Страница:
3
На следующее утро Виллет получил записку от мистера Варда, в которой говорилось, что Чарльз все еще не появился. Вард писал, что ему позвонил доктор Аллен, сообщивший, что Чарльз на некоторое время останется в Потаксете и не желает, чтобы его беспокоили. Присутствие Чарльза было необходимо, так как сам Аллен, по его словам, должен будет уехать на неопределенный срок, а их опыты требуют постоянного наблюдения. Устами коллеги Чарльз передал всем горячий привет и сожаления, если неожиданная перемена его планов создала кому-нибудь неудобства. Мистер Вард впервые услышал голос Аллена, что-то ему смутно напомнивший. Он не мог с уверенностью сказать, что именно, однако ассоциации были самые неприятные.Получив столь странные и противоречивые известия, доктор Виллет не знал, что и подумать. Письмо Чарльза было явно продиктовано отчаянием и страхом, но почему тогда он ушел из дому вопреки собственным же планам? Молодой Вард написал, что его изыскания таят в себе чудовищную угрозу, что бородатый доктор Аллен должен быть уничтожен любой ценой и что он больше никогда не вернется в Потаксет. Однако, если верить последним сообщениям, он забыл свои слова и вновь отправился в это гнездо мрачных тайн. Здравый смысл подсказывал доктору, что лучше всего оставить в покое молодого Варда со всеми его дикими причудами, но какое-то более глубокое чувство не давало изгладиться впечатлению от письма. Виллет перечитал его и вновь убедился, что оно отнюдь не столь бессвязно и бестолково, как это могло показаться на первый взгляд. В нем чувствовался подлинный и глубокий страх, а учитывая уже известные доктору факты, намек на чудовищное вторжение в наш мир из иных времен и пространств уже не представлялся ему всего-навсего глупой выдумкой. Где-то совсем рядом таился несказанный ужас, и, даже не будучи в силах постичь его суть, надо было держаться настороже, в полной готовности дать ему отпор.
Больше недели доктор Виллет размышлял над вставшей перед ним дилеммой, все более склоняясь к мысли навестить Чарльза в Потаксете. Ни один из знакомых молодого человека не отважился проникнуть в это тайное убежище, и даже мистер Вард знал о нем только то, что сын нашел нужным ему сообщить. Но Виллет чувствовал необходимость поговорить с пациентом начистоту. Мистер Вард время от времени получал от Чарльза краткие бессодержательные письма, напечатанные на машинке; насколько он знал, аналогичные послания получала и миссис Вард в Атлантик-Сити. Итак, доктор решил действовать и, невзирая на недобрые предчувствия, связанные со старинными легендами о Джозефе Карвене и недавними предостережениями Чарльза, отправился к деревянному коттеджу на крутом речном берегу.
Виллет однажды уже побывал в этих местах из чистого любопытства – хотя, конечно, не входил в дом и никак не обозначал свое присутствие, – так что дорога была ему известна. В конце февраля, вскоре после полудня, он сел в свой небольшой автомобиль и выехал на Броуд-стрит. По пути ему вдруг представилась картина полуторавековой давности, когда в том же направлении двигалась толпа угрюмых людей, чтобы свершить жуткий тайный суд, подробности которого так и остались нераскрытыми.
Поездка через приходящие в упадок городские окраины не заняла много времени, и скоро перед ним уже расстилались чистенький Эджвуд и сонный Потаксет. Виллет повернул направо, вниз по Локвуд-стрит, и проехал вперед, сколько позволяла заброшенная проселочная дорога, а потом вышел из машины и пошел на север, к обрывистому речному берегу, за которым простирались затянутые туманом низины. Домов здесь было мало, и он без труда отыскал деревянный коттедж с бетонным гаражом. Быстро пройдя по мощенной гравием дорожке, доктор твердой рукой постучал в дверь и решительно обратился к мрачному мулату, приоткрывшему одну створку.
Доктор сказал, что должен немедленно видеть Чарльза Варда по очень важному делу. Он не примет никаких отговорок, а если его не пустят, то об этом сразу же будет доложено старшему мистеру Варду. Мулат стоял в нерешительности и придержал дверь, когда Виллет попытался толкнуть ее, но доктор еще громче повторил свое требование. Затем из темноты дома раздался шепот, от которого у доктора по спине побежали мурашки.
– Впусти его, Тони, – сказал странный голос. – Сейчас столь же подходящее время для разговора, как и любое другое.
Но каким бы пугающим ни был этот низкий, словно отдающийся эхом голос, доктор Виллет еще сильнее испугался в следующую минуту, когда доски пола заскрипели и из темноты показался говоривший – это был Чарльз Вард собственной персоной.
Тщательность, с которой доктор Виллет впоследствии восстановил разговор с Чарльзом, вызвана тем, что он придавал особое значение этому периоду. Именно тогда личность Чарльза Декстера Варда претерпела окончательную трансформацию – мозг, порождавший мысли и слова нынешнего Чарльза Варда, уже не имел ничего общего с мозгом того человека, за ростом и развитием которого он наблюдал в течение двадцати шести лет. Научная полемика с доктором Лайманом побудила его стремиться к максимальной точности, и он с полной уверенностью датирует начало подлинного безумия Чарльза Варда тем днем, когда родители получили от него первое письмо, напечатанное на машинке. Стиль писем, которые он регулярно отправлял им, совершенно не похож на стиль Варда. Он чрезвычайно архаичен, словно внезапное перерождение автора писем высвободило целый поток мыслей и впечатлений, которые он бессознательно приобрел в дни своего детского увлечения стариной. В них наблюдается явное стремление казаться современным, но от их духа, не говоря уже о языке, явственно веет прошлым.
Дух прошлого сквозил и в каждом слове, в каждом движении Варда, когда он беседовал с доктором в полумраке старого деревянного дома. Он поклонился, указал Виллету на кресло и заговорил сиплым шепотом, причину которого сразу же попытался объяснить.
– Я изрядно застудил горло, – начал он, – и едва не подхватил чахотку от этих треклятых речных миазмов[61]. Не взыщите, прошу вас, за мою речь. Я предполагаю, вы явились от батюшки, дабы взглянуть, как обстоят мои дела. Смею надеяться, что ваш рассказ не представит ему никаких резонов для беспокойства.
Виллет очень внимательно прислушивался к скрипящим звукам голоса Чарльза, но еще более внимательно всматривался в его лицо. Он чувствовал, что здесь не все ладно, вспомнив, что рассказывали ему родители Варда о внезапном страхе, поразившем в ту памятную ночь их слугу. В комнате стоял полумрак, но доктор не попросил открыть хотя бы один ставень. Вместо этого он сразу перешел к делу и прямо спросил молодого Варда, почему тот не дождался его визита, о котором так отчаянно умолял менее недели тому назад.
– Я как раз к этому вел речь, – ответил хозяин дома. – Вам должно быть известно, что я страдаю сильным нервным расстройством и часто делаю и говорю странные вещи, в которых не отдаю себе отчета. Не раз я заявлял вам, что нахожусь накануне великих открытий и свершений, и само величие их заставляет меня по временам терять голову. Мало найдется людей, которые не почувствуют страха перед тем, что мной обнаружено, но теперь уже недолго остается ждать. Я был глупцом, когда согласился на этих стражников и на сидение дома, ибо сейчас мое место здесь. Я знаю, что обо мне злословят любопытствующие соседи. Может статься, тщеславие – эта слабость, присущая всем людям, – побудило меня иметь о себе слишком высокое мнение. Однако нет ничего дурного в том, что я делаю, пока я делаю сие правильно. Если вы соблаговолите подождать еще шесть месяцев, я покажу вам такое, что безмерно вознаградит вас за терпение. Вам также следует знать, что я нашел способ изучать науки, в которых преуспели древние, черпая из источника, более надежного, чем все книги. Вскорости вы сможете сами судить о важности сведений в области истории, философии и изящных искусств, кои я сделаю доступными посредством этого источника. Мой предок овладел всеми этими знаниями, но обделенные разумом ничтожные людишки толпой ворвались к нему в дом и убили. Теперь я по мере своих слабых сил воссоздал бо́льшую часть из утраченного предком. На этот раз ничего дурного не должно случиться, и менее всего я желаю неприятностей по причине собственных постыдных приступов малодушия. Умоляю вас, сэр, забудьте все, что я написал вам, и не опасайтесь ни этого дома, ни его обитателей. Доктор Аллен – весьма достойный джентльмен, и я должен принести ему извинения за все дурное, что написал о нем. Я бы желал не расставаться с ним, но у него были важные дела в другом месте. Он столь же ревностно относится к изучению сих наиважнейших материй. Должно быть, я, страшась величия стоящей перед нами задачи, невольно переносил этот страх на доктора Аллена как на своего ближайшего помощника.
Вард умолк; доктор тоже молчал, пребывая в растерянности. Он чувствовал себя в неловком положении, слушая, как молодой человек отрекается от своего письма. В то же время речь нынешнего Варда была очень неестественной и безусловно бредовой, тогда как отчаянное и трагическое послание явно принадлежало тому Чарльзу Варду, которого доктор знал с детских лет. В попытке вернуть былой доверительный тон их бесед Виллет упомянул кое-какие эпизоды их прежних встреч и был неожиданно и глубоко потрясен результатами этой попытки (сходное потрясение испытали впоследствии и другие врачи-психиатры). Как выяснилось, из памяти Чарльза начисто изгладились целые пласты, связанные с его собственной жизнью и событиями новейшего времени, и в то же время всплыли исторические сведения, приобретенные в пору его увлечения стариной, – то есть подсознательное прошлое вытеснило его современную индивидуальность. Осведомленность молодого Варда обо всем, что имело отношение к далекому прошлому, приобрела прямо-таки пугающий и нездоровый характер, так что он даже пытался ее скрыть. Впрочем, это ему не удавалось – когда Виллет заговорил об истории города, изучением которой Чарльз увлекался с детских лет, в ответах собеседника то и дело встречались подробности, какие вряд ли могли быть известны современному человеку, и доктор невольно вздрагивал, слушая бойкую речь Чарльза.
Трудно было представить, откуда молодой человек узнал, как свалился парик с головы толстого шерифа, когда тот перегнулся через бортик ложи при исполнении пьесы в Театральной академии мистера Дугласа на Кинг-стрит в пятницу 11 февраля 1762 года, или как актеры неудачно сократили текст пьесы Стила «Совестливые влюбленные»[62], испортив ее до такой степени, что можно было лишь радоваться решению городского совета, который две недели спустя закрыл театр по настоянию общины баптистов. Старые письма вполне могли содержать упоминание о том, что «бостонская коляска Томаса Себина была дьявольски неудобной», но какой даже самый выдающийся исследователь колониального периода мог знать, что скрип новой вывески Эпенетуса Олни (он велел намалевать на ней аляповатую корону после того, как переименовал свою таверну в «Королевский кофейный зал») был в точности похож на первые звуки новомодной джазовой пьесы, часто звучащей по радио в Потаксете?
Однако Вард недолго распространялся на подобные темы, дав понять, что его более не интересуют ни современность, ни старина. Было совершенно ясно, что он желает лишь удовлетворить любопытство посетителя, чтобы тот поскорее убрался восвояси и больше не приходил. Очевидно, с этой целью он предложил Виллету показать дом и провел его по всем комнатам, от подвала до чердака. Доктор внимательно присматривался к обстановке и заметил, что стоявших на виду книг было слишком мало – явно недостаточно для того, чтобы заполнить зияющие пробелы на книжных полках домашней библиотеки Чарльза. Он понял также, что так называемая лаборатория устроена весьма небрежно, явно для отвода глаз. Без сомнения, настоящие библиотека и лаборатория располагались где-то в другом помещении, но где именно, угадать было невозможно. Итак, потерпев полную неудачу и не узнав ничего определенного, Виллет к вечеру возвратился в город и обо всем рассказал мистеру Варду. Они пришли к общему мнению, что юноша окончательно сошел с ума, но решили не спешить с принятием мер, сочтя необходимым и дальше держать в полном неведении миссис Вард, какой бы помехой этому ни были странные письма ее сына.
Теперь и мистер Вард решил посетить сына – причем так, чтобы его визит стал для Чарльза полной неожиданностью. Однажды вечером доктор Виллет отвез его в Потаксет на своей машине, издали показал деревянный коттедж и остался терпеливо ждать его возвращения. Разговор затянулся надолго, и мистер Вард вышел из дома грустным и взволнованным. Чарльз принял его так же, как и Виллета, с той только разницей, что очень долго не появлялся. Нежданный посетитель вынужден был силой вломиться в прихожую и отправил мулата с настоятельным требованием позвать к нему сына. В поведении молодого Варда не было и следа сыновней привязанности. В комнате было полутемно – Чарльз жаловался, что у него даже при слабом свете страшно болят глаза. Он говорил приглушенным голосом, объясняя это тем, что у него раздражение голосовых связок, и его хриплый шепот внушал отцу неясную тревогу, от которой тот не смог избавиться до конца встречи.
Договорившись вместе предпринять все, что будет в их силах, чтобы спасти Чарльза от полного безумия, мистер Вард и доктор Виллет стали по крупицам собирать сведения, которые могли бы хоть что-нибудь добавить к тому, что им было уже известно. Прежде всего они обратились к слухам, ходившим в Потаксете. Выяснить это было нетрудно, поскольку оба имели немало друзей в округе. С доктором Виллетом люди говорили откровеннее, чем с отцом Чарльза, и из услышанного он сделал вывод, что в последнее время Чарльз вел действительно странную жизнь. Досужие языки приписывали обитателям коттеджа причастность к вампиризму, свирепствовавшему прошлым летом; а грузовики, подъезжавшие к дому молодого Варда в глухие часы ночи, давали пищу самым мрачным предположениям. Местные торговцы рассказывали о подозрительных заказах Варда, поступавших к ним через угрюмого мулата, и главным образом о неимоверном количестве мяса и свежей крови, которую доставляли мясники с ближайшей бойни. Поскольку в доме жили лишь три человека, эти заказы представлялись поистине абсурдными.
Кроме того, люди рассказывали о голосах, раздававшихся из-под земли. Проверить эти слухи было значительно труднее, но для них имелись вполне реальные основания. Когда слышались эти звуки, окна дома были темны, а это значило, что источник их – в каком-то подвале. Все были убеждены, что под домом находится разветвленная сеть глубоких подземных ходов. Припомнив старинные легенды о катакомбах, вырытых Джозефом Карвеном, и не сомневаясь в том, что Чарльз выбрал этот коттедж именно потому, что он расположен на месте той зловещей фермы, Виллет и мистер Вард не оставили эти слухи без внимания. Они несколько раз безуспешно старались отыскать на крутом речном берегу потайную дверь, о которой упоминал старый манускрипт. В том, что касалось обитателей дома, общественное мнение было единодушно: мулат внушал всем отвращение, бородатого доктора Аллена в черных очках боялись, а к бледному молодому ученому испытывали инстинктивную неприязнь. В последние недели две Вард очень сильно изменился: он оставил попытки казаться любезным и общительным в тех немногих случаях, когда выходил из дома, и разговаривал лишь хриплым, внушающим непонятный страх шепотом.
Таковы были подробности, собранные мистером Вардом и доктором Виллетом, и они долго их обсуждали, в меру своих сил пытаясь применить индуктивный и дедуктивный методы, сопоставляя все известные факты жизни Чарльза за последнее время – в том числе его отчаянное письмо, которое доктор наконец решил показать отцу, – со скудными документальными данными, касающимися покойного Джозефа Карвена. Они многое бы дали за то, чтобы хоть мельком заглянуть в найденные Чарльзом бумаги, ибо не сомневались, что истоки безумия юноши связаны с тем, что он узнал о старом колдуне и его деяниях.
4
Вскоре эта странная история приняла иной оборот, но в том нет заслуги мистера Варда или доктора Виллета, которые бездействовали, столкнувшись с чем-то не поддававшимся объяснению. Чарльз писал родителям все реже. Наступило начало месяца, когда он обычно улаживал свои финансовые дела, и клерки некоторых банков в недоумении пожимали плечами и советовались друг с другом по телефону. Представители банков, знавшие Чарльза Варда в лицо, посетили его коттедж в Потаксете и постарались выяснить, почему все чеки, которые он подписывал в последнее время, представляют собой грубую подделку. Они остались недовольны объяснениями, произнесенными хриплым шепотом. Молодой Вард уверял их, что нервное расстройство так повлияло на правую руку, что ему трудно писать. Он даже вынужден печатать на машинке все свои письма.Однако банковских инспекторов поразило не столько это обстоятельство, в котором не было ничего необычного или подозрительного, и даже не ходившие в Потаксете разговоры, отголоски которых долетели и до них. Главным образом их смутила бессвязная речь молодого человека, свидетельствующая о полной потере памяти во всем, что касалось финансовых вопросов и расчетов, которые пару месяцев назад не представляли для него никаких затруднений. На первый взгляд он говорил вполне связно и разумно, но проявлял полное невежество в важнейших вещах, которое тщетно пытался скрыть. И хотя никто из этих людей не был особенно близок с молодым Вардом, они поневоле замечали перемену в его поведении и речи. Они слышали, что Чарльз Вард – любитель и знаток старины, но ни один самый заядлый поклонник всего старинного не пользуется в обыденной жизни устаревшими выражениями и жестами. Все это, вместе взятое, – сиплый голос, трясущиеся, словно пораженные параличом руки, провалы в памяти, затрудненная речь и странные манеры – казалось проявлением тяжкой болезни, которая давала пищу для новых слухов, вскоре широко распространившихся. Покидая своего клиента, инспекторы решили, что им совершенно необходимо переговорить с Вардом-старшим.
Шестого мая 1928 года в конторе мистера Варда состоялась длительная и серьезная беседа, после которой до крайности расстроенный мистер Вард вызвал доктора Виллета и признался, что бессилен что-либо предпринять. Виллет, просмотрев чеки Чарльза с неуклюже нацарапанными подписями, мысленно сравнил их с почерком, которым было написано последнее письмо. Разница бросалась в глаза, но такой почерк, как на чеках, доктор уже где-то встречал. Буквы были угловатыми и архаическими, их очертания и наклон разительно отличались от написания этих букв Вардом. Весьма необычный почерк, но где он мог его видеть? Не оставалось сомнений в том, что Чарльз сошел с ума, не правомочен распоряжаться своим имуществом и должен быть изолирован от внешнего мира. Его следовало срочно взять под наблюдение и лечить. Мистер Вард вызвал известных психиатров – докторов Пека и Вейта из Провиденса и доктора Лаймана из Бостона – и при участии доктора Виллета подробно рассказал им о предыстории болезни Чарльза. Они собрались в бывшей библиотеке больного, просматривая оставленные Чарльзом книги и бумаги, чтобы получить представление о его наклонностях и характере. Изучив этот материал, а также письмо, написанное Виллету, психиатры согласились, что столь интенсивные занятия Чарльза Варда могли разрушить или, по крайней мере, деформировать нормальный интеллект, и выразили желание увидеть прочие книги и документы, с которыми Чарльз работает в настоящее время. Но это можно было сделать только в его доме в Потаксете. Виллет занялся случаем Варда с удвоенной энергией и среди прочего добыл показания рабочих, видевших, как Чарльз нашел документы Карвена, а также обнаружил, просматривая подшивки «Джорнал», что Чарльз скрывал от своих домочадцев газетные заметки о кладбищенских происшествиях.
В четверг, 8 марта, Виллет, Пек, Лайман и Вейт нанесли молодому Варду визит, не скрывая своих целей. Они намеревались задать ему, уже официально признанному их пациентом, множество вопросов, интересуясь каждой мелочью. Чарльз, которого им пришлось чрезвычайно долго ждать, наконец появился, источая странный и неприятный запах, и казался очень взволнованным. Однако он был настроен мирно и без всяких возражений признал, что его память и общее самочувствие сильно пострадали от непосильных занятий. Он не возражал, когда врачи настойчиво посоветовали ему сменить обстановку, и продемонстрировал поистине блестящие знания во всем, что не касалось современной жизни. Его спокойное и сдержанное поведение могло бы смутить врачей, если бы не архаичный строй его речи, несвойственный современному человеку, что указывало на явные отклонения в психике. О своей работе он рассказал врачам не больше, чем ранее сообщил родителям и доктору Виллету, а письмо, написанное им в прошлом месяце, приписывал нервному расстройству, которое вызвало истерический припадок. Он утверждал, что в коттедже нет ни второй библиотеки, ни лаборатории, и объяснял временный уход из родительского дома нежеланием наполнять его запахами, которые прямо-таки пропитали всю его одеялу. Разговоры соседей он считал глупыми выдумками невежественных людей, терзаемых неутоленным любопытством. Относительно нынешнего местопребывания мистера Аллена он не сказал ничего определенного, но уверял, что тот появится, когда в этом будет необходимость. Расплачиваясь с молчаливым мулатом, не ответившим ни на один вопрос гостей, и запирая свое таинственное жилище, молодой Вард не проявил никакой нервозности и лишь на короткое время задержался у двери, словно прислушиваясь к каким-то очень слабым звукам. По-видимому, он отнесся к происходящему философски, решив покориться, словно его отъезд – временное и незначительное обстоятельство и для него будет лучше, если все пройдет без лишних осложнений. Казалось, он был абсолютно уверен в том, что выдающийся ум и сообразительность помогут ему выбраться из неприятного положения, в которое его поставили пробелы в памяти, утрата голоса и изменившийся почерк, затворничество и эксцентричное поведение. Все сошлись во мнении, что миссис Вард не следует ни о чем сообщать, а муж продолжит посылать ей письма от имени Чарльза.
Молодого Варда поместили в частную лечебницу доктора Вейта в Коннектикут-Айленде, расположенную на берегу залива, в уединенном и живописном месте, где он находился под постоянным врачебным наблюдением. Именно тогда были замечены странности физиологического характера – замедленный обмен веществ, огрубевшая и вялая кожа, аномалии нервных реакций. Больше всего этим был обеспокоен доктор Виллет, поскольку он знал Варда с самого рождения и лучше всех мог заметить, насколько далеко зашел этот процесс. Даже хорошо знакомая доктору овальная родинка на бедре Чарльза рассосалась, а на груди появилось большое родимое пятно или шрам, которого там раньше не было. Увидев эту отметину, Виллет стал подумывать, не подвергся ли юноша операции, производимой на сборищах сатанистов в диких и уединенных местах, в результате которой на теле появляется так называемый «ведьмин знак». Доктор припомнил одну из записей о салемских ведьмах, которую ему показывал Чарльз еще тогда, когда не хранил в тайне свои находки. В ней говорилось следующее: «Мистер Г. Б. сообщает, что в ту Ночь Дьявол пометил своим Знаком Бриджит С., Джонатана А., Саймона О., Деливеренс В., Джозефа К., Сьюзен П., Мехитейбл К. и Дебору В.». Само по себе лицо молодого Варда вызывало у доктора безотчетный страх, и в один прекрасный день он осознал причину этого. Над правым глазом юноши появилась какая-то неровность, ранее отсутствовавшая: небольшой шрам или углубление, точно такое же, как на старом портрете Джозефа Карвена, – возможно, след какого-нибудь ритуального надреза или укола, произведенного Чарльзом Вардом на определенной стадии магических изысканий, как в свое время поступил и Джозеф Карвен.
Случай Чарльза Варда поставил в тупик врачей лечебницы; тем не менее велось тщательное наблюдение за корреспонденцией, адресованной как ему, так и доктору Аллену. Мистер Вард распорядился переправлять все письма прямо к нему. Впрочем, доктор Виллет был заранее убежден, что эти меры не дадут существенных результатов, ибо все действительно важное Аллен наверняка передавал через посланцев. Однако в конце марта пришло письмо из Праги, которое заставило мистера Варда и доктора серьезно задуматься. Написанное старинными угловатыми буквами, оно изобиловало теми же странными архаизмами, какие употреблял в своей речи молодой Вард. Вот содержание письма: