Ле Урсула. Толкователи

   –– Но почему этот район так тебя интересует?
   –– Я слышал, там есть весьма интересные люди... Судя по тому, что о них рассказывают.
   –– Этнические осколки прошлого? –– с надеждой спросила Сати. В самом начале своего пребывания на Аке, едва успев познакомиться с Тонгом Овом и двумя другими Наблюдателями, специально приехавшими в Довза-сити, чтобы познакомиться с нею, она жадно слушала их рассказы о том всеобъемлющем "монокультурализме", который был столь свойствен современной Аке, особенно в крупных городах  –  где, единственно, и было разрешено жить немногочисленным здесь инопланетянам. Тогда и Тонг, и Наблюдатели были совершенно убеждены, что аканское общество не может не иметь иных форм культуры; даже в господствующей на первый взгляд культуре должны были быть хотя бы региональные различия.
   И все они страшно огорчались, что не имеют ни малейшей возможности выяснить это.
   –– Скорее сектанты, –– возразил Тонг. –– Вряд ли некое этническое меньшинство. Может быть, хранители древнего культа. Последние представители запрещенной религии, вынужденные скрываться в изгнании.
   –– О! –– вырвалось у нее, хотя она изо всех сил старалась скрыть свою чрезвычайную заинтересованность.
   Тонг все еще просматривал файлы.
   –– Я как раз и хочу найти то немногое, что мне удалось собрать по этому вопросу, –– сказал он. –– В частности, отчеты Социокультурного управления по поводу "преступной культовой и абсолютно антинаучной деятельности отдельных лиц". А также кое-какие слухи, истории и легенды. Описания неких тайных обрядов, каких-то странных "следов на ветру", чудесных исцелений и предсказаний. В общем, довольно обычный набор...
   Даже став наследником трехмиллионнолетней истории, вряд ли можно обнаружить большое количество отличий в поведении или умственных способностях тогдашних представителей человечества и нынешних. Хотя обитатели планет, входящих в систему Хейн, довольно легко несли бремя подобной многомиллионнолетней истории, их представителям трудно было привыкнуть к мысли, что вряд ли удастся найти нечто действительно новое, пусть даже воображаемое новое, в какой-то иной солнечной системе.
   Сати так ничего Тонгу и не ответила. А он между тем продолжал:
   –– Скажи, а в тех материалах, которые первые здешние Наблюдатели посылали на Терру, проходило что-нибудь связанное с иными религиями?
   –– Ну, поскольку лишь лингвистический отчет прошел без повреждений, то сведения обо всех прочих сторонах жизни мы сумели получить только за счет лексического состава языка благодаря присланному словарю.
   –– Значит, вся остальная информация, которую собрали Наблюдатели, когда им еще разрешали изучать эту планету совершенно свободно, погибла из-за сбоев во время пересылки? –– Тонг снова включил автоматический поиск нужного ему файла. –– Какое ужасное невезение! Впрочем, еще нужно доказать, были ли они на самом деле, эти сбои!..
   Как и все уроженцы Чиффевара, Тонг был совершенно безволосым и очень маленьким  –  "точно собачка чихуахуа", как говорят в Вальпараисо. Чтобы не так выделяться среди местного населения, поскольку лысые аканцы встречались крайне редко, Тонг всегда носил шапочку, но, поскольку почти никто из аканцев шапок не носил, выглядел он в этой шапочке еще более "чужеземным", чем без нее. Тонг, очень приятный, мягкий и деликатный человек, очень простой в общении, сразу сумел добиться того, что Сати чувствовала себя в его обществе настолько свободно, насколько это для нее вообще было возможно. И все же, как и все чиффеварцы, Тонг был до такой степени лишен всякой агрессивности, что порой казался равнодушным. Впрочем, он и по отношению к себе никому не позволял проявлять агрессивность, как не допускал и излишней интимности отношений. И Сати была благодарна, что он спокойно воспринимает ее довольно замкнутый характер. Он и сам до недавнего времени не слишком-то откровенничал с нею. А сейчас она чувствовала, что он неспроста обронил те слова насчет сбоев при пересылке информации. Конечно же, он понимает, что эти "сбои" вовсе не были случайными! Ну и с какой стати она должна снова ему это объяснять? Она же достаточно ясно дала понять с самого начала, что прибыла сюда безо всякого багажа, как и полагалось всем Наблюдателям и Мобилям, которые сотни лет проводили в далеком космосе. Так что рассказать что-либо о теперешней жизни на планете, которую она покинула шестьдесят световых лет назад, она не может. Как не может и отвечать за то, что творили на Земле эти "святые" террористы!
   Однако молчание затягивалось, и она наконец сказала:
   –– Ансибль, находящийся в Пекине, был сознательно поврежден.
   –– Диверсия? Она кивнула.
   –– Юнисты?
   –– Угу. Под-конец своего правления они совершили немало нападений на разные экуменические объекты и учебные центры, хотя даже территория, на которой эти объекты находятся, по закону принадлежала Экумене. Я сама в таком месте жила.
   –– И что, многие были разрушены? Он явно пытался разговорить ее. Вытянуть из нее какую-то нужную ему информацию. Сати почувствовала, как в ней закипает гнев. Горло стиснуло, точно судорогой. Она ничего ему не ответила  –  просто не в состоянии была что-либо произнести.
   Оба довольно долго молчали.
   –– Значит, тогда не удалось получить никаких сведений об Аке? Кроме лингвистического отчета? –– зачем-то переспросил Тонг.
   –– Почти никаких.
   –– Какое ужасное невезение! –– снова воскликнул он. –– Я понимаю, первые Наблюдатели были землянами, потому и посылали свои отчеты на Терру, а не на Хейн, что совершенно естественно. И все-таки ужасно жаль! Но еще неприятнее сознавать, что информация, посылавшаяся с помощью ансибля с Терры на Аку, проходила без сучка и без задоринки АБСОЛЮТНО ВСЯ! Любую техническую информацию, которую запрашивали аканцы, им почему-то высылали без лишних вопросов и безо всяких ограничений... Как, почему первые Наблюдатели допустили такую чудовищную культурную интервенцию?!
   –– Может быть, они ее и не допускали... Может быть, информацию аканцам посылали с Земли.., юнисты.
   — Но с какой стати? С чего это вдруг юнистам захотелось, чтобы Ака начала готовить свой собственный "Марш к звездам"?
   Сати только плечами пожала.
   — Они, должно быть, старались обратить аканцев в свою веру, — сказала она.
   — То есть они убеждали аканцев поверить тому, во что верили сами? Неужели в систему их верований в качестве составляющей входил и индустриально-технический прогресс?
   Сати с трудом удержалась, чтобы снова не пожать плечами.
   — Так значит, — продолжал рассуждать вслух Тонг, — в тот период, когда юнисты не разрешали Наблюдателям связываться с помощью ансибля со Стабилями на Хейне, они.., занимались тем, что обращали аканцев в свою веру? А как ты думаешь, Сати, не могли они послать сюда своих... МИССИОНЕРОВ  – кажется, вы их так называете?
   — Не знаю.
   Нет, он вовсе не пытался извлечь из нее нужную ему информацию или загнать ее в ловушку. Рассуждая вслух, он изо всех сил пытался понять, пытался заставить ее, землянку, объяснить ему, что сделали с Акой ее сородичи и почему. Но она не хотела и не могла объяснить ему этого, как не хотела и не могла говорить от имени юнистов.
   И он понял, почему она не хочет строить какие-то предположения и вообще говорить на эту тему. И извиняющимся тоном сказал:
   — Ох, прости! Разумеется, ты никак не могла знать о планах юнистов. Но, видишь ли, я подумал... Если они действительно посылали сюда миссионеров и если им действительно удалось в значительной степени изменить аканские законы чести и морали, саму аканскую культуру... Понимаешь? Этим ведь вполне можно объяснить их Закон об ограничениях, правда? — Тонг имел в виду внезапно принятое аканскими властями пятьдесят лет назад решение о том, что отныне на Аке не может одновременно находиться более четырех инопланетных Наблюдателей, и жить эти Наблюдатели обязаны будут только в больших городах. — Как и запрет на религию, принятый несколькими годами позже. – Тонг говорил очень увлеченно, он, видимо, давно уже обдумывал эти проблемы и сейчас просто светился от охватившего его воодушевления. Вдруг он спросил почти умоляющим тоном:
   — Слушай, а ты никогда не слышала о ВТОРОЙ группе Наблюдателей, посланной на Аку с Терры?
   — Нет, а что?
   Он только вздохнул. Потом как-то безнадежно махнул рукой, точно отметая какую-то собственную невысказанную теорию, и снова сел.
   — Мы здесь семьдесят лет, — сказал он устало, — и все, что нам известно о здешней культуре,  –  это словарный состав языка довзан!
   Сати почувствовала, как напряжение отпускает ее. Они снова вернулись с Земли на Аку. И сейчас ей ничто не угрожало. Она заговорила  – осторожно подбирая слова, но довольно быстро и с явным облегчением:
   — Когда я была на последнем курсе Экуменического подготовительного центра, мне удалось получить копии тех переданных материалов  –  после их восстановления, конечно... Разумеется, далеко не все. Несколько картин, отдельные фрагменты книг... В общем, маловато, чтобы делать какие-то выводы об уровне культуры в целом. И поскольку, когда я прибыла на Аку, здесь уже вовсю хозяйничала Корпорация, мне так и не удалось узнать, какую культуру, какой государственный строй Корпоративное правительство собой заменило. Я даже не знаю точно, когда именно здешняя религия была поставлена вне закона. Лет сорок назад, да? — Она слышала в собственном голосе противные нотки: фальшивые, льстивые. Нет, это никуда не годится! Тонг кивнул.
   — Да, примерно: Через тридцать лет после первого контакта с Экуменой Корпорация объявила свой первый декрет, объявлявший вне закона "иные религиозные учения и их практику". А еще через несколько лет те, кто проповедовал некие верования и претворял их в жизнь, были объявлены опаснейшими государственными преступниками... Но самым странным, как раз и заставляющим меня предполагать, что основной импульс для подобных перемен был получен извне, является то слово, которым они обозначают понятие "религия".
   — Да, — кивнула Сати, — они используют хейнское слово.
   — А что, своего не нашлось? Ты знаешь хоть одно их слово, соответствующее этому понятию?
   — Нет, — сказала она, тщательно перебирая в уме не только слова языка довзан, но и других языков Аки, которые изучала в Вальпараисо. — Что-то не припоминаю.
   Значительная часть лексики языка довзан была заимствованной, воспринятой ими параллельно с развитием промышленных технологий и получением той обширнейшей информации, которую им, как на блюдечке, принесли из космоса, но неужели обществу довза потребовалось инопланетное слово для обозначения одного из древнейших своих институтов, чтобы всего лишь вывести этот институт за рамки закона? Вот уж странно... Ей давно следовало бы обратить на это внимание, и она бы непременно его обратила, если бы сумела найти нужное слово, почуять, откуда дует ветер, какое историческое событие кроется за этой тайной... Господи, сколько же она сделала ошибок! До чего все здесь идет не правильно!
   Тонг почти перестал обращать на нее внимание: он наконец нашел то, что так упорно искал, и теперь включил программу по расшифровке кода. Теперь нужно было просто немного подождать.
   — Пока что аканцы еще недостаточно овладели искусством расшифровки компьютерных кодов, — удовлетворенно заметил Тонг, вводя последний ключ.
   — Здесь даже неудачи случаются по расписанию, — сказала Сати. — Это единственная аканская шутка, которую я знаю. И вся беда в том, что так оно и есть на самом деле.
   — И все-таки они очень многого достигли за какие-то семьдесят лет! — Тонг уже совершенно успокоился, опять смотрел ласково и готов был продолжать приятную беседу, только шапочка его несколько сдвинулась на затылок. — Законным или незаконным путем, а они получили "план G86"! — "План G86" на жаргоне хейнских историков — это способ ускоренного развития общества по индустриально-техническому пути. И всю полученную информацию проглотили буквально залпом. А потом тут же перестроили свою культуру, создали Корпоративное государство и даже построили космический корабль, который сейчас летит к Хейну, и все это за период, равный одной человеческой жизни! Удивительный народ! Нет, правда удивительный! Удивительный в своем единстве и дисциплинированности!  –  Сати ничего не оставалось, как согласно кивнуть, а Тонг продолжал:
   — Но ведь должно же было существовать и какое-то сопротивление. Эта антирелигиозная одержимость... Даже если мы предположим, что ее истоки кроются в бурной технологической экспансии...
   Как это мило с его стороны, думала Сати, все время говорить "мы", словно вся Экумена в ответе за технологическую интервенцию, допущенную землянами. Один из основных, фундаментальных хейнских принципов мышления формулировался так: "Возьми ответственность на себя".
   А Посланник между тем продолжал развивать свою мысль:
   — Механизмы всеобщего и повсеместного контроля здесь настолько эффективны, что есть основания предполагать: созданы они были именно как противодействие чему-то весьма могущественному. Тебе так не кажется? Если сопротивление Корпоративному государству своим истоком имело религию  –  хорошо развитую и повсеместно закрепленную в обществе систему верований,  –  то этим можно было бы объяснить столь сильное стремление Корпорации подавить на всей планете любую религиозную активность. А также попытку нового государства создать некий национальный теизм  –  в качестве замены. Где богом стал бы Разум, этакий "молот чистой науки". Ну и так далее. А во имя этого бога-Разума следовало уничтожить все храмы инаковерцев, запретить все старинные культы. Ты-то сама что по этому поводу думаешь?
   — Я думаю, их можно понять, — сказала Сати. Это, видимо, был совсем не тот ответ, которого от нее ожидал Тонг. С минуту оба молчали.
   — А ты хорошо разбираешься в старой идеографической письменности? — спросил он.
   — Во время подготовки к работе на Аке это, собственно, было основное, чему мне пришлось как следует учиться. Между прочим, семьдесят лет назад эта письменность была здесь единственной.
   — Да-да, конечно! — смущенно воскликнул Тонг с обезоруживающим, типично чиффеварским жестом, означавшим "пожалуйста, простите меня, дурака!". — Я ведь прибыл сюда с относительно близко расположенной планеты: мой путь занял всего двенадцать световых лет. Поэтому я изучал только современный алфавит.
   — Иногда мне кажется, — медленно проговорила Сати, — что я вообще единственный человек на Аке, способный читать идеограммы. Иностранка, инопланетянка! Но, конечно же, это не так. Это просто не может быть так!
   — Конечно. Хотя довза  –  народ, чрезвычайно последовательный в своих действиях и склонный все систематизировать. Так что, запретив старую письменность, они на редкость последовательно и систематически уничтожали все, что было написано с ее использованием  –  стихи, пьесы, исторические и философские труды... Как ты думаешь, они уничтожили абсолютно все?
   Сати хорошо помнила, как в первые месяцы своего пребывания в Довза-сити с трудом подавляла все усиливавшееся разочарование, все возраставшее недоверие к тем скудным и бесцветным собраниям книг, которые здесь называли библиотеками, и то раздражение, которое каждый раз испытывала, натыкаясь на непробиваемую стену всеобщего равнодушия при любой попытке что-то выяснить, найти хоть какие-то следы былой культуры целой планеты, хоть какие-то упоминания о ней.
   — Когда они находят старые книги, то немедленно их уничтожают, — сказала она. — Один из главных департаментов Министерства поэзии так и называется: "Отдел по розыску книг". Сперва они, конечно, ищут людей, у которых могут быть старые книги, потом эти книги конфискуют и отсылают на "переработку" — сперва превращают в пульпу, а затем в строительный материал, из которого делают изолирующие прокладки для оконных рам. По их мнению, бумага в старых книгах для этого особенно хороша. Одна женщина из "книжного" отдела сказала мне, что их вот-вот расформируют, потому что книг, пригодных для переработки, во всей Довзе почти не осталось. Здесь все чисто, сказала она. Все выметено вчистую.
   Сати чувствовала, каким пронзительным и ломким становится ее голос. И отвернулась, изо всех сил стараясь распрямить опущенные, болезненно напряженные плечи.
   Тонг Ов сделал вид, что ничего не замечает, и грустно заметил:
   — Да, утрачена история целой планеты, точно ураганом сметена! Как будто здесь произошла чудовищная катастрофа... Невероятно!
   — Ну, не то чтобы невероятно... — пробормотала Сати, и голос ее сорвался. Господи, опять она ведет себя не правильно! Она расправила плечи, глубоко вздохнула и, взяв себя в руки, заговорила уже спокойнее:
   — Даже те немногочисленные аканские стихотворения и рисунки, которые тогда сумели восстановить на Земле в ансибль-центре, здесь сейчас сочли бы незаконными и непременно уничтожили бы. У меня в ноутере были их копии. Я все стерла.
   — И правильно сделала. Мы не имеем права привносить сюда то, что здесь признавать или видеть не желают.
   — Ужасно тяжело было стирать все это! Мне казалось, что, делая так, я вступаю в преступный сговор с какими-то негодяями.
   — Грань между тайным сговором и соблюдением дипломатических норм порой очень тонка, — заметил Тонг Ов. – К сожалению, нам здесь часто приходится.., балансировать на этой грани.
   На мгновение Сати почудилась в нем некая мрачная сила. На нее он не смотрел; глаза его были устремлены куда-то вдаль, словно он во что-то пристально всматривался. Еще мгновение  –  и он вернулся из этой неведомой дали, как всегда доброжелательный и безмятежно-спокойный.
   — С другой стороны, — сказал он, как бы продолжая некую невысказанную мысль, — в столице можно найти немало образцов старой каллиграфии  –  на стенах домов, например. Похоже, это сочли неопасным, тем более что практически никто и прочесть-то эти надписи не может... Многие вещи вообще умудряются выжить, сохраниться, просто отойдя в тень. Я как-то вечером посетил район за рекой  –  он пользуется дурной репутацией, и мне, Посланнику Экумены, не следовало бы ходить туда, но я всегда стараюсь найти возможность побродить по городу так, чтобы мои гостеприимные хозяева об этом не узнали. В таком огромном городе это не очень трудно устроить. Во всяком случае, я решил о них не думать. И вскоре услышал какую-то необычную музыку, исполняемую на старинных деревянных инструментах. И это был, по всей вероятности, совершенно "незаконный" музыкальный строй...
   Сати вопросительно на него посмотрела, и он пояснил:
   — Насколько я знаю, здешним композиторам Корпорация приказала пользоваться только земной октавой.
   Сати даже не пыталась скрыть своего недоумения. Тогда Тонг пропел ей все семь нот октавы, и она, кое-что припомнив, постаралась придать своему лицу более осмысленное выражение.
   — Они здесь называют земную октаву "научной шкалой интервалов", — сказал Тонг. И, заметив, что Сати по-прежнему не очень хорошо его понимает, спросил, улыбаясь:
   — Неужели тебя никогда не удивляло, что аканская музыка звучит чересчур знакомо для земного слуха?
   — Мне как-то в голову не приходило... Я не знаю... Я не умею записывать мелодии, я не знаю ключей...
   Улыбка Тонга стала еще шире:
   — На мой слух, аканская музыка звучит так, словно здесь и понятия о музыкальных ключах не имеют. Ну так вот: то, что я услыхал тогда за рекой, не имело ничего общего с той "музыкой", что доносится из громкоговорителей. Это была совершенно иная музыкальная система! Некая прихотливая и неуловимая гармония звуков... "Музыка-наркотик" — так мне там сказали. Я догадался, что этот "наркотик" используется в лечебных целях и исполняется местными знахарями-целителями. В общем, через какое-то время мне удалось встретиться и побеседовать с одним из них. И он сказал мне: "Мы знаем некоторые старые песни и состав некоторых лекарств, но не знаем историй и не умеем их рассказывать. Не умеем их толковать. А тех, что умели все это, больше нет". Я продолжал его расспрашивать, и он в итоге признался:
   "Возможно, кое-кто еще остался там, в горах. Если подняться вверх по реке..."  — Тонг Ов снова улыбнулся, но улыбка получилась какой-то тоскливой. — Я страстно хотел узнать у него как можно больше, но понимал, что подвергаю этого человека страшному риску уже одним своим присутствием в этих кварталах. — Он умолк и довольно долго молчал. — Иногда возникает ощущение, что...
   — Все это наша вина, — договорила за него Сати.
   Он кивнул, помолчал и сказал:
   — Да. Наша. Но раз уж мы здесь, то должны постараться, по крайней мере, больше ничего не испортить своим присутствием. И чтобы присутствие здесь стало для нас как можно более приятным.
   Чиффеварцам свойственно всегда брать ответственность на себя, но, вместе с тем, они в отличие от землян никогда не культивируют чувство собственной вины. Сати знала, что не совсем правильно понимает Тонга. Она видела, как он потрясен тем, что она ему рассказала. Но она ни за что не сумела бы теперь сделать свое пребывание на этой планете легким и приятным. Так что она просто промолчала.
   — Как ты думаешь, — снова заговорил Тонг, — что имел в виду тот знахарь? Когда говорил об ИСТОРИЯХ и людях, которые эти истории РАССКАЗЫВАЮТ?
   Больше всего Сати хотелось как-то обойти этот вопрос, не давать на него прямого ответа. Она уже совсем перестала понимать, чего добивается от нее Тонг. Зато она хорошо знала, что значит "дойти до точки". Вот сейчас она как раз в очередной раз дошла до точки. До самого конца привязи. И уткнулась носом в тот кол, к которому была привязана, чуть не удушив себя при этом.
   — А я думала, — медленно и невпопад проговорила она, — ты позвал меня, чтобы сообщить, что меня отзывают.
   — Отзывают с Аки? Тебя? Нет, нет, нет! — Тонг был явно удивлен. В голосе его, как всегда, звучала спокойная доброта.
   — Меня вообще не следовало посылать сюда.
   — Но почему?!
   — Учась в Экуменическом центре, я основной упор делала на изучение языков и литератур. Но на Аке теперь только один язык, а литературы просто нет. Я хотела быть настоящим историком... Разве можно быть историком в таком мире, который уничтожает собственную историю?
   — Трудно, — сказал Тонг, — но можно. — Он подошел к компьютеру, что-то проверил и спросил:
   — Скажи, Сати, как ты воспринимаешь гомофобию, возведенную в государственный институт?
   — Я с этим выросла.
   — При юнистах?
   — Не только при юнистах.
   — Понимаю, — промолвил Тонг задумчиво и осторожно заглянул ей в лицо. Но Сати смотрела в пол. — Я понимаю, вы на Терре пережили грандиозную религиозную революцию... История вашей планеты вообще, по-моему, сформирована различными религиями и их взаимодействием.
   Между прочим, именно поэтому я и считаю тебя самым подходящим и самым подготовленным Наблюдателем для того, чтобы отыскать и изучить хотя бы остаточные признаки прежней здешней культуры, хотя бы следы той религии, которая, на мой взгляд, просто должна была существовать на Аке. Если, конечно, эти следы еще сохранились. Ты знаешь, что моя родная планета, Ки Ала, не имеет никакого опыта религиозных верований. Да и Гарру тоже. — Он снова помолчал. Молчала и Сати. — Возможно, правда, твой личный опыт помешает тебе быть беспристрастной... Что ж, всю жизнь существовать под теократическим гнетом, пережить бесконечные революции, засилье юнизма...
   Молчать дольше было уже нельзя. И Сати, сделав над собой усилие, сказала холодно:
   — Я полагаю, что полученная мной подготовка позволит мне вести необходимые наблюдения достаточно беспристрастно.
   — И подготовка, и характер. Да. Я тоже так считаю. И все-таки то давление агрессивной теократии, которое в течение многих сотен лет испытывали на себе земляне, это чудовищное бремя не могло не оставить следа, зерна недоверия в ваших душах, даже неприязни... Так что, если окажется, что я поручил тебе нечто такое, чего ты принять не в состоянии, немедленно скажи мне об этом, хорошо?
   Она ответила не сразу, и эти несколько секунд молчания показались ей бесконечно долгими.
   — Но я действительно плохо разбираюсь в музыке, — пробормотала она невпопад.
   — Мне кажется, музыка — это лишь малая часть чего-то огромного, — сказал Тонг, глядя на нее своими прекрасными и непонятными глазами оленихи.
   — Раз так, я не вижу в твоем задании особых проблем. — Она старалась взять себя в руки. Но ее била дрожь. И голос звучал фальшиво. Она чувствовала, что снова вела себя не правильно. Горло стиснул болезненный спазм.
   Тонг немного помолчал, словно ожидая от нее еще каких-то слов, потом, видно, решил удовольствоваться ее кратким ответом и протянул ей микрочип, который она совершенно машинально взяла.