Леонов Николай Иванович. Козырные валеты

   — Пойдем к твоему земляку, я его послушаю, — неохотно согласился Нестеренко.
   Они уже дошли до угла Выборгской и Ленинградского, отсюда был хорошо виден дом, у которого застрелили полковников милиции. Оба кавказца взглянули на дом из светлого кирпича и быстро зашагали к расположенной на углу палатке.
   — Отец, правду скажешь, я тебе литр “Абсолюта” поставлю.
   — Много, захлебнусь, — усмехнулся Нестеренко.
   Парни заскочили в палатку, младший тут же вышел, встал рядом с Нестеренко, видимо, решил стеречь ценного свидетеля. Пустышку тяну, думал опер. Ребята сами ничего не знают. Киллеры стреляли из пистолетов с глушителями, шоссе шумит, слышимость нулевая. Да и время убийства установлено довольно точно, нужны свидетели, которые могли видеть киллеров. Оба парня, кажется, никого не видели, и сами на роль исполнителей никак не подходили: те были профессионалы, а парни — болтуны, обеспокоенные, чтобы их местная милиция не трогала.
   Из модной, добротно оборудованной палатки вышли двое, хозяин был в аккуратном халате. Нестеренко решил ломать разговор, протянул руку, торговец несколько растерялся, видно, привык к отношению более уважительному. Нестеренко, высокий, жилистый, очень сильный, положил ладонь на плечо торговца, слегка придавил и милицейским тоном сказал:
   — Здравствуй, Акоп, меня зовут Валентин Петрович. — Приведшие его парни подрастерялись. Опер не обращал на них внимания и продолжал: — Ну, расскажи, сынок, в котором часу ты вчера слышал выстрелы и чего интересного не рассказал в отделении милиции.
   Акоп заговорил на своем языке, даже замахнулся на одного из парней. Нестеренко жестко перехватил руку торговца, строго сказал:
   — Говорить только по-русски, — и продолжал: — Ты где находился, когда услышал хлопки? Ведь выстрелы походили на хлопки, и ты не сразу сообразил, что стреляют? — руку с плеча торговца опер не убирал.
   — Я товар разгружал с машины, здесь и стоял, — Акоп сник, важность с его полного лица исчезла.
   — Значит, ты стоял лицом к “Волге”, у которой и застрелили офицеров милиции. Следовательно, ты должен был видеть и стрелявших, особенно того, что стоял у мусорного бака.
   Конечно, следовало парня задержать, доставить в прокуратуру, передать Гойде, допросить официально. Но случается, что внезапный, пусть и неофициальный опрос дает больше, чем допрос под протокол.
   — Как я его видел, гражданин начальник? — попытался возмутиться продавец. — Темнело, он по плечи виден, да и растерялся я!
   — Ты, парень, себе срок не мотай. Молодой, в зоне не был, поверь, там медом не намазано! — Нестеренко повернулся к молодому парню, держателю пари. — Стой, где стоишь! Герои живут в соседнем подъезде! Так вот, Акоп, объясняю для дурных. Что палатку у тебя заберут — то семечки. Тебя в отделении следователь допрашивал официально. Ты заявил, мол, ничего не видел, и показания подписал.
   А дача ложных показаний, да еще по делу об убийстве — статья верная, колом не вышибешь. Ты сейчас в присутствии друзей мне правду расскажешь, а с отделением я дело улажу. Я подполковник из Главка уголовного розыска. — Он достал свое удостоверение, разворачивать не стал, а пистолет переложил в другой карман, словно ненароком.
   — Вы правы, господин подполковник, хлопнуло несколько раз, — признался Акоп, — я и не понял, что стреляют. Когда увидел, что менты... — он смешался.
   — Нормально. Менты так менты, мы сами себя порой так зовем, — подбодрил парня Нестеренко. — Они упали?
   — Ну да. Тут я трехнулся. Одного, хозяина “Волги”, я знал, он пиво любил, заходил.
   — А стрелявшие? — спросил Нестеренко.
   — Я только одного видел. Вы верно определили, он у мусорки стоял. Второго не видел, но шаги его слышал. Он за углом, на Макарова, прятался, когда побежал, на консервную банку наступил. А ближний — в сторону “Магистрали”.
   — Так магазин называется, — пояснил молчавший до этого парень, старший из всех.
   — В “Магистраль”. Да, — продолжал Акоп. — Но, думаю, не в магазин, а двором двинулся. И все шел, не бежал. Только когда за угол дома свернул, так побежал.
   — Значит, они в разные стороны подались? — не столько спросил, сколько утверждающе произнес Нестеренко.
   — Точно, в разные, — подтвердил Акоп.
   — Ну лады. Теперь самое неприятное, пойдем в отделение бумаги писать. Извини, сам не люблю, но порядок. Вы мне покажете, как тем двором на Ленинградку выйти, зайдем в опорный пункт, все запишем. Ашот! — опер взял самого молодого за плечо. — Ты горячий, не шали! Я тебя и в бегу достану, и ноги без всякого оружия бантиком завяжу. Договорились?
   Около девятнадцати опергруппа собралась в кабинете, настроение было не из лучших. В принципе никто и не ждал, что за день удастся выйти на что-нибудь существенное. Надо отдать должное сотрудникам отделения и райуправления, люди работали сутки, работали серьезно, а не отбывали номер.
   Гуров внимательно изучил все рапорта, закрыл уже пухлую папку, сказал:
   — Мы обязаны были такую работу проделать. Рассчитывать на успех наивно. Отбросив шелуху, можно предположить, что один из киллеров чуть выше среднего роста, худощавый, темно-русый, лет тридцати пяти. Он ушел дворами в сторону Ленинградского шоссе. Приметы второго неизвестны, судя по размеру обуви и ширине шага, преступник имеет рост около ста восьмидесяти сантиметров, вес семьдесят пять или около того.
   — С такими приметами мы далеко уедем, — заметил Станислав и, упреждая замечание Гурова, поднял руку. — Я не критиканствую. Лев Иванович, констатирую, что эта печка не годится, требуется другая. Самое лучшее — выявить мотив. Здесь мы мало, но имеем. Остаточные следы героина на ладони покойного Веткина и следы уколов на руке девочки. Я в наркоте не дока, но знаю, героин — штука серьезная. И если в семье употребляли, то героин вполне может оказаться мотивом.
   Гуров согласно кивнул, после некоторой паузы сказал:
   — Подсчитаем, что имеем. Два киллера, приметы — одни слезы. Два мертвых полковника, причина убийства не установлена. Она обязательно имеется и очень весомая. Из-за пустяков профессионалов не нанимают.
   Гуров помолчал, закурил, долго смотрел в окно. Оперативники терпеливо ждали, паузы в речи шефа были делом привычным.
   — Героин, — задумчиво произнес сыщик. — Героин у нас имеется, но в историю не вписывается. Вскрытия показали, что ни Сотин, ни Веткин никакой наркотик не употребляли.
   Ольга Чекина. Гриша видел на ее руке следы уколов. Я консультировался с серьезным специалистом. Он убежден, что, возможно, девушка какой-нибудь наркотик себе и колола, только не героин. Если бы она колола героин, то была бы в настоящее время прочно “на игле”. Котов описал ее поведение, профессор героин исключает на сто процентов. Однако на ладони убитого Веткина обнаружен именно героин. Факты не вяжутся, рассыпаются, — Гуров взглянул на Станислава, усмехнулся. — Ну, говори, Станислав, не терпи через силу, взорвешься.
   — Можно нарисовать такую картину, — начал было Станислав. Гуров перебил:
   — Извини. Рисуй, не стесняйся. Только не подделывайся под Пикассо, изображай в стиле Шишкина. Медведь так медведь, будь реалистом.
   — Постараюсь, — Станислав вздохнул. — Не установлено, но есть основания предполагать, что Ольга была влюблена в мужа старшей сестры полковника Николая Сотина. Ситуация в жизни очень распространенная. Сотин взаимностью не отвечал, девушка травмирована, появляется наркотик. Не героин, дрянь менее опасная. Ольга одинока, хороша собой, чтобы отвлечься, она крутит роман с полковником Веткиным. Он замечает пагубное увлечение девушки, пытается на нее повлиять. На последнем свидании Веткин отбирает у девушки порошок, выбрасывает в туалет. Стремясь узнать, чем себя травит девчонка, полковник стряхивает часть порошка на левую ладонь. Вечером Веткин рассказывает о случившемся Сотину...
   — Медведь как медведь, очень похоже, — соглашается с другом Гуров. — Все реалистично, правдоподобно. Остается понять: кто и почему нанимает профессиональных киллеров?
   — Я поднял столько, сколько смог, — без обиды ответил Станислав. — Пусть другой поднимет больше.
   — Верно. Давайте копать вместе. — Гуров повернулся к Котову. — Григорий, ты молодец, сегодня сработал хорошо.
   — Мне лишь повезло, — ответил Котов, подмигнув Нестеренко. — Еврейское счастье. Если бы меня хозяйка не определила в сиделки, мыл бы посуду.
   — Скромность — хорошо, но удача лучше, — скорее себе, чем коллегам, сказал Гуров. — Ты считаешь реальным встретиться с девушкой?
   — Полагаю, что мать догадывается или даже знает о пристрастии младшей дочери и на время ее изолирует, — Котов развел руками. — Будь я помоложе, покрасивше, не родись иудеем, можно было бы попытаться установить личный контакт, прикинуться влюбленным.