Ласко Жанна. Первое свидание

   – До свидания, Брижитт.
   – До свидания, Лилиана.
 
    Брижитт: Иногда мне кажется, что я замыкаюсь в себе, что этот ишиас меня очень устраивает: Это означает, что Пьер еще немного поживет здесь и мне не придется выбирать между ним и Альбером, да еще это дает мне возможность почитать, поразмыслить над следующей коллекцией белья. Надо найти что-то новенькое. Я мечусь между бутиком и ателье, занимаюсь поиском фурнитуры, налаживанием связей… В таком случае – в постель. Никто не может определить, больна я или нет. О, я больна! Бесполезно обследовать меня, чтобы убедить, что я не симулянтка. Но тогда это не кончится никогда?
 
   – Бедное дитя!
   – Кто, она?
   – Нет, Пьер. Меня всегда впечатляли мужчины, которые не желают стареть. Должно быть, это ужасная битва, заранее обреченная на поражение.
   – А ты не боишься умереть?
   – Меньше, чем постареть.
 
    Брижитт: Ах, вот как, ты тоже!

СМЕНА ДЕКОРАЦИИ

    Альбер: Двенадцать дней в постели, а выглядит такой усталой. Все впустую.
 
   – Тебе так хорошо, дорогая?
   – Нет, боль ужасная, но это не важно. Я счастлива, что выбралась из своей спальни.
   – Но почему ты не позвонила мне и не попросила, чтобы я погулял с тобой немного?
   – Я не думала, что это возможно. Я так боялась боли, что целыми днями лежала не двигаясь, морщась от одной мысли об этом. Знаешь, я натерпелась!
   – Я догадываюсь, но, если бы я не рассердился, ты еще была бы в своей постели, со своей болью, между дочерью, которая дуется на тебя, убежденная, что ты ломаешь комедию, лишь бы делать ей назло, и твоим бывшим с его мелкими заботами, с его навязчивой опекой, чтобы как можно больше отдалить тебя от меня, от Женевьевы, от твоего бутика, от всего того, что ты создала без него.
   – Пожалуйста, не говори плохо о Пьере. Он тоже страдает: Хлоя жестоко ранила его, но ему ее не хватает. Она помогала ему верить в свое бессмертие.
   – История заставляет меня жить с мертвыми. И поскольку я всегда имею дело с ними, я в какой-то степени привык.
   – Когда я лежала в постели, я все время размышляла о том, как я обессилела, потеряла самостоятельность. Два часа не иметь возможности читать, потому что не успела схватить падающие очки. Терпеть, если хочется пипи, в ожидании, когда придет Летисия, чтобы не просить Пьера. Отказаться от мысли полистать альбом по искусству, потому что он слишком тяжелый.
   – Я знаю, это тяжело: я видел, как потихоньку слабели мои родители и как они страдали от этого.
   – Правда? А мои погибли в автомобильной аварии. Они умерли в больнице с разницей в два часа и два этажа. Это тоже очень трагично.
   – …для тех, кто остается. Мой отец часто говорил, когда я был маленький, что, когда мы, я и Марк, станем на ноги, он вместе с мамой запишется в авиаклуб, чтобы летать на планере. Он представлял себе, что умрет вот так, вместе с мамой, рука в руке.
   – А она тоже думала так?
   – Она слишком много не говорила, скорее она предпочла бы дождаться внуков.
   – Ну и как, они записались?
   – Куда там! Он слишком поздно зачал нас. Когда мы стали самостоятельными, у него пропал интерес к риску.
   – А твоя мать понянчила внуков?
   – Увы, совсем не долго!
   – Слушай, Альбер, не очень веселый у нас разговор сегодня.
   – Ты права…
   – Я понимаю Пьера, он выбирает себе молоденьких девочек, потому что они еще не думают о смерти.
   – От понять до простить всего один шаг. Ты склонна винить себя, и я уверен, что ты оправдываешь его, что он оставил такую старую кастрюльку, как ты.
   – Свинья! Самый вкусный суп получается в старой кастрюльке!
   – Суп! Фу! Суп хорош, когда у тебя уже нет зубов. А мы, несмотря ни на что, еще не такие. Я приготовил для тебя одно итальянское кушанье, потом скажешь, понравилось ли тебе.
   – Из макарон! Что за идея!
   – Я знаю, тебе больше нравится тандури, но это не по моей части.
   – Пьер мне говорит точно так же!
   – О, остановись немного со своим старым красавцем! Честное слово, у тебя на языке только он.
   – Ревнуешь?
   – Как тигр. Если бы я не боялся причинить тебе боль, ты бы забыла о нем через пятнадцать минут.
   – Пятнадцать минут! Хвастун!
   – Мерзкое животное! Я иду в кухню разогревать ужин. Хочешь, включу телевизор?
   – Нет, не хочу. Лучше какой-нибудь альбом с иллюстрациями, у тебя не найдется?
   – Вот, полистай это. Великолепные фотографии.
 
    Брижитт: Я не решилась сказать ему о Монреале. И все потому, что сама еще не знаю, как поступить. Король, кажется, договаривается, чтобы тоже поехать. Снова все вместе, это для них такая радость! Но мой тигр просто лопнет от злости. И я его, наверное, пойму. У меня не хватает мужества порвать с ним. Я ни на что не гожусь. Семья или любовник, в любом случае я кого-то раню. Надо ж было так случиться, что Пьер вернулся тогда, когда я встретила Альбера? Собачья жизнь!
 
   – Как тебе это нравится?
   – Пахнет очень вкусно.
   – Да нет, альбом?
   – Я его так и не открыла.
   – Ты как-то осунулась. Устала?
   – Немного.
   – Дома хотя бы отдохнешь?
   – Не беспокойся, я только это и делаю. Пьер бдит как цербер. О, прости, я снова заговорила о нем.

РЕПЕТИЦИЯ

   – Ты знаешь, Марциал сошелся с Авророй, молоденькой флейтисткой.
 
    Марк: Чертов братец! Вечно его волнуют сплетни. Привык рыться в альковах Истории!..
 
   – Правда? Но какая у них разница в возрасте? Лет тридцать по меньшей мере. А может, и больше.
   – И как ему удается обольщать девочек?
   – Не знаю. Он дрянь, этот Марциал. И такой истасканный…
 
    Алъбер: Истасканный, истасканный! А выглядит между тем здорово, не в пример брату Пению.
 
   – …но он же шеф. Надо думать, это придает ему неопровержимое очарование.
   – Черт побери, знай я это раньше, стал бы шефом.
   – В оркестре? Это тебе не грозило.
   – Спасибо!
   – Ты закончил свою партитуру?
   – Почти. Это трудно. И потом у меня не слишком много времени. На этой неделе я дважды приводил к себе Брижитт.
   – Ей лучше? Когда ты познакомишь меня с ней?
   – Я в прошлый раз рассказывал ей о тебе. Рассказал о наших родителях, которые хотели летать на планёре.
   – А это что за история?
   – Ты не помнишь? Странно, ведь папа об этом часто говорил.
   – Родители летали на планере?
   – Да нет, просто папа мечтал об этом, вот и все.
   – А ты, историк, записал в карточку «планер» и поставил в картотеку. Невероятная память!
   – Если бы я мог записывать свои партитуры так же легко, как наши воспоминания о детстве.
   – Твои воспоминания о нашем детстве. Без тебя, мне кажется, я помнил бы только какие-то запахи, два или три случая, когда меня ласкали, варенье тетушки Гранни и больше ничего. Ты моя память.
   – Приятно чувствовать себя полезным.
   – Прошу вас, такт семьдесят шесть. Скрипки, сначала пьяниссимо. Аврора, увереннее. Флейта на ралантендо звучит превосходно. Нужно, чтобы вас слышали.
   – Но мы ее слышим, твою маленькую волынку.
   – Не могли бы братья Пеншо помолчать? Идем дальше.

СЧАСТЛИВОЕ РОЖДЕСТВО

   – Рада с вами познакомиться, Марк. Счастливого Рождества!
 
    Брижитт: Невероятно! Ни одной общей черточки с братом! Красивый парень, черт возьми!
 
   – А я рад видеть вас на ногах. И вам счастливого Рождества!
 
    Марк: Пухленькая. Чудно, впервые вижу, чтобы Альбер влюбился в толстушку. Да к тому же с матовой кожей. Совсем не в его вкусе, скорее, в моем.
 
   – Альбер вам рассказал обо мне как о бедняге, прикованной к постели?
   – Не совсем так все же, но, главное, он скрыл от меня, какие у вас глаза!
   – Присаживайтесь, оба.
 
    Альбер: Так и есть, дело пошло, он ее очаровывает. Не может удержаться. Первый раз он нанес мне удар, когда мне было восемь с половиной лет. И он еще удивляется, что я месяцами выжидаю, прежде чем познакомить его со своей возлюбленной. Он даже Даниель пытался увести от меня. Если бы ему это удалось!
 
   – Вы тоже музицируете?
   – На трубе. Наши родители обожали музыку. Мама играла на флейте, папа на кларнете…
   – А Альбер на саксофоне. Прекрасный ансамбль духовых инструментов!
   – У нас не было достаточного музыкального образования для этого, вот почему, когда Даниель вошла в нашу семью, наши родители сразу ее приняли: она играла на фортепьяно и на органе. Это открыло нам горизонт… Да Альбер вам наверняка рассказал об этом.
   – Нет, вовсе нет. Что касается его жены, то здесь он очень сдержан.
   – Надо сказать, в разговорах на эту тему нет ничего радостного.
   – Хватит, Марк, тебя никто об этом не просил.
   – Но признайся, что она не была веселой.
   – Брижитт все это знает, давай сменим тему, если тебе угодно.
 
    Альбер: Он мне осточертел! Ему всегда нужно поносить все, что я делаю: мой выбор, моих друзей. Почему меня не радует, когда я вижу его на репетиции?
 
   – Видите, Альбер и я, мы постоянно спорим, но не можем жить друг без друга. Как старые супруги. Только он стыдится меня, я часто не могу сдержать себя, он очень редко выходит со мной на публику. Вы заметили, Альбер очень вежлив. Он никогда не скажет ничего, что было бы собеседнику неприятно… А как ваша семья, все в порядке?
   – Марк!
 
    Брижитт: Младший брат говорит все прямо, иногда даже бестактно.
 
   – Спасибо, все очень хорошо. Они в Монреале, все вместе.
   – Без вас?
   – В моем состоянии это было бы трудно.
   – Вас это огорчает?
 
    Алъбер: Какое нахальство! Эта его простецкая манера идти напролом! За пять минут, что он расспрашивает Брижитт, я узнал о ней, пожалуй, больше, чем за час наших бесед наедине.
 
   – Мне очень приятно, что в этот вечер я с вами.
   – Я не об этом спрашиваю вас…
   – Разрешите вам налить?
 
    Брижитт: Как ответить честно? У меня так быстро меняется отношение к этому. Сейчас я чувствую себя легкой, свободной, как в юности, счастливой от мысли, что переживаю настоящую любовь с Алъбером, но завтра, когда надо будет возвращаться в опустевшую квартиру, в которой никто не удосужился даже поставить рождественскую елочку, все будет иначе. Первое Рождество без моих детей. Это не может не огорчать меня.
 
   – У тебя есть лед?
   – Сходи на кухню!
   – Ничего не поделаешь. Ответьте же, Брижитт. Ответьте так, словно его здесь нет, раз уж он не хочет сходить за льдом для меня.
   – Вы чертовски настойчивы. Да, я грущу, вот так! Вы это хотели услышать?
   – Не знаю. Возможно, да. Именно поэтому я предпочел бы, чтобы Альбер вышел.
   – Ты заблуждаешься, я тоже должен был это услышать, ведь именно я втянул ее в это. Не плачь, Брижитт!
   – Вы мне надоели, братья Пеншо! Мы собрались для встречи Рождества, а не для сеанса психодрамы.
 
    Брижитт: Ах, черт, целый час трудилась над макияжем, и все впустую, да и Альбер совсем выведен из себя! Хорошенькое начало вечера!
 
   – Мы никогда не упускаем возможности поговорить откровенно.
   – Откровенность не всегда уместна!
   – Нет, всегда. В более или менее определенных пределах.
   – Привет, Альцест! ^[2]С твоими прекрасными теориями ни одна женщина не выдержала тебя более двух лет!
   – А с твоей, дорогой Филинт, ^[3]ты вынужден был выносить Даниель целых двадцать лет!
   – Вот так: « Позвольте вам сказать – пусть будет вам наука! – Что искренность – опаснейшая штука!»
   – Браво, Брижитт!
   – Мой александрийский стих немного коряв!
   – Я собирался обратить на это ваше внимание…
   – Я ожидала от вас этого!
 
    Альбер: Уф, они смеются! Я думал, что это плохо кончится.
 
   – Ишиас спас меня от трудного выбора. Я не могла поехать с ними…
   – А ты подумывала об этом?
   – Да, Альбер, я над этим думала.
   – И ничего не сказала мне?
   – Нет, не сказала тебе.
 
    Марк: О, надеюсь, не я послужил причиной этой неприятной сцены… А она мне нравится, эта Брижитт: Правда, для меня слишком стара, но как сестра – отличная!
 
   – Я должна была принять это решение сама, но мне никак не удавалось. С одной стороны ты, с другой – мои дочери…
   – Сюжет из Корнеля!
   – Точно, Марк. Сюжет из Корнеля. Но у меня нет ничего общего с героиней трагедии: мне не удавалось сделать выбор. И тогда за меня решило мое тело.
   – Но почему ты окончательно не избавилась от своего ишиаса теперь, когда они улетели?
   – Чтобы избежать сожалений…
   – И попытки присоединиться к ним?
   – Возможно.
   – Э-э, Альбер, осторожней! Не смотри на нее так, словно хочешь убить, иначе она снова расплачется. Может, если я приглашу ее на танго, она немножко расслабится?
 
    Брижитт: Господи, как тяжело! Я не хочу доставлять ему боль, но он не может не считаться с тем, что меня с дочерьми связывают очень тесные узы. И даже с Пьером. Марк прав. Мы никогда не бываем абсолютно искренними. Даже с собой.
 
   – Вы танцуете танго?
   – Обожаю.
   – У меня есть подруга, она ходит на курсы танцев.
   – Ты имеешь в виду Женевьеву?
   – Кто такая Женевьева? Я ничего не слышал о Женевьеве! Где можно с ней познакомиться? Почему она не с нами сегодня вечером?
   – Она моя подруга, мой старинный друг, тот, кто всегда рядом в трудную минуту.
   – Давайте позвоним ей. Я чувствую, что не могу сегодня надеяться потанцевать с вами.
 
    Брижитт: Позвонить Женевьеве? В девять часов, в рождественский вечер?
 
   – У нее тоже семья, муж, дети? Говорите прямо, не скрывайте от меня ничего.
   – Нет, нет! Она закоренелая холостячка!
 
    Брижитт: Какой стыд, я даже не знаю, что Женевьева делает в Рождество! Может статься, сидит одна дома у телевизора.
 
   – Дайте мне ее телефон, я ей позвоню. Из твоей спальни, Альбер, так спокойнее.
 
    Альбер: Ну и чудак этот парень, всегда начеку, всегда на подъеме.
 
   – Мне очень нравится твой брат. Не знаю, как он сохранил совершеннейшую юность, пожалуй, постоянно такое меня бы утомляло, но он такой живой, такой настоящий!
   – Мама называла его «зимним солнышком», потому что ему всегда удавалось разрядить любую ситуацию, он всегда был непредсказуем, всегда светился радостью.
   – Все в порядке! Женевьева едет! Ах, дети мои, как хорошо чувствовать себя двадцатилетним!

ОТЧЕТ ЛЕТИСИИ

   – Ну и как же все было?
   – Очень, очень здорово! Холод адский, но все равно классно!
 
    Брижитт: Ладно, понятно, я тоже не слишком скучала без тебя. Это все-таки радует!
 
   – А еще что?
   – Ну что… здорово, говорю тебе! У них шикарная хибара, огромная, теплая. Ребята чудные… до полудня. После становятся хуже, а вечером – отвратительные. Я считаю, что Анн недостаточно строга с ними. Впрочем, это ее проблема. Оливье никогда нет дома, он вкалывает. Анн томится. Как всегда. Но все равно замечательно! Ты бы видела их машину!
 
    Брижитт: Подумать только, и она мечтает стать великим репортером. Ей придется много потрудиться!
 
   – Я видела, видела. Они прислали мне фотографии. Расскажи мне еще о своей сестре.
 
    Брижитт: Мне не удалось добиться о ней ни слова от Пьера. Чувствую, здесь что-то не так.
 
   – Да ладно, я же тебе рассказала. У нее прислуга, сад весь в снегу, она выезжает на своем огромном драндулете только для того, чтобы пополнить жратву, отвезти и забрать своих чад из детского садика, сделать педикюр, глазея в телик. Главное, есть из чего выбирать, каналов полно!
 
    Брижитт: Наверное, я должна была поехать с ними. Какую глупость я сделала! Если из-за Анн у меня начнется депрессия, я никогда себе этого не прощу.
 
   – Как тебе показалось, она в форме?
   – Анн никогда не бывает в хорошем настроении, и Канада здесь ничем не поможет. К тому же она себя не изнуряет. Куда там! Ходит на гимнастику, какую-то там китайскую, очень расслабляющую. Ей это очень подходит. По правде сказать, мы почти не разговаривали, Анн и я.
 
    Брижитт: Каждый раз, когда она говорит так, она разбивает мне сердце. Я бы мечтала иметь сестру! И правда, они никогда не были близки друг другу. Почему я воспринимаю это как личное поражение?
 
   – Но как тебе показалось, она там счастлива?
   – Уф!.. Здесь или там, какая разница. Она зануда.
 
    Брижитт: Спасибо за впечатляющий рассказ! Надеюсь, Кароль будет более красноречива.

ВЕРСИЯ КАРОЛЬ

   – Добрый день, мама! Добрый день, Лилиана! Мама, могу я тебя вытащить из бутика, чтобы пойти выпить кофе?
 
    Брижитт: Это нечто новенькое… Что еще меня ждет?
 
   – Я покину вас минут на пять, Лилиана, Мы пойдем к мадам Роллан. Если будут какие-нибудь затруднения, позвоните мне.
   – Не будет никаких затруднений, мама. Лилиана была на высоте в трудные праздничные дни, а уж теперь-то она справится без твоей помощи. Да расслабься ты немного! Как твоя спина, в порядке?
   – Лучше, дорогая. Не беспокойся.
   – Только лучше? Я думала, что совсем все прошло.
 
    Брижитт: Пьер даже не удосужился спросить меня, как я. В таком случае теперь это касается только меня. Но это не снимает боли.
   – Один без кофеина, мадам Роллан.
   – Добрый день, мадемуазель Кароль. Давно я вас не видела.
 
    Мадам. Роман: Какое несчастье, такая красотка и до сих пор не замужем. Не повезло!
 
   – А мне чай, мадам Роллан. Итак, как поездка? Летисия рассказала мне много нового, представляешь, а твой отец был очень лаконичен. Мне кажется, после возвращения он стал какой-то странный.
 
    Кароль: Так, это хорошо, она уже подготовлена. Вечно мой удел наносить последний удар.
 
   – Анн совсем не в форме. Ее раздражают дети, они и правда невыносимы. Она мается там еще больше, чем здесь, это мягко сказать, и, мне кажется, у Оливье любовница.
 
    Король: Он даже познакомил меня с ней. Намногоб олее приятная, чем Анн. Его можно понять.
 
   – Я подозревала нечто подобное, но ты даже представить себе не можешь, как это меня огорчает, но почему, ну почему мне не удалось воспитать ее другой?
   Ей в жизни словно предназначено поражение. Что можно сделать для нее? Ты не думаешь, что мне надо увидеться с ней?
   – Я полагаю, она скоро вернется во Францию.
 
    Брижитт: Я увижу Нану! Наконец-то!
 
   – С детьми?
   – Без. Сейчас она не в силах брать на себя такую обузу.
   – Без детей… А мне она не говорит о…
 
    Кароль: Бедная мама, что будет, когда она узнает все?
 
   – В сущности, они уже проконсультировались с адвокатом. Думаю, бракоразводный процесс идет…
   – Развод!.. Но Софи и Луи?
 
    Брижитт: Нану, Нану! Бедняжка моя!
 
   – Скорее всего, Оливье оставит их у себя, пока Анн не определится. Не плачь, мама. Сейчас действительно Анн не в состоянии взять их. Она принесет им больше вреда, чем пользы.
   – Ты не можешь так говорить, она все-таки их мать. Мать никто не заменит! Когда я думаю, сколько я перенесла ради вас!
 
    Брижитт: Стоп! Я не должна была бы говорить ей это!
 
   – Не бери всегда все на себя, мама!
   – Она моя дочь!
 
    Кароль: Нет, их не веревка связывает, их сковывает цепь с тяжелым ядром.
 
   – Она и папина дочь, и еще в ней гены твоих родителей и его родителей. Она унаследовала множество хромосом, которые отличают ее от тебя. Это не только твое творение. Она человеческая особь, в которую ты вложила все самое лучшее, что могла, но это легло па то, что в ней было заложено. Она так же инфантильна, как папа, неврастеничка, как бабушка, и белокурая – единственная из всех нас. Ты ничего больше здесь поделать не можешь.
   – Она моя дочь, тебе этого не понять.
 
    Каролъ: Вот так! Снова эта проклятая тема. Мама хочет, чтобы мы походили на нее, она не может допустить, что Анн разводится, в то время как сама она все еще числится в браке с папой, или что я порываю с мужчинами тотчас же, как только они заводят речь о женитьбе. Она не понимает, какой отталкивающий пример они с папой преподали нам.
 
   – Что же нам теперь делать с ней?
   – Предоставить ей возможность взрослеть самостоятельно, мама. Это самое лучшее, что мы можем сделать. Не брать ее на свое иждивение, снова не опекать постоянно.
   – Но она окажется совсем без средств к существованию. О Господи, моя Нану – в разводе! Разлученная со своими детьми!
 
    Король: Бедная маленькая Нану так легко справляется со своей матерью! Однако один Бог знает, с чем она приедет…
 
   – Ты, мама, тоже поступила бы мудро, если б развелась. А Нану выбирает, она по крайней мере решает сама. Может, она и инфантильна, но тем не менее она приняла это решение не необдуманно. Мы с ней проговорили много часов. Она хочет заняться психоанализом, научиться жить без твоего покровительства, не под крылышком у мужа.
   – Она не способна на это!
   – Особенно когда ты ей это твердишь. Ты выводишь меня из равновесия! Обвиняешь ее в инфантильности, а сама держишь под колпаком. Это ты нуждаешься в ней. И однако, достаточно было, чтобы между вами пролегло шесть тысяч километров, чтобы ты наконец влюбилась, а она увидела себя такой, какая она на самом деле.
   – Ты всерьез думаешь, что уже подано заявление?
   – Я убеждена в этом.
 
    Брижитт: «Достаточно было, чтобы между вами пролегло шесть тысяч километров, чтобы ты влюбилась». Какие ужасные слова! Неужели мы и впрямь приносим друг другу только вред?
 
   – И ты думаешь, что это хорошо – бросать своих детей?
   – Не представляй дело так. Это глупо. Я думаю, что будет хорошо, если она попробует найти себя. И тогда, только тогда, она сможет наладить нормальные отношения со своими детьми. Она не бросает их. Она возвращается во Францию подготовить почву для того, чтобы затем спокойно жить с ними.
   – Когда она прилетает? На верхнем этаже в нашем доме сдается комната. Ты думаешь, нужно…
 
    Король: Нет, она не изменится!
 
   – Мама, стоп! Не вмешивайся в это. Ты знаешь, она поддерживала связь с Мод, а та замужем за агентом по недвижимости в Лиможе. Он уже подыскивает ей маленькую квартирку там. Нану думает в первое время поработать в его агентстве на комиссионных началах.
   – Так она уже там! И ничего мне не сказала! Это ужасно, ужасно. Мне, которая так привязана к ней! Всего шесть тысяч километров – и все насмарку!
 
    Король: Какое счастье, что мама не смогла поехать в Канаду. Там от их слез Большие озера вышли бы из берегов. А отцу я это припомню. Десять дней, как он вернулся, и ничего не сказал ей. Какой лжец! И трус!

ВЕРСИЯ ПЬЕРА

   – Почему ты мне ничего не сказал?
   – Я знал, что это разобьет тебе сердце. Я все надеялся, что она изменит свое решение раньше, чем ты узнаешь об этом.
 
    Пьер: Какая дура, эта Король! Вечно все раздует в трагедию. А могла бы поберечь мать. Сразу видно, что она живет отдельно от нее. Мадемуазель Справедливость! Еще в детстве она, из чувства справедливости, доносила на своих сестер, когда они шкодили. Гадюка!
 
   – Ну а ты как относишься к этому?
   – Как и ты, бедняжка моя. Я совершенно подавлен. И чувствую свою вину. Если бы я не ушел…
   – Ты говорил с Кароль?
   – Конечно, нет! Как будто с Кароль можно разговаривать! Она всегда все знает лучше и, естественно, винит нас.
   – Перестань! Без нее я пребывала бы в неведении.
   – В сущности, из наших трех дочерей она, наверное, больше всех походит па тебя. Ты тоже достаточно прямолинейна. Так что она тебе сказала?
   – Предоставить Нану жить самостоятельно, не помогать ей.
 
    Пьер: Иными словами, применить к Анн те же методы, которые подходят ей, Король.
 
   – Глупость! Анн не сумеет выкарабкаться сама. Я ее знаю, мою малышку. Она не выдержит уже в первый же вечер, когда останется одна в своей жалкой квартирке, куда ее собирается запихнуть эта несносная Мод. Ты помнишь Мод? Толстозадая брюнетка, которая пускала ей пыль в глаза, рассказывая о деньгах своих родителей.
 
    Брижитт: Помнится, она ему очень даже нравилась. Интересно, он ее тоже кадрил?
 
   – Она дружила с Хлоей?
 
    Пьер: Потаскушка. Я сразу это заметил, потому и предпочел Клокло!
 
   – Думаю, да.
   – Это она сделала все, чтобы разлучить тебя с Хлоей?
 
    Пьер: Все, абсолютно все!
 
   – Знаешь, мне стало как-то легче, когда ты узнала об Анн. Меня это угнетало. Послушай, может, нам надо уйти от этих мыслей? Сегодня вечером я веду тебя в кино.
   – Я не могу.
   – А-а, у тебя свидание с Альбером?
 
    Брижитт: Пошло! Предстоит еще одна сцена. Я не намерена отчитываться перед ним!
 
   – Да.
   – Вот как! Замечательно! Но разве вы не виделись вчера?
 
    Пьер: Они уже не расстаются. Я совершил глупость, отправившись в Канаду. Мне не надо было оставлять ее одну. Не говоря уже о том, что я растратился до последнего су. Теперь не смогу перебраться отсюда, даже если захочу.
   – Да. Ну и что?
   – Ничего. Но я тоже очень хотел провести с тобой вечер.
   – Пьер, так больше продолжаться не может. Я хочу жить с Альбером. Я никогда от тебя этого не скрывала.
   – Неправда! Ты мне никогда об этом не говорила.
 
    Брижитт: Вполне возможно. Я даже не уверена, говорила ли я это когда-нибудь себе самой. Но теперь все сказано. И меня это радует…
 
   – Теперь-то ты это понял?
   – Но что за женщины в этой семье, они все хотят разорить семейный очаг!