Ле Гуин Урсула. Гробницы Атуана

   Слуга и телохранитель Архи медленно шел вдоль стены. Иногда он нагибался, срывал росток дикого лука, которого накопился у него порядочный пучок, потом выпрямлялся и озирал окрестности маленькими мутными глазками. За последние годы он еще больше растолстел, и его лысая желтоватая голова блестела на солнце.
   — Спускайся на мужскую половину, — прошептала Арха, и девочки, точно маленькие ящерки, соскользнули по внешней стороне стены так, что изнутри их не стало видно. Шаги Манана приближались.
   — У-у, у-у, нос картошкой! — едва слышно проворковала Арха, словно ветер прошелестел в ветвях яблони.
   Шаги стихли.
   — Эй, там, — произнес неуверенный голос. — Малышка? Арха?
   Тишина. Манан пошел дальше.
   — У-у, у-у, нос картошкой.
   — У-у-у, живот картошкой! — в свою очередь прошептала Пенте и застонала, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.
   — Кто тут?
   Тишина.
   — Ну ладно, ладно, — вздохнул Манан и медленно зашагал дальше. Когда он скрылся за склоном, девочки снова забрались на стену. Пенте была вся красная от пота и сдерживаемого смеха. Арха была в ярости.
   — Глупый старый баран! Нигде от него покоя нет!
   Пенте рассудительно ответила:
   — Но ведь это его работа, ходить за тобой по пятам и следить.
   — За мной следят те, кому я служу! Я радую их и мне незачем радовать своим поведением кого-то еще! Пусть все эти старухи оставят меня в покое! Я — Первая Жрица!
   Пента в изумлении уставилась на нее и пробормотала:
   — О, я знаю, знаю это, Арха…
   — Пусть они отстанут от меня и перестанут говорить, что мне делать!
   Пенте вздохнула и продолжала молча сидеть, пристально всматриваясь в безбрежную равнину, однообразие которой нарушалось только вздымающимися на горизонте горами. Наконец, она сказала:
   — Скоро ты сама начнешь приказывать. Через два года нам исполнится четырнадцать, и мы перестанем быть детьми. Я пойду в Храм Божественного Короля, и для меня мало что изменится. А ты… ты станешь настоящей Первой Жрицей. Даже Коссил и Тар должны будут слушаться тебя!
   Съеденная ничего не ответила. Рот ее был упрямо сжат, глаза под черными бровями горели упрямством.
   — Пора возвращаться, — сказала Пенте.
   — Нет.
   — Но мастерица может рассказать про нас Тар и, кроме того, наступает время Девяти Молитв.
   — Я остаюсь здесь. И ты тоже оставайся.
   — Тебя-то не накажут, достанется мне одной, — спокойно сказала Пенте.
   Арха не ответила. Пенте снова вздохнула и осталась. Солнце постепенно погружалось в туманную дымку, хотя стояло еще довольно высоко. Вдалеке зазвенели колокольчики, заблеяли ягнята. Пахучий ветер налетал внезапными порывами.
   Девять Молитв уже подходили к концу, когда девочки вернулись. Меббет заметила, что они сидели на «мужской» стене и доложила об этом своей начальнице, Коссил, Верховной Жрице Храма Божественного Короля.
   У Коссил были громоздкие ноги, громоздкое лицо. Без всякого выражения в голосе она приказала девочкам идти за ней. Они поднялись на холм, к храму Арваха и Валуаха, а там Коссил поговорила с Верховной Жрицей этого храма, Тар, высокой и сухой, словно нога косули.
   Коссил сказала Пенте:
   — Снимай хитон!
   Она выпорола девочку пучком тростника, который немного резал кожу. Пенте перенесла наказание терпеливо и молча, после чего ее отослали в мастерскую, оставив без ужина сегодня и без еды на следующий день.
   — Если тебя еще раз увидят на той стене, наказание будет суровее, — сказала Коссил. — Ты понимаешь это, Пенте?
   — Голос ее был тих, но недобр.
   Пенте ответила: — Да, — и убежала, вздрагивая, когда грубая ткань хитона задевала свежие порезы на спине.
   Арха наблюдала за поркой, стоя рядом с Тар, которая по окончании экзекуции сказала ей:
   — Нехорошо, когда видят, что ты бегаешь и карабкаешься по стенам с другими девочками. Ты — Арха!
   Арха угрюмо молчала.
   — Будет лучше, если ты не станешь нарушать определенные для тебя правила поведения. Ты — Арха!
   Девочка быстро посмотрела в глаза сначала одной жрице, потом другой, и во взгляде ее сверкнули ненависть и злоба. Но Тар сделала вид, что это ее не касается. Она наклонилась к девочке и прошептала, словно в подтверждение своих слов:
   — Ты — Арха! Ничего не осталось, все съедено!
   — Все съедено, — повторила девочка, как повторяла каждый день, все эти дни своей жизни, начиная с шести лет.
   Тар слегка поклонилась ей, то же самое сделала и Коссил, отложив в сторону кнут. Девочка не ответила на поклон, но покорно повернулась и пошла.
   День закончился ужином из вареной картошки с луком, молча съеденным в узкой, мрачной трапезной, вечерними гимнами, наложением священных слов на дверь и коротким ритуалом Невыразимого. Девочки ушли в спальню, чтобы поиграть там перед сном в кости и палочки и пошептаться, пока не погаснет единственный факел. Арха удалилась в Малый Дом, где спала в одиночестве.
   Ночной ветерок был напоен запахами душистых трав. Звезды в черном небе сияли, как незабудки в весенних лугах, как отблески света на поверхности апрельского моря. Но девочка не помнила ни моря, ни весенних лугов. Она не смотрела на небо.
   — Эй, малышка! — настиг ее голос у двери.
   — Манан, — сказала она безразлично.
   Его огромная тень придвинулась ближе, звезды отражались на лысой голове.
   — Тебя наказали?
   — Меня нельзя наказывать.
   — Конечно, нельзя… просто…
   — Они не могут наказать меня. Не посмеют.
   От Манана исходил сильнейший запах дикого лука, старый черный хитон его пропах потом и шалфеем и был к тому же порван по кайме и слишком короток для него.
   — Они не осмелятся прикоснуться ко мне. Я — Арха, — сказала она напряженным, пронзительным голосом и разразилась слезами.
   Большие сильные руки обхватили ее, обняли, погладили по голове.
   — Ну, ну, моя пчелка, малышка… — услышала Арха хриплый рокочущий шепот Манана и сильнее прижалась к нему. Слезы скоро иссякли, но девочка не отпускала своего телохранителя, словно не могла стоять без поддержки.
   — Бедная малышка, — еще раз прошептал Манан. Он взял девочку на руки, внес ее на крыльцо дома, в который не имел права входить без разрешения, и поставил на ноги.
   — Все в порядке, малышка?
   Арха кивнула, повернулась и вошла в темный дом.

3. УЗНИКИ

   Ровные уверенные шаги Коссил раздались в коридоре. Высокая, тучная фигура жрицы заполнила дверной проем, уменьшилась, когда она склонилась на одно колено, снова выросла, когда она выпрямилась в полный рост.
   — Повелительница!
   — Что такое, Коссил?
   — До этого дня мне было поручено заниматься делами, касающимися Безымянных. Пришло время, когда тебе самой нужно вникать в них и учиться вещам, которые ты еще не успела вспомнить в этой жизни.
   Девочка сидела в это время в своей комнате без окон. Предполагалось, что предается размышлениям, но фактически она ничего не делала и почти ни о чем не думала. Потребовалось некоторое время, чтобы застывшее упрямо-высокомерное выражение ее лица изменилось. Но оно все-таки изменилось, хотя Арха и постаралась скрыть это.
   — Лабиринт?
   — Мы не пойдем пока в Лабиринт, но пересечь Подземелье-Под-Холмом нам придется.
   В голосе Коссил чувствовался страх, хотя не исключено, что она притворялась, чтобы напугать Арху. Девочка не спеша встала и с кажущимся безразличием сказала:
   — Ну что же, пойдем.
   Сердце ее пело от радости и возбуждения, и, следуя за массивной фигурой Коссил, она думала:
   — Наконец-то! Наконец-то я увижу свои владения!
   Ей было пятнадцать лет. Прошло уже больше года с тех пор, как она вступила во взрослое сословие и стала одновременно Первой Жрицей Гробниц Атуана, высочайшей из Верховных Жриц всех Четырех Стран Каргада, жрицей, которой сам Божественный Король — не указ.
   Все преклоняли теперь перед ней колени, даже Тар и Коссил, все разговаривали с ней с подчеркнутым уважением. Но ничего, ничего не изменилось. Как только завершилась церемония ее посвящения, одинаковые дни потекли как и раньше. Шерсть. которую надо прясть, холст, который надо ткать, зерно, которое нужно молоть, ритуалы… Девять Молитв должны быть произнесены, двери — освящены, танцы новолуния — исполнены перед Пустым Троном. Целый год прошел так же, как и год перед этим. Неужели все годы ее жизни пройдут так же?
   Скука разрослась до таких размеров, что вызывала ужас — она буквально хватала Арху за горло. Недавно ей пришлось даже заговорить об этом — иначе она сошла бы с ума. Собеседником был Манан — гордость запрещала Архе изливать душу перед другими девочками, а осторожность предупреждала от разговоров со жрицами, но Манан был никто — старый верный осел, и не имело никакого значения, что она скажет ему. К удивлению Архи, у него нашлись ответы на его вопросы.
   — Давным-давно, когда четыре страны еще не объединились в империю и нами стал править Божественный Король, на наших островах было множество царьков, принцев, вождей. Все они постоянно ссорились друг с другом, и вот настал день, когда все они собрались здесь, чтобы уладить разногласия. Да, они явились с нашего Атуана, с Карего-Ат и Антини и даже с далекого Гур-Ат-Гура, все вожди и принцы со своими слугами и армиями. Тогда ты вышла к Пустому Трону и передала им совет Безымянных Давно это было… Потом, через некоторое время, Святые Короли стали править Карего-Ат, затем Атуаном и вот уже четыре или пять поколений Божественные Короли правят всеми Четырьмя Странами и создали на них Империю. Будучи богом, Божественный Король может позволить себе не слишком часто советоваться с Безымянными.
   Арха попробовала обдумать услышанное. Здесь, под никогда не меняющимися Монументами, понятие времени размывалось и теряло свой смысл.
   Жизнь здесь почти не изменилась с начала мира. Арха не привыкла думать о каких-либо изменениях, особенно об изменениях обычаев и ритуалов.
   — Могущество Божественного Короля не идет ни в какое сравнение с могуществом Тех, кому служу я, — сказала Арха, нахмурившись.
   — Конечно, малышка, конечно… Но не подобает говорить такое ни богу, ни его жрице…
   Заметив, как карий глаз евнуха подмигивает ей, Арха сразу вспомнила о Коссил, Верховной Жрице Божественного Короля, вселившей в нее ужас с первого дня пребывания в Месте и поняла, что именно он хотел сказать ей.
   — Божественный Король и его подданные пренебрегают Гробницами, не почитают их, как должно! Никто не приходит сюда!
   — Он посылает сюда узников для жертвоприношений. Этим он не пренебрегает, как и дарами для Безымянных.
   — Тоже мне, дары! Его храм красят заново каждый год, на алтаре полно золота, в лампах горит розовое масло! А посмотри на Тронный Зал — крыша в дырах, купол в трещинах, везде мыши, совы… Но все равно он переживет и Короля и все его храмы, и всех королей, которые придут за ним. Он будет стоять, когда все остальное исчезнет! Это центр всего сущего!
   — Это центр всего сущего!
   — Есть в моем храме богатства, Тар рассказывала мне о них. Их хватит, чтобы заполнить десять королевских храмов. Золото и трофеи, преподнесенные сто, кто знает сколько поколений назад! Они лежат под землей, в погребах и подвалах. Мне их не показывают, все чего-то ждут. Но я знаю! Есть комнаты по Залом, под холмом, под всем Местом! Невообразимая путаница туннелей, Лабиринт. Это огромный черный город, полный золота, мечей погибших героев, старых корон, костей и тишины.
   Арха говорила словно в трансе. На обвисшем лице внимавшего ей Манана, обычно печальном, никогда не выражалось еще столько печали.
   — Ты властительница всего этого — тьмы и тишины…
   — Да! Но мне ничего не показывают, только то, что наверху, за Троном. Мне не показали даже входы в подземелья, только бормочут про них что-то непонятное. Меня не пускают в собственные владения! Почему меня заставляют ждать?
   — Ты еще слишком молода. И, может быть, они боятся, малышка, боятся. Всем остальным входить туда опасно. Нет такого смертного, кто не боялся бы Безымянных.
   Арха промолчала, но глаза ее сверкнули; слова Манана показали ей окружающее в совершенно новом свете. Такими ужасными, спокойными, сильными казались Архе Тар и Коссил, что ей и в голову не приходило, будто они могут чего-то бояться. Но Манан был прав. Они были в ужасе от этих мест, от тех сил, частью которых была Арха, которым она принадлежала. Они боялись темноты, боялись быть съеденными в ней.
   И вот теперь, когда Арха спустилась с Коссил по ступенькам Малого Дома и поднялась по ступенькам Тронного Зала, душа ее ликовала. Неважно, куда ее заведут, что ей покажут — она не испугается. Она узнает свой путь.
   Шедшая немного позади нее Коссил заговорила:
   — Одной из обязанностей моей госпожи, как она уже, несомненно, знает, является принесение в жертву узников, высокорожденных преступников, святотатством или изменой согрешивших против Лорда нашего, Божественного Короля.
   — Или против Безымянных, — добавила Арха.
   — Конечно. Но ребенку, хотя и съеденному, не подобает заниматься такими делами. Теперь моя госпожа выросла. В Зале Цепей сейчас как раз есть узники, присланные месяц назад милостью Лорда нашего Божественного Короля.
   — Я ничего не знала про них. Почему?
   — Древними обычаями и ритуалами Гробниц предписано, чтобы узников привозили ночью, тайком. По этому-то тайному пути мы и последуем, если пойдем по тропинке вдоль стены.
   Арха свернула на указанную ей тропу. Камни, из которых была сложена стена, были огромны — наименьший из них мог легко перевесить человека. Хотя и неотесанные, они были тщательно совмещены и подогнаны друг к другу. В некоторых местах, правда, валуны лежали беспорядочными кучами. Только время могло произвести такие разрушения — столетия огненных пустынных дней и ледяных ночей, неуловимые глазом движения самой Земли.
   — А на нее очень легко взобраться, — сказала Арха по дороге.
   — У нас не хватит людей, чтобы перестроить ее!
   — Но у нас достаточно людей, чтобы охранять ее!
   — Только рабы. Им нельзя доверять.
   — Можно, если их как следует запугать. Пусть наказание будет для них такое же, как и для человека, которому они позволят ступить на священную землю внутри стены.
   — Что же это за наказание? — Коссил задала вопрос не для того, чтобы услышать ответ, который она сама подсказала Архе много лет назад.
   — Отсечение головы перед Троном.
   — Другими словами, Госпожа желает, чтобы вокруг стены была выставлена стража?
   — Таково мое желание! — Арху переполняла злобная радость, и она с удовольствием сжала маленькие кулачки под широкими рукавами своего хитона. Ей прекрасно было известно, что Коссил не хотела выделять рабов, и так немногочисленных, для совершенно бесполезной работы — охраны стены. В самом деле: кому придет в голову нарушить священные границы? Никто не подойдет сюда и на милю — ни по ошибке, ни по умыслу. Но Коссил не могла спорить с Архой. Она могла только повиноваться.
   — Здесь! — произнес холодный голос Верховной Жрицы.
   Арха остановилась. Она часто проходила здесь раньше и знала Стену Гробниц также хорошо, как и остальные части Места — каждый камень, каждая растущая на ней травинка были ее добрыми знакомыми. Величественная стена возвышалась слева от нее на три человеческих роста; справа пролегла неглубокая каменистая долина, которая через несколько сот ярдов поднималась к подножиям холмов западной гряды. Арха осмотрелась и не увидела ничего, чего не замечала раньше.
   — Здесь! Под красными камнями, госпожа…
   В нескольких ярдах ниже по склону выход красноватой лавы образовал нечто вроде миниатюрного утеса на холме. Арха спустилась к нему и заметил, что камни отдаленно напоминают дверь, четырех футов высотой.
   — Что нужно сделать? — Арха давно усвоила, что в святых местах не следует пытаться открывать дверь, если не знаешь, как это делается.
   — Госпожа владеет всеми ключами к погруженным во тьму местам.
   С ритуала совершеннолетия Арха носила на поясе железное кольцо, к которому были прицеплены маленький кинжал и тринадцать ключей.
   — Вот этот, — указала Коссил на один из них, а потом на крошечное углубление в красноватом камне.
   Ключ, длинный железный прут с двумя резными головками, легко вошел в скважину, и Арха, не прилагая почти никаких усилий, повернула его справа налево.
   — А теперь?
   — Вместе…
   Арха и Коссил нажали на шершавую скалу слева от замочной скважины. Тяжело, но бесшумно и нигде не застревая, каменный блок пошел внутрь, пока перед женщинами не открылась узкая щель, явив за собой непроглядную тьму.
   Арха нагнулась и вошла.
   Коссил, женщине тучной и тепло одетой, пришлось с трудом протискиваться внутрь. Очутившись в подземелье, она тут же закрыла за собой дверь.
   Абсолютная тьма. Ни малейшего проблеска света. Казалось, тьма имеет вес и давит, давит на открытые глаза.
   Они согнулись почти вдвое, потому что высота прохода, в котором они стояли, не превышала четырех футов, и был он такой узкий, что, вытянув руки, Арха могла дотянуться одновременно до обоих стен.
   Шепотом, как свойственно людям разговаривать в темноте, Арха спросила:
   — Ты захватила свечу?
   — Нет, — ответила стоящая за ее спиной Коссил. Она тоже говорила пониженным тоном, но в голосе ее чувствовался какой-то странный оттенок, словно он улыбалась. Сердце Архи сжалось, кровь забилась в висках, но она упрямо повторила про себя: «Это мои владения! Мне нечего бояться!»
   Вслух она ничего не сказала и пошла вперед — другого пути не было. Туннель вел вниз, под холм. Коссил двинулась за ней, тяжело дыша и шелестя одеждами по каменному полу.
   Коридор сразу же стал выше и шире — Арха выпрямилась и, разведя руки, не нащупала стен. В затхлом, сыром воздухе чувствовалось движение, указывавшее на то, что перед ними — большое открытое пространство. Арха осторожно сделала несколько шагов вперед, в полную темноту. Потревоженный камешек ударился о другой, и слабый этот звук пробудил тысячекратное эхо, тоже едва слышимое. Пещера должна быть невероятных размеров, но не пустая
   — что-то в темноте, поверхность или предмет, разбило эхо на множество мельчайших частичек.
   — Наверное, мы уже под Монументами, — прошептала девушка. Шепот ее убежал в черную пустоту и разделился на отдельные нити, которые тут же сплелись в тончайшую, прилипающую к ушам паутину.
   — Да, это Подземелье-Под-Гробницами. Пойдем, я не могу оставаться здесь. Держись левой стороны и пропусти три коридора.
   Коссил говорила свистящим шепотом, и эхо шипело ей в ответ. Да, ей и в самом деле было страшно, ей не хотелось задерживаться здесь, среди Безымянных, их могил во тьме. Это место было для нее чужим.
   — Нужно прийти сюда с факелом, — сказала Арха, шагая вдоль стен пещеры, легко касаясь ее пальцами и удивляясь странным формам камня. На нем были впадины. Некоторые места были шершавы, как кружево, другие — гладки, как полированная медь. Безусловно, это работа резчиков… а может, и вся пещера — произведение древних мастеров?