Меня немного подташнивает.
   Через некоторое время движение вообще замирает, я вздыхаю, смотрю на часы и достаю из сумки мерцающий прямоугольник угольно-черного мобильного телефона.
   Роюсь в памяти, потом набираю номер и откидываюсь на подголовник.
   – Объединенная редакция издательского дома «Новый журнал», слушаю вас, – секретарша пытается вылить на мой усталый мозг всю невостребованную в стенах родной редакции сексуальность.
   Ни для кого не секрет, что там предпочитают мальчиков.
   – Это Егор Налскис, генеральный директор «ПульсПро». Соедините меня с кем-нибудь из вашего руководства.
   – Секундочку, – испуганно пищат в трубке, после чего мне в ухо начинает литься какая-то тягучая медленная вода красивой восточной мелодии, непривычной для европейского уха.
   – Приветик, Егор, – вторгается в эту экзотику не менее экзотичный голос руководства. Нечто среднее между очень низким контральто и высоким тенором. – Опаздываешь, шалун, мы тебя тут уже все заждались, скучаем…
   – А это кто, – осторожненько интересуюсь я, – Матвей или Роберт?
   – Не узнал, противный, – радостно кокетничают в трубке, – значит, заработаю. Это Матвей. Роберт с Киром пошли кофе пить, я пока один тут остался. Вот, хожу, цветы в кабинете поливаю, с тобой разговариваю…
   – Тогда прекрати манерничать, я тебе, в конце концов, деньги зарабатывать помогаю. А те, с кем ты кокетничаешь, только высасывают. Вместе со всем остальным твоим содержимым, но это уже не мое собачье дело.
   – Фу, – огорчаются в трубке, – мог бы и не напоминать, насколько жесток этот грубый мир, гомофоб проклятый. Что звонишь-то, что-то случилось, не иначе? А то ты уже, по идее, должен подниматься на наш этаж на лифте.
   – Да ничего особенного, по московским меркам, разумеется. Авария на съезде с Третьего в вашем направлении. Пробка такая, что я тут уже больше получаса торчу и еще минут сорок простою, это как минимум. Дорогие россияне чересчур внимательно разглядывают бренные останки своих бывших соплеменников…
   В трубке на секунду замолкают.
   Как бы – в некоторой растерянности.
   Встреча-то – да, назначена.
   Но и причина неявки – более чем уважительная.
   Потом раздается хмыкание.
   – Вот поэтому, – голос у Матвея на этот раз почти что мужской, – я и предпочитаю трахаться с мужиками. Они, по крайней мере, не рожают. И что предлагаешь?
   – Я? Я ничего, представь себе, не предлагаю. Просто констатирую. А предлагать предлагаю тебе. Как и решать что-то по нашей сегодняшней встрече, в принципе.
   – Так-так-так, – Матвей вздыхает, и я почти вижу, как он, забывшись, морщит свой высокий, ухоженный дорогущими кремами и тщательно уберегаемый от всяческих складочек лоб, постукивает остро заточенным кончиком простого черного карандаша по обрезу толстого кожаного ежедневника с золотым тиснением.
   Он, кстати, в свое время был отличным пишущим журналистом, пусть и слегка манерным.
   Мы с ним когда-то даже вместе работали, еще в «Коммерсанте».
   Он – в «Дейли», ну а я – в рекламе, разумеется.
   В «Знаке».
   У меня тогда только-только ребенок родился от первого брака.
   А востоковедением, как и прочими гуманитарными дисциплинами, молодую семью в начале девяностых прокормить было просто нереально.
   Как и сейчас, в принципе.
   Вот знакомые и пристроили…
   А потом он встретил Роберта, Кира и прочую свою голубую пиздобратию.
   Вот теперь и пытается доказать всему миру, что слова «журналист» и «пидорас» – фактические синонимы.
   Иногда я даже думаю, что он прав.
   По крайней мере, – отчасти.
   – Ладно, – вздыхает он наконец, – сегодня тогда, увы, точно не получится. Разговор-то тяжелый будет, часом не обойдемся. А у нас сразу вслед за тобой еще одно интересное свидание намечено. Из самого Кремля визитеры собираются.
   – А они-то что в вашем притоне забыли? – удивляюсь искренне.
   – Так ведь выборы, – он хихикает. – А в этот период всем все равно, кто голубые, а кто фиолетовые. Всех больше зеленые интересуют. И что еще характерно, на них портрет не нашего президента нарисован. А совсем даже наоборот, мертвого главы враждебного государства. Торжество демократии, либерализма и всех прочих человеческих прав. Включая право на прибыль.
   – Ну ладно, их проблемы. Я, к счастью, к политике ни-ни. Как и к вашему гей-сообществу…
   – А это фактически одно и то же, – хихикает он еще мерзостнее.
   – Да плевать! – повышаю голос. – Ты мне лучше скажи, почему разговор тяжелым ожидается. У нас же вроде все решено?
   – Ну, понимаешь, – он мнется, – ситуация изменилась слегка. Мы вынуждены повысить тарифы и уменьшить скидки…
   – Да?! А то, что я уже под обещанные тобой цифры договора назаключал, это как, нормально?!
   – Ну, – юлит, – мы же еще ничего не подписывали…
   Я вздыхаю и прикладываю трубку к разгоряченному лбу.
   Ну, пидорас…
   Теперь держись.
   Снова прикладываю трубку к уху.
   Оттуда – ничего, кроме сопения.
   – А теперь слушай сюда, малыш, – говорю я, и сопение резко усиливается.
   Чует кошка, чье мясо съела.
   – Ты мне и на конвертах подписи не ставил, когда бонусы от моего агентства получал. Или хочешь сказать, что это заведенная практика?! Скажите, какое новое слово на медиарынке появилось! Везде издания посредникам откаты платят, чтоб, значит, больше рекламы заносили, а у вас, оказывается, все с точностью до наоборот?! Или ты мне хочешь сказать, что ты эти мои конвертики по-честному в редакционную кассу сдавал, крыса пробитая?! Как думаешь, твои приятели искренне обрадуются, когда узнают, что ты не просто «голубой», а еще и воришка?
   – Ну, Егор, – мямлит, – это же не по правилам…
   – А на деньги меня выставлять, это как, по правилам, да?! Бабки взял – изволь отрабатывать, шлюха с яйцами! И тебя, кстати, должны были предупредить: я по чужим правилам не играю. Только по своим собственным. Не хочешь – отваливай…
   Он молчит.
   Я почему-то думаю, что он внутренне даже был готов к такому повороту событий.
   Он все-таки – пидор, а не идиот, в конце-то концов.
   Это вообще-то разные диагнозы.
   Хотя и одинаково, лично для меня… г-к-х-м… неприятные.
   – Ладно, – он вздыхает, – попробую придумать что-нибудь. В виде какого-нибудь очередного страшного исключения. Хотя на этот раз положение у меня почти что безвыходное. Решение, видишь ли, уже фактически принято. Причем на самом высоком у нас уровне. Ты приезжай к нам завтра к одиннадцати в редакцию, хорошо? Посидим вместе, подумаем…
   – Приехать, – усмехаюсь в трубку, – я, конечно, приеду. Только думать ни о чем вместе с тобой не буду. С моей стороны я вопрос решил. Теперь – решай ты со своей. Это уже не мои, это уже твои проблемы, понял, пидореныш?!
   И – отключаюсь.
   Меня трясет.
   Вот ведь выблядок, прости меня господи…
   И как таких только земля носит!
   Я б на ее месте – точно провалился.
   Насквозь.
   Куда-нибудь прям в Австралию.
   Или в Антарктиду, к пингвинам.
   Ничего.
   Никуда он, сука, не денется.
   Отработает.
   Как миленький отработает.
   Иначе, знает ведь, сука, – я ему такое устрою…
   Мало не покажется…

Глава 5

 
Зашед поспешно в сад, я розу рвал с опаской,
Чтоб не привлечь к себе садовника хоть взгляд.
Но вдруг садовник сам сказал мне с кроткой лаской:
«Что – роза, если весь пожертвовал я сад!»
 
Руми, «Четверостишия» (перевод Ф. Корша)

   …Протягиваю руку назад, и охранник привычным движением вкладывает в нее фляжку с виски.
   Я, воровато оглянувшись по сторонам, сую палец в пакетик с «первым», втираю себе солидную порцию в десны, потом делаю большой глоток дерущей горло пафосной шотландской самогонки.
   Так.
   Теперь, пожалуй, можно и жене позвонить…
   Хотя она меня совсем недавно и отшила, причем в грубой и извращенной форме.
   Но – теперь-то уж точно надо.
   К тому же и повод есть.
   Набираю номер.
   – Ну что тебе еще? – устало вздыхает в трубку любимая.
   – Знаешь, Ась, – дергаюсь в ответ, – ты на меня так не вздыхай, хорошо? Особенно в таком тоне агрессивном. А то я тоже сейчас на взводе приличном. А звоню – по делу, так, между прочим.
   – Ну, – удивляется, – если по делу, то излагай. Деловой ты наш. Прям, как Клава какая. А я пока перекурю заодно, а то уже глаза от монитора болят. Уже два раза визин закапывала, а все равно больно…
   – Ты давай поосторожней там, береги себя, телезвезда хренова! – командую я, тоже прикуривая очередную сигарету. – Если еще и тебя прихватит, то у нас с тобой точно будет союз двух инвалидов против всего остального больного на голову человечества. А дело у меня к тебе вот какое. Я тут с Олегом договорился только что. Сейчас довожу до ума один переговорный процесс, которым он не может и не хочет заниматься, а потом он готов мне на две-три недели прикрыть задницу, пока я ее буду греть где-нибудь на Канарах. Ты не против погреть наши задницы вместе? А то я уже не могу в этом вечном дожде жить. Еще немного и – растворюсь к ебеням…
   – Ох, Егор, – снова вздыхает Аська, – не грузи. Можно подумать, я сама в нем не растворяюсь. Уже и забыла, как солнышко выглядит, если оно не по телевизору. Только кто меня с телека-то отпустит? Да еще на две-три недели. Да еще – перед выборами. Так что лети сам, один. Тебе и вправду надо.
   И – отключается.
   Ну вот, думаю.
   Еще и Аську обидел.
   Вернее, не обидел, конечно.
   Заставил себе завидовать.
   Но все равно не хорошо.
   И в этот самый момент мои мысли прерывает заливистый телефонный звонок.
   Это я сам такой сигнал на мобилу выбирал.
   Чтобы попротивнее…
   Аська.
   Я как-то пару раз ее звонки пропустил, так потом та-а-акое огреб, что лучше бы сразу застрелился.
   Вот и выбрал музычку, чтоб уж точно не пропускать никогда.
   Ни при каких обстоятельствах.
   Ну не фига себе, удивляюсь.
   Неужели передумала?!
   Да нет, так хорошо не бывает…
   И даже не обольщайтесь, Егор-блин-свет-Арнольдович…
   – Слушай, – сопит, – я тут в окно посмотрела, потом прикинула. А ведь может и получиться! Не на две-три недели, конечно, но дней на десять у меня точно отгулов наберется, это если с выходными…
   – Ну вот, – радуюсь я, – уже кое-что.
   – Только одно условие, – никаких Канар! Едем в Таиланд, на Самуи. Помнишь, Катьке обещал над ее предложением подумать? Вот заодно и посмотрим наши возможные будущие владения.
   Я про себя чертыхаюсь.
   Конечно, помню.
   Катька – Аськина подруга еще по журфаку.
   Они вместе с мужем уехали на Самуи на ПМЖ, продали большую родительскую квартиру на Кутузовском проспекте, добавили другие сбережения и построили в этом райском местечке небольшую гостиницу на окраине Чавенга.
   Нельзя сказать, чтоб как-то очень сильно на этом деле разбогатели, но и не бедствуют, совсем не бедствуют.
   Управляют всем сами.
   Юрка, Катькин муж, проявив удивительные для русского гуманитария деловые качества, открыл там маленькое, но уютное кафе с русским караоке и небольшое экскурсионное бюро, специально для русских туристов.
   Теперь появилась возможность расширить дело, пристроив на приписанной к гостинице земле еще два-три ресторана, один – обязательно с русской кухней и водкой. На острове сейчас полно соотечественников, и за время отдыха их почти всегда охватывает жуткая ностальгия, выражающаяся в потреблении национального напитка в смертельных для косоглазых инородцев количествах.
   И для этого у Юры с Катькой есть все: документы, идеи, даже специально обученный персонал из местных.
   Разумеется, кроме денег.
   Ну это, извините, как водится.
   …Над такими предложениями, в принципе, не думают.
   Ребята они оба очень порядочные, хотя, по московским меркам, немного придурковатые.
   Я посмотрел присланные ими по мылу документы, в том числе на удивление здраво составленный бизнес-план и бумаги, подтверждающие собственность на вполне приличный по размерам участок земли. И сразу понял, что эти идиоты с таким железом под жопой могли просто тупо пойти в первый попавшийся тайский банк и получить там совершенно любой кредит под весьма и весьма умеренные проценты.
   Но – русские гуманитарии есть русские гуманитарии.
   Им куда легче обратиться за деньгами к знакомым и предложить этим самым знакомым ровно половину своей личной собственности.
   Особенно если они этим самым знакомым доверяют.
   Словом, над такими предложениями и вправду не думают.
   С ними, не глядя, с ходу соглашаются.
   Есть только одно «но».
   И это самое «но» я Аське немедленно и озвучиваю:
   – Ась, ты знаешь, я бы хотел туда вложиться. Правда. Но – полтора миллиона долларов, это все, что у нас есть свободного на сегодняшний день. Не у меня, у нас, понимаешь?!
   – Понимаю, – вздыхает, – а у тебя что, есть варианты получше?
   – В смысле, лучшие варианты вложений? Есть, разумеется. Только они куда более рискованные.
   Аська смеется.
   Типа, – откровение.
   – В твой порошок, – спрашивает, – что, вкладываться безопаснее?
   – Знаешь, золото, – я уже злюсь, – я им, между прочим, не торгую.
   – Зато потребляешь, – вздыхает она, – во вполне себе оптовых количествах. Ладно, в общем, давай, думай. И если надумаешь, то полетели. Только не послезавтра, само собой. Мне еще начальство обрадовать нужно.
   – Хорошо, – вздыхаю в ответ, – с этой чертовой гостиницей все равно надо быстрее решать, или в одну, или, хотя бы в другую сторону. Сейчас Игорю позвоню, финансисту нашему. Договорюсь с ним пообедать, заодно и посоветуемся.
   – Отлично! Игорь твой – парень вполне разумный. Мне не только ты о нем рассказывал, с многих сторон информация идет. Только на пиво там свое любимое слишком сильно не налегай. А то опять живот вылезет, а мне с тобой скоро по пляжу ходить.
   – А ты тогда давай, в солярий вали! – ржу в ответ. – А то сгоришь там, на фиг, в первый же день. Поганка бледная, московская, обыкновенная…
   – Я – не обыкновенная! Хоть и вполне себе ядовитая, между прочим. А в солярий и вправду заскочить надо пару раз. Вот сегодня прямо и начну. Сразу, перед этим треклятым Останкино…
   – Это ты к тому, что вечером тебя рано опять лучше не ждать?
   – Ага, – вздыхает она в бессчетный раз, – съемки у меня, сам понимаешь. Сначала свои, потом ток-шоу еще это дурацкое. Ужин будет на плите, домработница твои любимые сырники приготовила.
   – Ладно, я уже почти что привык. А ток-шоу это, хоть оно, согласен, и дурацкое, полстраны смотрит, между прочим. Давай, пока, я Гарри звонить буду, насчет обеда договариваться.
   – Договаривайся, а я дальше работать пошла. Пока.
   И отключается.
   Вот, блин, и поговорили.
   Хотя на этот раз вроде как довольно продуктивно.
   Командую водителю, чтобы разворачивался, прямо через сплошные, потому как легче заплатить любой штраф, чем в этой пробке толкаться, и ищу в записной книжке мобильника телефон Игоря.

Глава 6

 
Меньше от пива
Пользы бывает,
Чем думают многие.
Чем больше ты пьешь,
Тем меньше покорен
Твой разум тебе.
 
Старшая Эдда, «Речи Высокого» (перевод А. Корсуна)

   – Привет, старина. Чем занимаешься?
   – А чем я могу заниматься? – удивляется Игорь. – Деньги считаю, разумеется. Вот только не свои, к моему величайшему сожалению. Привет, кстати…
   – Ну, – смеюсь, – тебя к этому никто под пистолетом не принуждал, сам выбрал. Не желаешь ли пообедать в моей приличной компании?
   – Желание клиента – закон. Где, когда?
   – Г-к-х-м. А давай на Багратионовском мосту, в этом кафе, на третьем ярусе? Я минут за сорок-сорок пять туда точно доберусь, даже с запасом.
   – А, это где по вечерам тетки с арфами упражняются? Давай, конечно. Там гуляш классный. И пиво вроде как неплохое. Где-то в течение минут тридцати – сорока тоже готов подтянуться.
   – Ну тогда до встречи.
   И, откидываясь на кресле, снова смотрю в окно.
   Дождь-то усиливается, то чуть затихает.
   Но не прекращается.
   Мокрые машины, мокрые пешеходы.
   Мокрые нахохлившиеся вороны на мокрых ветках.
   Мокрая трава какого-то непонятного цвета.
   Вечером это безобразие хоть неоном подсвечивается, пестрая толпа отражается в ярких от огней лужах.
   А днем – все совсем неприглядно.
   Скорее бы в Таиланд.
   Да, кстати…
   Снова достаю из сумки мобильный, набираю номер еще одного своего старинного приятеля.
   Есть у меня и такие, большей частью, еще с тех суматошных времен, когда я ходил на футбол и не пропускал ни одной игры своего любимого «Спартака», что в Москве, что на выезде.
   Приятель такой у меня не один, кстати.
   Но этот – особенный.
   Он тоже из бывших фанатов, и у него есть свое небольшое турагентство.
   И еще – он очень хороший человек, что, конечно, непозволительная роскошь по нашим нынешним не самым простым временам.
   – Здорово, – говорю, – Володь. Я тебя там ни от чего не отвлекаю?
   – Да нет, – радуется он, – все окей. Как сам, как Аська?
   – Да вот, – усмехаюсь в трубку, – как раз по этому поводу и звоню. Устал как собака. И Аська точно так же, если не еще больше. Как считаешь, имеет смысл в это время года в Тай смотаться, на Самуи?
   – Ну, в принципе там, конечно, сейчас сезон дождей. Но разве это дожди, по сравнению с нашими-то?! Так, прольется что-нибудь ночью, да и все дела. Тебе что нужно: билеты, гостиницу?
   – Гостиница есть, – хмыкаю я, – причем ты с ней даже, по-моему, работаешь. Так что билетами вполне обойдусь. Бизнес-класс, дня через два-три. Как Аська с начальством договорится, перезвоню, уточню.
   – А! Так вы, что ли, намылились к Кате с Юркой? Завидую. И место хорошее, и ребята отличные. Пива там за меня попей. И креветок пожри, самые вкусные королевские креветки в моей жизни жарят именно на Чавенге. В местном масле и с чесноком. М-м-м…
   – В моей тоже. Самые вкусные креветки, в смысле. Билеты-то как, сделаешь?
   – Да говно вопрос, сейчас все-таки не высокий сезон, чтобы с перелетом до Бангкока проблемы были. И стыки на Самуи пробьем, и трансфер, если надо, обеспечим. Хотя о чем это я? Какой такой трансфер? Вас же ребята встретят, по-любому…
   – Ну и отлично, – улыбаюсь я в трубку, – значит, жизнь удалась! Я тогда перезвоню, хорошо?
   – Звони, конечно, – усмехается, – можешь и не только по делу. Хотя, в принципе, я уже привык. Пока.
   – Пока, – вздыхаю я в ответ и кладу трубку.
   И правда, что это я в последнее время никому не звоню?
   Футбол забросил, с приятелями почти не встречаюсь.
   На рыбалку и то уже год, наверное, не ездил.
   Есть только одно объяснение.
   Осень.
   И дождь.
   Тьфу, бля…
   Самому-то как, не смешно?!
   Протягиваю руку назад, беру, сталкиваясь с крепкой рукой охранника, бутылку, отвинчиваю крышку, делаю глоток.
   Все – как всегда.
   Едем дальше…
   …Перед тем как входить в гулкую пустоту кафе, залитого светом ламп с дневным освещением, ныряю в блистающий коричневой кафельной чистотой сортир. Споласкиваю руки, потом захожу в кабинку, раскатываю пару жирных дорог прямо на небольшой металлической полочке держателя туалетной бумаги.
   Потом с полминуты трясу башкой, пытаясь восстановить дыхание.
   А вот теперь – можно и пивка пойти попить.
   Хотя – какое пиво, при таком-то дожде на улице?
   Пожалуй, обойдусь вискариком.
   У них тут, помню, приличная коллекция сингл молтов на выбор всегда предлагалась.
   Вот и воспользуюсь.
   Охранники ждут у входа, я им киваю на столик поблизости от того, что приглядел для себя, любимого.
   Показываю знаками, что они могут, если хотят, заказать себе еду.
   Ребята кивают.
   Это вечная тема для подколок в сторону парней от шофера Володи, жующего сейчас сухпаек в салоне машины.
   Типа мы-то не баре, всухомятку вот тут питаемся.
   Ничего, отработают свое, если что.
   Не приведи, конечно, господи.
   Заказываю виски и кофе, после чего начинаю тупо разглядывать меню.
   Жрать после кокса, если честно, ну совершенно не хочется.
   Надо себя заставлять, говорят.
   Ага.
   Прям как в том анекдоте про зажравшегося нового русского.
   Господи, что же это со мной происходит-то?!
   Я же все-таки востоковед по образованию.
   ИСАА заканчивал.
   Диссертацию начал уже было писать, материал собирал вовсю.
   И тут – грянуло, понимаешь…
   …Мои размышления прерывают сначала миловидная официантка с дымящейся чашечкой восхитительного местного эспрессо и толстостенным стаканом с виски, потом мой личный финансист Игорь, стряхивающий крупные капли воды с плаща и немного запыхавшийся.
   Не только мой финансист, разумеется, ему очень и очень многие доверяют.
   Мне его в свое время один очень хороший в прошлом товарищ посоветовал.
   Надежнее не бывает.
   С тех пор и не жалуюсь.
   Гарри морщится, аккуратно развешивает и расправляет плащ на массивной деревянной вешалке, смотрит на залитое дождем стекло, на вечнозеленые растения в кадках по углам, его передергивает, и он просит у официантки сразу двойную порцию виски.
   – Пиздец, бля, какой-то, – говорит, – на улице в последние месяцы происходит. Я пока от машины добежал, все туфли на хер убил. А они, между прочим, почти по пятьсот евро каждая. Хоть калоши надевай…
   – И не говори, – соглашаюсь. – Я, кстати, тебя и вызвал почти по этому поводу.
   – О погоде, что ли, поговорить? Извини, не верю. Это не к брокеру вопрос, это – скорей к священнику…
   – Почему это к священнику?
   – А кто еще может нам рассказать, за какие такие грехи нам его шеф такое наказание выписал? Это ж – не обычный дождь, я так понимаю, это ж – просто охуеть можно, что в мире творится…
   – Ты сам-то, – ухмыляюсь, – что тоже в эту лабуду церковную веришь? Ну типа в грехи и наказание за них?
   – Нет вообще-то. Но в последнее время уже начинаю задумываться…
   – Ну так брось, – морщусь. – Если б Он нас реально наказать хотел, Он бы не дождичком поливал, хоть и премерзким, согласен. А просто срыл бы этот Новый Вавилон с лица земли, прям сразу и – к ебене матери.
   – Тут, – вздыхает он, – и не поспоришь. Эту мразоту ни один дождь, похоже, не возьмет. Только дустом. Или, на худой конец, дихлофосом. Причем, сцуко, страшен даже не сам город, а люди почему-то в нем проживающие. Такие экземпляры иной раз попадаются… А почему Вавилон-то, кстати? Да еще и «новый». Там, помнится мне, са-а-авсем другая история случилась, ни с каким потопом никаким боком не связанная…
   – Ты так думаешь? – Улыбка у меня выходит недобрая. – А может, это все как раз и есть звенья одной цепи?! Вот, к примеру, там он просто языки смешал, чтобы строители Вавилонской башни перестали друг другу понимать. А у нас, в Москве, вроде все по-русски говорят, на одном, понимаешь, великом и могучем, а все равно никто никого ни хрена не понимает! А башни – строят, да, согласен, чего уж там. Только вот ведь в чем хрень: до неба-то все одно никакая из них не дотянется. Видно, повыше от нас оно поднялось, это небо-то. Может быть, кстати, как раз от брезгливости. Или мы сами пониже стали, но результат-то – один: хоть башни строй, хоть бабло заколачивай, хоть просто так усирайся, по своей старой профессии…
   Он смотрит на меня как-то очень внимательно, потом качает головой и закуривает.
   – Че-то, – говорит, – ты, похоже, гонишь, Егор. Какой-то тухляк конкретный. Может, тебе просто отдохнуть надо?
   Я глубоко вздыхаю и медленно выпускаю воздух, успокаиваясь:
   – Согласен, что-то меня не туда немного понесло. Сейчас виски еще принесут, нервы подлечить, а потом уж и по делам немного поговорим. Ты, кстати, как, не хочешь разнюхаться?
   Он отрицательно мотает головой:
   – Я уже года полтора, как «на чистом». Онли «синька». Кокаин опасен, как говаривал один наш с тобой старинный приятель, прежде всего своей кажущейся безопасностью. Так что на фиг, на фиг, извините…
   Я усмехаюсь.
   Если б еще этот наш с ним приятель сам «первым» в свое время так не убивался, тогда я, может быть, ему и поверил бы.
   А так…
   – Ну а я, – поднимаюсь, – ты извини…
   Иду в сортир (один из охранников с недовольным видом двигает следом), запираюсь в кабинке и проворачиваю всю ту же нехитрую операцию с металлическим бумагодержателем.
   Потом мою руки и возвращаюсь к нашему столику.
   – Значит так, – говорю, усаживаясь, – Гарри. Мне будут в самое ближайшее время нужны деньги. Чтобы не было лишних вопросов: все, которыми ты сейчас управляешь. Все, до последнего цента, и не надо мне рассказывать, как тяжело их сейчас вынуть оттуда, куда ты их с моего согласия вложил. Проценты за последние месяцы можешь оставить себе, так сказать, в качестве компенсации.
   Игорь хмыкает, дергает головой.
   Потом залпом выпивает остатки виски и снова закуривает.
   – А ты, – спрашивает, – Егор, точно не перегрелся?
   Я тоже допиваю свой стакан и тоже закуриваю.
   – Вообще-то это мои деньги, Игорек, не находишь? Ты ими только управляешь, причем не за бесплатно. И я что хочу, то с ними и делаю, why not?
   Он молчит, долго смотрит мне в глаза, потом куда-то в сторону, потом решительно тушит окурок в пепельнице, бросает на стол тысячерублевую купюру и, демонстративно не спеша, поднимается.
   Качает головой, потом, криво улыбаясь, снова пристально смотрит мне в глаза.
   – Хорошо, – говорит он, надевая не просохший до конца плащ, – я, разумеется, что-нибудь придумаю. Хотя и должен тебе напоследок сказать, что так дела не делаются. Никогда. В принципе.