Легостаев Андрей Анатольевич. Разбитые скрижали

   — Давным-давно хочу раздобыть брелок в форме луны — с пятнами морей и всем прочим…
   — Зачем?
   — А, что б когда тоскливо, поднять в руке над головой, уставиться на нее и завыть…

49

   В армию, как известно, ниже метра пятидесяти не берут. Когда я служил в учебке, был у нас в роте казах — Дивлят, маленький такой, метр пятьдесят один, по русски еле-еле, как и все они, говорил.
   Однажды я был вместе с ним в наряде по кухне, в посудомойке. Тринадцать человек в десяти огромных квадратных раковинах метают миски от одного к другому, шум-звон. Вдруг наступает тишина и все оборачиваются в сторону — там, почти влезши в огромную повернутую на бок пятидесятилитровую кастрюлю, чистит ее Дивлят. И в тишине отчетливо звучат слова:
   — Билядь, ебиний сентиметер!

50

   Году эдак в семьдесят шестом, когда книги по талонам за сданную макулатуру продавали, собственными ушами в книжном магазине слышал, как подошла бабушка и, глядя в бумажку, спросила продавщицу:
   — Девушка, есть ли у вас книги А.Дюмы «Граф мотоциклист» и «Королева морга»?
   Истинная правда. Потом додумали «Двадцать килограмм спустя».

51

   Синицын круто гордился, что в восьмидесятых годах пил пиво с Гарри Гаррисоном, когда тот приезжал в Москву, а я все шутил, что жутко ему завидую, даже в «Оберхаме» что-то по этому поводу писал.
   На Страннике-97 был Шекли. Мы пили пиво, отмечая премию Вершинина, две бутылки я взял с собой в столовую на обед. Стол на шестерых — Чертков, Тюрин, Етоев и я. Только разливаем пиво по фужерам — входит Шекли с женой, а свободные места лишь за нашим столом. Я бы и Шекли налил, но меня предупредили, что ему нельзя.
   Тем не менее — пил же с Шекли, он прям рядом со мной сидел. Выхожу и всем хвастаюсь: пил пиво с Шекли. Один Сидор сразу смекнул и спросил:
   — А Шекли-то с тобой пил?
 
   Кстати, когда Гаррисон приехал на Интерпресскон-98, то пил пиво (и не только) с любым желающим и в любых количествах, позируя перед фотоаппаратами. Так вот, реализовать свою давнюю «мечту» я так и не удосужился из-за множества хлопот. Зато получил из его рук премию и удостоился целой речи.
   Небезызвестный Александр Корженевский был у него переводчиком. На шутливый вопрос «Как ты ему „Лебединое озеро“ переводил?» ответил: «Очень просто, названия этиков в баре читал». Мы думали, Саша отшутился, потом, увидев уставшего классика поняли — чистая правда.
   На следующий день у Гаррисона была назначена прессконференция. Я пришел предупредить. Он только проснулся и ему нехорошо. Я переношу на час мероприятие и провожаю его в бар, где за счет оргкомитета заказываю две бутылки пива. Когда я спускаюсь в бар через час, то вижу, что вокруг знаменитого гостя толпа собутыльников и множество пустой стеклотары.
   — Вам же сейчас прессконференцию проводить! — напоминаю я.
   — Так я ее уже здесь очень неплохо провожу, — искренне удивляется классик.
   Так что, похоже, с Гаррисоном не выпил только один я, и теперь могу долго завидовать всем остальным.

52

   Как-то Завгородний почти год жил в Питере. Один раз ночевал у меня, когда все мои были на даче. По дороге ко мне встретили соседку и он зазвал ее к нам на огонек. Мило пообщались.
   Через несколько месяцев я собрал друзей, был и Завгар. А соседка неожиданно успела выйти замуж. Повеселевший Борис Александрович стал требовать, чтобы я позвал ее.
   — Замуж она вышла, семья теперь у нее, — поясняю я.
   — Не волнует! — заявляет он. — Плевал я на всех мужей, веди!
   Разумеется, я даже и не собирался этого делать. Вдруг звонок, заходит сосед-приятель (профессиональный охранник в питерском филиале престижного французского банка — два метра ростом и кулаки с гирю) покурить стрельнуть. Ну, раз такое дело, приглашаю к столу, наливаю ему стопку, знакомлю с друзьями. В комнату входит Завгар.
   — А это кто? — на ушко спрашивает меня.
   — Муж соседки, — со злорадством солгал я. — Ты же просил. Сейчас она накрасится и подойдет. Муж же тебе не помеха, раз ты очень хочешь.
   — Все, — трезвеет на глазах Завгар, — уже ничего не хочу.

53

   Какие тосты только не произносят на фэновском застолье? Когда они кончаются, тоже ничего страшного не происходит. Сидорович, например, поднимает бокал со словами: «Не вижу повода не выпить».
   А периодически непьющий Юрий Семецкий, когда у него дома сидело множество фэнов, на вопрос «За что пьем?», тихо и скромно произнес:
   — Ребята, выпейте за меня. Вам не трудно, а мне приятно.

54

   После очередного семинара писатели гурьбой направлялись к метро, но задержались у ларька попить пивка, чтобы подольше не расставаться. Ну, поговорили часа полтора о фантастике и о жизни. Кому-то захотелось в туалет, время позднее, и он свернул в ближайшую подворотню. За первым, естественно, потянулись остальные. А там длинный туннель, облицованный мелкой коричневой плиткой, ведет в укромный двор.
   Справив дела, возвращаются на проспект. Посередине туннеля стоит один из очень уставших писателей и недоумевает: «Какая станция метро? Никак не узнать!»

55

   На Интерпрессконе-96 одни из гостей (больше у нас никогда не появившиеся), развеселившись, выбросили из номера на седьмом этаже прикроватную тумбочку. Наутро, узнав об этом, Сан Саныч Олексенко поспешил уведомить оргкомитет:
   — Почерк мой. Но не я!

56

   Боря Завгородний на Интерпресскон-98 приезжать не собирался. Но его привез Евгений Лукин (который на вопрос «Что для вас фэндом и какое он имеет для вас значение как для писателя?» ответил: «Фэндом для меня — квартира Завгороднего. Значение имеет большое»). Они приехали буквально за полчаса до торжественного вручения «Улиток».
   Моя жена подходит ко мне и говорит:
   — Там в холле Завгородний стоит, трезв до неприличия.
   — Подожди четверть часа, — на бегу ответил я. — Он же только что приехал.
   Через полчаса Татьяна удовлетворенно сообщила:
   — Борис уже в своей обычной форме. А то я уже беспокоиться начала — не заболел ли…

57

   Дело было ранней осенью семьдесят шестого года, я учился на первом курсе, рядом с набережной Крузернштерна, и в перерыв мы всей группой курили у парапета.
   Однажды, любуясь игрой невских волн, я заметил на каменистом дне маленький складной зонтик, очень похожий на японский. Тогда они только-только входили в моду, достать такой было чрезвычайно трудно даже втридорога.
   Я дома сделал из стомиллиметрового гвоздя крючок, привязал его к бельевой веревке и на следующий день, после занятий, оставшись один, принялся вылавливать редкостный трофей.
   Мимо проходил двадцатипятилетний парень, совершенно исчезнувший сейчас из жизни тип: длинные до ключиц немытые волосы, ярко-желтая куртка, черные клеши и в дополнение портрета — нестиранная тельняшка. Он был заметно навеселе.
   — Ни хрена себе на какой крючок и леску ты рыбу ловишь? — подивился он.
   Я помялся, но вынужден был объяснить и показать. Он увидел. Ход его мысли был для меня предельно ясен: такой зонтик стоит рублей шестьдесят, за червонец он его любой продавщице или швейцару отдаст, а червонец — продолжение веселья.
   — Ну-ка, пацан, отойди!
   Он принялся сам забрасывать крючок. Но Нева обманчива, кажется мелкой
   — а глубока; кажется, что зонтик рядом лежит, а пятиметровой веревки не хватает.
   Но цель видна и парень идет за двести метров на пришвартованный к пирсу буксир, выпрашивает лестницу и багор.
   Опущу подробности и его чертыхания, когда ему пришлось погрузиться в уже холодную, несмотря на солнышко, воду до самого пояса — выражения, большей частью, были нецензурными (или все же — непарламентскими? но парламента у нас тогда и в помине не было, а цензура — была).
   Он все-таки зацепил багром заветную добычу. Я смотрел на него с трехметрового парапета. Он вытащил зонтик из воды, рассмотрел и заревел мне снизу:
   — И из-за этого, гад, ты меня в Неву загнал?!
   Тогда и я увидел, что у него в руке игрушечный детский солнечный зонтик. А в воде казался, как настоящий складной японский.
   Тут как раз мой трамвай подошел и я не стал ждать, пока парень поднимется по лестнице, так что дальнейшая судьба зонтика мне неизвестна.

58

   Когда я сдал третий том «Наследника Алвисида» редактору, он предложил отметить это событие. Он сказал, что недалеко от издательства открылся ларек «как при застое». Действительно — разбавленное пиво, обкусанные до боли знакомые кружки и традиционная очередь. Стоим в предвкушении, довольные жизнью и тем, что работа завершена и можно хоть чуть-чуть расслабиться.
   Подходит бабушка, просит на хлеб. Ну точно, как у Задорнова, только чуть другой нюанс.
   Я протягиваю ей пятерку, Сергей Фроленок — тоже потянулся за деньгами. Он вынул купюру из кармана, не выбирая, а она оказалась рваной по центральному сгибу, держалась миллиметрах на пяти.
   — Вы мне рваную десятку дали. Замените на другую! — словно кассирша в сбербанке проворчала старушка.
   Сергей был настолько ошарашен, что заменил.

59

   Я очень редко пишу под хмельком, таких случаев не больше десятка за все время и каждый раз это было либо начало нового произведения, либо очень трудный кусок, как правило одна-две страницы. Текст надо создавать с абсолютно светлой головой. Но вот придумывается под пиво гораздо лучше, и немалую часть времени я провожу у пивного павильона, обдумывая очередной поворот сюжета. Плюс там собираются замечательные люди и нередко то, что слышишь там, идет в текст буквально на следующий день. Причем у павильона на углу улиц Будапештской и Белы Куна собираются как люди, чей интеллект заметно превышает мой собственный, так и те, чей интеллект ниже какого-нибудь породистого пса.
   Самое смешное, что влиять на творческий процесс могут в равной степени и те, и другие. Там я услышал как мудрости наподобие «Тяжелое похмелье грозит затяжным запоем», так и, например, рассказ о защищенной диссертации под заглавием: «Измерение изменения электрического потенциала шейки матки свиньи во время коитуса».
 
   Там же ошивается постоянный персонаж — полубомж Леха, неопределенного возраста (но не младше сорока), со странным понятием о чести и долге. Он живет за счет каких-то угощений, пустых бутылок и попрошайничества, больше пьет, чем ест и кругозор у него соответствующий. Но!
   Как-то я купил две бутылки пива, стою, курю, думаю. Он подходит и говорит: «Умираю». Я ему отдал вторую бутылку и намекнул, что хочу постоять один — это-то он понимает с первого слова (когда мешает и больше ему не отломиться).
   А через полчаса-час подходит и говорит:
   — Ну, брат, ты меня спас. Долг платежом красен. Я разжился тут на троих — вот твоя доля.
   И протягивает бутылку жидкости для чистки стекол, в которой ровно сто семьдесят грамм. Он даже обиделся на мой отказ, хотя жидкость тут же из горла довольно шустро приговорил.

60

   Есть такая писательница из Омска — Елена Мурашова. Я о ней давно не слышал, но в начале восьмидесятых она всех замучила своими рукописями приключенческих повестей, читать которые было невыразимо скучно.
   На Фанконе-91 Лев Вершинин, после очередного обвинения Лены, что ее никто не понимает, заявил:
   — А знаешь, мне очень понравился твой рассказ.
   — Какой?! — оживилась Мурашова.
   — Опубликованный в сборнике «Пристань желтых кораблей». Тот, который и называется «Пристань желтых кораблей». Очень достойный рассказ, мне понравился.
   — Так это не мой рассказ, а Лукьяненко.
   — Может, — задумчиво ответил Лев Рэмович, — поэтому и понравился….

61

   На Фанкон-91 я ездил с женой и сыновьями. Тогда я работал у Сидоровича и издавал «Сизиф», соответственно, в качестве редактора журнала фантастики, я и ездил на коны.
   В один из дней выхожу из здания, где остановился, и вижу братьев Гордеевых из Винницы (молодых писателей, о которых, к сожалению, с тех пор так ничего и не слышал, хотя их рукописи были весьма многообещающими). Братья направлялись куда-то с трехлитровой банкой в сетке, предложили прогуляться с ними.
   В Одессе пиво очень вкусное, и почему-то продавали только в свою тару. Мы сели на травке неподалеку и, беседуя о фантастике, стали угощаться, ибо полную банку надо было отнести больному Штерну. Просидели часа полтора, под пиво, но больше обсуждая то, для чего, собственно, и собираются на коны.
   Возвращаемся. Навстречу мне жена:
   — Опять пьянствовал?!
   — Э-э, нет, — отвечаю. — Это братья Гордеевы пьянствовали. А я работал с молодыми авторами.

62

   Сейчас много говорят и пишут о представителях сексменьшинств, но ни с одним «голубым» мне в своей жизни, к счастью наверное, встречаться не приходилось. Но курьезный случай рассказать могу.
   Завгороднему сняли однокомнатную квартиру в Питере и к нему тут же приехал Сан Саныч Олексенко. Они под бутылочку просидели до самого утра, причем периодически оглашали дом криками: «Боря, я тебя люблю!» и «Шура, я тебя…».
   Проснувшись, Борис Александрович обнаружил приколотую соседями к входной двери записку:
   «Голубые, любите друг друга в другом месте!»

63

   На Интерпрессконах я обычно встаю очень рано — некоторые еще не успевают улечься.
   На Сидорконе-93, выйдя утром в коридор, увидел одного из очень хороших писателей, которому было не очень хорошо. Тогда Вова Озеров по просьбе Сидора держал в штабном номере магазин; я пошел к нему, разбудил и купил две бутылки пива, чтобы поправить здоровье страдальца. Честно говоря, вторую я хотел выпить сам. Но в коридоре появился огромный бородач с желтым лицом и, взглянув на него, я вынужден был протянуть снадобье ему. Имени я тогда не спросил.
   Но на следующем Интерпрессе, я вновь увидел его утром и побежал в номер, где с вечера оставался нераскупоренная бутылка с живой водой.
   Утром после заезда на Сидорконе-95 я уже держал бутылку с пивом в сумке
   — на всякий случай. А он… уже искал меня.
   А потом у меня вышел «Наследник Алвисида» и в «Книжном обозрении» появилась рецензия на роман. Я был приятно удивлен, поскольку никак не ожидал, ибо не предпринимал для этого никаких усилий. По телефону я поблагодарил корреспондента газеты Александра Ройфе, которого в лицо тогда не знал.
   Когда же на «Странник» я привез с утра пару бутылок пива (видя накануне знакомого бородача и прекрасно понимая, что от традиции не отвертеться), то я все ж поинтересовался — с кем имею честь? Оказалось — тот самый Ройфе, с которым много раз беседовал по телефону. Тогда-то я и понял, что ничего в мире просто так не случается.

64

   Михаил Глебович Успенский, получив на Интерпрессконе-98 за два произведения (роман «Погляди в глаза чудовищ» и рассказ «Желтая подводная лодка „Комсомолец Мордовии“, написанные в соавторстве с Андреем Лазарчуком) три премии, горестно вздохнул:
   — Опять, до Красноярска тяжести тащить…
   Вячеслав Михайлович Рыбаков на Интерпрессе-97 пожаловался тележурналисту:
   — У меня этих улиток, то ли шесть, то ли семь, ставить некуда.
   Моя супруга, смотревшая передачу, и то удивилась: на тот момент у Славы было всего (да, всего-то!) четыре. Пятую он получил на прошлом коне.

65

   На Аэлите-90 (ту, примечательную, что на турбазе «Хрустальное») после карнавала завезли спиртное — до этого потребляли привезенное, или купленное в городе, во время поездок.
   Сидор, узнав об этом, отправился к импровизированному ларьку. Оказалось
   — только в коктейлях. Сидор попросил бутылку водки, на что ему ответили, что на молодежном мероприятии никак нельзя. Тогда он вежливо поинтересовался составом коктейля: двадцать грамм водки и апельсиновый сок.
   — Двадцать пять коктейлей, — быстро произведя мысленный подсчет, заказал Александр Викторович.
   Очередь взроптала. После того, как приготовили десятый стакан незамысловатой смеси, продавцы плюнули на это дело и отдали Сидору бутылку, сунув в придачу трехлитровую банку сока.

66

   На Фэнзинконе в комнату, где шло спонтанное обсуждение все тех же наболевших вопросов, вошел потрясенный Роман Эмильевич Арбитман и сообщил:
   — Сидорович, Куриц и Якубовский вот уже час сидят запершись в номере… — сделав эффектную паузу добавил: — И не пьют!

67

   После фуршета на Интерпрессконе-97 мы с Вадимом Казаковым в поисках гитары забрели в номер к Ютанову (ориентируясь на звуки) и застряли там плотно и надолго. Очаровательная супруга Ютанова подарила мне и Вадику футболки с надписью «Терра фантастика».
   Ушел я уже в четвертом часу, безумно желая спать — вставать-то все равно в семь. Не успел лечь в дверь стучат — Сергей Бобров со своей Леной, желают еще пообщаться.
   Не зная, что говорить, пытаюсь поддерживать светский разговор, думая лишь о том, когда они уйдут — уж очень хотелось спать. Вдруг взгляд упал на полиэтиленовый пакет с майкой, которую я, войдя в номер, бросил на кровать.
   — А у Ютанова всем хорошим людям такие футболки дарят, — голосом змея-искусителя сообщил я.
   Через минуту я уже спал.

68

   Сидорович организовал свою первую фирму в девяностом году. Один из сотрудников попал в вытрезвитель и, воспитанный в застойные времена суровой заводской дисциплиной, поспешил скорбно уведомить об этом директора, признавшись, что сообщил людям в форме название и адрес учреждения.
   — Если придет бумага, — тут же ответил Александр Викторович, — выпишу тебе премию, как первому из конторы, отметившемуся там.

69

   Однажды, когда моему старшему сыну Глебу было года четыре, по телевизору показывали «Трех мушкетеров» с Бурвилем. Этот фильм я раньше не видел, а Глебу очень нравился наш сериал с Боярским и он решил посмотреть французский вариант, дождавшись до весьма позднего часа.
   В знаменитый момент прерванной дуэли, когда гвардейцев оказалось чуть ли не больше десятка, я не выдержал:
   — Ведь по книге гвардейцев пятеро было!
   На что четырехлетний Глеб с чувством глубокого удовлетворения заметил:
   — А они ¹ книгу не читали!
 
   К моему искреннему сожалению, сын-семиклассник просмотрев все доступные киноверсии романа, к книге так и не притронулся. Но это, похоже, общая черта времени, о чем я буду говорить при других обстоятельствах и в другое время.
   Кстати, из домашнего сочинения Глеба же я узнал, что перу Пушкина принадлежит повесть «Капитанская дачка».

70

   Не помню по какому поводу (иногда я вынужден писать школьные сочинения за детей, может, разговор шел про это) Борис Натанович Стругацкий рассказал мне такую замечательную историю: дочка Аркадия Натановича попросила его написать школьное сочинение за подругу. И он уступил настоятельным мольбам. Что вы думаете? Писатель (тогда уже с мировым именем) получил за сочинение по школьной программе литературы оценку 3/3 (тройка за правописание, возможно, лежит на совести переписчицы).

71

   Когда на Интерпрессконе-95 по итогам всеобщего голосования премию получил Сергей Казменко посмертно, мы с Сидоровичем отвезли диплом и статуэтку его родителям. И были приглашены на семейное застолье по этому поводу, где отец Сережи, ведущий конструктор одного из военных учреждений, рассказал следующую историю.
   На испытания в открытом море сконструированного им глубоководного аппарата, что-то застопорилось и те, кто оставался наверху, были вынуждены вызывать подмогу.
   — Вот бы конструктора самого запихать туда! — в сердцах вырвалось у одного из спасателей после нескольких часов усилий.
   — Вы не волнуйтесь, — был ответ, — он сам там и сидит…

72

   Мне звонят разные люди и каждый раз я осторожно спрашиваю: «Алло, это кто?». Олексенко всегда отвечает своей коронной фразой: «Догадайся с трех раз».
   — А, Борис Натанович… — как-то раз, узнав его голос, пошутил я. — Очень рад слышать.
   С тех пор так и повелось, его голос трудно не узнать на этой фразе.
   Были недавно у меня в гостях Сидорович и Бобров, малость засиделись, двенадцатый час ночи. Та же история:
   — Алле, кто это?
   — А догадайся с трех раз…
   — Здравствуйте, Борис Натанович. Да, Сидорович у меня, даю.
   Саша берет трубку, говорит «Здравствуйте», узнает голос и довольно-таки вальяжно, со знаками препинания, объясняет когда и как отправляется на «Аэлиту».
   Бобров слушает, слушает, потом переводит взгляд с часов на меня:
   — Это что, действительно Стругацкий звонит?

73

   Эпопея Ленина в Разливе отнюдь не закончилась событиями, описанными в учебниках и научно-популярных книжках.
   Как известно, уже несколько лет в Разливе проводится Интерпресскон. К счастью, до шалаша от пансионата пять километров, и он пока еще стоит, наверное.
   Но перед пансионатом установлен бюст вождю революции, масштабом, примерно, три к одному.
   На Интерпрессконе-95, гипсовая голова пугала всех отбитым носом, что не помешало сильно повеселевшему в баре москвичу Саломатову забраться на плечи бюста и попытаться сунуть вождю в рот то, что неудобно и произносить вслух (уж прошу прощения, но из песни строк не выбросишь — о времена, о нравы!).
   Андрей Измайлов в романе «Покровитель» описал безносого вождя перед пансионатом и к Интерпресскону-97 вождю придали должный вид («Волшебная сила искусства — резюмировал Андрей Нариманович). В первый же день кто-то густо напомадил губы Владимира Ильича.
   На Интерпрессконе-98, представители «Северо-Запада» Петрушкин и Тишинин, которым надоело сидеть в прокуренной атмосфере кафе, вышли на улицу, водрузили на голову ненавистного деятеля пустую бутылку и, набрав кучу камней, встали на исходную позицию. Мы с Бобровым вовремя заметили и едва успели отогнать ретивых стрелков.
   С ужасом думаю: что еще можно придумать над злосчастным бюстом и как это предотвратить?

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

74. СТЕНОГРАММА ЗАСЕДАНИЯ СЕМИНАРА ФАНТАСТИКИ:

   «Авторы считают своим долгом предупредить читателя, что ни один из персонажей этого романа не существует (и никогда не существовал) в действительности. Поэтому возможные попытки угадать, кто здесь есть кто, не имеют никакого смысла.»
   Из предуведомления к роману А. и Б. Стругацких «Хромая судьба».
   РУКОВОДИТЕЛЬ: Сегодняшнее заседание необычно для нашего семинара, так как предметом обсуждения является вещь нестандартная, я бы сказал даже, уникальная. Честно признаться, я предпочел бы, чтобы присутствующие сегодня в этом зале высказали предположение: как долго обсуждаемое произведение продержится в памяти… м-м… благодарного человечества. Поднимите руки, кто вообще читал сие произведение… Так, больше половины, хорошо… Значит сюжет господину прокурору пересказывать не нужно. За сим, уважаемый прокурор, прошу…
   АВТОР: (Всхлипывает).
   ПРОКУРОР: Во-первых, до сих пор мне не доводилось ознакомиться с обсуждаемой вещью, но с другой стороны, не имея возможности противиться желанию нашего многоуважаемого руководителя, пришлось дать согласие на прокурорство, хотя объективные причины для отказа безусловно имеются. К таковым относится, во-первых, то, что вещь эту просто невозможно дочитать до конца.
   Тем не менее, я приступаю непосредственно к произведению. На мой взгляд, во-первых, оно о том, как один разгильдяй, человек без стержня и опоры, не никудышный, но и ничем не примечательный, определяет в итоге, в ходе многочисленных коллизий, свою жизненную позицию, переживая, во-первых, жизненную драму, потерю любимого существа, крах жизненных идеалов, изменяя при этом, во-первых, своим жизненным принципам, и пренебрегая своими обязанностями как человека и гражданина.
   Прошу учесть такой момент. Предложенная тема не нова и неоднократно отражалась в мировой литературе…
   АВТОР: (Всхлипывает).
   ПРОКУРОР: Другой момент, не менее привлекательный, заключается в том, что автор пытается решить свою задачу, во-первых, средствами неординарными, нестандартными, нешаблонными и необычными. Моментами ему это удается. Как-то: момент с кражей видится психологически обоснованным, но эсхатологический базис его непродуман. Другой момент, — собственно, сама трагедия главного героя, — производит поразительно тягостное ощущение сопричастности героя автору и наоборот. Но этот же привлекательный момент имеет и свою оборотную сторону. Отражая собой, во-первых, саму сущность психологических конфликтов своего времени, он — я имею в виду главного героя, — в то же время сам преломляется на мировоззрении своей эпохи. Психологическая недоработка характера демонстрирует достаточно ясно, что авторская концепция вещи создавалась в процессе написания…
   АВТОР: (всхлипывает).
   ПРОКУРОР:… что, конечно, нельзя не приветствовать.