Страница:
Джебе-ноян впервые появляется в веренице событий как юноша из вражеского племени, спасающийся бегством после боя и окруженный монголами во главе с Темучином. Он потерял коня и попросил другого у монголов, предложив за это сражаться на их стороне. Темучин внял его просьбе, подарив юному Джебе быстроногого белоносого скакуна. Однако, сев на него, Джебе ухитрился прорваться между монгольскими воинами и ускакать. Затем он все же вернулся и сказал, что хочет служить хану.
Впоследствии, когда Джебе-ноян пробирался через Тянь-Шань, преследуя Кучлеука с его племенем кара-киданей, он собрал табун в тысячу белоносых коней и послал его в дар хану. Это был знак того, что Джебе не забыл того давнего случая с конем, когда ему была сохранена жизнь.
Не таким порывистым, как юный Джебе, но более сметливым был Субедей из племени оленеводов урианкхи. В нем было что-то от жестокой целеустремленности Темучина. Прежде чем ввязываться в войну с татарами, хан спросил у своих сподвижников, кто бы отважился повести воинов в наступление. Субедей вышел вперед и был удостоен за это похвалы хана, который предложил ему отобрать сто самых лучших воинов в качестве своих телохранителей. Субедей ответил, что ему никто не нужен для сопровождения и он намерен двинуться впереди орды в одиночестве. Темучин, поколебавшись, разрешил, и Субедей прискакал в лагерь татар и заявил, что ушел от хана и желал бы присоединиться к ним. Он убедил татар, что монгольской орды поблизости нет, так что они оказались совершенно не готовы, когда монголы напали на них и обратили в беспорядочное бегство.
– Я буду оберегать тебя от твоих врагов так же, как войлок юрты укрывает от ветра, – обещал Субедей молодому хану. – Именно это я буду делать для тебя.
– Когда мы будем брать в плен прекрасных женщин и захватывать великолепных жеребцов, то будем отдавать их тебе, – обещали ему его паладины. – Если же мы тебя ослушаемся или нанесем тебе вред, брось нас погибать в бесплодных местах.
– Я был как во сне, когда вы пришли ко мне, – отвечал Темучин своим храбрецам. – Я прежде сидел в печали, а вы воодушевили меня.
Они чествовали его так, как он того заслуживал в качестве истинного хана якка-монголов, а он определил каждому положение, которого тот заслуживал, учитывая особенности его характера.
Он сказал, что Борчу будет сидеть подле него на курултае (собрании вождей) и будет в числе тех, кому доверено нести лук и колчан хана. Кому-то предстояло ведать продовольствием, отвечать за домашний скот. В ведении других были кибитки и слуги. Обладающего большой физической силой, но не блистающего умом Касара он поставил мечником.
Темучин тщательно отбирал смышленых и отважных воинов в качестве военачальников, полководцев для своей вооруженной орды. Он ценил умение сдерживать гнев и выжидать подходящий момент для нанесения удара. Поистине суть характера монгола – его терпение. Храбрым и самоотверженным Темучин доверил присматривать за кибитками и запасами продовольствия. Бестолковых оставлял стеречь скот.
Об одном военачальнике он сказал: «Нет человека более доблестного, чем Есудай, ни у кого нет таких редких способностей. Но поскольку самые длительные походы не утомляют его, поскольку он не чувствует ни голода, ни жажды, он полагает, что и его подчиненные тоже не страдают от этого. Вот почему он не годится для высокого командного поста. Полководец не должен забывать о том, что его подчиненные могут страдать от голода и жажды, и должен разумно использовать силу своих людей и животных».
Чтобы поддерживать свой авторитет у этого сонма «яростных бойцов», молодому хану требовались непоколебимая решимость и тонко взвешенное чувство справедливости. Вожди, вставшие под его знамя, были так же неуправляемы, как, например, викинги. Хроники повествуют, как отец Борте появился со своими сторонниками и семью взрослыми сыновьями, чтобы представить их хану. Произошел обмен дарами, и семеро сыновей заняли места среди монголов, вызывая бесконечное раздражение, особенно один из них – шаман по имени Тебтенгри. Считалось, что он, как шаман, способен покидать по желанию свое физическое тело и посещать мир духов. Он также был наделен даром предсказания.
И у Тебтенгри была агрессивная амбиция. Проведя несколько дней в юртах нескольких вождей, он и некоторые из его братьев напали на Касара и били его кулаками и палками.
Касар пожаловался хану Темучину.
– Ты же, брат, хвалился, – ответил тот, – что тебе нет равных в силе и хитрости, как же ты дал этим парням себя побить?
Обозлившись, Касар ушел на свою половину в ставке хана и уже не подходил к Темучину. Тут хана разыскал Тебтенгри.
– Мой дух слышал сказанное в другом мире, – сказал он, – и эта истина передана мне самим Небом. Темучин будет править своими подданными некоторое время, но потом над ними будет Касар. Если ты не покончишь с Касаром, твое правление продлится не долго.
Хитрость шамана-волхва возымела действие на хана, который не мог отмахнуться от того, что он искренне принял за предсказание. В тот вечер он сел на коня и отправился с несколькими воинами схватить Касара. Об этом узнала его мать Оэлун. Она велела слугам приготовить повозку, запряженную быстроногим верблюдом, и поспешила за ханом.
Она приехала к юрте Касара и пробралась мимо окружившей было ее ханской охраны. Войдя в главную юрту, она обнаружила Темучина напротив стоящего на коленях Касара без шапки и кушака. Встав на колени, она обнажила груди и сказала Темучину: «Вы оба вскормлены из этих грудей. У тебя, Темучин, много достоинств, а у Касара лишь его сила и искусство меткого лучника. Когда мятежники выступали против тебя, он их поражал своими стрелами».
Молодой хан слушал молча, ожидая, когда иссякнет гнев его матери. Затем он вышел из юрты, сказав: «Мне было не по себе, когда я делал это. А теперь мне стыдно».
Тебтенгри продолжал ходить из юрты в юрту и создавать неприятности. Утверждая, что в своих действиях руководствуется откровениями свыше, он был для монгольского хана как бельмо на глазу. Тебтенгри собрал вокруг себя немало сторонников и, будучи амбициозным, верил, что способен подорвать престиж молодого хана. Опасаясь вступать в конфликт с самим Темучином, он и его сообщники разыскали Темугу-отчигина, самого младшего из братьев хана, и принудили его преклонить перед ними колени.
Традиция запрещала монголам применять оружие в разрешении конфликтов друг с другом, однако после этого поступка шамана Темучин вызвал Темугу и сказал ему:
– Сегодня Тебтенгри придет в мою юрту. Обращайся с ним так, как захочешь.
Положение Темучина было непростым. Мунлик, вождь олкунутов и отец Борте, много раз помогал ему в битвах и снискал уважение. Сам Тебтенгри был шаманом, прорицателем и колдуном. Темучин как хан должен был выступать в качестве судьи в урегулировании конфликтов и не идти на поводу своих желаний.
Он был в юрте один и сидел у огня, когда вошли Мунлик и семеро его сыновей. Он приветствовал их и они сели по правую руку от него, когда вошел Темугу. Все оружие, конечно, было оставлено у входа в юрту, и младший брат схватил Тебтенгри за плечи.
– Вчера меня силой заставили встать перед тобой на колени, но сегодня я померяюсь с тобой силой.
Какое-то время они боролись, а другие сыновья Мунлика поднялись с места.
– Боритесь не здесь! – обратился Темучин к дерущимся. – Идите наружу.
У входа в юрту стояли в ожидании трое сильных бойцов. Они как раз ждали этого момента, действуя по указке Темугу или хана. Они схватили Тебтенгри, как только он появился, сломали ему позвоночник и отшвырнули в сторону. Он остался лежать неподвижно у колеса повозки.
– Тебтенгри поставил меня вчера на колени! – воскликнул Темугу, обращаясь к своему брату хану. – Теперь, когда я хочу померяться с ним силой, он лежит и не встает.
Мунлик и его шестеро сыновей бросились к выходу, выглянули и увидели тело шамана. Горе охватило вождя, и он обернулся к Темучину.
– О, каган, я верой служил тебе до сегодняшнего дня.
Значение сказанного не оставляло места сомнениям, и его сыновья приготовились наброситься на Темучина. Темучин встал. Он был безоружен и иначе как через вход выйти из юрты не мог. Вместо того чтобы звать на помощь, он сказал сурово разъяренным олкунутам:
– Прочь с дороги! Мне нужно выйти.
Озадаченные неожиданной командой, они посторонились, и он вышел из шатра к посту стражи из своих воинов. Все же этот случай стал одним из инцидентов в череде бесконечных конфликтов вокруг рыжеволосого хана. Но ему хотелось по возможности избежать кровавой вражды с родом Мунлика.
Ночью Темучин велел двум своим людям поднять тело шамана и вытащить его через дымоход на самом верху юрты. Когда среди ордынцев стало расти любопытство по поводу того, что стало с колдуном, Темучин открыл вход в юрту, вышел и объяснил им:
– Тебтенгри бил моих братьев и неправедно клеветал на них; за то небо не возлюбило его и отняло вместе и жизнь, и тело его.
Но когда он вновь остался наедине с Мунликом, то говорил с ним совершенно серьезно:
– Ты не учил своих сыновей послушанию, хотя им это и было необходимо. Что касается тебя, то я обещал оберегать тебя от смерти в любом случае. И давай закончим с этим {3}.
Между тем не было видно конца межплеменным войнам в Гоби, этой «волчьей распри» больших родов с погонями и преследованиями. И хотя монголы все еще считались слабее других племен, все же под знаменем хана было сто тысяч юрт. Защитой для его подданных были его ум и хитрость, а его жестокая смелость воодушевляла его воинов. Ответственность не за несколько семей, а за целый народ ложилась на его плечи. Сам он мог спать спокойно по ночам; поголовье его домашнего скота неуклонно росло благодаря получаемой «ханской десятине». Ему было уже за тридцать, он был в расцвете сил, а его сыновья теперь скакали вместе с ним и уже высматривали будущих жен, подобно тому как он сам когда-то путешествовал по равнинам бок о бок с Есугеем. Он отобрал у своих врагов то, что ему принадлежало по наследству, и не хотел лишаться этого богатства.
Но что-то еще зрело в его голове – недодуманный план, невыраженное до конца желание.
«Наши старейшины всегда говорили нам, – сказал он как-то на совете, – что различные мысли и думы не должны храниться только в одной голове. И с одной из них я хочу с вами поделиться. Я хочу распространить свою власть за пределы земель наших соседей».
«Чтобы объединить «разящих воинов» в союз племен, чтобы противостоять своим заклятым врагам», – думал он. И он приступил к осуществлению задуманного со всем своим поистине величайшим упорством.
Глава 5
Глава 6
Впоследствии, когда Джебе-ноян пробирался через Тянь-Шань, преследуя Кучлеука с его племенем кара-киданей, он собрал табун в тысячу белоносых коней и послал его в дар хану. Это был знак того, что Джебе не забыл того давнего случая с конем, когда ему была сохранена жизнь.
Не таким порывистым, как юный Джебе, но более сметливым был Субедей из племени оленеводов урианкхи. В нем было что-то от жестокой целеустремленности Темучина. Прежде чем ввязываться в войну с татарами, хан спросил у своих сподвижников, кто бы отважился повести воинов в наступление. Субедей вышел вперед и был удостоен за это похвалы хана, который предложил ему отобрать сто самых лучших воинов в качестве своих телохранителей. Субедей ответил, что ему никто не нужен для сопровождения и он намерен двинуться впереди орды в одиночестве. Темучин, поколебавшись, разрешил, и Субедей прискакал в лагерь татар и заявил, что ушел от хана и желал бы присоединиться к ним. Он убедил татар, что монгольской орды поблизости нет, так что они оказались совершенно не готовы, когда монголы напали на них и обратили в беспорядочное бегство.
– Я буду оберегать тебя от твоих врагов так же, как войлок юрты укрывает от ветра, – обещал Субедей молодому хану. – Именно это я буду делать для тебя.
– Когда мы будем брать в плен прекрасных женщин и захватывать великолепных жеребцов, то будем отдавать их тебе, – обещали ему его паладины. – Если же мы тебя ослушаемся или нанесем тебе вред, брось нас погибать в бесплодных местах.
– Я был как во сне, когда вы пришли ко мне, – отвечал Темучин своим храбрецам. – Я прежде сидел в печали, а вы воодушевили меня.
Они чествовали его так, как он того заслуживал в качестве истинного хана якка-монголов, а он определил каждому положение, которого тот заслуживал, учитывая особенности его характера.
Он сказал, что Борчу будет сидеть подле него на курултае (собрании вождей) и будет в числе тех, кому доверено нести лук и колчан хана. Кому-то предстояло ведать продовольствием, отвечать за домашний скот. В ведении других были кибитки и слуги. Обладающего большой физической силой, но не блистающего умом Касара он поставил мечником.
Темучин тщательно отбирал смышленых и отважных воинов в качестве военачальников, полководцев для своей вооруженной орды. Он ценил умение сдерживать гнев и выжидать подходящий момент для нанесения удара. Поистине суть характера монгола – его терпение. Храбрым и самоотверженным Темучин доверил присматривать за кибитками и запасами продовольствия. Бестолковых оставлял стеречь скот.
Об одном военачальнике он сказал: «Нет человека более доблестного, чем Есудай, ни у кого нет таких редких способностей. Но поскольку самые длительные походы не утомляют его, поскольку он не чувствует ни голода, ни жажды, он полагает, что и его подчиненные тоже не страдают от этого. Вот почему он не годится для высокого командного поста. Полководец не должен забывать о том, что его подчиненные могут страдать от голода и жажды, и должен разумно использовать силу своих людей и животных».
Чтобы поддерживать свой авторитет у этого сонма «яростных бойцов», молодому хану требовались непоколебимая решимость и тонко взвешенное чувство справедливости. Вожди, вставшие под его знамя, были так же неуправляемы, как, например, викинги. Хроники повествуют, как отец Борте появился со своими сторонниками и семью взрослыми сыновьями, чтобы представить их хану. Произошел обмен дарами, и семеро сыновей заняли места среди монголов, вызывая бесконечное раздражение, особенно один из них – шаман по имени Тебтенгри. Считалось, что он, как шаман, способен покидать по желанию свое физическое тело и посещать мир духов. Он также был наделен даром предсказания.
И у Тебтенгри была агрессивная амбиция. Проведя несколько дней в юртах нескольких вождей, он и некоторые из его братьев напали на Касара и били его кулаками и палками.
Касар пожаловался хану Темучину.
– Ты же, брат, хвалился, – ответил тот, – что тебе нет равных в силе и хитрости, как же ты дал этим парням себя побить?
Обозлившись, Касар ушел на свою половину в ставке хана и уже не подходил к Темучину. Тут хана разыскал Тебтенгри.
– Мой дух слышал сказанное в другом мире, – сказал он, – и эта истина передана мне самим Небом. Темучин будет править своими подданными некоторое время, но потом над ними будет Касар. Если ты не покончишь с Касаром, твое правление продлится не долго.
Хитрость шамана-волхва возымела действие на хана, который не мог отмахнуться от того, что он искренне принял за предсказание. В тот вечер он сел на коня и отправился с несколькими воинами схватить Касара. Об этом узнала его мать Оэлун. Она велела слугам приготовить повозку, запряженную быстроногим верблюдом, и поспешила за ханом.
Она приехала к юрте Касара и пробралась мимо окружившей было ее ханской охраны. Войдя в главную юрту, она обнаружила Темучина напротив стоящего на коленях Касара без шапки и кушака. Встав на колени, она обнажила груди и сказала Темучину: «Вы оба вскормлены из этих грудей. У тебя, Темучин, много достоинств, а у Касара лишь его сила и искусство меткого лучника. Когда мятежники выступали против тебя, он их поражал своими стрелами».
Молодой хан слушал молча, ожидая, когда иссякнет гнев его матери. Затем он вышел из юрты, сказав: «Мне было не по себе, когда я делал это. А теперь мне стыдно».
Тебтенгри продолжал ходить из юрты в юрту и создавать неприятности. Утверждая, что в своих действиях руководствуется откровениями свыше, он был для монгольского хана как бельмо на глазу. Тебтенгри собрал вокруг себя немало сторонников и, будучи амбициозным, верил, что способен подорвать престиж молодого хана. Опасаясь вступать в конфликт с самим Темучином, он и его сообщники разыскали Темугу-отчигина, самого младшего из братьев хана, и принудили его преклонить перед ними колени.
Традиция запрещала монголам применять оружие в разрешении конфликтов друг с другом, однако после этого поступка шамана Темучин вызвал Темугу и сказал ему:
– Сегодня Тебтенгри придет в мою юрту. Обращайся с ним так, как захочешь.
Положение Темучина было непростым. Мунлик, вождь олкунутов и отец Борте, много раз помогал ему в битвах и снискал уважение. Сам Тебтенгри был шаманом, прорицателем и колдуном. Темучин как хан должен был выступать в качестве судьи в урегулировании конфликтов и не идти на поводу своих желаний.
Он был в юрте один и сидел у огня, когда вошли Мунлик и семеро его сыновей. Он приветствовал их и они сели по правую руку от него, когда вошел Темугу. Все оружие, конечно, было оставлено у входа в юрту, и младший брат схватил Тебтенгри за плечи.
– Вчера меня силой заставили встать перед тобой на колени, но сегодня я померяюсь с тобой силой.
Какое-то время они боролись, а другие сыновья Мунлика поднялись с места.
– Боритесь не здесь! – обратился Темучин к дерущимся. – Идите наружу.
У входа в юрту стояли в ожидании трое сильных бойцов. Они как раз ждали этого момента, действуя по указке Темугу или хана. Они схватили Тебтенгри, как только он появился, сломали ему позвоночник и отшвырнули в сторону. Он остался лежать неподвижно у колеса повозки.
– Тебтенгри поставил меня вчера на колени! – воскликнул Темугу, обращаясь к своему брату хану. – Теперь, когда я хочу померяться с ним силой, он лежит и не встает.
Мунлик и его шестеро сыновей бросились к выходу, выглянули и увидели тело шамана. Горе охватило вождя, и он обернулся к Темучину.
– О, каган, я верой служил тебе до сегодняшнего дня.
Значение сказанного не оставляло места сомнениям, и его сыновья приготовились наброситься на Темучина. Темучин встал. Он был безоружен и иначе как через вход выйти из юрты не мог. Вместо того чтобы звать на помощь, он сказал сурово разъяренным олкунутам:
– Прочь с дороги! Мне нужно выйти.
Озадаченные неожиданной командой, они посторонились, и он вышел из шатра к посту стражи из своих воинов. Все же этот случай стал одним из инцидентов в череде бесконечных конфликтов вокруг рыжеволосого хана. Но ему хотелось по возможности избежать кровавой вражды с родом Мунлика.
Ночью Темучин велел двум своим людям поднять тело шамана и вытащить его через дымоход на самом верху юрты. Когда среди ордынцев стало расти любопытство по поводу того, что стало с колдуном, Темучин открыл вход в юрту, вышел и объяснил им:
– Тебтенгри бил моих братьев и неправедно клеветал на них; за то небо не возлюбило его и отняло вместе и жизнь, и тело его.
Но когда он вновь остался наедине с Мунликом, то говорил с ним совершенно серьезно:
– Ты не учил своих сыновей послушанию, хотя им это и было необходимо. Что касается тебя, то я обещал оберегать тебя от смерти в любом случае. И давай закончим с этим {3}.
Между тем не было видно конца межплеменным войнам в Гоби, этой «волчьей распри» больших родов с погонями и преследованиями. И хотя монголы все еще считались слабее других племен, все же под знаменем хана было сто тысяч юрт. Защитой для его подданных были его ум и хитрость, а его жестокая смелость воодушевляла его воинов. Ответственность не за несколько семей, а за целый народ ложилась на его плечи. Сам он мог спать спокойно по ночам; поголовье его домашнего скота неуклонно росло благодаря получаемой «ханской десятине». Ему было уже за тридцать, он был в расцвете сил, а его сыновья теперь скакали вместе с ним и уже высматривали будущих жен, подобно тому как он сам когда-то путешествовал по равнинам бок о бок с Есугеем. Он отобрал у своих врагов то, что ему принадлежало по наследству, и не хотел лишаться этого богатства.
Но что-то еще зрело в его голове – недодуманный план, невыраженное до конца желание.
«Наши старейшины всегда говорили нам, – сказал он как-то на совете, – что различные мысли и думы не должны храниться только в одной голове. И с одной из них я хочу с вами поделиться. Я хочу распространить свою власть за пределы земель наших соседей».
«Чтобы объединить «разящих воинов» в союз племен, чтобы противостоять своим заклятым врагам», – думал он. И он приступил к осуществлению задуманного со всем своим поистине величайшим упорством.
Глава 5
Когда штандарт остался на Гупте
Мы не станем здесь углубляться в перипетии войн кочевых племен – татар и монголов, меркитов и кераитов, найманов и уйгуров, сновавших на всем пространстве от Великой Китайской стены до далеких гор срединной Азии на западе. XII век близился к закату, а Темучин все еще был поглощен созданием союза племен, о невозможности которого говорили старейшины. Это могло быть осуществлено только при одном условии – при превосходстве одного племени над всеми другими.
Кераиты в своих городах на караванном пути от северных ворот Великой Китайской стены и далее на запад поддерживали, если так можно выразиться, баланс сил. Темучин направился к Тогрулу, прозванному Иоанн-священник, с предложением заключить союз. Монголы для кераитского хана были теперь достаточно сильны, что делало такой союз возможным.
«Без твоей поддержки, о отец мой, я не буду чувствовать себя в безопасности. А твои коварные братья и племянники вторгнутся на твою землю и поделят между собой твои пастбища. Да и ты не сможешь жить в мире без нерушимой дружбы со мной. Твой сын недостаточно мудр, чтобы знать все это сегодня, но он лишится власти и самой жизни, если одержат верх твои враги. Единственный для нас выход, дающий нам возможность сохранить власть и выжить, – это установить друг с другом отношения непоколебимой дружбы. Там, где я, твой сын, наши общие проблемы будут разрешены».
Старый хан был по праву названым отцом Темучина, и Иоанн-священник дал свое согласие. Он был стар, и ему был симпатичен молодой монгол. Слово свое Темучин держал. Когда кераиты были вытеснены со своих земель и изгнаны из своих городов западными племенами, в большинстве своем магометанами и буддистами, строго следовавшими своим обрядам, что вызывало неприятие кераитов, с их христианско-шаманистской верой, – монголы двинули на помощь оказавшемуся в трудном положении вождю свои «яростные потоки».
И для начала, как союзник старого кераита, Темучин испробовал свои силы в искусстве управлять империей.
И для этого, по его разумению, существовала прекрасная возможность. За Великой стеной Желтый император Китая не давал ему спокойно спать, напоминая о набегах татар с озера Буйр-Нур, которые досаждали на границах {4}. Он объявил, что лично поведет войско в поход через Великую стену, чтобы наказать агрессивное племя, – что породило панику среди его подданных. В конце концов, один из военачальников был направлен вместе с китайской армией в поход против татар, которые привычно отступили безо всякого для себя урона. Войско китайцев, состоявшее большей частью из пеших бойцов, не смогло догнать кочевников.
Весть об этом дошла до Темучина, который стал действовать столь же энергично, как скакали нещадно подстегиваемые степные лошади, доставляя его послания через равнины. Он собрал всех людей племени и послал их к Иоанну-священнику, своему престарелому союзнику, с напоминанием, что именно татары когда-то расправились с его отцом. Кераиты ответили на призыв, и объединенные орды поскакали на татар, которые не могли отступить, так как в тылу у них находились китайцы.
Последовавшая за этим битва подорвала силы татар, многие из них пополнили количество пленников племен-победителей, а военачальник китайского войска воспользовался благоприятной возможностью представить эту победу как свою личную заслугу. Он пожаловал Иоанну-священнику титул Ван-хан, или Царь царей, а Темучину – звание «командующий карательным корпусом». Эта награда ничего не стоила китайцам, если не считать покрытый позолотой серебряный медальон. Как титул, так и медальон, должно быть, произвели глубокое впечатление на привыкшего к суровым битвам монгола. Во всяком случае, медальон, впервые увиденный жителями пустыни, был выставлен на всеобщее обозрение в юрте хана.
Темучин видел, как его сыновья следуют за Джебе-нояном («военачальник-стрела»), имевшим пристрастие носить сапоги на собольем меху и посеребренную кольчугу. Ее он отобрал у одного странствующего китайца. Джебе-ноян никогда не был спокоен, если не видел скачущих за собой товарищей. Он был хорошим наставником для старшего сына Темучина Джучи («гость»), родившегося как символ мрака, неприветливого и своевольного и все же достаточно сильного духом, что радовало хана.
В последний раз в уходящем XII столетии повел Темучин своих соплеменников на охоту к низовью рек, к земле кераитов. Рассредоточившись широким полукругом, всадники загнали немало антилоп, несколько оленей и более мелкого зверя. Замкнув круг и пустив в ход прочные изогнутые луки, расстреливали свои жертвы до тех пор, пока последняя из них не легла бездыханной к ногам лучников.
Охота монголов – дело нешуточное. Их ждали крытые кибитки и верблюжьи повозки где-нибудь поодаль в степи, и до возвращения охотников с быков была снята упряжь. Были установлены ограждения юрт, натянуто войлочное покрытие на каркас. Разведен огонь в очагах. Немалая добыча была оставлена в дар Тогрулу, который теперь именовался Ван-хан. Кераиты держались высокомерно по отношению к монголам. Добычу, по праву принадлежавшую людям Темучина, забирали люди Ван-хана, и монголы переживали по этому поводу.
У Темучина было слишком много врагов на землях кераитов, выходцев из рода Борджигин, которые хотели бы отстранить его от ханства и от положения фаворита у кераитского властителя. И он направился к своему названому отцу. Между ними была договоренность, что, если возникнут разногласия, ни один из них не пойдет против другого, а оба встретятся и спокойно поговорят, чтобы прояснить суть проблемы.
Темучин многому научился на горьком опыте. Он знал, что после смерти Ван-хана опять вспыхнет война, но среди кераитов были группы воинов, благоволивших к нему. Телохранители Ван-хана, подстрекаемые врагами монгольского хана к тому, чтобы захватить его, не пошли на это. А брачные предложения поступали к монголам. Среди девушек семьи вождя кераитов для Джучи была невеста.
Однако Темучин оставался в своем лагере, предусмотрительно держась на расстоянии от ставки кераитов, в то время как его люди шли впереди него, проверяя, нет ли опасности. Его всадники не вернулись, но два пастуха прискакали ночью с новостью о кераитах. Новость была неприятной и зловещей.
Его враги на западе – Джамуга-сечен, Токтоа, вождь непримиримых меркитов, сын Ван-хана и дяди Темучина – приняли решение покончить с ним. Они выбрали Джамугу гуркханом. Они убедили престарелого и нерешительного Ван-хана объединиться с ними. Предложение о браке было уловкой, как отчасти и подозревал Темучин.
Его попытки по управлению империей провалились. Похоже, он старался сохранять вражду между кераитами и западными тюркскими племенами, укрепляя тем временем свои позиции на востоке, и поддерживать союз с Ван-ханом до тех пор, пока его восточные племена не станут достаточно сильными для того, чтобы обращаться с кераитами на равных. Его политика была благоразумной, но его хитрость столкнулась с еще большей хитростью и к тому же еще с вероломством.
Кераиты, как сообщили ему пастухи, подтягивались к его лагерю, намереваясь напасть на него ночью и расстрелять хана стрелами прямо в юрте.
Ситуация была почти отчаянной, поскольку у кераитов было численное преимущество, а Темучин должен был по мере сил оберегать семьи своих воинов. У него было 6 тысяч воинов; по некоторым источникам, эта цифра не превышает 3 тысяч воинов. Он был предупрежден и не стал терять ни минуты.
Он направил тех, кто охранял его юрту, поднять спящих, предупредить военачальников и вывести мальчиков-пастухов. Скот был отогнан, чтобы произвести его клеймение еще до рассвета, а затем выгнать как можно больше на пастбища. Другого способа сохранить его не было. Люди ставки хана поспешили сесть на коней, всегда стоявших наготове, и погрузить весь свой скарб и женщин на легкие верблюжьи повозки. Безо всяких стенаний и споров они двинулись в долгий путь обратно на свои лагерные стоянки.
Юрты и большие дубовые повозки он оставил на своих местах и поручил нескольким людям на резвых конях следить за тем, чтобы освещающие лагерь огни костров были достаточно высокими. Темучин уходил вместе со своими военачальниками и лучшими воинами племени, позаботившись о скрытности отхода. Не было никакой возможности избежать налета на лагерь вражеских войск, которые все приближались под покровом темноты.
Беглецы проскакали восемь или девять миль по направлению к холмам, которые могли бы послужить некоторым укрытием для людей Темучина на случай, если они будут рассеяны. Он дал команду остановиться, чтобы дать передышку коням после того, как всадники перебрались через ручей.
Тем временем кераиты еще до рассвета ворвались в покинутый лагерь. Они расстреляли из луков белый войлочный шатер хана, прежде чем обратили внимание на тишину в стойбище и отсутствие в нем скота и родового знамени. И они остановились в недоумении и стали совещаться. Яркие огни в лагере заставили их подумать, что монголы все еще оставались в юртах. А когда они поняли, что те покинули свои шатры, захватив ковры и утварь, даже запасные седла и кожаные мешки для молока, им показалось, что монголы сбежали в страхе и неорганизованно.
Широкую полосу следов, которые вели на восток, не могла скрыть темнота, и кераиты сразу же бросились в погоню. Они перешли в галоп и прискакали к подножию холмов, когда рассвело, поднимая густые облака пыли позади своих коней. Темучин наблюдал за их приближением и видел, как они вереницей вытянулись в бешеной скачке. Всадники скакали порознь: те, кто был на лучших конях, вырвались вперед, оставляя позади соплеменников на менее резвых лошадях.
Вместо того чтобы продолжать поджидать их в ущелье, Темучин вывел своих воинов в пешие построения ближнего боя, оставив коней отдыхать. Воины перебрались через речку, рассеяли передовые отряды кераитов и выстроились поперек холмистого поля, прикрывая отход всей орды. Затем появились Ван-хан и другие вожди кераитов. Кераиты перестроились, и началась жестокая смертельная битва.
Никогда еще Темучин не сталкивался с таким жестким натиском. Потребовались все мужество его «яростных потоков» и стойкость его соплеменников, тяжеловооруженных всадников родов урут и мангут, которые всегда были к его услугам. Малое число воинов не позволяло ему атаковать с фронта, и ему оставалось полагаться на небольшое преимущество, которое давала ему местность, – единственное, на что могли уповать монголы. Когда день был на исходе, а Темучин на волоске от неотвратимого поражения, он вызвал Гюлдара – одного из своих названых братьев, который был хранителем знамени и вождем мангутов. Темучин велел ему обойти боевые порядки кераитов и взять и удержать высоту на их левом фланге. Эта высота называлась Гупта.
«О хан, брат мой, – отвечал измотанный в бою Гюлдар, – я сяду на своего лучшего коня и прорвусь, кто бы ни стоял у меня на пути. Я установлю знамя с хвостами яка на Гупте. Я покажу тебе свое мужество, а если я буду сражен, будь кормильцем и наставником моих детей. Это все, что мне будет нужно, когда настанет мой конец».
Это продвижение в обход было излюбленным маневром монголов. Оно называлось тулугма, или «обычный охват», когда заходят во фланг противника и обрушиваются на него сзади. В ситуации, когда его формирования потрепаны, а кераиты прорывают фронт и надвигается темнота, этот маневр Темучина был не чем иным, как отчаянной попыткой оказать сопротивление. Но верный Гюлдар все-таки поднялся на высоту, установил стяг и удержал позицию. Это сковало действия кераитов, особенно после того, как сын Ван-хана был ранен в лицо стрелой.
Когда солнце зашло, кераиты частично отвели свои отряды с поля боя. Темучин задержался, чтобы прикрыть отход Гюлдара и подобрать раненых, среди которых было двое его сыновей, скакавших на захваченных лошадях по двое на одном скакуне. Затем он повернул на восток, а кераиты двинулись в погоню на следующий день.
Это было одно из самых ожесточенных сражений Темучина, и он потерпел в нем поражение. Однако он сохранил боеспособное ядро своего племени, охрану ханской ставки и остался в живых сам.
«Мы сражались с человеком, – говорил потом Ван-хан, – с которым нам не следовало бы ссориться».
В монгольском сказании упоминается о том, как Гюлдар принес родовое знамя на Гупту.
Но во время длительного отступления «зализывающих раны» воинов на измученных конях – так уж диктовала жизнь в этом бесплодном краю – они опять выстраивались полукругом для охоты, чтобы загнать антилопу, оленя или любую другую дичь, которую могли поразить их стрелы. И не спортивный азарт заставлял их делать это. Нужно было обеспечивать пропитанием орду.
Кераиты в своих городах на караванном пути от северных ворот Великой Китайской стены и далее на запад поддерживали, если так можно выразиться, баланс сил. Темучин направился к Тогрулу, прозванному Иоанн-священник, с предложением заключить союз. Монголы для кераитского хана были теперь достаточно сильны, что делало такой союз возможным.
«Без твоей поддержки, о отец мой, я не буду чувствовать себя в безопасности. А твои коварные братья и племянники вторгнутся на твою землю и поделят между собой твои пастбища. Да и ты не сможешь жить в мире без нерушимой дружбы со мной. Твой сын недостаточно мудр, чтобы знать все это сегодня, но он лишится власти и самой жизни, если одержат верх твои враги. Единственный для нас выход, дающий нам возможность сохранить власть и выжить, – это установить друг с другом отношения непоколебимой дружбы. Там, где я, твой сын, наши общие проблемы будут разрешены».
Старый хан был по праву названым отцом Темучина, и Иоанн-священник дал свое согласие. Он был стар, и ему был симпатичен молодой монгол. Слово свое Темучин держал. Когда кераиты были вытеснены со своих земель и изгнаны из своих городов западными племенами, в большинстве своем магометанами и буддистами, строго следовавшими своим обрядам, что вызывало неприятие кераитов, с их христианско-шаманистской верой, – монголы двинули на помощь оказавшемуся в трудном положении вождю свои «яростные потоки».
И для начала, как союзник старого кераита, Темучин испробовал свои силы в искусстве управлять империей.
И для этого, по его разумению, существовала прекрасная возможность. За Великой стеной Желтый император Китая не давал ему спокойно спать, напоминая о набегах татар с озера Буйр-Нур, которые досаждали на границах {4}. Он объявил, что лично поведет войско в поход через Великую стену, чтобы наказать агрессивное племя, – что породило панику среди его подданных. В конце концов, один из военачальников был направлен вместе с китайской армией в поход против татар, которые привычно отступили безо всякого для себя урона. Войско китайцев, состоявшее большей частью из пеших бойцов, не смогло догнать кочевников.
Весть об этом дошла до Темучина, который стал действовать столь же энергично, как скакали нещадно подстегиваемые степные лошади, доставляя его послания через равнины. Он собрал всех людей племени и послал их к Иоанну-священнику, своему престарелому союзнику, с напоминанием, что именно татары когда-то расправились с его отцом. Кераиты ответили на призыв, и объединенные орды поскакали на татар, которые не могли отступить, так как в тылу у них находились китайцы.
Последовавшая за этим битва подорвала силы татар, многие из них пополнили количество пленников племен-победителей, а военачальник китайского войска воспользовался благоприятной возможностью представить эту победу как свою личную заслугу. Он пожаловал Иоанну-священнику титул Ван-хан, или Царь царей, а Темучину – звание «командующий карательным корпусом». Эта награда ничего не стоила китайцам, если не считать покрытый позолотой серебряный медальон. Как титул, так и медальон, должно быть, произвели глубокое впечатление на привыкшего к суровым битвам монгола. Во всяком случае, медальон, впервые увиденный жителями пустыни, был выставлен на всеобщее обозрение в юрте хана.
Темучин видел, как его сыновья следуют за Джебе-нояном («военачальник-стрела»), имевшим пристрастие носить сапоги на собольем меху и посеребренную кольчугу. Ее он отобрал у одного странствующего китайца. Джебе-ноян никогда не был спокоен, если не видел скачущих за собой товарищей. Он был хорошим наставником для старшего сына Темучина Джучи («гость»), родившегося как символ мрака, неприветливого и своевольного и все же достаточно сильного духом, что радовало хана.
В последний раз в уходящем XII столетии повел Темучин своих соплеменников на охоту к низовью рек, к земле кераитов. Рассредоточившись широким полукругом, всадники загнали немало антилоп, несколько оленей и более мелкого зверя. Замкнув круг и пустив в ход прочные изогнутые луки, расстреливали свои жертвы до тех пор, пока последняя из них не легла бездыханной к ногам лучников.
Охота монголов – дело нешуточное. Их ждали крытые кибитки и верблюжьи повозки где-нибудь поодаль в степи, и до возвращения охотников с быков была снята упряжь. Были установлены ограждения юрт, натянуто войлочное покрытие на каркас. Разведен огонь в очагах. Немалая добыча была оставлена в дар Тогрулу, который теперь именовался Ван-хан. Кераиты держались высокомерно по отношению к монголам. Добычу, по праву принадлежавшую людям Темучина, забирали люди Ван-хана, и монголы переживали по этому поводу.
У Темучина было слишком много врагов на землях кераитов, выходцев из рода Борджигин, которые хотели бы отстранить его от ханства и от положения фаворита у кераитского властителя. И он направился к своему названому отцу. Между ними была договоренность, что, если возникнут разногласия, ни один из них не пойдет против другого, а оба встретятся и спокойно поговорят, чтобы прояснить суть проблемы.
Темучин многому научился на горьком опыте. Он знал, что после смерти Ван-хана опять вспыхнет война, но среди кераитов были группы воинов, благоволивших к нему. Телохранители Ван-хана, подстрекаемые врагами монгольского хана к тому, чтобы захватить его, не пошли на это. А брачные предложения поступали к монголам. Среди девушек семьи вождя кераитов для Джучи была невеста.
Однако Темучин оставался в своем лагере, предусмотрительно держась на расстоянии от ставки кераитов, в то время как его люди шли впереди него, проверяя, нет ли опасности. Его всадники не вернулись, но два пастуха прискакали ночью с новостью о кераитах. Новость была неприятной и зловещей.
Его враги на западе – Джамуга-сечен, Токтоа, вождь непримиримых меркитов, сын Ван-хана и дяди Темучина – приняли решение покончить с ним. Они выбрали Джамугу гуркханом. Они убедили престарелого и нерешительного Ван-хана объединиться с ними. Предложение о браке было уловкой, как отчасти и подозревал Темучин.
Его попытки по управлению империей провалились. Похоже, он старался сохранять вражду между кераитами и западными тюркскими племенами, укрепляя тем временем свои позиции на востоке, и поддерживать союз с Ван-ханом до тех пор, пока его восточные племена не станут достаточно сильными для того, чтобы обращаться с кераитами на равных. Его политика была благоразумной, но его хитрость столкнулась с еще большей хитростью и к тому же еще с вероломством.
Кераиты, как сообщили ему пастухи, подтягивались к его лагерю, намереваясь напасть на него ночью и расстрелять хана стрелами прямо в юрте.
Ситуация была почти отчаянной, поскольку у кераитов было численное преимущество, а Темучин должен был по мере сил оберегать семьи своих воинов. У него было 6 тысяч воинов; по некоторым источникам, эта цифра не превышает 3 тысяч воинов. Он был предупрежден и не стал терять ни минуты.
Он направил тех, кто охранял его юрту, поднять спящих, предупредить военачальников и вывести мальчиков-пастухов. Скот был отогнан, чтобы произвести его клеймение еще до рассвета, а затем выгнать как можно больше на пастбища. Другого способа сохранить его не было. Люди ставки хана поспешили сесть на коней, всегда стоявших наготове, и погрузить весь свой скарб и женщин на легкие верблюжьи повозки. Безо всяких стенаний и споров они двинулись в долгий путь обратно на свои лагерные стоянки.
Юрты и большие дубовые повозки он оставил на своих местах и поручил нескольким людям на резвых конях следить за тем, чтобы освещающие лагерь огни костров были достаточно высокими. Темучин уходил вместе со своими военачальниками и лучшими воинами племени, позаботившись о скрытности отхода. Не было никакой возможности избежать налета на лагерь вражеских войск, которые все приближались под покровом темноты.
Беглецы проскакали восемь или девять миль по направлению к холмам, которые могли бы послужить некоторым укрытием для людей Темучина на случай, если они будут рассеяны. Он дал команду остановиться, чтобы дать передышку коням после того, как всадники перебрались через ручей.
Тем временем кераиты еще до рассвета ворвались в покинутый лагерь. Они расстреляли из луков белый войлочный шатер хана, прежде чем обратили внимание на тишину в стойбище и отсутствие в нем скота и родового знамени. И они остановились в недоумении и стали совещаться. Яркие огни в лагере заставили их подумать, что монголы все еще оставались в юртах. А когда они поняли, что те покинули свои шатры, захватив ковры и утварь, даже запасные седла и кожаные мешки для молока, им показалось, что монголы сбежали в страхе и неорганизованно.
Широкую полосу следов, которые вели на восток, не могла скрыть темнота, и кераиты сразу же бросились в погоню. Они перешли в галоп и прискакали к подножию холмов, когда рассвело, поднимая густые облака пыли позади своих коней. Темучин наблюдал за их приближением и видел, как они вереницей вытянулись в бешеной скачке. Всадники скакали порознь: те, кто был на лучших конях, вырвались вперед, оставляя позади соплеменников на менее резвых лошадях.
Вместо того чтобы продолжать поджидать их в ущелье, Темучин вывел своих воинов в пешие построения ближнего боя, оставив коней отдыхать. Воины перебрались через речку, рассеяли передовые отряды кераитов и выстроились поперек холмистого поля, прикрывая отход всей орды. Затем появились Ван-хан и другие вожди кераитов. Кераиты перестроились, и началась жестокая смертельная битва.
Никогда еще Темучин не сталкивался с таким жестким натиском. Потребовались все мужество его «яростных потоков» и стойкость его соплеменников, тяжеловооруженных всадников родов урут и мангут, которые всегда были к его услугам. Малое число воинов не позволяло ему атаковать с фронта, и ему оставалось полагаться на небольшое преимущество, которое давала ему местность, – единственное, на что могли уповать монголы. Когда день был на исходе, а Темучин на волоске от неотвратимого поражения, он вызвал Гюлдара – одного из своих названых братьев, который был хранителем знамени и вождем мангутов. Темучин велел ему обойти боевые порядки кераитов и взять и удержать высоту на их левом фланге. Эта высота называлась Гупта.
«О хан, брат мой, – отвечал измотанный в бою Гюлдар, – я сяду на своего лучшего коня и прорвусь, кто бы ни стоял у меня на пути. Я установлю знамя с хвостами яка на Гупте. Я покажу тебе свое мужество, а если я буду сражен, будь кормильцем и наставником моих детей. Это все, что мне будет нужно, когда настанет мой конец».
Это продвижение в обход было излюбленным маневром монголов. Оно называлось тулугма, или «обычный охват», когда заходят во фланг противника и обрушиваются на него сзади. В ситуации, когда его формирования потрепаны, а кераиты прорывают фронт и надвигается темнота, этот маневр Темучина был не чем иным, как отчаянной попыткой оказать сопротивление. Но верный Гюлдар все-таки поднялся на высоту, установил стяг и удержал позицию. Это сковало действия кераитов, особенно после того, как сын Ван-хана был ранен в лицо стрелой.
Когда солнце зашло, кераиты частично отвели свои отряды с поля боя. Темучин задержался, чтобы прикрыть отход Гюлдара и подобрать раненых, среди которых было двое его сыновей, скакавших на захваченных лошадях по двое на одном скакуне. Затем он повернул на восток, а кераиты двинулись в погоню на следующий день.
Это было одно из самых ожесточенных сражений Темучина, и он потерпел в нем поражение. Однако он сохранил боеспособное ядро своего племени, охрану ханской ставки и остался в живых сам.
«Мы сражались с человеком, – говорил потом Ван-хан, – с которым нам не следовало бы ссориться».
В монгольском сказании упоминается о том, как Гюлдар принес родовое знамя на Гупту.
Но во время длительного отступления «зализывающих раны» воинов на измученных конях – так уж диктовала жизнь в этом бесплодном краю – они опять выстраивались полукругом для охоты, чтобы загнать антилопу, оленя или любую другую дичь, которую могли поразить их стрелы. И не спортивный азарт заставлял их делать это. Нужно было обеспечивать пропитанием орду.
Глава 6
Смерть Иоанна-священника
Непосредственным результатом победы кераитов было укрепление союза против Темучина. Вожди кочевых племен склонны были заключать союз с набирающим силу племенем; это обеспечивало им защиту и обогащение.
Разъяренный монгол обратился с красноречивым упреком к Ван-хану:
«О хан, мой отец, когда тебя преследовали враги, разве я не направил тебе в помощь четырех своих багатуров? Ты добрался до меня на слепом коне, в изорванной одежде, питаясь мясом одной-единственной овцы. Разве я не дал тебе много овец и лошадей?
В прошлом твои люди брали себе военные трофеи, по праву принадлежавшие мне. Потом твои враги отняли их у тебя. Мои багатуры возвратили их тебе. Затем у Черной реки мы клялись, что не будем слушать тех, кто говорит о нас плохо, чтобы нас рассорить, но встретимся и обсудим проблему. Я не говорил, что моя награда за заслуги мала, и не требовал большего.
Разъяренный монгол обратился с красноречивым упреком к Ван-хану:
«О хан, мой отец, когда тебя преследовали враги, разве я не направил тебе в помощь четырех своих багатуров? Ты добрался до меня на слепом коне, в изорванной одежде, питаясь мясом одной-единственной овцы. Разве я не дал тебе много овец и лошадей?
В прошлом твои люди брали себе военные трофеи, по праву принадлежавшие мне. Потом твои враги отняли их у тебя. Мои багатуры возвратили их тебе. Затем у Черной реки мы клялись, что не будем слушать тех, кто говорит о нас плохо, чтобы нас рассорить, но встретимся и обсудим проблему. Я не говорил, что моя награда за заслуги мала, и не требовал большего.