Лазарчук Андрей Геннадьевич. Все, способные держать оружие…

   Нас и так приподняло над землей и куда-то втиснуло – грубо и плотно. Долго не было ничего, кроме тьмы во всем теле – и мгновенно-синих звезд перед глазами.
   Потом вдруг стало переворачивать и корежить, как корежит начавшую отходить затекшую ногу или руку...
   Вставай! Вставай!
   Встаю.
   Медленно... так.
   Черно. Вспышки над стеной. Заунывный вой где-то позади.
   Смычком по медному котлу.
   И тут же – длинная очередь за спиной. Воздух в клочья. Брызги от стены.
   «Березин» – страшная машина, не даром с той войны почти без изменений. Разве что – с небес на землю...
   Вперед. Вижу круглую спину Косички. Перекатывается, залегает, ползет, вскакивает... Вперед же. Ну. Вперед.
   Косичка рядом. Лежу в грязи. Над головой визг невидимых пил.
   Пулемет перекрывает другие голоса. Встать. Бегом. На карачках – но бегом. Дыры в стене.
   Колючки впиваются в пузо. Не страшно. Полпути пройдено, пройдено, да?
   Удар по каске. Я на земле. Вскакиваю на четвереньки. Наверное, отключился, потому что Косичка опять впереди, и не только он, еще чья-то задница...
   Совершенно беззвучно человека приподнимает над землей – в облачке серенького дыма – и разрывает на части. Это происходит очень просто и деловито. Перед моим лицом голый торс и рука – загребает, загребает... И я – совершенно спокойно – вскакиваю, обегаю вокруг останков и вновь ложусь. Стена – вот она, совсем рядом.
   Пулеметная очередь проходит по гребню. Летят куски бетона и рушатся кронштейны с проволокой. Кто-то в черном на миг возникает над стеной, выгибается и пропадает.
   Стреляют из дыр? Похоже, да.
   Перехватываю автомат и выпускаю несколько коротких очередей по этим самым дырам.
   Оранжевые вспышки отмечают мои, в данном случае, промахи. Впрочем, что-то улетело и в дыры. В белый свет.
   Вся стена в оранжевых вспышках, оставляющих после себя пятна копоти.
   Над головой визг, перекрывающий все. И не грохот – резкие звонкие удары, от которых в глазах что-то вспыхивает и рассыпается. Вспыхивает и рассыпается.
   Вспыхивает и... Косичка бежит куда-то, каска улетает вперед, он пытается ее поймать. Вид у Косички совершенно неправильный, но я ничего не могу понять.
   Синий дым вокруг. Опять визг.
   Это минометы. Или наши взяли неправильный прицел, или...
   Вжимаюсь.
   Подбрасывает...
   Нет, живой. Вперед. Только вперед. Ребята, теперь только вперед.
   И – падаю под стеной.
   Визг.
   Вот он, Косичка, – в двух шагах. Тоже добежал. Каска в вытянутых руках. Полная мозгов.
   Взрывы. Белые звезды, в которые трудно поверить, и – черная стена. Потом она медленно разваливается и опадает – вниз и немного вправо. Остается низко плавающий дым.
   Приподнимаюсь. Смотрю.
   Лежат. Лежат мои егеря, лежат... Кто-то слепо ползет, тычется и замирает.
   Десять... двадцать... все.
   Все убиты.
   Без паники.
   Так не бывает.
   Визг. Падаю.
   Голову в землю.
   Удар. Ухо лопается. Не помня себя, оборачиваюсь.
   Прямо перед лицом из серого бетона торчит неровный осколок величиной в пол-ладони. Кажется, он весь дрожит. Смотрю на него, не отрываясь...
   Сейчас должен быть визг и удары, крошащие сознание, визг и удары, все напрягается внутри... сейчас... нет. Нет.
   Тишина. Негромко долбит пулемет. Что-то дымно горит в траве.
   Не знаю, сколько прошло времени. Много. Я встаю – как на счет «девять».
   Бокс.
   Стена серая, каркасная. То есть столбы и перекладины – толстые, монолитные, а между ними сравнительно тонкие плиты, да еще с этаким рельефным рисунком: ромбы.
   И там, где бетон совсем никакой, осколки и березинские пули его пробивают.
   Нахожу небольшую дырочку невысоко над землей и приникаю к ней.
   Очень долго не могу понять, что вижу. Потом доходит. Это локоть. Человек стоит и курит. Стоит, привалившись спиной к стене (не к стене, поправляю себя, к столбу), – и курит, держа сигарку между большим и указательным пальцами. Из-под локтя видны рукоять и приклад автомата, потертый и выщербленный деревянный приклад с множеством зарубок... Автомат я не сразу, но узнаю: девятимиллиметровый «Штайр» образца пятьдесят второго года. Состоял на вооружении десантных частей Рейха.
   Дальше еще одна стенка, невысокая, и мешки с песком. Ну, это понятно...
   Надо же что-то делать... что?
   Ах, да. Совсем забыл, извините...
   Сажусь на землю, снимаю вещмешок. Там два килограмма «МЦ». Гремучий пластилин.
   Вынимаю грязно-синие брикетики, разворачиваю и прилепляю к бетону. Двадцать брикетиков.
   Получается перевернутая буква П с короткими ножками и длинной перекладиной.
   «Березин» выпускает очередь куда-то левее меня. Там стрельба и крики. Я уже могу слышать крики.
   Теперь детонаторы. Очень похожи на елочную гирлянду: синий провод и маленькие остренькие лампочки, правда, с черными непрозрачными цоколями. Равнодушно втыкаю лампочки в брикеты «МЦ».
   Что-то происходит вокруг.
   Визг.
   Успеваю упасть.

Год 1991. Игорь 08.06. 02 час. 55 мин.
Дмитровское шоссе, 400 метров до переезда через линию Санкт-Петербургской железной дороги

   – Не придет, – сказал, наконец, журналист. Его звали Валерий, и мы были уже на ты. – Все. Не придет.
   Он поскреб пальцами скулы, потер глаза – с такой яростью, будто разрывал веки.
   Он страшно хотел спать.
   – Паршиво, – сказал он через минуту. – Мы платим. Да, мы платим. Хорошо платим.
   Иногда – очень хорошо. За информацию. И люди, в общем-то, знают, на что идут. И все равно – так паршиво...
   – Мало ли что могло случиться, – сказал я. – Упал, ногу сломал...
   – Знаешь, – сказал он, – когда такое было в первый раз – я тоже надеялся. Но когда в пятый...
   – Кто-то знал еще?
   – Нет.
   – Тогда?..
   – Следили. Пасли. Вряд ли – гепо. Хотя... Впрочем, не знаю. Только это уже пятый случай.
   – Валера, – сказал я, – тогда, может быть, ты мне расскажешь все так – без доказательств?
   – Смысл?
   – Н-ну... скажем так: есть смысл. Есть.
   – Это просто бесполезно – без документов. Без доказательств.
   – Но ты же знаешь, что доказательства есть.
   – Были. Не есть, а были.
   – Есть. Не эти, так другие. И если этим займутся профессионалы...
   – У меня тоже есть контакты в гепо. Но там без хотя бы косвенных доказательств... – он махнул рукой.
   – Немцы всегда любили порядок в делах.
   – Ладно. Значит, так: внезапно и без видимых причин резко увеличились японские инвестиции в Индии. Причем в отрасли, не приносящие сейчас существенного дохода.
   И без особых перспектив на обозримое будущее. Не буду расписывать подробно, это, в конце концов, не так уж важно. Японцы вкладывают большие деньги – десятки миллиардов золотых марок – причем через подставных лиц – туда, откуда ждать прибыли не приходится ни при каком раскладе, за исключением единственного: контроль над Индией переходит к Японии. Полный и безраздельный контроль. Такая вот уверенность – откуда? Мы стали думать. Получается вот что: допустим, Россия выходит из Рейха, причем хлопая дверью. Теперь все туранские эмираты и султанаты от Рейха отрезаны, ну, да Господь с ними, главное – отрезаны Туранская и Тянь-Шанская группы армий. Снабжать их через Иран трудно, практически невозможно. И все: Индию можно брать голыми руками, потому что защищать ее нечем. Разве что флотом... И вот вам японцы упираются носом в нефтяные поля Ирана... Чуешь? Это страшнее, чем валерьянка для кошки. Значит, так вот мы рассудили. Стали оглядываться по сторонам. И нашли. Есть такое предприятие «Айфер», смешанный сибирско-российско-еги-петский капитал, в прошлом году проявляло интерес к якутским алмазам, не выгорело, но это неважно... так вот, оказалось, что они регулярно переводят очень приличные суммы, до миллиона марок в месяц, на счета «Патриотического фронта», «Единства» и «Муромца». И они же служат одним из каналов перекачки японских денег в Индию...
   Я присвистнул. В общих чертах что-то такое намечалось, «собиралось стать известным», как говаривал Тарантул... но тем не менее – интересно.
   – Это интересно, – сказал я. – Предприятие «Айфер». Запомню.
   Мне вдруг стало скучно. Выключатель – щелк... и все вокруг заливает желтая скука. Бывает... и в последние месяцы – все чаще.
   – А все-таки – зачем ты меня сюда потащил? – спросил я. Скуке нельзя позволять распоряжаться собой, ее надо бить тем, что подворачивается под руку...
   – Мне нужен был свидетель. Кроме того, меня не оставляет чувство, что ты вовсе не инженер.
   – Интересно.
   – Нет, я просто увидел, как ты подышал из баллончика.
   – У меня тяжелый отходняк. Впрочем, где-то ты прав. Я инженер, но из подразделения «Таймыр».
   – О! А я думал, вас давно распустили.
   – Ну, зачем же нас распускать, мы еще много пользы принесем.
   – Скорее, не пользы, а добра.
   Мы посмеялись. Подразделение «Таймыр», созданное еще в начале пятидесятых, занималось контрабандным ввозом изделий, технологий и прочих секретов. Сейчас это синекура для дожидающихся пенсий чинов из разведки и МИДа.
   – Кроме того, ты сибиряк, – продолжал Валерий, – а значит, патриотам заведомо не сочувствуешь.
   – То есть?
   – Ну, вряд ли много сибиряков хотят, чтобы их страна снова стала российской колонией.
   – М-м... да, пожалуй, таких я не встречал. Но, как ты знаешь, азиатская партия у нас сильна.
   – Это другое.
   – Другое... Ты давно знаешь Кристу?
   – Лет десять, наверное. А что?
   – Да мне может понадобиться человек, владеющий арабским. Я хотел поговорить с ней самой, но – видел сам.
   – Что я тебе скажу? Язык она, конечно, знает превосходно, но слишком много пьет и слабовата на передок. Если это тебя не смущает...
   – Смущает. Это и смущает. А других, кто владел бы арабским, ты не знаешь?
   – Пожалуй, нет. Но Криста должна знать. Поговори с ней.
   – Поговорю... Ну, что? Четверть четвертого. Поедем?
   – Да. Да, надо ехать.
   – Куда тебе?
   – На Трубную.
   – Там живешь?
   – Нет, там редакция. Надо еще поработать. Я завел мотор, прогрел его, потом оглянулся – чисто автоматически – прежде чем выехать на полосу. Если бы я промедлил еще одну секунду, на этом все бы и кончилось.
   – Прыгай!!! – заорал я, выбрасываясь на дорогу. «Элефант»-тягач разгоняется до ста сорока, думаю, с такой скоростью он и шел. Наш «зоннабенд» смяло, как пустую жестянку, и я уж не знаю, чем меня оглушило: грохотом, или воздушной волной, или это была просто психогенная реакция, – только я очнулся уже тогда, когда «элефант» развернулся и надвигался, ревя; я столбом стоял на осевой и тупо смотрел, как он быстро увеличивается в размерах, и на душе у меня было легко и спокойно, как бывало разве что в том семеновском подвальчике. До тягача было рукой подать, когда я обманно вильнул корпусом вправо, а сам прыгнул влево.
   Голый автоматизм, этому нас учили. «Элефант» проскочил мимо и больше не возвращался – растаял во мраке, растворился, как призрак.
   – Валера!
   Он вылез из кювета – еще один призрак. Я его еле видел. В глазах плыли лиловые круги – и от напряжения, и от слепящих фар «элефанта». И тут, понимаете, загорелся наш «зоннабенд» – сразу весь.
   – А реакция у тебя хорошая, – сказал я. Он промычал что-то в ответ. Даже в том красно-дымном свете, что исходил от нашего бедного «зоннабенда», видно было, что Валера бледнее смерти. Потом он сел прямо на асфальт.
   – Ты что, ударился?
   – Башкой... вот тут...
   На темени у него вздулась шишка никак не меньше кедровой.
   – Ничего, нормально, – выдохнул, наконец, он, когда я закончил осмотр. – Нормально, обойдется. Бывало хуже...
   – Значит, они не убили твоего агента, – сказал я.
   – Значит, так. Только ему вряд ли от этого лучше.
   – Кто он? Как зовут и как выглядит? Говори скорее, вон уже полиция едет.
   – Анжелика Папст. Тридцать лет, невысокая, полная, очки с толстыми стеклами, очень маленький нос. Специалист по налогообложению – в этой самой «Айфер»...
   – Понятно, – сказал я.
   Сразу четыре машины – по две с каждой стороны – подлетели к нам с визгом, ребята в черной коже выскочили с огнетушителями наперевес... Там никого нет! – крикнул я по-немецки. Все живые! Только сейчас у меня началась реакция, задрожали колени, зашумело в голове... все вокруг я видел чрезмерно четко и контрастно, но воспринимал полуосмысленно, и вопросы, которые мне задавал полицейский лейтенант, понимал не с первого раза. Да, стояли, вот тут, на обочине: на ходу открылся багажник, и остановились, чтобы закрыть, закрыли и только собрались ехать, как увидели... нет, еще не тронулись, нет... вот здесь. Битые стекла и брызги масла. Потом тягач развернулся вон там – и пытался наехать на меня, но я успел отскочить... нет, не ошибаюсь, он ехал прямо на меня, не снижая скорости... не знаю. Не заметил. Тоже не знаю. Много странного. Нет, у меня ни малейших подозрений...

08.06. Около 09 час.
Турбаза «Тушино-Центр»

   Живцов положили в коттедже, где жили Панин и Кучеренко. Вся операция прошла гладко, если не считать огрехом то, что самолюбивая Сашенька обошлась-таки без «лонжи», и Крупицыным осталось лишь перетащить ничего не понимающих грузин в другой коттедж. Тут они и лежали рядышком на сдвинутых кроватях и спали – усатые младенцы. Саша уколола их аббрутином – сильнейшим психомиметиком; в малых дозах он разгружает подкорку, и его раньше использовали для ускорения адаптации; в больших дозах – парализует волю, начисто отключая лобные доли. Часто этот эффект остается необратимым...
   – Просыпайтесь, – сказал я негромко.
   Они одновременно открыли глаза. Аббрутин мы между собой называем «буратин».
   Сделай из него Буратино. Делаю, начальник.
   – Садитесь.
   Они сели. Они улыбались мне. Искренние улыбки детей, еще не знающих, что мир не слишком добр. Я подал одному из них блокнот, ручку, сказал:
   – Пиши по-русски: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя; То, как зверь, она завоет...» – я продиктовал две строфы. – Передай блокнот соседу...
   Улыбка – он сделал мне приятное. У соседа тоже улыбка – он готов сделать мне приятное., «Буря мглою. небо кроет...» Передай... Улыбки...
   – «Буря мглою...» Дай ручку и блокнот мне...
   Шквал улыбок. Так... делая поправку на «буратин»... вот этот.
   – Вот этот, – сказал я Панину.
   – Как тебя зовут?
   – Меня зовут Тенгиз, – очень легкий акцент.
   – А фамилия?
   – Моя фамилия – Гурамишвили.
   – Хорошо, Тенгиз. Меня зовут Сергей. Я твой лучший друг. Лучший друг. Ты должен делать все, что я тебе скажу. Запомни меня. А теперь отдыхай.
   – Отдыхайте все, – сказал я.
   Они улеглись и закрыли глаза.
   Мы вышли на застекленную веранду. Дверь в комнату Крупицыных была приоткрыта. В душе обильно лилась вода.
   – Очень внушаем, мягок, послушен, – сказал я. – Неплохая мышечная реакция.
   Прекрасная память, легко обучаем. Наверное, круглый отличник. Чем они там занимались?
   – Не знаю, – сказал Панин. – А зачем это? Я пожал плечами.
   – Так, может, обойдемся без проволоки? – предложил Панин. – Раз такая хорошая внушаемость...
   – Не стоит рисковать, – сказал я.
   Наверное, Панин хотел возразить. По крайней мере, воздуху набрал. Возразить было что: введение проволоки вручную было никак не меньшим риском, а следовательно – переводом материала. Внушение же под аббрутином давало результаты немногим худшие, чем с проволокой. Однако в нынешнем нашем положении лучше было истребить без пользы десять живцов, чем промахнуться в решающий момент. А кроме того, Панин, наверное, вспомнил «Самсон» – вспомнил и решил не связываться с таким говном, как я. Я бы на его месте поступил так же.
   Вода в душе перестала литься, дверь открылась, и предстали Дима Крупицын и Валечка, мокрые и очень веселые. Помахали нам ручками и побежали вытираться.
   – А где Серега? – спросил я Панина.
   – С Командором.
   – Что – не появлялись еще?
   – Нет, и не звонили. Впрочем, мы и не договаривались... Ха! Вон они идут.
   От реки шли, почти бежали, перебрасываясь на ходу мячом – нет, не мячом, каким-то тючком, – Командор и Серега Крупицын. Сзади шел Гера.
   – Долго жить будешь, – сказал я Сереге, когда он вошел.
   – Вспоминали уже?
   – Вспоминали. Ну, что? Все в порядке?
   – Да, осталось только маячки и сирены пришабашить.
   – Ну, это в багаже.
   – Знаю.
   – Слушай, Сережа. «Зоннабенд» ты брал?
   – Я брал. А что?
   – Я его гробанул вчистую. Уже на свалку увезли.
   – Ну, Пан! – Серега с уважением посмотрел на меня. – Ты и силен! Не напасешься на тебя...
   – Держи, – я подал ему копию заключения дорожной полиции об аварии не по вине водителя. – Пусть оформят списание и дадут подмену.
   – Ладно, – сказал Серега. – Я хоть переоденусь... В дверях он притиснул выходящую Валечку. Валечка хихикнула и тут же повисла на мне.
   – Пан, как тебе наши красавцы? – спросила она, жмурясь. – Неужели за таких мальчиков тебе жалко поцелуя, Пан?
   – Мне для тебя ничего не жалко... никогда... и ничего... о-о-о... – я изобразил последний вздох. Валечка отхлынула, глаза у нее были пьяные. – Все, спать, спать, – погнал я ее. – До обеда даже не просыпаться. Нужна будет твоя снайперская точность. Поняла?
   – Будем вставлять им проволоку?
   – Да, и потому...
   – Поняла, поняла. Я уже паинька. Так можно? – она потупилась, сложила ручки на животике и ножкой заковыряла пол.
   – Так можно. Беги.
   Из коттеджа напротив вышел Командор, осмотрелся – будто бы любовался пейзажем.
   Увидел Валечку, пошел ей навстречу. О чем-то спросил, кивнул, так же неторопливо продолжил путь.
   – Какой будет объект? – деловито спросил Панин.
   – Скажу – нэ повэриш, дарагой, – я достал из кармана пачку открыток с видами Москвы, нашел нужную, протянул ему.
   – Ни хрена себе... – протянул Панин. – По крупной играем...
   – По крупной, – согласился я.
   Вошел Командор. Свежий, как майская роза. Не представляю, как нужно укатать Командора, чтобы чуть-чуть помять ему морду. Даже небритый он выглядит элегантно, как мушкетер на балу.
   – Телевизор не смотрели? – с порога спросил он. – Зря. Интереснейшие вещи творятся. Побоище в редакции «Садового кольца». Шесть человек убито. Потом – перестрелка с патрулем, ранено два солдата. А?
   – Имена убитых не говорили? – Нет, а что?
   – Надо как-нибудь узнать. Валерий Кононыхин, обозреватель.
   – Прямо сейчас?
   – Как получится. Когда это было?
   – В шесть тридцать. Обещали подробности в дневном выпуске.
   – Поздновато... Гривенник у тебя есть?
   – У меня есть, – сказал Панин. Я набрал номер Кристы. После дюжины звонков она сняла трубку.
   – Да?
   – Доброе утро, Криста. Это я, Игорь.
   – Ты? Разве ты еще не здесь? Вот здорово, а кто же тогда спит с Анни?
   – Понятия не имею.
   – Подожди, сейчас посмотрю...
   – Ради всего святого, Криста! Пусть они спят. Посмотри лучше, нет ли где под столами Валерия, из газеты.
   – Нет, он ушел ночью, это точно.
   – А как мне его найти?
   – Позвони в редакцию, он оттуда почти не вылазит.
   – Я, наверное, неправильно записал телефон...
   – Да? Знаешь что, мне лень искать телефонную книжку, а в памяти аппарата его номер есть – давай, я ему позвоню и скажу, что нужно. Что именно?
   – Мы должны были встретиться сегодня – пусть уточнит время и место.
   – Понятно. Перезвони мне минут через десять.
   – Спасибо, Криста.
   – Да что ты, не за что. Зря ты так рано сбежал...
   Я дал отбой и по бесплатному номеру позвонил в полицейский участок.
   Представился, назвал обстоятельства. Да, да, сказал приятный женский голос, к сожалению, результатов пока нет, по этому же делу работает бригада крипо, следователь хотел бы побеседовать с вами, позвоните ему, пожалуйста, номер такой-то...
   Так. Ответ, можно сказать, есть. Теперь крипо...
   Трубку взяли с полузвонка.
   – Следователь Зайферт слушает, – голос звонкий, четкий.
   – Инженер Валинецкий. Как я понимаю, по делу...
   – Да. Не нужно по телефону. Давайте встретимся и поговорим.
   – Давайте. Где?
   – Тот полицейский участок, где вы были ночью, подойдет?
   – Вполне.
   – Тогда там, скажем, в одиннадцать часов.
   – Хорошо.
   Я повесил трубку, посмотрел на часы. Через пять мигнут звонить Кристе...
   – Так что произошло, Пан? – спросил Командор. Я начал рассказывать.

Год 1961. Зден 31.08. Около 14 час.
База «Саян»

   Я в этой жизни тонул дважды. Второй раз уже взрослым, и это почти не запомнилось. Не рассчитал силы, вот и все. Началась судорога. Сообразил, как можно отдохнуть... В общем, проза. Зато мой первый раз запомнился навсегда. Дед решил научить меня плавать. Для этого он отвез меня в лодке на середину своего пруда (дед был мельником) и бросил за борт. И я послушно пошел на дно. Был солнечный день, вода в пруду, вся пронизанная лучами, скорее напоминала воздух на кухне в момент большой выпечки пирогов и булок. Дно пруда, песчаное, галечное, очень чистое, надвинулось быстро, и я встал на него и оттолкнулся...
   Днище лодки казалось черным островом посреди зеркального моря. Я устремился к острову и ударился головой. Толстые рыбы подплывали ко мне и с интересом смотрели в лицо. И что-то еще происходило: трубили трубы, зеркало изнанки воды вдруг изогнулось, я будто бы смотрел в глубокие недра граммофонной воронки... А потом вышло, что я лежу в траве на боку, и толстая гусеница медленно ползет, изгибаясь крутой аркой. Ничего важнее этого не существовало...
   Дед сидел надо мной. Белые его усы висели вниз, и с них стекала вода.
   Я помнил что-то огромное, что-то неимоверно важное, но не было ни слов, ни образов, чтобы это описать.
   Много дней потом и я, и дед ходили очень задумчивые...
   Почему-то сейчас я все это вспомнил. И показалось даже, что вспомнил именно то важное... или пережил заново... ...Наши минометчики сумели все же подавить пристрелянные минометы базы, из которых нас так отделали вначале. Через несколько проломов в стене (в том числе и через мой) егеря ворвались на территорию. Лишь шесть трупов врагов были найдены, и осмотр их не дал ничего: отсутствовали обязательные для десантников Рейха татуировки с группой крови, стальные браслеты, медальоны. Смешно уже и говорить о документах...
   Теперь противник удерживал городок, аэродром и кольцо укреплений вокруг ракетных капониров. Никаких вылазок он не предпринимал и даже постреливал вяло, ясно было – тянет время. Мы занимали оборонительные сооружения вдоль стены: траншеи, пулеметные гнезда, две уцелевшие зенитные башни. И тоже почему-то тянули время.
   Я числился уже командиром отделения, и в командирах звеньев у меня ходили Врангель и Поротов, оба исцарапанные и обожженные, но вполне боеспособные.
   Потери среди офицеров были очень велики, поэтому каждые две роты свели в одну, и все равно многими взводами командовали сержанты.
   Городок на базе – восемь кварталов жилых и один коммунальный: школа, кинотеатр, что-то еще – построен был в противодесантном стиле: каждый квартал – укреп-район, окна-бойницы в толстых стенах, прочные высокие решетки между домами...
   Где-то там сейчас заперты семьи офицеров базы.
   Конечно, штурмовать городок вовсе не обязательно. Можно сразу навалиться на капониры. Но это значит, что мы во время атаки будем под непрерывным обстрелом сзади с дистанции меньше полукилометра и притом с небольшой возвышенности...
   – Курсант Валинецкий!
   – Здесь.
   Незнакомый поручик. Без каски, в панаме. В атаках явно не был.
   – Вас требует к себе полковник Семенов. Следуйте за мной.
   Я встал. На миг показалось, что, вставая, я пробил головой какую-то незримую поверхность и оказался непонятно где. Здесь все было точно такое же, но неуловимо другое. Или я мгновенно забыл, как мир выглядел секунду назад.
   Идеальная подделка...
   – Есть, – сказал я. Голос тоже был не мой.
   – Вы на гражданке были кем? – спросил, поворачиваясь, поручик.
   – Наладчик счетных систем...
   Панама поручика вдруг раскрылась весенним цветком и медленно воспарила. Сам он сунулся на колени и повалился лицом в траву, обхватив руками голову. Я оказался рядом с ним. Готов... ах, черт. Поручик несколько секунд не двигался, потом зашарил руками по голове... Крови не было совсем, лишь вздувался синий желвак размером с яйцо, этакая выпуклая лысина – волосы вырвало с корнями.
   – Повезло, – сказал я. – Вставайте, только не в полный рост. Иначе нас опять увидят с крыш.
   Свой командный пункт полковник расположил в одной из двух зенитных башен. Вид отсюда был полный: укрепленный городок, аэродром с ангарами вдали, ракетные капониры. Вдали, за ангарами, где к базе подходит бетонка от станции, бухали орудия: уцелевшие танки, не приближаясь на дистанцию прямого выстрела, методично выбивали пулеметные гнезда. Три машины из пяти сгорели в первой же атаке.
   Полковник стоял спиной ко всем и рассматривал что-то в стереотрубу. Я посмотрел на Горелова. Горелов мне кивнул и почти улыбнулся. Внизу, на лестнице, раздался шум, и в отверстии люка появился некто в синей фуражке с орлом и с незнакомой конфигурации, но явно генеральскими погонами на плечах. За ним шел наш Тимоти, очень взволнованный. Полковник оторвался от созерцания.
   – Господин бригадный генерал, позвольте приветствовать вас на вверенном вам объекте, – он отдал честь коротким четким взмахом руки. – С обстановкой вас познакомили?
   – Здравствуйте, господин полковник, – генерал отсалютовал в ответ; говорил он почти без акцента. – Да, ознакомили по дороге. Мы в глубоком дерьме, не так ли? – он широко улыбнулся.