Через минуту переноска погасла, хлопнула водительская дверь, и автобус, свернув налево, быстро покатился по Сретенке в сторону Сухаревской и там смешался с густым в любое время суток потоком транспорта. Опять же, будь у обладателя постороннего глаза вдобавок и тонкий изощренный слух, он отметил бы, что мотор автобуса работает необычно ровно и негромко…
Потому что восемь цилиндров – это все-таки восемь цилиндров. И триста лошадиных сил – это триста лошадиных сил. И этим лошадям, в сущности, начхать на тонну брони в конструкции кузова.
Ираида испытывала мудрую охотничью сонливость – до зверя еще далеко. Путь был выбран почти кружной, через Рязань – там предстояло отдохнуть до света, с тем чтобы вечером миновать Моршанск и около полуночи достигнуть цели – базы отдыха «Металлист» на живописном берегу Цны. На эту базу через подставных лиц Коломиец купил восемь горящих краткосрочных путевок…
Салон автобуса позволял разместиться достаточно комфортно: мягкие кресла раскладывались в полноценные лежанки, вместо заднего сиденья смонтированы были холодильник и микроволновая печка. Только очень тщательный обыск с применением рентгеновских аппаратов и автогенов позволил бы обнаружить между потолком и крышей тайник с оружием. Большой вес и очень хорошая регулируемая подвеска позволяли машине идти по неожиданным российским дорогам, можно сказать, плавно.
И Крис, и Ираида перенесли не так давно контакт с «Феноменом-В», отбирающим у человека душевные и физические силы, и совсем недавно, хотя и на короткое время – с «Entonnoir du sang», оказывающим на организм примерно такое же воздействие. Как установил доктор, следующей фазой развития процесса должны были стать сны…
Ираида дважды вздергивала себя, заставляя проснуться и не закричать, – когда огромный воняющий луком и водкой медведь навалился на нее сверху и когда молоденькие круглолицые милиционеры, ставшие вдруг почему-то очень большими, гоняли ее ногами и хоккейными клюшками по скользкому, как каток, полу. Наконец она не выдержала, встала и пошла взять из холодильника бутылку газировки. Спросонок ей показалось, что она идет очень долго. Холодильник был забит снегом, из которого торчали горлышки. Она потянула наугад. Это оказался «Дюшес», липкий и сладкий, почти голый сироп – холодный настолько, что казалось: в желудок падают льдинки. Жадно допив все до капли, Ираида бросила бутылку в мусорный контейнер и пошла обратно. Холод клубился внутри, рисуя морозные узоры. Неожиданно она поняла, что автобус пуст. На лежанках валялись сморщенные пледы – как оболочки сдувшихся воздушных шариков. Она хотела приподнять край одного, но почему-то не решилась. За окнами стремительно мелькали огни, иногда сливаясь в дрожащие полосы. Кто-то должен быть за рулем, подумала она и стала пробираться вперед по проходу, загроможденному непонятно откуда взявшимися вещами. Сзади слышалось тихое неразборчивое бормотание.
За рулем сидела женщина в телогрейке и платке. Набегающий ветер сдвигал платок на затылок, она время от времени поправляла его левой рукой. Правая лежала на румпеле. На фоне густо-синих – чуть только взявшихся по краям розовым – облаков лицо ее казалось меловым. Губы шевелились беззвучно. «Мама! – позвала Ираида. – Мамка, ты что, не слышишь? Куда ты правишь?»
Впереди зияла пасть. Черный язык чуть подрагивал:
– Сворачивай!!!
Не свернула…
Река оборвалась водопадом. Ираида вцепилась в медный поручень. В невозможной низи дрожала темная радуга. Автобус чуть покачивался вперед-назад, как задетые ветром качели. Мимо прошел тощий негр с несчастным лицом, оглянулся. Взгляд его был полон укора. Потом он шагнул из двери. Еще несколько минут был виден падающий крестик: раскинувший руки человек, не умеющий летать. Теперь я, подумала Ираида спокойно. Просто очень холодно, а так – даже и не страшно.
Почему так холодно?
Сквозняк… Со стороны водителя дверь тоже была распахнута, и в кабину, как в баню, врывался морозный пар. Что ж ты наделала, мамка… Ираида, стараясь двигаться осторожно, села на остывшее сиденье, положила руки на руль. Он был такой холодный, что кожу прихватывало. Потом она дотянулась до ключа зажигания, повернула его. Мотор заклекотал, задергался, забился. Вдруг – выровнялся. Изо всех сил откинувшись назад, Ираида выжала сцепление и включила задний ход. Плавно-плавно стала отпускать сцепление. Что-то забарахталось под колесами. Ну же! По миллиметру автобус начал отползать от края водопада. Вода бурлила вокруг. Льдинки стучали в борта.
Ираида уже отъехала от опасного места, уже можно было разворачиваться и двигаться дальше, как вдруг показалась Льдина!
Зеленый, синий, глубокий фиолетовый, черный – все цвета льда.
Она надвигалась не быстро, но занимала собой всю ширину реки, все русло – она была ледовый поток и смерть.
Ираида выбралась наружу. Вода едва доходила до колен, но густотой напоминала мед, притом мед, полный острейших игл. Ираида стояла и смотрела, как наползает ледник. Ничего нельзя было сделать, ничего…
Вдруг все взволновалось справа – будто она смотрела на мир сквозь прозрачный холодец, и этот холодец затрясся. Потом как бы из ничего возникли две очень белые руки, вцепились в ее плечи и встряхнули, и встряхнули снова. Все вокруг внезапно расплылось и потекло вниз грязными струями; лицо Ираиды вдруг оказалось над поверхностью мира, здесь не было воздуха, но были яркие летящие звезды, туманные облака – и темное лицо, состоящее из мрака, летящих звезд и туманных облаков…
Потом она распахнула глаза. Здесь тоже было лицо, то же самое лицо, только наоборот – светлое, почти бледное, страшное, знакомое. Проснись, проснись!.. – звуки долетали издали, теряя по дороге что-то важное. И все же они достигали сознания, и Ираида сумела ухватиться за реальность и вывернуть себя из дикого сна. Она села. Крис выдохнул облегченно.
– Ну, старуха… крепка же ты спать!
– Я кри… – язык был шершав и тверд. Ираида попыталась сглотнуть. – Кричала?
– Было немного. – Крис кивнул очень серьезно, и Ираида была ему благодарна за это: сейчас малейшая усмешка могла бы погубить все. – Но это не важно. Хорошо, что ты наконец проснулась.
– Который час? – спросила Ираида. – Уже Рязань?
– Рязань… – сказал он странно. – Ты правда ничего не помнишь?
– А что я должна помнить?
– Ну… хоть что-то. Мы ведь обратно едем.
Ираида приникла к стеклу, будто за окном могла быть подсказка. Но там была просто темнота – за толстым холодным стеклом.
– Я… я правда… – у нее перехватило горло. – Да что же это?..
– Хотя показала ты себя отменно, – сказал Крис. – Правда, Женя?
Подошедший Коломиец кивнул. Он выглядел усталым и озабоченным.
– Не журись, племяшка, – прогудел он. – Ну, с такими уж гадами мы схватились… Вырвусь в Чижму – поставлю твоему барону лучшего коньяку ящик. Так выучить – это надо талант иметь, большой талант…
– Что, я правда что-то?.. – Ираида вдруг поняла, что давно ощущает мозжащую боль в костяшках пальцев. Она посмотрела на свои руки. Они были толсто забинтованы. – Ого!
– Шкуру сняла, – пояснил Коломиец. – Но такого и я бы не смог. Они там охренели, как увидели…
– Что я сделала? – спросила Ираида, холодея.
– Сараюшку эту ихнюю разнесла – голыми руками. Любо-дорого. Неужели не помнишь?
Ираида покачала головой.
– Евгений Феодосьич! – позвал вдруг водитель. Голос его был напряжен. – Тут что-то не то… бредь какая-то…
Коломиец, пыхтя, просунулся к нему. Крис тыльной стороной пальцев коснулся Ираидиного лба.
– Ты не волнуйся, – сказал он. – Постепенно вспомнишь. Еще и не такое люди забывают…
– Крис, подь сюда, – сказал Коломиец, не оборачиваясь. – Узнаешь местность?
– Истра, – удивленно и встревоженно сказал Крис. – Вова, как тебя сюда занесло?
– Да ей-же-богу, Кристофор Мартович, что я, дорог не знаю?.. Не понимаю, как сюда заехал. Не бывает такого. Да и по спидометру, сами гляньте, ну, никак мы в Истру попасть не могли! Это что-то…
– Без паники на борту, – приказал Коломиец. – Притормози-ка вон там… Вон, где кривое дерево.
Автобус, тяжело хрустя щебнем обочины, остановился.
Только-только начинались утренние сумерки. Нежный тонковолокнистый туман переплывал шоссе, заполнял собой промежутки между домами и деревьями, делая пейзаж похожим на свежие декорации для фильма ужасов. Всему этому еще предстояло развалиться и сгореть – то ли под ударами теплового луча марсиан, то ли от лавы и огня проснувшегося в Подмосковье вулкана…
– В лесу – леший, – серьезно сказал Крис. – А на дорогах кто? Трактовый?
– Наверное. – Водитель был совершенно потерян. – Никогда со мной такого не было…
– Все когда-то случается впервые… А что, Женя, не зря нас трактовый сюда вывел? Глянь-ка – вроде тот самый дом… Ираида, как твое мнение?
Ираида всмотрелась.
– Да, – сказала она глухо. – Тот самый…
– А именно на этом месте стоял тогда автобус, – продолжал Крис. – Люди некоторое время мялись около автобуса, потом их позвали к дому. В дом. Там уже все было готово. Ну, что? Пойдем, посмотрим?
– Таких совпадений не бывает, – сказал Коломиец.
– А кто говорит про совпадения? – удивился Крис.
Они вышли втроем. Потом Коломиец движением пальца призвал еще двоих – Костю и Наталью… я помню их имена, подумала Ираида почти панически, значит, я действительно где-то была, что-то ломала, это не сон… Было почти холодно – раннелетний ночной холод с намеком на солнечное дневное тепло – и сыро. Пахло как-то с намеком на подземелье и плесень…
Недостроенный соседний дом стал похож на древние развалины. Крапива – молоденькая, крепкая – росла повсюду, даже на стенах. Светлый кирпич местами щербился.
В старом доме уже не было ни дверей, ни оконных переплетов. И весь он будто бы скособочился и сделался совершенно черный. Запах плесени и гнили просто истекал из него.
Коломиец достал свой фонарь, включил. За свет можно было держаться.
– Наталья, жди здесь, – приказал Коломиец, и охранница с готовностью кивнула. – Если что…
– Ясно, – сказала та, и Ираида не вполне поняла, что именно ей ясно и что такое «если что». Но Коломиец не обратил внимания на такую поспешность ответа. Что ж, ему лучше знать своих сотрудников…
Он стал спускаться по противной лестнице с узкими и покатыми ступеньками. Ираида двинулась было следом, но Крис взглядом отодвинул ее за свою спину. Костя замыкал.
В подвале было почти нечем дышать. Вонь стала плотная, хоть режь ножом. Тот изысканный оттенок сейчас довлел, уже перестав быть изысканным. Ираиде подумалось, что таким может быть запах какого-то неразборчивого в связях тропического цветка, которому решительно все равно, кто его опыляет – пчелы, мотыльки или навозные мухи. И – она могла поклясться – помещение съежилось! Она держала в голове все цифры обмеров и, будь ее воля, сейчас промерила бы заново – хотя бы для того, чтобы убедиться лишний раз в яви происходящего. Но Крис поднял руку, призывая всех молчать и замереть, и устремил взгляд в дальний угол.
Сначала Ираиде показалось, что там лежит собака. Потом она поняла, что нет – это совсем другое…
Существо было явно мертвое, с раздутым животом и разинутой пастью. У него была собачья – нет, скорее волчья – голова и короткая жесткая шерсть по всему туловищу. Но из этой шерсти торчали две черные скрюченные руки и две черные же ноги с длинными ступнями. Подошвы и ладошки были цвета мокрой оберточной бумаги.
– Вы слышите? – спросил Крис.
То, о чем он спрашивал, услышать можно было – ногами. Далекое тугое содрогание, недоступное ушам. Возможно – недоступное на поверхности земли. Внезапно Ираида поняла. Это были шаги, и они приближались.
С потолка посыпалась земля.
– Сюда! – крикнул Коломиец, бросаясь в маленькую комнатку за кровавой дверью. Косяки в фонарном луче засветились багрово. – Скорее!
Он шагнул через порог и пропал.
– Дядя Женя!!! – Ираида завопила во всю мощь легких, кинулась следом…
В потолок будто ударили чугунным копром, в углу что-то рухнуло, все заволокло пылью. И совершенно неожиданно – земля вдруг ушла из-под ног! Ираида вскрикнула сдавленно, взмахнула руками…
И кончиками пальцев зацепилась за что-то!
Только секунды через две – через огромной величины промежуток времени – Ираида осознала себя висящей на одной руке. Под ногами опоры не было, и второй рукой схватиться было не за что. Почему-то был свет, яркий зоревой свет. Она вскинула взгляд – над нею было красно-черное напряженное лицо Криса. Он держал ее за пальцы. За разбитые забинтованные пальцы. И все. Под ногами опоры не было…
– Только не бойся, – сказал он. – Я тебя вытащу. Давай вторую руку. Поднимай ее. Осторожно. Хватайся за мою…
Она попыталась дотянуться до его руки, но почему-то не смогла.
– Давай. Ну, еще чуть-чуть… Ногами упрись. Так. Еще. Подтягивайся…
Не хватало сантиметра. Кончики пальцев касались… касались… и больше ничего. Ираида попыталась нащупать ногой какой-нибудь выступ, зацеп… все осыпалось.
– Нет! Не отпускай! Держись!!! – В голосе Криса зазвучал страх. Страх. Он передался ей, окатил ледяной водой…
Она еще раз попыталась подтянуться, ухватиться второй рукой. На это ушли последние силы. Потом пальцы разжались. Ираида почувствовала, как начинает скользить вниз, вниз, теряя вес и форму, как все меньше и дальше становится лицо над нею, как расщелина превращается в щель, в тонкую неровную полоску, как пропадает совсем…
Холод был такой, что, падая, она замерзала насмерть.
– Барышня, барышня! – услышала она над ухом. – Просыпайтесь, Рязань скоро…
Ираида, все еще обмирая от потери опоры и от падения, попыталась приподняться. Тяжелая медвежья шкура прижимала ее к сиденью. Приподняв от лица край ее, Ираида вдохнула хрусткий морозный воздух. Все кругом было блеск и сияние…
ИЗ ЗАПИСОК ДОКТОРА ИВАНА СТРЕЛЬЦОВА
Так вот и вышло, что меня оставили на хозяйстве. Мне надлежало играть роль озабоченного и озадаченного джентльмена, ухаживающего за другим джентльменом, хватившим спицею патоки. И я честно носился по аптекам, вызывал опять же участковую (в качестве больного ей были предложены две сотенные бумажки, и это ее вполне устроило), посылал Хасановну за медом и молоком… Так прошел день, вечером же я оставил свет за жалюзи и позвонил давней знакомице Й., отношения с которой странным образом осложнились за последние недели. Й., для виду поломавшись по телефону, все же приехала – как она заявила, лишь для того, чтобы поставить меня на место.
Из короткого рваного разговора, возникавшего в промежутках, выяснились странные подробности, на которые могли обратить внимание только женщины. Логики в ее рассуждениях не было, да и быть не могло, но зато были накал, страсть и подозрения. Я ведь не просто не знал – я и подумать не мог, что Ираида влюблена в меня, как кошка. Оказывается, ее фразы и жесты, обычные с виду, для проницательной Й. были как образец почерка для опытного графолога. Или, вернее, как чужие сны для опытного толкователя снов…
Учитывая, что Й. видела Ираиду мельком раза два или три и не обменялась с нею ни словом, – такой итог наблюдений мог только изумлять. Воистину, женщины знают что-то, неизвестное людям.
В третьем часу ночи – я уже подумывал, а не отвернуться ли к стенке и не поспать ли? – вякнул телефон. Не общедоступный, а второй, секретный. Мы называли его «кремлевкой».
Звонил Альберт Мартович, он же «братец Майкрофт».
– Алло? Иван? С Крисом я могу поговорить?
– Вообще-то да, но вряд ли получится, – сказал я. – Он сожрал две дозы снотворного. Попробовать разбудить?
– Нет, не надо. Как он?
– В той же поре. Не лучше, но и не хуже. Что радует.
– Понятно. Ладно, пусть спит. Я тебе расскажу, а там – разберетесь…
И он поведал занятную историю. Предыдущей ночью, а вернее, уже под утро, около пяти, в Мытищах произошло столкновение между местными байкерами и какими-то пришлыми бригадистами. Причем сначала наглые чужаки накостыляли байкерам и пригрозили даже сковырнуть все эти несчастные Мытищи с того прекрасного лица, которым является Москва и Московская область, – дабы не портили портрета. Байкеры не снесли обиды и явились с подкреплением. Чужаки дрогнули и, пальнув несколько раз, удрали на трех пикапах. Байкеры гнали их по шоссе верст двадцать, потом вернулись. На месте схватки остался сбитый мотоциклом чужак с каким-то документом на имя Рудольфа Батца, а чуть позже и чуть в стороне милиция обнаружила связанного и ничего не понимающего негра. Все это было бы в порядке нынешней страшноватой повседневности, только вот… – и тут братец Майкрофт замялся. Он с полминуты тянул длинное «э-э-э…», нукал и мекал, но наконец проскочил трудное место и решился изложить странность дела именно так, как она описана была в протоколе. Побоище происходило у недостроенного гаражного комплекса. Негр был найден внутри помещения для охраны, в прихожей. Рядом с несчастным стоял чистый эмалированный тазик с брошенной в него чистой же ковыльной побелочной кистью. А в потолок ввинчен был большой железный крюк…
Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы осмыслить сказанное. Потом я стал задавать вопросы.
Й. велено было спать до утра. На всякий случай то же самое я повторил охранникам. Сам же, уподобясь легендарному Керенскому (легендарному, ибо реальный ничего подобного не делал), переоделся в женское платье… не в платье, конечно, потому что Й. ходила исключительно в брюках, но белый ее плащ и белую шляпу я позаимствовал, имея в виду когда-нибудь отдать. Равно как и ключи от машины. Й. на каблуках и я без каблуков получались примерно равного роста; с походкой было сложнее, но с третьего-четвертого прохода перед охранниками я заработал сдержанные аплодисменты – и совсем уже собрался выйти и уехать в чужой машине, как на лестничной площадке сработал металлоискатель!
Эта система была отрегулирована не так, как в аэропортах – где даже золотой зуб во рту или фольга в пачке сигарет способна возбудить датчики, нервные и мелкозлобные. Нет, техники Коломийца поступили иначе: наш датчик начинал реагировать на компакт массой триста-четыреста граммов металла. Из серьезного оружия он мог пропустить разве что на две трети пластмассовый «Хеклер-Кох-70», машинку в наших широтах редчайшую.
Ребята, конечно, тут же отвлеклись от меня и стали через мониторы рассматривать, кто же там шумит. Оказалось, это больших размеров дед с палкой. Он медленно и осторожно спустился на площадку (я, кажется, уже упоминал, что с улицы к нам нужно было спускаться – на три ступеньки). Постоял, приглядываясь. И – позвонил в наш звонок.
Я ликвидировал маскарад. Кивнул охранникам. Сам подошел к переговорному пульту.
– Кто?.. – самым сонным голосом.
– Мне бы Дору Хасановну. Здесь она живет?
– Здесь. Но она спит. Четвертый час.
– Извините, но дело отлагательства не терпит. Скажите ей, что Финогенов пришел и что Мальчуган помирает.
– Какой мальчуган?
– Фамилия такая – Мальчуган. Она знает.
– Минуту…
И я пошел будить Хасановну.
Она выбежала босиком, накинув пиджак поверх зеленой махровой пижамы. Бросила взгляд на монитор, велела коротко:
– Впустить.
– Металл… – начал было я, но Хасановна отмахнулась:
– Это протез. Он на протезе.
Дед Финогенов без особого удивления окинул взглядом наше хозяйство, сел на стул и сложил руки на набалдашнике своей палки. Палка была нарочито узловатая, толстая, почти черная. Резной набалдашник что-то изображал, но, что именно, рассмотреть из-под рук было трудно.
– Дело такое, Хасановна. Егор Викторович помер вечером, при мне. Остановилось верное его сердце, замолчало… И тут же появляются двое, и оказывается, что это дочка его, которая от него отказалась, с муженьком, и намерены они на жилплощадь его лапу наложить. Понимаешь? А муженек ее – адвокат отставной, крючкотвор, и как дважды два он доказал мне и другим, которые проститься пришли, что дело наше безнадежно проигранное и в историческом аспекте, и в локальном и что квартиры покойного нам, конечно, не видать. Судись, не судись, а все по-ихнему обернется… Не знаю, обратились мы уже, конечно, к нашим товарищам в прокуратуре, но ясно, что толку не будет и из этого. Да ладно, я ведь не о том хотел сказать. Дело главное вот в чем. Когда помирал Егор Викторович, сказал: есть у него коробка с документами старыми. И вот эту коробку велел он именно вам, Дора Хасановна, передать…
– И надо было среди ночи?.. – начала было Хасановна, но сама себя остановила и кивнула. – Ждите меня, Финогенов, я оденусь. С покойным кто-то остался?
– Сидят, сидят старушки, как без этого…
– Иван Петрович, вы нас не подвезете?