Ленина Лена. Stars

   – Что Вы ели в России?
   – То же, что и Вы. Извините за банальность, я ел икру, как все. – Это где это он видел такую «банальность», чтобы все россияне ели икру? – А еще я очень люблю борщ.
   Ну, это еще куда ни шло, и я хоть и вегетарианка, но поправку приняла. Кстати, как он представляет себе русского человека? Водка и икра?
   – Нет, для меня это образ кино, потому что ваша страна породила много великих кинематографистов. Для меня русское кино намного более значительное, чем американское. – Лелуш сделал моей стране самый большой по его киномеркам комплимент. – Да, это правда, и особенно это касается кинематографического изобразительного ряда. Я не имею в виду сюжеты, я имею в виду изображение и пластику, которые в русском кино сыграли важную роль. Не сейчас, конечно, но был период, когда русское кино интересовало меня больше других. Что я люблю в России, так это русскую бесшабашность. У нас создается ощущение, что в русских есть что-то от самоубийц. Я люблю людей, которые играют со своим здоровьем. У нас создается такое впечатление, когда мы видим, как русские пьют. Я бывал на одной вечеринке в Москве и видел типа, который поглощал литры водки, я был очень впечатлен. У русских такое крепкое здоровье, которого нет у нас. У меня есть ощущение, что Россия – это страна, где все возможно, где рациональное и иррациональное уживаются вместе. Но лично я люблю в России это самое иррациональное.
   На этой трогательной ноте мы и свернули камеры.
   – Спасибо Вам, Елена. – Напоследок Клод Лелуш превратился в сказочную фею. – Я придумал для Вас очень красивую роль в моем следующем фильме.
   Представив себя на мгновение шестой женой и сто двадцать шестой музой, я вздрогнула и больно уронила себе на ногу сумочку. Прощались по кинолицемерной традиции как лучшие друзья, и, пользуясь распространенными среди французов клише о поцелуях Брежнева, я уверяла Лелуша, что у нас, в России, на прощание все целуются восемь раз в губы. С удовольствием поверил. Или сделал вид, старательно целуясь. Умница!

Глава четвертая
Певица Мирей Мотье

   О том, как заработать пятьдесят тысяч евро за пару часов, нажимая на одну и ту же кнопку, а также о том, кто поет громче и гораздо лучше иерихонской трубы.
 
   Среди моих неравнодушных к блондинкам приятелей есть один гений, известный фотограф Андрэ Pay. При всей своей скромной внешности он невероятно талантлив – иначе чем объяснить, что средняя стоимость фотосеанса у него стоит пятьдесят тысяч евро? Он сотрудничает с самыми модными журналами Парижа и Нью-Йорка и делает обложки дисков Майкла Джексона, Патрисии Каас, Милен Фармер и Мирей Матье.
   – Эленале, – позвонил мне однажды утром Андре. Он немец по происхождению и поэтому добавляет к имени «ле» – аналог суффикса «чк» в уменьшительно-ласкательной форме, – ты хочешь познакомиться с легендой советского и японского народов?
   Французы подтрунивают над слегка вышедшей из моды Мирей Матье, но она действительно очень любима русскими и жителями Страны восходящего солнца. Что касается моего ответа на вопрос, то скорость звука «да» в таких случаях превышает скорость света.
   Приехав в специально арендованную для этого случая фотостудию, я наблюдала, как работает с Мирей не только Андрэ, но и десяток ассистентов, визажистов, стилистов, парикмахеров и других необходимых фотоиндустрии людей.
   Мирей оказалась удивительно миниатюрной – метра полтора, веселой и певучей. Без всякого аккомпанемента она с легкостью заполняла мощным и чистым голосом со своим знаменитым южным акцентом, раскатывающим букву «р» все четырехсотметровое пространство студии, напевая в промежутках между съемками, во время смены одежды и даже грима. Рядом со мной стояла ближайшая помощница Мирей – ее родная сестра Мари, которая посвятила свою жизнь служению гению, случайно оказавшемуся в их многодетной семье. Видимо, служение гению занимает слишком много времени, потому что ни та, ни другая из сестер свои семьи так и не завели.
   Насладившись прекрасным пением, полюбовавшись разнообразными фотофильтрами, скрывающими морщинки, и выучив наизусть, какое количество ватт освещения необходимо для полного превращения в красавицу, я удостоилась чести быть сфотографированной с гением Мирей другим гением Андрэ. Я не гений, поэтому никто не обеспокоился тем, чтобы меня потом отретушировать, поэтому на фотографии я хоть и в два раза моложе Мирей, выгляжу так же хорошо, как и она.

Глава пятая
Модельер Соня Рикель

   О том, у кого черный дом, о том, что надо прекратить войны, о феминистках и стилистах-мужчинах, о том, кто ненавидит давать советы, о том, кто мягкий и ужасный, а также о том, как казаться стройнее, и о том, когда я становлюсь гермафродитом.
 
   Королева трикотажа казалась недоступной – целых два месяца я добивалась встречи, вернее добивала ее сладко-стильно-женственного, как это водится в мире моды, пресс-секретаря. До такой степени, что, казалось, он без меня заскучал после интервью, потому что самолично позвонил через несколько дней неожиданной свободы от моих звонков и предложил внести меня в список VIP-клиентов, имеющих тридцати-процентную скидку на все товары марки Мадам.
   Накануне торжественного Дня приближения к трону один мой приятель, французский фотограф, узнав, что я иду домой к Соне Рикель, злорадно похихикал и загадочно предупредил, что меня ждет «черная дыра». Мое воображение оказалось недостаточно сильным, чтобы предугадать, что речь идет не о метафоре. Сонина квартира действительно представляла собой ну если и не черную дыру, то черную нору, стены который выкрашены черным, а пол – темно-синим, с редкими вкраплениями ярко-красных пятен по всему интерьеру, типа портрета хозяйки кисти самого Энди Уорхола. На многочисленных полках стояли миллионы серебряных фигурок и статуэток. Как потом оказалось, подношения подданных.
   Королева протянула мне худую руку, запахнула меховой воротник на декольте и царским жестом предложила присесть в одно из двух установленных в центре гостиной кресел-тронов эпохи какого-то из Людовиков. Сама же скинула черные босоножки и удобно расположилась в другом, поставив на пол около него стакан с минеральной водой. На Соне было черное трикотажное платье, черные чулки, черно-рыжий лисий меховой воротник (плевала она на зеленых!) и ее знаменитая рыжая прическа под кодовым названием – гнездо. Невыразительный пожилой седоватый брюнет, официально или не очень выполняющий обязанности мужа, покинул зал.
   Свет выставили, камеры зажурчали, я заулыбалась. Мадам Рикель сделала положенный реверанс в сторону России, расхвалив русских женщин и посокрушавшись, что не знает «великого и могучего». Я бы поверила, если бы не слышала этого от каждого второго дающего интервью и не говорила подобных комплиментов сама на иностранные и иногородние камеры.
   В слабой надежде на то, что сумею раздобыть кость, которую будет обгладывать мое изголодавшееся любопытство, я закидывала королеву вопросами. Но Соня не поддалась ни на провокационные вопросы о конкурентах, ни на вымогательство советов по стилю для россиянок. Зато с удовольствием разразилась речью о том, что нужно прекратить войны. Мы обсудили с ней политические события в мире, стиль мебели в ее гостиной, способ управления кнутом и пряником, ее одесские корни и эмигрировавших родителей, а также то, что будет модно следующей зимой. Когда я вот так принимаюсь расспрашивать, заставляя бедного, а чаще все-таки богатого интервьюируемого припоминать каждую мелочь, я становлюсь придирчивее любой хозяйки, решившей во что бы то ни стало обнаружить где-то пыль, ускользнувшую от внимания горничной.
   – Говорите ли Вы по-русски? – начала я, памятуя о Сонином происхождении.
   – Имя у меня русское, но мои родители родились уже во Франции, и я, к сожалению, не говорю по-русски. – Соня махнула хвостом меховой накидки. – Но я нахожу этот язык очень красивым, сумасшедшим, объемным, очень мягким и богатым.
   – Некоторые люди легко добиваются успеха, а другие – вечные неудачники. – Мне хотелось узнать, как становятся миллиардершами. – Существует ли секрет успеха?
   – Знаете ли, успех – это нечто очень простое, – сказала Соня, сидя в кресле эпохи Людовика XVI в роскошном огромном доме, заставленным антиквариатом, в самом дорогом районе Парижа, – мы не знаем, как он приходит, это какое-то таинство. Известный американский писатель Фолкнер говорил: «Что такое успех? В конечном итоге, успех – это двадцать процентов таланта, двадцать процентов везения, двадцать процентов работы и двадцать процентов чего-то приходящего неведомо откуда». Таким образом, успех – это что-то совершенно недоступное пониманию, чем мы не можем управлять. Успех приходит неожиданно, и тогда возникает проблема – что с ним делать? Как его использовать? Бывают люди, к которым успех приходит ненадолго, а потом он пропадает, ускользает и больше не появляется. Успех – это то, что можно схватить, что иногда вертится вокруг нас и вместе с нами. Но следует сказать, что это одновременно еще и огромная работа. То есть я не думаю, что успех – это что-то очень простое.
   Похоже, сама не знает, иначе как бы она пришла к выводу, полностью опровергающему первоначальный постулат.
   – Какие черты характера помогают Вам добиться успеха? – Я попробовала зайти с другой стороны.
   – Я думаю, что мы не до конца знаем себя. Самое трудное – это осознать, что в тебе есть хорошего, что – плохого, что в тебе красиво, а что отвратительно. В чем секрет вашей индивидуальности – это дано знать не многим. И мало-помалу с годами вы познаете себя и замечаете в себе черты, которые можно использовать, но даже это еще не все. Нужно быть в постоянном сомнении, в ожидании.
   Я не знала, с какой стороны и подступиться, чтобы раскрыть эту раковину с целью извлечения жемчужины успеха:
   – Какие черты Вашего характера Вам мешают добиваться еще большего успеха?
   – Сомнения. Неуверенность. – Отвечая, Соня, видимо, тоже сомневалась и не была уверена. – Я говорю себе каждый день: если завтра я не буду продолжать работать в полную силу, то у меня пропадет талант и меня покинет удача – я упаду, и у меня не будет ничего. Иногда я чувствую, что то, что я есть сегодня, то, что я делаю сегодня, что все, чего я добилась, – все зависит только от меня.
   – Какую роль играет удача в успехе? – задала я вопрос, будучи абсолютно уверенной в ответе: «Никакой!»
   – Самое важное – это судьба, – Мадам полностью опровергла мое представление о том, что мы сами – кузнецы своего счастья. – К несчастью, мы не управляем судьбой. Судьба может настигнуть вас, когда вы переходите улицу. Также на Вас может свалиться… Мы, по-моему, можем пройти сквозь судьбу. Вы переходите улицу, машина могла бы вас сбить, но этого не происходит. И вы проходите сквозь успех…
   Интересуюсь, приходилось ли ей начинать все с нуля.
   – Я каждые полгода начинаю все с нуля, – удивилась моему вопросу Соня.
   Ну конечно же коллекции! Семен Семеныч! Как я могла забыть?! И дело тут не в отчетно-бухгалтерском периоде.
   – В каждой своей коллекции я высказываю то, что для меня важно, – великодушно пояснила королева трикотажа, – но появляются новые впечатления, и они становятся основой новой коллекции. Я начинаю двигаться по-другому, я играю с новой гаммой, я беру новые ноты, я все делаю иначе. Я никогда не использую то, что уже было мною воплощено. Я полностью убиваю прошлое, остается только то, что может стать началом нового, потому что, если бы я топталась на месте все эти тридцать лет, меня бы попросту не было. Я всегда говорю, что женщина, которую я одеваю, – это женщина с улицы. Она постоянно находится в ожидании и полностью зависит от всего, что происходит в мире вокруг всех нас. Можно сказать, что мой успех – в том, что я внимательна к этим женщинам.
   «Вот так все поубивает, а что же останется?» – про себя подумала я.
   – Я сохраняю фундамент, – как будто услышала мой немой вопрос Соня, – конструкцию того, что сделала. Моя работа имеет стиль, неповторимый почерк. И именно на этом фундаменте я продолжаю творить дальше. Это дает мне возможность идти вперед. Я должна сделать каждую коллекцию абсолютно новой. Теракт, произошедший в Америке 11 сентября, война в Афганистане, другие события – все это должно получить отражение в моих коллекциях. Я думаю, что стиль женщины зависит от перемен, происходящих в человеческом сообществе. Я убеждена в этом. Если бы все эти тридцать лет я находилась в башне из слоновой кости, я была бы всегда одной и той же, и женщина, которую я одеваю, никогда бы не стала современной.
   Зная, что каждый гениальный человек по-своему сумасшедший, я спросила у королевы о ее сумасшедших мечтах.
   – Я хотела бы остановить все войны в мире, потому что это безумие. Это и есть моя мечта.
   Масштабы сумасшедшей Сониной мечты оказались слишком велики для меня, и я попросила ее помечтать о чем-нибудь менее сумасшедшем или более осуществимом.
   – Я бы хотела собрать всех женщин мира вместе и обратиться к сильным мира сего: «Все! Прекращайте! Хватит! Мы уже устали от вранья, убийств, мести, разрушений, насилия! Хватит!»
   Все-таки я настоящий ментальный гермафродит, и мужское во мне иногда борется с женским. И вот сейчас во мне взыграла на этот раз мужская солидарность, и я возмутилась: