Лазаревич Александр. Генератор желаний

   Когда лавина пойдет ее уже ничто не сможет остановить, но сейчас достаточно легчайшего прикосновения, даже дуновения, чтобы из множества очень различных будущих вызвать к жизни какое-нибудь одно будущее. Настоящее Будущее. Такова природа неустойчивости.
   Мне кажется, что земная цивилизация находится сейчас именно в таком состоянии неустойчивости, и любая мелочь может решить, что ждет человечество впереди – миллионы лет прозябания и застоя или же бесконечное развитие, одно дающее шанс на бессмертие. Потом будет поздно – единожды выбранное состояние станет самоподдерживающимся и его, как лавину, уже нельзя будет остановить, но пока еще все возможно. Ловушка ограниченных ресурсов еще не захлопнулась, и не все еще люди прониклись смирением. Научно-техническая революция все еще продолжается.
   Но неустойчивое состояние может продлиться в лучшем случае еще несколько десятков лет. И вот, пока оно есть, мы сможем попытаться опровергнуть гипотезу о невозможности бесконечного развития своим примером. Собственно говоря, это мое сочинение есть не что иное как очень скромная попытка "подтолкнуть камешек" в сторону неограниченного прогресса. Единственное, что я могу для этого сделать – это помочь людям научиться желать по-крупному. Конечно, желать – еще не означает мочь, но для того чтобы смочь, нужно, как минимум, пожелать.
   Пожелать что-нибудь по-настоящему крупное. Не какие-нибудь там новые шмотки (хотя такие желания тоже способствуют прогрессу техники), а нечто, кажущееся настолько за пределами осуществимого, что нам пришлось убедить себя в том, что мы этого вовсе не хотим. Если мы поймем, что мы обманываем себя, мы сделаем пусть маленький, но все же шаг в сторону безграничного прогресса. Это – начальный этап превращения невозможного в возможное.

Глава 3. То, о чем Вы всегда хотели, но боялись мечтать...

   В предыдущей главе я говорил о бессмертии человечества. Но какое нам дело до его бессмертия, если сами мы, отдельные индивидуумы, смертны? Будет ли оно жить и через миллиард лет, или же погибнет через какое-нибудь тысячелетие, какая нам разница? Наши прапраправнуки – люди столь же нам чужие, как и наши прапрапрадеды. Нет, они даже еще более чужие – от жизни наших прапрапрадедов, по крайней мере зависело появимся ли в конце концов на свет мы сами, в то время как от жизни или смерти наших прапраправнуков мы абсолютно независим – во всяком случае так кажется на первый взгляд. Но такой взгляд глубоко ошибочен. На самом деле будущее, которое мы никогда не увидим, глубочайшим образом влияет на наши повседневные поступки и мысли. Мы зависим от будущего едва ли не сильнее, чем от прошлого, и я попытаюсь доказать это. Не стану говорить об "ответственности перед грядущими поколениями" – это всего лишь красивые слова, а я принадлежу к тому поколению, которое не доверяет красивым словам и видит в них ширму для корыстных, эгоистических интересов. Однако с тех пор, как человечество осознало, что оно может погибнуть все и навсегда слова об ответственности перед потомками слышны все чаще. Так давайте посмотрим, что за ними кроется.
   А кроются за ними специфические человеческие интересы. Специфические в том смысле, что присущи они одним лишь людям. большинство мотивов поведения человека можно обнаружить и у животных – здесь и инстинкт самосохранения, и стремление к продлению рода, и любопытство. И даже такие, казалось бы, чисто человеческие мотивы как жажда славы, богатства и власти ведут свое происхождение от иерархического поведения стадных животных, от стремления стать вожаком стаи. Чем больше мы узнаем о животных, тем все более размытой кажется нам грань,отделяющая нас от них. Кажется, что шимпанзе могут делать абсолютно все, что делают люди, разве что немного хуже. Они и трудятся, и сами создают примитивные орудия труда, и абстрактно мыслят, и говорят на языке глухонемых. И все-таки такая грань есть, очень четкая грань, но лежит она не в области непосредственной деятельности, а в области мотивации этой деятельности. Человек – единственное животное, которое знает, что в конце концов оно обязательно умрет, и это сознание собственной смертности ведет к глубочайшим отличиям в поведении между человеком и животными. Каждый из нас в возрасте нескольких лет от роду пережил глубокое, возможно глубочайшее в жизни, потрясение от осознания неизбежности конца. Воспоминание о нем, как о всяком травмирующем переживании, оказалось глубоко запрятанным в подсознание. Мы не помним этого шока и со снисходительным умилением смотрим на маленьких детей, которые плачут от страха смерти, столь еще далекой от них, только вступивших в жизнь. Да, мы не помним этого потрясения, но шрам от него остался в душе у каждого из нас. Где-то очень глубоко в подсознании горит и обжигает душу безумное, неосуществимое, а потому запретное желание – быть бессмертным. Люди всегда приписывали своим богам бессмертие, потому что сами мечтали быть бессмертными. Люди верили в загробную жизнь потому, что хотели в нее верить.
   Но если нельзя быть бессмертным, то можно по крайней мере найти какой-то заместитель, суррогат бессмертия. В этом – корни специфически человеческого поведения. Если для животного стать вожаком стаи является самоцелью, то для человека слава, богатство и власть очень часто превращаются из самоцелей в средство увековечить свое имя,и таким образом в каком-то смысле стать "бессмертным". Зачем фараону Хеопсу понадобилось строить пирамиду выше, чем у его предшественников? Обычно это объясняют тем, что чем больше пирамида, тем труднее грабителям найти погребальную камеру, тем сохраннее будет мумия фараона, которая, по мнению древних египтян, совершенно необходима ему для успешной загробной жизни. Но не лучше ли было спрятать погребальную камеру в песках, как это было в случае Тутанхамона, пролежавшего необнаруженным почти до наших дней? Не говорит ли сам факт постройки этого абсурдно большого сооружения, что Хеопс не очень-то верил в загробную жизнь и больше надеялся на то, что и через пять тысяч лет люди будут спрашивать: "чья это самая высокая пирамида?" и получать ответ:"это пирамида Хеопса". Что это, как не суррогат бессмертия?
   Мы все больны синдромом Хеопса, этим жгучим желанием оставить после себя хоть какой-то "след" на Земле, хоть как-то докричаться до будущего, пожить в будущем, пусть хотя бы в виде неясных теней в сознании людей этого будущего. Теней подобных тем, что возникают в нашем сознании, когда мы слышим имена Хеопс, Наполеон, Ньютон, Пушкин... Герострат, в конце концов...
   Конечно, человек особенно много имен запомнить не может, на все наши имена у потомков памяти не хватит, но если нельзя добраться до них в виде имени, то тогда хотя бы как-нибудь описательно. Например, Человек, который посадил это дерево; Человек, который построил этот дом; Человек, который изобрел колесо и т. д.. Или уж по крайней мере заслужить от потомка восклицание: "хотел бы я знать, какой идиот это придумал!" обидно конечно, но и приятно: помнят все-таки!
   Да пусть хотя бы подумают иногда: "ХХ век? А ведь у меня есть там прапрапрадед, раз я существую." Так что синдром Хеопса окрашивает у человека даже стремление к продлению рода.
   Нам нужны эти будущие поколения. Они нужны нам даже больше, чем мы им: без них мы, неверующие в бессмертие души, сошли бы с ума, мучимые страхом смерти. Они нужны нам как незаменимая составная часть суррогата бессмертия. И вот здесь мы сталкиваемся с неразрешимым противоречием. С одной стороны, для того чтобы гарантировать удовлетворение нашего синдрома Хеопса, мы должны обеспечить наибольшую стабильность, даже застойность общества. Только при этом условии у людей будущего останется та же система ценностей, что и у нас, и они будут помнить и почитать те же имена, что и мы; только тогда дом, построенный "человеком, который построил этот дом", не будет разрушен для того, чтобы освободить место для нового, более совершенного дома, а будет стоять как памятник старины; одним словом, для того чтобы люди будущего "продолжили наше дело" и "были верны нашим заветам", (т.е. создали бы нам иллюзию того, что мы продолжаем жить потому, что не умерло "наше дело"), необходимо запретить всякий прогресс, кроме предсказуемого и заранее нами запланированного. В противном случае, в непредсказуемо изменившихся условиях, наши "заветы" рискуют превратиться в бессмыслицу. Но с другой стороны, для того, чтобы будущие поколения могли послужить вам заменителем бессмертия, они должны, как минимум, выжить. Застойное же общество, раньше или позже,неизбежно приходит к гибели. Итак, если мы используем бессмертие человечества в качестве заменителя индивидуального бессмертия, человечество становится смертным, и, следовательно, мы обманываем самих себя, считая, что нашли заменитель бессмертия. Нам следует умерить требования, которые мы предъявляем к грядущим поколениям, и не поручать им доделывать "наше дело". Только тогда мы сможем, пусть частично, но зато не иллюзорно, удовлетворить наш синдром Хеопса – по крайней мере мы сможем быть уверены, что наши прапраправнуки будут реально существовать и хоть иногда вспоминать, что у них, должно быть, были прапрапрадеды. Рассчитывать же на большее не только нереально, но и опасно можно потерять даже частичный заменитель бессмертия. Однако эта рекомендация – всего лишь компромиссное,половинчатое решение проблемы. Но что хуже всего – это социальное решение, основывающееся на моральном принуждении ("нам следует", "мы не должны" и т.д. и т.п.). Но как я уже говорил, помимо социальных решений, почти всегда существуют технические, и именно они обеспечивают реальный прогресс. Техническим решением проблемы было бы дать человеку индивидуальное бессмертие и таким образом избавить его от синдрома Хеопса.
   Это невероятно сложная техническая задача, но на пути к ее решению стоят не только технические трудности. Для того, чтобы начать решать задачу, нужно захотеть ее решить. Мы же, будучи "реалистами", ухитрились убедить себя в том, что мы вовсе не хотим бессмертия. Ученые, в лучшем случае, говорят о "продлении" жизни, но никто не выдвигает в качестве цели, пусть хотя бы очень отдаленной, достижение бессмертия. Для того, чтобы обмануть самих себя, мы придумали два мифа "о вреде бессмертия". Миф первый: "жить вечно очень скучно." Миф второй: "если все будут жить вечно, не будет смены поколений, а без смены поколений остановится прогресс." Мифы эти механически переносят бессмертие в современное общество. Но ведь с открытием бессмертия само общество изменится, и потому мифы эти не верны.
   Я согласен с тем, что вечная жизнь действительно была бы очень скучна, если бы человечество попало в ловушку застоя. Невыносимо наблюдать вокруг себя одно и то же на протяжении тысяч и тысяч лет. Но отсюда следует, что общество, состоящее из бессмертных, кровно заинтересовано в поддержании непрерывного, неограниченного прогресса, для того, чтобы жизнь вокруг все время была новой и интересной. И бессмертным легче будет осуществить такой неограниченный прогресс, чем нам, потому что они будут свободны от синдрома Хеопса.
   Что же касается смены поколений, то это – самый варварский способ обновления жизни из всех принципиально возможных. Он еще годится для животных – в их голове нет представления о собственной смерти, они свободны от этого страха, подспудно отравляющего даже самые счастливые мгновенья человеческой жизни. Для животного не существует прошлого и будущего в том смысле, какой вкладывают в это понятие люди. Нет, конечно, прошлое влияет на их жизнь через приобретенные рефлексы, а будущее – через потребности, но восприятие у животных полностью сосредоточено на настоящем. Для них существует только настоящее, и потому не существует собственной смерти – собственную смерть невозможно воспринимать из настоящего, ибо пока есть настоящее, вы еще живы. Собственную смерть возможно видеть только из прошлого, как нечто будущее. Животные неспособны на это, и поэтому, даже умирая для всех, они не умирают сами для себя – для них умирает лишь их настоящее. Один лишь человек способен жить одновременно в прошлом, настоящем и будущем (прошлое – его память, будущее его мечты), и потому его жизнь, пусть даже самая счастливая, глубоко трагична, ибо животные не умирают никогда, человек же умирает всю свою жизнь.
   И давайте в конце концов перестанем лгать самим себе, что сознание быстротечности жизни придает какую-то особую остроту и ценность каждому ее моменту. Человек не способен почувствовать всю остроту и ценность настоящего момента так, как это чувствуют животные, потому что настоящее в его сознании сильно потеснено воспоминаниями о прошлом и мечтами о будущем. Настоящее превратилось для человека всего лишь в тонкую грань между прошлым и будущим, не имеющую самостоятельного значения, всего лишь в строительный материал для построения будущего или реставрации прошлого.
   Человек бежит по жизни не останавливаясь чтобы оглядеться. Его преследует кошмарный образ песочных часов, в верхней части которых остается все меньше и меньше песчинок. Он должен "успеть". Успеть сделать что? Неважно! Успеть!
   Когда же наконец человек перестанет утешать себя мифами и покорно жить в вечном страхе перед временем? Когда же наконец человечество восстанет против этой нелепой, трагической несправедливости природы – смерти сознания, осознавшего свою смертность?
   Для того, чтобы индивидуальное бессмертие когда-нибудь стало возможным, необходимо сделать первый шаг, возможно самый трудный – отбросить утешительные мифы о том, что это ненужно, и что это в принципе невозможно. Этот шаг особенно труден, потому что сделавший его, сам почти не имеет шансов на бессмертие: осуществление индивидуального бессмертия – настолько технически трудная задача, что ее решение может растянуться на столетия. И тем не менее мы должны сделать этот шаг – хотя бы для того, чтобы удовлетворить свой синдром Хеопса. Как я постараюсь показать в следующих главах, человечество сможет быть по настоящему бессмертно как целое, лишь тогда, когда оно будет состоять из бессмертных индивидуумов, а мы можем удовлетворить свой синдром Хеопса, лишь обеспечив условия для бессмертия человечества.
   Понимаю, что я вряд ли смог убедить многих читателей в том, что ненужность бессмертия – это всего лишь миф. Такая мысль слишком травмирует сознание смертного, и потому ему трудно ее принять. Но я все же рискну продолжить и постараюсь показать, что принципиальная невозможность бессмертия – это тоже миф.
   Я предлагаю вашему вниманию свой проект технического решения проблемы бессмертия. Осуществление этого проекта потребует использования еще не существующих технологий, но технологии эти опираются на уже известные законы природы, и потому в принципе реализуемы. Подготовительные этапы проекта как раз и состоят в создании и совершенствовании этих технологий. Заключительный этап проекта – достижение индивидуального бессмертия существенным образом опирается на одну гипотезу относительно характера связи между человеческим мозгом и сознанием. Гипотеза эта не противоречит нашему сегодняшнему уровню научных знании и кажется мне вполне правдоподобной.
   Программа работ по осуществлению этого проекта будет приблизительно следующей :
   
ПЕРВЫЙ ЭТАП: СОЗДАНИЕ БИОЛОГИЧЕСКОГО ИНТЕРФЕЙСА.

   Для того, чтобы совершенствовать какую-либо технологию, необходимо создать общественную потребность в этой технологии. Совершенно ясно, что люди, которые не доживут до завершения программы, не заинтересованы в разработке и совершенствовании технологий необходимых для бессмертия. Чтобы заинтересовать их, необходим какой-нибудь промежуточный продукт, обладающий самостоятельной ценностью и использующий ту же технологию. Таким промежуточным продуктом может стать устройство, которое я предлагаю назвать ароматроном.
   Как вам должно быть известно, вся информация, получаемая нашими органами чувств, передается в мозг по нервным волокнам в закодированном виде – в виде коротких импульсов электрического напряжения (порядка 1/16 вольта). Мы можем ввести в нервное волокно электрод и записать эти импульсы на магнитофон (это возможно сделать потому, что импульсы следуют не так уж часто не более трехсот раз в секунду – 300 герц, в то время как магнитофоны способны записывать гораздо большие частоты).
   Предположим, мы ввели электрод в нерв, идущий от находящегося в носу рецептора (воспринимающего органа) запаха к головному мозгу, и дали понюхать испытуемому какие-нибудь цветы, скажем сирень, и записали возникшие при этом импульсы. Потом мы дали ему понюхать что-нибудь неприятное, тухлые яйца, к примеру. На этот раз возникла другая последовательность нервных импульсов, соответствующая уже не запаху сирени, а запаху тухлых яиц. '
   А теперь проветрим комнату, чтобы никакого запаха не осталось и подадим с магнитофона на электрод запись нервных импульсов, соответствующих запаху сирени. Напряжение на электроде возбудит в нервном волокне в точности такую же последовательность импульсов, какая шла в нем в тот момент, когда испытуемый на самом деле нюхал сирень. В мозг придет та же последовательность импульсов, и хотя в действительности источника запаха уже не будет, испытуемый снова почувствует запах сирени.
   Теперь вы сами можете догадаться, что произойдет, если подать на электрод последовательность импульсов, кодирующую запах тухлых яиц...
   Вот в чем принцип работы ароматрона – прибора для записи и воспроизведения запахов. Правда, я намеренно кое-что упростил, чтобы подчеркнуть принципиальную сторону дела. Например, от носа к мозгу идет далеко не одно нервное волокно, и чтобы точно воспроизвести какой-нибудь запах, необходимо записать последовательности импульсов одновременно во многих волокнах. Но техническая задача записи информации, одновременно идущей по довольно большому числу каналов, сегодня вполне разрешима. Главная трудность состоит здесь во вживлении электродов – вряд ли кто согласится, чтобы над ним проделали такую операцию. Необходимо иное техническое решение, иная технология. Да и сама операция требует ювелирной, микроскопической точности и слишком сложна для современной микрохирургии (диаметр отдельного нервного волокна – порядка 1/100 – 1/1000 мм).
   Впрочем, технология микрохирургии еще только начинает развиваться, и вполне можно себе представить, что когда-нибудь, в не очень далеком будущем, будут созданы роботы-"хирурги" микроскопических размеров. Такие микророботы могут быть впрыснуты внутрь оперируемого через иглу обыкновенного медицинского шприца. Их действиями будет дистанционно управлять компьютер, наделенный искусственным интеллектом. Они найдут необходимые нервные волокна и вживят в них тончайшие, невидимые невооруженным глазом провода, и затем протянут сплетенный из них тончайший кабель, с виду напоминающий волос, куда-нибудь на поверхность кожи, где его можно будет подключать к записывающему устройству.
   Конечно, при создании микророботов инженеры столкнутся с серьезными техническими трудностями. Например, наиболее мелкие детали будут самопроизвольно двигаться из-за теплового движения молекул (подобно тому, как дергаются в жидкости броуновские частицы). Сейчас пока рано обсуждать каким будет конкретное решение конкретных технических проблем. (Возможно, микророботы будут изготавливаться при очень низких температурах, когда тепловое движение молекул ослаблено, и будут впрыскиваться в замороженном виде. Работать они смогут пока не нагреются и придут в негодность. В таком случае это будут роботы одноразового пользования, и понадобится наладить очень широкое их производство, чтобы эта техника стала доступной всем.) Кроме того, возникнут трудности с обнаружением нужных нервных волокон, с дистанционным управлением, и еще много-много других трудностей. Но при наличии находчивости и желания их преодолеть, все они преодолимы, хотя на это могут уйти десятилетия труда целой армии инженеров.
   Для нас сейчас важно лишь то обстоятельство, что сопряжение нервного волокна с внешним устройством (или, используя модный "компьютерный" жаргон, интерфейс) принципиально осуществимо и не требует использования каких-либо неизвестных нам законов природы. Нужны только изобретательность и мощная материальнотехническая база.
   И все-таки очень многие люди не захотят, чтобы в них вживляли провода, пусть даже очень тонкие и незаметные. (Хотя что в этом такого страшного: в золотом зубе больше металла, чем в сотне кабелей для биологического интерфейса.) Но биоинтерфейс можно осуществить и при помощи других технологий, вообще не использующих неорганических веществ. Представьте себе, что мы впрыснули вместо микроробота бактерию. Разумеется не простую бактерию, а такую, над которой изрядно потрудились специалисты в области генной инженерии и молекулярной биологии. Она отыскивает нужное нервное волокно, закрепляется на нем и начинает делиться. У нее появляется очень длинный отросток из клеток подобных тем, из которых состоит глазной хрусталик – то есть очень прозрачных клеток. Этот отросток растет и наконец выходит на поверхность кожи. Итак, у нас есть волокно-световод для оптической связи. Клетка, закрепившаяся на нерве, обладает способностью превращать электрические импульсы в импульсы света, подобного тому свету, которым светят светлячки. К концу световода, выходящему на поверхность, мы прикладываем датчик, который воспринимает эти световые импульсы и снова преобразует их в импульсы электрические (сделать это тоже очень просто, ведь, например, клетки в сетчатке вашего глаза только и делают, что преобразуют свет в электрические сигналы). Не следует думать, что световод сильно обезобразит вашу внешность, даже если он выходит на поверхность прямо на лице. Это – маленькая точка на коже, заметная лишь в лупу, а свет, передаваемый по световоду, столь слаб, что его вряд ли заметишь даже в темноте.
   Световод обладает огромным преимуществом перед кабелем его пропускная способность чрезвычайно велика. По одному световоду можно передать информацию со всех нервных волокон идущих от носа к мозгу – достаточно лишь заставить клетки, закрепившиеся на разных волокнах, излучать сигналы различных цветов и вывести эти сигналы в один световод. На приемном конце разноцветные сигналы можно будет легко разделить. (Как станет ясно из дальнейшего, пропускная способность световода настолько велика, что по одному световоду можно передать ВСЮ информацию, идущую к мозгу ото ВСЕХ органов чувств. Но не будем забегать вперед.)
   Может показаться, что технология биоинтерфейса, основанная на генной инженерии гораздо сложнее основанной на микророботах. Не знаю, не знаю... насколько мне известно, над микророботами пока еще никто и нигде не работает, в то время как работы над созданием биологических электронно-оптических элементов уже ведутся во всем мире. Эти элементы предполагается использовать в саморазмножающихся вычислительных машинах будущих поколений.
   Я не знаю какая именно конкретная технология ляжет в основу биологического интерфейса. Главное, что в принципе он осуществим. Поэтому далее я буду говорить о технологии биологического интерфейса, не уточняя конкретно, что это за технология – микророботы, биологические электронно-оптические элементы, или вообще нечто такое, что нам даже трудно сегодня представить.
   Итак, какие же непосредственные выгоды, не связанные с конечной целью нашей программы, дает осуществление биоинтерфейса?
   Сначала – это создание ароматрона. От органа обоняния к мозгу идет сравнительно мало нервных волокон, гораздо меньше чем от уха или глаза, поэтому начинать отрабатывать технологию биоинтерфейса целесообразнее именно с него. Тем более, что у нас имеются совершенные машины для записи и воспроизведения звука и изображения, но совершенно нет устройств для записи и воспроизведения запахов. Я думаю, что применение ароматрона не ограничится созданием "запахового" сопровождения кино– и телепередач. Ароматрон породит совершенно новый вид искусства ароматическую музыку. Если сегодня, для того чтобы создать новый запах, парфюмеру нужны годы упорного труда, то с появлением ароматрона создать новый, не существующий в природе запах – пара пустяков: дайте своему персональному компьютеру задание составить такую-то и такую-то последовательность импульсов, и через секунду Вы уже сможете понюхать что у Вас получилось. Разумеется, нет гарантии, что результат понравится, но подобно музыканту, работающему на синтезаторе и подбирающему необходимое звучание, ароматический композитор будет подбирать запахи, необходимые для его композиции. Затем он соединит их в нужной последовательности – ароматрон позволяет менять запахи сколь угодно часто. (Это невозможно делать с естественными запахами, вызываемыми пахучими веществами: молекулы вещества остаются в воздухе, и необходимо долго проветривать помещение, чтобы сменить один естественный запах другим.)