Лэмб Гарольд. Карл Великий. Основатель империи Каролингов

   После этого они увидели епископов и священников, и Окер, весь дрожа, ответил: «Когда ты увидишь, что эти поля взрастили урожай из сверкающей стали, а воды этой реки начнут биться в наши стены с железным грохотом, тогда ты поймешь, что Карл рядом».
   Едва он произнес эти слова, как черная туча затмила сияние яркого дня. Оружие сверкало, как пламя в ночи. И предстал перед ними грозный Карл, увенчанный шлемом и закованный в стальные латы. В левой руке он держал стальное копье. Все, кто шел рядом с ним или следовал за ним, заполнили поля своей мощью, и в реке уже не было видно воды, блестели только стальные латы. Затряслись каменные стены, и жители города в ужасе закричали: «Это воины! Горе нам!»
   И тогда правдивый Окер, окинув все это быстрым взглядом, обратился к Дезидерию: «Вот идет Карл, которого ты так хотел видеть».
   Так повествовала легенда о силе и мощи короля. В действительности же настоящий Карл не мог штурмовать стены Павии. Походила к концу зима. Раздосадованный, он послал за Хильдегардой и двумя сыновьями, чтобы те скрасили его одиночество. Вместе с таянием снегов его семья прибыла из-под горы Ценис, и Карл радовался своей победе в обществе родных и друзей. Потому что вне стен города в открытом поле не оставалось никого, кто мог бы сразиться с ним.
   Затем Карл вновь отправился в путь, забрав с собой свою семью, светскую и церковную знать, приказав всем облачиться в парадные одежды. Они отпразднуют Пасху, сказал он, как паломники в самом Риме.
   Устремившись в Священный город, Карл начисто забыл предупредить папу римского Адриана о своем прибытии. Но он не позабыл взять с собой отряд отборных конников в полном вооружении.
   Очень весело кавалькада Карла пересекла холмы Тосканы и спустилась в Романскую долину, где по болотам тянулись каменные акведуки, скучные и неживые. На последней ночной стоянке Карл позаботился о том, чтобы его дворяне надели все свои регалии. Сам он опоясался мечом с рукояткой из чистого золота. Супруга Карла потчевала его вкусной итальянской едой. Он помнил о том, что носил титул «римского патриция».
   – Дорогие и доблестные мои собратья, – предупредил Карл своих дворян, – я отвергну каждого из нас, кто напьется в этот праздник.
   – Даю слово, – поклялся граф Уорин, – вашему величеству, что все франки прошествуют смиренно и с достоинством, как подобает истинным паломникам, и никто из них не рухнет пьяный как свинья.
   Как настоящий церемониймейстер, Карл выставил позади себя в полном составе свою свиту и церковников, трубачей и знаменосцев со штандартами с изображениями дракона и креста. Не будучи уверенным в собственном величии, он предпочел подстраховаться чужой пышностью и великолепием.
   И потом, на Клодиевой дороге, в какой-то деревушке вдоль обочины стояли толпы народа, приветствуя Карла. Римские воины потрясали своими копьями, церковные прислужники размахивали пальмовыми ветвями, и хор мальчиков пел: «Дорогу королевскому штандарту…»
   Бок о бок с ним ехали церковники с флагами. При виде такой пышности и великолепия сердце Карла распирало от гордости. Спешившись с лошади, он продолжил свой путь пешком. Никогда прежде ни один франкский король не обозревал Священный город в пределах его стен.
   Карл продолжал неторопливо ехать дальше и внимательно следил за тем, чтобы его подчиненные сохраняли строй и порядок. В этот момент его тихо отвлекли в сторону.
   – Это триумфальное шествие, – объяснили ему, – и не будет ли ваша милость, король франков, следовать ему – этому древнему пути победоносных цезарей?
   Таким способом его отвлекли от собора Святого Петра. Счастливый, Карл продолжал шествовать, и в его ушах звучали гимны, слагаемые в его честь, и звучали они куда приятнее заунывных рулад франкских монахов.
   Адриан решил не пускать его в город.
   Если верить его биографу, Адриан при получении известия о прибытии Карла удивился. На самом деле папа римский был просто потрясен.
   Адриан был знатного рода, обладал выдержкой, силой воли и мало походил на своих предшественников. Будучи опытным и сильным политиком, он предотвратил зловещий заговор в Риме, в одиночку противостоял козням Дезидерия и в то же время мечтал о восстановлении своего пришедшего в упадок города. Адриан был редким человеком – дипломатом с очень сильным характером.
   Проблема, с которой он столкнулся, казалась абсолютно неразрешимой. Отрезанный от восточного владыки в Константинополе, этот священник, по традиции унаследовавший престол Святого Петра, волею случая стал единоличным правителем буйного и нищего Рима, города, которым управляли его знаменитые предшественники. Этот город с трудом обеспечивал себя едой и деньгами, еле-еле выкачивая их из соседних княжеств. Адриан сам оставался последним осколком Римской империи. В качестве такового он существовал благодаря долготерпению лангобардов, которые, на худой конец, были все-таки более утонченными и серьезными, чем другие варварские короли. Чтобы поддержать свой разваливающийся город, Адриан нуждался в более обширной территории, на которую он претендовал как на церковную собственность храма Святого Петра. И эту территорию не могли захватить ни жадный Дезидерий, ни далекий император в Константинополе, ни буйная местная знать. Поэтому в полном отчаянии Адриан собирался защищать стены Рима с помощью попов, городских стражников и паломников. И в этот момент Карл со своим войском перешел Альпы и снял угрозу со стороны лангобардов.
   Но этим дело не закончилось. Захват Карлом Вероны вынудил южных лангобардских герцогов пойти на примирение с самим папой Адрианом. Со всех концов Италии, из Беневента, Сполето и других городов они поспешили в собор Святого Петра, чтобы там сбрить бороды и остричь волосы и присягнуть на верность папе римскому. Эти дворяне неожиданно явились в Рим в качестве преданных и покорных паломников, и Адриан уже обозревал ту местность, которой собирался владеть, как вдруг неожиданно свалился этот дикарь франк.
   Будучи образованным человеком, хоть и плохо разбирающимся в латыни, Адриан мог бы вспомнить знаменитую басню сирийского раба Эзопа о лягушках, променявших цаплю на аиста. С приближением Дезидерия он намеревался защищать свой город всеми силами, но осторожно, поскольку не знал, на что тот способен. В соответствии с этим Адриан призвал своих стражей и охранников для того, чтобы они благополучно препроводили грозных франков за пределы площади Нерона.
   Итак, с рассветом Адриан с беспокойством ожидал нашествия франкского войска. И туда ворвался Карл, блистая золотом рукояти меча и браслета. С трудом неся груз своего тела, Адриан опустился на колени и помолился. Карл поцеловал руку, которую ему протянул Адриан, и произнес:
   – Благословен будет тот, кто выступает от имени Господа.
   Карл сиял от счастья, слушая пение монахов. Он испытывал такие чувства, словно его ввели в пышный и роскошный храм. Сжимая руку Адриана, король франков прошел через атриум и, войдя в церковный неф, прошел прямо к алтарю, где горело 100 свечей. Никогда в жизни Карлу не представлялось такое зрелище.
   Он застенчиво произнес молитву на исповеди, украдкой бросив взгляд на Хильдегарду и стоявшего поодаль Пипина. Адриан слышал голос Карла, излагавший то, как он рубил головы своих врагов и верой и правдой служил святому Петру. Интересно, чем он собирался заняться в Риме?
   Карл пробормотал, что хотел бы за четыре дня Пасхи осмотреть гробницы, а потом уехать. Адриан не был готов в это поверить. Он вел себя с Карлом как добрый хозяин с непрошеным гостем.
   Откровенно он попросил Карла поклясться ему в верности и заключить с ним мир и дружбу. После этого Карл приказал всем своим дворянам сделать то же самое. Адриан был удовлетворен, но продолжал держаться стороны грозного франка.
   – Веселый у тебя вышел поход, – произнес он, прощаясь у ворот.
   Карл не возражал против того, чтобы спать на свежем воздухе на площади Нерона. Все пасхальное воскресенье огромный франк ходил как оглушенный. Римские судьи и знатные дворяне, собравшиеся вместе в церкви Святой Марии Маджори, а также толпа народа восторженными криками приветствовали Карла. Он входил не просто в Священный город, а в могущественную метрополию всего мира, где паломники из Африки и острова Британии, расталкивая друг друга локтями, пробивали себе дорогу к храмам, сверялись со списком «чудес», которые необходимо посетить, и покупали крошечные крестики, а иногда церковные мощи везде, где только могли. Карла охватило нестерпимое желание привезти мощи святого Павла и даже святого Петра к алтарям святых Мартина и Дени. Когда же Адриан показал Карлу внутреннее помещение, заполненное книгами, лежавшими на полках, король закричал в изумлении и стал упрашивать разрешения взять с собой на родину несколько этих священных символов, так роскошно переписанных и раскрашенных.
   В течение трех дней Адриан размышлял над загадкой этого человека с нетерпеливым умом мальчика, который мог стать либо властителем, либо защитником Рима. В Карле он ощущал железную волю и характер, готовый взять на себя ответственность. У франка была привычка поднимать своего калеку сына, чтобы показать мальчику все, что ему нравилось. Впоследствии Адриан всегда интересовался, совершит ли Карл какое-либо действие, если мог бы этого никогда не делать; папа попросил скорее защиты от врагов, нежели помощи самому себе.
   Наблюдательный Адриан вплотную приблизился к разгадке тайны личности Карла. Но эту тайну грозный варвар хранил глубоко в себе, потому что происходила она от мучившего его и тщательно подавляемого страха. А страх для Карла был вещью крайне постыдной, и он всячески боролся с тем, чтобы этот страх как-то обнаружить.
   Адриан молча удивлялся тому, как Карл любил места священного поклонения – темницу, где был заключен Петр, камни апостольской исповедальни, золотые ковчеги для мощей. Ни один из обычных паломников не испытывал желания взять с собой каменный обломок. Кроме того, радость переполняла Карла, когда он втискивал свое массивное тело в крохотную исповедальню. Он веселился, чувствуя облегчение. Время от времени Адриан задавал себе вопрос, не пытается ли франк физически спастись от какого-то воображаемого преследования. Но это казалось невозможным.
   После трехдневной мессы у Святого Петра за городскими стенами франки собрались уходить. Но прежде чем на четвертый день они смогли уйти, Адриан, понимая теперь, что Карл никогда не любил находиться вдали от своей семьи и вассалов, попросил франков снова встретиться у алтаря Святого Петра. И там спокойно он напомнил Карлу об обещании, которое его отец Пипин дал блаженной памяти Стефану на земле франков, – обещании передавать определенные города и земли святому Петру и его наместникам. В заключение он спросил Карла, собирается ли тот вместе со своими сеньорами выполнить его.
   Карл с готовностью согласился. Разве он не пересек Альпы, чтобы исполнить эту самую клятву?
   Потом секретарь Адриана по пунктам зачитал список даров Пипина. Карл не мог слишком хорошо поспевать за быстрой певучей латынью.
   «…От острова Корсика… оттуда до горы Барда и Пармы… далее до Мантуи и горы Силицис вместе со всей… Равенной, как это было в старые времена, и провинции Венеции с Истрией… и весь Сполето и Беневент».
   Большинство из этих названий было неизвестно Карлу. Он знал только дороги, по которым ходил в Италии. Он никогда в жизни не смотрел на карту. А соответственно и не мог осознать, что перечисленные области занимают две трети Италии.
   Но, поняв, что именно этим Адриан хотел вознаградить себя, Карл охотно согласился. Очевидцы этого события утверждают, что Карл приказал своему капеллану сделать две копии и одну из них собственноручно вложил в Евангелие, находившееся рядом с мощами святого Петра, другую увез с собой.
   Решительному папе римскому Адриану обещали больше, чем он сам рассчитывал получить.
   Со своей стороны, Карл забрал с собой римского священника, чтобы тот научил местных святых отцов грамотно читать проповеди, и ученого доктора Петра Пизанского, чтобы он обучал короля грамматике и правописанию. Более того, Карл увез с собой страстное желание обладать библиотеками, основами цивилизации. Он неожиданно почувствовал в душе огромное облегчение от посещения римских храмов.
   После этого его чаша счастья переполнилась. Хильдегарда подарила ему дочь, а в начале июня Павия сдалась под натиском голода и лишений. Дезидерий вышел вместе с семьей, чтобы отдаться на милость победителю. На поверку он оказался полным угрюмым маленьким человечком, смертельно боявшимся Карла, который при виде такой боязни от души расхохотался. Анза, жена Дезидерия, была очень привлекательной женщиной.
   Вслед за своими воинами Карл въехал в городские ворота как победитель, восхищенно озирая длинные колоннады и теплые весенние бани этого города дворцов. Дезире, на которой он когда-то был женат, умерла, а Павия принадлежала ему. Настроенный добродушно, Карл разглядывал восстановленные сокровища и тут же приказывал раздать их целиком и полностью своим верным вассалам, так долго штурмовавшим стены города. Восхищенные солдаты громкими криками превозносили щедрость Карла и его удачу, которая принесла ему столько богатства при таких малых потерях. Отныне Карл стал именоваться «Карл, милостию Божией король франков, лангобардов и римский патриций».
   Дезидерия и Анзу он под охраной отослал во Францию, где заставил принять постриг в монастыре Корби. На население Ломбардии король франков не наложил никакой дани, не заставил побежденных платить никаких податей и лично для себя не стал требовать земель или городов в качестве выкупа. Он был просто «королем лангобардов», а не властителем их страны. Сами же лангобарды могли жить по тем же законам, что и раньше.
   После этого Карл стремительно отправился на родину. По пути, когда они преодолевали высоты ледника Роны, умер ребенок Хильдегарды.
   Знатным лангобардам, брошенным их повелителем, подобное беззаботное милосердие казалось немыслимым. Один из них записал: «Король франков, который мог лишить нас всех наших владений, выказал милосердие и снисходительность».
   Такого в Италии прежде не случалось.
   В течение года мирная политика Карла вызвала восстание. Таким же сильным, как и ненависть саксов к своим родичам-франкам, был антагонизм униженных лангобардов по отношению к своим новым хозяевам. Освободившись от слабого Дезидерия, герцоги на севере страны объединились, чтобы взять власть в свои руки. В Риме обеспокоенный Адриан узнал, что сын Дезидерия ведет из Константинополя флот. С приближающимся восстанием рухнули все предполагаемые законы.
   Адриан, возлагавший столько надежд на Карла, вдруг обнаружил, что могущественный франк, занятый разборкой с саксами, не обращает никакого внимания на состояние дел в Италии. Глава церкви отправил Карлу красноречивое послание, называя его «великим и могучим королем», передавая привет жене и детям, – Адриан очень хорошо помнил о том, как Карл был привязан к своей семье. В письме папа римский предупреждал короля франков о грядущих беспорядках в Италии. На дорогах повсеместно шастали вооруженные банды. На севере Равенна требовала независимости, а Ротгад, герцог Фриуля, собирал армию.
   Карл, занятый летом 775 года в Саксонии, на это письмо никак не отреагировал. Только пара епископов на тощих мулах прибыла из государства франков, чтобы посетить герцогства Сполето и Беневент и переговорить с местными властителями.
   – Будьте разумны и не торопитесь, – предупреждали эти безобидные святые отцы, – берегитесь Карла.
   Они также послали на родину гонцов с сообщением, в котором изложили свое мнение о создавшейся ситуации.
   – Что уж такого в этом короле франков, – поддразнивал Ротгад посланцев папы, – если римляне так в него верят!
   Адриан послал бродячему Карлу письмо, полное горьких упреков. Никакого ответа, написанного ясным слогом Петра Пизанского, папа римский не получил. С наступлением зимы, когда снег закрыл для армии горные перевалы, Адриан потерял всякую надежду.
   И вдруг после Рождества Карл прорвался через снежные заносы. Взяв только колонну отборных всадников, он смог преодолеть перевалы. На этот раз Карл не стал задерживаться у Павии, а пронесся вниз по реке и поднялся в восточные холмы, преодолевая яростное сопротивление реки. История рассказывает о том, как Ротгад сражался и бежал, чтобы погибнуть в горах от рук своих собственных людей, и как пал Тревизо, осажденный франками.
   С Дезидерием король франков в свое время обошелся достаточно мягко; с восстанием он расправился стремительно и безжалостно, вешая вожаков, ссылая герцогов, конфисковывая земли. Управлять на местах он поставил франкских графов, а на севере страны им в поддержку оставил сильный гарнизон. Себя Карл стал именовать королем лангобардов и при этом отнюдь не шутил. Даже в свое отсутствие он оставался их законным королем. Уроженцы Сполето и Беневента после переговоров с епископами Карла уклонились от участия в восстании.
   Паломничество в Рим Карл совершать не стал. Когда он сделал остановку по дороге, чтобы отпраздновать Пасху, это было уже в горах по пути на родину. Домой Карл добрался в июле, как раз к сенокосу.
   После этого будущее Италии находилось в равновесии между непредсказуемой волей Карла и целеустремленностью папы римского Адриана.
   Физически сын Пипина не ощущал никакого страха. Его крепкое и массивное тело могло вынести любое суровое обращение, и раны оставляли на нем только шрамы. Силой своей воли он заставил в последнюю зиму 1000 человек последовать за ним через снежные вершины.
   Его лесники рассказывали о том, как Карл на охоте встречался с зубрами. Эти гигантские дикие быки, размерами превосходящие львов, были королями зверей в Европе. Естественно, в своих рассказах охотники превозносили Карла как героя.
   «Великий Карл, который терпеть не мог праздности или безделья, отправился поохотиться на зубров. Когда сопровождавшие его увидели этого громадного зверя, они в страхе бежали. Но бесстрашный Карл, верхом на горячем боевом коне, подъехал вплотную к зубрам и попытался пронзить шею одного из зверей своим мечом. Однако он промахнулся, и чудовищный зверь ударом рога разорвал сапог и ножные обмотки великому королю, ранив его при этом в икру ноги, после чего Карл хромал до конца жизни. Затем зверь скрылся под защиту деревьев и скал. Многие из его слуг хотели предложить Карлу свои обмотки, но он им запретил, сказав: «Я так и поеду к Хильдегарде».
   Затем Изамбард, сын Уорина, догнал зверя и пронзил его до самого сердца своим копьем между плечом и горлом. Слуги приволокли все еще теплое тело зверя к ногам великого короля.
   Казалось, Карл не обратил никакого внимания на добычу, отдав зверя своим товарищам, а затем отправился домой. Там он показал свои разорванные обмотки королеве и спросил: «Какой награды заслуживает мужчина, уложивший того зверя, который сотворил такое со мной?» На это Хильдегарда ответила: «Он заслуживает высочайшей награды». Потом король велел принести рога зубра как доказательство его слов, и королева вздохнула и прижала руки к груди».
   Из-за того что Хильдегарда так опасалась за его жизнь, Арнульфинг, недолюбливавший Изамбарда, наградил молодого дворянина фунтом серебра за его поступок и дружески обнял его.
   Карл абсолютно не опасался за здоровье своего тела и после Вероны совершенно не боялся козней своих врагов. Другой страх все сильней одолевал его мозг. Этот страх был ему знаком еще с детства в кругу любящей семьи; будучи старшим сыном и находясь в тени стареющего Пипина, он на какое-то время позабыл о своем страхе.
   Но теперь, когда он оставался в одиночестве, если не считать легкомысленной Хильдегарды, этот страх начинал одолевать его независимо оттого, находился он в седле или на троне. Этот страх или ужас появлялся повсюду на родине короля как танец смерти, и только он один его чувствовал. И этот ужас постоянно предупреждал Карла о тех бедствиях, которые могут грозить его народу.
   На рынке в Ингельхейме он повстречал хитрого полдука – продавца чудес – толстяка, одетого в рясу с капюшоном и рубашку из овечьей шерсти, предлагавшего за несколько пенсов средства из винограда для лечения водянки, черной рвоты и слепоты.
   У Карла была привычка странствовать в одиночку. Он надевал на себя куртку из фризийской шерсти, и очень часто случалось, что его не принимали за короля. Как-то раз во время своих странствий Карл набрел на толпу из деревни, собравшуюся поглазеть на деревянный крест, предназначенный для распятия. Находившиеся там семьи вместе с детьми глазели на шваба, обвиненного в воровстве. Священники лили кипяток из котелка в бочонок, по высоте доходивший швабу до пояса. Потом они уронили в бочонок маленький булыжник и закатали рукав на правой руке обвиняемому, согласившемуся пройти испытание божьей милостью кипятком.
   Когда толпа сгрудилась плотнее, чтобы разглядеть, сумеет ли шваб доказать свою невиновность, вытащив камень из кипятка, Карл протиснулся к бочонку. Если бы шваб потерпел неудачу с камнем, ему бы отсекли руку топором, и все желающие глазели бы на это. Карл, обладавший острым зрением, сразу заметил, что шваб не потел от волнения. Мужчина ждал, пока священник прочтет свою неразборчивую латынь, а потом вытянул вперед свою руку. Закричав, словно от боли, он вскинул руку, которую остриженный священник поймал и выхватил из нее камень.
   – Невиновен! – крикнул священник.
   Толпа взорвалась от удивления, а Карл нагнулся над бочонком, внимательно разглядывая лежавший на дне камень. Разгневанный этой насмешкой над судом, Карл схватил шваба и священника за шеи и окунул их в кипящую воду. С дикими криками они вырвались от него, а толпа, раскрыв рот, смотрела во все глаза.
   И потом вновь король обнаружил свободных франков, трудившихся на церковной земле и добывавших скудный урожай ячменя. Несмотря на то что эти франки были рождены свободными людьми и имели право носить оружие, они избрали себе жребий пахать землю, выращивать урожай, кормить себя и уклоняться от более суровых обязанностей.
   В этих людях он чувствовал угасание их древней тевтонской гордости; они предавались пьянству, неуклонно приближая тем самым свою смерть.
   В час вечерней молитвы Карл спешился у придорожной церкви Сен-Реми, чтобы прочесть магнификат (величание Богородицы). Его спутники ожидали снаружи и прогуливались, разминая затекшие ноги и руки. Крыша провисала над темным алтарем, где шептались двое мужчин – по всей видимости, свободный землевладелец исповедовался дьякону, у которого ряса была натянута поверх охотничьих штанов. Пол был загажен испражнениями животных. Все это Арнульфинг воспринимал как само собой разумеющееся, но, произнося свою молитву, он слышал размеренный звон серебряных монет и считающий голос:
   – …четыре, за девушку пастуха, пять, за взвешенное дважды сало, шесть, за эту маленькую шутку над слабоумным мальчиком… – Исповедовавшийся снизил голос до слабого шепота и резко закончил: – Клянусь святыми мощами Реми, у меня только семь пенсов.
   Карлу пришло в голову, что слову свободного франка больше не верят, если он при этом не клянется известными святынями. Потом он понял, что этот каявшийся грешник платил свои деньги во искупление собственных грехов. Многие верили, что слова пророка Даниила «Искупайте свои грехи пожертвованиями» означают, что надо платить деньги.
   Да и откуда их неповоротливым мозгам понять значение этих слов? Священники, которые должны их наставлять, зачастую не умели даже читать.
   Прожив некоторое время во дворце в Павии и послушав мудрого Адриана, Карл осознал собственное невежество и пьянство своего народа, жившего в плетеных и мазаных хижинах и бревенчатых церквях. На какое-то мгновение при виде чудес просторных римских церквей у короля поднялось настроение, словно после глотка доброго вина. Он искренне поверил, что приобщился к чудодейственной силе. Но у себя на родине это чувство растаяло без следа. Он привез с собой святые реликвии. Но отличались ли они в этом диком лесу от других кусочков дерева в местных храмах? Могли ли они сотворить чудо среди франков?
   Карл как раз размышлял над этим, когда встретился и побеседовал со Штурмом. Проезжая дорогой по правому берегу Рейна среди пограничных поселений, он обнаружил Штурма в еловом лесу. Тот рубил лапник для устройства засеки против отбившихся от стад зверей. Старый Штурм – ученик Бонифация и аббата Фульды в Саксонских холмах – по-прежнему путешествовал по стране пешком, как и в молодые годы, когда был миссионером. Даже узнав короля Карла, рослый аббат продолжал размахивать ножом и переплетать ветки. Не поблагодарив, он присел у костра, который развели спутники короля, и разделил с Карлом ужин, состоявший из мяса, хлеба и меда. Без комментариев Штурм выслушал жалобы короля на праздность, обжорство и расстройство в умах среди франков. И когда Карл ожидал его ответа, старый аббат очнулся от своих размышлений и сказал странную вещь:
   – Сын мой, отошли своих охотников, слуг и охрану. Посиди у огня и сотвори свою вечернюю молитву.
   – Мою молитву?