Теперь Санычев был действительно взбешен. Глаза его горели нехорошим огнем, директор то и дело сжимал и разжимал руку.
— На «Заре» раньше блиомицин делали. Жуткая штука, ядовитая, а чтобы ее сделать, нужно на две недели цех закрыть и еще потом, после окончания производства, другие две недели убираться. А еще нужна особая плесень. А для плесени — агар-агар. А агар-агар растет на особой парафиновой основе, которую в Союзе производил один-единственный завод — «Тарскнефтеоргпереработка». Этого парафина нужно-то двести кило в год! Но блиомицин стоит столько, что мы бы на одном блиомицине этот завод подняли! Нет, не дадим, а блиомицин будем закупать в Японии по цене бриллиантов! И когда мы начинаем спрашивать, зачем угробили завод, под это дело распускается слух — безумный слух! вздорный слух! — что Игорь Нетушкин поссорился с Демьяном и Фархадом и пойдет на «Тарскнефтеоргпереработку» антикризисным управляющим. Бред полный. Во-первых, не ссорился. Во-вторых, вы представляете себе Игоря в роли директора? Игорь — это антидиректор. С людьми не умеет разговаривать, финансов не знает, он думает, что пробирки на деревьях растут, а плавиковую кислоту, наверное, качалкой качают, как нефть. Он закажет себе какую-нибудь аппаратуру, к нему придешь: «Игорек! Эта штука сорок тыщ долларов стоит!» — «Да? А мне так интересно было бы с ней поработать». — «Игорек, мы тебе купим, только скажи, зачем она тебе конкретно?» — «Да я конкретно не знаю, просто я тут одну серию задумал…» Вы представляете себе такого человека во главе завода?
Санычев вздохнул и горестно замолчал, видимо, вспомнив, что Игоря уже нет и заказывать микроскопы по цене «мерседеса» больше некому…
— А что было сначала — векселя, Спиридон или губернатор?
— Губернатор.
— То есть как только вы лишились высокого покровительства, то на вас наехали все: от местных качков до местной ментовки?
Если молчание — знак согласия, то Санычев, видимо, был согласен с утверждением.
— Из-за чего вы поссорились с губернатором?
Санычев насупился.
— Аппетит у него большой.
— Например?
— В области третий год строят онкологический центр, И под эту стройку, натурально, создан внебюджетный фонд, в который все мы, конечно, жертвуем…
Директор помолчал.
— Если бы те деньги, которые я отдал в этот фонд, остались мне, я бы ровно еще одну такую «Зарю» рядом обустроил. А так аж две пустые коробки построили, да и то фундамент с восьмидесятых остался! Он бы, гад, хоть половину воровал, а он все гребет, как саранча! И когда я сказал, что больше я денег туда не дам, губернатор аж истерику закатил: ах я сволочь… да на святое дело… ах я детей лечить не хочу! Да…
Директор горестно махнул рукой и замолк.
— А почему Игорь так бедно жил? — спросил Сазан.
— Что значит бедно? Машина есть, дом шесть комнат. Почему не квартира? Он сам в городе не хотел жить, тухло ему было в городе… У него участок, заметил, какой? В добрый гектар.
Санычев выставил перед собой толстую руку, загнул мизинец, начиная считать:
— Мы его матери операцию сделали в Швейцарии, еще когда завод лежал на печи, как Илья Муромец. Мы ему лабораторию выстроили. Игорь очень недешево заводу обходился. Знаете, сколько его статья заводу стоила? Триста тысяч долларов без копеек. Оно, конечно, грех на открытиях деньги считать, а вы мне найдите в России сейчас дурака, который такие бабки Пастеру даже из казны отдаст, я уж о частном бизнесе не говорю! И завод с этого ни гроша прибыли не получил, только головную боль, потому что Игоря всякая заграница на части стала рвать. И хрен этот шведский не правду лопочет, что Игорь здесь свой талант губил. Это еще не известно, где бы ему проще работать было. Если бы он в этой своей американской лаборатории триста тыщ на реактивы вздумал истратить, так ему бы прежде полгода бумажки бы пришлось заполнять. Он бы к этому времени от тоски издох… А тут он приходит ко мне, я покричу-покричу, да и хлоп подпись!
И Санычев грустно махнул рукой.
На директорском столе зазвонил телефон. Санычев в раздражении снял трубку.
— Что такое? Просил — не соединять!
Выслушал ответ, удивился и протянул трубку Валерию.
— Это тебя. Милиция. Полковник Молодарчук, вишь, начальство засуетилось…
Валерий взял телефон.
— Валерий Игоревич? Это Молодарчук вас беспокоит, тут наши люди вас разыскать не могут, которые ваше дело ведут. Уж мы вас ищем, ищем, а вы вон где… Вы бы подъехать к нам не могли?
— Подъеду, — сказал Валерий.
Пока московский авторитет беседовал с начальством, свита его рассредоточилась возле проходной комбината. Веселый, добродушный Муха сидел в караульной комнатке на проходной, наблюдая, как скучающий охранник отмыкает вертушку для редких посетителей.
Вообще комбинат охранялся не очень плотно: двое охранников на вертушке, трое у некогда мощных, а ныне со скрипом вползающих в стену ворот, да начальник смены в крошечной каморке сбоку. Телефон, как заметил Муха, был только внутри здания, а раций у охранников не было.
Через проходную процокала каблучками припозднившаяся сотрудница бухгалтерии, охранник грустным взором посмотрел ей вслед и опять уткнулся глазами в какую-то пеструю книжку. Муха со вздохом полез в карман и, вытащив оттуда шоколадный батончик, захрустел оберткой.
— Хочешь?
Охранник принял половинку батончика с некоторой опаской. Кто его знает, что тут такое рядом сидит? Очень возможно, что сейчас придет начальник охраны Володарцев и велит гнать москвича взашей или того пуще — цеплять наручники и сдавать в ментовку. А возможно, это сидит будущая «крыша» комбината, и тогда от собственного хамства хлопот не оберешься.
— Слышь, тебя как зовут? — спросил Муха.
— Лешка.
— Ты смотри! И я тоже Лешка. Ты откуда, тезка? Местный?
— Из Неяшева. Городок тут рядом.
— Большой?
— Да не. Два завода и горком.
— И чего заводы? Стоят?
— Один стоит, а другой работает. Пулеметы производит.
— А что, их покупают, пулеметы-то?
— Еще как покупают! Арабы всякие. Там, говорят, рентабельность тысяча процентов.
— А зарплату платят?
— Не-а.
Лешка взгрустнул, запихал в рот остатки батончика и со вздохом произнес:
— Там ваш банк сидит, московский. Ни хрена не платит, отец только тем и кормится, чего вынесет. Тебе, кстати, чего-нибудь такое не нужно?
— А что, например? — уточнил Муха.
— Ну… там не только пулеметы… «ПТУРСы». Пушки авиационные… Можно на заказ чего сделать…
— Подумаем, — сказал Муха и вытащил из кармана кожаной куртки баночку пива. — Хочешь?
Охранник поколебался, потом все-таки сказал:
— Не. У нас с этим строго. После работы — пожалуйста, а на месте — ни-ни.
— Ну и я не буду, — решительно сказал Муха, ставя банку на видное место. — Потом горло промочим, а? У тебя когда смена кончается?
— В восемь. У нас две смены — с восьми до двадцати и с двадцати до восьми…
Он грустно скосил глаза на баночку и вздохнул.
— А это самое, насчет «ПТУРСов»… — протянул Муха, — а с «Зари» у вас тоже все выносят?
— Не-а. Отсюда не выносят. Зачем? Здесь по семь тысяч платят. А вынесешь — выгонят.
— А на этом заводе, который пулеметный, не выгоняют?
— Еще как выгоняют. Они людей сокращают, чуть попался — вон.
— А чего ж крадут?
— А все равно не платят.
Некоторое время собеседники молчали. Муха, безразлично скосив глаза, смотрел на листок, прикрепленный к стене клетушки. На листке было вывешено расписание дежурств. Под двадцать третьим февраля, днем, когда был убит Нетушкин, значились две фамилии: «А. Каголов. М. Чаликов». Под сегодняшней дневной сменой значились те же фамилии. Только «М. Чаликов» был аккуратно перечеркнут, и сверху вписано: «М. Кураев».
— А лаборатория у Нетушкина где была — здесь или в институте?
— А институт, он здесь и есть. Вона, по дорожке пройдешь направо, за пустой цистерной, и там сразу институт. За одной колючкой были… Ой, Леха, у меня отец туточки служил, тут мухи без пропуска не летали, а теперь что? Разбазарили Россию,…
— А в ту ночь, когда Нетушкина убили, он, говорят, допоздна работал? — спросил Муха.
— Он всегда допоздна работал. До полуночи сидел. Когда Санычев поздно сидит, у него водитель всегда под окном ждет. А Нетушкин водителя отпускал.
— И в тот раз отпустил?
— Да.
— А кто же его вез? Охранники?
— Нет, он на вахту позвонил, Мишка трубку снял — он говорит, что сейчас поедет. Ну Мишка водителя вызвал.
Муха про себя отметил, что он угадал точно. «А. Каголов» и был его собеседник Лешка.
— А Мишка сегодня дежурит?
— Не-а. Должен, только не пришел чего-то. Звонил, что болен. Грипп.
Муха добродушно сморгнул. Лешка опять посмотрел на баночку с пивом. Пива очень хотелось, но Лешка мужественно превозмог искушение. Было бы здорово, если б бандит оставил эту банку.
— А что, — спросил Муха, — у вас в городе кто самый крутой?
— Колун, говорят. Я его в телевизоре видел, щупленький такой, и не скажешь, что крестный отец…
— А он к вам не сватался?
— Не, что ты. Наезжали тут какие-то, говорили — от Спиридона. Во, представляешь? Ночью подъехали с бензовозом, окно вышибли и в караулку мазут с водой налили…Ни отмыться, ни вычерпать…
— А вы? — удивился Муха.
— А что мы? У нас всего оружия — два табельных ствола, а эти приехали с автоматами…
— И что?
— А ничего. Поглумились и уехали. А нам субботник пришлось устраивать.
— А чего Спиридон хотел?
Лешка лениво пожал плечами.
— А хрен его знает, чего он хотел. Это к начальству — чего он хотел. Наше дело маленькое — мазут вычерпать…
На широкой лестнице заводоуправления, украшенной бюстом Ленина, появился Валерий Нестеренко.
— Ну, привет, браток, — поднялся Муха, — увидимся вечерком, а? За мной пиво и раки.
Два джипа у ворот согласно заурчали. Лешка смотрел, как широкая спина и бритая башка его добродушного собеседника исчезают за тонированным стеклом. «А че, душевный парень, — подумал Лешка, — не такой, как эти мудаки Спиридоньи… скорее, на колуновских ребят смахивает».
Глава 4
— На «Заре» раньше блиомицин делали. Жуткая штука, ядовитая, а чтобы ее сделать, нужно на две недели цех закрыть и еще потом, после окончания производства, другие две недели убираться. А еще нужна особая плесень. А для плесени — агар-агар. А агар-агар растет на особой парафиновой основе, которую в Союзе производил один-единственный завод — «Тарскнефтеоргпереработка». Этого парафина нужно-то двести кило в год! Но блиомицин стоит столько, что мы бы на одном блиомицине этот завод подняли! Нет, не дадим, а блиомицин будем закупать в Японии по цене бриллиантов! И когда мы начинаем спрашивать, зачем угробили завод, под это дело распускается слух — безумный слух! вздорный слух! — что Игорь Нетушкин поссорился с Демьяном и Фархадом и пойдет на «Тарскнефтеоргпереработку» антикризисным управляющим. Бред полный. Во-первых, не ссорился. Во-вторых, вы представляете себе Игоря в роли директора? Игорь — это антидиректор. С людьми не умеет разговаривать, финансов не знает, он думает, что пробирки на деревьях растут, а плавиковую кислоту, наверное, качалкой качают, как нефть. Он закажет себе какую-нибудь аппаратуру, к нему придешь: «Игорек! Эта штука сорок тыщ долларов стоит!» — «Да? А мне так интересно было бы с ней поработать». — «Игорек, мы тебе купим, только скажи, зачем она тебе конкретно?» — «Да я конкретно не знаю, просто я тут одну серию задумал…» Вы представляете себе такого человека во главе завода?
Санычев вздохнул и горестно замолчал, видимо, вспомнив, что Игоря уже нет и заказывать микроскопы по цене «мерседеса» больше некому…
— А что было сначала — векселя, Спиридон или губернатор?
— Губернатор.
— То есть как только вы лишились высокого покровительства, то на вас наехали все: от местных качков до местной ментовки?
Если молчание — знак согласия, то Санычев, видимо, был согласен с утверждением.
— Из-за чего вы поссорились с губернатором?
Санычев насупился.
— Аппетит у него большой.
— Например?
— В области третий год строят онкологический центр, И под эту стройку, натурально, создан внебюджетный фонд, в который все мы, конечно, жертвуем…
Директор помолчал.
— Если бы те деньги, которые я отдал в этот фонд, остались мне, я бы ровно еще одну такую «Зарю» рядом обустроил. А так аж две пустые коробки построили, да и то фундамент с восьмидесятых остался! Он бы, гад, хоть половину воровал, а он все гребет, как саранча! И когда я сказал, что больше я денег туда не дам, губернатор аж истерику закатил: ах я сволочь… да на святое дело… ах я детей лечить не хочу! Да…
Директор горестно махнул рукой и замолк.
— А почему Игорь так бедно жил? — спросил Сазан.
— Что значит бедно? Машина есть, дом шесть комнат. Почему не квартира? Он сам в городе не хотел жить, тухло ему было в городе… У него участок, заметил, какой? В добрый гектар.
Санычев выставил перед собой толстую руку, загнул мизинец, начиная считать:
— Мы его матери операцию сделали в Швейцарии, еще когда завод лежал на печи, как Илья Муромец. Мы ему лабораторию выстроили. Игорь очень недешево заводу обходился. Знаете, сколько его статья заводу стоила? Триста тысяч долларов без копеек. Оно, конечно, грех на открытиях деньги считать, а вы мне найдите в России сейчас дурака, который такие бабки Пастеру даже из казны отдаст, я уж о частном бизнесе не говорю! И завод с этого ни гроша прибыли не получил, только головную боль, потому что Игоря всякая заграница на части стала рвать. И хрен этот шведский не правду лопочет, что Игорь здесь свой талант губил. Это еще не известно, где бы ему проще работать было. Если бы он в этой своей американской лаборатории триста тыщ на реактивы вздумал истратить, так ему бы прежде полгода бумажки бы пришлось заполнять. Он бы к этому времени от тоски издох… А тут он приходит ко мне, я покричу-покричу, да и хлоп подпись!
И Санычев грустно махнул рукой.
На директорском столе зазвонил телефон. Санычев в раздражении снял трубку.
— Что такое? Просил — не соединять!
Выслушал ответ, удивился и протянул трубку Валерию.
— Это тебя. Милиция. Полковник Молодарчук, вишь, начальство засуетилось…
Валерий взял телефон.
— Валерий Игоревич? Это Молодарчук вас беспокоит, тут наши люди вас разыскать не могут, которые ваше дело ведут. Уж мы вас ищем, ищем, а вы вон где… Вы бы подъехать к нам не могли?
— Подъеду, — сказал Валерий.
***
Пока московский авторитет беседовал с начальством, свита его рассредоточилась возле проходной комбината. Веселый, добродушный Муха сидел в караульной комнатке на проходной, наблюдая, как скучающий охранник отмыкает вертушку для редких посетителей.
Вообще комбинат охранялся не очень плотно: двое охранников на вертушке, трое у некогда мощных, а ныне со скрипом вползающих в стену ворот, да начальник смены в крошечной каморке сбоку. Телефон, как заметил Муха, был только внутри здания, а раций у охранников не было.
Через проходную процокала каблучками припозднившаяся сотрудница бухгалтерии, охранник грустным взором посмотрел ей вслед и опять уткнулся глазами в какую-то пеструю книжку. Муха со вздохом полез в карман и, вытащив оттуда шоколадный батончик, захрустел оберткой.
— Хочешь?
Охранник принял половинку батончика с некоторой опаской. Кто его знает, что тут такое рядом сидит? Очень возможно, что сейчас придет начальник охраны Володарцев и велит гнать москвича взашей или того пуще — цеплять наручники и сдавать в ментовку. А возможно, это сидит будущая «крыша» комбината, и тогда от собственного хамства хлопот не оберешься.
— Слышь, тебя как зовут? — спросил Муха.
— Лешка.
— Ты смотри! И я тоже Лешка. Ты откуда, тезка? Местный?
— Из Неяшева. Городок тут рядом.
— Большой?
— Да не. Два завода и горком.
— И чего заводы? Стоят?
— Один стоит, а другой работает. Пулеметы производит.
— А что, их покупают, пулеметы-то?
— Еще как покупают! Арабы всякие. Там, говорят, рентабельность тысяча процентов.
— А зарплату платят?
— Не-а.
Лешка взгрустнул, запихал в рот остатки батончика и со вздохом произнес:
— Там ваш банк сидит, московский. Ни хрена не платит, отец только тем и кормится, чего вынесет. Тебе, кстати, чего-нибудь такое не нужно?
— А что, например? — уточнил Муха.
— Ну… там не только пулеметы… «ПТУРСы». Пушки авиационные… Можно на заказ чего сделать…
— Подумаем, — сказал Муха и вытащил из кармана кожаной куртки баночку пива. — Хочешь?
Охранник поколебался, потом все-таки сказал:
— Не. У нас с этим строго. После работы — пожалуйста, а на месте — ни-ни.
— Ну и я не буду, — решительно сказал Муха, ставя банку на видное место. — Потом горло промочим, а? У тебя когда смена кончается?
— В восемь. У нас две смены — с восьми до двадцати и с двадцати до восьми…
Он грустно скосил глаза на баночку и вздохнул.
— А это самое, насчет «ПТУРСов»… — протянул Муха, — а с «Зари» у вас тоже все выносят?
— Не-а. Отсюда не выносят. Зачем? Здесь по семь тысяч платят. А вынесешь — выгонят.
— А на этом заводе, который пулеметный, не выгоняют?
— Еще как выгоняют. Они людей сокращают, чуть попался — вон.
— А чего ж крадут?
— А все равно не платят.
Некоторое время собеседники молчали. Муха, безразлично скосив глаза, смотрел на листок, прикрепленный к стене клетушки. На листке было вывешено расписание дежурств. Под двадцать третьим февраля, днем, когда был убит Нетушкин, значились две фамилии: «А. Каголов. М. Чаликов». Под сегодняшней дневной сменой значились те же фамилии. Только «М. Чаликов» был аккуратно перечеркнут, и сверху вписано: «М. Кураев».
— А лаборатория у Нетушкина где была — здесь или в институте?
— А институт, он здесь и есть. Вона, по дорожке пройдешь направо, за пустой цистерной, и там сразу институт. За одной колючкой были… Ой, Леха, у меня отец туточки служил, тут мухи без пропуска не летали, а теперь что? Разбазарили Россию,…
— А в ту ночь, когда Нетушкина убили, он, говорят, допоздна работал? — спросил Муха.
— Он всегда допоздна работал. До полуночи сидел. Когда Санычев поздно сидит, у него водитель всегда под окном ждет. А Нетушкин водителя отпускал.
— И в тот раз отпустил?
— Да.
— А кто же его вез? Охранники?
— Нет, он на вахту позвонил, Мишка трубку снял — он говорит, что сейчас поедет. Ну Мишка водителя вызвал.
Муха про себя отметил, что он угадал точно. «А. Каголов» и был его собеседник Лешка.
— А Мишка сегодня дежурит?
— Не-а. Должен, только не пришел чего-то. Звонил, что болен. Грипп.
Муха добродушно сморгнул. Лешка опять посмотрел на баночку с пивом. Пива очень хотелось, но Лешка мужественно превозмог искушение. Было бы здорово, если б бандит оставил эту банку.
— А что, — спросил Муха, — у вас в городе кто самый крутой?
— Колун, говорят. Я его в телевизоре видел, щупленький такой, и не скажешь, что крестный отец…
— А он к вам не сватался?
— Не, что ты. Наезжали тут какие-то, говорили — от Спиридона. Во, представляешь? Ночью подъехали с бензовозом, окно вышибли и в караулку мазут с водой налили…Ни отмыться, ни вычерпать…
— А вы? — удивился Муха.
— А что мы? У нас всего оружия — два табельных ствола, а эти приехали с автоматами…
— И что?
— А ничего. Поглумились и уехали. А нам субботник пришлось устраивать.
— А чего Спиридон хотел?
Лешка лениво пожал плечами.
— А хрен его знает, чего он хотел. Это к начальству — чего он хотел. Наше дело маленькое — мазут вычерпать…
На широкой лестнице заводоуправления, украшенной бюстом Ленина, появился Валерий Нестеренко.
— Ну, привет, браток, — поднялся Муха, — увидимся вечерком, а? За мной пиво и раки.
Два джипа у ворот согласно заурчали. Лешка смотрел, как широкая спина и бритая башка его добродушного собеседника исчезают за тонированным стеклом. «А че, душевный парень, — подумал Лешка, — не такой, как эти мудаки Спиридоньи… скорее, на колуновских ребят смахивает».
Глава 4
Любезные приглашения начальника областного УВД — это не тот аванс, который можно не уважить, особенно если после восемнадцати часов пребывания в городе на тебе висит труп, и труп при жизни был ментом.
Тарск был город довольно маленький — пятнадцати минут хватило бы, чтобы проехать столицу области насквозь, несмотря на ужасное состояние мостовых и обилие беспорядочно мигающих светофоров. Центр города, входящего в «Золотое кольцо», был довольно-таки ухожен: широкая площадь была вымощена брусчаткой, по правую руку от бывшего обкома стояли реставрированные торговые ряды, а перед ними, на обрывистом берегу речки Тары, вздымались белокупольные своды одной из самых старых российских церквей.
Каменные купеческие особняки на центральной улице города понемногу переходили в деревянные полутораэтажные домишки; когда-то они были двухэтажными, но сейчас весь первый этаж напрочь утоп в земле, и дома стояли, как крепенькие боровички, посматривая на проезжие машины перекосившимися крошечными окошками, за которыми виднелась неизбежная герань, жадно тянущая к солнцу бледно-зеленые веточки.
За деревянными домишками начинался новый центр — административные здания брежневской постройки, панельные пятиэтажки, и за ними — бетонные заборы немногочисленных заводов, старавшихся в основном на нужды оборонки и большею частью давно передохших.
Сазан невесело размышлял. Объяснение Санычева было похоже на правду. Как только ментовка увидела, что областной руководитель больше не корешится с заводом, она решила, что это хороший повод поставить завод на бабки. А как только Спиридон увидел, что Тарский химфармкомбинат остался без «крыши», он, в свою очередь, стал навязываться с услугами.
И все же — почему губернатор разругался с заводом? Решил, что завод должен заносить больше, чем он заносит сейчас? Или Санычев нахамил, сказал по пьянке что-нибудь типа: «В этой области все решаю я». Или дело просто в 17 августа — дате, после которой крепенький середнячок превратился в перспективного и самого крутого в области экспортера и стал вызывать у губернатора неконтролируемое слюноотделение?
Областное управление внутренних дел располагалось на узенькой улочке неподалеку от рынка. Около обшарпанного подъезда стояли два растрепанных «козла», да еще один «жигуль», готовившийся отдать богу душу, торчал, заехав колесом прямо на топкий газон, и чей-то обтянутый джинсами милицейский зад обреченно ковырялся в моторе.
У самого крыльца, подзагородив вход, стояла мощная вишневая «вольво», — машинка, судя по всему, принадлежала самому Молодарчуку или кому-то из его замов. Трое ментов курили на лавочке. При виде подъехавших джипов с московскими номерами они немедленно оживились, повернулись, как по команде, и уставились на высыпавших из них крепких парней. Валерий знаком велел своим ребятам оставаться у тачек и вошел внутрь.
Дверь в предбанник молодарчуковского кабинета была распахнута, в прокуренном помещении толпился народ. На покорябанном стуле у двери сидела женщина, чистенько и бедно одетая. По виду — типичная потерпевшая. Валерий невольно обратил внимание на пальцы женщины: белые и бесцветные, кое-где с мелкими ожогами от реактивов. Такие же пальцы были вчера у Игоря, когда он лежал в гробу.
— Вы с «Зари»? — спросил Валерий.
Женщина среагировала не сразу.
— А? Да.
И тут же повернула голову обратно, уставившись, как цыпленок, на закрытую дверь кабинета. В глазах ее, на секунду взглянувших на Нестеренко, плеснуло какое-то дикое неизбывное горе. Валерий понял, что она даже не услышала вопроса, а ответила механически, как человек, разговаривающий по мобильнику, механически продолжает вести машину.
Внезапно Валерий обернулся. В коридоре, напротив распахнутой двери предбанника, стояли трое ментов. Двое глядели на него с любопытством. Третий оперативник был совсем молодой, года на три моложе Валерия, — худой вихрастый парень в пушистом свитере и старых джинсах. Джинсы были перетянуты толстым кожаным ремнем с огромной стальной пряжкой так, что юношеская худоба опера еще больше бросалась в глаза. Оперативник словно ощупывал Валерия глазами: так домохозяйка придирчиво вертит и щиплет на рынке тушку забитой индейки: да не стара ли? Да подойдет ли семье на праздник?
Друг убитого опера? Родственник? Или просто человек, который ну очень не любит молодых людей в хороших костюмах и на черных джипах? Сазан полностью отдавал себе отчет, что при малейшем милицейском желании он выходит убийцей мента и идет по статье, как миленький…
Дверь из кабинета Молодарчука распахнулась. На пороге стоял полковник собственной персоной. Молодарчук был разъярен. Лицо его пылало праведным гневом. Перед ним испуганно отступала тощая девочка лет тринадцати.
— Да я тебя! — орал Молодарчук. — Да ты сама им дала, а теперь хвостом вертишь! Вон отсюда! Шлюха малолетняя!
Женщина и мужчина изумленно вскочили на ноги.
— Олечка! — сказала женщина.
Полковник стремительно обернулся.
— Забери свою шалаву, и чтоб я тебя больше здесь не видел! — рявкнул Молодарчук. — У нормальной бабы девка по подворотням не шляется!
— Григорий Ефимыч… — спокойно начал молодой опер, тот самый, который только что разглядывал Валерия.
В эту минуту Молодарчук оглянулся и встретился глазами с Нестеренко.
— А… Э… Валерий Игоревич… Вы уже здесь? Погодите секундочку… то есть…
Два мента, грамотно взяв ошеломленную мать в коробочку, уже выводили ее в коридор. Молодой опер все так же стоял у притолоки.
— Заходи.
Валерий, оглянувшись на плачущую девочку, последовал за полковником.
Кабинет полковника Молодарчука отнюдь не напоминал клетушки, в которых ютились его подчиненные. Паркетный пол, строгие импортные шкафы, безукоризненная отделка стен и стеклопакеты в окнах сделали бы честь любому средней руки офису. За окнами открывался роскошный вид на реку, под собранным из стальных спичек мостом неторопливо проплывала желтоносая баржа.
Валерий, не дожидаясь приглашения, сел в одно из покойных кресел, расставленных вдоль стола для совещаний. Полковник, поколебавшись, опустился напротив.
— Нет, просто черт знает что такое! — с запоздалым негодованием воскликнул Молодарчук. — Сначала шляются неведомо где, лезут к парням, а потом, чуть что, позорят хороших людей!
Валерий молчал. Уголок рта Молодарчука дернулся, пальцы выбили на столешнице нервную дробь. Нестеренко сидел абсолютно неподвижно и расслабленно, и эта неподвижность собеседника невольно заставляла полковника нервничать, восполняя недостаток чужих движений избытком своих собственных.
Внезапно Молодарчук встал, растворил дверь кабинета и крикнул:
— Лерочка, кофе и коньяк.
Потом вернулся и снова сел напротив Валерия. Глаза Нестеренко, казалось, неторопливо изучали обстановку кабинета, красивую белую грамоту с золотой окантовкой — личную благодарность Анатолия Куликова за чего-то там проявленное и оказанное.
— Н-да, нехорошо-то как вышло, — с досадой сказал полковник.
— Что — нехорошо?
— Ну вы сами понимаете, Валерий Игоревич. У нас город спокойный, тихий. А вы… в первый же день… и не кого-нибудь, а сотрудника милиции… из иностранного ствола…
— Ваш сотрудник находился при исполнении обязанностей? И если да, то у него не странные ли обязанности — мочить заезжих бизнесменов из незарегистрированного «ПМ»?
Полковник поколебался.
— Ну зачем вы так, Валерий Игоревич. Я… я совершенно непредвзято… Но… — полковник замолчал. Руки его бесцельно бродили по полированной поверхности стола. Внезапно полковник сощурился и поинтересовался:
— Кстати, я так понял, что вы нашли общий язык с Демьяном Михайловичем?
— Директором? Я бы не сказал. Просто любопытствовал у него, кто убил Игоря.
— И что он ответил?
— Я боюсь, что вашей версии — насчет иностранных шпионов, загубивших русского ученого, — мы не обсуждали.
— Видите ли, — вкрадчиво сказал полковник, — у нас не лучшие отношения с руководством комбината. К ним предъявили какой-то иск, насколько я понимаю, вполне справедливый, они отказываются платить по своим обязательствам и винят в этом областное УВД. Довольно дикая логика.
— При чем здесь я? — спросил Сазан.
— Насколько я понимаю, вы могли бы повлиять на директора.
— Повлиять в каком смысле? — безжалостно уточнил Валерий.
— В арбитражном суде области лежит апелляция завода по иску ТОО «Бенарес» о взыскании задолженности по векселям. Чем дольше Санычев будет сопротивляться, тем больше пеней и штрафов придется ему платить.
Валерий помолчал.
— Иными словами, в случае, если Санычев не заплатит по иску, вы арестуете меня за убийство сотрудника милиции?
— На меня есть определенное давление, Валерий Игоревич. Это ваша задача — доказать, что я должен ему противиться.
— А если я повлияю на руководство комбината?
Полковник помолчал. Потом внезапно подошел к сейфу, открыл дверцу и бросил на стол перед Валерием довольно толстое дело. Валерий раскрыл было папку, но полковник проворно потянул ее к себе
— Что это?
— Дело об ограблении АОЗТ «Ласточка».
— И кто же его ограбил?
— Ограбили трейлер с видеотехникой. Трейлер увели, одного из водителей убили. Сделали это люди некоего Спиридона, личности в нашем городе довольно известной. Но…
Полковник сделал несколько театральную паузу.
— Одним из главных подозреваемых по делу проходит Лесько Андрей Никитич, оперуполномоченный пятого отделения. Тот самый, которого вы застрелили.
— Что значит — одним из главных?
— Есть показания, что водителя убивал именно он И что угрожал владельцу «Ласточки» тоже Лесько.
— Классные вы себе кадры набираете, — осклабился Сазан.
— В семье не без урода, Валерий Игоревич. Но вы понимаете, что я в довольно сложном положении. С одной стороны, ордер на арест Лесько был практически подписан. Капитан Царьков, который вел это дело, проделал безупречную работу. С другой — меня теперь могут не понять Меня могут вызвать в Москву и сказать: «Григорий, у тебя что, крыша поехала? Заезжий… гм… заезжий авторитет мочит на ступенях гостиницы оперативника, который в первый раз его видит, а ты после этого авторитета отпускаешь, а на мертвого опера вешаешь ограбление трейлера? Ты сколько за это получил, а?»
Полковник помолчал.
— Это очень тяжелая для меня ситуация, Валерий Игоревич. Поймите, очень тяжелая… Я готов пойти вам навстречу. Закрыть глаза на некоторые моменты… Но пойдите навстречу и вы мне — вы понимаете меня?
Валерий понимал. Он понимал вполне, что чувствовала в этом кабинете полчаса назад тринадцатилетняя девочка, которую изнасиловали несколько подонков и которой товарищ полковник, то ли oт неохоты портить отчетность, то ли от нежелания ссориться с кем-то высокопоставленным, заявил, что она сама шлюха. Вот только пусть Молодарчук не думает, что Валерия Нестеренко так же легко развести, как тринадцатилетнюю пацанку.
Валерий вежливо развел руками.
— Понимаю.
Молодарчук удовлетворенно кивнул и, нажав кнопку интеркома, велел:
— Лерочка, Царькова ко мне.
Спустя несколько минут в кабинет вошел тот самый худощавый молодой опер, который в предбаннике ел Валерия глазами.
— Вот, Яша, познакомься, — сказал Молодарчук, — это Валерий Нестеренко. А это Яша Царьков. Гроза окрестных бандитов и гордость нашего УВД Лично Петрашева брал, был у нас такой кадр, владелец автозаправок и кандидат в областные депутаты…
Опер молча глядел на Нестеренко. Любезности в его взгляде было не больше, чем мяса в лагерной баланде.
— Я думаю, Яша, — сказал Молодарчук, — что ты дело Валерия Игоревича возьми себе и объедини с делом об убийстве Ткачикова. Сними, в общем, с человека показания и все такое прочее.
Опер механически наклонил голову.
— Пойдемте, Валерий Игоревич, — с подчеркнутой вежливостью сказал он.
В крошечном кабинетике Царькова (судя по количеству столов, опер явно делил его еще с двумя коллегами, но те куда-то задевались) сидела та самая полная женщина, которую полчаса назад Валерий видел в предбаннике Молодарчука. Дочки при ней уже не было: перед женщиной стоял стакан крепкого чая, и она растерянно смотрела в черную жидкость, как в иностранную непонятными словами написанную книгу. При виде Валерия женщина привстала.
— Яков Иваныч, мне, пожалуй, пора.
Царьков коротко кивнул. Женщина бочком вышла из кабинета. Царьков молча прошел к столу, раскрыл ящик и вынул оттуда завернутый в бумажку бутерброд — грубо нарезанный кусок хлеба, прикрытый розовым кружком колбасы.
— С утра не ел, — сказал Царьков в качестве объяснения, — извини, тебе не предлагаю. Ты в ресторации семгу покушаешь.
— Тут в двух кварталах отсюда кабак есть. «БизнесменЪ» или что-то в этом роде. Почему бы не пообедать по-человечески?
Царьков очень холодно оглядел Нестеренко.
— Я за поляну накрытую не продаюсь, — хмуро сказал мент. — Чайник включи. Там, позади тебя.
Чайник был древний и алюминиевый, с белесыми подтеками вокруг носика. Валерий воткнул его в розетку, и между штепселем и стеной проскочила крупная голубая искра.
— Что с девочкой? — спросил Валерий.
— А тебе какое дело? Это же не убийство главного технолога завода. Завод можно под «крышу» прибрать, а тут чего прибирать?
— Что случилось с девочкой?
Опер отхватил белыми зубами сразу половину бутерброда.
— Девочка вышла в булочную. Когда вернулась, застала во дворе шумную компанию. Компания праздновала день рождения некоего Олега, он на два года ее старше, одноклассник брата. Ребята пригласили девочку покататься. Описывать подробности?
— Травмы были?
— Множественные разрывы половых органов. Ушибы на внутренних частях бедер. Напоследок им очень туда бутылку захотелось засунуть, в наказание за непримерное поведение. В отношении Олега это второй такой случай. Первый кончился тем, что отец заплатил семье тысячу долларов и пригрозил, если что, сжить со свету.
— Кто отец?
— Отца зовут Станислав Ковальский. Это первый заместитель Григория Ефимыча.
Опер запихал в рот остатки бутерброда, отряхнул руки и тщательно счистил крошки со свитера.
— Кто участвовал в этом, кроме Олега Ковальского?
— Не строй из себя защитника обиженных, Валерий Игоревич. У тебя это не лучше получается, чем у моего начальства. С которым ты, кажется, договорился.
— О чем? — поднял брови Валерий.
— Могу только догадываться. Всего-то и надо для конца карьеры Лесько, чтобы его заезжий авторитет у гостиницы грохнул…
— А мне сказали, он был накануне ареста
— Он месяц накануне ареста. Я каждый день хожу к Молодарчуку и показываю ему бумаги. А мне: «Ну что ты говоришь! Заслуженный работник! Высокая раскрываемость! Вон, Серого взял…»
— А как он Серого взял?
— А так и взял, что забил Серый Спиридону стрелку, поехали они за город хлестаться из автоматов, Спиридон явился без оружия, а Серый повез на шесть человек пять «АКМ» и один «Стечкин». Приехала милиция, Серого повязали, Спиридона отпустили, поскольку Серый с железом, а Спиридон пустой. Расклад понимаешь?
— Понимаю.
— Сам такие вещи не делал?
— Не делал.
— Ну да. Вас послушать, так все вы ангелы, а не бандиты…
— Какой я бандит, а? — спросил Сазан. — Я простой скромный предприниматель, который приехал на похороны друга… А что все-таки там случилось? С этим опером и водителями?
— Трейлер был один, водителей два. Одного пристрелили, другой сбежал.
— Как?
— Чудом. Когда стрельба началась, он вырвался, побежал. Там такое место было узкое: лес, с одной стороны, коряги, с другой, болото. Они его ранили, бок прострелили, плечо, он — по болоту, упал, опять побежал… В общем, они его напарника тут же в болоте и утопили, а он через несколько часов на дорогу выполз. Просил, чтобы его в больницу не везли…
— Почему?
— Потому что напарник Лесько узнал.
Сазан поднял брови.
— Зачем Спиридон угонял трейлер?
— Да там сложнее была комбинация. Спиридон этой «Ласточке», Котельников у нее хозяин, в «крышу» набивался, тот отказывался… Ну Спиридон его решил развести. Нашел некоего Жмуркова, своего подопечного бизнесмена, тот вместе с хозяином «Ласточки» деньги вложил в трейлер с техникой. Жмурков все знал — маршрут трейлера, время прибытия… Спиридон свой же трейлер грабанул, потом приходит к барыге, тычет ему в морду стволом и начинает верещать, что барыга сам себя обнес, чтобы Жмуркову денег не платить. Отвозит Котельникова в подвал и требует от владельца «за долг» фирму на себя переписать…
Опер помолчал.
— Дело как раз Лесько поручили вести. Ну тот, естественно, горячо поддержал версию любимого шефа насчет того, что владелец сам себя грабанул… Даже был такой замечательный эпизод, что Котельников из этого подвала как-то выпутался и в милицию прибежал — и тут по распоряжению Лесько попал в камеру… Ну тот увидел, что дело плохо, какими-то путями на меня вышел. Мне тоже показалось, что история пахнет дурно. Я мозгой немножко пошурупил и отловил эту технику в соседней области.
— А водитель?
— А водителя мы уже потом нашли. Сначала я технику отловил. Потом человека, который ее продавал, это как раз кореш Спиридона оказался. Ну я этого товарища вот на этом самом месте, где ты сидишь, три часа обрабатывал.
— Чем?
— Ласковыми словами, Валерий Игоревич. На вашу братию ласковые слова особенно хорошо действуют… Только вот стул под ним три раза ломался… Ну вот. А когда человек Спиридона раскололся, мы еще двоих взяли. Те про убийство рассказали, сказали, что одного у Серого брода утопили, а второй вроде бы дальше утоп. «Точно, — спрашиваю, — утоп?» «Точно, — говорят, — в больницах его нет, дома тоже, мы проверяли на всякий случай…» Ну я опечалился, а все же стал искать. И вот через неделю нахожу его в одной здешней деревеньке, у двоюродной сестры его бабушки… Повезло парню дважды. И что сбежал, и что ребята, которые его подобрали, вошли в его положение. Не в больницу повезли, а куда попросил. А то бы его точно в больнице Спиридон убрал.
— И он дал показания?
— Подробнейшие. Рассказал, как их тормозили. Он и останавливаться-то не хотел, а его напарник говорит: «Стой, это мент, я его знаю, он напротив меня живет».
Опер помолчал.
— Я сначала думал, что напарник с бандитами в сговоре был, а потом решил проверить. Действительно, проверяю — да, жил напротив напарника мент. Лесько Андрей Никитич. Тащу раненому пачку фотографий: «Нет ли тут мента?» Тот уверенно на Лесько тычет… А у меня уже и раньше были подозрения. Но что он же и в водителя стрелял — этого я, конечно, не думал. Просто уж больно он нагло прессовал барыгу, а жалоб на него было достаточно.
Тарск был город довольно маленький — пятнадцати минут хватило бы, чтобы проехать столицу области насквозь, несмотря на ужасное состояние мостовых и обилие беспорядочно мигающих светофоров. Центр города, входящего в «Золотое кольцо», был довольно-таки ухожен: широкая площадь была вымощена брусчаткой, по правую руку от бывшего обкома стояли реставрированные торговые ряды, а перед ними, на обрывистом берегу речки Тары, вздымались белокупольные своды одной из самых старых российских церквей.
Каменные купеческие особняки на центральной улице города понемногу переходили в деревянные полутораэтажные домишки; когда-то они были двухэтажными, но сейчас весь первый этаж напрочь утоп в земле, и дома стояли, как крепенькие боровички, посматривая на проезжие машины перекосившимися крошечными окошками, за которыми виднелась неизбежная герань, жадно тянущая к солнцу бледно-зеленые веточки.
За деревянными домишками начинался новый центр — административные здания брежневской постройки, панельные пятиэтажки, и за ними — бетонные заборы немногочисленных заводов, старавшихся в основном на нужды оборонки и большею частью давно передохших.
Сазан невесело размышлял. Объяснение Санычева было похоже на правду. Как только ментовка увидела, что областной руководитель больше не корешится с заводом, она решила, что это хороший повод поставить завод на бабки. А как только Спиридон увидел, что Тарский химфармкомбинат остался без «крыши», он, в свою очередь, стал навязываться с услугами.
И все же — почему губернатор разругался с заводом? Решил, что завод должен заносить больше, чем он заносит сейчас? Или Санычев нахамил, сказал по пьянке что-нибудь типа: «В этой области все решаю я». Или дело просто в 17 августа — дате, после которой крепенький середнячок превратился в перспективного и самого крутого в области экспортера и стал вызывать у губернатора неконтролируемое слюноотделение?
Областное управление внутренних дел располагалось на узенькой улочке неподалеку от рынка. Около обшарпанного подъезда стояли два растрепанных «козла», да еще один «жигуль», готовившийся отдать богу душу, торчал, заехав колесом прямо на топкий газон, и чей-то обтянутый джинсами милицейский зад обреченно ковырялся в моторе.
У самого крыльца, подзагородив вход, стояла мощная вишневая «вольво», — машинка, судя по всему, принадлежала самому Молодарчуку или кому-то из его замов. Трое ментов курили на лавочке. При виде подъехавших джипов с московскими номерами они немедленно оживились, повернулись, как по команде, и уставились на высыпавших из них крепких парней. Валерий знаком велел своим ребятам оставаться у тачек и вошел внутрь.
Дверь в предбанник молодарчуковского кабинета была распахнута, в прокуренном помещении толпился народ. На покорябанном стуле у двери сидела женщина, чистенько и бедно одетая. По виду — типичная потерпевшая. Валерий невольно обратил внимание на пальцы женщины: белые и бесцветные, кое-где с мелкими ожогами от реактивов. Такие же пальцы были вчера у Игоря, когда он лежал в гробу.
— Вы с «Зари»? — спросил Валерий.
Женщина среагировала не сразу.
— А? Да.
И тут же повернула голову обратно, уставившись, как цыпленок, на закрытую дверь кабинета. В глазах ее, на секунду взглянувших на Нестеренко, плеснуло какое-то дикое неизбывное горе. Валерий понял, что она даже не услышала вопроса, а ответила механически, как человек, разговаривающий по мобильнику, механически продолжает вести машину.
Внезапно Валерий обернулся. В коридоре, напротив распахнутой двери предбанника, стояли трое ментов. Двое глядели на него с любопытством. Третий оперативник был совсем молодой, года на три моложе Валерия, — худой вихрастый парень в пушистом свитере и старых джинсах. Джинсы были перетянуты толстым кожаным ремнем с огромной стальной пряжкой так, что юношеская худоба опера еще больше бросалась в глаза. Оперативник словно ощупывал Валерия глазами: так домохозяйка придирчиво вертит и щиплет на рынке тушку забитой индейки: да не стара ли? Да подойдет ли семье на праздник?
Друг убитого опера? Родственник? Или просто человек, который ну очень не любит молодых людей в хороших костюмах и на черных джипах? Сазан полностью отдавал себе отчет, что при малейшем милицейском желании он выходит убийцей мента и идет по статье, как миленький…
Дверь из кабинета Молодарчука распахнулась. На пороге стоял полковник собственной персоной. Молодарчук был разъярен. Лицо его пылало праведным гневом. Перед ним испуганно отступала тощая девочка лет тринадцати.
— Да я тебя! — орал Молодарчук. — Да ты сама им дала, а теперь хвостом вертишь! Вон отсюда! Шлюха малолетняя!
Женщина и мужчина изумленно вскочили на ноги.
— Олечка! — сказала женщина.
Полковник стремительно обернулся.
— Забери свою шалаву, и чтоб я тебя больше здесь не видел! — рявкнул Молодарчук. — У нормальной бабы девка по подворотням не шляется!
— Григорий Ефимыч… — спокойно начал молодой опер, тот самый, который только что разглядывал Валерия.
В эту минуту Молодарчук оглянулся и встретился глазами с Нестеренко.
— А… Э… Валерий Игоревич… Вы уже здесь? Погодите секундочку… то есть…
Два мента, грамотно взяв ошеломленную мать в коробочку, уже выводили ее в коридор. Молодой опер все так же стоял у притолоки.
— Заходи.
Валерий, оглянувшись на плачущую девочку, последовал за полковником.
Кабинет полковника Молодарчука отнюдь не напоминал клетушки, в которых ютились его подчиненные. Паркетный пол, строгие импортные шкафы, безукоризненная отделка стен и стеклопакеты в окнах сделали бы честь любому средней руки офису. За окнами открывался роскошный вид на реку, под собранным из стальных спичек мостом неторопливо проплывала желтоносая баржа.
Валерий, не дожидаясь приглашения, сел в одно из покойных кресел, расставленных вдоль стола для совещаний. Полковник, поколебавшись, опустился напротив.
— Нет, просто черт знает что такое! — с запоздалым негодованием воскликнул Молодарчук. — Сначала шляются неведомо где, лезут к парням, а потом, чуть что, позорят хороших людей!
Валерий молчал. Уголок рта Молодарчука дернулся, пальцы выбили на столешнице нервную дробь. Нестеренко сидел абсолютно неподвижно и расслабленно, и эта неподвижность собеседника невольно заставляла полковника нервничать, восполняя недостаток чужих движений избытком своих собственных.
Внезапно Молодарчук встал, растворил дверь кабинета и крикнул:
— Лерочка, кофе и коньяк.
Потом вернулся и снова сел напротив Валерия. Глаза Нестеренко, казалось, неторопливо изучали обстановку кабинета, красивую белую грамоту с золотой окантовкой — личную благодарность Анатолия Куликова за чего-то там проявленное и оказанное.
— Н-да, нехорошо-то как вышло, — с досадой сказал полковник.
— Что — нехорошо?
— Ну вы сами понимаете, Валерий Игоревич. У нас город спокойный, тихий. А вы… в первый же день… и не кого-нибудь, а сотрудника милиции… из иностранного ствола…
— Ваш сотрудник находился при исполнении обязанностей? И если да, то у него не странные ли обязанности — мочить заезжих бизнесменов из незарегистрированного «ПМ»?
Полковник поколебался.
— Ну зачем вы так, Валерий Игоревич. Я… я совершенно непредвзято… Но… — полковник замолчал. Руки его бесцельно бродили по полированной поверхности стола. Внезапно полковник сощурился и поинтересовался:
— Кстати, я так понял, что вы нашли общий язык с Демьяном Михайловичем?
— Директором? Я бы не сказал. Просто любопытствовал у него, кто убил Игоря.
— И что он ответил?
— Я боюсь, что вашей версии — насчет иностранных шпионов, загубивших русского ученого, — мы не обсуждали.
— Видите ли, — вкрадчиво сказал полковник, — у нас не лучшие отношения с руководством комбината. К ним предъявили какой-то иск, насколько я понимаю, вполне справедливый, они отказываются платить по своим обязательствам и винят в этом областное УВД. Довольно дикая логика.
— При чем здесь я? — спросил Сазан.
— Насколько я понимаю, вы могли бы повлиять на директора.
— Повлиять в каком смысле? — безжалостно уточнил Валерий.
— В арбитражном суде области лежит апелляция завода по иску ТОО «Бенарес» о взыскании задолженности по векселям. Чем дольше Санычев будет сопротивляться, тем больше пеней и штрафов придется ему платить.
Валерий помолчал.
— Иными словами, в случае, если Санычев не заплатит по иску, вы арестуете меня за убийство сотрудника милиции?
— На меня есть определенное давление, Валерий Игоревич. Это ваша задача — доказать, что я должен ему противиться.
— А если я повлияю на руководство комбината?
Полковник помолчал. Потом внезапно подошел к сейфу, открыл дверцу и бросил на стол перед Валерием довольно толстое дело. Валерий раскрыл было папку, но полковник проворно потянул ее к себе
— Что это?
— Дело об ограблении АОЗТ «Ласточка».
— И кто же его ограбил?
— Ограбили трейлер с видеотехникой. Трейлер увели, одного из водителей убили. Сделали это люди некоего Спиридона, личности в нашем городе довольно известной. Но…
Полковник сделал несколько театральную паузу.
— Одним из главных подозреваемых по делу проходит Лесько Андрей Никитич, оперуполномоченный пятого отделения. Тот самый, которого вы застрелили.
— Что значит — одним из главных?
— Есть показания, что водителя убивал именно он И что угрожал владельцу «Ласточки» тоже Лесько.
— Классные вы себе кадры набираете, — осклабился Сазан.
— В семье не без урода, Валерий Игоревич. Но вы понимаете, что я в довольно сложном положении. С одной стороны, ордер на арест Лесько был практически подписан. Капитан Царьков, который вел это дело, проделал безупречную работу. С другой — меня теперь могут не понять Меня могут вызвать в Москву и сказать: «Григорий, у тебя что, крыша поехала? Заезжий… гм… заезжий авторитет мочит на ступенях гостиницы оперативника, который в первый раз его видит, а ты после этого авторитета отпускаешь, а на мертвого опера вешаешь ограбление трейлера? Ты сколько за это получил, а?»
Полковник помолчал.
— Это очень тяжелая для меня ситуация, Валерий Игоревич. Поймите, очень тяжелая… Я готов пойти вам навстречу. Закрыть глаза на некоторые моменты… Но пойдите навстречу и вы мне — вы понимаете меня?
Валерий понимал. Он понимал вполне, что чувствовала в этом кабинете полчаса назад тринадцатилетняя девочка, которую изнасиловали несколько подонков и которой товарищ полковник, то ли oт неохоты портить отчетность, то ли от нежелания ссориться с кем-то высокопоставленным, заявил, что она сама шлюха. Вот только пусть Молодарчук не думает, что Валерия Нестеренко так же легко развести, как тринадцатилетнюю пацанку.
Валерий вежливо развел руками.
— Понимаю.
Молодарчук удовлетворенно кивнул и, нажав кнопку интеркома, велел:
— Лерочка, Царькова ко мне.
Спустя несколько минут в кабинет вошел тот самый худощавый молодой опер, который в предбаннике ел Валерия глазами.
— Вот, Яша, познакомься, — сказал Молодарчук, — это Валерий Нестеренко. А это Яша Царьков. Гроза окрестных бандитов и гордость нашего УВД Лично Петрашева брал, был у нас такой кадр, владелец автозаправок и кандидат в областные депутаты…
Опер молча глядел на Нестеренко. Любезности в его взгляде было не больше, чем мяса в лагерной баланде.
— Я думаю, Яша, — сказал Молодарчук, — что ты дело Валерия Игоревича возьми себе и объедини с делом об убийстве Ткачикова. Сними, в общем, с человека показания и все такое прочее.
Опер механически наклонил голову.
— Пойдемте, Валерий Игоревич, — с подчеркнутой вежливостью сказал он.
В крошечном кабинетике Царькова (судя по количеству столов, опер явно делил его еще с двумя коллегами, но те куда-то задевались) сидела та самая полная женщина, которую полчаса назад Валерий видел в предбаннике Молодарчука. Дочки при ней уже не было: перед женщиной стоял стакан крепкого чая, и она растерянно смотрела в черную жидкость, как в иностранную непонятными словами написанную книгу. При виде Валерия женщина привстала.
— Яков Иваныч, мне, пожалуй, пора.
Царьков коротко кивнул. Женщина бочком вышла из кабинета. Царьков молча прошел к столу, раскрыл ящик и вынул оттуда завернутый в бумажку бутерброд — грубо нарезанный кусок хлеба, прикрытый розовым кружком колбасы.
— С утра не ел, — сказал Царьков в качестве объяснения, — извини, тебе не предлагаю. Ты в ресторации семгу покушаешь.
— Тут в двух кварталах отсюда кабак есть. «БизнесменЪ» или что-то в этом роде. Почему бы не пообедать по-человечески?
Царьков очень холодно оглядел Нестеренко.
— Я за поляну накрытую не продаюсь, — хмуро сказал мент. — Чайник включи. Там, позади тебя.
Чайник был древний и алюминиевый, с белесыми подтеками вокруг носика. Валерий воткнул его в розетку, и между штепселем и стеной проскочила крупная голубая искра.
— Что с девочкой? — спросил Валерий.
— А тебе какое дело? Это же не убийство главного технолога завода. Завод можно под «крышу» прибрать, а тут чего прибирать?
— Что случилось с девочкой?
Опер отхватил белыми зубами сразу половину бутерброда.
— Девочка вышла в булочную. Когда вернулась, застала во дворе шумную компанию. Компания праздновала день рождения некоего Олега, он на два года ее старше, одноклассник брата. Ребята пригласили девочку покататься. Описывать подробности?
— Травмы были?
— Множественные разрывы половых органов. Ушибы на внутренних частях бедер. Напоследок им очень туда бутылку захотелось засунуть, в наказание за непримерное поведение. В отношении Олега это второй такой случай. Первый кончился тем, что отец заплатил семье тысячу долларов и пригрозил, если что, сжить со свету.
— Кто отец?
— Отца зовут Станислав Ковальский. Это первый заместитель Григория Ефимыча.
Опер запихал в рот остатки бутерброда, отряхнул руки и тщательно счистил крошки со свитера.
— Кто участвовал в этом, кроме Олега Ковальского?
— Не строй из себя защитника обиженных, Валерий Игоревич. У тебя это не лучше получается, чем у моего начальства. С которым ты, кажется, договорился.
— О чем? — поднял брови Валерий.
— Могу только догадываться. Всего-то и надо для конца карьеры Лесько, чтобы его заезжий авторитет у гостиницы грохнул…
— А мне сказали, он был накануне ареста
— Он месяц накануне ареста. Я каждый день хожу к Молодарчуку и показываю ему бумаги. А мне: «Ну что ты говоришь! Заслуженный работник! Высокая раскрываемость! Вон, Серого взял…»
— А как он Серого взял?
— А так и взял, что забил Серый Спиридону стрелку, поехали они за город хлестаться из автоматов, Спиридон явился без оружия, а Серый повез на шесть человек пять «АКМ» и один «Стечкин». Приехала милиция, Серого повязали, Спиридона отпустили, поскольку Серый с железом, а Спиридон пустой. Расклад понимаешь?
— Понимаю.
— Сам такие вещи не делал?
— Не делал.
— Ну да. Вас послушать, так все вы ангелы, а не бандиты…
— Какой я бандит, а? — спросил Сазан. — Я простой скромный предприниматель, который приехал на похороны друга… А что все-таки там случилось? С этим опером и водителями?
— Трейлер был один, водителей два. Одного пристрелили, другой сбежал.
— Как?
— Чудом. Когда стрельба началась, он вырвался, побежал. Там такое место было узкое: лес, с одной стороны, коряги, с другой, болото. Они его ранили, бок прострелили, плечо, он — по болоту, упал, опять побежал… В общем, они его напарника тут же в болоте и утопили, а он через несколько часов на дорогу выполз. Просил, чтобы его в больницу не везли…
— Почему?
— Потому что напарник Лесько узнал.
Сазан поднял брови.
— Зачем Спиридон угонял трейлер?
— Да там сложнее была комбинация. Спиридон этой «Ласточке», Котельников у нее хозяин, в «крышу» набивался, тот отказывался… Ну Спиридон его решил развести. Нашел некоего Жмуркова, своего подопечного бизнесмена, тот вместе с хозяином «Ласточки» деньги вложил в трейлер с техникой. Жмурков все знал — маршрут трейлера, время прибытия… Спиридон свой же трейлер грабанул, потом приходит к барыге, тычет ему в морду стволом и начинает верещать, что барыга сам себя обнес, чтобы Жмуркову денег не платить. Отвозит Котельникова в подвал и требует от владельца «за долг» фирму на себя переписать…
Опер помолчал.
— Дело как раз Лесько поручили вести. Ну тот, естественно, горячо поддержал версию любимого шефа насчет того, что владелец сам себя грабанул… Даже был такой замечательный эпизод, что Котельников из этого подвала как-то выпутался и в милицию прибежал — и тут по распоряжению Лесько попал в камеру… Ну тот увидел, что дело плохо, какими-то путями на меня вышел. Мне тоже показалось, что история пахнет дурно. Я мозгой немножко пошурупил и отловил эту технику в соседней области.
— А водитель?
— А водителя мы уже потом нашли. Сначала я технику отловил. Потом человека, который ее продавал, это как раз кореш Спиридона оказался. Ну я этого товарища вот на этом самом месте, где ты сидишь, три часа обрабатывал.
— Чем?
— Ласковыми словами, Валерий Игоревич. На вашу братию ласковые слова особенно хорошо действуют… Только вот стул под ним три раза ломался… Ну вот. А когда человек Спиридона раскололся, мы еще двоих взяли. Те про убийство рассказали, сказали, что одного у Серого брода утопили, а второй вроде бы дальше утоп. «Точно, — спрашиваю, — утоп?» «Точно, — говорят, — в больницах его нет, дома тоже, мы проверяли на всякий случай…» Ну я опечалился, а все же стал искать. И вот через неделю нахожу его в одной здешней деревеньке, у двоюродной сестры его бабушки… Повезло парню дважды. И что сбежал, и что ребята, которые его подобрали, вошли в его положение. Не в больницу повезли, а куда попросил. А то бы его точно в больнице Спиридон убрал.
— И он дал показания?
— Подробнейшие. Рассказал, как их тормозили. Он и останавливаться-то не хотел, а его напарник говорит: «Стой, это мент, я его знаю, он напротив меня живет».
Опер помолчал.
— Я сначала думал, что напарник с бандитами в сговоре был, а потом решил проверить. Действительно, проверяю — да, жил напротив напарника мент. Лесько Андрей Никитич. Тащу раненому пачку фотографий: «Нет ли тут мента?» Тот уверенно на Лесько тычет… А у меня уже и раньше были подозрения. Но что он же и в водителя стрелял — этого я, конечно, не думал. Просто уж больно он нагло прессовал барыгу, а жалоб на него было достаточно.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента