Страница:
– Ганимар? Да вы наверняка встретите его на ближайшей набережной с удочкой в руке. Там мы с ним и познакомились. Я случайно прочел его фамилию, вырезанную как раз на удочке. Маленький старичок в сюртуке и соломенной шляпе… Странный человек: неразговорчивый и довольно мрачный.
Спустя пять минут барон подошел к Ганимару, представился и рассказал о своем деле. Тот выслушал его, не двигаясь и не теряя из виду поплавка, а затем, повернувшись к барону, ответил:
– Обыкновенно людей, которых хотят обокрасть, не предупреждают. Тем более Арсен Люпен не совершит такой глупости.
– Однако…
– Если бы у меня было хоть малейшее сомнение, то удовольствие засадить этого джентльмена еще раз взяло бы верх над всеми остальными соображениями. Но Люпен под арестом!
– А если он сбежит?
– Из тюрьмы Санте не улизнуть.
– Но если все же…
– Тем лучше, я его снова поймаю. А пока спите спокойно и не пугайте моих пескарей.
Барон вернулся к себе. Такая уверенность немного его успокоила. Он осмотрел замок и проследил за слугами. Прошло двое суток – приближалась роковая дата.
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
Х
XI
Спустя пять минут барон подошел к Ганимару, представился и рассказал о своем деле. Тот выслушал его, не двигаясь и не теряя из виду поплавка, а затем, повернувшись к барону, ответил:
– Обыкновенно людей, которых хотят обокрасть, не предупреждают. Тем более Арсен Люпен не совершит такой глупости.
– Однако…
– Если бы у меня было хоть малейшее сомнение, то удовольствие засадить этого джентльмена еще раз взяло бы верх над всеми остальными соображениями. Но Люпен под арестом!
– А если он сбежит?
– Из тюрьмы Санте не улизнуть.
– Но если все же…
– Тем лучше, я его снова поймаю. А пока спите спокойно и не пугайте моих пескарей.
Барон вернулся к себе. Такая уверенность немного его успокоила. Он осмотрел замок и проследил за слугами. Прошло двое суток – приближалась роковая дата.
III
Ганимар организует охрану
Во вторник барон получил телеграмму: «Никакого багажа на вокзале Батиньоль. Приготовьте все к завтрашнему вечеру». Испуганный, он снова поспешил в город. Ганимар сидел на складном стуле на том же самом месте у реки. Не говоря ни слова, барон протянул ему телеграмму.
– Ну и? – спросил сыщик.
– Ну и?! Но ведь это завтра! Надо принять меры.
– Неужели вы воображаете, что я буду заниматься вашей глупой историей!
– Какое вознаграждение вы хотите получить за то, что проведете ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября в моем замке?
– Ни гроша, оставьте меня в покое!
– Назначьте цену – я богат.
Ганимар посмотрел на него и спокойно заявил:
– Я здесь в отпуске и не имею права вмешиваться…
– Этого никто не узнает. Что бы ни случилось, я обязуюсь хранить молчание. Слушайте, достаточно вам трех тысяч франков?
– Хорошо. Только разве можно ручаться за что-нибудь с этим негодяем Люпеном! В его распоряжении, наверное, целая шайка… Уверены ли вы в своих слугах?
– Как вам сказать…
– В таком случае не будем на них рассчитывать. Я сейчас же предупрежу телеграммой двух своих помощников… А теперь уходите, чтобы нас не видели вместе. До завтра, к девяти часам я приеду.
За десять минут до назначенного срока барон отпустил слуг. Они жили во флигеле, выходящем на дорогу в конце замка. Оставшись один, Кагорн осторожно открыл двери и через минуту услышал шум приближающихся шагов. Ганимар представил барону двух своих помощников и попросил дать ему некоторые объяснения. Ознакомившись с расположением замка, он закрыл и забаррикадировал все входы в залы, откуда могла грозить опасность. Сыщик осмотрел стены, приподнял ковры и, наконец, поместил своих агентов в центральной галерее.
– Будьте внимательны! При малейшем движении открывайте окна во двор и зовите меня. Обратите внимание на сторону, выходящую на реку. Десять метров крутого обрыва не испугают таких господ, как Люпен.
Ганимар запер двери, взял ключи и произнес:
– А теперь – на посты!
На ночь он выбрал для себя комнату с двумя дверями, ранее служившую сторожкой. Одно ее окно выходило на мост, а другое во двор. В углу было расположено углубление, напоминающее колодец.
– Как вы уже говорили, барон, это единственный выход из замка в подземелье, по рассказам, давно не использовавшийся?
– Да.
– Значит, если не существует другого хода, мы можем быть совершенно спокойны.
Ганимар поставил три стула в ряд, улегся на них и, вздохнув, закурил трубку.
– Да, барон, велико же мое желание накопить побольше денег на домик, где я собираюсь доживать свой век, если я согласился на такое пустое дело. Я расскажу потом эту историю Люпену, и он будет покатываться со смеху.
Но барон не радовался. Он со страхом прислушивался к малейшему шуму. Одиннадцать часов, двенадцать, наконец пробил час. Вдруг он схватил руку Ганимара, который сразу вскочил.
– Вы слышите?
– Очень хорошо, это рожок автомобиля. Спокойной ночи!
– Ну и? – спросил сыщик.
– Ну и?! Но ведь это завтра! Надо принять меры.
– Неужели вы воображаете, что я буду заниматься вашей глупой историей!
– Какое вознаграждение вы хотите получить за то, что проведете ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября в моем замке?
– Ни гроша, оставьте меня в покое!
– Назначьте цену – я богат.
Ганимар посмотрел на него и спокойно заявил:
– Я здесь в отпуске и не имею права вмешиваться…
– Этого никто не узнает. Что бы ни случилось, я обязуюсь хранить молчание. Слушайте, достаточно вам трех тысяч франков?
– Хорошо. Только разве можно ручаться за что-нибудь с этим негодяем Люпеном! В его распоряжении, наверное, целая шайка… Уверены ли вы в своих слугах?
– Как вам сказать…
– В таком случае не будем на них рассчитывать. Я сейчас же предупрежу телеграммой двух своих помощников… А теперь уходите, чтобы нас не видели вместе. До завтра, к девяти часам я приеду.
За десять минут до назначенного срока барон отпустил слуг. Они жили во флигеле, выходящем на дорогу в конце замка. Оставшись один, Кагорн осторожно открыл двери и через минуту услышал шум приближающихся шагов. Ганимар представил барону двух своих помощников и попросил дать ему некоторые объяснения. Ознакомившись с расположением замка, он закрыл и забаррикадировал все входы в залы, откуда могла грозить опасность. Сыщик осмотрел стены, приподнял ковры и, наконец, поместил своих агентов в центральной галерее.
– Будьте внимательны! При малейшем движении открывайте окна во двор и зовите меня. Обратите внимание на сторону, выходящую на реку. Десять метров крутого обрыва не испугают таких господ, как Люпен.
Ганимар запер двери, взял ключи и произнес:
– А теперь – на посты!
На ночь он выбрал для себя комнату с двумя дверями, ранее служившую сторожкой. Одно ее окно выходило на мост, а другое во двор. В углу было расположено углубление, напоминающее колодец.
– Как вы уже говорили, барон, это единственный выход из замка в подземелье, по рассказам, давно не использовавшийся?
– Да.
– Значит, если не существует другого хода, мы можем быть совершенно спокойны.
Ганимар поставил три стула в ряд, улегся на них и, вздохнув, закурил трубку.
– Да, барон, велико же мое желание накопить побольше денег на домик, где я собираюсь доживать свой век, если я согласился на такое пустое дело. Я расскажу потом эту историю Люпену, и он будет покатываться со смеху.
Но барон не радовался. Он со страхом прислушивался к малейшему шуму. Одиннадцать часов, двенадцать, наконец пробил час. Вдруг он схватил руку Ганимара, который сразу вскочил.
– Вы слышите?
– Очень хорошо, это рожок автомобиля. Спокойной ночи!
IV
Иногда даже самые большие предосторожности ни к чему не приводят
Ганимар быстро заснул, и барон больше ничего не слышал, кроме звучного и равномерного храпа сыщика. На рассвете они вдвоем вышли из каморки. Тишина раннего утра царила и в замке. Довольный, сияющий от радости Кагорн и неизменно спокойный Ганимар поднялись по лестнице. Ничего подозрительного они не заметили. Ганимар взял ключи и пошел в галерею. Его помощники крепко спали, расположившись на сдвинутых тульях.
– Черт возьми! – проворчал инспектор.
В ту же минуту барон воскликнул:
– Картины!.. Буфет!..
Он произносил несвязные слова, задыхался и протягивал руки к пустым местам и голым стенам, где торчали крюки и болтались ненужные теперь веревки. Исчез Ватто, сняты полотна Рубенса, сорваны гобелены, а витрины с драгоценностями опустели! В отчаянии барон бегал по зале и вспоминал вслух денежные суммы, заплаченные за сокровища. Можно было подумать, что этот человек совершенно разорен и, кроме пули в лоб, ему больше ничего не оставалось.
Если что-нибудь еще и могло утешить Кагорна, так это только изумление самого Ганимара. Он осматривал закрытые окна и нетронутые дверные засовы. Везде был полный порядок. По-видимому, ограбление было совершено по заранее обдуманному плану. Ганимар бросился к двум агентам и начал их трясти. Они не просыпались. Тогда он внимательно посмотрел на них и заметил, что сон обоих помощников был слишком неестественным. Их усыпили! Но кто же?
– Он, Люпен!.. Или шайка под его управлением. Это манера Люпена. След виден во всем! Я даже думаю, барон, что он нарочно позволил мне арестовать себя в Америке!
– Значит, я должен навсегда отказаться от своих картин, от всего?! Но ведь он украл самые лучшие произведения из моей коллекции! Я бы отдал многое, чтобы вернуть их! Если больше ничего сделать нельзя – пусть грабитель сам назначит цену.
– Вот это разумно! Вы не возьмете обратно своих слов?
– Нет, нет и нет!..
– Итак, если следствие ничего не выяснит, я подумаю… Но если вы хотите, чтобы это удалось, то ни слова обо мне! – сказал Ганимар, а затем сквозь зубы прибавил: – К тому же мне нечем хвастаться!
Между тем оба помощника пришли в себя. Ганимар стал их расспрашивать, но они ничего не помнили.
– Не пили ли вы чего-нибудь?
Подумав, один сказал:
– Немного воды из графина.
Ганимар понюхал и попробовал воду. Жидкость не имела ни особого запаха, ни вкуса. В тот же день барон предъявил Арсену Люпену, содержавшемуся в тюрьме, обвинение в краже вещей из замка Малаки.
– Черт возьми! – проворчал инспектор.
В ту же минуту барон воскликнул:
– Картины!.. Буфет!..
Он произносил несвязные слова, задыхался и протягивал руки к пустым местам и голым стенам, где торчали крюки и болтались ненужные теперь веревки. Исчез Ватто, сняты полотна Рубенса, сорваны гобелены, а витрины с драгоценностями опустели! В отчаянии барон бегал по зале и вспоминал вслух денежные суммы, заплаченные за сокровища. Можно было подумать, что этот человек совершенно разорен и, кроме пули в лоб, ему больше ничего не оставалось.
Если что-нибудь еще и могло утешить Кагорна, так это только изумление самого Ганимара. Он осматривал закрытые окна и нетронутые дверные засовы. Везде был полный порядок. По-видимому, ограбление было совершено по заранее обдуманному плану. Ганимар бросился к двум агентам и начал их трясти. Они не просыпались. Тогда он внимательно посмотрел на них и заметил, что сон обоих помощников был слишком неестественным. Их усыпили! Но кто же?
– Он, Люпен!.. Или шайка под его управлением. Это манера Люпена. След виден во всем! Я даже думаю, барон, что он нарочно позволил мне арестовать себя в Америке!
– Значит, я должен навсегда отказаться от своих картин, от всего?! Но ведь он украл самые лучшие произведения из моей коллекции! Я бы отдал многое, чтобы вернуть их! Если больше ничего сделать нельзя – пусть грабитель сам назначит цену.
– Вот это разумно! Вы не возьмете обратно своих слов?
– Нет, нет и нет!..
– Итак, если следствие ничего не выяснит, я подумаю… Но если вы хотите, чтобы это удалось, то ни слова обо мне! – сказал Ганимар, а затем сквозь зубы прибавил: – К тому же мне нечем хвастаться!
Между тем оба помощника пришли в себя. Ганимар стал их расспрашивать, но они ничего не помнили.
– Не пили ли вы чего-нибудь?
Подумав, один сказал:
– Немного воды из графина.
Ганимар понюхал и попробовал воду. Жидкость не имела ни особого запаха, ни вкуса. В тот же день барон предъявил Арсену Люпену, содержавшемуся в тюрьме, обвинение в краже вещей из замка Малаки.
V
Арсен Люпен дает некоторые объяснения
Кагорн вынужден был предоставить замок в распоряжение жандармов, прокурора, судебного следователя, репортеров и вообще всех любопытных, которые проникали всюду – даже туда, куда совершенно не нужно. Позже он не раз пожалел о своем иске.
Общество быстро занялось делом барона. Сразу же возникли фантастические догадки. Вспомнили знаменитый подземный ход, и прокурорский надзор начал производить розыски в этом направлении. Все в замке перевернули вверх дном. Проверяли каждый камень, полы, печки… При свете факелов исследовали погреба, где бывшие владельцы Малаки хранили запасы провизии. Даже скалу буравили. Но все было напрасно. Не нашли ни малейшего признака существования подземного хода.
– Это действительно так, – неслось со всех сторон, – но ведь картины и мебель не могут исчезать, как призраки. Их выносят через окна или через двери, а люди, которые ими завладевают, также входят и выходят через двери или оконные проемы.
Убедившись в своем бессилии, прокурорский надзор попросил помощи у агентов из Парижа. Было решено обратиться к содействию Ганимара, услуги которого были неоднократно оценены по достоинству. Знаменитый сыщик молча выслушал рассказ о краже, покачал головой и заметил:
– Я думаю, что вы идете по ложному следу, настойчиво обыскивая замок. Решение находится не здесь.
– Но где же?
– Около Арсена Люпена.
– Значит, вы полагаете, что это он…
– Только он мог провернуть такой грандиозный замысел. Но пусть не ищут ни подземный ход, ни потайные камни, ни прочий подобный вздор. Этот человек не употребляет старинных приемов, он очень современен. Я прошу позволения пробыть с ним один час. Возвращаясь из Америки вместе с ним, мы все время поддерживали великолепные отношения. Я даже осмеливаюсь сказать, что он чувствует некоторую симпатию к человеку, сумевшему его арестовать. Вероятно, Люпен сможет, не испытывая неловкости, дать мне некоторые разъяснения.
Немного погодя, после полудня, Ганимара провели в камеру Люпена. Тот, лежа на кровати, поднял голову и вскрикнул от радости.
– Вот так сюрприз! Я очень огорчен, что не могу принять вас как следует. Извините меня, но я здесь мимоходом… Боже мой, как я счастлив, что вижу наконец порядочного человека! Мне уже надоели все эти шпионы и сыщики, по десять раз в день выворачивающие мои карманы и обшаривающие мою скромную комнату, чтобы убедиться в моих планах по поводу будущего побега. Чем я обязан удовольствию видеть вас у себя?..
– Дело Кагорна, – сказал кратко Ганимар.
– Подождите! Одну секунду!.. У меня накопилось столько таких дел… Ах да, я вспомнил! Вам, конечно, не надо объяснять, как далеко ушло следствие? Я даже позволю себе заявить, что оно почти не продвинулось.
– Потому-то я и обращаюсь к вашей любезности.
– К вашим услугам.
– Прежде всего: дело барона велось вами?
– От начала и до конца!
– А письмо с предупреждением? Телеграмма?
– Вашего покорного слуги. У меня даже должны где-то быть расписки.
Общество быстро занялось делом барона. Сразу же возникли фантастические догадки. Вспомнили знаменитый подземный ход, и прокурорский надзор начал производить розыски в этом направлении. Все в замке перевернули вверх дном. Проверяли каждый камень, полы, печки… При свете факелов исследовали погреба, где бывшие владельцы Малаки хранили запасы провизии. Даже скалу буравили. Но все было напрасно. Не нашли ни малейшего признака существования подземного хода.
– Это действительно так, – неслось со всех сторон, – но ведь картины и мебель не могут исчезать, как призраки. Их выносят через окна или через двери, а люди, которые ими завладевают, также входят и выходят через двери или оконные проемы.
Убедившись в своем бессилии, прокурорский надзор попросил помощи у агентов из Парижа. Было решено обратиться к содействию Ганимара, услуги которого были неоднократно оценены по достоинству. Знаменитый сыщик молча выслушал рассказ о краже, покачал головой и заметил:
– Я думаю, что вы идете по ложному следу, настойчиво обыскивая замок. Решение находится не здесь.
– Но где же?
– Около Арсена Люпена.
– Значит, вы полагаете, что это он…
– Только он мог провернуть такой грандиозный замысел. Но пусть не ищут ни подземный ход, ни потайные камни, ни прочий подобный вздор. Этот человек не употребляет старинных приемов, он очень современен. Я прошу позволения пробыть с ним один час. Возвращаясь из Америки вместе с ним, мы все время поддерживали великолепные отношения. Я даже осмеливаюсь сказать, что он чувствует некоторую симпатию к человеку, сумевшему его арестовать. Вероятно, Люпен сможет, не испытывая неловкости, дать мне некоторые разъяснения.
Немного погодя, после полудня, Ганимара провели в камеру Люпена. Тот, лежа на кровати, поднял голову и вскрикнул от радости.
– Вот так сюрприз! Я очень огорчен, что не могу принять вас как следует. Извините меня, но я здесь мимоходом… Боже мой, как я счастлив, что вижу наконец порядочного человека! Мне уже надоели все эти шпионы и сыщики, по десять раз в день выворачивающие мои карманы и обшаривающие мою скромную комнату, чтобы убедиться в моих планах по поводу будущего побега. Чем я обязан удовольствию видеть вас у себя?..
– Дело Кагорна, – сказал кратко Ганимар.
– Подождите! Одну секунду!.. У меня накопилось столько таких дел… Ах да, я вспомнил! Вам, конечно, не надо объяснять, как далеко ушло следствие? Я даже позволю себе заявить, что оно почти не продвинулось.
– Потому-то я и обращаюсь к вашей любезности.
– К вашим услугам.
– Прежде всего: дело барона велось вами?
– От начала и до конца!
– А письмо с предупреждением? Телеграмма?
– Вашего покорного слуги. У меня даже должны где-то быть расписки.
VI
Как все произошло
Арсен открыл ящик маленького столика из некрашеного дерева, который вместе с кроватью и табуреткой составлял всю обстановку комнаты, достал оттуда два клочка бумаги и протянул их Ганимару.
– Ах так! – воскликнул сыщик. – Но я думал, что за вами следят и постоянно обыскивают, а вы, оказывается, читаете газеты и даже храните свои бумаги.
– О, эти тюремщики просто неумны! Они распарывают подкладку моей куртки, исследуют подошвы моих сапог, выстукивают стены камеры. Никому из них даже не приходит в голову, что Арсен Люпен может прятать вещи в самых обычных местах. Именно на это я и рассчитывал.
– Вы снова приводите меня в смущение. Но расскажите, что же произошло в замке?
Люпен прошелся раза два-три по камере, остановился и положил руку на плечо Ганимару:
– Что вы думаете о моем письме к барону?
– Я полагаю, вы хотели позабавиться и поставить всех в тупик.
– В тупик? Но, Ганимар, я считал вас сметливее. Неужели я написал бы это послание, если бы мог обокрасть Кагорна без предупреждения? Поймите же наконец, что мое письмо было необходимой отправной точкой, пружиной, давшей ход всей машине. Ну, разберем дело по порядку: займемся вместе планом ограбления Малаки.
– Я вас слушаю.
– Итак, я представляю себе недоступный, накрепко закрытый замок. Идти ли мне на приступ? Это было бы ребячеством. Проникнуть потихоньку? Невозможно. Единственный способ – заставить самого владельца пригласить меня. И вот хозяин Малаки в один прекрасный день получает письмо, предупреждающее его о том, что замышляет против него известный грабитель, Люпен. Что же сделает барон?
– Он пошлет записку прокурору…
– Который над ним посмеется, поскольку «тот, кто называется Арсеном Люпеном, находится в настоящее время под арестом». И потому не естественна ли растерянность Кагорна, готового просить помощи у первого встречного?
– Понятно!
– А если он случайно прочитает в какой-нибудь газетенке, что знаменитый сыщик отдыхает по соседству?..
– Он обратится к нему.
– Совершенно верно. Но, с другой стороны, положим, что, предвидя такой неизбежный поступок барона, Люпен заранее попросил одного из своих друзей об услуге. Знакомый Арсена селится в соседнем городке под именем Ганимара и связывается с репортером местной газеты, которую получает барон. Что же случится? В этом случае редакция напечатает заметку о пребывании опытного сыщика в городке. Теперь возможно только одно: или карась – я хочу сказать Кагорн – не клюнет на приманку и ничего не произойдет или же – а это предположение наиболее вероятно – он попадется на крючок. И вот барон умоляет одного из моих друзей помочь ему предотвратить ограбление! Конечно, вначале мнимый сыщик отказывается. После этого приходит телеграмма Арсена Люпена, вызывающая ужас барона, который снова умоляет моего знакомого, предлагая ему хороший куш, чтобы тот позаботился о спасении коллекции. Мой приятель принимает предложение и приводит с собой двух молодцов из нашей шайки. Ночью, пока Кагорн находится под стражей у своего «благодетеля», мои ребята выносят несколько вещей и опускают их через окно в небольшую лодочку, дожидающуюся у скалы. Чего же проще?
– Великолепно! – согласился Ганимар. – Но я не знаю ни одного сыщика настолько прославленного, чтобы его имя ввело барона в такое заблуждение.
– Есть один.
– Кто же?
– Ганимар.
– Позвольте!..
– Именно вы, Ганимар! А вот что самое забавное: если вы снова посетите замок и барон решится с вами поговорить, то вы в конечном итоге вынуждены будете арестовать себя самого.
Арсен Люпен хохотал от всего сердца, а Ганимар с досады кусал губы.
– Ах так! – воскликнул сыщик. – Но я думал, что за вами следят и постоянно обыскивают, а вы, оказывается, читаете газеты и даже храните свои бумаги.
– О, эти тюремщики просто неумны! Они распарывают подкладку моей куртки, исследуют подошвы моих сапог, выстукивают стены камеры. Никому из них даже не приходит в голову, что Арсен Люпен может прятать вещи в самых обычных местах. Именно на это я и рассчитывал.
– Вы снова приводите меня в смущение. Но расскажите, что же произошло в замке?
Люпен прошелся раза два-три по камере, остановился и положил руку на плечо Ганимару:
– Что вы думаете о моем письме к барону?
– Я полагаю, вы хотели позабавиться и поставить всех в тупик.
– В тупик? Но, Ганимар, я считал вас сметливее. Неужели я написал бы это послание, если бы мог обокрасть Кагорна без предупреждения? Поймите же наконец, что мое письмо было необходимой отправной точкой, пружиной, давшей ход всей машине. Ну, разберем дело по порядку: займемся вместе планом ограбления Малаки.
– Я вас слушаю.
– Итак, я представляю себе недоступный, накрепко закрытый замок. Идти ли мне на приступ? Это было бы ребячеством. Проникнуть потихоньку? Невозможно. Единственный способ – заставить самого владельца пригласить меня. И вот хозяин Малаки в один прекрасный день получает письмо, предупреждающее его о том, что замышляет против него известный грабитель, Люпен. Что же сделает барон?
– Он пошлет записку прокурору…
– Который над ним посмеется, поскольку «тот, кто называется Арсеном Люпеном, находится в настоящее время под арестом». И потому не естественна ли растерянность Кагорна, готового просить помощи у первого встречного?
– Понятно!
– А если он случайно прочитает в какой-нибудь газетенке, что знаменитый сыщик отдыхает по соседству?..
– Он обратится к нему.
– Совершенно верно. Но, с другой стороны, положим, что, предвидя такой неизбежный поступок барона, Люпен заранее попросил одного из своих друзей об услуге. Знакомый Арсена селится в соседнем городке под именем Ганимара и связывается с репортером местной газеты, которую получает барон. Что же случится? В этом случае редакция напечатает заметку о пребывании опытного сыщика в городке. Теперь возможно только одно: или карась – я хочу сказать Кагорн – не клюнет на приманку и ничего не произойдет или же – а это предположение наиболее вероятно – он попадется на крючок. И вот барон умоляет одного из моих друзей помочь ему предотвратить ограбление! Конечно, вначале мнимый сыщик отказывается. После этого приходит телеграмма Арсена Люпена, вызывающая ужас барона, который снова умоляет моего знакомого, предлагая ему хороший куш, чтобы тот позаботился о спасении коллекции. Мой приятель принимает предложение и приводит с собой двух молодцов из нашей шайки. Ночью, пока Кагорн находится под стражей у своего «благодетеля», мои ребята выносят несколько вещей и опускают их через окно в небольшую лодочку, дожидающуюся у скалы. Чего же проще?
– Великолепно! – согласился Ганимар. – Но я не знаю ни одного сыщика настолько прославленного, чтобы его имя ввело барона в такое заблуждение.
– Есть один.
– Кто же?
– Ганимар.
– Позвольте!..
– Именно вы, Ганимар! А вот что самое забавное: если вы снова посетите замок и барон решится с вами поговорить, то вы в конечном итоге вынуждены будете арестовать себя самого.
Арсен Люпен хохотал от всего сердца, а Ганимар с досады кусал губы.
VII
Арсен Люпен – самый осведомленный человек на свете
Появление сторожа дало возможность Люпену прийти в себя. Ему принесли завтрак, который арестант по особому снисхождению получал из соседнего ресторана. Поставив поднос на стол, сторож удалился. Люпен сел, разложил салфетку, хлеб и сказал:
– Но будьте спокойны! Вам не придется туда ехать. Я открою одну тайну, которая вас поразит. Дело Кагорна на пути к завершению.
– Это почему же?
– Иск скоро закроют – говорю вам точно.
– Перестаньте: я только что был у начальника полиции.
– Это ничего не меняет. Неужели он знает лучше меня то, что касается Люпена? Вы понимаете, что Ганимар – простите мне это злоупотребление вашим именем – расстался с бароном, будучи с ним в очень хороших отношениях. Кагорн – и это главная причина его молчания – дал ему очень деликатное поручение вступить со мной в сделку. Возможно, в настоящее время барон снова завладел своими редкостями, пожертвовав для этого некоторой суммой.
Ганимар с изумлением посмотрел на заключенного:
– Каким образом вы в курсе всех событий?
– Мне только что принесли долгожданную телеграмму.
– Вы получили телеграмму?
– Да. Но из вежливости я не хотел читать ее в вашем присутствии. Если вы разрешите…
– Вы смеетесь надо мной, Люпен?
– Будьте добры, осторожно разбейте это яйцо. Вы сами убедитесь в том, что я не смеюсь.
Ганимар машинально повиновался, и у него вырвался возглас удивления. В пустой скорлупе оказался голубой лист бумаги. Сыщик развернул его. Это была телеграмма или, скорее, ее часть, от которой были оторваны почтовые пометки. Ганимар прочел: «Сделка заключена. 100 тысяч пуль получено. Все идет хорошо».
– Сто тысяч пуль? – спросил он.
– Да, сто тысяч франков. Это немного, но времена теперь тяжелые… А у меня постоянно такие крупные расходы! Если бы вы только знали мой бюджет…
– Но будьте спокойны! Вам не придется туда ехать. Я открою одну тайну, которая вас поразит. Дело Кагорна на пути к завершению.
– Это почему же?
– Иск скоро закроют – говорю вам точно.
– Перестаньте: я только что был у начальника полиции.
– Это ничего не меняет. Неужели он знает лучше меня то, что касается Люпена? Вы понимаете, что Ганимар – простите мне это злоупотребление вашим именем – расстался с бароном, будучи с ним в очень хороших отношениях. Кагорн – и это главная причина его молчания – дал ему очень деликатное поручение вступить со мной в сделку. Возможно, в настоящее время барон снова завладел своими редкостями, пожертвовав для этого некоторой суммой.
Ганимар с изумлением посмотрел на заключенного:
– Каким образом вы в курсе всех событий?
– Мне только что принесли долгожданную телеграмму.
– Вы получили телеграмму?
– Да. Но из вежливости я не хотел читать ее в вашем присутствии. Если вы разрешите…
– Вы смеетесь надо мной, Люпен?
– Будьте добры, осторожно разбейте это яйцо. Вы сами убедитесь в том, что я не смеюсь.
Ганимар машинально повиновался, и у него вырвался возглас удивления. В пустой скорлупе оказался голубой лист бумаги. Сыщик развернул его. Это была телеграмма или, скорее, ее часть, от которой были оторваны почтовые пометки. Ганимар прочел: «Сделка заключена. 100 тысяч пуль получено. Все идет хорошо».
– Сто тысяч пуль? – спросил он.
– Да, сто тысяч франков. Это немного, но времена теперь тяжелые… А у меня постоянно такие крупные расходы! Если бы вы только знали мой бюджет…
VIII
Часы сыщика и часы судьи
Ганимар встал. Он немного подумал, представил себе все дело, пытаясь найти слабое место, и произнес тоном, в котором открыто выражалось восхищение знатока:
– К счастью, таких, как вы, не много, а то пришлось бы совсем закрыть лавочку.
Со скромным видом Люпен ответил:
– Надо же чем-нибудь занять свое время. Тем более это могло удаться только в период моего недолгого пребывания в тюрьме. Надо вам сказать, что я останусь здесь ровно столько, сколько мне понадобится, и ни одной минуты более.
– Вот как! Возможно, было бы лучше совсем сюда не попадать, – заметил с иронией Ганимар.
– А! Вспоминаете, что способствовали моему аресту? Знайте же, мой уважаемый друг, что никто – и даже вы сами – не мог бы задержать меня, если бы в тот критический момент меня не занимало другое, гораздо более важное дело.
– Вы меня удивляете.
– На меня смотрела женщина, Ганимар, тогда я не владел собой… И вот почему я здесь! К тому же у меня немного расстроены нервы. Иногда надо проходить, как говорят, «курс одиночества». Это наиболее удобное место для подобного режима. Оттого эта славная тюрьма и называется Санте[3].
– Головой ручаюсь, ваши фантазии о побеге не осуществятся!
– Да? У нас сегодня пятница; в следующую среду в четыре часа дня я выкурю мою сигару у вас, на улице Перголез.
– Я буду вас ждать, Арсен Люпен.
Как друзья, которые ценят друг друга по достоинству, они обменялись рукопожатием, и старый сыщик направился к двери.
– Ганимар!
– Ну?
– Вы забыли часы.
– Мои часы?
– Да, они заблудились в моем кармане… – И Люпен отдал их, извиняясь: – Простите! Если тюремщики взяли мои, их поступок не может служить достаточным основанием для того, чтобы я позаимствовал ваши… Тем более у меня есть хронометр, на который я не могу пожаловаться. Он меня вполне удовлетворяет.
Он достал из ящика массивные золотые часы с тяжелой цепочкой.
– А эти – из какого кармана они к вам попали? – спросил Ганимар.
Арсен Люпен небрежно взглянул на вензель.
– Ж. Б. – Жюль Бувье, мой судебный следователь, прекрасный человек…
– К счастью, таких, как вы, не много, а то пришлось бы совсем закрыть лавочку.
Со скромным видом Люпен ответил:
– Надо же чем-нибудь занять свое время. Тем более это могло удаться только в период моего недолгого пребывания в тюрьме. Надо вам сказать, что я останусь здесь ровно столько, сколько мне понадобится, и ни одной минуты более.
– Вот как! Возможно, было бы лучше совсем сюда не попадать, – заметил с иронией Ганимар.
– А! Вспоминаете, что способствовали моему аресту? Знайте же, мой уважаемый друг, что никто – и даже вы сами – не мог бы задержать меня, если бы в тот критический момент меня не занимало другое, гораздо более важное дело.
– Вы меня удивляете.
– На меня смотрела женщина, Ганимар, тогда я не владел собой… И вот почему я здесь! К тому же у меня немного расстроены нервы. Иногда надо проходить, как говорят, «курс одиночества». Это наиболее удобное место для подобного режима. Оттого эта славная тюрьма и называется Санте[3].
– Головой ручаюсь, ваши фантазии о побеге не осуществятся!
– Да? У нас сегодня пятница; в следующую среду в четыре часа дня я выкурю мою сигару у вас, на улице Перголез.
– Я буду вас ждать, Арсен Люпен.
Как друзья, которые ценят друг друга по достоинству, они обменялись рукопожатием, и старый сыщик направился к двери.
– Ганимар!
– Ну?
– Вы забыли часы.
– Мои часы?
– Да, они заблудились в моем кармане… – И Люпен отдал их, извиняясь: – Простите! Если тюремщики взяли мои, их поступок не может служить достаточным основанием для того, чтобы я позаимствовал ваши… Тем более у меня есть хронометр, на который я не могу пожаловаться. Он меня вполне удовлетворяет.
Он достал из ящика массивные золотые часы с тяжелой цепочкой.
– А эти – из какого кармана они к вам попали? – спросил Ганимар.
Арсен Люпен небрежно взглянул на вензель.
– Ж. Б. – Жюль Бувье, мой судебный следователь, прекрасный человек…
IX
Обыск
Позавтракав, Арсен Люпен с довольным видом рассматривал превосходную сигару. Вдруг дверь камеры отворилась. Он едва успел бросить сигару в ящик стола и отскочить от него, как вошел сторож. Настал час прогулки.
– Я ждал вас, дорогой друг, – весело воскликнул Люпен, который всегда пребывал в хорошем настроении.
Они удалились. Едва грабитель и сторож исчезли за углом узкого прохода, два других человека вошли в камеру и принялись внимательно ее осматривать. Это были агенты сыскной полиции. Надо было наконец покончить с этим делом: не оставалось никакого сомнения, что Арсен Люпен поддерживал сношения с внешним миром и имел соучастников. Еще накануне в редакцию «Ла гранд журнал» принесли следующее письмо:
«Милостивый государь! В статье, вышедшей на днях в вашей газете, обо мне написали в выражениях, которые нельзя ничем оправдать. За несколько дней до начала моего процесса я сам явлюсь в редакцию и потребую отчета в ваших словах. Арсен Люпен».
Это был подлинный почерк Люпена – следовательно, он отправлял и получал письма. Теперь стало достоверно известно, что он готовился к побегу, о чем заранее предупреждал с такой неслыханной наглостью. Положение становилось невыносимым. С согласия судебного следователя начальник сыскной полиции Дюдуи отправился в Санте лично, чтобы изложить директору тюрьмы меры, которые следовало предпринять. По прибытии в Санте Дюдуи послал двух своих служащих в камеру арестанта.
Они подняли доски пола, разобрали кровать, осмотрели все, что могли, но ничего не нашли. Агенты уже собирались уходить, когда в камеру вбежал запыхавшийся сторож.
– Ящик стола!.. Проверьте его! – воскликнул он. – Когда я вошел к арестанту, мне показалось, что в тот момент он закрывал его.
Все трое заглянули в ящик.
– Ей-богу, на этот раз мы поймали молодца! – воскликнул один агент.
Другой остановил его:
– Подождите, пусть сделают опись.
Пару минут спустя Дюдуи осмотрел содержимое стола. Он нашел пачку вырезанных газетных статей, относящихся к Арсену Люпену, кисет для табака, трубку и папиросную бумагу. Там же находились две книги – английское издание «Поклонения героям» Карлейля и прекрасный старинный фолиант Эпиктета в немецком переводе, вышедший в Лейдене в 1634 году. Перелистывая их, Дюдуи заметил, что все страницы подчеркнуты. Это были условные знаки или заметки, указывавшие на предпочтения читателя?
Дюдуи обследовал кисет и трубку. Потом схватил сигару.
– Черт возьми, наш приятель недурно устроился! – воскликнул он.
Машинальным жестом курильщика Дюдуи взял сигару в руки и слегка помял, но сигара надломилась между его пальцами. Он внимательнее осмотрел ее и заметил что-то белое между табачными листьями. Осторожно с помощью булавки сыщик вынул сверток из тончайшей бумаги величиной с зубочистку. Это оказалась записка. Развернув листок, Дюдуи прочел слова, написанные мелким женским почерком:
«Одна корзина заменила другую. Из десяти восемь приготовлены. Нажимая внешней ногой, поднимите доску: с 12 до 16 ежедневно. Н. Р. подождет. Но где? Немедленный ответ. Будьте покойны, ваша подруга заботится о вас».
Дюдуи подумал немного и сказал:
– Довольно ясно… корзина… восемь отделений… с полудня до четырех часов… Но этот Н. Р., который будет ждать?
Под Н. Р.[4] мог подразумеваться автомобиль, ведь так на спортивном языке обозначали мотор в 24 лошадиные силы.
– Арестант уже завтракал? – спросил Дюдуи, поднявшись.
– Да.
– Значит, Люпен не прочел еще этой весточки – сигара цела. Он, вероятно, только что получил ее.
– Но каким образом?
– В еде, в хлебе – почем знать?
– Невозможно! Заключенному позволили брать обед из ресторана только для того, чтобы поймать его в ловушку, но пока мы ничего не обнаружили.
– Сейчас надо на время задержать Арсена Люпена вне камеры, а эту улику я отнесу судебному следователю. Мы сделаем фотоснимок с записки, и через час вы сможете положить в ящик стола точно такую же сигару со всем ее содержимым. Необходимо только, чтобы наш арестант ничего не заподозрил.
– Я ждал вас, дорогой друг, – весело воскликнул Люпен, который всегда пребывал в хорошем настроении.
Они удалились. Едва грабитель и сторож исчезли за углом узкого прохода, два других человека вошли в камеру и принялись внимательно ее осматривать. Это были агенты сыскной полиции. Надо было наконец покончить с этим делом: не оставалось никакого сомнения, что Арсен Люпен поддерживал сношения с внешним миром и имел соучастников. Еще накануне в редакцию «Ла гранд журнал» принесли следующее письмо:
«Милостивый государь! В статье, вышедшей на днях в вашей газете, обо мне написали в выражениях, которые нельзя ничем оправдать. За несколько дней до начала моего процесса я сам явлюсь в редакцию и потребую отчета в ваших словах. Арсен Люпен».
Это был подлинный почерк Люпена – следовательно, он отправлял и получал письма. Теперь стало достоверно известно, что он готовился к побегу, о чем заранее предупреждал с такой неслыханной наглостью. Положение становилось невыносимым. С согласия судебного следователя начальник сыскной полиции Дюдуи отправился в Санте лично, чтобы изложить директору тюрьмы меры, которые следовало предпринять. По прибытии в Санте Дюдуи послал двух своих служащих в камеру арестанта.
Они подняли доски пола, разобрали кровать, осмотрели все, что могли, но ничего не нашли. Агенты уже собирались уходить, когда в камеру вбежал запыхавшийся сторож.
– Ящик стола!.. Проверьте его! – воскликнул он. – Когда я вошел к арестанту, мне показалось, что в тот момент он закрывал его.
Все трое заглянули в ящик.
– Ей-богу, на этот раз мы поймали молодца! – воскликнул один агент.
Другой остановил его:
– Подождите, пусть сделают опись.
Пару минут спустя Дюдуи осмотрел содержимое стола. Он нашел пачку вырезанных газетных статей, относящихся к Арсену Люпену, кисет для табака, трубку и папиросную бумагу. Там же находились две книги – английское издание «Поклонения героям» Карлейля и прекрасный старинный фолиант Эпиктета в немецком переводе, вышедший в Лейдене в 1634 году. Перелистывая их, Дюдуи заметил, что все страницы подчеркнуты. Это были условные знаки или заметки, указывавшие на предпочтения читателя?
Дюдуи обследовал кисет и трубку. Потом схватил сигару.
– Черт возьми, наш приятель недурно устроился! – воскликнул он.
Машинальным жестом курильщика Дюдуи взял сигару в руки и слегка помял, но сигара надломилась между его пальцами. Он внимательнее осмотрел ее и заметил что-то белое между табачными листьями. Осторожно с помощью булавки сыщик вынул сверток из тончайшей бумаги величиной с зубочистку. Это оказалась записка. Развернув листок, Дюдуи прочел слова, написанные мелким женским почерком:
«Одна корзина заменила другую. Из десяти восемь приготовлены. Нажимая внешней ногой, поднимите доску: с 12 до 16 ежедневно. Н. Р. подождет. Но где? Немедленный ответ. Будьте покойны, ваша подруга заботится о вас».
Дюдуи подумал немного и сказал:
– Довольно ясно… корзина… восемь отделений… с полудня до четырех часов… Но этот Н. Р., который будет ждать?
Под Н. Р.[4] мог подразумеваться автомобиль, ведь так на спортивном языке обозначали мотор в 24 лошадиные силы.
– Арестант уже завтракал? – спросил Дюдуи, поднявшись.
– Да.
– Значит, Люпен не прочел еще этой весточки – сигара цела. Он, вероятно, только что получил ее.
– Но каким образом?
– В еде, в хлебе – почем знать?
– Невозможно! Заключенному позволили брать обед из ресторана только для того, чтобы поймать его в ловушку, но пока мы ничего не обнаружили.
– Сейчас надо на время задержать Арсена Люпена вне камеры, а эту улику я отнесу судебному следователю. Мы сделаем фотоснимок с записки, и через час вы сможете положить в ящик стола точно такую же сигару со всем ее содержимым. Необходимо только, чтобы наш арестант ничего не заподозрил.
Х
Полиция подготавливает побег преступника
Дюдуи не без интереса вернулся в тот же вечер в канцелярию Санте вместе со своим помощником. На печке в углу комнаты лежали три тарелки.
– Люпен пообедал?
– Да, – ответил инспектор.
– Пожалуйста, разрежьте на мелкие кусочки остатки макарон и кусок хлеба… Ничего не нашли?
– Нет.
Дюдуи осмотрел блюда, вилку, ложку и, наконец, обыкновенный столовый нож с закругленным лезвием. Он повернул черенок сначала влево, потом вправо; ручка подалась и отвинтилась. Внутри нож оказался полым, а в нем был спрятан клочок бумаги.
– Ага! – произнес Дюдуи. – Не слишком остроумно для такого человека, как Арсен Люпен. Но не будем терять времени… Сходите в ресторан и разузнайте все, что можно.
«Полагаюсь на вас, – прочел он в записке, – Н. Р. будет следовать за вами издали. Я пойду навстречу. До скорого свидания, дорогая! Вы чудный друг!»
– Наконец-то, – воскликнул Дюдуи, потирая руки. – Дело, по-видимому, идет на лад. Еще один толчок с нашей стороны – и побег удастся… И тогда мы сможем захватить соучастников.
– А если Люпен ускользнет от вас? – спросил директор тюрьмы.
– У нас будет достаточно людей…
Во время следственных допросов от самого Люпена можно было добиться немногого. В продолжение нескольких месяцев Жюль Бувье, судебный следователь, тщетно пытался заставить заключенного говорить.
Из вежливости Люпен иногда отвечал:
– Да, конечно, я с вами согласен: воровство в «Лионском кредите», ограбление на Вавилонской улице, дело о фальшивых кредитных билетах, о страховых полисах, кражи со взломом в замках Армениль, Гурель, Малаки и так далее – все это дела вашего покорного слуги.
– В таком случае объясните, пожалуйста…
– Это лишнее. Я ведь во всем сознаюсь, во всем! Я даже признаю себя куда более виновным, чем вы подозреваете.
Утомившись скучными допросами, следователь наконец прекратил их. Узнав о двух перехваченных записках, он возобновил дознание. Регулярно в полдень Арсена Люпена вместе с другими арестованными привозили в тюремной карете из Санте в полицейское бюро. Спустя три или четыре часа их доставляли назад.
– Люпен пообедал?
– Да, – ответил инспектор.
– Пожалуйста, разрежьте на мелкие кусочки остатки макарон и кусок хлеба… Ничего не нашли?
– Нет.
Дюдуи осмотрел блюда, вилку, ложку и, наконец, обыкновенный столовый нож с закругленным лезвием. Он повернул черенок сначала влево, потом вправо; ручка подалась и отвинтилась. Внутри нож оказался полым, а в нем был спрятан клочок бумаги.
– Ага! – произнес Дюдуи. – Не слишком остроумно для такого человека, как Арсен Люпен. Но не будем терять времени… Сходите в ресторан и разузнайте все, что можно.
«Полагаюсь на вас, – прочел он в записке, – Н. Р. будет следовать за вами издали. Я пойду навстречу. До скорого свидания, дорогая! Вы чудный друг!»
– Наконец-то, – воскликнул Дюдуи, потирая руки. – Дело, по-видимому, идет на лад. Еще один толчок с нашей стороны – и побег удастся… И тогда мы сможем захватить соучастников.
– А если Люпен ускользнет от вас? – спросил директор тюрьмы.
– У нас будет достаточно людей…
Во время следственных допросов от самого Люпена можно было добиться немногого. В продолжение нескольких месяцев Жюль Бувье, судебный следователь, тщетно пытался заставить заключенного говорить.
Из вежливости Люпен иногда отвечал:
– Да, конечно, я с вами согласен: воровство в «Лионском кредите», ограбление на Вавилонской улице, дело о фальшивых кредитных билетах, о страховых полисах, кражи со взломом в замках Армениль, Гурель, Малаки и так далее – все это дела вашего покорного слуги.
– В таком случае объясните, пожалуйста…
– Это лишнее. Я ведь во всем сознаюсь, во всем! Я даже признаю себя куда более виновным, чем вы подозреваете.
Утомившись скучными допросами, следователь наконец прекратил их. Узнав о двух перехваченных записках, он возобновил дознание. Регулярно в полдень Арсена Люпена вместе с другими арестованными привозили в тюремной карете из Санте в полицейское бюро. Спустя три или четыре часа их доставляли назад.
XI
Как Люпен не попал в ловушку
В один прекрасный день возвращение кареты в Санте произошло при совершенно необычных обстоятельствах. Поскольку еще не все арестанты были допрошены, начальство решило отвезти обратно только Люпена, и он сел в экипаж в полном одиночестве. Тюремные кареты, называемые «корзинами», делятся посередине продольным проходом и имеют десять отделений: пять справа и столько же слева. Заключенные сидят очень тесно, но все-таки отделены друг от друга параллельными перегородками. Сопровождающий сторож наблюдает за проходом.
Люпен уселся в третье отделение с правой стороны, и тяжелая карета тронулась. Арсен видел, как проехали набережную и миновали здание суда. Около середины моста Сен-Мишель он нажал правой ногой металлическую пластинку, находившуюся на дне. Она тотчас подалась, и часть пола беззвучно отодвинулась. Люпен заметил, что его место находится как раз между двумя колесами. Он стал выжидать. Карета медленно двигалась по бульвару. На перекрестке она остановилась: упала лошадь какого-то ломового. Все движение задержалось, и улица быстро запрудилась экипажами и омнибусами. Люпен выглянул из кареты: рядом стояла еще одна. Приподняв часть днища, он оперся ногой на спицу большого колеса и спрыгнул на землю.
Люпен уселся в третье отделение с правой стороны, и тяжелая карета тронулась. Арсен видел, как проехали набережную и миновали здание суда. Около середины моста Сен-Мишель он нажал правой ногой металлическую пластинку, находившуюся на дне. Она тотчас подалась, и часть пола беззвучно отодвинулась. Люпен заметил, что его место находится как раз между двумя колесами. Он стал выжидать. Карета медленно двигалась по бульвару. На перекрестке она остановилась: упала лошадь какого-то ломового. Все движение задержалось, и улица быстро запрудилась экипажами и омнибусами. Люпен выглянул из кареты: рядом стояла еще одна. Приподняв часть днища, он оперся ногой на спицу большого колеса и спрыгнул на землю.