Лаврова Ольга. Свидетель

   – Мам, он у нас не меланхолик? – спросил как-то Колька, когда Граф отверг его приглашение проснуться и поиграть.
   – Нет, Коля, он немножко флегматик и себе на уме. Но умишко еще детский. Крупные собаки поздно взрос­леют.
   Гулять с ним было тоже нехлопотно. Посторонних он игнорировал, к кошкам относился уважительно; только продуктовые сумки начисто лишали его равновесия. Пока не иссякнет бурный щенячий аппетит, с этим предстояло бороться. И еще присматривать, чтобы не сожрал какую-нибудь дрянь с земли.
   – Граф, домой!.. Ты глуховат или у хозяина дикция плохая? Пошли-пошли, мне трудного свидетеля допра­шивать.
   …Да, свидетель был трудноват и сложен. Явился пунктуально, но с неудовольствием. Молча протянул повестку.
   Знаменский уважительно встал, протянул руку. По­жатие – первый внутренний зондаж, для партнера абсо­лютно неприметный. Он считает – просто поздоровался; не подозревает, что его ладонь проявила безразличие, симпатию, пренебрежение, страх, доверие, то есть лю­бое преобладающее в нем теперь настроение. Чтобы чет­ко воспринять сигнал, встречная ладонь, естественно, должна обладать натренированной чуткостью. У психо­логов, врачей, сотрудников следственного аппарата она вырабатывается даже и бессознательно. (У мошенников, кстати, тоже).
   Рука Власова выдала неуверенность, нервозность.
   – Извините, что опять беспокоим, – радушно начал Пал Палыч, – но дело теперь поручено мне, и есть детали, которые…
   Власов не дослушал.
   – Я же пришел.
   Знаменский усадил его, принялся заполнять бланк, попутно «ставя диагноз».
   «Неглуп. Самолюбив, даже с примесью высокомерия. Замкнут. Упрям. Лицо красивым не назовешь, но интерес­ное. Лишь неподвижность черт его портит».
   – Об ответственности за дачу ложных показаний вам говорили, прошу расписаться, что помните. Ну вот, с формальностями покончено, Игорь Сергеевич. Теперь несколько вопросов.
   – Спрашивайте.
   – Прежде всего спасибо, что помогли задержать ху­лигана.
   – Я не задерживал. Задержала ватага молодежи, – отмел Власов похвалу.
   – Им тоже спасибо, но без ваших показаний арест Платонова был бы почти…
   Снова не дослушал:
   – А за что арестован? За то, что слегка стукнул?
   – Игорь Сергеевич, у Платонова кулаки пудовые. От его «слегка» у парнишки сотрясение мозга.
   Власов скептически хмыкнул:
   – Неудачно упал.
   – Возможно… Скажите, с того места, где вы стояли, было отчетливо видно происходящее?
   – Да.
   – Можете назвать примерно расстояние?
   – Шагов семь.
   – Расскажите, пожалуйста, все по порядку, не упус­кая мелочей.
   – Собственно, я уже рассказывал, записывали. В ва­шей папке наверняка содержатся мои… мемуары.
   – Вы правы. Но то был рассказ другому следователю. Я обязан сам услышать.
   – И записать другим почерком. Что ж, извольте.
   Но он некоторое время молчал, глядя в окно, и обращенный к Знаменскому профиль выражал какую-то непонятную тому отрешенность.
   – Этот… Платонов? Он купил после меня пачку сига­рет. Подошел к девушке… Она ждала, наверное, долго. Это чувствовалось. Бесцельно ходила из стороны в сторо­ну, скучала… В общем, неудивительно, что Платонов подошел. Красивая девушка… Одна.
   «Почему он так тяжело говорит? Простенькая недав­няя история, а он нагружает ее психологией».
   – Но, Игорь Сергеевич, ведь девушка ждала не Платонова.
   – На ней не написано. Просто, может, кого-нибудь.
   – Она производила такое впечатление?
   Власов поколебался.
   – Нет-нет, утверждать не берусь. Но отрицать тоже.
   – Продолжайте, пожалуйста.
   – Ну… пошел типичный для таких случаев треп.
   – Вам было слышно?
   Власов обернулся.
   – Какие-то банальные фразы. Сами знаете, как быва­ет – начинается полушуткой; а потом уже обидно отъез­жать ни с чем.
   – Дословно не помните?
   – Н-нет.
   – Понимаете, мне важно, Игорь Сергеевич, как дер­жался Платонов. Только развязно или нахраписто и нагло. И что девушка – давала она резкий отпор или как-то так… двусмысленно. Существо дела не меняется, но ситу­ация перед дракой… понимаете?
   – Да, разумеется.
   Пал Палыч поймал его взгляд и не отпускал, стре­мясь через этот «канал связи» привести его в нужное состояние.
   – Я взываю к вашей памяти. Вы ведь все видели и слышали. Слова, интонации, жесты – где-то они отло­жились, надо только вытащить на поверхность. Постарай­тесь сосредоточиться, Игорь Сергеевич. Представьте себе снова: тепло… ранний вечер… табачный ларек… красивая девушка скучает…
   – Все очень похоже… – отрывисто и одышливо про­должил Власов за Пал Палычем, – слишком похоже… Теплый ветер порывами, и пахнет сирень… Деревья ше­лестят.
   «Сирень?!.. Ладно, потом».
   – К девушке подходит парень… установлено, что он был навеселе… голова немножко хмельная…
   – Да, – согласился Власов, – голова хмельная. – И взволнованно заспешил, будто сам с собой: – Он гово­рит: «Как жаль, что вы ждете не меня». Она отворачивает­ся. Ветер кидает ей волосы в лицо. Она говорит: «Отстань­те» или «Оставьте»… Но всерьез или только для виду – это невозможно понять. Поэтому он не отстает. Он гово­рит… пошлости, конечно, но она ему страшно нравится… Синие глаза, синее платье и рыжие волосы на ветру… – Вдруг он умолк резко, с разбегу.
   «Ой-ой. Что на него накатило? Чердак в порядке, а понес несуразицу».
   – Игорь Сергеевич, вы не жалуетесь на зрение?
   – Нет, – сквозь зубы.
   – Какого цвета папка?
   – Коричневая.
   – Эта?
   – Серая. Я не дальтоник.
   – Извините, заподозрил. Потому что на девушке была черная юбка. И белый свитер. И… разве она рыжая?
   – Нет, обыкновенная блондинка. – Он хрустнул пальцами. – Из меня, как видите, никудышный сви­детель.
   – Да, что-то вы начали фантазировать. А мне нужно только то, что вы действительно видели и помните.
   Перспектива продолжения допроса вызвала у Власова отвращение.
   – Надо пойти лечь, – соврал он. – Что-то скверно…
   – Позвонить в медпункт?
   – Нет, это бывает… Я приду завтра или послезавтра… Можно?
   – Послезавтра в то же время, – назначил Пал Палыч.
   Подписал пропуск. Загадочный свидетель ушел. Знаменский посидел в раздумье. Затем, полистав справочник, снял телефонную трубку. )
   – Гидрометцентр? Здравствуйте, следователь Знаменский с Петровки, 38… Да, пожалуйста. Вопрос такой: какова была сила ветра в Москве вечером девятого апреля?.. Да, сего года. Жду… Да? Практически безветрие. Спасибо.
   «А если он малость «того»? Шелестят у него деревья и пахнет сиренью. До сирени и сейчас-то далеко».
   Бестолково потерянный час дорогого времени. Больше Знаменскому даже думать о Власове было некогда.
 

* * *

   При всем сочувствии к его горю, отец потерпевшего был Пал Палычу неинтересен. Желто-седые виски, ран­ние морщины, неотмываемые рабочие руки, громкий голос (от привычки перекрывать шум в цеху) – типичная незапоминающаяся внешность. Но не во внешности заключалась неинтересность, а в кондовой «правильности» Ивана Федотыча. Он был честнейшим, добросовестным и ограниченным человеком. Из породы почитающих себя всегда правыми моралистов и зануд.
   Личная беседа с ним была не нужна Пал Палычу, на то телефон есть, чтобы уточнить две-три мелочишки. Но отец попросился прийти. Как отказать, не выслушать?
   – …На медные деньги растили. И вырос справный парень. Через три месяца защитил бы диплом, стал архи­тектором. За что ему такое? За что нам с матерью?!..
   Однако надо хоть какую-то и пользу извлечь для следствия.
   – Скажите, Алексей по натуре вспыльчив?
   – Нет, характер спокойный, основательный.
   – Вы были дома, когда он уходил – в тот вечер?
   – Дома.
   – И все было нормально, Алексей не нервничал? Я спрашиваю потому, что он впервые опоздал на свидание и Рите показался несколько возбужденным.
   Отец помолчал хмуро.
   – В тот вечер промеж нас разговор вышел… насчет этой девицы…
   – Она вам не нравится?
   – Да чему ж там нравиться?! Лицо размалеванное, юбчонка – одно название, повадки, словечки… Вы ее видали?
   – Сейчас коротких юбочек полно. Примелькались.
   – Ну, моему Алексею такая не пара! Из-за нее вся и беда. К порядочной девушке на улице приставать не будут!
   В дверь сунулся Власов: было то самое послезавтра.
   – Одну минуту, – попросил Пал Палыч.
   Власов закрыл дверь.
   – У вас дела, – застеснялся отец. – Пойду.
   – Идите, Иван Федотыч, и не отчаивайтесь. Будем верить в медицину.
   – А что еще остается!..
   Знаменский проводил его, впустил Власова, спра­вился о здоровье.
   – Обошлось, – вяло промямлил тот.
   – Тогда продолжим, Игорь Сергеевич? Мы с вами прервались на том, как…
   – Простите, мое свидетельство необходимо?
   «Начинается!»
   – Да, Игорь Сергеевич, ваше свидетельство необхо­димо, – категорически, но мягко, ибо заставить его не­чем. – Рита в момент удара отсутствовала. Продавщица табачного киоска готова рассказать любую историю. Но установлено, что она ничего толком не могла разглядеть. Вы – единственный очевидец.
   Власов хрустел пальцами и нервно поводил шеей.
   – Значит, каждое мое слово влияет на судьбу… Это тяжелая ответственность. Что его ждет?
   – Платонова? Статья пока не ясна. Дело в том, что от ушиба головы потерпевший ослеп… Вы встретили в две­рях его отца. Если слепота останется, – до восьми лет.
   – Боже! Несчастный парень!
   – Да, трагично.
   – Ну съездил кому-то. Максимум должен был по­явиться фонарь на скуле. А вдруг – восемь лет!!
   – Так вы… о Платонове горюете? Сочувствие не по адресу, Игорь Сергеевич.
   – Смотря как взглянуть, – раздраженно возразил тот.
   – Как ни взгляни. Вам жаль хулигана и не жаль чело­века, пострадавшего ни за что ни про что?
   – Того тоже жаль. Невольно. Потому что он жалок вообще… заработал оплеуху – дай сдачи. Не способен – утрись и переживи. Нет, он, конечно, падает. И, конечно, неудачно. И получает сотрясение мозга, будто летел со второго этажа! Потом он слепнет. Потом, естествен­но, его бросит девушка. – Во Власове нарастало озлоб­ление. – Родители на старости лет зачахнут в заботах… Есть, знаете, люди, которые умудряются занимать в жизни невероятно много места – с разными своими бедами, немощами, обидами. Все вокруг как будто в долгу, все с ними нянчатся. А ведь просто-напросто – неудачник!
   – То бишь, как говорит Платонов, дохляк, – холод­но подытожил Знаменский. – Давайте без обиняков. Вы готовы на попятный?
   Власов молчал, оттопыривая и втягивая нижнюю губу.
   – Если я вас сейчас спрошу, видели ли вы, как преступник ударил потерпевшего, что вы ответите?
   Власов опустил голову, думал. Наконец ответил, не меняя позы:
   – Ударил.
   У Пал Палыча отлегло от сердца.
   – Тогда о чем мы толкуем?
   – Я признаю факт, но не согласен с его оценкой.
   – Оценивать факты – задача суда.
   – Не будьте формалистом. Взгляните на вещи шире. Вы говорите «преступник». Допустим, объективно – да. Но субъективно, с точки зрения самого Платонова, в ту минуту…
   – Предлагаете мне стать на его место, что ли?
   Власов язвительно усмехнулся:
   – У вас, разумеется, строгие принципы… вы не заго­ворите с незнакомой девушкой…
   – Нет, случалось, зарекаться не могу. Но я не стал бы колотить ее приятеля.
   – О, разумеется! Выдержка и хладнокровие!
   – Игорь Сергеевич, вы часом, не играете на флейте?
   – При чем тут флейта?
   – А при чем мое хладнокровие?
   «Я уже тоже раздражаюсь. Когда оба раздражены, добра не жди».
   Пал Палыч подавил дурное расположение духа, ми­ролюбиво предложил:
   – Давайте от широкого взгляда на вещи вернемся к конкретике? Вы прежде встречали Платонова, или Риту, или потерпевшего – Алексея Демина?
   – Нет.
   – Когда Платонов с ней заговорил, она отвечала?
   – То отвечала, то не отвечала. Слишком короткий разговор. Хоть бы минут десять – и все могло повернуться иначе.
   – Как именно?
   – Они могли бы и столковаться.
   – Сомневаюсь.
   – А кто знает? Вы – знаете? Он не знал. Ему каза­лось, что есть шанс. Вдруг является какой-то почти маль­чишка и цапает за плечо. – Он вновь отрешенно уставил­ся в окно. – Видите ли, людей определенного склада нельзя попросту цапать за плечо. И разговаривать начальственным тоном. Да еще при девушке, от которой перехватывает горло… «Оставьте в покое мою невесту!» Если такая рыжая, с такими глазами – невеста, умей ее защитить. Иначе – смешно!
   «Опять рыжая, опять накатило. Что-то тут…»
   – Выходит, Платонов поступил как надо?
   Власов поиграл скулами, справился с эмоциями, отозвался сухо и рассудочно:
   – Судя по конечному результату, Платонов поступил нерационально.
   – Потерпевший назвал Риту своей невестой?
   – По смыслу. За точность текста не ручаюсь.
   Не ладился допрос, не ладился. Где-то на полпути от Знаменского к Власову крылась трещина, и туда утекало все самое главное, а от собеседника к собеседнику долетали лишь оболочки слов.
   «Ну что мне с ним делать? Качается на шаткой какой-то жердочке вправо-влево. Как привести его на твердую; почву?»
   В те поры шутковали: «Есть обычай на Руси на ночь слушать Би-би-си». Глушили уже редко и кое-как. Поэтому Пал Палыч знал, что в зарубежной практике суще­ствует специальная служба охраны свидетелей. Вплоть до вывоза их в тайные убежища, где они пребывали огражденными от посторонних воздействий до суда. Мера зача­стую совершенно необходимая.
   Может, и Власову ее не хватает?.. Может, и не хватает. Только службы такой у нас нет как нет. Бейся, следователь, в одиночку.
   – Игорь Сергеевич, можно немного о вас? Вы инже­нер, работаете старшим диспетчером на ТЭЦ? Сколько лет?
   – Пять.
   – Напряженная работа?
   – Всякое бывает.
   – Насколько представляю, вы должны следить за тем, как сбалансировано энергопитание многих объектов. Перед вами громадный пульт, и вы одновременно массу показателей держите под контролем. Верно?
   – Приблизительно.
   – Значит, у вас тренированное внимание, професси­ональная наблюдательность – и слуховая и зрительная. Но почему вы путаетесь в такой несложной картине происшествия? В произнесенных тогда нескольких фра­зах? Даже в описании девушки?.. Вы жили когда-нибудь в Подольске?
   – Нет.
   – В Харькове родственников не имеете?
   – Нет.
   – Извините, никого из близких на Кузьминском кладбище не хоронили?
   – Нет. Ищете, был ли я связан с Платоновым?
   – Верно, грешен. Хотелось поделикатнее. Но могу и напрямик: не мешают ли вам какие-то житейские обсто­ятельства давать показания по делу? Возможно, они по­явились после ареста Платонова? Скажем, к вам обрати­лись его доброжелатели?
   Власов прищурился насмешливо:
   – Как долго вы держали в себе этот вопрос!.. Обрати­лись вплотную за арестом. Но это не играет роли. Не это играет роль.
   – Верю, – почти искренне улыбнулся Пал Палыч. – Но ведь они и до меня доберутся. Поделитесь, пожалуй­ста, опытом.
   – Позвонили домой. Попросили. Угрожали. Я объяс­нил, что в случае повторного звонка расскажу, будто Платонов сулился прикончить парня на месте. Если даль­ше станут давить – «вспомню», что видел у него нож. Поняли. Отвязались.
   Власов изложил все это без рисовки собственным мужеством. Просто проинформировал. И в тот момент понравился Знаменскому и вызвал встречную откровен­ность:
   – Не могу раскусить вас, Игорь Сергеевич. В вашем поведении мне чудится что-то глубоко личное. Но что?
   Неподвижные черты Власова на секунду скомкала гримаса. Испуганная? Страдальческая? Так была коротка, что Знаменский не разобрал. Но ясно, что предположе­нием своим попал «в яблочко».
   Тема требовала развития. Однако возникла Кибрит с папкой.
   – Ничего, что вторгаюсь?
   – Ничего, раз не с пустыми руками. Прошу изви­нить, Игорь Сергеевич, – совещание с экспертом. По­дождите немного в холле.
   Власов с облегчением удалился.
   – Тот самый свидетель? – проводила она его взгля­дом.
   – Угу. Выкладывай свои достижения.
   Кибрит раскрыла папку.
   – Оцени! Точные расчеты, бесспорные выводы. Твое­му хулигану чистый мат. Если он сумеет хоть что-то понять. С дураками беда – чем виртуозней доказатель­ство, тем оно меньше убеждает. Не доходит.
   – Он тупица?
   – Интеллектом не блещет. Но все-таки сколько-то проучился, авось знает слово «экспертиза». Спасибо большое, Зиночка. По дороге пошли мне обратно свидетеля.
   – А что он, собственно? Выскочил весь в смятении.
   – Того и гляди даст задний ход. Разводит какую-то сомнительную философию – право сильного и прочее. Если на суде заявит, что ничего не видал, начнется неразбериха. Потерпевший даже опознать преступника не может – ослеп.
   – Да, мне говорили. И сотрясение мозга…
   – Угу. И запишет суд в решении: учитывая, что по­терпевший получил тяжелую травму черепа, показаний его недостаточно для вынесения приговора.
   – Свинство! Держи бульдожьей хваткой своего един­ственного!
   – Погоди минутку, при тебе лучше думается… Если сделать так: с помощью этой папки я привожу в чувство хулигана Платонова и сразу устраиваю им очную ставку. Только шиворот-навыворот?
   Кибрит кивнула одобрительно: поняла.
   – А инструкции побоку?
   – Побоку!
   – Ну-ну… Желаю удачи.
   – Стоп, сударыня. Юбка сантиметров на двадцать ко­роче твоей – это как?
   – Довольно вызывающе.
   – И подтверждает сомнительность морального обли­ка девушки?
   – Ну-у, Павел, что за ханжество!
 

* * *

   Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.
   На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот – это заста­вить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..
   Власов принял приглашение в Бутырку с болезнен­ным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.
   В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужден­ной болтовне его с дежурной:
   – Ниночка, что вас давно не было?
   – Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.
   – Так что скоро нас покинете?
   – Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?
   – На солнышке.
   Все еще держалось неурочное тепло, но могло сло­маться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.
   – Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.
   – Будет сделано, Пал Палыч.
   – Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?
   Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знамен­ский скрылся.
   – Курить здесь можно?
   – Да, пожалуйста, – разрешила Ниночка.
   Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.
   – Не думал, что в городе может быть такая тишина.
   Тишине новички обязательно удивлялись.
   – Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.
   Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ни­ночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.
   – Хороший следователь? – кивнул Власов вслед Зна­менскому.
   – Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!
   Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:
   – Это не я, это сами заключенные говорят!
   – Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?
   Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.
   Она уйдет – найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.
   (А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастли­вое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.
   История описана нами в повести «До третьего выст­рела»).
   …Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспер­тизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух:
   – «Место кровоподтека на лице потерпевшего соот­ветствует удару, нанесенному человеком, выше его рос­том, а именно…»
   – Ваш рост, верно?
   – Ну и наворочено в этих таблицах…
   – Специалисты работали. Кому бы другому я и пока­зывать не стал – слишком сложно. Но вы человек неглу­пый, с полувысшим образованием… – польстим, слицемерим, плевать, абы проняло.
   – Понятно, – утер лоб Платонов. – А тут что?.. «Наи­более вероятно, что удар нанесен правым сжатым кула­ком руки, чему соответствуют расположение, конфигу­рация… расположение, конфигурация и глубина гема­том… смотри таблицу шесть». Это ж надо!
   – А вот тут вычислено соотношение между углом удара в челюсть и тем, где на затылке потерпевшего образовалась ссадина при падении. Ссадина небольшая, обратите внимание.
   Платонов круглил глаза, из которых испарилась на­глость. С него уже и в камере спесь сбили, да еще следо­ватель с победоносным видом вывалил заумные свои бумаги…
   – Значит, что же мы имеем, гражданин майор? – озабоченно спросил он. – Против меня девчонка. Этот, который с сотрясением. Длинный свидетель. И плюс ва­гон науки… А кто же за меня?! Вам разве не звонили?
   – Ну! За вас очень даже заступались. И многие. Только я начхал. Вы поймите, Платонов, Петровка – не райотдел. Нас не достанешь, – и приврем, и прихвастнем, где наша не пропадала!
   – Вот петрушка! – горестно изумился Платонов. – Чего ж делать? Советуете идти на чистосердечное при­знание?
   – Честно – советую.
   – К чистосердечникам отношение, говорят, получше.
   – Безусловно.
   – Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заго­лила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?
   – Теперь уж нельзя.
   – Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолкова­ли бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…
   Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.
   – Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.
   – Вы просили об очной ставке.
   – Дурак был.
   – Но сейчас полезно зафиксировать ваше раскаяние в присутствии свидетеля. Думаю, стоит даже извиниться перед ним: человек ходит, время из-за вас теряет
   – По шее бы ему, чтоб не ходил!.. Хрен с ним, извинюсь…
 

* * *

   «Мы свой, мы новый мир построим». А чего не пост­роим, то переименуем, и будет как бы новое.
   «Каторга», скажем. Ну что за откровенное наимено­вание! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «коло­ния». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» – отлично звучит.
   Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк куль­туры» – неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.
   То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам – «тюрь­ма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изо­лятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.
   Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томле­ний. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.
   Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испыта­нием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.
   Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул ис­подлобья, отозвался нехотя.
   – Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.
   Для свидетеля был принесен дополнительный стул.
   – Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?
   – Знать не знаю, но видал.
   – Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Мож­но коротко.
   – Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… – он аккуратно подбирал слова, – по­скольку в это время хотел познакомиться с его девуш­кой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.
   Знаменский услышал подробность впервые.
   – Какое же? – заинтересовался он.
   – Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…
   – Вы ответили?
   – А то нет! – и сразу спохватился: – Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недоста­точно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.
   «Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше – ошарашен!»
   Знаменский усердно записывал слово в слово.
   – Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?
   – Разве это драка? – пренебрежительно бросил Пла­тонов. – Я его один раз. Положил – и все.