— Не кричи, людей разбудишь. Не хозяева. Заместители. Или надзиратели, если тебе угодно. Надсмотрщики.
— Ну, знаешь, бывают нелепые фантазии, но чтоб придумать такое просто так, с потолка… Мы ж от этих горилл ни клочка шкуры в руках не держали, ни косточки, ни волоска!..
От волнения он вскочил на ноги и зашагал прочь, направляясь к ближайшему сторожевому кибу. Первым движением Варвары было остановить его, договорить, но ведь никаких доказательств у нее, кроме собственных ощущений, не было. А здесь доверяли только логике. Ну вот и пусть побродит в темноте, посты проверит. Ночью, да еще и под такими звездами, иногда человека касается приобщение к истине. Вот и пусть идет.
Из палатки высунулась чья-то голова, повернулась туда-сюда. Лерой выпрямился во весь рост, углядел слева удаляющуюся фигурку Теймураза и двинулся за ним. Он размеренно шагал с одного бруса на другой — уж кому-кому, а Лерою с его гигантским телосложением прыгать было ни к чему. «Вот нянька нашлась!» — с непонятной досадой подумалось Варваре.
У нее не было неприязни к старику, хотя время от времени он возобновлял свою непонятную игру и настоятельно просил девушку ни в коем случае не забыть про какую-нибудь кохню стелющуюся или жимолость узкоцветковую — в таких случаях Варвара просто тихонечко отодвигалась от него и выключалась из разговора, словно названные им цветы вырастали в цепкую и непреодолимую изгородь между ними.
Но сейчас его навязчивая забота о Теймуразе показалась девушке особенно неуместной, потому что посидеть бы ему одному в тишине и подумать. А Лерой обязательно отвлечет.
В мерцающем свечении моря было видно, как две фигуры подошли к сторожевому кибу, присели и пропали, слившись со стеной. Море было темно-коричневым, как необъятная чашка кофе, и золотистый пар подымался от его прохладной поверхности вопреки всем законам физики и метеорологии. Ну что же, они по-своему правы, эти фанатики, эти обожатели сказочной Степухи. Они правы правотой загипнотизированного лягушонка: голодный уж подполз на расстояние одной пяди, а в его круглых глазенках все еще отражается несказанная красота васнецовского пруда с замшелыми валунами и неприкаянной осокой…
Еще одна голова показалась над палаткой — контуры великолепной бороды выдавали Параскива. Ну, понятно: если уж Лерой покидал помещение, то это не могло остаться незамеченным. Просто удивительно, если он не перебудил решительно всех.
Бородатый биолог запрокинул голову, минуты две старательно массировал горло, только потом огляделся. Заметив девушку, он несмело двинулся к ней, осторожно переступая по «шпалам». Был он в свитере и трусах, и его голые ноги призрачно белели в темноте. Он переступил через лежащую ничком Варвару, плюхнулся рядом и мечтательно уставился в мерцающую даль.
«Сейчас разверзнутся поэтические уста, — обреченно подумала девушка, которой никак не удавалось посидеть в тишине. — А ведь вчера я была бы на седьмом небе от такого соседства…»
— Вы напрасно нападали на Темрика, — неожиданно деловым тоном проговорил Параскив. — Мы закладывали в наш БЭМ — большой электронный мозг — все данные по сияниям: время появления всех фаз, продолжительность, высоту слоев, частотные характеристики… Никакой системы. И ни малейшего подозрения на связь с возмущениями здешнего светила. Забавно?
— Нет, не забавно, — отрезала Варвара. — Просто не серьезно. Ведь это не математическая проблема, и если вам так хотелось устанавливать причинные связи, то гораздо результативнее было бы искать их между, скажем, цветовой гаммой сияний и вспышками ностальгии у Лероя, потерей аппетита у сэра Артура или капризами Степки Пидопличко.
— Ну и фантазия у вас! Понимаю теперь, почему вы так быстро нашли общий язык с Темриком: это совершенно невозможный мальчишка, с которым родная мама договориться не может. Вот и вы из той же породы.
— Кстати, о породах: из чего, по-вашему, эта скала? Светозар от неожиданности дернул бородой:
— Э-э-э… Гранит, наверное. Впрочем, я не специалист.
— Я, к сожалению, тоже. А эти «шпалы»?
— Ну, не знаю…
— Даже для человека, никогда не занимавшегося минералогией, очевидно, что это совершенно разные породы. Как же это получилось? Они словно выходят из стены, но не видно ни трещинки, ни зазора. Но самое главное, Светозар: мне все время чудится, что они — живые.
Светозар отчаянно закрутил головой, словно ища поддержки, и таковая тотчас явилась в лице начальника группы.
Келликер подошел, печатая шаг, точно легионер, обошел Варвару и Параскива и проговорил неожиданно мягко:
— Тише, молодежь, Серафину разбудите.
Молодежь пристыженно замолчала. Облако пара, подымавшегося в ночное небо, сжалось и напоминало теперь стремительно и бесконечно мчащийся ввысь золотой столб.
Вернее, призрак столба.
Будь это на Большой Земле, сюда мчались бы на полных парах все исследовательские суда мира. А на Степухе такие вещи — даже не феномен, а так, рядовое явление природы…
— У каждого свежего человека, — задумчиво изрек Келликер, — на чужой планете должна появиться хотя бы одна свежая мысль. Это непреложно. Но ваша беда, Варенька, в том, что у вас слишком много свежих мыслей. Вы ершитесь по каждому пустяку, даже такому, который уже нами рассмотрен, обнюхан и просчитан во всех вариантах. Вам за каждым кустом чудится нечто зловещее. Но нельзя же спокойно жить и работать в мире бесчисленного множества пугающих вас мелочей! Выберите себе одну какую-то проблему, первоочередную, и занимайтесь ею… в свободное от работы время, чтобы не получить очередной выговор от Сусанина.
— Я ее не выбирала, эту одну, первоочередную проблему, — сердито фыркнула Варвара. — Она появилась сама собой. И я только дивлюсь, как вы-то ее не видите. А проблема простая: где первопричина всего того, что здесь происходит?
— В вашей фантазии, вот где, — устало проговорил Келликер. — Давным-давно, чуть ли не в средние века, родился такой принцип: не изобретать новых сущностей, пока можно обойтись старыми.
— А, знаю! Принцип монашка Оккама. Аскетизм мышления.
— Послушайте, Варенька, — не выдержал Светозар, пытавшийся натянуть свитер на свои зазябшие колени. — Вы ведь молодая, прелестная девушка! Так почему же вы разговариваете, как вычислительная машина с лингвистической приставкой?
Варвара, лежащая ничком, замычала от отчаяния и стукнулась лбом о гулкий камень. Странно, как будто «шпала» внутри пустая… Хм, еще одна мысль, мелкая и свежая, как весенняя корюшка. Действительно, уж чересчур много их появляется за последнее время. Во всяком случае, вслух. Хватит. Зачем Сусанин зачислил ее в эту группу? Фиксировать на пленку все происходящее. А какой с фотографа спрос в темноте? Лежи и помалкивай.
Она лежала, и странная тяжесть наваливалась, наползала на нее сыпучими дюнами. Руки и ноги отяжелели, как тогда, у Золотых ворот. И холод, только теперь не с моря, а сзади, от шершавой поверхности стены. Неужели гравитационное воздействие? Тогда почему все остальные не чувствуют?..
— Тревога! — зазвенел из невидимой дали голос Пегаса. Параскив вскочил, Варвара с трудом подняла голову.
— Да что это с ним? — недоверчиво и брезгливо протянул Светозар. — Или на него распространилась ваша мания подозрительности? Почему он один поднимает тревогу, когда все остальные кибы молчат?
— Пошли, выясним на месте, — распорядился Келликер. — Оружие какое-нибудь с собой? Нет? Тогда захвати еще…
По тому, как осекся голос командира группы. Варвара поняла: опять непоправимое. В низкое небо впилась малиновая ракета, над ухом гаркнули, словно подзывали собак: «Кибы, ко мне!» — и Варвара, с трудом отталкиваясь от каменного бруса, попыталась подняться на ноги. И в тот же миг, словно в ответ на ее движение, камень дрогнул и плавно заскользил вниз. Девушка взмахнула руками, стараясь сохранить равновесие, и едва удержала крик: на том месте, где несколько минут серебрилась шестиместная палатка, зияла чернота провала.
Ни палатки, ни доброго десятка «шпал». Гладкая стена.
Каменный брус, на котором она стояла, неслышно коснулся поверхности моря и несколько раз качнулся, точно поплавок. Страшная тяжесть исчезла, но не совсем: она точно сконцентрировалась в ступнях ног, намертво приклеивая их к отполированному камню. Но вот вода замочила ноги по щиколотку, и последнюю тяжесть тоже как будто смыло.
— Фонарь! — крикнула Варвара. — Скорее дайте фонарь! По черной стене метались световые диски — это мчались кибы. У первого же, который подбежал и круто затормозил, раскидывая щупальца и присасываясь к камню, чтобы не свалиться в воду, выхватили фонарь и протянули девушке.
— Не пускайте ее! — раздался с той стороны срывающийся голос Теймураза.
Никто ему не ответил, и Варвара, не успев даже надеть маску, бесшумно ушла под воду.
Кофейный мрак сразу же погасил ощущение глубины. Это не было мутной сепией каракатицы — вода оставалась совершенно прозрачной, как очень свежее пиво. Никогда не плавала в бассейне с пивом. Что, уже головокружение? Нет. Нужно собраться в комок и заэкранироваться от посторонней информации в любой форме. Только — палатка. Серебристая палатка.
Герметический походный фонарь давал тугой, осязаемый конус света. Темно-серая шершавая стена словно обтянута кожей асфальтовой обезьяны. Ломкая прозрачность глубины. Над головой, примерно в метре под кромкой воды, одна застывшая «шпала». И все. Ни жгутка водорослей, ни парашютика медузы. Стерильность.
Она вынырнула, быстро велела:
— Какой-нибудь груз!
Очень пригодился бы старый моноласт, но Варвара не стала о нем упоминать, потому что он находился в палатке.
Странно, что не всплыло ни одной тряпки или чехла — ведь в чем-то же был пузырек воздуха…
Артур со Светозаром оказались сообразительнее, чем она думала, — груз ее уже ожидал. Похоже, сумка с консервами. С той стороны кто-то неловко, как клецка, шлепнулся в воду.
И без фонаря.
Но наводить порядок времени уже не оставалось. Варвара зажала ногами груз и пошла в глубину.
Теперь — только самоконтроль. Если выйти из строя, то никто уже не нырнет глубже. Все они этого не умеют. Не приспособлены не столько от рождения, сколько от пренебрежения к тренировкам. Так. Это начало, метров двенадцать. Снять напряжение с головы. Дальше. Пятнадцать метров. Двадцать. Что-то ближе к тридцати. Что это за движение там, внизу?
Она выхватила из-за пояса свой неразлучный нож, предмет беззлобных насмешек окружающих. Нет. Не защищаться, разрезать палатку, чтобы не путаться с выходом…
К счастью, хватило выдержки подождать. Четкие тени вырастали из глубины — призрачно скользящие вдоль скалы брусья. Девушка выпустила груз, резко оттолкнулась от стены, чтобы пропустить мимо себя этот тяжеловесный частокол. Те, что оставались наверху, неверно поняли и начали быстро выбирать веревку с привязанной сумкой. Ничего. Хотя перепугаются, конечно.
Загадочные камни мертво и безразлично прошли вверх. Ни малейших следов палатки на них не обнаружилось.
Варвара, предчувствуя, что сейчас бросятся в воду все остальные, проворно всплыла. Выбралась на «шпалу», секунд двадцать отдыхала — выравнивала дыхание. Ей не задали ни одного вопроса. Она огляделась: ровный каменный забор лежал плашмя на воде, насколько хватало света. Метрах в двадцати кто-то барахтался, часто и бессмысленно ныряя. Конечно, Теймураз.
— На какую глубину погружения рассчитаны кибы? — спросила Варвара, хотя больше всего на свете ей хотелось попросить глоток воды.
— На пятнадцать метров. Что, спускать?
— Не имеет смысла. Я уйду гораздо глубже.
И снова в воду. Теперь — только глубина, ни доли секунды задержки и сколько можно выдержать. Не бездонная же пропасть? Хотя зачем бездонная? Достаточно ста метров. Ведь в самых комфортных условиях ее рекорд — семьдесят метров. А акваланг остался в палатке. Почему ничего не всплыло? Ведь вход в палатку был открыт. Невероятно…
Она старательно перебирала в уме мелочи. Не позволяла только себе подумать о том, что в палатке спала Серафина…
В голове стучало до зелени в глазах. Казалось, на такую глубину она не опускалась ни разу. Сейчас ни о чем не думать, только о собственном сердце, легких, печени. Все они казались кровавым, спрессованным комом, их надо было разъединить, зализать невидимым языком, уговорить потерпеть хоть полминуточки…
И тут в глубине что-то затеплилось. Палатка всплывала, и не прямо под Варварой, где ей надлежало бы быть, а гораздо дальше от берега. Палатка… или что-то другое. Потому что снизу к Варваре плавно тянулись два огромных призрачных лепестка, напоминающих два исполинских листа ландыша, каждый величиной с лодку, и вообще это были не листья, а нежные теплые руки, и девушка чувствовала, как сладко и уютно будет спуститься на такую тепло мерцающую ладонь, и тогда другая рука бережно и невесомо накроет ее сверху…
И ничего не всплывет. Ни пузырька воздуха.
Тело автоматически рванулось, уходя от манящих рук, прежде чем мозг успел отдать четкий приказ. Вверх!
Ее вытащили на камень, и она сразу же перевернулась лицом вниз, чтобы не заметили кровь, обильно текущую из ушей и носа. Она снова ничего не сказала, и ее опять ни о чем не спросили. Кто-то нырнул, кажется Параскив, и минуты через полторы вылез обратно без малейших впечатлений. Значит, мерцающие ладони — это был театр персонально для нее. Рядом послышалось гуденье, словно кто-то включил старинную паяльную лампу. Девушка повернула голову и увидела, что командир, откорректировав свой десинтор на ближний прицел, выплавляет в поверхности скалы какой-то знак, — это было латинское S.
— Сейчас… — выдохнула Варвара. — Сейчас я нырну еще.
«Шпалы» угрожающе качнулись и зашлепали по воде.
— Уходим, — словно не слыша ее, негромко скомандовал Келликер. — Норегу — на робота. Счастье еще, что он единственный не сложил свой груз в палатке, — у нас есть лодка.
Лерой, все еще голый по пояс, серебрящийся седым волосом в свете аварийных фонарей, поднял девушку и положил ее в корыто Пегаса. «Как чучело зайчонка», — подумала Варвара.
В корыте было мягко: лежала надувная лодка.
— Кто-нибудь помнит, — пробормотала Варвара, отчаянно борясь с дремотой, — во что был одет Вуковуд, когда проходил этим маршрутом? Не в легкий ли скафандр?
— С автоматической защитой, -скупо подтвердил Артур.
Такой скафандр не защищал от психогенного излучения и сам по себе не спас бы ни Серафину, ни Солигетти. Но Варвара имела в виду совсем другое. Не было только сил объяснять.
— Кстати, — сказал Теймураз, наклоняясь над девушкой, — дай-ка я сниму с тебя мокрое…
Узкий арочный мыс был осмотрен людьми со всей тщательностью и с минимального расстояния, какое только позволяли уже знакомые спазмы чесотки, нападающие на тусклую оловянную шкуру ворот без всякой видимой причины.
Шкура и вода, и ничего, кроме этого.
Зато сразу за воротами начинались форменные джунгли — кустарники, топь, непроходимость. Барьерный хребет, не оставляя места никакому предгорью, лиловатой стеной уходил в глубь материка. Едва заметные сколы, выступы, пещерки, все с острыми краями, но без глубоких впадин, — там никто укрываться просто не мог. Скальной растительности тоже не наблюдалось. Унылый мир, ничего не скажешь. Примерно через два часа через хребет перевалит вертолет с автопилотом, доставит продовольствие и дополнительное снаряжение. На базу Жану-Филиппу сообщили только, что потеряли весь багаж. Без подробностей. Хватит им забот с поисками малыша, пусть не отвлекаются.
Сейчас все сидели метрах в шестидесяти от моря на естественном карнизе, который подымался на высоту примерно в человеческий рост. В маленькой нише чадил лиловатый костерок, почти не дававший тепла, но испускавший гиацинтовый аромат. Солнце, тусклое, как старинная никелевая монета, только что встало и, не успев оторваться от горизонта, едва просвечивало сквозь пряные и терпкие испарения, курящиеся над зеленью.
— На редкость пахучий мир, — раздраженно заметил Параскив, исследовавший единственную уцелевшую сумку с консервами. — Дрова и те благоухают, точно горит парфюмерный магазин… Бедные мои консументы, как говаривала Кони, да здесь же одна сгущенка! Что будем делать?
— Открывать. Норега, дайте-ка нож.
У Варвары сошлись над переносьем пушистые брови — совсем не для консервных банок берегла она это отлично закаленное лезвие. Но приказы командира не обсуждаются.
— А вот и бифштекс движется, — задумчиво заметил Лерой, обеспечивавший кухню Пресептории свежей дичью.
Но достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться: слова Лероя — только грустная шутка по поводу скудости их завтрака, потому что зверек, выпорхнувший из-под кустов, был просто прелестен — шерстка шиншиллы и голубые вибриссы дрожащим венчиком. Он наткнулся на кибов, расположившихся под карнизом, и замер на задних лапах, подняв сиреневый нос.
— Ни-ни! — строго сказал Келликер.
Варвара уже знала, насколько острой проблемой было для базы еженедельное разрешение на отстрел буйвола или антилопы. Она-то надеялась на целую кипу шкур, а оказалось — кот наплакал. Окрестности Пресептории изобиловали дичью, но страшный призрак земных стеллеровых коров витал над кухней.
Зверек наклонил усатую мордочку, обозрел людей без особого интереса и невозмутимо запрыгал под тень кустарника.
— Бурундуковый кенгуру, — зачарованно прошептала Варвара. — В атласе Сусанина его нет… Кстати, судя по нему, под кустами не может быть болота. И возможны поляны.
— В атласе Сусанина много чего нет, — вздохнул Лерой. — И главное, там не сказано, как, почему и зачем развели на этой планете таких вот зайчиков…
— Браво, Лерой! — отозвалась Варвара, мгновенно забывшая свое ночное решение не ввязываться больше ни в какие споры. — Наконец-то нашелся еще один человек, которого тревожит главное: КАК, ПОЧЕМУ и ЗАЧЕМ творятся чудеса на Степаниде?
— А вы что, беретесь отыскать причины того, что случилось вчера в Пресептории? — хрипло, словно с трудом проталкивая слова через сузившееся, ободранное болью горло, выкрикнул Параскив. — И в том, что стряслось в воротах? И ночью на «шпалах»?
Он наклонился прямо к ее лицу, но глядел не в глаза, а выше, туда, где сходились пушистые сердитые брови. Ну, да, чучельница, новичок на дальней планете — что с нее возьмешь? И вот такой, измученный, побелевший после бессонной ночи, он был еще краше… И холоднее. И ненужнее.
— Пока нет, — сказала она жестко.
— Пока?
— Да, пока. До тех пор, пока не найдется ответ на тот главный вопрос, который я ночью так и не успела вам задать: за кого принимает нас НЕЧТО, действующее на Земле Тамерлана Степанищева? Кто мы для него: животные? Роботы? Разумные существа? Явления природы?
Но и теперь ответить ей не успели: где-то слева, за птичьей головой остроконечного пика, послышалось натужное гудение. Вертолета видно не было; опасаясь загадочных каверз со стороны моря, над которым с роковой неизбежностью рушилась самая совершенная техника, он держался в заданных пятистах метрах от берега и полз буквально на брюхе, прижимаясь к горам. Он терял в скорости, но зато прибыл невредимым.
— Так, — сказал Келликер, — дискуссия откладывается. Я, Светозар и все кибы разгружаем вертолет. Лерой, Теймураз и Норега производят рекогносцировку, то есть попросту осматриваются, желательно, отсюда, сверху, и с предельной осторожностью. С первым же кибом я пришлю генератор защитного поля, не знаю уж, насколько мощный нам прислали. Как только вернемся со всей поклажей — начинаем прочесывать берег. Все. Пошли.
Он наклонился с карниза вниз, скомандовал прилегшим у основания скалы кибам: «Брысь!» — и спрыгнул. Теперь Варваре был виден только белый султанчик его волос. Параскив последовал за ним, но прыгать поостерегся, повернулся задом и сполз на животе, не смущаясь производимым впечатлением.
— И перестаньте изобретать несуществующие факторы, следите лучше за морем! — донесся снизу голос Келликера. — Мало ли что оттуда… Кибы, за мной, Пегас, на месте!
Параскив тоже не смог удержаться от прощального слова.
— Вы понимаете, Варенька, — прозвучал его сладкозвучный тенор, — никакая система, созданная высокоразвитыми существами, не может просто так взять и утопить спящего человека. Вы меня понимаете? Человека. Спящего. Ни с того ни с сего…
— Пошли, пошли, — оборвал его командир.
Гул вертолета затих, зато через каждые двадцать секунд раздавалось пронзительное «ю-у-у-уик!» — работал акустический маячок. Словно забивал крошечные остроконечные сваи, которые с пронзительным визгом входили в каменистую почву.
Варвара наклонилась над костерком, на котором так и не успел вскипеть одинокий котелок с чаем. Ушли ведь голодные, и неизвестно, удастся ли позавтракать. Разгрузят вертолет, кинутся прочесывать берег и кусты, хотя каждый понимает — предприятие это безнадежное…
Но в одном этот красавец, девичья погибель с вечно катаральным горлышком, безнадежно прав: не может существовать разумной программы, по которой вот так, между делом, уничтожался бы случайно пристроившийся на отдых индивид. Добро бы, обладающий какой-то особой активностью, феноменальным качеством, резко отличающим его от других… Так ведь нет же. Похоже, что это просто нелепая случайность: поставили палатку именно на тех «шпалах», которые ночью уходят на дно. А зачем они это делают — гадать сейчас бессмысленно. Может, просто отдыхают в глубинке, а может, почувствовав постороннюю тяжесть, брезгливо спешат от нее избавиться, и призрачные руки убирают то, что считают просто мусором, ведь никаких живых существ, и разумных, и неразумных, быть не может: ворота не пропустят.
С другой стороны, проскочил же их Вуковуд. И горилла…
Варвара стиснула руками виски, раскалывающиеся от боли, вылезла на карниз. От этих бесконечных проблем с приправой из можжевелового дурмана можно менингит себе заработать.
— Что, голова болит? — спросил Теймураз. — Это от твоего ночного купания. Я сейчас наберу дровишек, чтобы ты согрелась, а ты сиди и за морем приглядывай, как ведено.
Он спрыгнул вниз, и Лерой, поддернув пояс с кобурой десинтора, молча последовал за ним, как тень.
Девушка сидела на краю карниза, ежась от утреннего холода, который стал ощутим сразу же, как о нем напомнили. Непросохшая еще роса делала мир, расстилавшийся под ее ногами, океаном микроскопических радуг. «Черная сторона», хм. Ну и юмор у населения Пресептории! Утренний берег, открытый для обозрения, как детская «Панорама Страны Чудес», был прекрасен, и даже в какой-то степени жаль, что никакой золото-пенный айсберг не мог занести сюда маленького Степку. Ведь если предположить, что исчезновение малыша действительно было акцией неведомой грозной силы, противостоящей незваным гостям, то уж совершенно необъяснимо: что же тогда эта сила так долго раскачивалась? С ее-то возможностями любых пришельцев в первый же день можно было завалить лавиной из трехметровых снежинок. Или прикрыть полотнищем двумерной молнии. Но — всех разом, как уже случалось на других несчастливых планетах. Без исключений.
А здесь нелепые, невероятные исключения были просто правилом. Неприкосновенность человека нарушена как минимум трижды — Степка, Солигетти, Серафина. Значит, людей в их обычном виде не считают разумными (а, может, и вообще живыми) существами. За кого же тогда приняли ворота, не пропускавшие никого, легендарного спринтера Вуковуда? За асфальтовую обезьяну? За киба? Ведь ни на земле, ни в море не наблюдалось ни одного нападения на человека в скафандре или хотя бы в акваланге.
Но ведь ни обезьянам, ни роботам не нужно демонстрировать ежевечерних сказочно прекрасных сияний…
Вместо ответа на все эти бесконечные вопросы раскатисто прогремел выстрел. По звуку — ракетница с акустической насадкой, применяется в качестве пугача и сочетает вспышку с легким парализатором стелющегося действия. Значит, там столкнулись с неопасным, но, по-видимому, приставучим зверьем. О!..
Из кустарника взметнулся световой столб, и еще один — значит, на Лероя с Теймуразом нападали. Девушка вскочила, наклоняясь вперед, готовая к прыжку. Внизу послышался треск, словно ломилось семейство кабанов, и повалил жирный, клубящийся дым — ничего страшного, просто ароматическая, а точнее, зловонная завеса. Напрасно. Здешнее зверье, привыкшее к терпкому, насыщенному духу собственной растительности, такими методами не остановишь. Что же делать? Бросаться вниз, на помощь?
Но раздумывать дальше не пришлось, потому что из кустов на редколесье выскочили двое, все в саже, пугливо озирающиеся и размахивающие ракетницами. Тот, что поменьше, мчался громадными прыжками, как кенгуру; маленький бурый зверек прижимался к нему, как обезьянка. Лерой отставал, отстреливаясь.
— Сюда! — закричала она, сомневаясь, видят ли они ее на фоне темно-серой стены с потухшим костерком.
— Ну, знаешь, бывают нелепые фантазии, но чтоб придумать такое просто так, с потолка… Мы ж от этих горилл ни клочка шкуры в руках не держали, ни косточки, ни волоска!..
От волнения он вскочил на ноги и зашагал прочь, направляясь к ближайшему сторожевому кибу. Первым движением Варвары было остановить его, договорить, но ведь никаких доказательств у нее, кроме собственных ощущений, не было. А здесь доверяли только логике. Ну вот и пусть побродит в темноте, посты проверит. Ночью, да еще и под такими звездами, иногда человека касается приобщение к истине. Вот и пусть идет.
Из палатки высунулась чья-то голова, повернулась туда-сюда. Лерой выпрямился во весь рост, углядел слева удаляющуюся фигурку Теймураза и двинулся за ним. Он размеренно шагал с одного бруса на другой — уж кому-кому, а Лерою с его гигантским телосложением прыгать было ни к чему. «Вот нянька нашлась!» — с непонятной досадой подумалось Варваре.
У нее не было неприязни к старику, хотя время от времени он возобновлял свою непонятную игру и настоятельно просил девушку ни в коем случае не забыть про какую-нибудь кохню стелющуюся или жимолость узкоцветковую — в таких случаях Варвара просто тихонечко отодвигалась от него и выключалась из разговора, словно названные им цветы вырастали в цепкую и непреодолимую изгородь между ними.
Но сейчас его навязчивая забота о Теймуразе показалась девушке особенно неуместной, потому что посидеть бы ему одному в тишине и подумать. А Лерой обязательно отвлечет.
В мерцающем свечении моря было видно, как две фигуры подошли к сторожевому кибу, присели и пропали, слившись со стеной. Море было темно-коричневым, как необъятная чашка кофе, и золотистый пар подымался от его прохладной поверхности вопреки всем законам физики и метеорологии. Ну что же, они по-своему правы, эти фанатики, эти обожатели сказочной Степухи. Они правы правотой загипнотизированного лягушонка: голодный уж подполз на расстояние одной пяди, а в его круглых глазенках все еще отражается несказанная красота васнецовского пруда с замшелыми валунами и неприкаянной осокой…
Еще одна голова показалась над палаткой — контуры великолепной бороды выдавали Параскива. Ну, понятно: если уж Лерой покидал помещение, то это не могло остаться незамеченным. Просто удивительно, если он не перебудил решительно всех.
Бородатый биолог запрокинул голову, минуты две старательно массировал горло, только потом огляделся. Заметив девушку, он несмело двинулся к ней, осторожно переступая по «шпалам». Был он в свитере и трусах, и его голые ноги призрачно белели в темноте. Он переступил через лежащую ничком Варвару, плюхнулся рядом и мечтательно уставился в мерцающую даль.
«Сейчас разверзнутся поэтические уста, — обреченно подумала девушка, которой никак не удавалось посидеть в тишине. — А ведь вчера я была бы на седьмом небе от такого соседства…»
— Вы напрасно нападали на Темрика, — неожиданно деловым тоном проговорил Параскив. — Мы закладывали в наш БЭМ — большой электронный мозг — все данные по сияниям: время появления всех фаз, продолжительность, высоту слоев, частотные характеристики… Никакой системы. И ни малейшего подозрения на связь с возмущениями здешнего светила. Забавно?
— Нет, не забавно, — отрезала Варвара. — Просто не серьезно. Ведь это не математическая проблема, и если вам так хотелось устанавливать причинные связи, то гораздо результативнее было бы искать их между, скажем, цветовой гаммой сияний и вспышками ностальгии у Лероя, потерей аппетита у сэра Артура или капризами Степки Пидопличко.
— Ну и фантазия у вас! Понимаю теперь, почему вы так быстро нашли общий язык с Темриком: это совершенно невозможный мальчишка, с которым родная мама договориться не может. Вот и вы из той же породы.
— Кстати, о породах: из чего, по-вашему, эта скала? Светозар от неожиданности дернул бородой:
— Э-э-э… Гранит, наверное. Впрочем, я не специалист.
— Я, к сожалению, тоже. А эти «шпалы»?
— Ну, не знаю…
— Даже для человека, никогда не занимавшегося минералогией, очевидно, что это совершенно разные породы. Как же это получилось? Они словно выходят из стены, но не видно ни трещинки, ни зазора. Но самое главное, Светозар: мне все время чудится, что они — живые.
Светозар отчаянно закрутил головой, словно ища поддержки, и таковая тотчас явилась в лице начальника группы.
Келликер подошел, печатая шаг, точно легионер, обошел Варвару и Параскива и проговорил неожиданно мягко:
— Тише, молодежь, Серафину разбудите.
Молодежь пристыженно замолчала. Облако пара, подымавшегося в ночное небо, сжалось и напоминало теперь стремительно и бесконечно мчащийся ввысь золотой столб.
Вернее, призрак столба.
Будь это на Большой Земле, сюда мчались бы на полных парах все исследовательские суда мира. А на Степухе такие вещи — даже не феномен, а так, рядовое явление природы…
— У каждого свежего человека, — задумчиво изрек Келликер, — на чужой планете должна появиться хотя бы одна свежая мысль. Это непреложно. Но ваша беда, Варенька, в том, что у вас слишком много свежих мыслей. Вы ершитесь по каждому пустяку, даже такому, который уже нами рассмотрен, обнюхан и просчитан во всех вариантах. Вам за каждым кустом чудится нечто зловещее. Но нельзя же спокойно жить и работать в мире бесчисленного множества пугающих вас мелочей! Выберите себе одну какую-то проблему, первоочередную, и занимайтесь ею… в свободное от работы время, чтобы не получить очередной выговор от Сусанина.
— Я ее не выбирала, эту одну, первоочередную проблему, — сердито фыркнула Варвара. — Она появилась сама собой. И я только дивлюсь, как вы-то ее не видите. А проблема простая: где первопричина всего того, что здесь происходит?
— В вашей фантазии, вот где, — устало проговорил Келликер. — Давным-давно, чуть ли не в средние века, родился такой принцип: не изобретать новых сущностей, пока можно обойтись старыми.
— А, знаю! Принцип монашка Оккама. Аскетизм мышления.
— Послушайте, Варенька, — не выдержал Светозар, пытавшийся натянуть свитер на свои зазябшие колени. — Вы ведь молодая, прелестная девушка! Так почему же вы разговариваете, как вычислительная машина с лингвистической приставкой?
Варвара, лежащая ничком, замычала от отчаяния и стукнулась лбом о гулкий камень. Странно, как будто «шпала» внутри пустая… Хм, еще одна мысль, мелкая и свежая, как весенняя корюшка. Действительно, уж чересчур много их появляется за последнее время. Во всяком случае, вслух. Хватит. Зачем Сусанин зачислил ее в эту группу? Фиксировать на пленку все происходящее. А какой с фотографа спрос в темноте? Лежи и помалкивай.
Она лежала, и странная тяжесть наваливалась, наползала на нее сыпучими дюнами. Руки и ноги отяжелели, как тогда, у Золотых ворот. И холод, только теперь не с моря, а сзади, от шершавой поверхности стены. Неужели гравитационное воздействие? Тогда почему все остальные не чувствуют?..
— Тревога! — зазвенел из невидимой дали голос Пегаса. Параскив вскочил, Варвара с трудом подняла голову.
— Да что это с ним? — недоверчиво и брезгливо протянул Светозар. — Или на него распространилась ваша мания подозрительности? Почему он один поднимает тревогу, когда все остальные кибы молчат?
— Пошли, выясним на месте, — распорядился Келликер. — Оружие какое-нибудь с собой? Нет? Тогда захвати еще…
По тому, как осекся голос командира группы. Варвара поняла: опять непоправимое. В низкое небо впилась малиновая ракета, над ухом гаркнули, словно подзывали собак: «Кибы, ко мне!» — и Варвара, с трудом отталкиваясь от каменного бруса, попыталась подняться на ноги. И в тот же миг, словно в ответ на ее движение, камень дрогнул и плавно заскользил вниз. Девушка взмахнула руками, стараясь сохранить равновесие, и едва удержала крик: на том месте, где несколько минут серебрилась шестиместная палатка, зияла чернота провала.
Ни палатки, ни доброго десятка «шпал». Гладкая стена.
Каменный брус, на котором она стояла, неслышно коснулся поверхности моря и несколько раз качнулся, точно поплавок. Страшная тяжесть исчезла, но не совсем: она точно сконцентрировалась в ступнях ног, намертво приклеивая их к отполированному камню. Но вот вода замочила ноги по щиколотку, и последнюю тяжесть тоже как будто смыло.
— Фонарь! — крикнула Варвара. — Скорее дайте фонарь! По черной стене метались световые диски — это мчались кибы. У первого же, который подбежал и круто затормозил, раскидывая щупальца и присасываясь к камню, чтобы не свалиться в воду, выхватили фонарь и протянули девушке.
— Не пускайте ее! — раздался с той стороны срывающийся голос Теймураза.
Никто ему не ответил, и Варвара, не успев даже надеть маску, бесшумно ушла под воду.
Кофейный мрак сразу же погасил ощущение глубины. Это не было мутной сепией каракатицы — вода оставалась совершенно прозрачной, как очень свежее пиво. Никогда не плавала в бассейне с пивом. Что, уже головокружение? Нет. Нужно собраться в комок и заэкранироваться от посторонней информации в любой форме. Только — палатка. Серебристая палатка.
Герметический походный фонарь давал тугой, осязаемый конус света. Темно-серая шершавая стена словно обтянута кожей асфальтовой обезьяны. Ломкая прозрачность глубины. Над головой, примерно в метре под кромкой воды, одна застывшая «шпала». И все. Ни жгутка водорослей, ни парашютика медузы. Стерильность.
Она вынырнула, быстро велела:
— Какой-нибудь груз!
Очень пригодился бы старый моноласт, но Варвара не стала о нем упоминать, потому что он находился в палатке.
Странно, что не всплыло ни одной тряпки или чехла — ведь в чем-то же был пузырек воздуха…
Артур со Светозаром оказались сообразительнее, чем она думала, — груз ее уже ожидал. Похоже, сумка с консервами. С той стороны кто-то неловко, как клецка, шлепнулся в воду.
И без фонаря.
Но наводить порядок времени уже не оставалось. Варвара зажала ногами груз и пошла в глубину.
Теперь — только самоконтроль. Если выйти из строя, то никто уже не нырнет глубже. Все они этого не умеют. Не приспособлены не столько от рождения, сколько от пренебрежения к тренировкам. Так. Это начало, метров двенадцать. Снять напряжение с головы. Дальше. Пятнадцать метров. Двадцать. Что-то ближе к тридцати. Что это за движение там, внизу?
Она выхватила из-за пояса свой неразлучный нож, предмет беззлобных насмешек окружающих. Нет. Не защищаться, разрезать палатку, чтобы не путаться с выходом…
К счастью, хватило выдержки подождать. Четкие тени вырастали из глубины — призрачно скользящие вдоль скалы брусья. Девушка выпустила груз, резко оттолкнулась от стены, чтобы пропустить мимо себя этот тяжеловесный частокол. Те, что оставались наверху, неверно поняли и начали быстро выбирать веревку с привязанной сумкой. Ничего. Хотя перепугаются, конечно.
Загадочные камни мертво и безразлично прошли вверх. Ни малейших следов палатки на них не обнаружилось.
Варвара, предчувствуя, что сейчас бросятся в воду все остальные, проворно всплыла. Выбралась на «шпалу», секунд двадцать отдыхала — выравнивала дыхание. Ей не задали ни одного вопроса. Она огляделась: ровный каменный забор лежал плашмя на воде, насколько хватало света. Метрах в двадцати кто-то барахтался, часто и бессмысленно ныряя. Конечно, Теймураз.
— На какую глубину погружения рассчитаны кибы? — спросила Варвара, хотя больше всего на свете ей хотелось попросить глоток воды.
— На пятнадцать метров. Что, спускать?
— Не имеет смысла. Я уйду гораздо глубже.
И снова в воду. Теперь — только глубина, ни доли секунды задержки и сколько можно выдержать. Не бездонная же пропасть? Хотя зачем бездонная? Достаточно ста метров. Ведь в самых комфортных условиях ее рекорд — семьдесят метров. А акваланг остался в палатке. Почему ничего не всплыло? Ведь вход в палатку был открыт. Невероятно…
Она старательно перебирала в уме мелочи. Не позволяла только себе подумать о том, что в палатке спала Серафина…
В голове стучало до зелени в глазах. Казалось, на такую глубину она не опускалась ни разу. Сейчас ни о чем не думать, только о собственном сердце, легких, печени. Все они казались кровавым, спрессованным комом, их надо было разъединить, зализать невидимым языком, уговорить потерпеть хоть полминуточки…
И тут в глубине что-то затеплилось. Палатка всплывала, и не прямо под Варварой, где ей надлежало бы быть, а гораздо дальше от берега. Палатка… или что-то другое. Потому что снизу к Варваре плавно тянулись два огромных призрачных лепестка, напоминающих два исполинских листа ландыша, каждый величиной с лодку, и вообще это были не листья, а нежные теплые руки, и девушка чувствовала, как сладко и уютно будет спуститься на такую тепло мерцающую ладонь, и тогда другая рука бережно и невесомо накроет ее сверху…
И ничего не всплывет. Ни пузырька воздуха.
Тело автоматически рванулось, уходя от манящих рук, прежде чем мозг успел отдать четкий приказ. Вверх!
Ее вытащили на камень, и она сразу же перевернулась лицом вниз, чтобы не заметили кровь, обильно текущую из ушей и носа. Она снова ничего не сказала, и ее опять ни о чем не спросили. Кто-то нырнул, кажется Параскив, и минуты через полторы вылез обратно без малейших впечатлений. Значит, мерцающие ладони — это был театр персонально для нее. Рядом послышалось гуденье, словно кто-то включил старинную паяльную лампу. Девушка повернула голову и увидела, что командир, откорректировав свой десинтор на ближний прицел, выплавляет в поверхности скалы какой-то знак, — это было латинское S.
— Сейчас… — выдохнула Варвара. — Сейчас я нырну еще.
«Шпалы» угрожающе качнулись и зашлепали по воде.
— Уходим, — словно не слыша ее, негромко скомандовал Келликер. — Норегу — на робота. Счастье еще, что он единственный не сложил свой груз в палатке, — у нас есть лодка.
Лерой, все еще голый по пояс, серебрящийся седым волосом в свете аварийных фонарей, поднял девушку и положил ее в корыто Пегаса. «Как чучело зайчонка», — подумала Варвара.
В корыте было мягко: лежала надувная лодка.
— Кто-нибудь помнит, — пробормотала Варвара, отчаянно борясь с дремотой, — во что был одет Вуковуд, когда проходил этим маршрутом? Не в легкий ли скафандр?
— С автоматической защитой, -скупо подтвердил Артур.
Такой скафандр не защищал от психогенного излучения и сам по себе не спас бы ни Серафину, ни Солигетти. Но Варвара имела в виду совсем другое. Не было только сил объяснять.
— Кстати, — сказал Теймураз, наклоняясь над девушкой, — дай-ка я сниму с тебя мокрое…
* * *
Оловянные ворота обошли на резиновой лодке. Кибы с Пегасом беспрепятственно прошествовали через низенький тоннель, люди рисковать не могли: с базы сообщили, что пока поиски не дали ни малейших результатов. Специально высланный инфракрасный зонд еще до рассвета прошелся над всей прибрежной полосой, включая два мыса с воротами. Ничего. Впрочем, на него надежды было мало: ниже десяти километров он и опускаться-то не смел, а такая дистанция наблюдения никого не удовлетворяла.Узкий арочный мыс был осмотрен людьми со всей тщательностью и с минимального расстояния, какое только позволяли уже знакомые спазмы чесотки, нападающие на тусклую оловянную шкуру ворот без всякой видимой причины.
Шкура и вода, и ничего, кроме этого.
Зато сразу за воротами начинались форменные джунгли — кустарники, топь, непроходимость. Барьерный хребет, не оставляя места никакому предгорью, лиловатой стеной уходил в глубь материка. Едва заметные сколы, выступы, пещерки, все с острыми краями, но без глубоких впадин, — там никто укрываться просто не мог. Скальной растительности тоже не наблюдалось. Унылый мир, ничего не скажешь. Примерно через два часа через хребет перевалит вертолет с автопилотом, доставит продовольствие и дополнительное снаряжение. На базу Жану-Филиппу сообщили только, что потеряли весь багаж. Без подробностей. Хватит им забот с поисками малыша, пусть не отвлекаются.
Сейчас все сидели метрах в шестидесяти от моря на естественном карнизе, который подымался на высоту примерно в человеческий рост. В маленькой нише чадил лиловатый костерок, почти не дававший тепла, но испускавший гиацинтовый аромат. Солнце, тусклое, как старинная никелевая монета, только что встало и, не успев оторваться от горизонта, едва просвечивало сквозь пряные и терпкие испарения, курящиеся над зеленью.
— На редкость пахучий мир, — раздраженно заметил Параскив, исследовавший единственную уцелевшую сумку с консервами. — Дрова и те благоухают, точно горит парфюмерный магазин… Бедные мои консументы, как говаривала Кони, да здесь же одна сгущенка! Что будем делать?
— Открывать. Норега, дайте-ка нож.
У Варвары сошлись над переносьем пушистые брови — совсем не для консервных банок берегла она это отлично закаленное лезвие. Но приказы командира не обсуждаются.
— А вот и бифштекс движется, — задумчиво заметил Лерой, обеспечивавший кухню Пресептории свежей дичью.
Но достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться: слова Лероя — только грустная шутка по поводу скудости их завтрака, потому что зверек, выпорхнувший из-под кустов, был просто прелестен — шерстка шиншиллы и голубые вибриссы дрожащим венчиком. Он наткнулся на кибов, расположившихся под карнизом, и замер на задних лапах, подняв сиреневый нос.
— Ни-ни! — строго сказал Келликер.
Варвара уже знала, насколько острой проблемой было для базы еженедельное разрешение на отстрел буйвола или антилопы. Она-то надеялась на целую кипу шкур, а оказалось — кот наплакал. Окрестности Пресептории изобиловали дичью, но страшный призрак земных стеллеровых коров витал над кухней.
Зверек наклонил усатую мордочку, обозрел людей без особого интереса и невозмутимо запрыгал под тень кустарника.
— Бурундуковый кенгуру, — зачарованно прошептала Варвара. — В атласе Сусанина его нет… Кстати, судя по нему, под кустами не может быть болота. И возможны поляны.
— В атласе Сусанина много чего нет, — вздохнул Лерой. — И главное, там не сказано, как, почему и зачем развели на этой планете таких вот зайчиков…
— Браво, Лерой! — отозвалась Варвара, мгновенно забывшая свое ночное решение не ввязываться больше ни в какие споры. — Наконец-то нашелся еще один человек, которого тревожит главное: КАК, ПОЧЕМУ и ЗАЧЕМ творятся чудеса на Степаниде?
— А вы что, беретесь отыскать причины того, что случилось вчера в Пресептории? — хрипло, словно с трудом проталкивая слова через сузившееся, ободранное болью горло, выкрикнул Параскив. — И в том, что стряслось в воротах? И ночью на «шпалах»?
Он наклонился прямо к ее лицу, но глядел не в глаза, а выше, туда, где сходились пушистые сердитые брови. Ну, да, чучельница, новичок на дальней планете — что с нее возьмешь? И вот такой, измученный, побелевший после бессонной ночи, он был еще краше… И холоднее. И ненужнее.
— Пока нет, — сказала она жестко.
— Пока?
— Да, пока. До тех пор, пока не найдется ответ на тот главный вопрос, который я ночью так и не успела вам задать: за кого принимает нас НЕЧТО, действующее на Земле Тамерлана Степанищева? Кто мы для него: животные? Роботы? Разумные существа? Явления природы?
Но и теперь ответить ей не успели: где-то слева, за птичьей головой остроконечного пика, послышалось натужное гудение. Вертолета видно не было; опасаясь загадочных каверз со стороны моря, над которым с роковой неизбежностью рушилась самая совершенная техника, он держался в заданных пятистах метрах от берега и полз буквально на брюхе, прижимаясь к горам. Он терял в скорости, но зато прибыл невредимым.
— Так, — сказал Келликер, — дискуссия откладывается. Я, Светозар и все кибы разгружаем вертолет. Лерой, Теймураз и Норега производят рекогносцировку, то есть попросту осматриваются, желательно, отсюда, сверху, и с предельной осторожностью. С первым же кибом я пришлю генератор защитного поля, не знаю уж, насколько мощный нам прислали. Как только вернемся со всей поклажей — начинаем прочесывать берег. Все. Пошли.
Он наклонился с карниза вниз, скомандовал прилегшим у основания скалы кибам: «Брысь!» — и спрыгнул. Теперь Варваре был виден только белый султанчик его волос. Параскив последовал за ним, но прыгать поостерегся, повернулся задом и сполз на животе, не смущаясь производимым впечатлением.
— И перестаньте изобретать несуществующие факторы, следите лучше за морем! — донесся снизу голос Келликера. — Мало ли что оттуда… Кибы, за мной, Пегас, на месте!
Параскив тоже не смог удержаться от прощального слова.
— Вы понимаете, Варенька, — прозвучал его сладкозвучный тенор, — никакая система, созданная высокоразвитыми существами, не может просто так взять и утопить спящего человека. Вы меня понимаете? Человека. Спящего. Ни с того ни с сего…
— Пошли, пошли, — оборвал его командир.
Гул вертолета затих, зато через каждые двадцать секунд раздавалось пронзительное «ю-у-у-уик!» — работал акустический маячок. Словно забивал крошечные остроконечные сваи, которые с пронзительным визгом входили в каменистую почву.
Варвара наклонилась над костерком, на котором так и не успел вскипеть одинокий котелок с чаем. Ушли ведь голодные, и неизвестно, удастся ли позавтракать. Разгрузят вертолет, кинутся прочесывать берег и кусты, хотя каждый понимает — предприятие это безнадежное…
Но в одном этот красавец, девичья погибель с вечно катаральным горлышком, безнадежно прав: не может существовать разумной программы, по которой вот так, между делом, уничтожался бы случайно пристроившийся на отдых индивид. Добро бы, обладающий какой-то особой активностью, феноменальным качеством, резко отличающим его от других… Так ведь нет же. Похоже, что это просто нелепая случайность: поставили палатку именно на тех «шпалах», которые ночью уходят на дно. А зачем они это делают — гадать сейчас бессмысленно. Может, просто отдыхают в глубинке, а может, почувствовав постороннюю тяжесть, брезгливо спешат от нее избавиться, и призрачные руки убирают то, что считают просто мусором, ведь никаких живых существ, и разумных, и неразумных, быть не может: ворота не пропустят.
С другой стороны, проскочил же их Вуковуд. И горилла…
Варвара стиснула руками виски, раскалывающиеся от боли, вылезла на карниз. От этих бесконечных проблем с приправой из можжевелового дурмана можно менингит себе заработать.
— Что, голова болит? — спросил Теймураз. — Это от твоего ночного купания. Я сейчас наберу дровишек, чтобы ты согрелась, а ты сиди и за морем приглядывай, как ведено.
Он спрыгнул вниз, и Лерой, поддернув пояс с кобурой десинтора, молча последовал за ним, как тень.
Девушка сидела на краю карниза, ежась от утреннего холода, который стал ощутим сразу же, как о нем напомнили. Непросохшая еще роса делала мир, расстилавшийся под ее ногами, океаном микроскопических радуг. «Черная сторона», хм. Ну и юмор у населения Пресептории! Утренний берег, открытый для обозрения, как детская «Панорама Страны Чудес», был прекрасен, и даже в какой-то степени жаль, что никакой золото-пенный айсберг не мог занести сюда маленького Степку. Ведь если предположить, что исчезновение малыша действительно было акцией неведомой грозной силы, противостоящей незваным гостям, то уж совершенно необъяснимо: что же тогда эта сила так долго раскачивалась? С ее-то возможностями любых пришельцев в первый же день можно было завалить лавиной из трехметровых снежинок. Или прикрыть полотнищем двумерной молнии. Но — всех разом, как уже случалось на других несчастливых планетах. Без исключений.
А здесь нелепые, невероятные исключения были просто правилом. Неприкосновенность человека нарушена как минимум трижды — Степка, Солигетти, Серафина. Значит, людей в их обычном виде не считают разумными (а, может, и вообще живыми) существами. За кого же тогда приняли ворота, не пропускавшие никого, легендарного спринтера Вуковуда? За асфальтовую обезьяну? За киба? Ведь ни на земле, ни в море не наблюдалось ни одного нападения на человека в скафандре или хотя бы в акваланге.
Но ведь ни обезьянам, ни роботам не нужно демонстрировать ежевечерних сказочно прекрасных сияний…
Вместо ответа на все эти бесконечные вопросы раскатисто прогремел выстрел. По звуку — ракетница с акустической насадкой, применяется в качестве пугача и сочетает вспышку с легким парализатором стелющегося действия. Значит, там столкнулись с неопасным, но, по-видимому, приставучим зверьем. О!..
Из кустарника взметнулся световой столб, и еще один — значит, на Лероя с Теймуразом нападали. Девушка вскочила, наклоняясь вперед, готовая к прыжку. Внизу послышался треск, словно ломилось семейство кабанов, и повалил жирный, клубящийся дым — ничего страшного, просто ароматическая, а точнее, зловонная завеса. Напрасно. Здешнее зверье, привыкшее к терпкому, насыщенному духу собственной растительности, такими методами не остановишь. Что же делать? Бросаться вниз, на помощь?
Но раздумывать дальше не пришлось, потому что из кустов на редколесье выскочили двое, все в саже, пугливо озирающиеся и размахивающие ракетницами. Тот, что поменьше, мчался громадными прыжками, как кенгуру; маленький бурый зверек прижимался к нему, как обезьянка. Лерой отставал, отстреливаясь.
— Сюда! — закричала она, сомневаясь, видят ли они ее на фоне темно-серой стены с потухшим костерком.