Страница:
– Сэм, начинается.
Журналист прибавил громкость и поднес к глазам бинокль. Сэм вскочил.
– Пойдем, я провожу тебя в дом.
Он попытался поднять ее на ноги, но Мэгги стала отбиваться, и в конце концов Сэм оставил ее лежать на боку, а сам опустился рядом, утешая ее.
– Когда-нибудь этот Росси дождется. Клянусь, я сверну ему шею!.. Скажи, что ты видишь?
– Какие краски! Просто чудо! Столько цветов! Самый чистый – любовь. Он горит ярче всех…
Сэм Даффи лег рядом с ней и гладил Мэгги по лбу, пока она восхищенно стонала и бормотала под нос что-то насчет цветов.
– Мэгги, держись. Смотри на меня. Сосредоточься.
Она отвернулась, едва Сэм позвал ее по имени. Тогда он стукнул кулаком по одеялам, поднялся с коленей и взглянул на небо, как будто Мэгги больше не принадлежала земле.
– Бог, если ты там,– произнес он,– перестань ее мучить, или я… или я…– Сэм вздохнул и погладил ее по животу, насвистывая под нос, а потом запел срывающимся от чувств голосом:
Ньютон убрал блокнот, выключил антенну-параболик. Он больше ни за кем не следил, а только привалился к скале, ощущая ее твердость всем телом, словно сроднившись с ней, и жалел, что та не может обнять его так, как обнимались они; жалел, что похож не на них, а скорее на камень у себя под спиной, которому никто никогда не расскажет, какого цвета любовь.
izvestia.ru – посмотреть, что задумали коммунисты. Путин разглагольствовал, «Гринпис» втуне протестовал по поводу увольнений работников ядерной промышленности. Потом он переключился на «Чайна дейли», англоязычную версию китайского правительственного вестника, которую частенько взламывал за полное отсутствие плохих новостей. Туристы валят валом, лидеры всех стран приезжают с визитами – не страна, а предел мечтаний! Зато следующий сайт – лондонской «Таймс» – явно впитал в себя двухсотлетние традиции утонченного сарказма, остроумия, переходящего в фарс, и, наконец, банальной грубости – всего того, чем славилась пресса ее величества. Зак щелкнул на пункте «Событий дня» и начал искать статьи о клонировании. Он поставил банку на стол и перечел найденное, а потом открыл свой конструктор сайтов и некоторое время таращился на пустой экран, барабаня пальцами по столу. Вскоре его осенило, и он набрал строчку: «Объединенная Лига Иисусова Воскресения». Потом преобразовал начальные литеры в логотип: ОЛИВ, нашел изображение масличной ветви и подвел ее под текст, чтобы на месте «О» виднелась оливка.
Журналист прибавил громкость и поднес к глазам бинокль. Сэм вскочил.
– Пойдем, я провожу тебя в дом.
Он попытался поднять ее на ноги, но Мэгги стала отбиваться, и в конце концов Сэм оставил ее лежать на боку, а сам опустился рядом, утешая ее.
– Когда-нибудь этот Росси дождется. Клянусь, я сверну ему шею!.. Скажи, что ты видишь?
– Какие краски! Просто чудо! Столько цветов! Самый чистый – любовь. Он горит ярче всех…
Сэм Даффи лег рядом с ней и гладил Мэгги по лбу, пока она восхищенно стонала и бормотала под нос что-то насчет цветов.
– Мэгги, держись. Смотри на меня. Сосредоточься.
Она отвернулась, едва Сэм позвал ее по имени. Тогда он стукнул кулаком по одеялам, поднялся с коленей и взглянул на небо, как будто Мэгги больше не принадлежала земле.
– Бог, если ты там,– произнес он,– перестань ее мучить, или я… или я…– Сэм вздохнул и погладил ее по животу, насвистывая под нос, а потом запел срывающимся от чувств голосом:
Джером Ньютон следил за женщиной. Сначала она лежала без движения, потом вдруг застонала и посмотрела на Сэма, который тут же обнял ее.
Давным-давно в Килларни,
В селении родном,
Негромко мама пела мне,
Качая перед сном.
Простую эту песенку
Я помню и сейчас,
Ах если б услыхать мне
Еще хотя бы раз:
Ту-ра-лу-ра-лу-рал, ту-ра-лу-ра-ли,
Ту-ра-лу-ра-лу-рал – и детский плач утих.
Ту-ра-лу-ра-лу-рал, ту-ра-лу-ра-ли,
Ту-ра-лу-ра-лу-рал – Ирландии мотив.
Я часто вспоминаю
Наш ветхий старый дом
И руки мамы, что меня
Качали перед сном.
И тихий голос мамин
Негромко, как во сне,
Мурлычет колыбельную,
Напевает мне:
Ту-ра-лу-ра-лу-рал, ту-ра-лу-ра-ли,
Ту-ра-лу-ра-лу-рал – и детский плач утих.
Ту-ра-лу-ра-лу-рал, ту-ра-лу-ра-ли,
Ту-ра-лу-ра-лу-рал – Ирландии мотив.[17]
Ньютон убрал блокнот, выключил антенну-параболик. Он больше ни за кем не следил, а только привалился к скале, ощущая ее твердость всем телом, словно сроднившись с ней, и жалел, что та не может обнять его так, как обнимались они; жалел, что похож не на них, а скорее на камень у себя под спиной, которому никто никогда не расскажет, какого цвета любовь.
izvestia.ru – посмотреть, что задумали коммунисты. Путин разглагольствовал, «Гринпис» втуне протестовал по поводу увольнений работников ядерной промышленности. Потом он переключился на «Чайна дейли», англоязычную версию китайского правительственного вестника, которую частенько взламывал за полное отсутствие плохих новостей. Туристы валят валом, лидеры всех стран приезжают с визитами – не страна, а предел мечтаний! Зато следующий сайт – лондонской «Таймс» – явно впитал в себя двухсотлетние традиции утонченного сарказма, остроумия, переходящего в фарс, и, наконец, банальной грубости – всего того, чем славилась пресса ее величества. Зак щелкнул на пункте «Событий дня» и начал искать статьи о клонировании. Он поставил банку на стол и перечел найденное, а потом открыл свой конструктор сайтов и некоторое время таращился на пустой экран, барабаня пальцами по столу. Вскоре его осенило, и он набрал строчку: «Объединенная Лига Иисусова Воскресения». Потом преобразовал начальные литеры в логотип: ОЛИВ, нашел изображение масличной ветви и подвел ее под текст, чтобы на месте «О» виднелась оливка.
И напечатал следующее:
«ОЛИВ – организация людей со всего мира, которые приветствуют возрождение Иисуса Христа. Мы верим, что Второе пришествие грядет, и не сомневаемся, что современные технологии могут послужить Господу и приблизить Его явление в мир. Таким образом, мы верим в возможность его клонирования. Мы против законов, запрещающих эту методику. Поддержите нас – щелкните здесь для отправки петиции. Ниже вы найдете расписание молитвенных собраний на ближайшую неделю».
Он перевел свою интернет-листовку на десять языков почти без помощи программы-переводчика, разработал дизайн страницы, создал форму-основу для заполнения петиции и тут же подписал ее от лица двухсот вымышленных пользователей. Еще Зак повесил на страницу счетчик с четырехзначным числом, как если бы его сайт уже посетила тысяча человек. Наконец он добавил ключевые слова в известнейшие поисковые системы и, зайдя на пять наиболее посещаемых сайтов, поместил на них баннеры с ссылкой на собственное творение, планируя снять их в течение следующих суток. Этого будет вполне достаточно, предположил Зак.
Чуть позже он снабдит страницу ссылками на библейские ресурсы и парой хороших картинок с портретом Христа.
Тем же утром. Манхэттен, Челси
Когда-то в этом складе располагалась бойня, а теперь его верхний этаж занимала роскошная квартира. Рано утром из нее вышла молодая женщина. Она заперла дверь на ключ, оставив ночного гостя досыпать. Звали гостя Джером Ньютон.
Женщина побежала по мостовой микрорайона Челси, лишь недавно освоенного богемой. Одета она была в тонкую черную блузу на голое тело, кожаную мини-юбку и черные чулки. Справа от нее промелькнула лавчонка, торгующая сладостями и журналами, а следом – ночлежка, куда проститутки водили клиентов. У перекрестка Четырнадцатой улицы и Девятой авеню ей удалось поймать такси. Забросив на плечо конец китайского шелкового шарфа, она проехала мимо галереи Хеллера. Ее ждала работа.
От гулкой складской тишины Джером проснулся и нагишом сполз с постели, поражаясь собственной беспечности. Накануне он заглянул к безумно красивой американке, с которой некогда встречался; что самое интересное, она его приняла.
Джером открыл свой ноутбук, лежавший на краю низкого столика – дизайнерской штучки в виде мясницкой колоды, с вазой в стиле модерн. В вазе стояли ирисы, но Ньютону было не до красот: хотелось скорее подключить к компьютеру цифровой «Никон Кулпикс» и просмотреть фотографии.
Минута терпения, и вот они перед ним. Привратник Сэм и горничная Мэгги. Она беременна, он одержим, как река, что бурлит рядом. И все же ребенок не от него. Она – Мария. Он – Иосиф, ни разу ее не познавший. Ну сюжетик!
Ньютон нагнулся, заметив на фотографии небольшой изъян, какую-то дымку. На следующем снимке она тоже присутствовала. Предчувствуя недоброе, он просмотрел остальные кадры. Каждая фотография была подпорчена таким же размытым пятном. Наверное, сбой при загрузке. Хорошо что не успел стереть снимки на камере!.. Он перегнал их еще раз и, пока программа распаковывала фотографии, натянул трусы. Надоело прилипать задом к кожаному креслу.
Затем он вернулся к ноутбуку. Все то же самое. На фоне дерева или синего неба неизменно возникал слабый цветовой штрих наподобие языка пламени. Ньютон поменял контраст, яркость – не помогло. Полоса как была, так и осталась. Тогда он просмотрел остальные кадры. Все содержали тот же изъян, едва различимый цветной мазок над головой женщины, хотя один раз пятно проявилось вокруг рук привратника – там, где он касался ее.
Значит, аппарат с дефектом. Ничего, фоторедактор все исправит.
Журналист включил режим просмотра изображений, когда все снимки появляются на экране в виде мелких квадратиков. Только тогда он смог обнаружить, что пятно меняется от кадра к кадру. Каждый раз тон пятна приобретал иной оттенок. Так что же это? Блик солнца на поверхности Гудзона? Чей-то золотой зуб? Последствия солнечной активности? Шаровая молния? Как объяснить этот цветовой феномен?
На ватных ногах Джером Ньютон встал и подошел к сумке с вещами. Вот она, кассета с диктофонной записью. Спустя пару минут он промотал пленку до нужного места и прослушал еще раз слова горничной.
– Какие краски! Просто чудо, Сэм. Столько цветов! Самый чистый – любовь. Он горит ярче всех.
Ньютон вернулся к компьютеру, выделил пятно в форме языка пламени и удалил фон, затем запрограммировал редактор сделать то же с оставшимися снимками. И вот, фото за фото, на экране возник спектр невообразимых по яркости цветов, переливчатый, словно радуга.
Глава 44
Вечер понедельника. Клиффс-Лэндинг
Сэм вышел в холл попрощаться с Мэгги. Вчера они, как обычно, ездили в Ньяк. Феликс заметил, что Сэм сильно нервничал перед поездкой – из-за приступов, хотя теперь они немного ослабли. В другое время он старался держать Мэгги в постели, но сегодня у них не было выбора. Еще и Джером не приехал на встречу. Все таили тревогу.
Сэм видел, что Мэгги в нем разочарована, и поэтому счел желание его проводить добрым знаком.
За последние месяцы все в ней переменилось. Сам ее взгляд стал другим, глаза сияли. Куда подевалась былая застенчивость? Мэгги больше не пробиралась вдоль стен, давая дорогу хозяевам, а ходила свободно, как они. Сначала она отложила прекрасную шаль – подарок Аделины, а теперь укутывалась в нее холодными ночами. Даже прощалась она совсем по-свойски, как у себя дома. Никто ей не повелевал, не приказывал. Отныне все, что с ней делали, делали с ее согласия.
– Ты надолго? – спросила Мэгги.
В ее устах это звучало как: «Готовишься поразвлечься с Корал?»
– Только туда и обратно. Браун дал две недели на размышления.
– Тогда он и впрямь надеется, что ты передумаешь.
Сэм нажал ей на кончик носа.
– Знаю. Ничего, перебьется.
Он хотел погладить ее живот, как обычно, но передумал. Раз она начала есть оливки и рассказывать про цвет любви, пришел его черед быть благоразумным.
По разумению Сэма, всякая жизнь священна. Та, что Мэгги носила в себе, без сомнения, не имела цены, но не более чем любая другая. Он стал часто ловить себя на мыслях о ребенке. Кем он вырастет с такими родителями, как Феликс и Мэгги в ее нынешнем состоянии? Тоскливая же у них будет жизнь, если дитя не окажется тем, кем предполагалось, хоть это и крайне маловероятно.
Однако Сэм с недавних пор стал осмотрительнее.
– Не надо, а то, чего доброго, покалечишь ребенка.
Он покачал головой. Как только ей удается читать его мысли?
– Скажешь тоже.
Мэгги взяла его за руку и положила себе на живот. От неведомых прежде ощущений Сэму стало так не по себе, что первым его порывом было отнять ладонь, но Мэгги ее удержала. Он выждал немного, чтобы не показаться грубым, потом освободил руку и зашагал к двери.
– Он тебя любит! – крикнула Мэгги ему вслед.
Сэма передернуло. Скажи она: «Я тебя люблю», это понятно, но «Он» звучало диковато. И так всю последнюю неделю!
– Ага. Ну, до скорого,– отозвался Сэм, сел в машину и вырулил на Лоуфорд-лейн.
Даже зимой выезд по набережной к автостраде имени Генри Хадсона через мост Джорджа Вашингтона радовал глаз, а летом и ранней осенью здесь было и вовсе как в сказке. Сэм частенько выбирал этот маршрут, чтобы развеяться. Обычно он останавливался у памятника морякам и солдатам, а в этот раз заехал с севера. Как ему ни хотелось проехать прямо, к любимым местам, пришлось сворачивать.
Впрочем, подъехав к своему входу, он понял, что не прогадал. Стоило ему припарковаться, как его сменщик крикнул:
– Эй, Сэм! Хорошо, что ты здесь. Ты не знаешь, где Росси? Тут кое-кто хочет их видеть, говорит, не уйдет, пока…
– Что?! – Сэм, казалось, готов был взорваться.– Вы когда-нибудь научитесь меня слушать? Кто додумался пустить в дом первого встреч…
– Сэм, он священник!
– Что?
Сэм открыл дверь и увидел какого-то старика в черном.
– Чем могу быть полезен, святой отец?
Тот с улыбкой обернулся, протянул руку и произнес:
– Здравствуйте. Я отец Бартоло.– У него был сильный итальянский акцент.
Пожимая ему руку, Сэм стал потихоньку теснить гостя к выходу. В детстве он регулярно ходил в церковь и определил для себя, чем настоящий пастор отличается от поддельного. По его мнению, от этих непроходимых девственников должно непременно исходить ощущение возвышенности.
– Да-да, я помогу вам. Идите за мной. Священник сделал удивленное лицо и махнул на черный чемодан в углу. Сэм схватил поклажу и повел падре дальше, а выпроводив за дверь, свернул в сторону своего хода.
– Здесь я живу. Уверен, мы сейчас все обсудим и решим, как вам помочь. Заходите, отец, поговорим.
Он открыл дверь, и Бартоло проследовал за ним внутрь. Там Сэм поставил чемодан на пол.
– Подождите здесь. Я сейчас выйду – только на секунду – и сразу вернусь.
Священник недоуменно кивнул, после чего Сэм запер дверь и пошел к напарнику, попутно сочиняя отговорки.
– Помнишь,– начал он,– как Франческа Росси просила нас разыскать этого малого и позвонить в церковь Томаса Мора, когда он придет? Ты ведь знаешь, как они любят всякую церковную белиберду?
– Эт точно.
– Слушай. – Сэм придвинулся ближе и положил руку ему на плечо.– Они точно не обрадуются, если узнают, что такой тип обивал здесь пороги.
– Черт, ты прав. Если ты им не скажешь, то и я не скажу. Кстати, где доктор? В отпуске?
– Нет.– Сэму ничего не оставалось, как врать напропалую.– Разъезжает по Европам с какими-то исследованиями. Хотя на днях приезжал. Ты разве не видел его?
– Нет, не видел.
– Точно говорю. А кто еще проходил, пока этот священник был здесь?
– Дай вспомнить… Дворецкий Брауна, вот кто.
У Сэма душа ушла в пятки.
– Нет, вру,– тут же поправился сменщик.– Это было до того, как он пришел. Погоди-ка. Робинсоны с четвертого у себя. Мистер Гир с дочерью на втором. Кроме них только миссис Амстердам нет, но она вышла пообедать и скоро будет.
Сэм облегченно вздохнул. Плохо, конечно, что все, кроме Феликса, вернулись, но у Брауна пока не было повода к нему присматриваться. Поэтому он похлопал приятеля по спине напоследок и вручил свои ключи от машины с наказом:
– Будь как дома. Присмотри за моей девочкой, только никому ни слова, ладно?
Сэм вернулся, широко улыбаясь, и священник улыбнулся ему в ответ. Итальянская фамилия и такой же акцент. Наверняка падре прилетел из Турина. Ясно как день: Росси покусился на святое, не спросивши ни хранителей, ни Папу, и вдобавок намеревался свергнуть главу Церкви с престола.
Сэм приложил палец к губам в знак молчания. Браун наверняка утыкал все «жучками», едва узнав, что его верный слуга собрался уходить. На глазах у священника Сэм принес оборудование из потайной комнаты и облазил стены, пол и потолок. Все было чисто.
Закончив, он сел напротив гостя.
– Che cosa vi chiamate?[18] – спросил тот.
– Прошу прощения?
– Scusatemi.[19] Вы кто?
– Извините, не представился. Я – Сэм Даффи. В некотором смысле здесь работаю.
Священник хлопнул в ладоши.
– Buono![20] Я ищу доктора Феликса Росси. Я Бартоло. Вы знаете, когда он приедет?
– Вы итальянец? – поинтересовался Сэм.
Бартоло поднял брови.
– Si. Из Италии. Я знаю доктора Росси. Вам только надо сказать ему, что я здесь.
– А вы, случаем, не из Турина?
Священник пристально посмотрел на него.
– Почему вы об этом спросили?
– Положим, догадался.
– Синьор Даффи, вы можете проводить меня к доктору Росси? Это все, о чем я прошу.
Сэм решил пойти напрямик.
– Может, я и знаю, где он. Если вы скажете, зачем он вам понадобился, я…
Бартоло поднялся.
– Наши дела не касаются посторонних, синьор Даффи.
Видя, что он берет чемодан с пола, Сэм быстро загородил собой дверь.
– Permesso, signor Duffy.[21]
Сэм не мог допустить, чтобы пастор в сутане разгуливал по району, расспрашивая о Феликсе. Но и довериться незнакомцу было бы верхом неосмотрительности. Внезапно его осенило.
– Не хотите ли меня исповедовать, святой отец?
– Perdonatemi, signore? Non capisco.[22]– Бартоло явно смешался.– Вы католик?
– Более-менее. Я много лет не был в церкви, но, пожалуй, меня можно назвать католиком.
– Здесь, в Нью-Йорке, очень много церквей. Я не ваш духовник, сын мой. Зачем обращаться ко мне?
– А если я скажу, что это перст Божий?
Священник поставил чемодан.
– Синьор Даффи, я не могу осквернить таинство исповеди. Если вы желаете соединиться с Отцом Небесным, от которого отпали по причине многих грехов, я вас выслушаю. Но если в вас нет стремления исповедаться, мне здесь нечего делать.
– Стремления, говорите?
Они снова сели, глядя друг на друга.
– Для настоящей исповеди нужны пять вещей. Сначала вы должны вспомнить свои грехи. Затем раскаяться в них всем своим сердцем.
– Я раскаиваюсь.
– Еще,– продолжал Бартоло,– вы должны положить для себя не грешить в будущем. Вспомнить людей и события, которые привели вас ко греху.
«Проще некуда»,– подумал Сэм. Забыть о доках и держаться поближе к Мэгги. Вот уж кто будет рад наставить его на путь истинный. Корал он, скорее всего, больше не увидит – и слава Богу, иначе грех обеспечен.
– И наконец, поделиться своими грехами со священником. После этого он налагает епитимью в виде регулярного чтения молитв.
– Если вы согласны меня выслушать, я готов.
Бартоло открыл чемодан и достал требник, четки и епитрахиль – длинную шелковую ленту около десяти сантиметров шириной с крестом, вышитым по центру и с каждого края. Он приложился к центральному кресту и перекинул епитрахиль через шею так, чтобы концы ее лежали на груди. В этом облачении он превращался в посредника между Богом и католической общиной, мог совершать таинства, отпускать грехи и исполнять обряд очищения. Итак, Бартоло взял требник, вручил Сэму четки и сел в жесткое кресло.
– Преклони колени или присядь, сын мой.
У Сэма пересохло во рту, едва он представил, что сейчас скажет священнику. Пожалуй, сидеть в таком положении не следует. Ползать во прахе – самое оно. Поразмыслив, он встал на колени.
– Благословите меня, отче, ибо я согрешил.
– Давно ли ты был на исповеди?
– Лет девятнадцать назад.
– Срок немалый. Однако приступим.
Сэм помолчал.
– Отче, я не уверен, что помню все свои грехи.
– Позволь мне тебе помочь.
Бартоло закрыл глаза и принялся перечислять грехи ума, слова и дела. Когда он закончил, из тридцати девяти исповедуемых грехов Сэм признал за собой почти все за исключением тринадцати. Три не касались его, так как он никогда не был женат, зато шесть других были связаны с сексом, пять из которых он совершал бессчетное количество раз.
– Проще сказать, чего я не делал,– усмехнулся он.
– Прошу тебя, сын мой.
– А как насчет лжи? – спросил Сэм.– Могу я начать с нее?
Бартоло открыл один глаз и разглядывал Сэма секунду-другую, после чего снова закрыл.
– Хорошо, начни со лжи.
– Я больше семи месяцев лгал всем о Феликсе Росси.
Священник воззрился на него, сложил руки на груди, и Сэм рассказал все, что знал, изучая его бесстрастное лицо.
– Они прячутся в Клиффс-Лэндинге, в доме, который Росси отписал горничной. Вот в чем я хотел исповедаться, святой отец,– закончил он.
Бартоло встал с кресла и молча прошелся по комнате. Сэм стоял на коленях, на сей раз раскаиваясь искренне. Получалось, он обратил клятву священника ему во вред.
– Ты готов исповедаться до конца, Сэм Даффи? Раскаиваешься ли ты в своей лжи?
– Еще нет, но обещаю раскаяться, когда они будут вне опасности.
– А возможно ли это? – спросил Бартоло.
Сэм не ответил.
– Что еще ты совершил греховного, сын мой?
– Я много обманывал, но не ради того, чтобы надуть или унизить кого-то. Я побывал в стольких драках, что и не сосчитать, и имел плотскую связь со многими женщинами. Одну из них я никогда не забуду. Меня чуть не с самого рождения одолевают нечистые помыслы, и я слишком часто шел у них на поводу.
– Сожалеешь ли ты о содеянном, сын мой?
– Я сожалею, что не смог устоять. Обещаю, отныне я буду стараться.
Бартоло выглядел обеспокоенным.
– Произнеси акт раскаяния.
– Вы мне поможете, отче? Я не помню его целиком.
Они хором продекламировали:
– Боже мой, я искренне сожалею, что оскорбил Тебя, милостивого Спасителя моего. Ненавижу все прегрешения мои и смиренно молю Тебя: прости мне все, вольно или невольно содеянное мною против заповедей и священной воли Твоей. Обещаю Тебе, Господи, и твердо решаю избегать всякого добровольного греха и всего того, что к нему приводит. Уповаю на милосердие Твое и благодатную помощь Твою, укрепляющую меня во всяком добре. Уповаю на милость Твою при заступничестве Пречистой Матери Твоей и всех святых. Аминь.
Сэм видел, что Мэгги в нем разочарована, и поэтому счел желание его проводить добрым знаком.
За последние месяцы все в ней переменилось. Сам ее взгляд стал другим, глаза сияли. Куда подевалась былая застенчивость? Мэгги больше не пробиралась вдоль стен, давая дорогу хозяевам, а ходила свободно, как они. Сначала она отложила прекрасную шаль – подарок Аделины, а теперь укутывалась в нее холодными ночами. Даже прощалась она совсем по-свойски, как у себя дома. Никто ей не повелевал, не приказывал. Отныне все, что с ней делали, делали с ее согласия.
– Ты надолго? – спросила Мэгги.
В ее устах это звучало как: «Готовишься поразвлечься с Корал?»
– Только туда и обратно. Браун дал две недели на размышления.
– Тогда он и впрямь надеется, что ты передумаешь.
Сэм нажал ей на кончик носа.
– Знаю. Ничего, перебьется.
Он хотел погладить ее живот, как обычно, но передумал. Раз она начала есть оливки и рассказывать про цвет любви, пришел его черед быть благоразумным.
По разумению Сэма, всякая жизнь священна. Та, что Мэгги носила в себе, без сомнения, не имела цены, но не более чем любая другая. Он стал часто ловить себя на мыслях о ребенке. Кем он вырастет с такими родителями, как Феликс и Мэгги в ее нынешнем состоянии? Тоскливая же у них будет жизнь, если дитя не окажется тем, кем предполагалось, хоть это и крайне маловероятно.
Однако Сэм с недавних пор стал осмотрительнее.
– Не надо, а то, чего доброго, покалечишь ребенка.
Он покачал головой. Как только ей удается читать его мысли?
– Скажешь тоже.
Мэгги взяла его за руку и положила себе на живот. От неведомых прежде ощущений Сэму стало так не по себе, что первым его порывом было отнять ладонь, но Мэгги ее удержала. Он выждал немного, чтобы не показаться грубым, потом освободил руку и зашагал к двери.
– Он тебя любит! – крикнула Мэгги ему вслед.
Сэма передернуло. Скажи она: «Я тебя люблю», это понятно, но «Он» звучало диковато. И так всю последнюю неделю!
– Ага. Ну, до скорого,– отозвался Сэм, сел в машину и вырулил на Лоуфорд-лейн.
Даже зимой выезд по набережной к автостраде имени Генри Хадсона через мост Джорджа Вашингтона радовал глаз, а летом и ранней осенью здесь было и вовсе как в сказке. Сэм частенько выбирал этот маршрут, чтобы развеяться. Обычно он останавливался у памятника морякам и солдатам, а в этот раз заехал с севера. Как ему ни хотелось проехать прямо, к любимым местам, пришлось сворачивать.
Впрочем, подъехав к своему входу, он понял, что не прогадал. Стоило ему припарковаться, как его сменщик крикнул:
– Эй, Сэм! Хорошо, что ты здесь. Ты не знаешь, где Росси? Тут кое-кто хочет их видеть, говорит, не уйдет, пока…
– Что?! – Сэм, казалось, готов был взорваться.– Вы когда-нибудь научитесь меня слушать? Кто додумался пустить в дом первого встреч…
– Сэм, он священник!
– Что?
Сэм открыл дверь и увидел какого-то старика в черном.
– Чем могу быть полезен, святой отец?
Тот с улыбкой обернулся, протянул руку и произнес:
– Здравствуйте. Я отец Бартоло.– У него был сильный итальянский акцент.
Пожимая ему руку, Сэм стал потихоньку теснить гостя к выходу. В детстве он регулярно ходил в церковь и определил для себя, чем настоящий пастор отличается от поддельного. По его мнению, от этих непроходимых девственников должно непременно исходить ощущение возвышенности.
– Да-да, я помогу вам. Идите за мной. Священник сделал удивленное лицо и махнул на черный чемодан в углу. Сэм схватил поклажу и повел падре дальше, а выпроводив за дверь, свернул в сторону своего хода.
– Здесь я живу. Уверен, мы сейчас все обсудим и решим, как вам помочь. Заходите, отец, поговорим.
Он открыл дверь, и Бартоло проследовал за ним внутрь. Там Сэм поставил чемодан на пол.
– Подождите здесь. Я сейчас выйду – только на секунду – и сразу вернусь.
Священник недоуменно кивнул, после чего Сэм запер дверь и пошел к напарнику, попутно сочиняя отговорки.
– Помнишь,– начал он,– как Франческа Росси просила нас разыскать этого малого и позвонить в церковь Томаса Мора, когда он придет? Ты ведь знаешь, как они любят всякую церковную белиберду?
– Эт точно.
– Слушай. – Сэм придвинулся ближе и положил руку ему на плечо.– Они точно не обрадуются, если узнают, что такой тип обивал здесь пороги.
– Черт, ты прав. Если ты им не скажешь, то и я не скажу. Кстати, где доктор? В отпуске?
– Нет.– Сэму ничего не оставалось, как врать напропалую.– Разъезжает по Европам с какими-то исследованиями. Хотя на днях приезжал. Ты разве не видел его?
– Нет, не видел.
– Точно говорю. А кто еще проходил, пока этот священник был здесь?
– Дай вспомнить… Дворецкий Брауна, вот кто.
У Сэма душа ушла в пятки.
– Нет, вру,– тут же поправился сменщик.– Это было до того, как он пришел. Погоди-ка. Робинсоны с четвертого у себя. Мистер Гир с дочерью на втором. Кроме них только миссис Амстердам нет, но она вышла пообедать и скоро будет.
Сэм облегченно вздохнул. Плохо, конечно, что все, кроме Феликса, вернулись, но у Брауна пока не было повода к нему присматриваться. Поэтому он похлопал приятеля по спине напоследок и вручил свои ключи от машины с наказом:
– Будь как дома. Присмотри за моей девочкой, только никому ни слова, ладно?
Сэм вернулся, широко улыбаясь, и священник улыбнулся ему в ответ. Итальянская фамилия и такой же акцент. Наверняка падре прилетел из Турина. Ясно как день: Росси покусился на святое, не спросивши ни хранителей, ни Папу, и вдобавок намеревался свергнуть главу Церкви с престола.
Сэм приложил палец к губам в знак молчания. Браун наверняка утыкал все «жучками», едва узнав, что его верный слуга собрался уходить. На глазах у священника Сэм принес оборудование из потайной комнаты и облазил стены, пол и потолок. Все было чисто.
Закончив, он сел напротив гостя.
– Che cosa vi chiamate?[18] – спросил тот.
– Прошу прощения?
– Scusatemi.[19] Вы кто?
– Извините, не представился. Я – Сэм Даффи. В некотором смысле здесь работаю.
Священник хлопнул в ладоши.
– Buono![20] Я ищу доктора Феликса Росси. Я Бартоло. Вы знаете, когда он приедет?
– Вы итальянец? – поинтересовался Сэм.
Бартоло поднял брови.
– Si. Из Италии. Я знаю доктора Росси. Вам только надо сказать ему, что я здесь.
– А вы, случаем, не из Турина?
Священник пристально посмотрел на него.
– Почему вы об этом спросили?
– Положим, догадался.
– Синьор Даффи, вы можете проводить меня к доктору Росси? Это все, о чем я прошу.
Сэм решил пойти напрямик.
– Может, я и знаю, где он. Если вы скажете, зачем он вам понадобился, я…
Бартоло поднялся.
– Наши дела не касаются посторонних, синьор Даффи.
Видя, что он берет чемодан с пола, Сэм быстро загородил собой дверь.
– Permesso, signor Duffy.[21]
Сэм не мог допустить, чтобы пастор в сутане разгуливал по району, расспрашивая о Феликсе. Но и довериться незнакомцу было бы верхом неосмотрительности. Внезапно его осенило.
– Не хотите ли меня исповедовать, святой отец?
– Perdonatemi, signore? Non capisco.[22]– Бартоло явно смешался.– Вы католик?
– Более-менее. Я много лет не был в церкви, но, пожалуй, меня можно назвать католиком.
– Здесь, в Нью-Йорке, очень много церквей. Я не ваш духовник, сын мой. Зачем обращаться ко мне?
– А если я скажу, что это перст Божий?
Священник поставил чемодан.
– Синьор Даффи, я не могу осквернить таинство исповеди. Если вы желаете соединиться с Отцом Небесным, от которого отпали по причине многих грехов, я вас выслушаю. Но если в вас нет стремления исповедаться, мне здесь нечего делать.
– Стремления, говорите?
Они снова сели, глядя друг на друга.
– Для настоящей исповеди нужны пять вещей. Сначала вы должны вспомнить свои грехи. Затем раскаяться в них всем своим сердцем.
– Я раскаиваюсь.
– Еще,– продолжал Бартоло,– вы должны положить для себя не грешить в будущем. Вспомнить людей и события, которые привели вас ко греху.
«Проще некуда»,– подумал Сэм. Забыть о доках и держаться поближе к Мэгги. Вот уж кто будет рад наставить его на путь истинный. Корал он, скорее всего, больше не увидит – и слава Богу, иначе грех обеспечен.
– И наконец, поделиться своими грехами со священником. После этого он налагает епитимью в виде регулярного чтения молитв.
– Если вы согласны меня выслушать, я готов.
Бартоло открыл чемодан и достал требник, четки и епитрахиль – длинную шелковую ленту около десяти сантиметров шириной с крестом, вышитым по центру и с каждого края. Он приложился к центральному кресту и перекинул епитрахиль через шею так, чтобы концы ее лежали на груди. В этом облачении он превращался в посредника между Богом и католической общиной, мог совершать таинства, отпускать грехи и исполнять обряд очищения. Итак, Бартоло взял требник, вручил Сэму четки и сел в жесткое кресло.
– Преклони колени или присядь, сын мой.
У Сэма пересохло во рту, едва он представил, что сейчас скажет священнику. Пожалуй, сидеть в таком положении не следует. Ползать во прахе – самое оно. Поразмыслив, он встал на колени.
– Благословите меня, отче, ибо я согрешил.
– Давно ли ты был на исповеди?
– Лет девятнадцать назад.
– Срок немалый. Однако приступим.
Сэм помолчал.
– Отче, я не уверен, что помню все свои грехи.
– Позволь мне тебе помочь.
Бартоло закрыл глаза и принялся перечислять грехи ума, слова и дела. Когда он закончил, из тридцати девяти исповедуемых грехов Сэм признал за собой почти все за исключением тринадцати. Три не касались его, так как он никогда не был женат, зато шесть других были связаны с сексом, пять из которых он совершал бессчетное количество раз.
– Проще сказать, чего я не делал,– усмехнулся он.
– Прошу тебя, сын мой.
– А как насчет лжи? – спросил Сэм.– Могу я начать с нее?
Бартоло открыл один глаз и разглядывал Сэма секунду-другую, после чего снова закрыл.
– Хорошо, начни со лжи.
– Я больше семи месяцев лгал всем о Феликсе Росси.
Священник воззрился на него, сложил руки на груди, и Сэм рассказал все, что знал, изучая его бесстрастное лицо.
– Они прячутся в Клиффс-Лэндинге, в доме, который Росси отписал горничной. Вот в чем я хотел исповедаться, святой отец,– закончил он.
Бартоло встал с кресла и молча прошелся по комнате. Сэм стоял на коленях, на сей раз раскаиваясь искренне. Получалось, он обратил клятву священника ему во вред.
– Ты готов исповедаться до конца, Сэм Даффи? Раскаиваешься ли ты в своей лжи?
– Еще нет, но обещаю раскаяться, когда они будут вне опасности.
– А возможно ли это? – спросил Бартоло.
Сэм не ответил.
– Что еще ты совершил греховного, сын мой?
– Я много обманывал, но не ради того, чтобы надуть или унизить кого-то. Я побывал в стольких драках, что и не сосчитать, и имел плотскую связь со многими женщинами. Одну из них я никогда не забуду. Меня чуть не с самого рождения одолевают нечистые помыслы, и я слишком часто шел у них на поводу.
– Сожалеешь ли ты о содеянном, сын мой?
– Я сожалею, что не смог устоять. Обещаю, отныне я буду стараться.
Бартоло выглядел обеспокоенным.
– Произнеси акт раскаяния.
– Вы мне поможете, отче? Я не помню его целиком.
Они хором продекламировали:
– Боже мой, я искренне сожалею, что оскорбил Тебя, милостивого Спасителя моего. Ненавижу все прегрешения мои и смиренно молю Тебя: прости мне все, вольно или невольно содеянное мною против заповедей и священной воли Твоей. Обещаю Тебе, Господи, и твердо решаю избегать всякого добровольного греха и всего того, что к нему приводит. Уповаю на милосердие Твое и благодатную помощь Твою, укрепляющую меня во всяком добре. Уповаю на милость Твою при заступничестве Пречистой Матери Твоей и всех святых. Аминь.