Лайне Глэдис. Пробный камень

Лайне Глэдис
Пробный камень

   ГЛЭДИС ЛАЙНЕ
   ПРОБНЫЙ КАМЕНЬ
   Рассказ
   I
   Где же это было?
   Дорис мучительно напрягала память, но мысли не подчинялись ей, упрямо ускользали, и в сознании мелькали только бессвязные, отрывочные картины. И лишь одна вспыхивала перед ней чаще других - упорно, навязчиво, неотступно.
   Где же это было?
   Помнится, в какой-то глуши, куда занесло ее неведомо какими судьбами. Гастроли? Кажется. Или съемки. Может быть... Маленький городишко. И зоопарк - тоже маленький, тесный, старинный, с клетками вместо вольеровобширных, отгороженных лишь невидимой глазу стеной силового барьера. А в одной из клеток волк. Не старый еще, матерый волчище с широко развернутой грудью, но какой-то свалявшейся, потерявшей живой блеск шерстью и безнадежно повисшей на бессильно надломленной шее головой. Он не сидел, не лежал, не глядел тоскливо сквозь решетку, нет. Он монотонно, как заводная игрушка по столу, писал по клетке круги; если долго следить за ним, начинала кружиться голова.
   Сейчас сама пишет и пишет круги. Один, два... десять. .
   И так без конца. Порой ей хочется остановиться, но что-то внутри не дает и гонит, гонит, гонит... Волчица в клетке.
   И пусть нет у этой клетки прутьев - сильно изменилась обстановка в отделении смертников за последние тридцать лет, с тех пор, как на смену газовой камере пришел зомбинг. Торжество гуманизма! Камера не камера, а так, вроде бы просто комната, скромный такой гостиничный номерок, только выйдешь из него лишь один раз - и навсегда. Обычная комната, и только под потолком шевелится опалесцирующее "всевидящее око", стерегущее каждое твое движение, чтобы не приведи бог не сотворила ты с собой ничего, чтобы с тобой ничего не случилось, ибо к казни ты должна прийти здоровой, целой и невредимой.
   Уж казалось бы: что-что, а объектив не должен смущать ее, никак не должен, ведь больше двадцати лет прожито перед объективом, ведь ты же не кто-нибудь, ты Дорис Пайк, "Мерилин Монро XXI века"... Но это проклятое "всевидящее око" не объектив, оно - враг, в нем есть чтото одушевленное, что-то бесконечно подлое и отвратительное. Соглядатай, доносчик, шпион, провожающий тяжелым леденящим взглядом каждый ее шаг, каждое движение.
   И невольно хотелось поторопить время, пусть уж скорее бы, сколько там осталось - три дня? Четыре? Лучше все что угодно, лучше стать... А кем, собственно? Мало, мало знала она о зомбинге, никогда это ее не интересовало; так, какие-то расхожие газетные статейки, разговоры мимоходом... Да и не все ли равно - кем? Дорис Пайк умрет. Даже если ее тело останется жить. Умрет вместе с памятью своей о пушистых снегах Сиэттла и волшебных закатах над Вайкики, о глазах Тони (ах, как сияли они в то утро, первое утро вдвоем!) и заваленной цветами грим-уборной, об этом волке, писавшем круги по клетке в захудалом зоопарке какого-то богом забытого городка...
   Дорис думала об этом спокойно. Последние три недели ею владела странная вялость, апатия. Может быть, спасительная для нее: ведь не выдержала, ни за что не выдержала бы она месяц такого напряжения, что владело ею в суде и первые дни после - после той проклятой минуты, когда старшина присяжных трижды, кивая, произносил своим простуженным голосом: "Да. Да. Да"...
   Жуткая нелепость, несправедливость, подлость этого мира, осудившего ее ни за что, и хотелось криком разорвать грудь, чтобы слышно было во всем мире, но кто отсюда услышит? И кто поможет? Конечно. Все. Навсегда. И смирилась она с этим "навсегда", хотя не предполагала даже, что сумеет так вот смириться... Сперва она еще думала о последней в жизни реплике, которую произнесет седьмого сентября, когда придут за нею... Что-нибудь вроде:
   Живите же и, если в силах вы О счастье думать, наслаждайтесь счастьем...
   Последний выход в роли Марии Стюарт... Но потом и эти мысли ушли, остались лишь безразличие и усталость да вот это бесконечное - до изнеможения - круговращение по камере. Один круг, два... десять... И сверху - гнетущий, пристальный взгляд опалесцирующего "всевидящего ока"...
   II
   Несколько минут Олаф посидел неподвижно, постукивая пальцами по вощеной столешнице, затем решительно пробежался по телефонной клавиатуре. Честно говоря, не очень ему хотелось этого, совсем даже не хотелось: кто же любит расписываться в своей слабости? Ну да никуда, как видно, не денешься...
   - Магнус? Да, да... Каюсь. Хочу предложить сделку. Меняю твою голову на обед. Нет... Завтра? Что ж, если нельзя сегодня... Вот спасибо! Где угодно. По твоему выбору. Конечно, согласен. - Он взглянул на часы. - Да. Значит, в половине восьмого. Успею, старина.
   Последнее заявление, впрочем, оказалось излишне самоуверенным. Пока он приводил себя в надлежащий вид, соответствующий обеду в "Тройке" да еще в обществе Мак-Мануса, пока ловил потом такси (нет. чтобы догадаться и вызвать заранее!), пока они выбирались из пробки перед Дрейтон-Бриджем... Словом, ои опоздал на добрых двадцать минут. Стол в маленьком угловом кабинете на антресолях был уже сервирован, и, окинув его беглым взглядом, Олаф почувствовал, как ощутимо тощает его бумажник,-И черт с ним!
   Мак-Мапус поднялся ему навстречу.
   - Привет, старина. Я тут уже распорядился, так что... - рукопожатие как-то естественно превратилось у него в некий приглашающий жест. - Прошу!
   Олаф искренне воздавал должное экзотике русской кухни, испортить которую не могло даже сознание, что платить-то придется ему... И когда на смену всему этому торжеству желудка пришел самовар с отлично заваренным душистым чаем, а Мак-Манус, удовлетворенно вздохнув, раскурил сигару, Олаф заговорил о том, что, собственно, и привело его сюда. То есть, конечно, он был бы рад встретиться с Магнусом и без всякого делового повода, но почему-то так никогда не получалось. Однако это обоих вполне устраивало.
   - Ну, и какой орешек ты хочешь на этот раз расколоть моим бедным лысым черепом?-поинтересовался Мак-Манус. - Излагай. И учти, чай способствует активизации мыслительных процессов...
   В глубине души Олаф при всем желании не мог бы с этим согласиться, ибо ничто на свете не может заменить чашки хорошего кофе, но... В конце концов, сейчас ему нужны были макманусовы мыслительные процессы, свои он уже, похоже, исчерпал, а раз так - пусть его!
   - Недели три назад, точнее, восьмого августа, ко мне явился клиент Лаверкрист. Киносценарист и писатель.
   Клиент выгодный - он предложил мне десять тысяч независимо от результата, двадцать пять - если я добьюсь оправдания, плюс возмещение всех расходов.
   - Неплохо, - прокомментировал Мак-Манус, выпуская могучую струю дыма. - Хотя и не слишком роскошно.
   - Все зависит от точки зрения. Но главное - ты знаешь, что за дело он мне всучил?
   - А разве ты не сам взялся?
   - Сам, конечно. Просто не показался мне этот парень. Да ладно. Так вот, дело Дорис Пайк.
   - Этой... суперзвезды?
   - Именно. Дельце-то с тухлятинкой, сам понимаешь.
   - Я знаю лишь то, что было в газетах. И то смотрел не слишком внимательно, честно говоря. А потому давайка ab ovo.
   - Хорошо. Пятого июля в одной из квартир Добни Хауса произошел пожар. Сигнализация сработала исправно, пожарные прибыли быстро, взломали дверь, ликвидировали очаг - выгорело всего полкомнаты. И вызвали по.шцию. Потому что первым делом наткнулись на полуобгоревший труп хозяйки квартиры, некоей миссис Фанни Флакс. Несчастная женщина, полупаралитик, почти десять лет прикованная к креслу-каталке. Она и сидела в этой самой каталке, только полчерепа было снесено, а рядом валялся пистолет. И не какая-нибудь там дамская игрушка, а армейский "люггер". Изрядно искореженный - во время пожара рванули патроны в обойме.
   - Что ж, ход довольно стандартный, ничего не скажешь: убийство и поджог, чтобы замести следы.
   - Именно это и сказали ребята из команды инспектора Древверса. Они установили, что миссис Флакс приобрела -"ту квартиру десять лет назад, когда переехала сюда из Сан-Франциско. Жила одна, уединенно, последние семь лет у нее работала одна и та же приходящая прислуга, некая Элизабет Занак. В день убийства ее не было-алиби полное и падежное.
   - Не люблю я полных алиби, Олаф...
   - Это я проверил сам. Тут чисто. Едва ли не единственной знакомой миссис Флакс была Дорис Пайк, регулярно посещавшая квартиру в Добни-Хаус. Мисс Зайак утверждает, что ее голос был даже введен в память мажордома.
   - Был?
   - Да. Деталь любопытная: все керстограммы в памяти домашнего компьютера стерты. Намеренно. А ведь это могла сделать только сама хозяйка...
   - Насколько я знаю, да.
   - Если только- не... Но об этом речь впереди, Магнус. Итак, по порядку. Было выяснено, что пистолет зарегистрирован па имя мисс Дорис Пайк, разрешение было оформлено в Калифорнии еще четырнадцать лет назад.
   - Армейский "люггер"? Странный выбор, тебе не кажется?
   - Дорис Пайк вообще странная личность. Во время съемок она исполняла все трюки сама - без каскадеров. И стреляла тоже. Отлично стреляла. Это подтверждают все. Словом, оружие ее, отпечатков на нем, естественно, не сохранилось. Как-никак, пожар, хоть и небольшой. Зато по всей квартире ее отпечатков хоть отбавляй. Она сама подтверждает, что в тот день утром навещала миссис Ллакс, но, по ее словам, ушла еще до двух, тогда как смерть, по мнению криминалистов, наступила не раньше четырех-пяти часов дня. Однако алиби у Дорис Пайк никакого: была, мол, дома, одна, никто ей не звонил, никто ее не видел и не слышал.
   - Убедительно...
   - Более чем. Итак, все образовалось. Древверс в считанные дни раскрыл преступление и нашел убийцу. Суд... Некоторые моменты остались невыясненными - мотивы, например; сам знаешь, безмотивное преступление встречается исключительно редко... Но так или иначе, присяжные вынесли обвинительный вердикт. Дорис Пайк виновна в преднамеренном убийстве Фанни Флакс и приговаривается к лишению личности. Приговор должен быть приведен в исполнение через месяц, то есть седьмого сентября. Лаверкрист явился ко мне на следующий день после cуда. Рекомендовал ему именно меня старый Холлис...
   - Стоп, - Мак-Манус прищурился, вспоминая. - Наследство Крейвена?
   - Он самый. Но не в том суть. Лаверкрист - старый друг Дорис Пайк. В какой-то мере - партнер, если можно определить их взаимоотношения таким образом: пишет сценарии для всех почти фильмов с ее участием. Ну и в другом отношении - тоже ее партнер, чего и не скрывает. Естественно, знает он ее хорошо. И убежден, что она убить не могла. Причем я ему верю. То есть в искренность его верю. Человечишка он, конечно, хилый, из тех, знаешь ли, у кого корни в землю только на дюйм уходят. Но производит впечатление человека честного и неглупого. Более чем неглупого.
   - Так, - сказал Мак-Манус и нацедил себе очередную чашку чая. - Это была преамбула, как я понимаю. Затем взялся за дело ты. И что же?
   - Если бы я мог ответить тебе однозначно, мы не сидели бы сейчас здесь, Магнус. А Дорис Пайк не сидела бы в камере смертников Сан-Дорварда.
   - Ну, тогда давай по порядку. Я слушаю.
   И Олаф начал рассказывать по порядку. Это было непросто- чуть ли не в нескольких словах, в считанные минуты во всяком случае, уложить три недели работы, и работы не из самых легких. Но в таких делах он поднаторел давно-недаром за ним прочно установилась репутация одного из наиболее толковых частных детективов не только штата, но и всего побережья. Он не пытался даже излагать весь ход расследования в деталях, нет. Магнусу это и не нужно было. В этом Олаф был профессионалом и чувствовал, что ни одной осечки не допустил. Магнусова голова нужна ему была лишь для обобщения, осмысления, поисков выхода из положения, которое самому Олафу казалось едва ли не впервые за полтора десятка лет-безысходным. И уж если Магнус, умница Магнус, не сможет ничего придумать - значит, Дорис Пайк обречена.
   Прежде всего, если убийца организовывает пожар, чтобы скрыть следы преступления, он не оставляет чуть ли не на самом видном месте пистолет, зарегистрированный на его имя. Нелогично, не так ли? Не рассчитывает же он, что пистолет сгорит или расплавится? К тому же женщины, как правило, если уж совершают преступления, то делают это более обдуманно и утонченно, чем мужчины...
   Во-вторых, эта странная история с керстограммами- спектрографическими записями голосов, - заложенными в память мажордома. Ни Дорис Пайк, ни кто бы то ни было другой не мог этого сделать, ибо только хозяин волен ввести керстограмму в память или вычеркнуть ее. Всем остальным, с чьими голосами он знаком, мажордом повинуется, но лишь как гостям, не имеющим права распоряжаться списком.
   В-третьих, пальцы. По всей квартире полно отпечатков - старых и новых, принадлежащих мисс Дорис Пайк.
   Ее пальчики - всюду. И ни одного отпечатка пальцев самой хозяйки. Нигде.
   Наконец, еще одно. В квартире царил культ Дорис Пайк. Афиши. Фотографии. Кристаллы записей. Кассеты фильмов... И - ни одной фотографии хозяйки дома. Ни одного семейного альбома. Ничего.
   - Как тебе все это нравится, Магнус? - Олаф залпом
   ИЗ выпил чашку чая, поморщился. - Слушай, а кофе здесь подают?
   - Почему же нет? Сейчас... - Мак-Манус нажал кнопку вызова. Заведение, конечно, несовременное, никакой тебе автоматики, всех этих кибербаров и официантов на колесах, все по старинке, но кухня, согласись, отменная и кофе тоже...
   Через несколько минут Олаф от души согласился с такой оценкой. Пожалуй, стоит сюда заглядывать почаще - если счет оплатит клиент, естественно... Кстати, а не оплатит ли сегодняшний счет милейший мистер Лаверкрист?
   А что, пожалуй, это идея. Обед с доктором Магнусом МакМанусом, экспертом-психологом... Или что-нибудь в этом роде. Пустячок, но приятно!
   Воспользовавшись паузой, в продолжение которой Олаф с видимым наслаждением потягивал кофе, Магнус, до сих пор слушавший не перебивая, позволил себе поинтересоваться:
   - А что, кстати, связывало этих двух женщин? Нелюдимая полупарализованная Фанни Флакс - и звезда, кумир Дорис Пайк. Странная пара, Олаф, верно?
   - Да нет, не такая уж странная,- ответил Олаф, отставляя чашку.- Об этом говорилось и на суде, и я сам проверял. Видишь ли, лет десять тому назад Дорис Пайк получила тяжелую травму позвоночника - я говорил уже, она не признавала дублеров-каскадеров... Лечилась. Долго. И вроде бы успешно. Но потом оказалось, что вследствие травмы начала развиваться опухоль в районе четвертого-пятого поясничных позвонков. Операция - и в результате паралич обеих ног. И - по мнению врачей - необратимый. А это значит - всю оставшуюся жизнь провести в кресле-каталке...
   - Как Фанни Флакс? Любопытно!
   - Именно так. И вот здесь впервые появляется на сцене некая лечебница в Санта-Нинье.
   - Где?
   - В Санта-Нинье. А что?
   - Да нет, ничего... А как она называется?
   - Больница? Госпиталь Добрых Самаритян. Это частная клиника. Небольшая. Сказать, что дорогая, - значит ничего не сказать. Однако... Словом, Дорис Пайк могла себе это позволить. И через полгода она снова на ногах. Там она и познакомилась с Фанни Флакс. Две женщины, почти сверстницы, поступившие в клинику с одинаковым диагнозом. Только в случае Фанни Флакс медицина оказалась бессильной. Обе одновременно покинули клинику, и с тех пор Дорис Пайк все время опекала миссис Флакс. Не то подруга, не то добрая самаритянка...
   - Ясно.
   - Хотел бы я сказать то же самое... Потому что неясного здесь гораздо больше, чем может показаться. Видишь ли, меня очень сильно смущало полное отсутствие хоть каких-нибудь следов личности хозяйки в квартире Фанни Флакс. И я связался с Федеральным Демографическим Центром. Так вот-Фанни Флакс, уроженки Сиэттла, девяносто пятого года рождения, по их сведениям, никогда не было...
   - Что? - Мак-Манус подался вперед, а в глазах его мелькнуло то выражение, которого и добивался Олаф. Если до сих пор он слушал скорее из любезности, из дружеского расположения, то есть в любом случае ради Олафа, то с этой секунды начал слушать для себя.
   - Именно. Единственная Фанни Флакс родилась в Сиэттле в пятьдесят -первом. И к тому же приходится родной бабкой Дорис Пайк. По матери. А теперь вопрос: кто же был убит пятого июля в Добни-Хаусе? Фанни Флакс, погребенная в Сан-Франциско в девяносто пятом, на могиле которой я побывал? Или некая неизвестная особа, жившая под ее именем?
   - Если ты хотел удивить меня...
   - То я это еще сделаю. Потому что главное впереди.
   III
   Недели две спустя после первого визита Лаверкрист занес Олафу письмо, хотя это скорее была коротенькая записка, напечатанная на машинке. Некто предлагал мистеру Лаверкристу, принимающему столь деятельное участие в судьбе Дорис Пайк, доказательство ее невиновности. Предлагал отнюдь не безвозмездно, естественно.
   И вообще, попахивало от этой бумажки чем-то нехорошим-то ли мошенничеством, то ли шантажом...
   Как чаще всего случается, на деле все оказалось проще- ни шантажа, ни мошенничества. Маленькому, сломанному и за ненадобностью выброшенному за борт человеку погрезился шанс уцепиться за бревно, обломок, соломинку, черт знает что, словом, - но ухватиться, удержаться, выплыть. Но в то же время за горячечными, насквозь пропитанными ненавистью словами этого человека вставало нечто мрачное, грозное и непонятное - оното и вынудило Олафа обратиться к Мак-Манусу за помощью, ибо сам Олаф ощутил вдруг мучительное бессилие паралитика, глядящего на утопающего.
   Незнакомец просил Лаверкриста прийти в маленькое кафе на пляже Саут-Сендз-Бей- уголке, даже во время уик-энда не слишком людном, и только знание некой фамильной тайны, очевидно, позволяло хозяевам заведения не прогореть окончательно. Тоже мне, горе-конспиратор, подумал Олаф, улыбаясь про себя, нужно начитаться самых дрянных детективов, чтобы выбрать такое место, где можно рассовать добрый десяток агентов, которые запишут любой разговор, заснимут любую передачу из рук в руки, задержат кого угодно... Можно подумать, уединенность- синоним безопасности!
   Вместо Лаверкриста на свидание отправился Олаф. За стойкой бара томился хозяин, запыленный, как и бутылки за его спиной; за столиком в углу подремывал над полупустым стаканом пива один из завсегдатаев - судя по всему, рыбак из поселка, у которого в очередной раз сдох дизель на боте, и теперь, потягивая пиво, он оплакивал убытки.
   Олаф явился раньше назначенного времени - не намеренно, а просто потому, что не слишком точно рассчитал.
   Деваться было некуда, и он успел выпить пару бокалов пива, пока наконец не возник на пороге человек, больше всего напоминавший карикатурного ирландца - этакий Пэдди-пенсионер, настолько ирландский, что просто-напросто не мог оказаться ирландцем. Олаф не был уверен, что дожидается именно его, но на всякий случай демонстративно извлек из кармана номер "Аргуса" с фотографией Дорис Пайк на скамье подсудимых -опознавательный знак, предложенный автором письма. Ирландец направился прямо к нему.
   - Мистер Лаверкрист?
   Вот тебе раз! Он даже не знает в лицо того, кому пишет! Ну и болван!
   - Нет, - коротко ответил Олаф и представился.
   - Разговора не будет, - заявил ирландец и совсем было уже собрался повернуться и уйти, но Олаф удержал его.
   - Не советую вам уходить, мистер...
   - Пэдди О'Мур. Он ко всему еще и Пэдди! С ума сойти можно...
   - ...мистер О'Мур. Я представляю здесь мистера Лаверкриста и ни в коей мере не представляю полицию.Олаф вытащил из кармана и показал О'Муру запаянную в пластик ксерокопию лицензии. - Как видите, я частный детектив, а значит все, что будет сказано, останется между нами. И если вы действительно можете...
   - Могу, - коротко кивнул О'Мур. - Еще как могу. Но - пойдемте, - и он увлек Олафа от стойки на открытую террасу перед кафе.
   Все, что делал О'Мур, отличалось какой-то чудовищной поспешностью. Он не шел, а почти бежал, мелко семеня ногами; не ел, а пожирал - так, что Олафу все время хотелось то ли отвернуться, то ли успокоить его, пообещав вторую, третью, четвертую и любую по счету порцию; пил - залпом, забрасывая в себя виски, как таблетку аспирина; и все время говорил, говорил, говорил - Олафу практически не приходилось задавать вопросов.
   Его смущало одно: а не придумано ли все это для того лишь, чтоб выманить завтрак? Впрочем, вряд ли человечишка этот при всей своей конченности играет настолько мелко. И - главное - то, что рассказывает он, слишком фантастично, чтобы не содержать правды. Хоть частицы правды. Вопрос лишь - какова эта частица? Ибо если правдиво все - то ситуация хуже, много сложнее и хуже, чем можно было себе представить...
   Но, признаться, Олафу все же с трудом верилось, что может на самом деле существовать подобное. Мафия - да, это дело знакомое и понятное; подпольные синдикаты - что ж, никого ими в наши дни не удивишь, уже второй век стали они чем-то до обыденности привычным; наконец, всяческие секретные и полусекретные государственные проекты, где творится черт знает что, и носа туда лучше не совать, как говорится, во избежание... Но здесь все было иначе. Самые обычные учреждения - открытые, благонамеренные, гуманные. Цепочка, скорее даже сеть, многие узлы которой оставались неведомыми не только Олафу, но и О'Муру, хотя тот и имел ко всему этому самое непосредственное отношение. Да что там - мелок он был, этот несчастный ирландец, крохотный винтик гигантской машины, не способный осознать подлинные ее масштабы и цели. Он знал понаслышке, что где-то на севере, в Висконсине, есть Центр экспериментальной медицины и в числе прочих ведутся там разработки, как-то связанные с происходящим здесь, в Госпитале Добрых Самаритян, где он заведует архивом. Слышал от кого-то, будто тут же, в Санта-Нинье, есть еще одно заведение, Интернат имени Флоранс Найтингейл, другой узелок невидимой сети, раскинувшейся над страной. Поговаривали, что в интернате воспитывались "рожденные в колбе" - дети без родителей, появившиеся на свет в результате селекции генетического материала, хранящегося в омываемых жидким гелием гипотермических камерах генотеки, упрятанной где-то в Голубых горах (вот и еще один узелок!). Селекция, генокомбинаторика - и на свет появляются существа с запрограммированными способностями, овеществление мечты евгенистов трех веков... А рядом с ними растут клоны - из единой родительской клетки выращенные копии исходного организма. Это ближе, понятнее, человечнее, наконец. В самом деле: вы бездетны, холосты или бесплодны - неважно, но хотите иметь наследника, и. не просто наследника, такого можно взять хоть из сиротского дома, а свою кровь, свое полное подобие.
   Пожалуйста! Оно вырастет, подобие это, из единственной вашей клетки, вырастет где-то там, в Висконсине, где находится загадочный комплекс "Биоклон", затем ребенок попадет в Интернат имени Флоранс Найтингейл, потом вы его усыновите... Все законно, хотя и дорого, чертовски дорого, но ведь не каждому это и предлагают, а тем лишь, кто в состоянии платить... И, наконец, главное. То, что видел О'Мур своими глазами, что происходило перед ним - на бумаге, правда, на магнитной ленте, в кассетах кристаллопамяти, потому что перед ним, скрытым в недрах архива, никогда не являлись живые люди, а лишь информационные склепки их судеб. Это последнее - репликаты.
   С ними-то и связана трагедия Дорис Пайк.
   Да полно, трагедия ли? Трагедией это стало потом, позже, много позже. И вообще, дорого дал бы О'Мур, чтобы поменяться местами с Дорис Пайк. Не сейчас, конечно, когда сидит она в камере смертников тюрьмы СанДорвард, а тогда, когда впервые приехала она в СантаНинью, в Госпиталь Добрых Самаритян.
   О начале тернистого пути, приведшего Дорис Пайк в Санта-Нинью, Олаф знал: травма, лечение, казавшееся сперва успешным, потом - неожиданно опухоль где-то возле четвертого-пятого поясничных позвонков, операция, опять же вроде бы успешная, а в итоге - полный паралич обеих ног. Бесконечные клиники, консультации светил медицинского мира... Наконец приговор: "необратимо". И за всеми этими перипетиями ее судьбы зорко следил некто, такой же вот маленький винтик гигантской машины, и сейчас совершенно неважно, как именно звали его - Пэдди О'Мур, Джон Брауп или Эбенезер Смит. Важно, что потерявшая всякую надежду женщина получила вдруг приглашение приехать в Санта-Нинью: "Мы ничего не можем обещать и тем более гарантировать, мисс Пайк, но последние наши исследования в этой области позволяют надеяться..." Конечно же, она поехала. И пошли недели обследования - уже которого по счету в ее мытарствах.
   А потом была беседа с главным врачом Конуэем МакИнтайром. И хотя никто кроме них двоих не присутствовал при этом разговоре, представить себе, о чем шла речь, не слишком трудно.
   Увы, для мисс Пайк ничего утешительного обследование не принесло. Ее случай - один из тех, когда медицина, даже сегодняшняя, очень многое умеющая, оказывается бессильной. Но... Какое еще может быть "но"? Видите ли, там, где медицина вынуждена развести руками, выступает на сцену иная наука. Какая? Не столь уж важно, это слишком специальная терминология, которая вряд ли сможет сказать что-либо мисс Пайк. Одна из специальных сугубо специальных - биологических дисциплин. Важно иное - она может оказать мисс Пайк помощь. Реальную.
   Исцеление? Нет, увы. Но зато мисс Пайк может обрести свою абсолютно точную копию, свое второе я, свой, как это у нас здесь называется, репликат. Мы вырастим его всего за несколько месяцев, точнее-за десять-двенадцать педель. В мир войдет вторая Дорис Пайк, обладающая всей памятью первой на тот день, когда с нее будут сняты нужные данные. Они, собственно, уже сняты - в процессе обследования. Репликат сможет осуществить все творческие замыслы мисс Пайк. Да, конечно, самой мисс Пайк придется уйти в тень. Сменить имя. Потому что ее репликат будет помнить только, что в нашей клинике ей помогли. Вылечили. Иначе ничем не избавить ее - репликат- от комплекса неполноценности. Но ведь для мисс Пайк это все равно будет ее второе "я", это будет как бы она сама. И все, чего добьется репликат, будет успехом самой мисс Пайк... К сожалению, это единственное, что мы в состоянии предложить. Может быть, когда-нибудь...