Леон Донна. Счет по-венециански

   — Да, с женой.
   — Скажите, а вы собираетесь официально расторгать ваш брак?
   — Мы этот вопрос не обсуждали.
   — Не могли бы вы поподробнее объяснить ситуацию? — попросил Брунетти, хотя ничего необычного в этом не было.
   Убийственно спокойный тон Мартуччи свидетельствовал, что он говорит правду.
   — Я сам адвокат, и тем не менее перспектива бракоразводного процесса меня пугает. И потом, даже если бы я вздумал попросить у жены развод, она наверняка даже слышать об этом не захотела бы.
   — Так или иначе, вы эту тему никогда не обсуждали?
   — Никогда. Я достаточно хорошо знаю свою жену, и мне нетрудно предугадать ее реакцию. Сама она на это не пойдет, а оснований для развода у меня нет. Если же я попытаюсь расторгнуть наш брак помимо ее воли, она отсудит у меня все имущество.
   — А нет ли у нее оснований для развода с вами? — спросил Брунетти. Мартуччи не ответил, и он задал вопрос по-другому: — У вас кто-нибудь есть, синьор Мартуччи?
   — Нет, — ответил тот мгновенно, не задумываясь.
   — Как-то с трудом верится, — проговорил Брунетти и по-приятельски улыбнулся адвокату.
   — В каком смысле?
   — Вы красивый мужчина, в самом расцвете сил, занимаетесь интеллектуальным трудом, очевидно успешны. Немало женщин наверняка сочли бы вас привлекательным и с удовольствием приняли бы ваши ухаживания.
   Мартуччи молчал.
   — Так, значит, никого?
   — Никого.
   — И вчера выбыли дома один?
   — Я ведь уже сказал вам об этом, комиссар!
   — Ну да, сказали.
   Мартуччи резко поднялся:
   — Если вопросов больше нет, я хотел бы уйти.
   Брунетти сделал жест рукой сверху вниз, как бы усаживая собеседника обратно на стул:
   — Еще пара вопросов, синьор.
   Мартуччи заметил, каким взглядом смотрит на него комиссар, и решил не возражать.
   — В каких отношениях вы были с синьором Тревизаном?
   — Я на него работал.
   — На него или с ним, адвокат Мартуччи?
   — Полагаю, можно сказать и так и так. — Брунетти смотрел на него вопросительно, давая понять, что ждет продолжения. — Сначала, на него, а потом и с ним.
   Взглянув на Брунетти, он понял, что этого недостаточно, и добавил:
   — Сначала я работал на него, но в прошлом году мы договорились, что в конце года я стану его партнером по фирме.
   — Равноправным партнером?
   Мартуччи ответил, не повышая голоса и не поднимая глаз:
   — Этого мы не оговаривали.
   «Довольно странное упущение, — подумал Брунетти, — особенно со стороны адвоката. И потом, единственный свидетель договора мертв, так, может, это было не упущение, а что-то совсем другое».
   — А что предусматривалось в договоре на случай его смерти?
   — Об этом речи не было.
   — Почему?
   — Думаю, это очевидно. — Голос Мартуччи стал заметно жестче. — Люди ведь, как правило, не планируют умирать.
   — Но тем не менее умирают, — возразил Брунетти.
   Мартуччи оставил его слова без внимания.
   — А теперь, со смертью синьора Тревизана, фирму возглавите вы?
   — Если синьора Тревизан попросит меня об этом, разумеется.
   — Понятно, — заключил Брунетти, стараясь, чтобы его голос звучал как можно нейтральнее. — Стало быть, вы, в каком-то смысле, унаследуете клиентов синьора Тревизана.
   Видно было, что Мартуччи сдерживается из последних сил.
   — Если эти клиенты пожелают пользоваться моими адвокатскими услугами, то да.
   — А они проявляют подобное желание?
   — Пока рано об этом говорить, слишком мало времени прошло с момента смерти синьора Тревизана.
   — А вот что касается синьора Лотто? — спросил Брунетти, резко меняя тему разговора. — Какое он имел отношение к фирме? Какова была его роль?
   — Он был нашим бухгалтером и коммерческим директором, — ответил Мартуччи.
   — И вашим, и синьора Тревизана?
   — Да
   — А после смерти синьора Тревизана синьор Лотто оставался вашим бухгалтером?
   — Конечно! Он был досконально знаком с нашими делами. Он ведь работал на Карло больше пятнадцати лет.
   — Вы планировали и дальше пользоваться его услугами бухгалтера и коммерческого директора?
   — Разумеется.
   — Располагал ли синьор Лотто правами на фирму или какую-то ее часть?
   — Боюсь, я вас не понимаю!
   Такая реакция показалась Брунетти крайне странной, и не только потому, что вопрос был задан буквально в лоб, но и потому, что Мартуччи, как адвокат, просто не мог его не понять. Он сменил формулировку:
   — У юридической фирмы имелся статус корпорации? И если да, то принадлежала ли синьору Лотто какая-то ее часть?
   Мартуччи задумался, перед тем как ответить:
   — Насколько мне известно, нет, но у них могло быть отдельное соглашение на этот счет.
   — Какого рода соглашение?
   — Этого я не знаю. Любое, какое они считали нужным.
   — Ясно, — сказал Брунетти, а потом спросил как бы невзначай: — А синьора Тревизан?
   Судя по молчанию Мартуччи, он явно ожидал этого вопроса.
   — А что синьора Тревизан?
   — Ей принадлежит какая-нибудь доля в бизнесе?
   — Это зависит от того, что написано в завещании Карло.
   — А его не вы составляли?
   — Нет, он делал это сам.
   — И вы не имеете ни малейшего представления о содержании этого документа?
   — Нет, конечно. Откуда?
   — Ну, я думал, что вы, как партнер…— начал Брунетти и, не договорив, сделал широкий жест рукой, как бы обобщая все, что можно было бы сказать по этому поводу.
   — Я не являлся его партнером и стал бы им только в начале следующего года.
   — Да-да, конечно, — согласился Брунетти. — Я просто подумал, что, учитывая ваше сотрудничество, вы могли иметь представление о содержании его завещания.
   — Абсолютно никакого.
   — Понятно. — С этими словами Брунетти поднялся. — Думаю, на сегодня достаточно, синьор Мартуччи. Очень благодарен вам за понимание и содействие.
   — Это все? — Мартуччи тоже встал. — Я могу идти?
   — Разумеется, можете, — ответил Брунетти и, словно в доказательство искренности собственных слов, открыл перед адвокатом дверь в коридор. Они распрощались, и Мартуччи ушел. Вслед за ним Брунетти и Вьянелло тоже покинули морг, чтобы вернуться в Венецию.
   Полицейский катер доставил их прямо к квестуре. По дороге они успели обсудить разговор с Мартуччи и пришли к выводу, что к вопросам по поводу синьоры Тревизан адвокат был вроде бы готов и отвечал на них совершенно хладнокровно, а вот разговор о синьоре Тревизане и их возможном партнерстве явно заставил его понервничать. Вьянелло работал с Брунетти уже очень давно, и ему не требовалось отдельного приказа, чтобы провести обычную в таких случаях проверку алиби — опросить соседей Мартуччи, друзей, жену и установить, действительно ли он был дома в ту ночь. Вскрытие трупа Лотто еще не проводилось, но поскольку тело находилось в сильно натопленной машине, установить точное время смерти будет почти невозможно.
   Они уже вошли в просторный вестибюль квестуры, как вдруг Брунетти резко остановился, повернулся к Вьянелло и воскликнул:
   — Бензобак!
   — Что, синьор?
   — Бензобак. Пусть посмотрят, сколько в нем осталось бензина, а вы тем временем попробуйте выяснить, когда он последний раз заправлялся. Это позволит определить, сколько времени работал двигатель машины. Может, так им будет легче рассчитать время убийства.
   Вьянелло кивнул. Это вряд ли значительно сузит круг поисков, но, если результаты вскрытия не позволят определить время смерти, такая информация должна им помочь. Хотя сомнительно, что это самое время смерти имеет в данном случае большое значение.
   Вьянелло отправился выполнять поручение комиссара, а сам Брунетти стал подниматься к себе в кабинет. По дороге ему навстречу из коридора вынырнула синьорина Элеттра.
   — А, комиссар, вот вы где. Вице-квесторе вас спрашивал.
   Брунетти остановился и внимательно посмотрел на нее. Темно-оранжевый шарф, легкий как паутинка, колыхался у нее за плечами и не опадал, дрожа в потоках стремящегося к потолку горячего воздуха. Если бы статуя Ники Самофракийской вновь обрела свою голову, ожила, сошла с пьедестала и стала бы спускаться вниз по ступеням Лувра, она, вероятно, выглядела бы именно так.
   — М-м, что? — спросил Брунетти, когда Элеттра поравнялась с ним.
   — Вице-квесторе, синьор. Он сказал, что очень хотел бы с вами поговорить.
   — »Очень хотел бы», — повторил Брунетти неожиданно для себя.
   Паола часто упоминала одного диккенсовского персонажа, который любил указывать, откуда дует ветер^[23]. Брунетти никогда не мог запомнить имени этого героя, но одно он знал наверняка: если Патта «хотел бы» с ним поговорить, значит, ветер вот-вот задует с той самой нехорошей стороны.
   — Он у себя? — спросил Брунетти. Он развернулся и вместе с молодой женщиной стал спускаться в расположенный этажом ниже кабинет шефа.
   — Да, у себя. Все утро разговаривал с кем-то по телефону. — И это тоже было верным признаком надвигающейся бури.
   — Войдите, — выкрикнул вице-квесторе, когда Брунетти постучал к нему в кабинет. — Доброе утро, Брунетти, — поприветствовал он своего подчиненного. — Садитесь, пожалуйста. Мне хотелось бы кое-что с вами обсудить. — Сразу три подряд вежливые фразы, сказанные вице-квесторе даже до того, как Брунетти успел сесть, не могли не насторожить Гвидо.
   Он пересек кабинет и уселся на свое обычное место.
   — Да, синьор? — проговорил он и достал из кармана блокнот, надеясь продемонстрировать таким образом, что относится к предстоящей беседе со всей серьезностью.
   — Расскажите, что вам известно о смерти Рино Фаверо.
   — Фаверо, синьор?
   — Да, Фаверо. Бухгалтер из Падуи; тело обнаружили в его гараже на прошлой неделе. — Патта помолчал, пытаясь придать паузе многозначительность, и добавил: — Он покончил жизнь самоубийством.
   — Ах да, Фаверо! Поступила информация, что в его записной книжке был обнаружен телефон Карло Тревизана.
   — Надо полагать, это был не единственный номер в его телефонный книжке, — заметил Патта.
   — Да, но этот номер был записан просто так, без фамилии.
   — Понятно. Что-нибудь еще?
   — Там были и другие телефоны без упоминания имен и фамилий. Мы их сейчас проверяем.
   — Мы, комиссар? Кто это «мы»? — В голосе Патты звучал лишь вежливый интерес. По крайней мере человек, не слишком хорошо знакомый с вице-квесторе, не услышал бы в нем никаких признаков угрозы.
   — Полиция Падуи, синьор.
   — И как — вы уже выяснили, что это за номера?
   — Нет, синьор.
   — Вы занимаетесь расследованием смерти Фаверо?
   — Нет, синьор, — честно ответил Брунетти.
   — Хорошо. — Патта опустил глаза на свой блокнот, оторвал верхний листик и приклеил его на стол где-то сбоку. — А что у вас по Тревизану? Что можете сообщить? — спросил он, взглянув на следующую страничку блокнота.
   — Произошло еще одно убийство, — сказал Брунетти.
   — Лотто? Да, я знаю. Думаете, они связаны между собой?
   Брунетти набрал в грудь побольше воздуха. Двое мужчин, партнеров по бизнесу, убиты одним и тем же способом, возможно, из одного и того же оружия, а Патта спрашивает, связаны ли преступления между собой.
   — Да, синьор, думаю, связаны.
   — Тогда, я полагаю, будет лучше, если вы сосредоточите все свои усилия на расследовании этих двух смертей, а историей с Фаверо пусть занимаются ребята из Падуи — это их дело. — Патта оторвал и переклеил на другую сторону стола еще одну страничку блокнота и снова уставился на листик, теперь оказавшийся сверху.
   — Что-нибудь еще, синьор? — спросил Брунетти.
   — Нет, пожалуй, это все, — ответил Патта, не поднимая головы.
   Брунетти положил свой блокнот обратно в карман, встал и вышел из кабинета. Его беспокоила неожиданная вежливость Патты. Он задержался у стола синьорины Элеттры.
   — Вы не знаете, с кем он сегодня разговаривал?
   — Нет, не знаю. Но обедает он сегодня в «До Форни». — Это было название ресторана, который когда-то славился кухней, а теперь исключительно высокими ценами.
   — Заказом столика занимались вы?
   — Нет, не я. Собственно говоря, как раз один из звонивших, видимо, и пригласил его, потому что он велел мне отменить его заказ в «Корте Сконто». — Она упомянула не менее дорогой ресторан.
   Не успел Брунетти собраться с духом, чтобы попросить сотрудницу полиции поступиться своими моральными принципами, как синьорина Элеттра предложила:
   — Может, позвонить туда сегодня днем и спросить, не находили ли они записной книжки вице-квесторе? Он ведь никогда не носит ее с собой, так что вряд ли она там окажется. Зато, я уверена, они охотно расскажут мне, с кем он обедал, если я объясню, что хочу позвонить этому человеку и выяснить, не прихватил ли он по ошибке записную книжку начальника.
   — Буду вам очень признателен, — отозвался Брунетти. Он понятия не имел, пригодится ли ему эта информации, но многолетний опыт подсказывал ему, что сведения о действиях и сотрапезниках Патты всегда полезны, в особенности в те редкие периоды, когда вице-квесторе вдруг делается вежливым.

Глава 20

   Через час после того, как Брунетти вернулся к себе в кабинет, ему позвонил делла Корте, видимо, из уличного телефона-автомата. По крайней мере его голос временами заглушал шум транспорта.
   — Мы нашли ресторан, в котором он ужинал в день смерти, — сказал делла Корте. Не было никакой необходимости объяснять, что «он» относилось к Фаверо.
   Опустив вопросы о том, где и как это удалось выяснить, Брунетти спросил о главном:
   — Он был один?
   — Нет! — воскликнул делла Корте. — С ним была женщина, лет на десять моложе его. Очень хорошо одетая и, по словам официанта, очень привлекательная.
   — Что еще? — спросил Брунетти, прекрасно сознавая, что такое описание вряд ли поможет им ее отыскать.
   — Секунду. Вот, нашел! На вид около тридцати пяти лет, волосы светлые, средней длины. Ростом примерно с Фаверо.
   Брунетти припомнил описание фигуры Фаверо из отчета о вскрытии — выходило, что женщина была довольно высокий.
   — Официант сказал, она была очень хорошо одета, очень дорого. Она говорила немного, но по речи тоже было понятно, что она не из бедных, — вот такое описание.
   — И где же они ужинали?
   — В одном ресторане неподалеку от городского университета.
   — Как вы об этом узнали?
   Никто из тамошних сотрудников не читает «Газеттино», так что они не видели ни статьи о его смерти, ни фотографии. А сегодня один из официантов пошел постричься и увидел тот самый номер в куче старых газет. Он узнал Фаверо и позвонил нам. Я пообщался с ним по телефону, но лично еще не встречался. Я подумал, может быть, вы захотите составить мне компанию.
   — Когда?
   — Это ведь ресторан. Может, пообедаем?
   Брунетти взглянул на часы. Было без двадцати одиннадцать.
   — Через полчаса я могу быть на вокзале. Уеду первым же поездом. Вы сможете меня встретить?
   — Буду ждать вас на перроне, — ответил делла Корте и повесил трубку.
   Он действительно уже стоял на платформе, когда поезд подошел к Падуе. Брунетти протиснулся сквозь толпу студентов университета, которые толклись на перроне и начали штурмовать вагоны, едва только машинист открыл двери.
   Мужчины обменялись рукопожатием и направились в сторону подземного перехода, чтобы пройти под путями и выйти в город, где их уже ждала полицейская машина, водитель даже не выключал двигатель.
   Пока они, то и дело останавливаясь, пробирались по запруженным автомобилями улицам Падуи, Брунетти решил спросить:
   — Кто-нибудь из ваших созванивался с моим боссом?
   — С Паттой? — уточнил делла Корте, с интонацией, которая могла означать все, что угодно. Или ничего.
   — Да.
   — Не слыхал. А что?
   — Он вызвал меня и рекомендовал не лезть в ваше расследование смерти Фаверо. Его самоубийства. Вот мне и интересно, не навел ли его на эту мысль кто-нибудь из ваших.
   — Вполне возможно, — сказал делла Корте.
   — У вас-то в связи с этим делом никаких новых неприятностей не произошло?
   — Да нет. Все считают это самоубийством. Если я что-то делаю, то исключительно в свое свободное время.
   — А делаете вы что-то вроде этого? — спросил Брунетти, делая плавный жест рукой.
   — Да. Я ведь могу обедать, где захочу.
   — И приглашать приятеля из Венеции?
   — Вот именно, — подтвердил делла Корте. Машина тем временем остановилась у самого входа в ресторан.
   Водитель в синей форме, выскочив из машины, открыл им дверь и придерживал ее, пока они выходили.
   — Сходите пообедать, Ринальди, — сказал делла Корте. — Возвращайтесь к трем.
   Молодой человек взял под козырек, сел в машину и уехал.
   По обеим сторонам от входа в ресторан стояли огромные глиняные горшки с араукариями; двери открылись при их приближении.
   — Добрый день, господа, — поприветствовал их мужчина в темном костюме. У него было вытянутое лицо и глаза как у бассета.
   — Добрый день, — сказал капитан. — Моя фамилия делла Корте. Я заказывал столик на двоих.
   — Ваш стол готов. Следуйте за мной, пожалуйста.
   Мужчина на секунду задержался, чтобы подхватить две длинные папки с меню, лежавшие на специальном столике у самой двери, и провел их в небольшую комнату, вмещавшую всего шесть или семь столиков, заняты были все, кроме одного. Проход в форме высокой арки вел в следующее помещение, также заполненное посетителями, судя по виду, бизнесменами. Высоко расположенные окна пропускали мало света, поэтому здесь горели лампы, встроенные в дубовые балки под потолком. Они прошли мимо круглого стола с разнообразными холодными закусками: салями, моллюсками, осьминогами, ветчиной. Мужчина подвел их к стоявшему в уголке столику, придержал Брунетти стул и положил перед ними меню.
   — Господа, могу я предложить вам «Просекко»? — спросил он. Оба кивнули.
   — Он что, владелец? — спросил Брунетти.
   — Да.
   — А что это он так суетится?
   — Засуетишься тут, когда полицейские приходят со своими расспросами, — ответил делла Корте и погрузился в меню. Держа его на расстоянии вытянутой руки, он пробежал его глазами и отложил, сообщив: — Мне говорили, здесь неплохо готовят утку.
   Брунетти тоже пролистал меню и пришел к выводу, что утка была, пожалуй, оптимальным вариантом. Он закрыл папку и положил ее рядом с тарелкой в тот момент, когда подоспел хозяин с бутылкой вина. Он наполнил два узких бокала, что стояли справа от их тарелок, и передал бутылку официанту, бесшумно приблизившемуся к нему со спины.
   — Вы готовы сделать заказ, капитан?
   — Я бы хотел фетучине с трюфелями, — сказал делла Корте.
   Брунетти кивнул владельцу, показывая, что присоединяется к его выбору.
   — А на горячее утку, пожалуйста, — продолжил делла Корте, и Брунетти снова кивнул.
   — К утке могу предложить вам «Мерло Пиаве». — Делла Корте снова кивнул, и хозяин, едва заметно поклонившись, отошел от их стола.
   Делла Корте взял бокал и отпил немного игристого. Брунетти последовал его примеру. В ожидании первого блюда они вели ничего не значащий разговор: делла Корте предположил, что недавние выборы, возможно, приведут к полному обновлению личного состава полиции в Падуе, по крайней мере среди высших чинов.
   Брунетти вспомнил, как он смалодушничал во время последних выборов мэра в Венеции, и решил промолчать. Ему не нравились оба кандидата — ни дипломированный философ без всякого опыта работы в органах власти, выдвинутый бывшей Коммунистической партией, ни бизнесмен от ультраправых, — он вышел из кабины, так и не отдав никому из них своего голоса. Паоле он решил в этом не признаваться, а она и не спросила, за кого он проголосовал, от души радуясь победе философа. Возможно, конечно, что все эти новые выборы и приведут к основательным изменениям к лучшему, но Брунетти в этом сильно сомневался. Он слишком часто сталкивался с представителями власти и чиновниками высокого полета, чтобы верить в нечто большее, чем легкий «косметический» ремонт.
   Он заставил себя вернуться мыслями к происходившему за столом. Перед ними уже стояли тарелки с фетучине, подернутыми блестящим слоем масла. И владелец ресторана направлялся к их столу, держа в одной руке белую тарелочку с трюфелями, а в другой — металлическую терочку. Он склонился над делла Корте и стал тереть трюфель в его тарелку, затем выпрямился, подошел к Брунетти и проделал ту же процедуру над его блюдом. От исходящих паром фетучине запахло лесом и плесенью, аромат мгновенно распространился по комнате, так что его почувствовали не только он, но и все сидящие вокруг. Брунетти намотал макароны на вилку и начал есть, целиком отдаваясь чувственному наслаждению от идеально приготовленного, сдобренного маслом теста и пряного, терпкого вкуса трюфелей.
   Делла Корте был явно не из тех, кто портит еду разговорами, так что они не обменялись и парой слов до самого конца трапезы. Утка оказалась почти так же хороша, как трюфели, хотя, по мнению Брунетти, ни одно, даже самое изысканное яство не могло сравниться по вкусу с трюфелями, и теперь они сидели, потягивая кальвадос.
   Как раз в этот момент к их столу подошел невысокий жизнерадостный толстячок. На нем был такой же белый пиджак и широкий черный пояс, как и у обслуживающего их официанта.
   — Синьор Джермани сказал, вы хотели поговорить со мной, капитан.
   — Так это с вами я разговаривал по телефону сегодня утром? — С этими словами делла Корте выдвинул из-за стола свободный стул и жестом пригласил официанта присесть.
   Тот отодвинул стул чуть-чуть подальше, чтобы поуютней разместить свое внушительное пузо, уселся и ответил:
   — Да, синьор, со мной.
   — Я бы хотел, чтобы вы повторили все, что рассказали мне по телефону, для моего коллеги. — И капитан кивнул в сторону Брунетти.
   Официант заговорил, продолжая смотреть на делла Корте:
   — Как я вам уже говорил, синьор, я не сразу узнал того человека на фотографии в газете. А потом, когда мне стригли волосы, я вдруг совершенно неожиданно вспомнил, кто это. Ну и позвонил в полицию.
   Делла Корте улыбнулся и кивнул, словно воздавая должное проявленной официантом гражданской сознательности.
   — Продолжайте, — сказал он.
   — Боюсь, мне нечего добавить к тому, что я рассказал вам сегодня утром по телефону. Он был с дамой. Я вам ее описал.
   — Вы не могли бы повторить это описание?
   — Она была высокая, с него ростом. Светлые глаза, кожа тоже светлая, и волосы. Не блондинка, но почти. Он и раньше с ней здесь бывал.
   — Когда именно они заходили? — спросил делла Корте.
   — Один раз где-то месяц назад, и еще один раз летом, но в каком месяце, не помню. Помню только, что стояла жара и на женщине было желтое платье.
   — Как они держались?
   — То есть их манеры?
   — Нет, как они держались друг с другом?
   — А, в смысле были ли у них отношения?
   — Вот именно. — Делла Корте кивнул.
   — Не думаю, — проговорил официант и погрузился в раздумье. Через пару минут он ответил: — Во всяком случае, они точно не были женаты. — И, не дожидаясь вопроса капитана, пояснил: — Сам не знаю, почему мне так кажется, просто я за годы работы здесь видел миллионы пар и заметил, что супруги ведут себя по-особому. Я хочу сказать, не важно, счастливы они в браке или нет; даже когда они ненавидят друг друга, в их общении не чувствуется никакой напряженности.
   Тут он досадливо махнул рукой, признавая, что это слишком сложно объяснить, да и пытаться не стоит. Брунетти прекрасно понимал, что имеет в виду официант, но, подобно ему, никогда не сумел бы облечь это в слова.
   — А при взгляде на этих людей у вас такого ощущения не возникало? — спросил Брунетти, вступая в диалог. Официант покачал головой.
   — Вы не знаете, о чем они говорили?
   — Не знаю. Но явно о чем-то приятном. Во время еды он показал ей какие-то бумаги. Она их некоторое время просматривала, и вот для этого-то она и надела очки.
   — Как вы думаете, что это были за бумаги? — задал вопрос делла Корте.
   — Не представляю. Когда я принес им пасту, она как раз отдала всю стопку ему.
   — И что он с ними сделал?
   — Должно быть, положил в карман. Я не обратил внимания. — Брунетти взглянул на делла Корте. Тот покачал головой, — это означало, что при Фаверо никаких бумаг обнаружено не было.
   — Вы не могли бы что-нибудь добавить к описанию той женщины? — спросил делла Корте.
   — Ну, как я вам говорил, на вид ей тридцать с чем-то. Высокая, волосы светлые, но оттенок не натуральный. Наверняка красится, но глаза светлые, так что, возможно, она просто оживляет собственный цвет.
   — А что еще? — спросил Брунетти. Он улыбнулся и отпил немного кальвадоса, давая понять, что вопрос этот особого значения не имеет.
   — Видите ли, сейчас, когда мне известно, что он ушел из жизни, да еще не по своей воле, мне уже трудно понять, заметил ли я это сразу, или додумал потом, узнав, что с ним случилось.
   Брунетти и делла Корте молча слушали.
   — Что-то между ними пошло не так. — Он протянул руку, смел со стола крошки и зажал их в кулаке. Деть этот мусор было некуда, и бедняга сунул его в карман пиджака.
   Оба полицейских по-прежнему молчали, так что он продолжил свой рассказ. Говорил он медленно, словно додумывая на ходу эту новую мысль:
   — Они добрались уже до середины ужина, женщина просматривала бумаги, и вдруг она подняла глаза и так посмотрела…
   — Как посмотрела? — спросил делла Корте, прерывая затянувшуюся паузу.