Ленц Зигфрид. Минута молчания

Зигфрид Ленц
Минута молчания
Повесть

   Посвящается Уле

   «Со слезами на глазах опустились мы на скамью», пропел наш школьный хор перед началом траурной церемонии, и господин Блок, наш директор, прошел к украшенному траурным венком подиуму. Он шел медленно, едва взглянув на заполненный до отказа зал; перед портретом Стеллы, стоявшим на деревянной подставке перед подиумом, он задержался, выпрямился, может, только намеревался выпрямиться, а вместо этого глубоко склонился перед ним.
   Он долго пребывал в этой позе, перед твоим портретом, Стелла, перехваченным наискосок черной гофрированной лентой, траурной лентой; пока он так стоял в поклоне, я смотрел на твое лицо, на твою спокойную снисходительную улыбку, которую мы, старшеклассники, знали по твоим урокам английского. Твои короткие черные волосы, я их гладил, твои светлые глаза, я их целовал на пляже Птичьего острова: я не мог не вспомнить об этом, и я вспоминал, как ты подбивала меня, чтобы я угадал твой возраст. Господин Блок говорил, глядя на твой портрет внизу, он назвал тебя милой, всеми уважаемой Стеллой Петерсен, он упомянул, что ты пять лет проработала в учительском коллективе гимназии имени Лессинга, что коллеги ценили тебя, а ученики любили. Господин Блок не забыл упомянуть и твою заслуживающую всяческого уважения деятельность в комиссии по школьным учебникам и, наконец, вспомнил, что ты была чрезвычайно веселым человеком: «Кто принимал участие в школьных экскурсиях с ней, долго еще потом рассказывал о ее внезапных фантазиях, о том настроении, которое царило среди учеников, о чувстве солидарности быть школьником гимназии имени Лессинга; она вызывала в них эту гордость, это чувство единения».
   Послышался свист, предупреждающий сигнал со стороны окон, оттуда, где стояли наши малыши, четвероклассники, не прекращавшие обмениваться мнениями, они вели свои разговоры о том, что их интересовало. Они сбивались в кучки, толкались, хотели что-то показать друг другу; классный руководитель тщетно пытался навести порядок. До чего же ты была хороша на фото, зеленый свитерок был мне знаком, и шелковая косынка с якоречками тоже, она была на тебе и тогда, на берегу Птичьего острова, куда нас занесло во время грозы.
   После директора полагалось выступить с речью одному из учеников, сначала они все указывали на меня, вероятно, потому, что я был спикером класса, но я отказался, я знал, что не смогу этого сделать после всего того, что произошло. Так как я отказался говорить, вызвался Георг Бизанц, он попросил сказать несколько слов о фрау Петерсен, Георг всегда был ее любимым учеником, его сочинения всегда удостаивались ее самой высшей похвалы. Что ты думала, Стелла, когда слушала его отчет о поездке класса, об этой экскурсии на северофризский остров, где старый фонарщик с маяка рассказывал нам о своей работе и где мы, по щиколотку в илистой грязи, ловили руками рыбешку на мелководье, взвизгивая от удовольствия. Георг, кстати, не забыл упомянуть твои измазанные илом ноги и то, как ты высоко задрала юбку, когда нащупала ногами камбалу. И вечер в домике паромщика он тоже не забыл. Когда расхваливал жареную камбалу, он говорил это для нас всех, и я во всем был согласен с ним и тогда, когда он восторженно вспоминал вечер и моряцкие шанты^[1].
   Мы все тогда подпевали, мы ведь знали и шотландскую My Bonnie и Мы приплыли к Мадагаскару и другие шанты. Я выпил две кружки пива, и, к моему удивлению, Стелла тоже пила пиво. Иногда мне казалось, ты такая же, как мы, одна из учениц, радуешься тому же, чему и мы, ты весело смеялась, когда кто-то из наших понадевал на чучела морских птиц, стоявших повсюду, бумажные колпачки, которые он так искусно складывал. «Нас всех, дорогие коллеги, очень порадовало, что двое наших учеников получили оксфордскую стипендию, – сказал директор и, чтобы подчеркнуть значение этого, кивнул портрету Стеллы и тихо повторил: – Оксфордскую стипендию». Словно это высказывание могло быть понято как-то иначе, неожиданно раздалось всхлипывание, мужчина, всхлипывавший и прикрывавший рот рукой, был господин Куглер, наш воспитатель по искусству, мы часто видели их, как они вместе шли домой, Стелла и он. Иногда она даже брала его под руку, и поскольку он был намного выше нее, порой казалось, он тащит ее за собой. Кое-кто из учеников подтолкнул друг друга, чтобы обратить внимание на всхлипывающего учителя, а двое четвероклассников с большим трудом удержались, чтобы не захихикать, но подавили в себе это желание.
   Его не было среди любопытствующих зрителей, когда мы сооружали волнорез, господин Куглер путешествовал на своем паруснике вокруг датских островов. Среди добровольных зрителей, недостатка в которых не было ни одного дня, мне бросился в глаза высокий мужчина, худоба которого вызвала мою озабоченность. Ведь большинство зрителей были курортниками.
   Они приходили, некоторые из них в купальниках, на пляж из отеля У моря, взбирались на мол и брели по изломанной дуге до оконечности мола, где отыскивали себе местечко возле мигающего маяка или на огромных валунах. Наша черная, щербатая, предназначенная для транспортировки камней баржа стояла у самого входа в Пастушью бухту. Удерживаемая двумя якорями и доверху загруженная каменными глыбами, покрытыми илом и водорослями, которые мы выбирали, чтобы расширить волнорез и надстроить его, одним словом, починить мол, на котором зимние штормы оставили свои следы, выбив кое-где целые куски. Умеренный северо-восточный ветер обещал стабильную летнюю погоду.
   По знаку моего отца Фредерик, его рабочий, отвел в сторону стрелу, опустил грейфер, направив металлические зубцы на камень, крепко обхватил его, и, когда канатная лебедка заработала, колосс рывками стал подниматься из пакгауза, слегка раскачиваясь на весу, он перемахнул через край баржи, и все зрители с напряжением смотрели на нас; кто-то из них схватился за фотоаппарат. Мой отец опять подал знак рукой, металлическая пасть разжалась, грейфер выпустил глыбу и там, где она упала, поднялся мощный всплеск воды, с бурлящим шумом вскинулись вверх волны, вновь опрокинулись и медленно разошлись.
   Я нацепил прозрачный защитный щиток из органического стекла и спустился рядом с бортом под воду, чтобы оценить, как легли камни, но мне пришлось ждать, пока легкое течение воды не отнесло облако из ила и песка, а когда муть осела, я увидел, что каменная глыба легла как надо. Она накрыла собой поперек остальные камни, но между ними виднелись щели и просветы, словно специально оставленные для сбегающей воды от промывных волн. На вопросительный взгляд отца я ответил успокаивающе: все лежит как надо, как того требует волнорез. Я вскарабкался на борт, и Фредерик протянул мне пачку сигарет и поднес зажигалку.
   Прежде чем снова опустить грейфер на груду камней, он обратил мое внимание на публику: «Вон там, Кристиан, девушка в зеленом купальнике, с пляжной сумкой в руке, мне кажется, она помахала тебе». Я тотчас же узнал ее, по прическе, по широкоскулому лицу я узнал Стеллу Петерсен, мою учительницу английского в гимназии Лессинга. «Ты ее знаешь?» – спросил Фредерик. «Она моя учительница английского», – сказал я, а Фредерик отреагировал недоверчиво: «Вот эта? Да у нее вид школьницы». «Ты заблуждаешься, – сказал я, – она определенно на несколько лет старше».
   Тогда, Стелла, я сразу узнал тебя и вспомнил еще наш последний разговор перед летними каникулами, твое предупреждение и твое напутствие: «Если вы хотите сохранить свою оценку, Кристиан, вы должны кое-что для этого сделать; прочтите The Adventures of Huck Finn^[2] и Animal Farm^[3]. После летних каникул мы займемся этими книгами на уроках». Фредерик поинтересовался, хорошо ли мы ладим друг с другом, я и моя учительница, и я ответил: «Могло бы быть и лучше».
   С каким интересом Фредерик следил за ней, пристраивая свой грейфер на большую черную глыбу, он поднял ее в воздух, дал какой-то миг покачаться над пустым пакгаузом, но не смог удержать ее, огромный камень выскользнул из цепкой пасти и грохнулся на жестяное дно баржи, да с такой силой, что посудина задрожала. Стелла что-то крикнула нам, помахала, давая жестами понять, что хочет прийти к нам на баржу, и тогда я придвинул узкий трап, перекинул его через борт и нашел внизу у мола плоский камень, на который надежно поставил его. Без всякого страха, решительно поднялась она на трап, качнулась несколько раз, или мне так показалось, я протянул ей руку и помог взойти на борт. Мой отец не выразил никакой радости по поводу появления незнакомки, он медленно подошел к ней, не глядя на нее, с вызовом и в ожидании объяснений, и когда я представил им гостью – «Моя учительница, преподавательница английского, фрау Петерсен», – он сказал: «Здесь особенно не на что смотреть», и протянул после этого ей руку и с улыбкой спросил: «Надеюсь, Кристиан не доставляет вам особых хлопот?»
   Прежде чем ответить, она испытующе посмотрела на меня, так, словно не была уверена в своей оценке, но потом сказала ровным, почти безразличным тоном: «Кристиан ведет себя хорошо». Мой отец только кивнул, ничего другого он и не ожидал; со свойственным ему любопытством он тут же спросил, приехала ли она на морской праздник, ведь морской праздник в Пастушьей бухте всегда привлекает много людей, но Стелла покачала головой: друзья путешествуют на яхте, в Пастушьей бухте они заберут ее на днях к себе на борт.
   «Прекрасное место, – сказал мой отец, – многие яхтсмены очень ценят его».
   Первый, кто в этот день прошел над нашим надстроенным волнорезом, был маленький, возвращавшийся домой рыболовный катер, он уверенно проскользнул к входу в бухту, рыбак заглушил мотор и причалил возле нас, а когда мой отец спросил его про улов, он показал на плоский ящик с мелкой треской и скумбрией. Жалкий улов, которого едва хватит, чтобы оплатить дизельное топливо, слишком мало камбалы, совсем немного угря, а возле Птичьего острова ему в сети угодила еще и торпеда, учебная торпеда, спасательная служба забрала ее себе. Он посмотрел на груду наших камней, потом на свой улов и сказал приветливым тоном: «Вот у тебя все ладится, Вильгельм, что тебе надо, то ты и выуживаешь, камни не уплывают, лежат на своем месте, на них можно положиться». Отец купил у него несколько рыбин, обещал заплатить потом и, повернувшись к Стелле, сказал: «На воде, в открытой лодке, нельзя заниматься бизнесом, таков порядок». После того как рыбак отплыл, мой отец распорядился, чтобы Фредерик раздал всем кружки и налил чаю. Стелла тоже получила кружку, от рома, который Фредерик хотел подлить ей в чай, она отказалась; сам он налил себе изрядную порцию, так что мой отец вынужден был предостеречь его.
   Последние камни из нашего запаса Фредерик поднимал очень медленно, он поворачивал стрелу так, чтобы камень двигался над самой поверхностью воды, и там, где мы наращивали волнорез, он опускал его, не давая ему упасть, опускал медленно и довольно кивал, когда вода накрывала камень, смыкаясь над ним.
   Ты, Стелла, не могла оторвать глаз от огромных камней, ты спросила, как долго они пролежали на морском дне, как мы их нашли, как подняли на баржу, в некоторых из них ты видела живые существа, которые, окаменев, обрели вечность. «Долго вы их искали?»
   «Ловец камней знает, где его ждет добыча, – сказал я, – моему отцу известны целые подводные поля и искусственные рифы, возникшие сотни лет назад, там он и выпытывает у природы ее тайны. Карта, на которой обозначены богатейшие каменные угодья, у него в голове».
   «Такие каменные поля, – сказала Стелла, – мне хотелось бы разок увидеть».
   Ее позвали, один из местных юношей протиснулся сквозь зрителей и окликнул ее, и так как она, судя по всему, не поняла его, он нырнул с мола в воду и несколькими взмахами рук доплыл кролем до баржи. Он с легкостью взобрался по веревочной лестнице наверх. Нас он словно не замечал, а сразу обратился к Стелле и сообщил ей то, что ему поручили: телефон, в отеле ей звонили по телефону, ей надо быть там, когда снова позвонят. И, желая придать больше значения своему поручению, он добавил: «Я должен вас туда доставить».
   Это был Свен, всегда веселый Свен, парнишка с веснушками, лучший пловец, какого я только видел. Меня нисколько не удивило, что он показывал на отель, на длинный деревянный мост, предлагая Стелле доплыть с ним туда, и не только это: он предложил ей плыть наперегонки. Стелла так обрадовалась, что притянула его к себе, но предложение Свена отклонила. «В другой раз, – сказала она, – обещаю тебе, в другой раз непременно». Не прося его ни о чем, она подтянула нашу надувную лодку, привязанную сзади баржи на длинной веревке, изъявив полную готовность, чтобы он отвез ее к мосту.
   Свен спустился за ней в лодку, сел рядом и положил, как ни в чем не бывало, свою руку ей на плечо. Подвесной мотор постукивал без перебоев; на полном ходу лодки Стелла опустила руку за борт. Она ни слова не сказала, когда Свен зачерпнул полную горсть воды и плеснул ей на спину.
   Причалить к мосту возможности не было, поскольку повсюду стояли швертботы; их регата должна была стать кульминацией морского праздника. Мы просто сразу подошли к берегу, и Свен выпрыгнул и пошел впереди нас к отелю, с усердием успешного посыльного.
   Кельнеры выносили столы и стулья, тележка с напитками маневрировала к растрепанной ветрами сосне. Поперек песчаной площадки были натянуты между штангами провода, на которых раскачивались цветные лампочки. Небольшой насыпной холмик предназначался для капеллы музыкантов. На выброшенных на берег плавучих морских знаках, имевших защитную окраску, сидели старики, они почти не разговаривали друг с другом, а только смотрели на приготовления к празднику и вспоминали, очевидно, все прошлые празднества. Никто из них не ответил на мое приветствие.
   Так как Стелла не возвращалась, я пошел в отель.
   Человек в ливрее у входа не мог или не хотел мне сказать большего, кроме как, что фрау Петерсен поговорила по телефону и ушла после этого в свой номер. Она пожелала, чтобы ее не беспокоили.
   Я вернулся на баржу один, где меня уже ждали и тут же отправили вниз под воду проверить, как легли камни. Кое-что пришлось подправить, но не так много. Я направлял грейфер то на один, то на другой камень, давал сигнал Фредерику, в каком направлении следует двигать стрелу и где опустить грейфер, только один раз, когда я увидел, как надо мной проплывает в зубцах грейфера валун, я не подал сигнала, а быстренько нашел надежное укрытие. Этот валун так и не нашел предопределенного для него места – вместо того, чтобы лечь сверху и накрыть, как того хотел мой отец, волнорез, он свалился вбок, перевернулся, на дно не попал, а угодил меж двух таких же огромных черных камней, где его намертво заклинило. И теперь Фредерик и мой отец изучали плоды своего труда, а когда один из них показал на берег и спросил: «Что ты по этому поводу думаешь?», другой ответил: «Как тогда, такого больше не будет». Пять лет назад он играл на таком же морском празднике, как вдруг внезапная темнота накрыла пляж, морской вал разрушил все декорации и выбросил лодчонки из бухты на пирс.
   Я направил бинокль Фредерика на отель и кафе на берегу и нисколько не удивился, увидев за некоторыми столиками гостей отеля. А в одном из окон светло-зеленой гостиницы Стеллу, она все еще была в своем купальнике. Она разговаривала по телефону; сидела на подоконнике и говорила в трубку и смотрела при этом на нашу бухту, погрузившуюся в вечернюю тишину; на легких волнах уже покачивались чайки.
   Один раз Стелла вскочила, проделала по комнате несколько шагов, явных шагов протеста и разочарования, вернулась потом на прежнее место, и я увидел, как она отстранила от уха трубку, словно не хотела дольше слушать то, что ей там, очевидно, внушали. Неожиданно она вдруг положила трубку, в задумчивости посидела какое-то время, взяла книгу и попыталась читать. То, как ты сидела и якобы читала, заставило меня вспомнить одну из наших картин у окна, приглашавшую зрителя посмотреть поверх изображения и предаться догадкам и предположениям.
   Я не сводил с тебя бинокля, пока Фредерик не толкнул меня и не повторил того, что пробурчал себе под нос мой отец: на сегодня рабочий день окончен.
   То, что во время траурной церемонии будет говорить господин Куглер, никак не предвиделось, но он вдруг неожиданно вырос перед подиумом, склонился перед фотографией Стеллы и долго смотрел на нее, словно хотел вызвать ее появление перед нами. Он приложил к лицу несколько раз свой белоснежный платок, сглотнул слюну и потом обратился к тебе, выразив жестом беспомощность: «Зачем, Стелла, – спросил он, – зачем это должно было случиться?» Я не удивился, что он обратился к ней на «ты», что он с искренним потрясением спросил: «Неужели для тебя не было никакого другого выхода?» Ни наш директор, ни присутствовавшие учителя не выразили своего удивления по поводу этой неожиданной доверительности в обращении к тебе, их лица по-прежнему хранили безликое выражение скорби.
   Я невольно вспомнил наш морской праздник, капеллу из трех музыкантов, старавшихся изобразить веселую бодрящую музыку, я так и видел перед собой местную публику, в полной нерешительности собравшуюся на берегу, любопытствуя и с напряжением ожидая, что получится из этого праздника.
   Парни с соседнего острова спустились сюда через небольшой светлый парк, прошли по песчаному берегу, сначала только лишь для того, чтобы узнать, кто появился, а кого нет, и после вялого приветствия устремились к свободным столикам, поманив к себе кельнера. Все заказывали пиво, яблочный сок, а за столиком, где сидели трое парней такелажников, что-то еще легкое на закуску. Я нашел свободное место рядом с пожилым мужчиной, который, задремав, уткнулся носом в кружку с пивом, где медленно оседала пена. Как же он обрадовался, когда я подтвердил ему, что я действительно сын Вильгельма, добытчика камней со дна морского, – остальное его вообще не интересовало. А я вдруг почувствовал у себя на спине руку, услышал сдержанное хихиканье, рука не прекращала нежно поглаживать меня, словно хотела выяснить, когда же ее наконец заметят. Я резко обернулся и схватил руку, это была Соня, дочка наших соседей. Она изворачивалась, изгибалась, но я крепко держал ее, и она тотчас же успокоилась, как только я похвалил ее платье с рисунком из божьих коровок в полете и еще маленький венок из маргариток у нее на голове. «А ты пойдешь танцевать, Кристиан?» – спросила она. «Возможно», – ответил я. «И со мной тоже?» – опять спросила она. «А почему бы и нет?» – сказал я. Она сообщила мне по секрету, что ее отец придет на праздник со своей острогой для ловли угрей, она у него с пятью зубцами, пусть люди думают, что он настоящий бог морей.
   Когда Стелла появилась в дверях отеля и стала медленно спускаться по ступенькам к кафе на берегу, за некоторыми столиками стихли разговоры, такелажники повернули, как по команде, головы, а музыканты, будто появление Стеллы было для них условным сигналом, заиграли La Paloma. У меня не было необходимости махать ей, она и так сразу направилась к нам, я принес ей стул и предоставил им с Соней возможность познакомиться друг с другом без моего участия.
   Соня пила сок маленькими глоточками; внизу на берегу разожгли костер, огонь в нем поддерживали ее друзья выловленными из воды досками – не самые сухие дрова потрескивали не хуже настоящих и рассыпали время от времени яркие пучки искр, – она не выдержала и бросила нас, побежав к костру; Соня принялась таскать сучья и обломки ящиков. «Ваша соседка?» – спросила Стелла. «Да, моя маленькая соседка, – сказал я, – наши отцы работают вместе, оба добывают со дна моря камни». Я вспомнил, что Стелла выразила желание увидеть эти подводные каменные поля, и спросил ее, когда мы сможем поехать посмотреть на них. «В любое время», – сказала она. Мы договорились на следующее воскресенье.
   Электрические лампочки погасли, но потом вспыхнули снова, еще раз погасли и через мгновение осветили место, предназначенное для танцев. Эта игра с миганием лампочек была сигналом, а может, призывом опробовать хорошо утрамбованную танцевальную площадку. И едва только появились две первые пары танцующих, как меня обхватили две тоненькие ручонки, и около самого моего уха Соня прошептала: «Давай, Кристиан, ты обещал». Какой она была легкой в танце, какой гибкой и как старалась, подпрыгивая, поймать мой шаг. Ее маленькое личико было серьезным. Когда мы в танце проходили мимо нашего столика, она махала Стелле, и Стелла сопровождала наш танец самыми признательными взглядами. В какой-то момент Соня отказалась приблизиться к нашему столику, она осталась одна на площадке и принялась танцевать в одиночестве, раскованно и самозабвенно, так что такелажники, пришедшие на праздник из своего морского училища с соседнего острова, стали ей аплодировать. Однако она, судя по всему, не очень осталась довольна своим танцем, вероятно, думала, что ей еще надо кое-чему поучиться, подглядеть у нас, потому что когда я танцевал со Стеллой, она присела на корточки и внимательно следила за нами, считала наши шаги, старалась запомнить все вращения, иногда вскакивала и повторяла наши движения – как мы сходились, как расходились. Она ждала, ждала того, когда закончится мой танец со Стеллой, она то и дело давала мне понять свое нетерпение, стучала ладошкой по полу или писала что-то по воздуху, что означало сигнал расставания. Но мы, Стелла и я, расставаться не хотели, и только когда заметили, что Соня всхлипывает, мы взяли ее за руку и вернулись за наш столик, Стелла усадила ее к себе на колени и стала утешать обещанием непременно потанцевать с ней.
   Капелла музыкантов устроила перерыв, и тогда как по команде поднялись такелажники и выстроились на танцплощадке в ряд, подчиняясь свистку боцмана. Один из них размотал канат, да так, что каждый в строю мог за него ухватиться. Какой-то миг они стояли неподвижно, потом согнулись, наклонившись друг к другу, их ноги уперлись в пол, казалось, они прилагают огромные усилия, чтобы поднять в воздух большую тяжесть. И только когда они запели, стало понятно, что таковы правила игры, это было глухое, сумрачное пение, ритмично подгонявшее их, они собирались с силами, концентрировались, и невольно создавалось впечатление того, что они изображают на сцене – поднимают паруса, тяжелую грот-мачту. Исполнив этот номер, они изобразили полное изнеможение, образовали круг и спели два известных шанта, наши люди из Пастушьей бухты охотно подпевали этим морским куплетам. Кельнеры принесли такелажникам пиво, его спонсировал для них какой-то неизвестный.
   Как и на каждом морском празднике, у нас тоже появился местный морской повелитель, морское чудище. Сонин отец вышел из моря, держа в руке свою острогу на угрей, рубашка и штаны прилипли к телу, а его чело было украшено морскими водорослями. Его встретили аплодисментами, с притворным почтением. Когда он воткнул острогу, которую нес как скипетр, в землю, дети кинулись к своим родителям. Издавая грозное бормотание, он сурово оглядывал присутствующих, и я знал: сейчас он ищет ее, он ищет ту девушку, которую назовет морской девой, и вот он уже начал обходить своими шаркающими ногами столики, улыбался, гладил по волосам, изучающе смотрел, кланялся, выражая сожаление, что так никого и не выбрал. Мимо нашего столика он сначала просто прошел, но на танцплощадке внезапно повернулся, пристально взглянул, хлопнул себя по лбу, поспешно вернулся назад и склонился перед Стеллой. Потом предложил ей свою руку. И повел ее к танцплощадке, причем так, словно хотел выставить напоказ или получить одобрение своего выбора. А ты, Стелла, с радостью подчинилась ему: когда он обхватил тебя за бедра и закружил в танце, а потом взял часть водорослей со своей головы и возложил их на твою, наклонил ее и поцеловал тебя в лоб – ты была согласна на все, и тебе было весело. Только когда он повел тебя к берегу, чтобы увести под воду, ты заупрямилась и радостно посмотрела на Соню, а та подбежала к тебе и прижалась всем телом.
   Соня утащила Стеллу к нашему столику, и после того как я заказал кока-колу и кока-колу с ромом, Соня спросила то, о чем ей, очевидно, очень хотелось знать: есть ли у Стеллы муж и почему его нет здесь и правда ли, что она учительница – Кристиан сказал ей об этом, когда они танцевали, – и строгая ли она; а еще ей хотелось знать, нравятся ли Стелле жители Пастушьей бухты. Стелла терпеливо отвечала на ее вопросы, даже на тот, переведут ли меня в следующий класс. Она сказала: «Кристиан справится с этим, если будет стараться, он многого тогда добьется». Когда Соня заявила в ответ: «Кристиан мой друг», Стелла погладила ее по головке, притом с такой нежностью, которая тронула меня.
   Когда капелла заиграла модный хит Spanish Eyes, кое-кто из такелажников решился выйти на танцплощадку, а здоровенный грузный блондин, который везде в нашем ближайшем окружении получил отказ, нетвердыми шагами приблизился к нашему столику, изобразил что-то вроде поклона и пригласил Стеллу на танец. Его качало, и он ухватился за крышку стола. Стелла покачала головой и тихо сказала: «Не сегодня», а парень в ответ выпрямился и злобно уставился на нее, сузив глаза, его губы задрожали; лицо мгновенно приобрело враждебный вид. Он произнес: «Не с нами, а?» Я хотел встать, но он прижал меня к стулу, положив свою тяжелую руку мне на плечо. Я посмотрел на его голые пальцы на ногах, собрался было поднять ногу, но тут вскочила Стелла, вытянула руку в сторону его дружков и сказала: «Ступайте к ним, там вас ждут», и парень сник, надул щеки и, пренебрежительно махнув рукой, заковылял в их сторону. Стелла села и отпила глоток, бокал в ее руке дрожал; она улыбнулась, казалось, она сама была удивлена результатом своего отказа, возможно даже, ее развеселил собственный бравый поступок. Но неожиданно она встала и распрощалась, слегка попрощавшись с Соней, и направилась к отелю, уверенная, что я последую за ней. У регистрационной стойки она взяла ключ от своего номера. Она ничего не объясняла. Под конец она сказала: «Я радуюсь предстоящему воскресенью, Кристиан».