Лем Станислав. Конец света в восемь часов (Американская сказка)

   - Кто выдает приглашения?
   - Деканат Физического факультета... Простите, а если господин профессор или кто-либо из господ обнаружит вас, что будет? Меня не выкинут? - неожиданно забеспокоился Стивенс, у которого не умещалось в голове, что особа, посланная правительством, будет три часа сидеть, скорчившись под столом.
   - Будьте спокойны. Вас не выкинут, а если даже что-нибудь случится, то я вам говорю, - репортер покровительственно улыбнулся, как Рокфеллер, - мы устроим вас на такую должность, что они только локти будут кусать.
   - Я уж лучше остался бы тут, в университете.
   - Ну, так останетесь, нечего бояться. Там, где нахожусь я, без моего ведома ни у кого волос с головы не упадет. Ну, с этим мы покончили. Завтра вечером я буду здесь, - поворачиваясь, он подмигнул серьезному Франклину на портрете, взиравшему на зал о высоты.
   Доброжелательный правительственный уполномоченный не поленился отвезти старого слугу домой.
   - Смотрите, чтобы профессор ни о чем не узнал, - сказал он со значением, высаживая старичка из машины. - Мы не хотим, чтобы он напрасно нервничал. Это может ему повредить. Ну, до свиданья. Благодаря вам все пойдет как надо. Вы славно послужили Соединенным Штатам.
   Он дал газ, и черная машина, словно ее сдуло с места, пропала в вечернем мраке. Слуга еще долго стоял неподвижно, глядя, как вдали тают красные огоньки. Слова репортера потрясли его до глубины души.
   Роутон потел. Под покровом сукна было дьявольски душно, а в заполненном зале температура все повышалась. Сидя словно в бочке, он слышал гул многочисленных голосов. Это продолжалось так долго, что ему, не приспособленному к "турецкой позе", пришлось несколько раз ее менять; мурашки ползали у него по ногам.
   Наконец заседание началось. Кто-то забренчал астматическим звонком прямо у него над головой. Он даже вздрогнул, потому что под сукно, в пяти сантиметрах от его колена, влез черный мыс ботинка.
   - Уважаемые коллеги, - раздался над столом зычный старческий голос, - открываю чрезвычайное заседание, посвященное сообщению коллеги Фарра-гуса. Слово предоставляется коллеге Фаррагусу. В этот момент чем-то зашуршали, закашляли, доски заскрипели докладчик раскладывал что-то на столе, наверно папки с бумагами. В зале было слышно покашливание и истинно профессорское сморкание трубное и продолжительное.
   - Уважаемые коллеги! У Роутона под столом был небольшой стенографический блокнот и специальная авторучка с встроенной под пером лампочкой, при свете которой можно было писать. Едва профессор начал говорить, как ручка запорхала по белому листку. Но, о горе! Неожиданно профессор перестал говорить и начал писать. Он повернулся, отошел от стола, и послышался скрип мела о доску.
   Будучи прирожденным любителем риска, Роутон не мог усидеть спокойно. Несмотря на то что его познания в математике ограничивались четырьмя арифметическими действиями, а единственной специальной литературой в этой области являлись для него долларовые банкноты Федерального банка, он во что бы то ни стало хотел увидеть, что именно пишет Фаррагус на доске. Поэтому он начал потихоньку приподнимать край зеленого сукна. В тот момент, когда появилась узенькая щелка, мел в руках профессора треснул, разлетелся, и маленький кусочек попал репортеру прямо в глаз. Роутон едва сдержал проклятия. Вытер платочком заслезившийся глаз и, уже отказавшись от выхода на поверхность, сидел, словно подводная лодка в глубинах океана, накрытый волнами зеленого сукна. Из ужасно сложных выкладок профессора получалось насколько Роутон мог понять, - что во время каких-то теоретических исследований тот вывел некую математическую формулу, "материальная реализация которой была бы равносильна концу света". Как профессор сказал, так Роутон и записал, не понимая, впрочем, совершенно, каким образом математическая формула может влиять на судьбы человеческие. Однако же из дальнейшего изложения стало ясно, что это возможно.
   - Я искал, - говорил профессор, - условия, при которых выполнялось бы это теоретически вычисленное положение. Вначале мне казалось, что это невозможно. Однако кропотливые двадцатидвухлетние поиски наконец увенчались успехом.
   - Уважаемые коллеги!-голос Фаррагуса надломился. - Мне удалось создать соединение, существование которого предсказывала вот эта написанная на доске формула... и это соединение... самая страшная, самая мощная сила, отданная природой в руки человека... это соединение, которое в состоянии погубить все живое на нашей планете, все, что обитает на ней, обратить в пепел и наконец уничтожить земной шар, превратив его в клубы раскаленных газов... а затем в результате центробежной взрывной реакции привести к распаду всю Солнечную систему... всю Галактику... миллионы звезд и солнц... всю Вселенную... это соединение... это соединение здесь!!!
   Фаррагус стукнул чем-то твердым по столу так, что репортер подскочил, решив, что запальчивый экспериментатор намерен тотчас же доказать справедливость своих апокалиптических пророчеств.
   - В этой пробирке хранится белый порошок, который при низкой температуре совершенно инертен и безопасен, мало того - не вступает ни в какие химические реакции, ни кислоты, ни щелочи, ни какие-либо иные химические соединения не растворяют его! Профессор все больше возвышал голос. - Но будучи подогрет до восьмисот градусов по Цельсию - столь незначительной температуры, - этот препарат видоизменяется ужасающим образом. Прошу уважаемых коллег обратить внимание, - произойдет не химическая реакция, как в снаряде, заполненном динамитом... не реакция ядерного распада, как в атомной бомбе... ибо и тут и там мы имеем дело с детонацией ограниченного характера. И пусть даже действие ее, как в случае с водородной бомбой, распространяется на несколько десятков километров, что значат такие расстояния по сравнению с размерами континентов и морей?
   Мой препарат, вот этот легкий белый сыпучий порошок, подогретый до температуры восемьсот градусов, становится ДЕТОНАТОРОМ МАТЕРИИ! Что значит "детонатор материи?" Это значит, что если в атомной бомбе в энергию взрыва превращается лишь сотая часть массы, то мой препарат расщепляет материю на два противоположных полюса: материю и антиматерию, результатом чего явится их немедленное соединение и взаимоуничтожение с выделением потрясающих количеств энергии... Протоны, соединяясь с антипротонами, испускают излучение с напряжением в сотни миллиардов электронвольт... от центра взрыва этот процесс распространяется с наивысшей известной в природе скоростью... со скоростью света.
   А поэтому, если когда-либо в каком-либо пункте видимого звездного космоса кто-либо однажды даст толчок такой реакции, кто-то приведет в действие детонатор материи, то конец света - истинный и необратимый конец света, понимаемый как полное превращение всех субстанций в энергию в результате непрекращающегося космического взрыва, станет действительностью - неизбежной и окончательной... Ибо достаточно щепотке белого порошка попасть в огонь, как это вызовет взрыв запасов энергии, аккумулированных в материальных частицах... скачок температуры до миллиардов и триллионов градусов... и благодаря этому мелкая, казалось бы, невинная белая пыль может уничтожить всю Вселенную!
   "Ну и ну!"-перо репортера летало по бумаге как сумасшедшее, а стопка исписанных листков росла. Роутон так ликовал, будто профессор пророчил вечный рай на Земле.
   - Мое изобретение... мой препарат я назвал ге-нетоном, то есть созидателем... Почему созидателем? Потому, уважаемые коллеги, что с этого момента не будет более войн, так как любая война означала бы полный, буквальный и абсолютный конец света, ибо каждая война привела бы к уничтожению той земли, по которой мы ходим, вместе со всеми солнцами и звездами, во время безоблачных ночей горящими над нашими головами... а мы можем быть уверены, что ни один человек, ни один народ, ни одно государство не решились бы на столь ужасный шаг! Поэтому я верю, что мой генетон самим фактом своего возникновения открывает эру вечного мира народов... ? Был слышен шелест бумаг в зале, скрип стульев, кашель; кто-то высморкался вблизи так громогласно и демонстративно, что репортер вздрогнул. "Вот и поминки", - подумал он, когда зазвенел звонок и скрипучий голос председателя произнес:
   - Кто желает высказаться?
   - Позвольте мне... - отозвался неподалеку низкий, ровный бас.
   - Коллеги, - загудел минуту спустя тот же бас над самым репортером, - есть в нашем языке одно меткое выражение, которое гласит, что человек чересчур часто руководствуется желаниями, а не действительностыо... Коллега Фаррагус предложил нам некую гипотезу. Она столь же смела, сколь и любопытна. Она вполне может заинтересовать литераторов, занимающихся научной фантастикой... но только литераторов. Ученому же не пристало высказывать идеи, не подтвержденные экспериментами. Я вижу на доске формулу и утверждаю, что эта формула не может быть реализована, так как ничто не соответствует ей в действительности, ибо коэффициенты уравнений были установлены столь же искусственно, сколь и произвольно. Формула эта представляет собой не более чем своеобразный каламбур, математическую забаву...
   - Как вы смеете! - раздался рядом резкий возглас Фаррагуса. Говоривший пропустил это мимо ушей.
   - Из теоретических предпосылок, взятых с большой натяжкой и даже со сверхапокалиптической натяжкой, был сделан вывод произвольный, поспешный и, я бы сказал, легкомысленный...
   По залу прошел гул.
   - Такое вещество, - послышался стук пальца по доске, - не в состоянии привести к разложению материи... а тем более к возникновению пар протонов и антипротонов... Что мы видим? Мы видим смешение количества тепла и величины температуры. А второй закон термодинамики? Я полагаю, коллеги, все ясно. Для меня проблема генетона более не существует.
   - Так вы считаете, что это шарлатанство?! 06- ман?! - закричал Фаррагус, пытаясь перекрыть шум зала. - Что двадцать лет исследований были сплошной ошибкой? А что же в таком случае представляет собой то, что лежит у меня здесь, вот в этой пробирке? Тот препарат, который вы видите?!
   - То, что вы синтезировали, - мягко ответил гремевший до сих пор бас, - если это действительно было синтезировано, представляет собой не более чем еще одно из пятнадцати тысяч новых, не приносящих пользы химических соединений, которые ежегодно регистрируют альманахи экспериментальной химии. Говоривший начал спускаться со сцены. В зале стоял страшный шум.
   - Стало быть, точные доказательства, точные вычисления для вас ничто?! -кричал Фаррагус, совершенно потеряв над собой власть. Как мне вас убедить? Разве что сунуть эту пробирку в пламя свечи, и только катастрофа сможет доказать, что я не зря потратил большую часть своей жизни?
   - Да, лишь такой путь... однако опасаюсь, что мой уважаемый коллега значительно преувеличивает опасность подобного опыта. Подать зажигалку? Послышался общий смех. Зал гудел.
   - Немедленно выпустите меня! - раздался тонкий, возбужденный голос Фаррагуса. - Я вам докажу, что я прав, чего бы мне это ни стоило! Послышался треск падающего стула, потом дверь с грохотом захлопнулась.
   Доктор Грей, ассистент физики в Лос-анджелесском университете, первый помощник Фаррагуса, опаздывал на работу. Все больше ускоряя шаг, он шел к университету, который спрятался за раскидистыми кронами старых деревьев. Выйдя на площадь -Вашингтона, Грей уже издали увидел толпу людей около решетки ограды. Одни стояли спокойно, другие грозили кулаками темным окнам университета. Изумленный ассистент замедлил шаги.
   "Демонстрация?-подумал он.-Здесь?" Ему пришло в голову, что все складывается как нельзя лучше: профессор, обычно донимавший его едкими замечаниями за малейшее опоздание, сегодня, наверно, не обратит на это внимания - ведь произошло что-то необычное. С немалым трудом он протиснулся к высоким воротам с золочеными прутьями, напоминающими частокол из металлических копий. За воротами стоял лаборант Стивенс и четверо его помощников, а рядом
   - Грей даже заморгал от удивления - полицейский офицер в полной форме.
   -Добрый день, доктор, - сказал привратник. - Сейчас откроем, только, пожалуйста, подойдите поближе. Они отомкнули тяжелые решетчатые ворота, и под неприязненные выкрики толпы ассистент проскользнул за ограду. Те, что стояли поближе, вели себя спокойно, только мрачно глядели на него, зато сзади слышались враждебные выкрики, и даже какой-то камень просвистел в воздухе. К счастью, за ним не последовали другие.
   - Ради бога, что здесь происходит? Безработные? Что им тут надо? начал доктор Грей, обращаясь к офицеру.
   - Доктор Грей? - спросил офицер. - Хорошо, что вы пришли.
   - Господин инспектор, что тут происходит? Чего хотят эти люди? Что-нибудь случилось? - вопрошал перепуганный доктор. Инспектор казался злым и обеспокоенным.
   - Нет, что вы... это все проклятая статья.
   - Какая статья?
   - Вы не видели сегодняшней утренней газеты?
   - Нет.
   - Ну, так почитайте.
   Офицер достал из кармана помятый и сложенный вчетверо номер "Ивнинг стар". Грей взглянул на первую полосу и обомлел. Там виднелся огромный заголовок, обрамленный восклицательными знаками:
   !ЧЕСТОЛЮБИВЫЙ ПРОФЕССОР ВЗРЫВАЕТ АМЕРИКУ!
   А пониже мелкими буквами:
   ГЕНЕТОН - страшный взрывчатый материал, В МИЛЛИАРД РАЗ более мощный, чем водородная бомба!
   Еще ниже:
   СЕНСАЦИОННЫЙ РЕПОРТАЖ С ТАЙНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ СВЕТИЛ МИРОВОЙ НАУКИ!
   Собственный корреспондент
   Вся эта прелестная история была густо сдобрена цифрами и неизвестно откуда выкопанными фотографиями участников собрания, описанного во всей красе. Надо признать, что Роутон не ударил в грязь лицом. Он создал рельефную, полнокровную эпопею, героями которой были профессор Фаррагус и его основной оппонент (репортер ухитрился узнать его имя). Роутон представил их как столкнувшихся лбами фанатиков, готовых ради доказательства справедливости своих утверждений в запальчивости уничтожить весь мир. Слова, которые Фаррагус произнес выбегая из зала, показались прыткому репортеру недостаточно устрашающими и не в полной мере отражающими страшную угрозу Земле, поэтому он сгустил краски и, ничтоже сумняшеся, написал:
   ...профессор Фаррагус, подняв вверх сосуд с генетоном, бросается к двери и кричит: "Скоро мир убедится в том, что мой препарат самый страшный разрушитель, какой только знала история человечества!""
   - Ой! Генетон... - ужаснулся Грей.
   - Неужели это правда? Я говорил с профессором, он утверждает, что таких слов не произносил. Вы были на конференции?
   - Что? Ах, нет, меня не было в Лос-Анджелесе... Бог мой, что будет? Так эти люди...
   - Послушайте-ка, доктор... этот препарат чего-нибудь да стоит? спросил инспектор, конфиденциально взяв Грея за локоть.
   - Что? В каком смысле?
   - Ну, он что, действительно взорвется, если его сунуть в огонь? Вы это видели?
   - Что вы говорите? Упаси боже... не видел, потому что больше бы я уже ничего в жизни не увидел. Что он понаписал, этот репортер? Препарат вызывает симметричное раздвоение материи... Вы понимаете? Нет? Возгорание материи - уже прямое следствие... Это - как искра в бочке пороха, пожар все распространяется и распространяется, и ничто не может его остановить. Достаточно одного грамма этого порошка, да что там, десятой доли грамма, огарка свечи и коробки спичек, чтобы покончить со Вселенной. - Так вы уверены, что...
   - Уверен ли я?! Оставьте меня в покое! Где профессор? Грей дрожал от возбуждения.
   - Где он? - обратился Грей к Стивенсу, хватаясь за голову. - Бог мой, но он же не мог сказать этого серьезно!
   - Профессор-то? Когда он утром пришел в университет, его хотели линчевать, - и все из-за проклятого репортера, который раззвонил об этом.
   - Я работал над препаратом вместе с профессором семь лет... это ужасно... - бормотал Грей. Толпа сгрудилась и стала напирать на ограду. Кто-то из самых слабонервных кричал:
   - Эй там, расступитесь!!! В образовавшемся проходе появились несколько громил, которые несли к ограде, словно таран, вывороченный телеграфный столб. Инспектор бросился к воротам, одной рукой хватаясь за свисток, другой - за рукоять пистолета.
   - Не сметь разбивать ворота! - рявкнул он. - Слышите? Гопкинс! крикнул он полицейскому, который, опираясь на карабин, глядел на него во все глаза, - беги к телефону, проси, чтобы нам прислали пару констеблей, мотопомпу и пусть держат наготове еще штуки две! Грей побрел к зданию в таком состоянии, словно он только что принял натощак парочку стопок старого вина. В кабинете профессора царила тишина. Грей постучал в дверь - ответа не было. Он нажал ручку. Профессор даже не повернулся на его покашливание. Он сидел в кресле, низко опустив голову, и барабанил пальцами правой руки по крышке стола. На столе валялась груда исписанных бисерным почерком листков. Только когда Грей оказался совсем рядом, профессор заморгал усталыми и припухшими от бессонницы близорукими глазами.
   - А, Грей? Вы не были вчера на конференции, да?
   - Господин профессор, фатальное стечение обстоятельств, - начал Грей, - моя племянница...
   - Ах перестаньте! Поверите ли, Гунор назвал мое открытие пустым надувательством, мои данные - фальшивыми, а уважаемое сборище высмеяло меня!.. Стадо, проклятое стадо!
   - Каждое новое великое открытие... - несмело начал Грей.
   - Знаю, знаю - принимали враждебно и неохотно. Ну и что же?
   - Полемика, господин профессор, это естественная вещь. Что значит мнение Гунора перед лицом фактов? Пустяки...
   - То есть как пустяки? - профессор вскочил. - Гунор смешивает с грязью меня, мою работу - это пустяки? Называет препарат безобидным порошком, а, казалось бы, самые компетентные люди аплодируют ему - это пустяки? Фаррагус вдруг оперся о стол, побледнел и схватился за грудь. Грей перепугался.
   - Где нитроглицерин? Здесь? Сейчас... я сейчас... Он подал старцу стеклянную ампулку, побежал за водой, трясущимися руками наполнил стакан и вернулся к столу. Фаррагус, обмякнув, сидел в кресле. На желтоватых щеках выступили кирпичные пятна.
   - Сердце... сердце... - прошептал он едва слышно. Когда Грей хотел подать ему воду, он отмахнулся. Пришел в себя, встал, пошатываясь, добрался до окна и взглянул в парк, где за деревьями слышались глухие крики.
   - Какая подлость!..-проворчал он.-Когда я утром вышел, они хотели меня прикончить. Я думал сделать из генетона символ и гарантию мира, а какой-то Гунор, который дал науке... простите, вы сами знаете, что... осмеливается... только потому, что у него рука в Вашингтоне.
   В этот момент послышался деликатный стук и в кабинет просунулся человек средних лет, глаза которого молниеносно обшарили кабинет. Из заднего кармана помятых серых брюк он извлек толстый стенографический блокнот и, вооружившись им, приблизился к профессору, отвесив учтивый поклон. Профессор отвернулся от окна и только теперь заметил нахала.
   - Кто это? Что вам угодно?
   - Роутон из "Ивнинг стар", - представился пришелец, кланяясь еще раз. - Репортер по особо важным делам, - добавил он с вежливой улыбкой. - Господин профессор, я позволил себе вчера поместить статейку...
   - Ах, так вот кто заварил эту кашу! - яростно крикнул Фаррагус, подступая к репортеру с таким видом, словно бы собирался выкинуть его за дверь. - И вы еще смеете ко мне приставать?
   - Одну минуточку. Тут, понимаете, такое дело: вы изволили выразиться в том смысле, что этот препарат, генетон, будучи помещен в пламя или нагрет иным образом до температуры восемьсот градусов, приведет, так сказать, к концу света. В связи с этим я не замедлил проинтервьюировать профессора Гуно-ра... сегодня утром у него дома. Я спросил его, что он думает о последствиях, которые имели бы место в результате помещения вашего препарата в огонь.
   - Ага! И что же он ответил? - спросил Фаррагус, поднося руку к уху, чтобы лучше слышать.
   - Господин профессор Гунор, - почти пропел в ответ репортер, вперив свой взгляд в стенографиче-ский блокнот, словно в молитвенник,- ответил мне, что результат был бы таким же, как если бы мы Всыпали в огонь щепотку табаку. "Быть может, экспериментатор чихнет... этим дело и кончится", - сказал профессор Гунор. Я хотел бы спросить, какова в связи с этим позиция уважаемого господина профессора?
   Фаррагус посинел.
   - Экспериментатор чихнет...-прошептал он, нервно сжимая и разжимая пальцы, - чихнет... Вы... Вы желаете знать мое мнение? - дрожащий голос Фаррагуса сел, но в нем послышались стальные нотки. Хорошо. Скажите своим читателям, скажите этим медным лбам, этим тупицам... что сегодня же в восемь часов вечера с последним ударом часов я введу мой препарат в пламя... а тогда пусть бог смилостивится над профессором Гунором... над всеми людьми... и над этими надутыми спесивцами, которые меня высмеяли! Выгнали! Вышвырнули!!! Секунду стояла мертвая тишина, потом профессор с ужасной гримасой схватил ключ и выбежал из комнаты. Проскрипел замок, в котором снаружи повернули ключ. Грей секунду стоял окаменев, потом беспомощно огляделся вокруг.
   - Господин... господин профессор! - неожиданно взвизгнул он. Репортер все еще писал. Потом старательно закрыл авторучку, вложил блокнот в карман, словно это было что-то чрезвычайно ценное, и, даже не пытаясь открыть дверь, ловко вскочил на подоконник. От земли его отделяли четыре метра. Он перекинул ноги наружу и, победно улыбнувшись Грею, воскликнул:
   - Экстренный выпуск! После чего исчез.
   Грей начал метаться по комнате, издавая отчаянные вопли, наконец, схватил стул и попытался выбить им дверь. Это, конечно, не удалось, но грохот привлек внимание полицейского инспектора.
   Поскольку профессор оставил ключ в замке, инспектор повернул его, вошел и тотчас отскочил, потому что Грей замахнулся на него остатком стула.
   - Что это значит? Что вы делаете? - сурово спросил страж порядка, завидев растрепанные волосы, сумасшедший взгляд и бледную вспотевшую физиономию ассистента, который, жестикулируя, пытался сладить с разбросанными бумагами и льющейся из чернильницы рекой чернил.
   - Репортер... профессор... Фаррагус... генетон... сбежал... стонал Грей.
   - Да успокойтесь вы наконец. Где профессор?
   - Бог мой, что теперь будет?
   - Да говорите же в конце концов. Грей опустился в кресло.
   - Репортер пришел от Гунора, раздразнил профессора... довел его до бешенства, потому что Гунор сказал, будто генетон никогда не взорвется.. что он ничего не стоит... тогда профессор закричал... что сегодня в восемь часов сунет генетон в огонь. Инспектор протяжно свистнул. Быстро осмотрелся.
   - Где профессор?
   - Куда-то побежал, может, домой.
   - Где этот порошок?
   - Был у профессора в стеклянной ампуле.
   - Где ампула?
   - Тут была, в ящике стола... Они бросились к столу. Ящик был пуст. Инспектор вдруг крикнул:
   - Господи, где репортер?
   - Выскочил в окно! Инспектор задохнулся.
   - Ну, - сказал он, - теперь-то уж действительно начинается светопреставление. Он выбежал в коридор. Было слышно, как он набирает номер телефона и кричит в трубку, поднимая на ноги весь комиссариат.
   - Арестуйте его, как только увидите! - кричал он. - Что? Что? Хорошо! Он уже собирался повесить трубку, когда что-то вспомнил.
   - Алло! Брэдли! Слушайте, как только вам в руки попадется Роутон, репортер из "Ивнинг стар", дайте ему пару раз "бананом" и киньте в холодную, пусть остынет... Он так же опасен, как и. профессор! Грей сидел на предпоследней ступеньке лестницы, играя ключом.
   - А вы что тут сидите? - спросил инспектор, который летел вверх словно ракета. Грей равнодушно взглянул на него.
   - Я собирался пойти пообедать, да стоит ли?
   - Это еще почему?
   - Ну, ведь после восьми уже не надо будет больше есть...
   - Пропадите вы пропадом! - прорычал инспектор и помчался дальше. Государственный секретарь положил пресс-папье слева от серебряной статуэтки, изображающей статую Свободы, потом справа, затем перед собой и долго смотрел на его хрустальный шарик. Наконец он поднял голову.
   - Ну? Генерал Харвей проглотил слюну.
   - Мы сделали все, что могли.
   - Ничего вы не сделали.
   - В два часа оцепили все вокзалы, станции надземной железной дороги и метро, улицы, площади; мобильные патрули с фотографиями Фаррагуса разъезжают по городу. Они держат постоянную радиосвязь с Главной квартирой. Оцеплены университетские здания... произведены обыски в квартирах профессоров... в три мы развесили объявления, назначающие пять тысяч долларов награды за информацию о месте нахождения профессора. Ни одна машина, ни один самолет, ни один человек не могут без нашего ведома покинуть Лос-Анджелес. Государственный секретарь с такой злостью стучал линейкой по пресс-папье, словно оно было во всем виновато.
   - Ну и что?! -взорвался он.-Ну и что?! Харвей почесал переносицу.
   - Ежеминутно ждем сооб... Зазвонил телефон. Государственный секретарь поднял трубку.
   - Что? - спросил он. - Да. Это вас. Он отдал трубку генералу. Тот прижал ее к уху. Некоторое время слушал, потом его шея стала наливаться кровью.
   - Что? Фельетон? Из Лос-Анджелеса? Что? Что?? Что??? Не разрешать! Возвратить! Пустить в ход все резервы! Он прикрыл рукой микрофон и глухо сказал:
   - Надо было этого ожидать. В городе паника-то есть волнения... поправился он. - Толпы людей стремятся выйти из города в различных направлениях.
   - Какое мне дело! - взорвался государственный секретарь. Хрустальное пресс-папье закончило свое существование, разлетевшись под столом на тысячи осколков.
   - Что делать, мистер Давьес... сил полиции недостаточно. Я вынужден просить о помощи армию. Секретарь достал из кармана носовой платок.