Страница:
Перспектива передвигаться по городу с чемоданом совершенно не радовала, сдавать вещи в камеру хранения тоже не хотелось, поэтому я решила поесть в привокзальном ресторане. Подкрепившись вкусным наваристым борщом и запив обед минералкой, снова попыталась восстановить события вчерашнего дня, но память по-прежнему отказывала. Что же случилось, когда я вышла из бара на улицу? Может, Анита случайно выронила платок, а я подобрала? Вчерашние события стерлись подчистую: даже под гипнозом не вспомню. Но все же у меня было чувство, что я не делала ничего особенного: просто вернулась в гостиницу и отключилась.
Я надеялась, что так и было. Как доберусь до Интернета, надо будет проверить, расплатилась я за такси банковской карточкой или наличными.
Борщ несколько поднял мое настроение, но ненадолго. В очередной раз набрав номер Аниты, я услышала в трубке незнакомый мужской голос. Как ее телефон попал в чужие руки? Особенно я расстроилась, поняв, что этот незнакомец теперь знает и мой номер. Черт побери! Похоже, вчерашние мужики в баре все-таки были людьми Паскевича, наверное даже бармен. Кто-то легко разрушил систему безопасности, которую я так тщательно выстроила вокруг Аниты. И то, что они меня и пальцем не тронули, даже не ограбили для отвода глаз, делало ситуацию еще более тревожной.
Наконец подали поезд; отыскав свое купе, я уселась и стала рассматривать привокзальный пейзаж. Я так устала, что не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы моим попутчиком оказался жуткий бандит из Киргизии. Уж одну ночь я как-нибудь продержусь, в конце концов у меня с собой пистолет. Анита никогда не ездила российскими поездами, ей становилось плохо от одной мысли, что придется посещать общий для всех туалет. Я как-то намекнула, что в самолете туалеты тоже далеко не индивидуальные, но она возразила, немного подумав, что в туалет бизнес-класса пускают не всех подряд!
Проводник попросил провожающих выйти из вагона, раздался гудок, и поезд тронулся. Я прикрыла глаза: сейчас придут проверять билеты. Следующая остановка в Питере, до этого я буду в купе одна. Попыталась задремать, но, несмотря на усталость от прошлой ночи, сон не шел. А когда на несколько минут все же удалось отключиться, меня разбудил звук выстрела. Во сне он раздался или наяву, я так и не поняла. Потом меня растолкали пограничники и таможенники, но во время проверок я так и пребывала в полудреме.
Поезд прибыл в Хельсинки утром. Выйдя с вокзала, я села на трамвай и отправилась к себе домой, в Кяпюля. В комнатке стояла лишь узкая кровать, стол и табуретка, все покрытое толстым слоем пыли. Я делила квартиру с девушками-студентками лет на десять моложе меня. Им было со мной удобно: я аккуратно платила свою треть аренды, а появлялась крайне редко. Я сказала им, что занимаюсь охранной деятельностью, и пару раз намекнула, что мне частенько приходится сопровождать ценный груз за границу. К счастью, соседки и понятия не имели, какой угрозе они подвергают свою жизнь, обитая со мной под одной крышей. Зато меня вполне устраивало иметь официальный адрес, который значился во всех справочниках, помимо домика в Дегербю, где я проводила большую часть свободного времени. За домик я платила полуофициально, так что вычислить мою связь с Дегербю было практически невозможно.
У меня уже давно было ощущение, что за мной следят. В числе обманутых моей хозяйкой могут быть как продавцы, так и покупатели, то есть все участники сделок, которые она проворачивала. Для «новых русских» коттедж в Финляндии на берегу озера среди нетронутой природы был символом высокого положения в обществе. Чтобы чувствовать себя в полной безопасности, они мгновенно окружали свои участки глухими заборами, протягивали колючую проволоку даже по воде. Я с ужасом смотрела на эти поселения, которые со временем все больше и больше становились похожими на гетто. Меня в этот чертов райский уголок было не заманить никакими калачами.
Я оглядела комнату в поисках чего-нибудь съестного. К счастью, в кухне на столе завалялся пакетик чипсов, и я с удовольствием подкрепилась ими, дожидаясь, пока постирается белье. Грязного накопилось не много: несколько рубашек, трусы, носки. За пару дней до расставания с Анитой я сдала всю свою одежду в прачечную гостиницы и еще не успела ничего надеть.
Сунув последний ломтик чипсов в рот, я посмотрела в окно. На обочине стоял джип с затемненными окнами и русскими номерами.
Черт побери. Похоже, за мной и в самом деле следили. Люди Паскевича оказались лучшими профессионалами, чем я. Напрасно я считала Паскевича недалеким: от его железной хватки было невозможно освободиться, а его поступки показывали, что он человек опытный.
По квартире я теперь передвигалась пригнувшись, стараясь не привлекать внимания тех, кто мог наблюдать за мной с улицы. Жалюзи в спальне были всегда опущены, но на кухне они были слишком коротки и не прикрывали окно. Комната Йенни была заперта, и на всякий случай я прикрыла плотнее дверь в комнату моей второй соседки. Рассмотреть сидящих в машине не удавалось даже в бинокль. Номер ее тоже был незнаком. Некоторые номера автомобилей, на которых бандиты Паскевича катались по Финляндии, я помнила: отморозки с гордостью налепили на свои машины легко запоминающиеся номера из одинаковых цифр, так что они сами отпечатались у меня в памяти, но, разумеется, я знала далеко не все.
Стиральная машина закончила работу, но идти во двор, чтобы развесить белье, я не рискнула – не хотелось становиться легкой мишенью. В шкафу лежал бронежилет, но каски не было, да и, выйдя во двор в таком снаряжении, я привлекла бы излишнее внимание соседей. В конце концов, можно воспользоваться сушилкой в подвальном помещении соседнего подъезда. Туда я смогу попасть через цокольный этаж нашей части дома, а затем выйду на улицу через чужой подъезд. Хотя, если бандиты подготовились, они изучили план дома и знали о такой возможности.
Мне совершенно не хотелось, чтобы эти люди, проследив за мной, узнали о существовании убежища в Дегербю, но не могла же я вечно сидеть здесь! Мелькнула идея: добраться до местности Хевосенперсет[3], где я провела детство. Уж там-то меня точно никто не найдет! Осталось только выбрать: самолет или поезд. Путешествовать по воздуху безопаснее, но, с другой стороны, из поезда при необходимости можно выйти в любой момент. Я обдумывала эти варианты, вытаскивая белье из стиральной машины.
После смерти матери меня взял к себе дядя Яри. Мне здорово повезло, что органы опеки решили отдать меня на воспитание двадцатидвухлетнему родственнику, а не сдавать в детский дом. Дядя Яри жил в Северной Карелии, в местечке под названием Хевосенперсет, и после его смерти домик отошел ко мне, но, честно говоря, я не собиралась жить там постоянно. Домик стоял в красивейшем месте, на берегу залива, и сосед, Матти Хаккарайнен, много раз уговаривал меня продать его: мечтал поселить там кого-нибудь из своих пятерых детей. Но пока из планов соседа ничего не вышло, и домик по большей части пустовал.
Я придерживалась простых правил в отношении дядиного домика: с удовольствием приезжала туда, если не было других желающих погостить.
В квартире до сих пор стоял старый аппарат городского телефона: мои соседки жаждали его выбросить, но я отговаривала их – хоть я и старалась почаще менять сим-карты, стационарный телефон оставался надежнее и безопаснее мобильного. Матти Хаккарайнен ответил после третьего гудка. На заднем фоне слышалось завывание электропилы.
– Конечно, приезжай, будем только рады. Я подниму шлагбаум, не забудь потом закрыть его за собой. Да, здесь сейчас электрики работают.
– А что они делают?
– На территории лесного хозяйства недавно построили кучу коттеджей. Сейчас туда проводят электричество.
– Не может быть!
– Истинная правда. Дома уже построены, и сейчас к ним тянут линию электропередач. Сама знаешь, сегодня никто не захочет жить в сельском доме без удобств и электричества, как в старые времена. Я, кстати, тоже вот установил электрический насос к скважине. Как приедешь, заходи за парным молоком, свежими яичками и домашним хлебом. Майя напекла пирогов, в лесу полно ягод, уже грибы пошли. – Хаккарайнен был очень любезен.
Закончив разговор, я заказала машину напрокат и забронировала билет на поезд. Когда я снова выглянула в окно, джипа с затонированными стеклами уже не было.
Может, я зря заволновалась, но на всякий случай решила немного поплутать, чтобы запутать следы. Покинув дом через черный ход, прыгнула в автобус на Мякеланкату, проехала пару остановок, пересела на трамвай и доехала до Пасилы. Осторожно осмотрелась – хвоста не было. Если соседки не заметят пропажи пакетика чипсов, то и не догадаются, что я заходила домой. Я делила квартиру с двумя студентками – Рииккой и Йенни. Они перебивались с хлеба на воду, но я не сомневалась, что этим девушкам можно доверять, они никогда не продадут меня Паскевичу. Риикка изучала теологию и собиралась стать священником, а Йенни – театральное искусство и мечтала об артистической карьере. Иными словами, обе готовили себя к публичным выступлениям, в то время как я стремилась всегда оставаться в тени.
В вагоне было лишь несколько человек. Никто не обращал на меня внимания, но я старалась не расслабляться и осматривала всех входящих, особенно на остановках в городах – Иматра, Коувола, Лаппеенранта. Арендованная машина дожидалась меня на вокзале в Йоенсуу. Понимая, что крутая, неровная дорога к дядюшкиному дому от недавних дождей стала еще хуже, я решила взять небольшой джип. Мне всегда нравились внедорожники: высокая посадка, хороший обзор. Внимательно осмотрев автомобиль, я незаметно сунула под машину детектор, определяющий наличие взрывчатки, но ничего не обнаружилось. По пути я завернула в супермаркет большого торгового центра и запаслась продуктами: картофелем, макаронами, консервированным тунцом, бараньими колбасками и пирожками. Все это было весьма калорийно, но сейчас мне следовало заботиться о запасе жизненных сил, а не о талии. В винном отделе я взяла пару бутылок рома, одну в подарок Хаккарайнену, его жене Майе выбрала большую коробку мармелада.
В окрестностях Йоенсуу встречалось немало машин с российскими номерами, и я довольно быстро к ним привыкла – нельзя же шарахаться от каждой. После Юлямюллю дорога опустела, я немного расслабилась и погрузилась в собственные мысли. В Оутокумпу была всего одна улица, и машины по ней почти не ездили. Я не заглядывала сюда после смерти дяди, лишь пару раз, бывая в этих местах, проезжала через Куопио и останавливалась в Туусниеми, чтобы зайти в супермаркет за продуктами. Наш дом находился почти на границе с округом Каави, поэтому дядя выхлопотал мне право посещать школу в соседней губернии, до которой было добираться гораздо ближе. Там я закончила начальные классы, а лицей был в другом городке, гораздо дальше от дома. С деньгами у нас всегда было не очень хорошо, поэтому дядя Яри ездил исключительно на старых машинах, периодически меняя сильно подержанный «датсу» на не менее древнюю «ладу». И довольно долго я искренне считала, что ржавые крылья – неотделимый признак всякого автотранспорта.
Неровная каменистая дорога петляла в кустарнике, кое-где еще доцветала сирень. Нашу деревню окружал глухой лес, и в детстве это давало мне чувство покоя и защищенности. Однако чем дальше я ехала, тем сильнее меня охватывало ощущение каких-то свершившихся перемен. Все стало ясно, когда внезапно передо мной открылась просека – было похоже, деревья спилили совсем недавно. На повороте я увидела красивый указатель «Рантаярви Суурниеми». Великий Приозерный Мыс – благозвучное название.
Видимо, хозяевам нового коттеджного поселка удалось добиться переименования острова Хевосенперсет – Лошадиная Задница. Я еще в школе выслушала немало насмешек по поводу названия нашего местечка, но довольно быстро положила конец ухмылкам. Пришлось пережить несколько яростных стычек с одноклассниками, прежде чем они сообразили, что с Хильей Илвескеро шутки плохи. Я изо всех сил старалась поддерживать репутацию независимой и гордой одиночки и ничуть не страдала от отсутствия близких друзей: стадный инстинкт мне несвойственен.
Хаккарайнен сдержал слово: шлагбаум был поднят. Я обрадовалась и сразу почувствовала себя спокойнее, хотя въезд был закрыт только для автомобилей. На самом деле остров Лошадиной Задницы был никаким не островом, а длинным мысом, соединенным с большой землей узким перешейком. На лодке или пешком сюда можно было попасть без проблем.
Смеркалось. Вдоль дороги росли земляника, черника, всякие пахучие травы. Вспомнился вкус лесных ягод, которые собирал для меня дядя Яри. Да, может, я и скроюсь здесь от Паскевича, но от детских воспоминаний не убежать. На лужайках цвели лютики, на клумбах перед домами пестрели анютины глазки, кое-где возвышались желтые головы подсолнечников. Палисадник Хаккарайненов всегда считался местной достопримечательностью.
Дядя Яри тоже старался держать двор и участок в порядке, но ярым фанатом этого дела не был. Въехав во двор, я заметила, что жалюзи на окнах соседей опущены: упаси бог, кто-нибудь увидит, что тетя Майя сидит без дела в кресле и смотрит телевизор, а не носится по дому с тряпкой и веником.
Выйдя из машины, я глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух и огляделась. Нигде ни звука, ни огонька. Понятно, будний день, сентябрь, дачный сезон миновал. Подошла к сараю и, пошарив в заветном месте под ступеньками, достала ключи. Когда-то мы с дядей покрасили сарай в коричневый цвет, стараясь спрятать под толстым слоем краски следы Фридиных когтей. Хаккарайнены не знали, что у нас живет Фрида, это был наш с дядей секрет, и два года мы тщательно скрывали от всех, что в доме обитает рысь. Лишь однажды Матти Хаккарайнен учуял у нас во дворе особо резкий запах мочи, но дядя свалил вину на деревенских собак.
Фрида появилась, когда мне было восемь лет. Хорошо помню, это случилось в июле восемьдесят четвертого года. Дядя говорил по телефону, и по тону я услышала, что он недоволен.
– Вот ведь чертов Кауппинен, – недовольно ворчал он, доставая из шкафа свои охотничьи штаны. – Я должен идти, так что тебе придется засыпать без сказки. Хорошо? Постараюсь вернуться поскорее.
– А что случилось?
– Ты еще мала знать такие вещи. В погребе на сковородке запеканка из макарон, разогреешь себе на ужин. Положи масло, а то пригорит, и не забудь потом выключить газ.
Дядя Яри соорудил себе несколько больших бутербродов и размешал в бутылке с водой пару ложек черничного варенья, потом чмокнул меня в щеку, подхватил охотничье снаряжение и быстро вышел.
История появления Фриды в нашем доме на долгие годы стала моей любимой сказкой. Я просила дядю рассказывать ее снова и снова, хотя он часто повторял, что стыдится своего участия в этом деле.
Кауппинен жил в нескольких километрах от нашего дома и являлся владельцем большого курятника. Он уже давно подозревал, что к нему за свежей курятиной наведывается рысь, несколько раз ему удалось даже заметить кисточки на ее ушах. Во дворе он держал огромного лохматого пса, который обычно сидел на цепи, но в этот раз хозяин отпустил собаку с привязи. Пес взял след и вскоре привел хозяина к норе, в которой скрылась рысь. Кауппинен тут же позвонил моему дяде и паре других знакомых, которым можно было доверять, ведь в это время охотничий сезон еще не открылся. Охота на рысь официально была разрешена лишь в декабре и январе, но от вора, разорявшего хозяйство, следовало избавиться немедленно.
Нора находилась в лесу около Маарианваара. К приходу дяди собаку уже убрали и вахту несли Кауппинен, Хаккарайнен и Сеппо Холопайнен, с которым дядя не особо ладил. По их расчетам, рысь сидела в своем убежище много часов и вскоре голод должен был выгнать ее наружу. Дяде велели встать у норы и, когда зверь покажется, перекрыть ему дорогу.
Рысь появилась около трех ночи – маленькая худая самочка. Увидев человека, она задрожала от ужаса и бросилась в лес, но, видимо, учуяла перегар от затаившегося Холопайнена, замерла на мгновение и снова кинулась к норе. Холопайнен выстрелил, но попал в сосну. Рысь подбежала к норе и остановилась, отчаянными глазами глядя дяде в лицо.
– Она стояла прямо передо мной, но я не мог выстрелить. Она была такая красивая… В этот момент Кауппинен крикнул, а Холопайнен снова выстрелил и опять промахнулся. Тогда Кауппинен поднял винтовку и прицелился. Он попал ей в ногу. Раненая, она еще пыталась бежать, но Холопайнен добил ее следующим выстрелом.
Мужчины принялись спорить, чьей жене достанется рысья шкура на воротник, затем, по старой охотничьей традиции, подвесили добычу за ноги к сосне. Они гоготали, радостно похлопывая друг друга по плечам и рассуждая, к кому отправиться отмечать удачную охоту. Дядя отошел в сторону. Он выронил компас и теперь осматривал землю, надеясь найти пропажу.
– Я совершенно не хотел идти к Кауппинену пить и праздновать. Мне было тошно, я чувствовал себя убийцей и раскаивался, что согласился помочь в этом грязном деле. Компас нашел у входа в нору, и когда я наклонился поднять его, то услышал писк. Из норы вылез крошечный рысенок и сказал «мяу». Мы, скоты, убили самку, которая кормила детеныша. Это было двойное преступление.
На этом месте дядин голос обычно начинал дрожать и он опускал глаза, скрывая навернувшуюся слезу. Не то чтобы дядя свято соблюдал все правила охоты, но в отношении рысей он чувствовал свою вину до конца жизни.
– Если бы Кауппинен заметил рысенка, он бы, конечно, просто оставил его в лесу: малыш не умел охотиться и умер бы через несколько дней. Рысенок попытался улизнуть от меня в нору, но в последний момент мне удалось его схватить. Этот котенок чуть было не расцарапал мне все лицо! Я засунул его в рюкзак, оставив маленькое отверстие, чтобы малыш мог дышать, и надеялся, что он не будет пищать слишком громко. И всю дорогу размышлял, чем же его кормить…
– А утром я проснулась от того, что рысенок обнюхивал мои пятки, – завершала я рассказ согласно установившейся традиции. – С этих пор мы с Фридой стали лучшими друзьями.
Снова вспомнилась Анита: вот она стоит в магазине и гладит рысью шубу. У меня не оставалось выбора, я должна была уйти от нее. Из-за Фриды.
Я выгрузила вещи из машины и зашла в дом. Открыв дверь, принялась шарить в темноте по стене в поисках выключателя – он где-то здесь, возле косяка. В свете электрической лампы дом показался чужим. В глаза бросились новые предметы обстановки – холодильник, микроволновая печь, кофеварка. В углу стоял телевизор.
Я вышла, чтобы закрыть за собой шлагбаум, и решила заодно поплавать. От студеной воды у меня онемело тело. Холод обострил все чувства и инстинкты, я принялась вглядываться в темноту, улавливая тонкие запахи и звуки. Я всегда завидовала способности Фриды видеть в темноте. Когда в Академии частной охраны в Куинсе мне дали посмотреть в инфракрасный бинокль, я почувствовала себя дикой кошкой.
В Москве звериные инстинкты слега притупились, так что прогулка по темноте пойдет на пользу, ко мне быстро вернется прежняя чуткость и бдительность. К счастью, Хаккарайнен не выбросил старые вещи, и в погребе мне удалось найти керосиновую лампу. Я погасила яркий электрический свет, зажгла лампу и будто вернулась в детство. И все же электричество штука полезная: я поставила на зарядку мобильный телефон и протянула вокруг дома тонкий провод датчика движения. Разумеется, профессионал обнаружит его без труда, но, в конце концов, ведь не все бандиты являются профессионалами по части охранных систем.
Когда у нас жила Фрида, никаких датчиков еще не было, да мы в них и не нуждались. Однажды она учуяла приехавшего на лодке воришку, который пытался завести дядину моторку. Фрида так привыкла к людям, что не причинила бы глупому подростку ни малейшего вреда, но она разбудила дядю, и тот выскочил на мостки с ружьем в руках. Вид человека с оружием напугал парня чуть не до смерти, хотя, честно говоря, ружье даже не было заряжено.
Я разогрела в микроволновке пару карельских пирожков, выпила бутылку пива и стала готовиться ко сну. Однажды в магазине туристического снаряжения я увидела тонкую шелковую простыню, которая складывалась до размера носового платка. Ее можно было использовать в спальном мешке, и я всюду возила ее с собой, словно птица собственное гнездо или улитка раковину. Свернулась калачиком, закрыла глаза. Ноздри щекотал странный запах: видимо, хозяйка Хаккарайнена стирала одеяло с какой-то отдушкой.
Засыпая, я вспоминала стук когтей Фриды, идущей по деревянному полу. Еще будучи котенком, она привыкла спать со мной в одной кровати. Как пояснил дядя Яри, температура тела человека выше, чем рыси, поэтому она грелась возле меня. Уже к весне Фрида так выросла, что растягивалась в кровати во всю ее длину. В самые свирепые морозы нам было тепло и уютно даже под куцым старым одеялом. Вот и сейчас сквозь дрему мне казалось, что Фрида лежит рядом, я чувствовала под рукой шелковистую шкуру, слышала ее дыхание. Она была мне как сестра… И, прижавшись к шелковой теплой спине, я, как в детстве, снова заснула около нее.
Разбудил меня страшный шум и крик. Схватив пистолет со стола у кровати, я взвела курок. Шел восьмой час, за окном уже рассвело, и там маячила знакомая фигура. Незваный гость кричал и размахивал руками. Оказалось, что Майя Хаккарайнен принесла мне продукты на завтрак и страшно испугалась, когда раздался сигнал датчика движения. Корзина упала, из нее выкатилось и разбилось яйцо, оставив на дорожке яркое желтое пятно. Как я могла забыть, что соседи живут в одном режиме с коровами и встают не позже пяти! Майя по доброте душевной решила принести мне свежих яиц, а я напугала ее своими хитроумными приспособлениями.
– Майя, привет, это я, Хилья! Не волнуйся, ничего страшного! – крикнула я ей вслед.
Соседке недавно исполнилось шестьдесят, у нее были больные ноги, так что мне не стоило большого труда догнать ее. Я выключила сигнализацию, распутала проволоку и пригласила Майю выпить кофе. К счастью, разбилось всего одно яйцо, а бутылку с молоком соседка закрыла так плотно, что не пролилось ни капли.
– Ты снова была в Америке? – поинтересовалась женщина.
Некогда мой отъезд в Америку произвел на соседей неизгладимое впечатление. Я рассказала, что в последнее время все больше путешествовала по России. Мы с ней обсудили войну в Грузии; Майю тревожило то, что граница с Россией проходит уж слишком близко от наших мест. Не к добру это. Зато были и хорошие новости: пару недель назад кобыла, на которой я каталась еще в детстве, принесла жеребенка.
Я обещала зайти посмотреть на него и передала Майе бутылку рома для Матти. Она сказала, что муж наверняка обрадуется, и обещала лично проследить, чтобы он не пил слишком много. Когда соседка ушла, я включила телевизор и уютно устроилась в кресле. Жизнь в городке моего детства была тихой и размеренной, я давно отвыкла от такого ритма. По телевизору начались новости. Диктор говорил, серьезно глядя перед собой:
– В Москве произошло убийство известной финской бизнес-леди. Ее тело было обнаружено возле станции метро «Фрунзенская» во вторник утром. Московская милиция занимается расследованием обстоятельств случившегося.
3
Я надеялась, что так и было. Как доберусь до Интернета, надо будет проверить, расплатилась я за такси банковской карточкой или наличными.
Борщ несколько поднял мое настроение, но ненадолго. В очередной раз набрав номер Аниты, я услышала в трубке незнакомый мужской голос. Как ее телефон попал в чужие руки? Особенно я расстроилась, поняв, что этот незнакомец теперь знает и мой номер. Черт побери! Похоже, вчерашние мужики в баре все-таки были людьми Паскевича, наверное даже бармен. Кто-то легко разрушил систему безопасности, которую я так тщательно выстроила вокруг Аниты. И то, что они меня и пальцем не тронули, даже не ограбили для отвода глаз, делало ситуацию еще более тревожной.
Наконец подали поезд; отыскав свое купе, я уселась и стала рассматривать привокзальный пейзаж. Я так устала, что не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы моим попутчиком оказался жуткий бандит из Киргизии. Уж одну ночь я как-нибудь продержусь, в конце концов у меня с собой пистолет. Анита никогда не ездила российскими поездами, ей становилось плохо от одной мысли, что придется посещать общий для всех туалет. Я как-то намекнула, что в самолете туалеты тоже далеко не индивидуальные, но она возразила, немного подумав, что в туалет бизнес-класса пускают не всех подряд!
Проводник попросил провожающих выйти из вагона, раздался гудок, и поезд тронулся. Я прикрыла глаза: сейчас придут проверять билеты. Следующая остановка в Питере, до этого я буду в купе одна. Попыталась задремать, но, несмотря на усталость от прошлой ночи, сон не шел. А когда на несколько минут все же удалось отключиться, меня разбудил звук выстрела. Во сне он раздался или наяву, я так и не поняла. Потом меня растолкали пограничники и таможенники, но во время проверок я так и пребывала в полудреме.
Поезд прибыл в Хельсинки утром. Выйдя с вокзала, я села на трамвай и отправилась к себе домой, в Кяпюля. В комнатке стояла лишь узкая кровать, стол и табуретка, все покрытое толстым слоем пыли. Я делила квартиру с девушками-студентками лет на десять моложе меня. Им было со мной удобно: я аккуратно платила свою треть аренды, а появлялась крайне редко. Я сказала им, что занимаюсь охранной деятельностью, и пару раз намекнула, что мне частенько приходится сопровождать ценный груз за границу. К счастью, соседки и понятия не имели, какой угрозе они подвергают свою жизнь, обитая со мной под одной крышей. Зато меня вполне устраивало иметь официальный адрес, который значился во всех справочниках, помимо домика в Дегербю, где я проводила большую часть свободного времени. За домик я платила полуофициально, так что вычислить мою связь с Дегербю было практически невозможно.
У меня уже давно было ощущение, что за мной следят. В числе обманутых моей хозяйкой могут быть как продавцы, так и покупатели, то есть все участники сделок, которые она проворачивала. Для «новых русских» коттедж в Финляндии на берегу озера среди нетронутой природы был символом высокого положения в обществе. Чтобы чувствовать себя в полной безопасности, они мгновенно окружали свои участки глухими заборами, протягивали колючую проволоку даже по воде. Я с ужасом смотрела на эти поселения, которые со временем все больше и больше становились похожими на гетто. Меня в этот чертов райский уголок было не заманить никакими калачами.
Я оглядела комнату в поисках чего-нибудь съестного. К счастью, в кухне на столе завалялся пакетик чипсов, и я с удовольствием подкрепилась ими, дожидаясь, пока постирается белье. Грязного накопилось не много: несколько рубашек, трусы, носки. За пару дней до расставания с Анитой я сдала всю свою одежду в прачечную гостиницы и еще не успела ничего надеть.
Сунув последний ломтик чипсов в рот, я посмотрела в окно. На обочине стоял джип с затемненными окнами и русскими номерами.
Черт побери. Похоже, за мной и в самом деле следили. Люди Паскевича оказались лучшими профессионалами, чем я. Напрасно я считала Паскевича недалеким: от его железной хватки было невозможно освободиться, а его поступки показывали, что он человек опытный.
По квартире я теперь передвигалась пригнувшись, стараясь не привлекать внимания тех, кто мог наблюдать за мной с улицы. Жалюзи в спальне были всегда опущены, но на кухне они были слишком коротки и не прикрывали окно. Комната Йенни была заперта, и на всякий случай я прикрыла плотнее дверь в комнату моей второй соседки. Рассмотреть сидящих в машине не удавалось даже в бинокль. Номер ее тоже был незнаком. Некоторые номера автомобилей, на которых бандиты Паскевича катались по Финляндии, я помнила: отморозки с гордостью налепили на свои машины легко запоминающиеся номера из одинаковых цифр, так что они сами отпечатались у меня в памяти, но, разумеется, я знала далеко не все.
Стиральная машина закончила работу, но идти во двор, чтобы развесить белье, я не рискнула – не хотелось становиться легкой мишенью. В шкафу лежал бронежилет, но каски не было, да и, выйдя во двор в таком снаряжении, я привлекла бы излишнее внимание соседей. В конце концов, можно воспользоваться сушилкой в подвальном помещении соседнего подъезда. Туда я смогу попасть через цокольный этаж нашей части дома, а затем выйду на улицу через чужой подъезд. Хотя, если бандиты подготовились, они изучили план дома и знали о такой возможности.
Мне совершенно не хотелось, чтобы эти люди, проследив за мной, узнали о существовании убежища в Дегербю, но не могла же я вечно сидеть здесь! Мелькнула идея: добраться до местности Хевосенперсет[3], где я провела детство. Уж там-то меня точно никто не найдет! Осталось только выбрать: самолет или поезд. Путешествовать по воздуху безопаснее, но, с другой стороны, из поезда при необходимости можно выйти в любой момент. Я обдумывала эти варианты, вытаскивая белье из стиральной машины.
После смерти матери меня взял к себе дядя Яри. Мне здорово повезло, что органы опеки решили отдать меня на воспитание двадцатидвухлетнему родственнику, а не сдавать в детский дом. Дядя Яри жил в Северной Карелии, в местечке под названием Хевосенперсет, и после его смерти домик отошел ко мне, но, честно говоря, я не собиралась жить там постоянно. Домик стоял в красивейшем месте, на берегу залива, и сосед, Матти Хаккарайнен, много раз уговаривал меня продать его: мечтал поселить там кого-нибудь из своих пятерых детей. Но пока из планов соседа ничего не вышло, и домик по большей части пустовал.
Я придерживалась простых правил в отношении дядиного домика: с удовольствием приезжала туда, если не было других желающих погостить.
В квартире до сих пор стоял старый аппарат городского телефона: мои соседки жаждали его выбросить, но я отговаривала их – хоть я и старалась почаще менять сим-карты, стационарный телефон оставался надежнее и безопаснее мобильного. Матти Хаккарайнен ответил после третьего гудка. На заднем фоне слышалось завывание электропилы.
– Конечно, приезжай, будем только рады. Я подниму шлагбаум, не забудь потом закрыть его за собой. Да, здесь сейчас электрики работают.
– А что они делают?
– На территории лесного хозяйства недавно построили кучу коттеджей. Сейчас туда проводят электричество.
– Не может быть!
– Истинная правда. Дома уже построены, и сейчас к ним тянут линию электропередач. Сама знаешь, сегодня никто не захочет жить в сельском доме без удобств и электричества, как в старые времена. Я, кстати, тоже вот установил электрический насос к скважине. Как приедешь, заходи за парным молоком, свежими яичками и домашним хлебом. Майя напекла пирогов, в лесу полно ягод, уже грибы пошли. – Хаккарайнен был очень любезен.
Закончив разговор, я заказала машину напрокат и забронировала билет на поезд. Когда я снова выглянула в окно, джипа с затонированными стеклами уже не было.
Может, я зря заволновалась, но на всякий случай решила немного поплутать, чтобы запутать следы. Покинув дом через черный ход, прыгнула в автобус на Мякеланкату, проехала пару остановок, пересела на трамвай и доехала до Пасилы. Осторожно осмотрелась – хвоста не было. Если соседки не заметят пропажи пакетика чипсов, то и не догадаются, что я заходила домой. Я делила квартиру с двумя студентками – Рииккой и Йенни. Они перебивались с хлеба на воду, но я не сомневалась, что этим девушкам можно доверять, они никогда не продадут меня Паскевичу. Риикка изучала теологию и собиралась стать священником, а Йенни – театральное искусство и мечтала об артистической карьере. Иными словами, обе готовили себя к публичным выступлениям, в то время как я стремилась всегда оставаться в тени.
В вагоне было лишь несколько человек. Никто не обращал на меня внимания, но я старалась не расслабляться и осматривала всех входящих, особенно на остановках в городах – Иматра, Коувола, Лаппеенранта. Арендованная машина дожидалась меня на вокзале в Йоенсуу. Понимая, что крутая, неровная дорога к дядюшкиному дому от недавних дождей стала еще хуже, я решила взять небольшой джип. Мне всегда нравились внедорожники: высокая посадка, хороший обзор. Внимательно осмотрев автомобиль, я незаметно сунула под машину детектор, определяющий наличие взрывчатки, но ничего не обнаружилось. По пути я завернула в супермаркет большого торгового центра и запаслась продуктами: картофелем, макаронами, консервированным тунцом, бараньими колбасками и пирожками. Все это было весьма калорийно, но сейчас мне следовало заботиться о запасе жизненных сил, а не о талии. В винном отделе я взяла пару бутылок рома, одну в подарок Хаккарайнену, его жене Майе выбрала большую коробку мармелада.
В окрестностях Йоенсуу встречалось немало машин с российскими номерами, и я довольно быстро к ним привыкла – нельзя же шарахаться от каждой. После Юлямюллю дорога опустела, я немного расслабилась и погрузилась в собственные мысли. В Оутокумпу была всего одна улица, и машины по ней почти не ездили. Я не заглядывала сюда после смерти дяди, лишь пару раз, бывая в этих местах, проезжала через Куопио и останавливалась в Туусниеми, чтобы зайти в супермаркет за продуктами. Наш дом находился почти на границе с округом Каави, поэтому дядя выхлопотал мне право посещать школу в соседней губернии, до которой было добираться гораздо ближе. Там я закончила начальные классы, а лицей был в другом городке, гораздо дальше от дома. С деньгами у нас всегда было не очень хорошо, поэтому дядя Яри ездил исключительно на старых машинах, периодически меняя сильно подержанный «датсу» на не менее древнюю «ладу». И довольно долго я искренне считала, что ржавые крылья – неотделимый признак всякого автотранспорта.
Неровная каменистая дорога петляла в кустарнике, кое-где еще доцветала сирень. Нашу деревню окружал глухой лес, и в детстве это давало мне чувство покоя и защищенности. Однако чем дальше я ехала, тем сильнее меня охватывало ощущение каких-то свершившихся перемен. Все стало ясно, когда внезапно передо мной открылась просека – было похоже, деревья спилили совсем недавно. На повороте я увидела красивый указатель «Рантаярви Суурниеми». Великий Приозерный Мыс – благозвучное название.
Видимо, хозяевам нового коттеджного поселка удалось добиться переименования острова Хевосенперсет – Лошадиная Задница. Я еще в школе выслушала немало насмешек по поводу названия нашего местечка, но довольно быстро положила конец ухмылкам. Пришлось пережить несколько яростных стычек с одноклассниками, прежде чем они сообразили, что с Хильей Илвескеро шутки плохи. Я изо всех сил старалась поддерживать репутацию независимой и гордой одиночки и ничуть не страдала от отсутствия близких друзей: стадный инстинкт мне несвойственен.
Хаккарайнен сдержал слово: шлагбаум был поднят. Я обрадовалась и сразу почувствовала себя спокойнее, хотя въезд был закрыт только для автомобилей. На самом деле остров Лошадиной Задницы был никаким не островом, а длинным мысом, соединенным с большой землей узким перешейком. На лодке или пешком сюда можно было попасть без проблем.
Смеркалось. Вдоль дороги росли земляника, черника, всякие пахучие травы. Вспомнился вкус лесных ягод, которые собирал для меня дядя Яри. Да, может, я и скроюсь здесь от Паскевича, но от детских воспоминаний не убежать. На лужайках цвели лютики, на клумбах перед домами пестрели анютины глазки, кое-где возвышались желтые головы подсолнечников. Палисадник Хаккарайненов всегда считался местной достопримечательностью.
Дядя Яри тоже старался держать двор и участок в порядке, но ярым фанатом этого дела не был. Въехав во двор, я заметила, что жалюзи на окнах соседей опущены: упаси бог, кто-нибудь увидит, что тетя Майя сидит без дела в кресле и смотрит телевизор, а не носится по дому с тряпкой и веником.
Выйдя из машины, я глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух и огляделась. Нигде ни звука, ни огонька. Понятно, будний день, сентябрь, дачный сезон миновал. Подошла к сараю и, пошарив в заветном месте под ступеньками, достала ключи. Когда-то мы с дядей покрасили сарай в коричневый цвет, стараясь спрятать под толстым слоем краски следы Фридиных когтей. Хаккарайнены не знали, что у нас живет Фрида, это был наш с дядей секрет, и два года мы тщательно скрывали от всех, что в доме обитает рысь. Лишь однажды Матти Хаккарайнен учуял у нас во дворе особо резкий запах мочи, но дядя свалил вину на деревенских собак.
Фрида появилась, когда мне было восемь лет. Хорошо помню, это случилось в июле восемьдесят четвертого года. Дядя говорил по телефону, и по тону я услышала, что он недоволен.
– Вот ведь чертов Кауппинен, – недовольно ворчал он, доставая из шкафа свои охотничьи штаны. – Я должен идти, так что тебе придется засыпать без сказки. Хорошо? Постараюсь вернуться поскорее.
– А что случилось?
– Ты еще мала знать такие вещи. В погребе на сковородке запеканка из макарон, разогреешь себе на ужин. Положи масло, а то пригорит, и не забудь потом выключить газ.
Дядя Яри соорудил себе несколько больших бутербродов и размешал в бутылке с водой пару ложек черничного варенья, потом чмокнул меня в щеку, подхватил охотничье снаряжение и быстро вышел.
История появления Фриды в нашем доме на долгие годы стала моей любимой сказкой. Я просила дядю рассказывать ее снова и снова, хотя он часто повторял, что стыдится своего участия в этом деле.
Кауппинен жил в нескольких километрах от нашего дома и являлся владельцем большого курятника. Он уже давно подозревал, что к нему за свежей курятиной наведывается рысь, несколько раз ему удалось даже заметить кисточки на ее ушах. Во дворе он держал огромного лохматого пса, который обычно сидел на цепи, но в этот раз хозяин отпустил собаку с привязи. Пес взял след и вскоре привел хозяина к норе, в которой скрылась рысь. Кауппинен тут же позвонил моему дяде и паре других знакомых, которым можно было доверять, ведь в это время охотничий сезон еще не открылся. Охота на рысь официально была разрешена лишь в декабре и январе, но от вора, разорявшего хозяйство, следовало избавиться немедленно.
Нора находилась в лесу около Маарианваара. К приходу дяди собаку уже убрали и вахту несли Кауппинен, Хаккарайнен и Сеппо Холопайнен, с которым дядя не особо ладил. По их расчетам, рысь сидела в своем убежище много часов и вскоре голод должен был выгнать ее наружу. Дяде велели встать у норы и, когда зверь покажется, перекрыть ему дорогу.
Рысь появилась около трех ночи – маленькая худая самочка. Увидев человека, она задрожала от ужаса и бросилась в лес, но, видимо, учуяла перегар от затаившегося Холопайнена, замерла на мгновение и снова кинулась к норе. Холопайнен выстрелил, но попал в сосну. Рысь подбежала к норе и остановилась, отчаянными глазами глядя дяде в лицо.
– Она стояла прямо передо мной, но я не мог выстрелить. Она была такая красивая… В этот момент Кауппинен крикнул, а Холопайнен снова выстрелил и опять промахнулся. Тогда Кауппинен поднял винтовку и прицелился. Он попал ей в ногу. Раненая, она еще пыталась бежать, но Холопайнен добил ее следующим выстрелом.
Мужчины принялись спорить, чьей жене достанется рысья шкура на воротник, затем, по старой охотничьей традиции, подвесили добычу за ноги к сосне. Они гоготали, радостно похлопывая друг друга по плечам и рассуждая, к кому отправиться отмечать удачную охоту. Дядя отошел в сторону. Он выронил компас и теперь осматривал землю, надеясь найти пропажу.
– Я совершенно не хотел идти к Кауппинену пить и праздновать. Мне было тошно, я чувствовал себя убийцей и раскаивался, что согласился помочь в этом грязном деле. Компас нашел у входа в нору, и когда я наклонился поднять его, то услышал писк. Из норы вылез крошечный рысенок и сказал «мяу». Мы, скоты, убили самку, которая кормила детеныша. Это было двойное преступление.
На этом месте дядин голос обычно начинал дрожать и он опускал глаза, скрывая навернувшуюся слезу. Не то чтобы дядя свято соблюдал все правила охоты, но в отношении рысей он чувствовал свою вину до конца жизни.
– Если бы Кауппинен заметил рысенка, он бы, конечно, просто оставил его в лесу: малыш не умел охотиться и умер бы через несколько дней. Рысенок попытался улизнуть от меня в нору, но в последний момент мне удалось его схватить. Этот котенок чуть было не расцарапал мне все лицо! Я засунул его в рюкзак, оставив маленькое отверстие, чтобы малыш мог дышать, и надеялся, что он не будет пищать слишком громко. И всю дорогу размышлял, чем же его кормить…
– А утром я проснулась от того, что рысенок обнюхивал мои пятки, – завершала я рассказ согласно установившейся традиции. – С этих пор мы с Фридой стали лучшими друзьями.
Снова вспомнилась Анита: вот она стоит в магазине и гладит рысью шубу. У меня не оставалось выбора, я должна была уйти от нее. Из-за Фриды.
Я выгрузила вещи из машины и зашла в дом. Открыв дверь, принялась шарить в темноте по стене в поисках выключателя – он где-то здесь, возле косяка. В свете электрической лампы дом показался чужим. В глаза бросились новые предметы обстановки – холодильник, микроволновая печь, кофеварка. В углу стоял телевизор.
Я вышла, чтобы закрыть за собой шлагбаум, и решила заодно поплавать. От студеной воды у меня онемело тело. Холод обострил все чувства и инстинкты, я принялась вглядываться в темноту, улавливая тонкие запахи и звуки. Я всегда завидовала способности Фриды видеть в темноте. Когда в Академии частной охраны в Куинсе мне дали посмотреть в инфракрасный бинокль, я почувствовала себя дикой кошкой.
В Москве звериные инстинкты слега притупились, так что прогулка по темноте пойдет на пользу, ко мне быстро вернется прежняя чуткость и бдительность. К счастью, Хаккарайнен не выбросил старые вещи, и в погребе мне удалось найти керосиновую лампу. Я погасила яркий электрический свет, зажгла лампу и будто вернулась в детство. И все же электричество штука полезная: я поставила на зарядку мобильный телефон и протянула вокруг дома тонкий провод датчика движения. Разумеется, профессионал обнаружит его без труда, но, в конце концов, ведь не все бандиты являются профессионалами по части охранных систем.
Когда у нас жила Фрида, никаких датчиков еще не было, да мы в них и не нуждались. Однажды она учуяла приехавшего на лодке воришку, который пытался завести дядину моторку. Фрида так привыкла к людям, что не причинила бы глупому подростку ни малейшего вреда, но она разбудила дядю, и тот выскочил на мостки с ружьем в руках. Вид человека с оружием напугал парня чуть не до смерти, хотя, честно говоря, ружье даже не было заряжено.
Я разогрела в микроволновке пару карельских пирожков, выпила бутылку пива и стала готовиться ко сну. Однажды в магазине туристического снаряжения я увидела тонкую шелковую простыню, которая складывалась до размера носового платка. Ее можно было использовать в спальном мешке, и я всюду возила ее с собой, словно птица собственное гнездо или улитка раковину. Свернулась калачиком, закрыла глаза. Ноздри щекотал странный запах: видимо, хозяйка Хаккарайнена стирала одеяло с какой-то отдушкой.
Засыпая, я вспоминала стук когтей Фриды, идущей по деревянному полу. Еще будучи котенком, она привыкла спать со мной в одной кровати. Как пояснил дядя Яри, температура тела человека выше, чем рыси, поэтому она грелась возле меня. Уже к весне Фрида так выросла, что растягивалась в кровати во всю ее длину. В самые свирепые морозы нам было тепло и уютно даже под куцым старым одеялом. Вот и сейчас сквозь дрему мне казалось, что Фрида лежит рядом, я чувствовала под рукой шелковистую шкуру, слышала ее дыхание. Она была мне как сестра… И, прижавшись к шелковой теплой спине, я, как в детстве, снова заснула около нее.
Разбудил меня страшный шум и крик. Схватив пистолет со стола у кровати, я взвела курок. Шел восьмой час, за окном уже рассвело, и там маячила знакомая фигура. Незваный гость кричал и размахивал руками. Оказалось, что Майя Хаккарайнен принесла мне продукты на завтрак и страшно испугалась, когда раздался сигнал датчика движения. Корзина упала, из нее выкатилось и разбилось яйцо, оставив на дорожке яркое желтое пятно. Как я могла забыть, что соседи живут в одном режиме с коровами и встают не позже пяти! Майя по доброте душевной решила принести мне свежих яиц, а я напугала ее своими хитроумными приспособлениями.
– Майя, привет, это я, Хилья! Не волнуйся, ничего страшного! – крикнула я ей вслед.
Соседке недавно исполнилось шестьдесят, у нее были больные ноги, так что мне не стоило большого труда догнать ее. Я выключила сигнализацию, распутала проволоку и пригласила Майю выпить кофе. К счастью, разбилось всего одно яйцо, а бутылку с молоком соседка закрыла так плотно, что не пролилось ни капли.
– Ты снова была в Америке? – поинтересовалась женщина.
Некогда мой отъезд в Америку произвел на соседей неизгладимое впечатление. Я рассказала, что в последнее время все больше путешествовала по России. Мы с ней обсудили войну в Грузии; Майю тревожило то, что граница с Россией проходит уж слишком близко от наших мест. Не к добру это. Зато были и хорошие новости: пару недель назад кобыла, на которой я каталась еще в детстве, принесла жеребенка.
Я обещала зайти посмотреть на него и передала Майе бутылку рома для Матти. Она сказала, что муж наверняка обрадуется, и обещала лично проследить, чтобы он не пил слишком много. Когда соседка ушла, я включила телевизор и уютно устроилась в кресле. Жизнь в городке моего детства была тихой и размеренной, я давно отвыкла от такого ритма. По телевизору начались новости. Диктор говорил, серьезно глядя перед собой:
– В Москве произошло убийство известной финской бизнес-леди. Ее тело было обнаружено возле станции метро «Фрунзенская» во вторник утром. Московская милиция занимается расследованием обстоятельств случившегося.
3
Я сразу догадалась, что речь идет об Аните, хоть в новостях и не назвали имени погибшей. Части картинки сложились в единое целое. Внезапно закружилась голова, выпитый кофе начал подниматься обратно к горлу. Убийство произошло около станции метро «Фрунзенская». Подробностей не сообщалось, понятно было только одно: Анита погибла до наступления утра вторника, то есть в то время, когда я еще находилась в Москве. Но я помню совершенно точно, что в понедельник в районе «Фрунзенской» меня не было. Эта станция метро находится на западе города, а мы с Анитой больше передвигались по восточной части столицы. Но, с другой стороны, я вообще не помню, что со мной происходило с вечера понедельника до середины вторника.
Платок Аниты все еще лежал в моем рюкзаке. Как он вообще ко мне попал? Вытащив его, я лихорадочно прикинула, не сжечь ли его в печке – а потом собрать пепел и высыпать в озеро. Тогда никто и никогда не сможет доказать, что я вообще держала его в руках.
Включив телефон, я вставила сим-карту, номер которой давала Аните. От нее звонков не было. Зато других пропущенных вызовов было море. Последним в списке стояло голосовое сообщение от Риикки, моей соседки:
«Привет, Хилья! Приходила полиция и спрашивала, когда мы видели тебя в последний раз. Нам ничего не объяснили. Я сказала, что понятия не имею, где ты сейчас, может, за границей. Старший констебль Теппо Лайтио из центрального отдела уголовной полиции просил передать, чтобы ты с ним незамедлительно связалась. Его данные…» Далее Риикка продиктовала телефон и адрес электронной почты.
В Москве и Санкт-Петербурге мне доводилось встречаться с представителями уголовной полиции Финляндии, но это имя я слышала впервые. Разумеется, сейчас они начнут меня искать, ведь, по логике, я была главным подозреваемым. А что я могла ответить на вопросы полиции, если сама и понятия не имела, где находилась в момент убийства? Констебль Лайтио звонил мне дважды и прислал текстовое сообщение с просьбой немедленно связаться с ним. А перед этим было еще одно голосовое сообщение.
Платок Аниты все еще лежал в моем рюкзаке. Как он вообще ко мне попал? Вытащив его, я лихорадочно прикинула, не сжечь ли его в печке – а потом собрать пепел и высыпать в озеро. Тогда никто и никогда не сможет доказать, что я вообще держала его в руках.
Включив телефон, я вставила сим-карту, номер которой давала Аните. От нее звонков не было. Зато других пропущенных вызовов было море. Последним в списке стояло голосовое сообщение от Риикки, моей соседки:
«Привет, Хилья! Приходила полиция и спрашивала, когда мы видели тебя в последний раз. Нам ничего не объяснили. Я сказала, что понятия не имею, где ты сейчас, может, за границей. Старший констебль Теппо Лайтио из центрального отдела уголовной полиции просил передать, чтобы ты с ним незамедлительно связалась. Его данные…» Далее Риикка продиктовала телефон и адрес электронной почты.
В Москве и Санкт-Петербурге мне доводилось встречаться с представителями уголовной полиции Финляндии, но это имя я слышала впервые. Разумеется, сейчас они начнут меня искать, ведь, по логике, я была главным подозреваемым. А что я могла ответить на вопросы полиции, если сама и понятия не имела, где находилась в момент убийства? Констебль Лайтио звонил мне дважды и прислал текстовое сообщение с просьбой немедленно связаться с ним. А перед этим было еще одно голосовое сообщение.