Леблан Морис. Женитьба Арсена Люпена

   Герцог де Сарзо-Вандом вскочил и в ярости забегал по комнате.
   — В девять вечера, — проговорил он. — Посмотрим, посмотрим… Я сейчас же сообщу в жандармерию.
   — Арсен Люпен плевать хотел на жандармов.
   — Тогда дадим телеграмму в Париж.
   — Да, но пятьсот тысяч франков… А скандал, дядюшка… Только подумайте: ваша дочь, Анжелика де Сарзо-Вандом, вышла замуж за прохвоста, жулика! Нет, ни в коем случае…
   — Так что же?
   — Что? — Племянник в свою очередь встал и, подойдя к стене, увешанной всевозможным оружием, снял ружье и положил его на стол перед старым аристократом.
   — Там, на краю пустыни, дядюшка, когда мы сталкивались с хищным зверем, то не сообщали о нем в жандармерию, а брали карабины и стреляли — иначе он разорвал бы нас в куски.
   — Что ты говоришь?
   — Я говорю, что приобрел там привычку обходиться без жандармов. Возможно, такой способ восстанавливать справедливость походит на самосуд, но, поверьте, в данном случае этот способ хорош, а главное — он единственный. Когда хищник будет мертв, мы зароем его в каком-нибудь укромном местечке, и все будет шито-крыто.
   — А как же Анжелика?
   — Скажем ей потом.
   — Но что с нею будет?
   — Она останется, как оно и есть на самом деле, моей женой, женой подлинного д'Амбуаза. Завтра я уеду и вернусь в Алжир. Через два месяца будет объявлено о разводе.
   Пристально глядя перед собой и сжав зубы, побледневший герцог выслушал племянника и почти беззвучно спросил:
   — Ты уверен, что сообщники с яхты еще не донесли ему о твоем побеге?
   — Это может случиться не раньше завтрашнего дня.
   — И значит?..
   — И значит, сегодня в девять вечера Арсен Люпен, чтобы попасть к большому дубу, пойдет кружным путем — вдоль разрушенной крепостной стены и развалин часовни. Я буду ждать его в развалинах.
   — Я тоже, — просто сказал герцог де Сарзо-Вандом и снял со стены охотничье ружье.
   Было уже пять вечера. Герцог долго еще беседовал с племянником, проверял и перезаряжал оружие. А потом, когда стемнело, он провел д'Амбуаза неосвещенными коридорами к себе в спальню и спрятал в смежной каморке.
   Остаток дня прошел без происшествий. Подали обед. Герцог старался сохранять спокойствие. Время от времени он украдкой бросал взгляды на зятя и поражался его сходству с настоящим д'Амбуазом. Тот же цвет лица, те же черты, та же прическа. Однако взгляд у этого человека был другой: живее, яснее, а потом мало-помалу герцог обнаружил и другие мелкие, до сих пор не замеченные, подробности, которые доказывали, что этот человек — самозванец.
   После обеда все разошлись. Часы показывали восемь. Герцог пошел к себе в спальню и выпустил племянника из-под замка. Десять минут спустя, под покровом темноты, они с ружьями в руках пробирались среди развалин.
   Тем временем Анжелика вместе со своим мужем пошла в покои, отведенные ей на первом этаже башни в левом крыле замка. На пороге муж сказал ей:
   — Анжелика, я пойду прогуляюсь. Позволите ли навестить вас, когда я вернусь?
   — Разумеется, — отвечала она.
   Расставшись с ней, он поднялся на второй этаж, который был отведен ему. Войдя, он запер дверь на ключ, потихоньку растворил окно, выходившее в поле, и высунулся. У подножия башни, метрах в сорока под собой, он различил темную фигуру. Он свистнул. В ответ тоже раздался свист.
   Тогда он достал из шкафа толстый кожаный портфель, набитый бумагами, завернул его в черную ткань и перевязал. Потом сел за стол и написал:
 
    «Рад, что ты получил мое послание, потому что я счел рискованным выходить из замка, имея при себе толстый пакет ценных бумаг. Они здесь. На своем мотоцикле ты поспеешь в Париж к утреннему брюссельскому поезду. Там передашь акции Z…. который их немедленно продаст.
    А.Л.
 
    P.S. Проезжая мимо большого дуба, скажи нашим, что я скоро приду. Мне нужно дать им инструкции. Все идет прекрасно. Здесь ни у кого ни малейших подозрений».
 
   Он привязал письмо к свертку и спустил вниз на бечевке.
   — Готово дело, — пробормотал он. — Так-то оно спокойнее.
   Он выждал еще несколько минут, расхаживая по комнате и улыбаясь портретам двух аристократов, висящим на стене.
   — Орас де Сарзо-Вандом, маршал Франции… Великий Конде… ^[4]Приветствую вас, мои предки. Люпен де Сарзо-Вандом будет достоин вас.
   Выждав нужное время, он схватил шляпу и спустился.
   Но на первом этаже его перехватила Анжелика. Она появилась на пороге и воскликнула с испуганным видом:
   — Послушайте… прошу вас… было бы лучше…
   И тут же, не говоря более ни слова, вернулась к себе, скрылась из виду, подобно призраку, рожденному страхом или бредом.
   «Она больна, — сказал себе ее муж. — Брак не пошел ей на пользу». — Он закурил папиросу и, не придавая значения этому эпизоду, который должен был бы его насторожить, заключил:
   — Бедная Анжелика! Дело кончится разводом…
   На дворе стемнело, небо заволокли тучи.
   Слуги затворяли ставни на окнах замка. В комнатах нигде не видно было света: герцог имел привычку ложиться спать сразу после обеда.
   Проходя мимо будки привратника и всходя на подъемный мост, Люпен сказал:
   — Не запирайте дверей: я погуляю и вернусь.
   Круговая дорога находилась справа, она вела вдоль старинных земляных валов, которые когда-то окружали замок вторым поясом укреплений, гораздо более широким, простиравшимся до потайного входа, ныне почти разрушенного.
   Эта дорога, огибавшая холм и тянувшаяся затем вдоль обрывистого склона, справа была окаймлена густым кустарником.
   — Отличное место для засады, — сказал он. — Хорошо, разбойников больше нет.
   Он остановился: ему послышался шум. Но нет, то шелестели листья. Неожиданно по склону прогрохотал камень, ударяясь о выступы скал. Но, как ни удивительно, ничто не насторожило Люпена, он продолжал путь, с удовольствием вдыхая бодрящий морской воздух, долетавший с порывами ветра.
   «Как прекрасна жизнь! — думал он. — Я еще молод, принадлежу к знати, у меня миллионы. О чем еще тебе мечтать, Люпен де Сарзо-Вандом?»
   Неподалеку в темноте он заметил черный силуэт разрушенной часовни. Начал накрапывать дождь, и тут Люпен услыхал, как часы пробили девять. Он ускорил шаг. Дорога некоторое время шла под уклон, потом начался подъем.
   Внезапно Люпен остановился. Кто-то схватил его за руку. Он дернулся, пытаясь освободиться. Но тут какая-то фигура отделилась от деревьев, до которых было не более шага, и чей-то голос произнес:
   — Молчите… Ни слова…
   Он узнал свою жену, Анжелику.
   — Что такое? — спросил он.
   Она прошептала так тихо, что едва можно было расслышать:
   — Засада… Там, среди развалин… У них ружья…
   — У кого?
   — Тише… Слушайте…
   Они на мгновение замерли, потом Анжелика проговорила:
   — Затаились… Может быть, они не слышали меня… Вернемся…
   — Но…
   — Идите за мной.
   Она произнесла это так властно, что он повиновался, не задавая больше вопросов. Но вдруг она испугалась:
   — Бежим! Они идут… Да, точно!
   И впрямь, послышались шаги.
   Быстро, с какой-то непреодолимой силой она увлекла его, не выпуская руки, коротким путем по извилистой тропинке, и ни темнота, ни корни под ногами не заставили ее сбавить шаг. Очень скоро они оказались перед подъемным мостом.
   Тут Анжелика взяла его под руку. Привратник поклонился им. Они пересекли парадный двор, вошли в замок, и она проводила его до угловой башни, служившей им обоим жильем.
   — Войдите, — сказала она.
   — К вам?
   — Да.
   Две горничные ждали. По приказу хозяйки они удалились на четвертый этаж, в свои комнаты.
   Тут же раздался стук в дверь прихожей перед их покоями, и послышался голос:
   — Анжелика!
   — Это вы, отец? — спросила она, превозмогая волнение.
   — Да. Твой муж здесь?
   — Мы только что вернулись.
   — Скажи ему, что мне нужно с ним поговорить. Пусть заглянет ко мне, да поскорей.
   — Хорошо, отец. Сейчас я его к вам пришлю.
   Несколько секунд она прислушивалась, потом вернулась в будуар, где оставался Люпен, и объяснила:
   — У меня есть основания предполагать, что отец не ушел.
   Люпен сделал движение по направлению к выходу.
   — Если он желает со мной поговорить, то…
   — Отец не один, — поспешно сказала она, преградив ему путь.
   — С кем же он?
   — Со своим племянником Жаком д'Амбуазом.
   Воцарилось молчание. Он смотрел в изумлении на нее, не слишком понимая, чего она добивается. Затем, не углубляясь в эту загадку, ухмыльнулся:
   — Ах, значит, несравненный д'Амбуаз уже тут? И все художества обнаружились? Или…
   — Отцу все известно, — сказала она. — Недавно я подслушала их разговор. Д'Амбуаз прочел ваши письма… Сперва я сомневалась, предупреждать ли вас… А потом подумала, что мой долг…
   Он снова внимательно взглянул на нее. Но положение показалось ему настолько нелепым, что он разразился хохотом:
   — Как? Мои друзья с яхты не сожгли писем? И упустили пленника? Олухи! Ничего никому нельзя поручить! Ну и потеха вышла: д'Амбуаз против д'Амбуаза! А вдруг они меня не узнают? Сам д'Амбуаз, чего доброго, перепутает меня с собой!
   Он подошел к туалетному столику, схватил салфетку, обмакнул ее в воду, намылил и обтер себе лицо, снимая грим, а потом изменил прическу.
   — Готово! — произнес он, представ перед Анжеликой в том облике, в каком она видела его в Париже в вечер ограбления. — Готово! Так мне удобнее будет объясняться с тестем.
   — Куда вы? — вскричала она, бросаясь к двери.
   — Черт побери! Потолковать с этими господами.
   — Вы не пойдете!
   — Почему?
   — А если они вас убьют?
   — Убьют?
   — Да, они хотят вас убить… спрятать ваш труп… И этого никто не узнает!
   — Ну что ж, — отвечал Люпен, — по-своему они правы. Но если я не пойду к ним, они придут сюда. Эта дверь их не остановит. Да и вы тоже, насколько я понимаю. Так что не стоит тянуть время.
   — Следуйте за мной, — приказала Анжелика.
   Она подняла лампу, вошла к себе в спальню, толкнула зеркальный шкаф, который откатился на невидимых колесиках, отдернула старинный гобелен и сказала:
   — Вот другой выход. Им давно уже никто не пользовался. Отец думает, что ключ от него потерян. Вот этот ключ. Отпирайте. Лестница в стене выведет вас к подножию башни. Вам останется только отодвинуть засов на второй двери — и вы свободны.
   Пораженный Люпен только сейчас начал понимать Анжелику. Глядя на ее печальное, некрасивое, но такое доброе лицо, он на миг растерялся, смутился. Теперь он и не думал смеяться. Он чувствовал к ней нечто вроде почтения, смешанное с угрызениями совести и с нежностью.
   — Почему вы меня спасаете? — прошептал он.
   — Вы мой муж.
   — Да нет же… нет! — возражал он. — Я похитил это звание. Закон не признает нашего брака.
   — Отец не хочет скандала, — сказала она.
   — Разумеется, — подхватил Люпен. — Разумеется, я предвидел это, потому и распорядился доставить сюда вашего кузена. Когда я исчезну, вашим мужем станет он. Перед людьми вы его жена.
   — Но перед церковью я ваша жена.
   — Перед церковью! С ней не так уж трудно договориться! Ваш брак будет расторгнут.
   — Под каким предлогом?
   Он замолчал, задумавшись над всеми этими вещами, для него столь ничтожными и незначительными, но столь важными для нее, и несколько раз повторил:
   — Это ужасно… Ужасно… Я должен был предвидеть…
   Внезапно его осенило, и он воскликнул, хлопнув в ладоши:
   — Придумал! Я в добрых отношениях с одним из главных должностных лиц Ватикана. Папа исполнит мою просьбу. Я испрошу аудиенцию и не сомневаюсь, что святой отец тронется моими мольбами и…
   План его был так нелеп, а радовался он так искренне, что Анжелика не удержалась от улыбки.
   — Я ваша жена перед Богом.
   Она смотрела на него: в ее взгляде не было ни презрения, ни вражды, не было даже гнева, и он понял, что она не помнит о том, что перед ней бандит и мошенник, а видит в нем мужа, с которым она связана обетом до самой смерти.
   Он шагнул ближе и внимательнее вгляделся в нее. Сперва она не опускала глаз, но лицо ее залил румянец. Никогда еще он не видел столь трогательного лица, осененного таким целомудрием и таким достоинством. И он промолвил, как в первый вечер, в Париже:
   — Как чисты и печальны ваши глаза! Как они прекрасны!
   Она опустила голову и пролепетала:
   — Бегите же… Бегите…
   При виде ее смущения его озарила догадка: возможно, она питает к нему сама того не понимая, совсем иные чувства, чем ей кажется. Не явился ли он перед этой старой девой, с ее романтическим воображением, неутоленными мечтами, старомодными романами, в роли некой избранной личности, байронического героя, великодушного и благородного разбойника — ведь их встречи были так необычны, а обстоятельства нынешней ночи так исключительны? Однажды вечером он, овеянный легендой знаменитой авантюрист, черпая силу в дерзости и преодолев все преграды, проник к ней и надел на палец обручальное кольцо. Таинственное, страстное обручение, словно из времен «Корсара» или «Эрнани»… ^[5]
   Взволнованный, растроганный, он уже готов был уступить порыву чувства и воскликнуть:
   — Бежим! Уйдем отсюда! Вы моя жена, моя подруга… Разделите со мной мои горести, радости и тревоги! Разделите мою странную и бурную, великолепную и прекрасную жизнь!
   Но глаза Анжелики были устремлены на него, и в них читалась такая чистота и такое достоинство, что он и сам покраснел.
   С этой женщиной нельзя было так разговаривать. Он пробормотал:
   — Простите меня… Я совершил много дурных поступков, но этот будет мучить меня больше всех. Я негодяй. Я загубил вашу жизнь.
   — Нет, — нежно ответила она. — Напротив, вывели меня на верный путь.
   С его губ чуть не сорвался вопрос. Но она распахнула дверь и показала ему дорогу. Теперь уже слова были ни к чему. Он молча вышел, низко поклонившись ей.
 
   Месяц спустя Анжелика де Сарзо-Вандом, принцесса де Бурбон-Конде, законная супруга Арсена Люпена, приняла постриг и под именем сестры Марии-Августы удалилась в монастырь сестер-доминиканок.
   В день пострижения настоятельница монастыря получила увесистый пакет и письмо.
   В письме стояло: «Сестре Марии-Августе для бедных».
   В пакете оказалось пятьсот тысячефранковых купюр.