Теперь, спустя столько лет, в Ре Альби все изменилось. После того, как они с Мосс бок о бок продежурили всю ночь у тела Огиона, старая колдунья дала понять Тенар, что стоит той только захотеть, и знахарка станет ее верной подругой, последовательницей и служанкой. Нельзя сказать, что Тенар была в восторге от данного предложения, поскольку считала тетушку Мосс непредсказуемой, ненадежной, сумасбродной, вспыльчивой, невежественной, пронырливой и грязной старухой. Но Мосс, судя по всему, поладила с Ферру. Вполне возможно, что именно она была виновницей столь разительных перемен в поведении девочки. Внутреннее напряжение оставило малышку. На первый взгляд Ферру не выделяла тетушку Мосс и держалась с ней так же, как и с другими: безразлично и равнодушно, с бесконечным послушанием, свойственным скорее какому-то неодушевленному предмету вроде камня, чем человеку. Но старуха постоянно крутилась около девочки, дарила ей разные безделушки и сладости, стараясь задабриванием и лестью завоевать ее расположение.
   – Пошли с тетушкой Мосс, дорогуша! Пойдем, тетушка Мосс покажет тебе такое, что ты никогда в жизни не видела…
   Нос старой колдуньи клювом нависал над ее беззубым ртом и тонкими губами; на щеке у нее сидела бородавка размером с вишневую косточку; ее черные с проседью волосы представляли собой причудливую копну всевозможных колечек и завитушек; от нее исходил резкий, богатый оттенками запах, как из лисьей норы.
   – Пойдем со мной в лес, дорогуша! – частенько говаривали старые ведьмы в сказках, которые рассказывали детишкам на Гонте. – Пойдем со мной, и я покажу тебе прелестный уголок!
   А затем старая ведьма засовывала ребенка в свою печь, хорошенько поджаривала его и съедала, или бросала его в колодец, где он превращался в лягушку и вынужден был прыгать и квакать там до конца своих дней безо всяких надежд на спасение, или погружала прелестную девушку в вечный сон, замуровав ее в гигантскую каменную глыбу, пока через много столетий туда не являлся королевич-маг и одним словом не разбивал скалу вдребезги, не пробуждал поцелуем деву ото сна и не расправлялся с вероломной ведьмой.
   – Пойдем со мной, дорогуша!
   И тетушка Мосс вела Ферру на какое-нибудь дальнее поле и показывала ей гнездо жаворонка среди высокой травы, или в глубь топей – собирать там белые лилии, дикую мяту и голубику. Она не пыталась засунуть девочку в печку или превратить ее в чудовище, или замуровать ее в камень. Все это уже было сделано до нее.
   Мосс относилась к Ферру очень тепло, даже немного подобострастно, и когда они были вместе, возникало впечатление, что старуха обсуждает с девочкой нечто очень важное. Тенар не знала, чему Мосс учит Ферру, и она всерьез подумывала над тем, стоит ли позволять старой колдунье забивать девочке голову подобной чепухой. Тенар сотни раз слышала присказку: «Слабый, как женское колдовство, злой, как женское колдовство», в справедливости которой она не раз убеждалась: колдовство таких ведьм, как Мосс или Иви, частенько оказывалось неэффективным, и порою, по злому умыслу или по неведению, приносило людям боль и страдания. Хотя деревенские знахарки были сведущи в заклятиях и зельях, да еще знали пару-тройку песен о деяниях королей и героев, их никогда не учили Высшему Искусству Магии. Ни одна женщина не могла составить достойной конкуренции мужчинам-магам. Волшебство – удел мужчин, их тайное искусство. Подлинную магию могли творить только мужчины. История не знала ни одной женщины-мага. Женщины, называющие себя чародейками или волшебницами, на самом деле самоучки, обладающие Силой, не подкрепленной знаниями, за ними не было многовекового опыта великих магов, и от этого они вдвойне опасны и непредсказуемы.
   Обыкновенные деревенские колдуньи вроде Мосс обходились десятком-другим слов Древнего Наречия, как величайшее сокровище передаваемых из поколения в поколение или купленных за высокую плату у мужчин-колдунов; годившимися на все случаи жизни заклинания Обретения и Исправления; множеством бессмысленных ритуалов, сопровождавшихся невнятным бормотанием, призванных пустить пыль в глаза заказчику. Они были хорошими акушерками и костоправами, прекрасно разбирались во всевозможных хворях и недугах людей и животных, знали множество целебных трав и вместе с тем свято верили во всякие бредовые суеверия – в основе всего, как правило, лежали природные способности к целительству и наложению заклятий. Подобная адская смесь заклятий могла служить как добру, так и злу. Некоторые ведьмы были жестокими, обозленными на мир женщинами, готовыми по поводу и без повода причинять людям вред и не видящими причин, по которым им не следует этого делать. Остальные (и их большинство) были акушерками и целительницами, которые между делом готовили приворотные зелья и накладывали заклинания плодородия на женщин и мужской силы на их мужей, относясь к своим побочным занятиям с изрядной долей цинизма. И лишь считанные единицы, необразованные, но мудрые, использовали свой дар во имя добра, хотя, как и все начинающие чародеи, не понимали, почему в каждом конкретном случае они поступают именно так, а не иначе, и несли нечто невразумительное о Равновесии и Пути Силы, дабы оправдать свои действия или бездействие.
   – Я следую зову своего сердца, – сказала одна из таких женщин Тенар, когда последняя была служанкой и ученицей Огиона. – Повелитель Огион – великий маг. Обучая тебя, он оказывает тебе великую честь. Но следи за тем, девочка, чтобы то, чему он учит, было, в конечном счете, тебе по сердцу.
   Даже тогда Тенар понимала, что хотя слова мудрой женщины и содержали зерно истины, это все же не вся правда. Что-то она, без сомнения, упустила. Тенар и сейчас так считала.
   Наблюдая за Мосс и Ферру, она решила, что старуха следует велению своего сердца, но черного, неистового, непредсказуемого сердца, подобного дикому вепрю, что бродит ему одному известными тропами. И еще она подумала, что Мосс привязалась к девочке не столько по доброте душевной, сколько из-за ее увечья, вреда, которые ей причинили насилие и огонь.
   Однако Ферру ни разу ни действием, ни словом не показала, что она научилась у тетушки Мосс чему-то большему, чем искусство плести кошачьи колыбельки[7] одной рукой или находить гнезда жаворонков и россыпи голубики. Правая рука Ферру была так обожжена, что после исцеления ран превратилась в культю, напоминавшую из-за уцелевшего большого пальца клешню краба. Ее можно было использовать разве что в качестве пинцета или зажима. Но тетушка Мосс знала забавное заклинание, позволявшее плести кошачьи колыбельки одной рукой. Рифмы словно сплетались в узор:
 
Трещи, пламя, трещи!
Гори, сжигая все, гори!
Явись, дракон, явись!
 
   …и нить свивалась в четыре треугольника, которые затем превращались в квадрат… Ферру никогда не пела вслух, но Тенар не раз слышала, как девочка шепчет себе под нос эту присказку, сидя на пороге дома мага и творя всевозможные узоры.
   И Тенар вдруг подумала, а какие, собственно, узы, если не считать сострадания и жалости к калеке, связывают ее и ребенка? Если бы она не взяла девочку, это сделала бы Ларк. Но Тенар удочерила Ферру, даже не спрашивая себя: почему, зачем ей это? Может, она последовала зову своего сердца? Огион не задал ни единого вопроса о девочке, но сказал: «Эту девочку… будут бояться». Тенар добавила: «Ее уже боятся», и она не солгала. Быть может, она сама боялась Ферру, как всегда боялась жестокости, насилия и огня. Не был ли страх той самой нитью, что привязывала ее к девочке?
   – Гоха, – позвала Ферру, сидевшая на корточках перед персиковым деревом и глядевшая на едва заметное углубление в твердой, иссушенной солнцем земле, куда она посадила косточку от персика. – Кто такие драконы?
   – Гигантские создания, похожие на ящериц, – ответила Тенар. – Только длинные, как парусник, и большие, как дом. Они крылатые, словно птицы, и выдыхают огонь.
   – Они залетают сюда?
   – Нет, – сказала Тенар.
   Больше вопросов у Ферру не было.
   – Это тетушка Мосс рассказала тебе о драконах?
   Девочка отрицательно помотала головой.
   – Ты рассказывала, – прошептала она.
   – Понятно, – сказала Тенар и после некоторой паузы продолжила: – Персику, который ты посадила, нужна вода, чтобы расти. Поливай его раз в день, пока не наступит пора дождей.
   Ферру поднялась и вприпрыжку умчалась за угол дома к колодцу. Ее ног и ступней не коснулось пламя костра. Тенар нравилось смотреть, как смуглые, изящные, припорошенные пылью ножки девочки топают по земле, когда она ходит или бегает. Ферру вернулась с лейкой Огиона в руках и, слегка пошатываясь под ее тяжестью, окропила посаженную косточку тонкой струйкой воды.
   – Вспомни предание о том, как люди и драконы были единой расой… Я рассказывала тебе, что люди в незапамятные времена переселились сюда, на восток, а драконы остались на далеких западных островах.
   Ферру кивнула. Казалось, она слушала вполуха, но когда Тенар упомянула «западные острова», махнув рукой в сторону моря, повернулась к чистому от облаков горизонту, пламеневшему из-за стеблей бобов и козьего загона.
   Вдруг на крыше загона появилась коза и величаво повернулась к ним в профиль, гордо вскинув рогатую голову; вероятно, она вообразила себя архаром.
   – Опять Сиппи сбежала, – сказала Тенар.
   – Хес-с-с! Хес-с-с! – позвала Ферру, подражая Хифер. Тут к бобовым грядкам подбежала сама Хифер и тоже стала кричать козе «Хес-с-с!», но та не обратила на нее никакого внимания и продолжала задумчиво смотреть вниз на аппетитные бобы.
   Тенар оставила всех троих играть в игру «поймай Сиппи». Она прошла вдоль грядок к краю утеса и пошла вдоль него. Дом Огиона стоял особняком от деревни на испещренном скальными выходами крутом травянистом склоне, где паслись козы, и от него до Обрыва было рукой подать. По мере продвижения на север наклон все увеличивался, пока склон не становился абсолютно отвесным. Сквозь плодородную почву то тут, то там пробивалось гранитное основание, а примерно в миле к северу от деревни Обрыв сужался до узкого выступа из красноватого песчаника, нависавшего над морем, чьи волны бились о его подножье на дне двухтысячефутовой пропасти.
   Ничто не росло на гребне скального выступа, кроме лишайников и раскачиваемых ветром голубых маргариток, что подобно крепко пришитым пуговицам вцепились в грубый, крошащийся гранит. К северу и востоку от утеса возвышалась над узкой полоской заболоченных земель темная громада Горы Гонт, поросшая густым лесом почти до самой вершины. Утес настолько возвышался над бухтой, что с него были видны скалистые берега и обширные низины близ Эссари. За ними, насколько мог видеть глаз, на юге и западе не было ничего, кроме неба над бескрайними просторами моря.
   Тенар правилось бывать здесь в те далекие годы, когда она жила в Ре Альби. Огион, напротив, любил бродить по лесам, но ее детство и юность прошли в пустыне, где на сотни миль вокруг не было ни единого деревца, кроме чахлых груш и яблонь в саду, которые приходилось поливать вручную каждое бесконечно долгое лето, где само по себе ничто не растет, где тебя окружают лишь горы, бесплодные равнины и небо – поэтому Тенар предпочитала скалистый выступ обступавшим человека со всех сторон лесам. Ей не нравилось, когда что-то нависало над ее головой.
   Еще она любила лишайники и маргаритки без стебля. Они были ее старыми знакомыми. Тенар села на валун в нескольких футах от края обрыва и, как обычно, стала всматриваться в морские дали. Солнце палило немилосердно, но свежий ветерок овевал прохладой ее руки и лицо. Тенар откинулась назад, оперевшись на ладони, и выбросила из головы абсолютно все мысли, наслаждаясь солнцем, ветром, небом и морем. Но тут левая рука Тенар напомнила ей о своем существовании, и она оглянулась, дабы посмотреть, что это впилось в ее ладонь. То был проросший в трещине песчаника стебелек чертополоха, робко тянувший свои бесцветные листочки к свету. Крепко вцепившись корнями в скалу, он мужественно боролся с ветром, упруго клонясь под его порывами. Тенар долго не могла оторвать от него глаз.
   Когда она вновь обратила свой взгляд к морю, то увидела там, в голубоватой дымке, где море переходит в небо, синюю полоску острова: Оранэа, восточный форпост Внутренних Островов.
   Тенар смотрела на его туманные, призрачные очертания и думала о чем-то своем, когда ее внимание привлекла летящая над морем с запада на восток птица. Для чайки она летела слишком неторопливо, а для пеликана – слишком высоко. Скорее всего это был дикий гусь, а, может, неутомимый скиталец альбатрос, гигантская птица Открытого Моря, залетел в пролив между островами. Тенар следила за степенными взмахами его крыльев вдалеке, у самого горизонта, в бездонных глубинах пронизанного светом неба. Вдруг она вскочила на ноги, отступила от края утеса и застыла неподвижно, как статуя. Сердце ее бешено колотилось, а дыхание с хрипом вырывалось из груди. Тенар не в силах была оторвать взгляда от причудливых изгибов отливающего сталью тела, которое несли длинные, алые, как пламя, чешуйчатые крылья; от гигантской пасти, от вырывавшихся из его ноздрей клубов дыма, что медленно таяли в воздухе.
   Он летел к Гонту, прямо к Обрыву, прямо к ней. Тенар видела, как мерцают багрово-красные чешуйки на его теле, видела огонь в его огромных глазах, и еще длинный красный язык, казавшийся ей языком пламени. Ветер донес до нее запах гари и рев огнедышащего дракона, готовящегося приземлиться на скалистый выступ.
   Когти клацнули о камень. Заскрипел по мягкому песчанику извивающийся шипастый хвост, забили багровые на просвет крылья, и через мгновение с шелестом сложились, прижавшись к закованным в броню бокам. Гигантская голова медленно повернулась, и дракон посмотрел на женщину, стоявшую в пределах досягаемости его острых как бритва когтей. Женщина смотрела на дракона, ощущая жар его тела.
   Тенар рассказывали, что люди не должны глядеть драконам в глаза, но раньше эти слова были для нее пустым звуком. Дракон пристально разглядывал ее широко расставленными, защищенными массивными веками, пронзительно желтыми глазами, сверкавшими над узким носом и курящимися ноздрями. Темные глаза Тенар на маленьком, беззащитном личике, в свою очередь, внимательно изучали гигантскую рептилию.
   Никто из них не проронил ни слова.
   Дракон слегка повернул голову, чтобы не испепелить женщину, и с оглушительным «Ха!» выдохнул язык оранжевого пламени, то ли поприветствовав Тенар, то ли посмеявшись над ней.
   Затем он лег животом на скалу и заговорил, обратившись, однако, не к ней.
   – Ахайверайх, Гед, – выпустив клуб дыма, негромко пророкотал дракон и склонил голову.
   И тут Тенар вдруг заметила, что на загривке дракона, меж гигантских, похожих на сабли, шипов спускавшегося от головы к хвосту гребня, у самого основания крыльев сидит человек. Его голова покоилась на основании шипа, и он, казалось, крепко спал, но руки мужчины были накрепко сомкнуты вокруг закованной в ржаво-красную броню шеи дракона.
   – Ахайверайх, Гед! – сказал, повысив голос, дракон. Его широкая пасть, казалось, была растянута в вечной улыбке, показывая желтые клыки длиной с предплечье Тенар.
   Мужчина даже не шелохнулся.
   Дракон повернул свою гигантскую голову и посмотрел на Тенар.
   – Собриост, – его шепот напоминал скрежет металла об металл. Это слово Древнего Наречия было ей знакомо. Огион научил ее всем словам этого наречия, которые она смогла усвоить. Дракон приказал: «Лезь наверх!» И тут она увидела ступени, по которым следовало подниматься. Когтистая лапа, согнутый локоть, плечевой сустав, основание крыла: всего четыре ступени.
   Тенар тоже сказала «Ха!», но то была не насмешка, а лишь попытка перевести внезапно спертое дыхание. Она на миг опустила голову, чтобы справиться с приступом слабости и головокружения. Затем Тенар шагнула вперед и, миновав когти, огромную безгубую пасть и пронзительно желтые глаза, вскарабкалась на спину дракона. Она положила руку мужчине на плечо, но тот даже не шелохнулся, хотя, несомненно, был еще жив, иначе дракон не принес бы его сюда и не разговаривал бы с ним.
   – Пойдем, – сказала Тенар. Расцепив судорожно сжатые пальцы левой руки человека, она, наконец, увидела его лицо. – Пойдем, Гед. Пойдем…
   Он слегка приподнял голову и посмотрел на нее невидящим взором. Ей пришлось обойти Геда со спины, обдирая в кровь ноги об горячую, шершавую шкуру дракона, чтобы оторвать его правую руку от рогового выступа у основания саблевидного шипа. Крепко обхватив Геда руками, она полустащила-полуснесла его вниз, на землю, по тем же четырем невероятным ступенькам.
   Гед уже почти очнулся и пытался помочь ей, но силы покинули его. Он сполз с дракона на скалу, словно мешок с костями, и так и остался лежать.
   Дракон повернул свою исполинскую голову и по-звериному обнюхал тело человека.
   Затем он поднял голову, крылья его наполовину раскрылись с пронзительным металлическим скрежетом, и дракон степенно отошел от тела Геда к краю утеса. Затем он повернул голову на шипастой шее и, еще раз пристально взглянув на Тенар, произнес гулким голосом, напоминающим рокот пламени в плавильной печи.
   – Фессе Калессин.
   Морской бриз свистел в полуоткрытых крыльях дракона.
   – Фессе Тенар, – громко сказала женщина слегка дрожащим голосом.
   Дракон устремил свой взор на запад, в открытое море. Его огромное тело подобралось, клацнув железными чешуйками, затем гигантские крылья внезапно раскрылись, дракон присел и прыгнул с утеса, словно подхваченный порывом ветра. Волочившийся за ним хвост пропахал борозду в песчанике. Багровые крылья опали, взметнулись вверх и вновь опустились, и вот Калессин уже вдалеке от острова стрелой летит на запад.
   Тенар смотрела ему вслед, пока его удаляющийся силуэт не стал размером с дикого гуся или чайку. Холод пробирал до костей. Пока дракон был здесь, он испускал живительное тепло, ибо внутри его пылал огонь. Поежившись, Тенар села на скалу подле Геда и заплакала. Она рыдала навзрыд, пряча лицо в ладонях.
   – Что мне делать? – причитала она. – Что мне теперь делать?
   Наконец она успокоилась, вытерла рукавом платья глаза и нос, откинула руками назад непослушные волосы и повернулась к мужчине, что лежал подле нее. Он был так спокоен, так безмятежен, что казалось, будто он может пролежать здесь, на голом камне, целую вечность.
   Тенар судорожно вздохнула. Нужно было что-то делать, хотя сама она нести его была не в силах.
   Ей нужно было позвать кого-то на помощь. Но это означало оставить его одного. На ее взгляд, Гед лежал слишком близко к краю утеса. Он может упасть вниз, если, несмотря на свою слабость, все же попытается встать. Сможет ли она перетащить его? Когда Тенар звала и трясла его, Гед не отзывался. Она взяла мужчину под мышки и попыталась сдвинуть его с места. К ее величайшему удивлению, ей это удалось: Гед повис у нее на руках мертвым грузом, но он весил меньше, чем она думала. Собравшись с силами, Тенар оттащила Геда на десять-пятнадцать футов от края пропасти, с голой скалы на каменистую почву, где сухой кустарник хоть как-то укрывал от солнца. Здесь она была вынуждена оставить его. Тенар не могла бежать – у нее подгибались колени, и дыхание с хрипом вырывалось из груди. Она, насколько могла быстро, зашагала к дому Огиона, а когда подошла к нему достаточно близко, стала звать Хифер, Мосс и Ферру.
   Девочка выбежала из-за угла козьего загона, явившись на зов Тенар, но, по своему обыкновению, остановилась на некотором отдалении, не подбегая, чтобы приласкаться.
   – Ферру, беги в деревню и позови кого-нибудь, кто посильнее… Там на утесе раненый человек.
   Ферру не сдвинулась с места. Она никогда не ходила одна в деревню, и теперь в ее душе боролись страх и послушание. Заметив это, Тенар сказала:
   – Тетушка Мосс дома? А Хифер? Мы втроем сможем поднять его. Быстрее, быстрее, Ферру!
   Тенар чувствовала, что если беспомощный Гед полежит там еще немного, он неминуемо умрет. Возможно, его не окажется на месте, когда она вернется за ним – упадет с обрыва или драконы унесут его. Всякое может случиться. Поэтому она должна была спешить изо всех сил. Флинт умер от удара посреди своих полей, и ее не было рядом с ним. Он скончался в одиночестве. Пастух нашел его, бездыханного, у ворот. Огион тоже умер, и она не смогла уберечь его от смерти, помочь ему дышать. Гед вернулся домой умирать, и это был конец всему, ничего нельзя было поделать, но она обязана была попытаться.
   – Быстрее, Ферру! Приведи всех сюда!
   Она пошла было на подгибающихся ногах к деревне сама, но тут увидала старую Мосс, которая спешила к ней через пастбище, опираясь на массивную клюку из боярышника.
   – Ты звала меня, дорогуша?
   При виде Мосс у Тенар словно гора с плеч свалилась. Она перевела дыхание, и в голове у нее прояснилось. Мосс не стала тратить время на расспросы. Узнав лишь, что близ края утеса лежит раненый мужчина, которого нужно перенести сюда, она схватила тонкое покрывало, которое Тенар повесила проветриться и заковыляла к краю Обрыва. Они с Тенар закатали Геда в покрывале и волоком потащили его к дому. Вскоре к ним присоединилась Хифер, а затем Ферру и Сиппи. Хифер была молода и сильна, и с ее помощью они без труда занесли Геда в дом.
   Тенар и Ферру спали в алькове, вырезанном в западной стене единственной комнаты дома. В дальнем конце комнаты стояла кровать Огиона, укрытая теперь плотной льняной простыней. Там они и пристроили мужчину. Тенар укрыла его одеялом Огиона, пока Мосс суетилась около кровати, бормоча какие-то заклинания, а Хифер и Ферру стояли и пялились на незнакомца.
   – А теперь давайте оставим его в покое, – сказала Тенар и вытолкала всех в переднюю часть дома.
   – Кто он такой? – спросила Хифер.
   – Что он делал у Обрыва? – поинтересовалась Мосс.
   – Ты знаешь его, Мосс. Когда-то он был учеником Огиона… Айхала.
   Ведьма покачала головой.
   – То был парень из Тэн Алдерс, дорогуша, – сказала она. – Теперь он Верховный Маг на Рокке.
   Тенар кивнула.
   – Нет, дорогуша, – возразила Мосс. – Этот похож на него, но все же это не он. Этот человек не маг. Он даже не колдун.
   Заинтригованная Хифер переводила взгляд с одной на другую. Она зачастую не понимала, о чем говорят люди, но тем не менее была благодарной слушательницей.
   – Но я узнала его, Мосс. Это – Сокол.
   Когда Тенар произнесла прозвище Геда, волна нежности охватила ее, и тут она окончательно и бесповоротно уверовала в то, что это действительно он, и что все эти годы, с тех пор, как она впервые встретила его, их связывали неразрывные узы. Давным-давно она увидала во мраке подземелья мерцавший, словно звезда, огонек, и его лицо, освещенное пламенем свечи.
   Тенар улыбнулась.
   – Я узнала его, Мосс.
   Затем она улыбнулась еще задорнее.
   – Еще бы, он же был первым мужчиной, которого я увидела в жизни.
   Мосс что-то бормотала себе под нос и переминалась с ноги на ногу. Старухе крайне не хотелось перечить «госпоже Гохе», но доводы Тенар ни капельки ее не убедили.
   – Все это фокусы, маскировка, подделка, – упорствовала она. – Будь поосторожнее с ним, дорогуша. Интересно, как он попал туда, где вы его нашли? Как он смог пройти незамеченным через деревню?
   – Разве никто из вас не видел?..
   Все выжидающе смотрели на нее. Она попыталась произнести слово «дракон» и не смогла. Ее язык отказался повиноваться ей. Но вдруг нужное слово сформировалось само собой, помимо ее воли, и тяжким вздохом вырвалось наружу.
   – …Калессина, – вымолвили непослушные губы.
   Ферру смотрела на нее широко раскрытыми глазами. От ее тела, казалось, повеяло жаром, словно она горела в лихорадке. Она молчала и лишь шевелила губами, словно повторяя услышанное имя, и жар волнами исходил от нее.
   – Фокусы! – упорствовала Мосс. – Стоило нашему магу умереть, как всякие шарлатаны слетелись сюда как мухи на мед.
   – Я плавала с Соколом в открытой лодке с Атуана на Хавнор, затем с Хавнора на Гонт, – раздраженно возразила Тенар. – Ты видела его, Мосс, когда он привел меня сюда. Тогда он еще не был Верховным Магом. Разве это не тот самый человек? Таких шрамов нет больше ни у кого во всем Архипелаге.
   Встретив такой отпор, старуха замолкла, собираясь с мыслями.
   – Что правда, то правда, – начала она, взглянув на Ферру. – Но…
   – Ты думаешь, я обозналась?
   Мосс скривила рот, нахмурилась и принялась разглядывать свои ногти.
   – Наш мир наполнен злом, госпожа, – сказала она. – Некоторые твари могут иметь человеческий облик, но души у такого существа нет… она съедена…
   – Геббеты?
   Услыхав это слово, Мосс поежилась, но кивнула.
   – Говорят, что когда-то давным-давно маг Сокол приезжал сюда. Это было еще до твоего появления здесь. И за ним сюда явилось порождение тьмы, преследуя его по пятам. Быть может, эта тварь еще жива. Быть может…
   – Дракон, что принес его сюда, – перебила ее Тенар, – назвал Сокола его Настоящим Именем. Ибо мне известно это Имя.
   Гнев на чересчур подозрительную колдунью заставил ее голос звенеть.
   Мосс не стала ей возражать. Но молчание ее было красноречивее любых аргументов.
   – Быть может, тень на его челе предвещает близкий приход смерти, – сказала Тенар. – Возможно, он умирает. Я не знаю. Если бы Огион…
   При мысли об Огионе слезы вновь хлынули у нее из глаз. Если бы Гед появился пораньше! Тенар утерла слезы и сходила к поленнице за растопкой для очага. Затем она послала Ферру наполнить чайник, нежно коснувшись при этом лица девочки. Зарубцевавшиеся шрамы были горячими на ощупь, но жара у девочки не было. Тенар опустилась на колени, чтобы разжечь огонь. Каждый в этом уютном доме – знахарка, вдова, калека и слабоумная – занимался своим делом, не ноя и не жалуясь. Раз дракон улетел, что еще могло явиться сюда, кроме смерти?

5. Дела идут на поправку

   Он выглядел, как мертвец, но был еще жив. Где он побывал? Откуда он явился? Ночью, при свете очага, Тенар сняла с него грязную, рваную, пропитанную потом одежду и обнаженным положила на льняную простыню, укрыв сверху мягким одеялом из теплого козьего пуха. Несмотря на небольшой рост и хрупкое телосложение, он всегда был жилистым и сильным. Сейчас от него остались лишь кожа да кости – так он исхудал и ослаб. Даже шрамы, что бороздили его плечо и левую сторону лица ото лба до челюсти, казалось, ссохлись, побелели. И он был седой, как лунь.
   «Я устала скорбеть, – подумала Тенар. – Устала скорбеть, устала печалиться. Я не буду горевать о нем! Разве он не прилетел ко мне на спине дракона?!»
   «Когда-то я хотела убить его, – думала она. – Теперь я выхожу его, если смогу». Отныне, когда она глядела на него, в ее глазах не было жалости, один лишь вызов.
   – Кто из нас кого спас тогда в Лабиринте? Гед?
   Безразличный ко всему, он спал мертвым сном. Она очень устала. Искупавшись в той воде, что они согрела для Геда, Тенар скользнула в кровать за спину маленькому, теплому, молчаливому комочку – спящей Ферру. Заснув, Тенар очутилась посреди бескрайнего, наполненного ветром и розовато-золотистой дымкой пространства. Она летела. Ее голос звал: «Калессин!» И чей-то голос отвечал ей из омытых светом далей.
 
   Когда она проснулась, на полях и на крыше дома звонко чирикали птицы. Сев на кровати, Тенар увидела в выходящем на запад оконце с неровным стеклом, что уже рассвело. В глубине ее души зародилось какое-то новое чувство, слишком слабое пока, чтобы изучить его и осмыслить. Ферру еще спала. Тенар сидела возле нее и смотрела в маленькое окошко на подсвеченные солнцем тучи, пытаясь вспомнить, как выглядела ее дочь Эппл в детстве. В памяти всплыл лишь смутный обрывок воспоминаний, моментально растаявший, стоило ей только попытаться за него ухватиться: крохотное пухлое тельце, содрогавшееся от звонкого смеха, редкие мягкие волосенки… После Эппл Тенар родила мальчика, которому, шутки ради, назло Флинту дали прозвище Спарк[8]. Она не знала его Настоящего Имени. В отличие от Эппл, которая отличалась завидным здоровьем, он в детстве много болел. Рожденный раньше срока, мальчик в первые два месяца жизни не раз находился на волосок от смерти, а в течение последующих лет сильно смахивал на едва оперившегося воробьишку-заморыша.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента