что в общеевропейском масштабе первыми от этих ценностей отшатнулась аристократия. Отшатнулась и потеряла свою абсолютную ценность в глазах самих монарших особ и их многочисленных династических родственников, равно как и всякий авторитет в широких народных слоях. Народ интуитивно почувствовал внутреннюю неуверенность буквально зависшей в социальном вакууме верховной власти в своей истинной легитимности перед лицом истории в период величайших катастроф и позволил пасть венцам в пыль. Это не значит, что в народах полностью иссякла вера в монархию как высший символ или иссякла до конца вера в Бога. Просто на Тронах народ вдруг не обнаружил тех, кто, так же как он, безоговорочно верил этому символу и полноценно олицетворял его.
Если же говорить о России, то трагедия нашего последнего Государя состояла в том, что он-то как раз был «последним из могикан», кто не только верил в символ самодержавия, но и максимально воплощал в себе священный архетип истинно христианского монарха. Однако, по словам архимандрита Константина (Зайцева), автора многочисленных трудов, посвященных пореволюционной России, наступали времена, когда идеал «Святой Руси» потерял свою привлекательность для высших и средних слоев общества, а сама Святая Русь к концу 1917 года буквально «скукожилась» до границ чуть ли не Царской семьи и их верных слуг.
И если западные монархи и представители владельческих домов, отринутые во времена небывалой исторической драмы, без всякого драматизма ушли в частную жизнь как частные люди, то Царь Русский ушел в вечность как святой мученик за национальный идеал государственности, неразрывно связанный с верой народа. Уже в этом «уходе» начиналось его возвращение к нам как святого заступника и небесного покровителя своего народа. И этот уход был и остается залогом нашего истинного национально-государственного возрождения. Корона Российской Империи не была сдана, подобно венцам западных монархов, в антикварную лавку. Но, будучи вырванной руками палачей, она не потеряла своей священной огненной природы и, содержась под охраной в Алмазном фонде, являла и являет собой арестованный, «временно задержанный до выяснения обстоятельств» символ неоконченной Русской истории. Истории, которая не может не быть продолжена путем решительного преодоления смуты и бесплодных политических исканий, продолжена исключительно на путях абсолютного возвращения на свой, единственно возможный, исторический путь.
Падение монархического сознания было тесно связано и с переменами в умонастроениях христианских народов Европы. И хотя столь решительного ухода из церквей европейцев, каковым был их катастрофический бег из-под сени монархической власти, когда монархи, в силу разных причин, утратили живую связь с народом, не наблюдалось, можно с уверенностью говорить о кризисе церковной общины в целом. Ради эфемерных свобод и братства всех и вся люди потеряли понятия ценности связей в маленьких коллективах. Даже семья перестала казаться для индивидуума пристанью счастья пред лицом мирового братства, начавшегося с мировой бойни и ей же завершившегося. Растущее отчуждение от Церкви у нас в России, на первом этапе, никак нельзя связать с растущим атеизмом народных масс и аристократии, как нельзя было связать и отсутствие патриотизма с изменой монархической присяге. Расслоение Трона и государства привело к падению первого, зато от второго в условиях «свободы» ждали небывалого расцвета. Нельзя не видеть, что государственная машина поспособствовала падению монархии и получила в награду полный хаос керенщины, закончившийся большевистским концлагерем. Государство потерпело крах уже тогда, когда полагало, что сумеет напитать государственный патриотизм живыми энергиями взамен верности Трону и народности. Оказалось, что такой патриотизм, по крайней мере в России, невозможен. Ему просто не на что опереться ни в истории, ни в повседневной жизни. Он может только лгать, причем – совершенно невольно, не пытаясь изначально обманывать граждан, а просто по природе несводимости исторических задач русского народа и его национальной души к той форме существования, которую ему предложило Временное правительство и предлагают сейчас. Пытаясь искусственно связать современный патриотизм с системой либеральных ценностей, государственный аппарат уже подготовил его фиаско. Если у пролетария, по ленинскому определению, не должно быть Отечества, но оно оказалось, то у современного буржуа хоть и должен быть патриотизм, т. е. любовь к Отечеству, но его-то как раз у него и нет. Не считая того, что легко умещается в кошелек. Либеральный патриотизм – это фикция. Любовь к своему обухоженному домику на Рублевке не есть любовь к Родине.
Завтра любовь с домика на Рублевке найдет себе иной объект недвижимого почитания на Багамах и так далее, вплоть до вожделенного получения американского гражданства, которое может гарантировать безопасность банковских вкладов, непонятно как нажитых, там, где массам населения внушается беспочвенная любовь к Родине, которую у них отняли. И эта новая любовь четко увязана с безопасностью вкладов. Это самые простые иллюстрации того, чем является современное государство для тех, кто сделал его своей временной кормушкой. И им, и нам понятно, что подобная схема псевдогосударственной жизни ведет к тому, что это причудливое здание государственности, возведенное на обломках фундамента рухнувшего СССР, тоже скоро обрушится. Косметический ремонт вроде современной «стабилизации» есть побелка стен у дома, который медленно, но верно сползает с фундамента. Из руин, которые окружают это эклектичное здание под аббревиатурой РФ, оставшихся как от гибели Империи, так и от падения СССР, восстает встречное движение народного сопротивления, консервативно-революционное движение русского национализма, не желающего гибели, и уже окончательной, русского народа под обломками «Эрефии». И хотя это движение носит еще хаотический характер, уже прослеживается отрадная тенденция чувства сопричастности молодежи русского народа своему историческому предназначению. Если угодно, то это и есть подлинная демократия, только и возможная в сегодняшнем российском обществе. Нация, лишенная поддержки всех традиционных институтов, включая и государство, страстно желает взять решение своей судьбы в свои руки. Энергичное участие в политической жизни – это лишь первая ступень в возрождении истинной суверенности русского народа, давно лишенного таковой.
Массы в России сегодня стихийно приобщаются к ценностям традиционной русской государственности, что формирует сопричастность народа к политической жизни в целом. Эта сопричастность предполагает достижение целей восстановления такого политического порядка, в котором русский человек будет уверен, как в порядке, отражающем его представление о праве и правде. Сопричастность предполагает и постижение священных основ государственности, постижение той системы ценностей, которая гарантировала бы этой государственности ее легитимность в глазах Церкви, такой, какая была бы освященной авторитетом искренней народной веры. Стихийным подъемом снизу этих целей достичь невозможно. Истинный демократический, т. е. народный, национализм отличается от формальной демократии современности тем, что он инициируем сверху. Будут ли это интеллектуалы, духовная элита нации, или государственный аппарат – это вопрос условий и времени. Встречное движение народной стихии и интеллектуальных поисков элиты в определенной точке соприкосновения будет поставлено перед выбором дальнейшего поступательного движения в сторону революционной ломки или эволюционного преобразования социальных институтов.
Сейчас развитие сценария нельзя предположить, но вполне вероятна «чудесная» ситуация, когда на вершине политической пирамиды окажется группа людей, разделяющих идеологию восставших масс. Тогда преобразование Российской Федерации в истинное государство русского и союзных с ним народов пройдет по наименее кровавому сценарию, в чем остро заинтересованы все, и в наибольшей степени – национальные меньшинства, живущие на территории России, но имеющие свои национально-государственные образования за пределами современной РФ.
Истинная демократия, безусловно, заключается в возможности для самых широких масс населения быть сопричастными политической жизни государства, сопричастности власти у себя в стране, осознанной сопричастности своей исторической миссии и судьбе. Но такая сопричастность не может быть естественным плодом стихийного пробуждения масс, озлобленных бедностью и постоянным враньем властей предержащих. Носителем и главным выразителем национального исторического идеала во всех сообществах была и будет национальная элита, чьи социальные границы в современном социуме достаточно размыты. Характерной особенностью таковой в современной России должно быть четкое осознание своей миссии как носительницы исторических, традиционных, национальных ценностей, миссии, которая сегодня не так легко выполнима, как кажется.
Современный мир жестко отторгает подобных людей на обочину жизни, где им приходится просто выживать. В этих условиях велик соблазн отказаться от тяжелой ноши носителя идеала, особенно учитывая, что массовое сознание по привычке не ищет вожаков на обочинах жизненных дорог, но страстно выискивает их на экранах телевизора – там, куда попадают только те, чья профнепригодность на звание национальной духовной элиты подтверждена самим правом участия в телевизионном зомбировании сограждан. Но без консолидации национальной элиты, без консолидации тех людей, кому сейчас нелегко в быту, немыслимо сознательное движение национально проснувшихся масс народа. Лишь элита может знать, в чем заключается предназначение нации, и транслировать это знание вниз, в массы. Лишь она способна коллективно постичь взаимосвязь между ценностями нации и ее политической жизнью. Лишь она имеет право заявить нации, что принадлежность к ней накладывает на всех осознанное обязательство свято хранить и нести перед собой, как хоругвь, священные идеалы. Только общество единых ценностей высшего порядка может называться нацией. Ценности есть характернейшее свойство нации. Через них выражается сущность народа, его духовный центр – центр, смещение которого ведет к национальной гибели.
И именно этот живительный нерв нашей национальной жизни был гениально выражен формулой графа Уварова «Православие, Самодержавие, Народность». По определению гениального русского мыслителя И.А. Ильина, последнее определение не может пониматься иначе, как творческий национализм.
Наверное, нужен был нашему народу трагический «вавилонский плен большевизма», чтобы мы не просто вернулись к своим национальным ценностям, но и подняли этот идеал на еще большую духовную высоту.
Впрочем, лучшие русские умы, предчувствуя неминуемую трагедию, сделали все, чтобы придать духовному идеалу, интуитивно разделяемому массами простонародья, научную достоверность через отчеканенную точность формулировок. Назовем русских мыслителей дореволюционной поры К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева, вспомним капитальный труд Л.А. Тихомирова «Монархическая Государственность». Не забудем и яркие публицистические работы М.О. Меньшикова с твердыми, безупречными формулировками кризиса, охватившего русский народ как биологическую единицу. Из священной Триады нашего национального символа он подвизался именно на стезе разъяснения и уяснения третьего члена символа – национализма. Оный же виделся ему как единственное спасительное средство против болезненной утраты русским обществом императорского периода своего национального лица. Первой политической организацией, открыто провозгласившей священные принципы бытия нашего народа и государственности, стал в 1905 году «Союз Русского народа», известный еще как «Черная сотня», чья деятельность смогла разбудить определенную часть русского общества. И хотя предотвратить революционную катастрофу «Союз» был не в силах, его роль в пробуждении русского национального самосознания огромна.
Полная и безоговорочная легитимность власти – это всегда и только монархия. В определенном роде, в своем максимально возможном «чистом химическом виде» она была воплощена в державе Русских Царей. Лучшие русские умы прекрасно отдавали себе отчет, что сколь бы несовершенной ни казалась порой монархическая власть в России, особенно после утраты характерных традиционных черт времен Московских Царей и заимствований с Запада в период Империи, все равно, в случае ее устранения, рухнут абсолютно все общественные устои.
В итоге рухнула сама Россия. Канули в небытие и простые человеческие понятия о добре и зле.
Нельзя сказать, что все происходило в одночасье, явившись лишь следствием коварного заговора жидомасонов, хотя и отрицать его, в свете многочисленных опубликованных документов, глупо.
Священные понятия о Троне и алтарях стали привычкой и у нас, и у европейцев. Эти формулы перестали восприниматься серьезно. Для подавляющей массы населения они уже не несли в себе никакого священного смысла. В условиях мирного времени с ними мирились как со старой мебелью, которую когда-то, постепенно, нужно будет менять на новую. Но в условиях мирового кризиса, а именно мировой войны 1914–1918 годов, эти формулы были подвергнуты огненному испытанию на прочность. В итоге именно народные массы и не выдержали этого испытания. Ценности самодержавия, святыни веры окончательно потеряли для масс свою привлекательность. Но парадокс состоит в том, что в общеевропейском масштабе первыми от этих ценностей отшатнулась аристократия. Отшатнулась и потеряла свою абсолютную ценность в глазах самих монарших особ и их многочисленных династических родственников, равно как и всякий авторитет в широких народных слоях. Народ интуитивно почувствовал внутреннюю неуверенность буквально зависшей в социальном вакууме верховной власти в своей истинной легитимности перед лицом истории в период величайших катастроф и позволил пасть венцам в пыль. Это не значит, что в народах полностью иссякла вера в монархию как высший символ или иссякла до конца вера в Бога. Просто на Тронах народ вдруг не обнаружил тех, кто, так же как он, безоговорочно верил этому символу и полноценно олицетворял его.
Если же говорить о России, то трагедия нашего последнего Государя состояла в том, что он-то как раз был «последним из могикан», кто не только верил в символ самодержавия, но и максимально воплощал в себе священный архетип истинно христианского монарха. Однако, по словам архимандрита Константина (Зайцева), автора многочисленных трудов, посвященных пореволюционной России, наступали времена, когда идеал «Святой Руси» потерял свою привлекательность для высших и средних слоев общества, а сама Святая Русь к концу 1917 года буквально «скукожилась» до границ чуть ли не Царской семьи и их верных слуг.
И если западные монархи и представители владельческих домов, отринутые во времена небывалой исторической драмы, без всякого драматизма ушли в частную жизнь как частные люди, то Царь Русский ушел в вечность как святой мученик за национальный идеал государственности, неразрывно связанный с верой народа. Уже в этом «уходе» начиналось его возвращение к нам как святого заступника и небесного покровителя своего народа. И этот уход был и остается залогом нашего истинного национально-государственного возрождения. Корона Российской Империи не была сдана, подобно венцам западных монархов, в антикварную лавку. Но, будучи вырванной руками палачей, она не потеряла своей священной огненной природы и, содержась под охраной в Алмазном фонде, являла и являет собой арестованный, «временно задержанный до выяснения обстоятельств» символ неоконченной Русской истории. Истории, которая не может не быть продолжена путем решительного преодоления смуты и бесплодных политических исканий, продолжена исключительно на путях абсолютного возвращения на свой, единственно возможный, исторический путь.
Падение монархического сознания было тесно связано и с переменами в умонастроениях христианских народов Европы. И хотя столь решительного ухода из церквей европейцев, каковым был их катастрофический бег из-под сени монархической власти, когда монархи, в силу разных причин, утратили живую связь с народом, не наблюдалось, можно с уверенностью говорить о кризисе церковной общины в целом. Ради эфемерных свобод и братства всех и вся люди потеряли понятия ценности связей в маленьких коллективах. Даже семья перестала казаться для индивидуума пристанью счастья пред лицом мирового братства, начавшегося с мировой бойни и ей же завершившегося. Растущее отчуждение от Церкви у нас в России, на первом этапе, никак нельзя связать с растущим атеизмом народных масс и аристократии, как нельзя было связать и отсутствие патриотизма с изменой монархической присяге. Расслоение Трона и государства привело к падению первого, зато от второго в условиях «свободы» ждали небывалого расцвета. Нельзя не видеть, что государственная машина поспособствовала падению монархии и получила в награду полный хаос керенщины, закончившийся большевистским концлагерем. Государство потерпело крах уже тогда, когда полагало, что сумеет напитать государственный патриотизм живыми энергиями взамен верности Трону и народности. Оказалось, что такой патриотизм, по крайней мере в России, невозможен. Ему просто не на что опереться ни в истории, ни в повседневной жизни. Он может только лгать, причем – совершенно невольно, не пытаясь изначально обманывать граждан, а просто по природе несводимости исторических задач русского народа и его национальной души к той форме существования, которую ему предложило Временное правительство и предлагают сейчас. Пытаясь искусственно связать современный патриотизм с системой либеральных ценностей, государственный аппарат уже подготовил его фиаско. Если у пролетария, по ленинскому определению, не должно быть Отечества, но оно оказалось, то у современного буржуа хоть и должен быть патриотизм, т. е. любовь к Отечеству, но его-то как раз у него и нет. Не считая того, что легко умещается в кошелек. Либеральный патриотизм – это фикция. Любовь к своему обухоженному домику на Рублевке не есть любовь к Родине.
Завтра любовь с домика на Рублевке найдет себе иной объект недвижимого почитания на Багамах и так далее, вплоть до вожделенного получения американского гражданства, которое может гарантировать безопасность банковских вкладов, непонятно как нажитых, там, где массам населения внушается беспочвенная любовь к Родине, которую у них отняли. И эта новая любовь четко увязана с безопасностью вкладов. Это самые простые иллюстрации того, чем является современное государство для тех, кто сделал его своей временной кормушкой. И им, и нам понятно, что подобная схема псевдогосударственной жизни ведет к тому, что это причудливое здание государственности, возведенное на обломках фундамента рухнувшего СССР, тоже скоро обрушится. Косметический ремонт вроде современной «стабилизации» есть побелка стен у дома, который медленно, но верно сползает с фундамента. Из руин, которые окружают это эклектичное здание под аббревиатурой РФ, оставшихся как от гибели Империи, так и от падения СССР, восстает встречное движение народного сопротивления, консервативно-революционное движение русского национализма, не желающего гибели, и уже окончательной, русского народа под обломками «Эрефии». И хотя это движение носит еще хаотический характер, уже прослеживается отрадная тенденция чувства сопричастности молодежи русского народа своему историческому предназначению. Если угодно, то это и есть подлинная демократия, только и возможная в сегодняшнем российском обществе. Нация, лишенная поддержки всех традиционных институтов, включая и государство, страстно желает взять решение своей судьбы в свои руки. Энергичное участие в политической жизни – это лишь первая ступень в возрождении истинной суверенности русского народа, давно лишенного таковой.
Массы в России сегодня стихийно приобщаются к ценностям традиционной русской государственности, что формирует сопричастность народа к политической жизни в целом. Эта сопричастность предполагает достижение целей восстановления такого политического порядка, в котором русский человек будет уверен, как в порядке, отражающем его представление о праве и правде. Сопричастность предполагает и постижение священных основ государственности, постижение той системы ценностей, которая гарантировала бы этой государственности ее легитимность в глазах Церкви, такой, какая была бы освященной авторитетом искренней народной веры. Стихийным подъемом снизу этих целей достичь невозможно. Истинный демократический, т. е. народный, национализм отличается от формальной демократии современности тем, что он инициируем сверху. Будут ли это интеллектуалы, духовная элита нации, или государственный аппарат – это вопрос условий и времени. Встречное движение народной стихии и интеллектуальных поисков элиты в определенной точке соприкосновения будет поставлено перед выбором дальнейшего поступательного движения в сторону революционной ломки или эволюционного преобразования социальных институтов.
Сейчас развитие сценария нельзя предположить, но вполне вероятна «чудесная» ситуация, когда на вершине политической пирамиды окажется группа людей, разделяющих идеологию восставших масс. Тогда преобразование Российской Федерации в истинное государство русского и союзных с ним народов пройдет по наименее кровавому сценарию, в чем остро заинтересованы все, и в наибольшей степени – национальные меньшинства, живущие на территории России, но имеющие свои национально-государственные образования за пределами современной РФ.
Истинная демократия, безусловно, заключается в возможности для самых широких масс населения быть сопричастными политической жизни государства, сопричастности власти у себя в стране, осознанной сопричастности своей исторической миссии и судьбе. Но такая сопричастность не может быть естественным плодом стихийного пробуждения масс, озлобленных бедностью и постоянным враньем властей предержащих. Носителем и главным выразителем национального исторического идеала во всех сообществах была и будет национальная элита, чьи социальные границы в современном социуме достаточно размыты. Характерной особенностью таковой в современной России должно быть четкое осознание своей миссии как носительницы исторических, традиционных, национальных ценностей, миссии, которая сегодня не так легко выполнима, как кажется.
Современный мир жестко отторгает подобных людей на обочину жизни, где им приходится просто выживать. В этих условиях велик соблазн отказаться от тяжелой ноши носителя идеала, особенно учитывая, что массовое сознание по привычке не ищет вожаков на обочинах жизненных дорог, но страстно выискивает их на экранах телевизора – там, куда попадают только те, чья профнепригодность на звание национальной духовной элиты подтверждена самим правом участия в телевизионном зомбировании сограждан. Но без консолидации национальной элиты, без консолидации тех людей, кому сейчас нелегко в быту, немыслимо сознательное движение национально проснувшихся масс народа. Лишь элита может знать, в чем заключается предназначение нации, и транслировать это знание вниз, в массы. Лишь она способна коллективно постичь взаимосвязь между ценностями нации и ее политической жизнью. Лишь она имеет право заявить нации, что принадлежность к ней накладывает на всех осознанное обязательство свято хранить и нести перед собой, как хоругвь, священные идеалы. Только общество единых ценностей высшего порядка может называться нацией. Ценности есть характернейшее свойство нации. Через них выражается сущность народа, его духовный центр – центр, смещение которого ведет к национальной гибели.
И именно этот живительный нерв нашей национальной жизни был гениально выражен формулой графа Уварова «Православие, Самодержавие, Народность». По определению гениального русского мыслителя И.А. Ильина, последнее определение не может пониматься иначе, как творческий национализм.
Наверное, нужен был нашему народу трагический «вавилонский плен большевизма», чтобы мы не просто вернулись к своим национальным ценностям, но и подняли этот идеал на еще большую духовную высоту.
Впрочем, лучшие русские умы, предчувствуя неминуемую трагедию, сделали все, чтобы придать духовному идеалу, интуитивно разделяемому массами простонародья, научную достоверность через отчеканенную точность формулировок. Назовем русских мыслителей дореволюционной поры К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева, вспомним капитальный труд Л.А. Тихомирова «Монархическая Государственность». Не забудем и яркие публицистические работы М.О. Меньшикова с твердыми, безупречными формулировками кризиса, охватившего русский народ как биологическую единицу. Из священной Триады нашего национального символа он подвизался именно на стезе разъяснения и уяснения третьего члена символа – национализма. Оный же виделся ему как единственное спасительное средство против болезненной утраты русским обществом императорского периода своего национального лица. Первой политической организацией, открыто провозгласившей священные принципы бытия нашего народа и государственности, стал в 1905 году «Союз Русского народа», известный еще как «Черная сотня», чья деятельность смогла разбудить определенную часть русского общества. И хотя предотвратить революционную катастрофу «Союз» был не в силах, его роль в пробуждении русского национального самосознания огромна.