Лариса Ворошилова. Женька и миллион забот

   Надо заметить, Женька вообще отличалась невиданным оптимизмом, стараясь в любой, даже самой плохой и отчаянной ситуации увидеть что-нибудь полезное для себя. Она уже накинула на плечи домашний халатик, когда дверь распахнулась и в комнату вошла мать – низенькая, но все еще стройная седовласая женщина, которую все ее подружки-ровестницы уважительно называли не иначе, как по имени отчеству – Валентина Георгиевна.
   – Женечка, а мы не слышали, как ты вернулась.
   – У тебя гости?
   – Да… вот, пришли, сидим, болтаем, в карты играем. Ты переодевайся и приходи к нам, поешь.
   При одной мысли о еде Женьке стало дурно, она отчаянно замахала рукой:
   – Не хочу. На работе наелась. У нас сегодня такой банкетище был, – она закатила глаза и потрясла головой, – праздник все-таки, сама знаешь, к тому же вся наша контора вскоре переезжает. Да, и самое главное: я послезавтра…
   Договорить она не успела, потому что из-за стенки послышался какой-то грохот, потом ругань и крики Марины – жены ее братца Юрика.
   – Что там такое? – Женька удивленно уставилась на мать. – Воюют? С переменным успехом?
   Мать махнула рукой:
   – Да нет, они сегодня мебельный гарнитур купили. Ладно, я к гостям пошла, и ты подходи.
   – Гарнитур!? – Женька так и присела, изумленно всплеснув руками, глаза ее загорелись. Вот это уже действительно интересно. Она тут же ринулась в комнату брата, на ходу пытаясь всунуть пуговицы в обтрепанные петли халата. Но на полпути остановилась. Черт побери, вспомнила Женька, она же до сих пор не сказала матери, что завтра собирается взять билеты на Москву!
   – Ма, – крикнула она вдогонку. – Ма, я послезавтра уез…
   В этот самый момент в дверь позвонили.
   – Женечка, открой пожалуйста, – откликнулась Валентина Георгиевна уже из кухни.
   Не вовремя кого-то черти принесли.
   Женька побежала открывать. По привычке, даже не спросив, и не заглянув в глазок, она распахнула дверь. На пороге стояла зареванная Ниночка. И одного взгляда, брошенного на ее убитую горем физиономию, было достаточно, чтобы понять – перед ней не просто зареванная Ниночка. Перед ней катастрофа и стихийное бедствие в одном лице.
 
   – Ниночка, что случилось? – это были единственные слова, которые успела выпалить Женька, потому как в следующую секунду Ниночка разразилась такими отчаянными рыданиями, что даже железобетонные стены старого дома едва не прослезились. Веселые голоса игроков на кухне смолкли, как по команде.
   – Женечка! – Ниночка зарылась лицом в руки и рухнула на спасительное Женькино плечо. – Этот него… ик… него-дяй… – с трудом выдавливала она из себя, заикаясь и пытаясь преодолеть рыдания, – …он на-ох-рал… наорал на меня… ой, не могу! – и она залилась слезами пуще прежнего.
   Женька почувствовала за спиной молчаливое напряжение. Она оглянулась, и обнаружила, что посмотреть на них сбежался народ со всей квартиры. В дверях кухни, вместе с хозяйкой квартиры, столпились несколько ее престарелых подружек. В коридоре, сложив пухлые руки на груди, словно египетский сфинкс, с деланно невозмутимым видом стояла Марина, перегородив собой все пространство от стены до стены – дородная дама чуть за тридцать. Ей в затылок дышал Юрик – брату Женьки было всего тридцать два, но выглядел он на все сорок, так как любил поваляться на кровати в любое время дня и ночи, уважал пиво с рыбкой, а занятия спортом презирал, и на предложения Женьки потягать гантельки для поднятия тонуса отвечал неизменно: «что я, дурак, что ли?» Сбоку от отца семейства выглядывала любопытная мордашка его вихрастого отпрыска – восьмилетнего Вадима. А из-за плеча Юрика торчала незнакомая пропитая физиономия тощего, как шпала субъекта – видимо, его приятеля, приглашенного для помощи в установке мебели.
   – Ты только не расстраивайся! – она погладила Ниночку по кудрявой, одуванчиковой головке. – Все будет хорошо. Успокойся. Пойдем ко мне в комнату, сейчас я налью тебе чаю, и ты успокоишься. А потом мне все расскажешь… по порядку…
   – Он меня дурой обозвал! – наконец прорвалось сквозь рыдание нечто членораздельное. Ниночка оторвалась от Женькиного плеча и, вытирая зареванное лицо, со следами туши на щеках, повторила: – Обозвал меня… ик… дурой. Пре-е-едс-тавляешь? Накану-ук-не свадьбы!
   И только сейчас она увидела зрителей, расположившихся в коридоре. Какую-то долю секунды ей понадобилось время, чтобы осмыслить происходящее.
   – Здра-асте, – любопытные сразу как-то неловко замялись, Валентина Георгиевна повела своих подруг обратно в кухню, а Юрик с женой и приятелем вернулись в зал, видимо, к своей свежекупленной стенке, заодно прихватив за ухо Вадима.
   Женька схватила подружку за руку и повлекла в свою комнату, облегченно вздохнув только после того, как усадила Ниночку на тахту и поплотней прикрыла за собой дверь в комнату. Сама она прислонилась к краю тумбочки и выжидающе уставилась на подругу, которая продолжала безутешно рыдать: постороннее участие придавало ей силы.
   – Что у вас там произошло? Только перестань плакать, – Женька, точно нянька, достала чистый носовой платок и вытерла подруге слезы. – Высморкайся, – менторским тоном приказала она. Ниночка беспрекословно подчинилась. Размазанная по щекам тушь теперь чернела на платке.
   Женька горестно вздохнула. Ниночка имела обыкновение краситься "французской" тушью, произведенной где-нибудь в Турции или Китае. Эта краска была действительно на удивление стойкой, в том смысле, что, раз попав на белье, ее уже невозможно было вывести оттуда никаким порошком. Все, подумала Женька, теперь платок, считай, только выкинуть. И тут же почувствовала укол совести: у ее лучшей подруги такое несчастье, прямо надо сказать – трагедия, а она печется о каком-то платке.
   – Ну, так что у вас произошло? Только рассказывай по порядку и толково.
   – Он обозвал меня дурой, – наконец произнесла несчастная довольно членораздельно. – Ты представляешь?! Это накануне свадьбы! А что будет потом? Нет, я решила, – Ниночка последний раз сморкнулась и отложила платок. – Я не выйду за него замуж. – Она решительно вскинула голову, и хотя в глазах по-прежнему сверкали слезы, вид у нее был неумолимый.
   Женька всплеснула руками:
   – Ну что ты все заладила: дура, дура, и так понятно, что… ой! – Женька вовремя захлопнула рот. – Что у вас там произошло? Из-за чего поругались-то?
   – Из-за фаты, – Ниночка старательно смотрела в сторону и часто-часто мигала, не давая слезам пролиться обильным дождем. – Он заявил, что с него хватит. Видите ли, он никогда не думал, какая я привередливая. Что у меня вздорный характер, и вообще я только и делаю, что ворчу и возмущаюсь, а я, между прочим, при нем и слова не могу вымолвить. Он мне рта не дает открыть. Ну, вот скажи, Женечка, у нас ведь в стране равноправие, правда? Ведь равноправие? – она умоляюще заглянула в Женькины глаза. – А он ведет себя, как самодур недорезанный… ой, – она снова икнула, – обозвал меня трескушкой и дурой, а я всего-то сказала, что…
   – Погоди, – перебила ее Женька. Она знала, что если Ниночке позволить бесконтрольно выговориться, то они никогда не доберутся до конца истории. Когда-то какой-то писатель, кажется французский… а, может, и нет… говорил, что легко начать роман и даже его продолжить, но вот закончить… на это требуется талант. Женька благодарила Бога, что Ниночка не берется за перо, ее романы были бы бесконечными, похлеще бразильских сериалов. – Погоди, ты же порвала фату, но у тебя есть очень даже миленькая шляпка…
   – Да как ты не понимаешь! Не хочу я шляпку! – в сердцах выкрикнула Ниночка, взмахнув рукой, грязный платок вспорхнул к потолку и плавно спланировал прямо в аквариум с золотыми рыбками. – Она будет мять прическу. А фата…
   – А фата, между прочим, длинная, довольно тяжелая и тоже будет мять прическу, – вставила Женька, сунув руку в аквариум и вынимая платок. Она машинально принялась его выжимать, черная вода грязной струйкой потекла на головы рыбкам. Такое приобщение к французской косметике их не порадовало. Вся троица мигом сбилась на дно, но Женька этого даже не заметила. – Глупости ты говоришь, милая моя! – заявила она безапелляционно, мысленно поймав себя на том, что сейчас подражает Татьянке. – Какая тебе разница: в чем идти под венец? Да хоть в домашнем халате и тапочках на босу ногу!
   – Может быть и так, но теперь это дело принципа! – запальчиво возразила Ниночка. – А этот негодяй… – Женька невольно поморщилась, вывешивая жеваный платок на холодную батарею, – …заявил, что таких приверед он еще не видел. А я ему сказала, что таких женихов, как он на базаре дюжина по рублю…
   – Так и сказала?! – ужаснулась Женька. Она плюхнулась на единственную маленькую табуретку, с хрустом подмяв под себя бумажный макет домика, который Вадим мастерил три дня. – Ой! – она приподнялась и вытащила пострадавшее произведение искусств. От него остались, как в песенке: только рожки да ножки.
   – Так и сказала, – с гордостью заявила Ниночка, вздернув курносый носик.
   – А он что?
   Ниночкина физиономия снова искривилась в кислой гримасе.
   – Он обозвал меня дурой, хлопнул дверью и ушел, – она умоляюще посмотрела на Женьку, но та была непреклонна.
   – Ты и в самом деле дура, мать моя. Ругаться с женихом накануне свадьбы!
   – А что же, по-твоему, я должна была все сносить? – От возмущения и обиды ее губки надулись, похоже, она снова собралась разреветься, и теперь уже с удвоенной силой. Женька вздохнула и укоризненно покачала головой.
   – Скажи спасибо, что он еще так долго терпел. Другой на его месте уже давно бы от тебя деру дал.
   – И это говоришь мне ты, лучшая подруга? – Ниночка никак не могла опомниться.
   – Да, подруга, да еще какая! Потому и говорю, – недовольно отрезала Женька. – Ты запомни такую простую истину: мужика никогда нельзя доводить до белого каления. Может твой Геночка и тряпка, но знаешь, в тихом омуте черти водятся.
   – Какие черти?! – переполошено округлила голубые глаза Ниночка, с ужасом прижимая руки к груди.
   – Это поговорка такая, – отмахнулась Женька. – Знаешь, тихонь так вообще нельзя злить – опасный народ. Молчит, молчит, а потом возьмет и отетенит утюгом по голове. Разве поймешь, что у него там… – Женька красноречиво постукала себя кулачком по лбу и тут же потерла это место, – …происходит.
   В глазах Ниночки загорелись огоньки страха. Губы задрожали, она вся подобралась, вобрала голову в плечи. Женька с сомнением посмотрела на подружку. Кажется, перестаралась.
   – Ты думаешь… он меня убить может?
   – Да ты что?! – Женька так и подскочила. Она и допустить не могла такой мысли! – Ну, ты и удумала, мать моя! Сама же говорила: он в тебе души не чает! Вот увидишь, все обойдется. Он еще будет у тебя в ногах валяться и прощения просить!
   – Когда? – сразу же оживилась Ниночка, словно Женька была всемогущей волшебницей, способной одарить ее вселенским счастьем.
   – Как только ты с ним помиришься, – заверила Женька, мысленно потирая руки. Она уже была уверена, что дело сделано, Ниночку она уговорила, и теперь только осталось…
   – А я теперь сама за него не пойду! – кукольное личико презрительно перекосилось. – Раз я для него дура, так вот пусть себе и ищет умную!
   Похоже, она уже реально рисовала в воображении эту сцену: как ее бывший жених валяется у нее в ногах, вымаливая прощения, а она, поруганная, но гордая, идет в ЗАГС под руку совсем с другим – красивым, умным, обаятельным… Нет, не идет! Он несет ее на руках! А шлейф платья…
   – Не дури! – грубо оборвала ее мечтания бестактная Женька. – Еще как пойдешь! Придумала: не пойду! Только попробуй! И вообще, марш умываться, сейчас позвоним ему на мобильник, и ты с ним поговоришь. Поняла? Спокойно, без криков и воплей. Попросишь у него прощения и все.
   – Я попрошу у него прощения?! – Ниночка едва не задохнулась. – И не подумаю! Пусть он просит у меня прощения!
   Опять двадцать пять! У Женьки начало иссякать терпение. Ей только не хватало лишних проблем накануне отъезда. Она уже, считай вся там – в Америке, а тут – бац! И сбежавший жених.
   – Доставай свой мобильник и звони! – Женька приподнялась и угрожающе нависла над страдалицей-невестой.
   – Нет у меня мобильника! – выкрикнула Ниночка плаксиво. – Я его дома оставила!
   – Как так оставила? Почему?
   – У меня на счету денег нет, – все таким же плаксивым тоном отпарировала Ниночка.
   – Ну, так пойдем, купим карточку…
   – Геночка уехал, денег не оставил, а у меня только мелочь. Мне до тебя на маршрутке пришлось добираться, – пожаловалась невеста, сложив губки бантиком. – Ты же знаешь, я терпеть не могу ездить на маршрутках… они такие душные, все толкаются… и потом, в них так опасно, я читала…
   – Но мобильник-то ты могла с собой взять? – вознегодовала Женька.
   – Так он разрядился, – отмахнулась Ниночка. – Я вообще не понимаю, как там что устроено, но два-три звонка сделаю, а уже счет заканчивается и этот… ну, который у него внутри…
   – Аккумулятор, – подсказала Женька.
   – Во-во, аккулюмятор… амулякатор… да тьфу ты! Ну, сама знаешь, что садится… Геночка его заряжать не успевает… неправильные какие-то телефоны, в самом деле.
   Женька вспомнила, как Ниночка сегодня днем звонила ей из магазина. Еще бы у нее деньги на счету не закончились! Столько трепаться!
   – Так ты ему даже домой не позвонила?! – поинтересовалась Женька.
   – Как же, не позвонила! Позвонила. А там его мамочка. А я ее боюсь страшно! – Ниночка снизила тон до интимного полушепота. – Она у него такая… такая…
   – Ну, какая? Живьем, небось, не съест? – отпарировала Женька, подскакивая и распахивая платяной шкаф. Здесь царил изумительный порядок. Опять мамочка постаралась. Женька тяжело вздохнула: теперь фиг что найдешь. Когда все вещи у нее валялись одним комком, она, не глядя, засунув руку в эту кучу, могла отыскать необходимую тряпку, но стоило только матери взяться за уборку, и все – капец порядку! Ничего не отыскать.
   Женька перевернула вверх дном две полки, переворошив целую груду белья, но джинсовой куртки не нашла.
   – Ма! Ма!
   Дверь приоткрылась, в проем просунулась седая голова Валентины Георгиевны:
   – Ты меня звала, Женечка?
   – Ма, где моя джинсовая куртка?
   – Женечка, она была такая грязная! Разве можно занашивать вещи до такой степени! – неловко впихиваясь в узкую, маленькую комнатенку, Валентина Георгиевна пылала праведным негодованием. – Ниночка, – апеллировала она к горе-невесте: – хоть бы ты ей сказала, что ли! Вот влезет в какую-нибудь вещь и носит и носит ее, до дыр, пока не истреплет всю. А потом ведь не достираешься. Я уже и замачивала, и в трех водах…
   – Ма! Короче, куртка где?
   – Постирала я ее. Она грязная была… Женечка, нельзя же так безалаберно обращаться с вещами.
   – А мобильник где?
   – Какой мобильник? – Валентина Георгиевна так и распахнула круглые светлые глаза.
   Женька почувствовала, как у нее слабеют ноги, она привалилась спиной к платяному шкафу:
   – Мобильник… – с трудом пролепетала она, – он у меня в кармане… в куртке…
   Валентина Георгиевна пару секунд смотрела на дочку непонимающе, потом всплеснула руками, на ее лице появилось то самое выражение, которое Женьке уже было знакомо по детству: «ну, я так и знала!»
   – Женечка! Ты же его всегда с собой берешь! Как же так!
   – Мама! Ты что, его постирала? – прошептала Женька, разом потеряв голос.
   – Женечка, я не знаю! Он же у тебя такой маленький… разве его в кармане ущупаешь?
   Ниночка всхлипнула, раз, другой и залилась слезами. Женьке и самой захотелось расплакаться. Этого «маленького», которого не ущупаешь, она купила всего месяц назад, грохнув на него две месячные зарплаты. Вообще-то в квартире у них стоял телефон – до недавнего времени – но АТС старая, связь отвратительная. Как не поднимешь телефонную трубку, а у тебя уже там две кумушки беседуют. Иногда Валентина Георгиевна часами подслушивала чужие разговоры. Много интересного узнавала. А то радио играет. И хорошо играет: громко, можно сказать – стерео! Вот и взялись старую линию переоборудовать. Женька ничего в этом не понимала, как не понимала и того, почему почти весь дом вот уже третий месяц сидит без телефонов. Одним словом, как и все в этой стране, делали ремонтники медленно, со вкусом и не торопясь. Видать, удовольствие получали. Сначала обещали сделать к апрелю, потом к майским праздникам, теперь вот еще откладывается на неопределенный срок. А поскольку Женька частенько звонила по делам, то пришлось раскошелиться на мобильник.
   Этот маленький был ее гордостью. Стального цвета, с широким цветным экраном… фотокамерой, плейером, калькулятором и даже с «голубым зубиком» в придачу (так, на всякий случай: вдруг все-таки повезет компьютер купить!) – душа радовалась! А теперь?!
   – Ты думаешь, с ним что-нибудь случилось? – неуверенно произнесла Валентина Георгиевна. – Я вон, помню, постирала брюки у отца, а там сотка лежала, так ей хоть бы что…
   Женька со стоном отлепилась от шкафа:
   – Где куртка? – упавшим голосом поинтересовалась она.
   – На балконе! Сейчас принесу.
   Валентина Георгиевна умчалась, шлепая задниками тапочек. Женька повернулась к Ниночке. Нет, сегодня явно день не из лучших, черт бы его побрал.
   Невеста сидела на диване, убитая горем, тыкала носом в кулачок и что-то мычала от расстройства чувств.
   – Вот! – Валентина Георгиевна принесла куртку. – Почти сухая!
   Женька запустила руку в кармашек и выудила мобильник. Нажала первый попавшийся номер. Телефон обиженно пискнул и… не сработал.
   – Купила, называется! Столько денег грохнула!
   – Женечка, ты не расстраивайся! – Валентина Георгиевна уже и не знала, как успокоить дочурку. Она гладила морщинистой ладонью Женьку по руке и уговаривала: – Может его починить еще можно? Я завтра съезжу к дяде Гоше… ты же знаешь, какой он умелец, он все, что угодно тебе починит… вон, когда у тети Раи сломался телевизор, он же починил! – Валентина Георгиевна говорила, обращаясь почему-то не к Женьке, а к Ниночке и та, как китайский болванчик, машинально кивала, вытаращив и без того большие круглые глаза. – А когда у меня кастрюля старая прохудилась… он же ее залатал…
   – Мама! Мобильник – это не телевизор, и не кастрюля! Его нельзя залатать! – Женька наступала на мать, словно собиралась ее укусить. – И стирать его нельзя, понимаешь? И выжимать в центрифуге тоже нельзя! Он на это не рассчитан!
   Валентина Георгиевна сразу же перешла в наступление:
   – Прекрати орать на мать! Как ты со мной разговариваешь? Нет бы, спасибо сказать. Я вон тебе порядок в шкафу навела, все вещи тебе перестирала, а вместо благодарности… – губы Валентины Георгиевны задрожали от обиды и негодования, а Ниночка ей почему-то вторила с тахты тихим шепотом:
   – Да… да…
   Женька тяжело вздохнула и опустилась рядом с Ниночкой. Долго на мать она злиться не могла. Злосчастный мобильник полетел в дальний угол.
   – Ладно, черт с ним, с этим мобильником! Заработаю, еще куплю.
   Валентина Георгиевна тут же оживилась, ее глаза радостно заблестели:
   – Все, девочки, хватит унывать, идемте чай пить, у нас там такая хорошая компания собралась. Только вас и ждем.
   – Мам, вообще-то мы звонить собирались… – начала было Женька, но Ниночка уже подскочила, кокетливо расправила юбочку и, словно танцуя, вышла в коридор.
   Нет, сегодня сумасшедший день, и, похоже, он никогда не кончится!
   Женька вздохнула, и решила, что сперва она переоденется, а уж потом и на кухню заглянет.
   Ох уж эта Ниночка, в своем репертуаре. Приехала к ней под конец дня, свалила на нее свои заботы, и привет – не кашляй! Откуда же позвонить-то? Спрашивать у Марины насчет мобильника было совершенно бессмысленно. Марина, будучи главой семейства, имела свою голову на плечах (уж простите за каламбур). Она категорически запрещала иметь «дебильник» Юре и Вадиму. Она где-то прочитала, что излучение таких телефонов очень плохо влияет на мозги в частности, и на здоровье в целом. Впрочем, она бы, конечно, нисколько не отказалась принять такой «дебильник» в качестве подарка, но покупать! Да Боже упаси! Только деньги тратить … да за ради чего, спрашивается? Юрика на работе она и без того могла достать в любой момент. Вадим же оставался под ее неусыпным надзором фактически двадцать четыре часа в сутки. Да и бабушка-то на что? И в школу отведет, и после уроков встретит. Так что… как говорится, нечего беспокоиться.

Глава 3, где Женька убеждается: за одного старого друга двух небитых дают… н-да!

   Женька нарядилась в привычные джинсы и теплую кофточку. Весна весной, а вечера все же прохладные. Это тебе не Крым и не Черноморское побережье. Она совсем было приготовилась отправиться на поиски жениха, но когда зашла в кухню, оказалось, что Ниночка уже сидит за столом в окружении многочисленных гостей и непрерывно щебечет, очаровывая всех подряд. Пришлось сесть и выпить чаю вместе с остальными. За столом было шумно и суетно – соседки приставали с расспросами, Витек (приятель Юрика, уже под градусом, видимо, не только чай принимал) кривлялся и подмигивал, а Ниночка то начинала бурно кокетничать со всеми мужчинами подряд (если учесть что их было всего двое), то впадала в совершенное уныние и украдкой всхлипывала. Наверное, она представляла себе раскаивающегося Геночку, и это душераздирающее зрелище невольно вышибало слезу из ее прекрасных глаз. Марина хмурилась и нетерпеливо елозила на стуле, сурово поглядывая на муженька (одним словом – бдила!), а Валентина Георгиевна наперебой с Жанной Васильевной – эдакой благообразной старушкой с седьмого этажа – вовсю обсуждали соседку с восьмого, которая высаживала цветы на балконе и, каждый день, поливая их, устраивала потоп всем ниже живущим. Жанна Васильевна предлагала сходить в ЖЭУ и нажаловаться, а деятельная Валентина Георгиевна предлагала устроить товарищеский суд всем двором и показать мерзавке, почем фунт лиха, где раки зимуют и какова на внешность мать Кузьмы. Встрял и Вадим. Он предложил не совсем законный, но вполне эффективный способ: перебить все ее горшки из духового ружья. Осуществление этого боевого плана он, конечно же, брал на себя. Вот что значит – начитаться Конан Дойля. Но после душевной Марининой затрещины он временно угомонился.
   Успокаивало Женьку только одно, что дальше слов дело не пойдет. Уж свою мамочку она знала, как облупленную: языком почесать, повозмущаться и покричать – это тебе пожалуйста, но не более того. Поэтому она пропускала мимо ушей все ее энергичные заявления навести порядок во дворе.
   Напившись чаю, и, наконец, догадавшись посмотреть на часы, Женька вдруг ужаснулась. Темнело. Ниночку надо было немедленно отправить домой. Конечно, она могла бы просто распроститься с подругой, надавав ей на прощание кучу полезных советов и инструкций, но Женька чувствовала странную ответственность за это одуванчиковое создание. Вот уж пусть сначала выйдет замуж, думала она, а уж тогда можно будет спокойно вздохнуть. Эта мысль напомнила ей, что надо срочно позвонить Геночке и уладить дело.
   – Так, красавица, вставай и пошли, – хлопнула она Ниночку по колену. Та подскочила от неожиданности, едва не пролив горячий чай.
   – Куда? – ее наивно распахнутые голубые глазки были так чисты и невинны, что Женьке невольно стало стыдно за то, что она, такая грубая и неотесанная, во все суется со своими практическими взглядами и разрушает прекрасную романтическую идиллию.
   – Звонить. Ты что, уже забыла?
   – Ах, да! – Ниночка принялась выбираться из-за стола, всем наступая на ноги, толкаясь, пихаясь и извиняясь каждую секунду.
   Своим не слишком пышным бюстом она умудрилась едва не въехать в чайник, а вот нижним бампером чуть не припарковалась на колени Юрику. Но тут сработал профессионализм Марины, и она выпихнула смутительницу душевного спокойствия, наподдав ей сзади коленом. Ниночка ойкнула и вывалилась на свободное пространство у дверей, потирая мягкое место. Она оглянулась, и наткнулась на милую Маринину улыбку в тридцать два зуба. Ниночка хотела было возмутиться, но вовремя осознала, что ее душевная травма Марину мало растрогает.
   Женька ухватила подругу за руку и поволокла прочь от греха подальше. Уж одно хорошо, что та не стала сопротивляться и возмущаться. Ну, ничего, сейчас они поговорят с Геночкой по телефону, Ниночка извинится перед ним, и никаких проблем…
   Но проблемы возникли, да еще какие!
   Когда они спустились двумя этажами ниже и позвонили в дверь к Вере Семеновне – торговому работнику средних лет – дверь распахнулась, и на двух девушек обрушился шквал музыки, смеха и веселых голосов. Здесь отмечали завтрашний праздник, отмечали со вкусом, шиком и размахом. Даже стало как-то завидно: насколько же надо уметь расслабляться, чтобы вот так бацать от всей души!
   – Добрый вечер… э-э… – Женька слегка замялась. – Мы, наверное, не вовремя…
   – Же-енечка! – нараспев произнесла Вера Семеновна, накрашенный рот растянулся в улыбке. – Проходи! Проходи, моя хорошая!
   Она подхватила Женьку под руку и потащила в самую гущу гостей. Ниночка ошарашено наблюдала за таким приемом. Ей было и невдомек, с чего это вдруг Женьку здесь так чествуют. А все объяснялось довольно просто. Год назад Любочка – дочь Веры Семеновны – окончила художественную школу и решила поступать не куда-нибудь, а в Суриковское училище. Вот Женька и занималась с ней целых полгода. Любочка хромала по части рисунка, вернее, даже не хромала, а ползла по-пластунски, отклячив… ну, в общем, понятно, и этот полугодичный курс хоть и дался ей с большим трудом, но выправил кое-какие погрешности школьного образования. Конечно, Вера Семеновна расплачивалась с Женькой натурой, что называется, даже Юрик был в некотором шоке, когда полногрудая, необъятных размеров тетка притащила и с шиком поставила им на стол пол-литровую банку красной икры. В тот момент Юрик даже зауважал свою младшую сестренку.