Леонов Николай Иванович. Выстрел в спину

   Евгений открыл шампанское, брызнул на дверь и, подняв руку, торжественно произнес:
   – Мир этому дому! Открывай! Женщину на руки!
   Ирина открыла дверь. Олег подхватил ее на руки, точнее, посадил ее на одну руку, и они вошли.
   Лампочки без абажуров ярко освещали совершенно пустую двухкомнатную квартиру – Олег купил ее недавно и сам здесь еще не жил. Лишь в центре большой комнаты стоял стол, заставленный кубками и хрустальными вазами, одна стена была увешана вымпелами и медалями. Голые без занавесок окна казались огромными. Пахло клеем и свежим деревом. На кухне, однако, белел холодильник. Ирина обошла квартиру на цыпочках, словно боялась разбудить кого-то, выглянула на балкон, повернулась к наблюдавшим за ней мужчинам и сказала:
   – Мне так приятно будет все делать самой. Это так здорово, что еще ничего нет!
   – Святая простота, – вздохнул Павел.
   – Да замолчи ты, циник! – оборвал его Евгений, доставая из своей сумки завернутые в салфетки бутерброды, блюдо с заливной рыбой и еще одну бутылку шампанского.
   – Это вам на завтрак, дети, – он положил все в холодильник. – Павел, на выход!
   С тех пор прошло больше пяти лет.

Глава четвертая

   Лева сидел на кухне за большим столом, сделанным из толстых сосновых досок. Дерево, видимо, слегка обжигают, выявляя его фактуру, затем покрывают бесцветным лаком. Прочно и надежно, ничего не пачкается, не скрипит, шляпки гвоздей, выглядывающих из дерева, словно изюмины из пасхального теста, гарантируют нерушимость сооружения.
   Ожидая хозяйку, которая говорила по телефону, Лева хотел сдвинуть стол с места и улыбнулся собственной неудаче. Насколько успел разглядеть Лева, все в квартире Перовых было прочно и солидно, и удобно, без броской сиюминутной показушности. Ничего не сверкает, не бросается в глаза, мягкий палас приглушает шаги, свет в холле рассеянный, стены под дерево, все спокойно, очень спокойно.
   Только взгляд хозяйки показался Леве не спокойным, лихорадочно блестящим, словно у Ирины была высокая температура. «Такая у меня профессия, – с горечью подумал Лева. – Раз пришел, значит, улыбок не жди, радоваться людям нечего. Многие сравнивают нашу профессию с профессией врача, мол, врач тоже порой делает больно, но лечит, спасает жизнь. Врач делает больно порой, мы делаем больно почти всегда, и как ни деликатничай, а все равно больно. Вот пришел, только „здрасьте“ сказал, а Ирине уже больно, она хватается за ненужный телефонный звонок».
   Ирина вернулась на кухню.
   – Извините, – сказала она и попыталась улыбнуться. – Мы, женщины, такие болтушки. Сейчас я сварю кофе.
   – Спасибо, – Леве показалось, что Ирина решила варить кофе, тоже чтобы как-то оттянуть разговор.
   Что увидел писатель Ветров в этой молоденькой женщине, за что полюбил?
   Ирина была маленького роста, с тонкой мальчишеской фигурой и легкой походкой. Темно-русые волосы она стригла коротко, брови у нее были темнее волос, а глаза совсем светлые. Внешне она безусловно привлекательна, но не более того, решил Лева. Что-то в ней Ветров увидел еще.
   – Вы ищете убийцу Павла. – Ирина не спросила, сказала утвердительно, поставила перед Левой чашку и села напротив.
   Лева не ответил, встретился с Ириной взглядом и увидел в ее глазах такую боль и тоску, что быстро отвернулся. «Почему я должен этим заниматься? Но как искать преступника и не беспокоить хороших людей? Она пришла с похорон и ждет мужа, вовремя я приперся…»
   – Извините, – Лева встал, – я вспомнил об одном неотложном деле. Извините. Я позвоню вам на днях.
   Ирина все-таки не выдержала и заплакала, слезы побежали по ее щекам, она вытерла их ладошкой.
   – Не лгите, садитесь и пейте кофе. Курите, – Ирина не стыдилась слез, не прятала лицо. – Я сейчас, я вообще-то сильная. Понимаете, Павел… Так вот, сразу. Я сейчас. – Она быстро вышла из кухни.
   Зазвонил телефон, аппарат стоял здесь же, на кухонном столе. Лева снял трубку.
   – Гуров? – услышал он голос подполковника Орлова.
   – Слушаю, Петр Николаевич.
   – Обнаружено завещание Ветрова. У тебя телефон не параллельный? – быстро спросил Орлов.
   – Не знаю, – соврал Лева, убежденный, что Ирина не снимет другую трубку.
   – Девица рядом? Она не может услышать?
   – Говорите, хотя я все понял, – сказал Лева.
   – Что ты понял? Что? Кто в наше время пишет завещания? Ты? Я? Кто? Ветров знал, что ему грозит опасность. Ты понял? Ты знаешь, кому он все завещает?
   – Знаю, – Лева разозлился на начальника, на его радостный и безапелляционный тон.
   – Раз ты такой умный, – Орлов рассмеялся, – так тряхни эту девицу как следует. Почему это писатель Ветров, одинокий человек, завещает пай за кооперативную квартиру и причитающиеся ему в издательствах и на киностудиях гонорары замужней женщине? Почему, Лева? Между ними что-то было, и это что-то может оказаться серьезной зацепкой. Знаешь, тащи-ка ее сюда.
   – Не стоит, успеем. – Лева улыбнулся вернувшейся Ирине, жестом показал, что извиняется за разговор.
   – Кофе пьешь? – спросил Орлов.
   – Конечно. Извините за совет, Петр Николаевич, – Лева придумал, как отвлечь Орлова от Ирины и не дать им встретиться. – Почему бы вам не заняться другой половиной?
   – А то я не догадался! – возмущенно фыркнул Орлов. – Сейчас я этим бывшим спортсменом займусь. Ну давай, – и он неожиданно повесил трубку.
   – У вас что-то случилось? – Ирина снова попыталась улыбнуться.
   – Очередная неприятность, Ирина. – Лева тоже изобразил улыбку. – Можно вас так называть? Какой же я ерундовый сыщик, если у меня на физиономии все написано.
   – Вы славный сыщик, Лев Иванович, – Ирина все-таки улыбнулась. Помедлив, сказала: – Я не любила Павла, но лучше человека, чем он, не встречала. Павел был, по-моему, удивительно мужественный и порядочный человек.
   – Когда вы познакомились с ним? – спросил Лева.
   – В день свадьбы. Он был свидетелем Олега. Помню, товарищи Олега по спорту разобиделись, что пригласил свидетелем постороннего, не из команды. Олег очень уважал Павла, я даже ревновала порой. Павел относился к моему мужу несколько снисходительно, меня это раздражало, затем я поняла… – Ирина замолчала, взяла сигарету и неумело закурила.
   – Что вы поняли? – спросил Лева.
   – Так, не важно. – Ирина закашлялась.
   – Ну, а все-таки?
   – Мне не хочется говорить на эту тему. – Ирина открыто взглянула на Леву, и он сказал:
   – Когда вы поняли, что Павел любит вас? Он говорил об этом?
   – Никогда! – быстро ответила Ирина. – Никогда, ни полслова.
   Так ли это, хотел спросить Лева, но не спросил. Как установить истину? Ирина производит впечатление человека открытого и честного. Нужны факты, а не впечатления. Если Ирина была с покойным в близких отношениях, то убийцей может оказаться либо Олег Перов, либо кто-то третий, пока неизвестный. Убийство из ревности на данном этапе розыска выглядит наиболее убедительно. Деньги же взяли, инсценируя ограбление, узнал-то о деньгах убийца, возможно, в последний момент. Ирина говорит, что не любила Ветрова.
   – Павел любил меня, – сказала Ирина. – Я знала, удивлялась и восхищалась его любовью. Я совершенно ее не заслуживала. Павел не только не сказал ни слова, он не искал встреч со мной. Павел всегда оказывался рядом в нужный момент, умел помочь.
   – То, что вы рассказываете, очень важно для меня, – после долгой паузы произнес Лева. – Чтобы найти врага Павла, мне необходимо понять его самого.
   Ирина согласно кивнула, но окинула Леву таким взглядом, будто сказала: «Не дано вам, мелко плаваете!»
   Лева догадался и покраснел. Когда он смущался, в нем вспыхивала красная лампочка, и Лева этой лампочкой управлять не научился, управлять – нет, а использовать – да. Он посмотрел на Ирину открыто, ничуть не скрывая своего смущения, и сказал:
   – Пусть мне не дано понять Павла Ветрова до конца, но я обязан, – он выделил последнее слово, – стараться в силу своих возможностей. А вы, Ирина, обязаны мне помочь. – И повторил, растягивая гласные: – Обя-я-за-а-ны.
   Несколько лет назад, в самом начале своей работы, Лева, нанеся ответный удар, тем более женщине, да еще молодой и обаятельной, опускал глаза, давал человеку прийти в себя. Сейчас Лева смотрел Ирине прямо в лицо, не гипнотизировал, не угрожал взглядом, просто смотрел, как бы предлагал: сбросим маски, будем естественны.
   – А то ведь нехорошо, Ирина, что вам хочется – вы рассказываете, не хочется – умалчиваете. Нехорошо, нечестно.
   Лева любил и в неофициальных беседах, и при официальных допросах сводить все к сути, к конкретным понятиям: «хорошо и нехорошо», «честно и нечестно», «долг», «совесть». Он научился этому у отца. Лева запомнил не просто слова, он умел их говорить, обнажая их простую, но почему-то многими забытую суть.
   Взгляд Ирины заметался, забился, словно солнечный зайчик, пущенный дрожащей рукой.
   – Я вам напомню, помогу, – говорил Лева. – Павел относился к вашему мужу несколько снисходительно. Это раздражало вас, но вскоре вы поняли… – он сделал короткую паузу. – Что вы поняли, Ирина?
   Леве оставался всего один шаг, последнее усилие, и он завладел бы тайной. Но именно последнего усилия и не хватило, он допустил ошибку, то ли в тоне, то ли в каком-то лишнем движении, и порвал ту невидимую нить, на которой удерживал Ирину. Она встала, отошла к плите и, не глядя на Леву, ответила:
   – Вы ошиблись, Лева, неверно меня поняли.
   – Возможно, – как можно беспечнее сказал он, понимая, что не ошибся, однако больше ничего от нее сегодня не добьется. Он уже собирался откланяться, подыскивал подходящие слова, мол, не хочу быть надоедливым, но нам придется еще встретиться, когда вернулись с похорон Олег Перов и Евгений Шутин.
   Олег, как часто случается с бывшими спортсменами, за последние годы несколько располнел и выглядел старше своих тридцати трех лет. Шутин же, подтянутый, как всегда изящно одетый, был моложе своих сорока лет. В общем, со стороны они казались ровесниками.
   С Шутиным Лева раскланялся, они утром уже говорили по телефону, с Перовым поздоровался, и рука Левы потонула в огромной ладони экс-чемпиона. «Такой не воспользуется пистолетом, шарахнет кулаком, расколет голову, как орех», – подумал Лева, потирая слипшиеся после рукопожатия пальцы.
   – Помянем по русскому обычаю, – сказал Олег, натужно откашливаясь.
   Шутин смотрел задумчиво, несколько растерянно. Перов, помогая жене накрывать на стол, двигался энергично, несколько нервно, говорил быстро, пытливо поглядывая на Леву, хотел узнать что-то большее, скрытое за ничего не значащими словами.
   – Я почему-то считал, что сыщик всегда присутствует на похоронах, – сказал Шутин, начал разливать коньяк, но рука так дрожала, что он отдал бутылку Леве. – Ведь убийца может выдать себя. – Он криво улыбнулся. – Правда, он может выдать себя и на поминках, – и вытянул над столом дрожащие руки.
   – Убийца – уголовник, он не из приятелей покойного, – глядя на Шутина, спокойно лгал Лева. – Преступника не было на кладбище и не может быть на поминках. – Он чувствовал, что Перов ему верит, а Шутин – нет.
   – Время рассудит, – сказал Шутин и, расплескивая коньяк, молча выпил.
   Сидевший рядом Перов взял Леву за плечо, повернул к себе и спросил:
   – Вы его найдете?
   – Куда он денется? – Лева высвободил плечо и отодвинулся. – Некуда ему деваться.
   – Глупый и нахальный мальчишка, – тихо сказал Шутин и вдруг закричал: – Что же это делается? Что делается? Павел, где Павел? А? – Он встал, махнул рукой, снова сел и начал ругаться.

* * *

   Лева шел по аллее, по которой пять с лишним лет назад бежали со свадьбы Ирина и Олег, Шутин и Ветров.
   Никто из них не имеет отношения к преступлению, думал Лева. Они любили Ветрова, безусловно любили. Шутин знал его с детства, чуть ли не с первого класса. Но Ветров добился того, о чем мечтал Шутин. Один добился, другой нет. Они соперничали всю жизнь. Моцарт и Сальери? Лева поддел ногой камешек: «Мне надо менять профессию. Хорош, хорош, нечего сказать, сидишь у людей в доме, ешь и пьешь за одним столом, смотришь им в глаза, а закрыв за собой дверь, начинаешь рассуждать: кто же из них убийца?»
   Лева сел на лавочку. Людей нельзя убивать, людей и обижать-то нельзя. Однако Ветрова убили. Кто-то выстрелил ему в спину и убил. Отнял у человека жизнь в расцвете сил, творчества, пусть не разделенной, но всегда прекрасной любви. Этот кто-то может остаться безнаказанным. Не должен. И он, Гуров, обязан найти человека, который выстрелил в спину Павлу Ветрову.
   – Лева, дай сигарету. Ты хоть и не куришь, но таскаешь с собой.
   Лева повернулся, рядом сидел подполковник Орлов. Лева знал, что он подполковник, а проходившие по аллее люди видели полноватого мужчину лет пятидесяти, чуть курносого, на вид простоватого. Лева дал подполковнику сигареты и зажигалку. Орлов закурил, выпустил сильную струю дыма и спросил:
   – Так что девица? Как она объясняет завещание?
   – Я не спрашивал, – неохотно ответил Лева.
   – «Я не спрашивал», – повторил Орлов, чмокнул, затягиваясь. – Почему же?
   – Мы же люди, Петр Николаевич. Нельзя все наваливать на человека в один день. Сегодня хоронили. Пусть отойдут немножко. – Лева тоже закурил, выпустил дым, кашлянул.
   – Люди? – Орлов вздохнул. – Ты, Лева, человек. Твой Турилин – человек. Орлов просто профессионал. – Он курил, мусоля фильтр сигареты, размочаливая его крепкими, желтыми от никотина зубами, и причмокивал.
   Орлов вообще любил казаться невоспитанным, грубоватым человеком, подчеркивая это и в словах, и в поступках. Леву раздражала его нарочитая мужиковатость. Однажды он видел Орлова в кабинете большого начальства. Там даже простой костюм сидел на подполковнике изящно, безукоризненно был повязан галстук под белоснежным воротничком. Объяснялся он в том кабинете четкими округлыми фразами, курил не чмокая и уж, конечно, не шмыгал носом.
   – Мы обязаны относиться к людям внимательно, щадить их достоинство и чувства, – сказал Лева, понимая, что получит в ответ проповедь, основными аргументами которой будут обвинения в слюнтяйстве и псевдоинтеллигентности,
   Он еще не закончил говорить, как Орлов заулыбался, ласково поглядывая на Леву маленькими прищуренными глазками. Он взглянул на Леву один раз, второй, как бы примериваясь, с какой стороны удобнее приняться за сей лакомый кусочек.
   – Все твои люли-тюли в нашем деле ни при чем, – начал он неторопливо. – Говоришь ты «извините» при обыске или молча в барахле копаешься, ты дом человека переворачиваешь. Скажи?
   Лева понял, что его никто не спрашивает, и промолчал.
   – В каждом доме люди живут разные. К примеру, мужик – проходимец, мать с женой – хорошие, добрые бабы, – он довольно кивнул и причмокнул. – Разные, Лева. Однако ты все барахлишко своими руками лапаешь. Все, заметь, так как оно в семье общее, и где что припрятано, неизвестно. А души у людей раздельные, каждому своя, а ты подряд хватаешь, без разбора.
   По аллее медленно шла влюбленная пара, и Орлов примолк, выжидая.
   – Ишь, любятся, – ерничая, продолжал он. – Поженятся. Малый запутается в каком-нибудь дерьме, ты к ним и придешь, Лева. Представь, – Орлов округло развел руками. – Являешься. Квартирка. Понятые. Заметь, для этой девочки люди, как правило, знакомые. Соседи или дворник с лифтером. В общем, красота. И тут, – он сделал паузу и взглянул хитро, – заметил ты на стене фотографию в рамочке под стеклом. На фотографии той невеста вся в белом, а он, как положено, в черном. Оба, конечно, глупо улыбаются. Ты, Лева, как культурный, говоришь: «Извините, пожалуйста». Карточку со стены снимаешь и ножичком ее аккуратненько отколупываешь. Может, валюта именно там, скажи? Ножичком аккуратненько? – Орлов смотрел на Леву серьезно, уже не чмокал, не ерничал, заговорил он чистым языком, литературным. – В этой ситуации, Лева, твои извинения и расшаркивания сплошное издевательство. Ты пойми, Лева, ты пришел и разломал все, что они годами строили.
   – Не я, – сорвался Лева, – разломал преступник.
   – Верно. Но для семьи виновником в большинстве случаев являешься именно ты. И не переживай, не бери к сердцу. Ты о зубном враче думал?
   – Каком враче? – не понял Лева.
   – Который людям больно делает? Думал, думал, мы все думали. – Орлов махнул на Леву рукой. – Представь, если бы врачу каждый раз было бы так же больно, как пациенту? Представил? Мы бы быстренько без врачей остались, они бы все померли. Выводы сам делай.
   Лева не ответил, они посидели еще немного, думая каждый о своем, распрощались холодно. Лева дошел до Белорусского, проехал по кольцевой остановку, вышел у зоопарка, до дома рукой подать. Что-то в разговоре с Орловым было не так, в чем-то подполковник его, Леву, надул. Лева размышлял, ворочал мозгами и наконец добился ответа. Орлов решил Перовым заняться и поехал за ним на кладбище. Олег Перов с Шутиным домой вернулись, а подполковник Орлов, видимо, лишь проводил их, поглядывая со стороны. Почему же Орлов не пригласил Олега Перова в управление? Да потому, что подполковник Орлов нормальный ранимый человек. «Разговор наш с Перовым не убежит, что сегодня, что завтра, побеседуем, а с похорон друга забирать жестоко».
   Так рассудил подполковник Орлов. «Ага, Петр Николаевич! – Лева ликовал. – Значит, ваши штучки-дрючки, жаргончик и прочее – только средство защиты. Умный инспектор Гуров, – уговаривал себя Лева. – Умный, но чуть-чуть с опозданием, раньше бы сообразил да преподнес свои мыслишки подполковнику. Вот бы натюрморт получился».
   Лева вышел из лифта и сразу увидел на своей двери записку. Если просят позвонить на работу, утоплюсь в ванне, твердо решил Лева и прочитал: «Срочно позвони. Марго. Срочно». Он вздохнул облегченно. Лева вспомнил Ирину Перову, маленькую, голубоглазую, с копной темных, коротко остриженных кудрей, затем Риту – высокую, гибкую, с длинными прямыми волосами и темными подведенными глазами. Соблазнительный народ женщины. Наверное, я бабник, решил Лева. Хорошо это или плохо? Возможно, нормально. Интересные женщины мне нравятся, что плохого? Но их много, а мне нужна одна. И он вспомнил свою первую любовь, неожиданно ворвавшуюся и уходившую медленно, словно тяжелая болезнь, чуть ли не забирая с собой душу, оставляя измученное тело. И только Лева окреп, встал по-настоящему на ноги, вздохнул свободно, так на тебе… Да еще в своем же доме, да почти несовершеннолетняя, с манерами кинозвезды. Лева не был знаком с кинозвездами, но наверняка они вот такие, он вновь взглянул на записку: «Срочно позвони. Марго. Срочно».
   Лева вытащил из морозилки пельмени, поставил на плиту кастрюльку с водой.
   «Такие девочки каждого мужчину, который не плавится под их взглядом, как стеариновая свеча, не начинает громко ржать и бить копытом, воспринимают как личное оскорбление. Она и бегает ко мне каждый день, чтобы доказать свою неотразимость. А я женюсь на маленькой симпатичной толстушке, – назло себе думал Лева, – носик пупочкой и глаза разные: синий и карий. Зато она будет любить меня, а не себя, и чтобы образование не выше среднего, так как если женщина красива, умна и образованна, это уже патология, это не для нормальных людей…»
   Рассуждения Левы прервал звонок в дверь. Рита вошла, заложив руки за спину.
   – Здравствуй, проходи, – сказал Лева и поспешил к плите, которая возмущенно шипела и брызгала паром.
   – Здравствуй, Лева. – Рита продолжала смотреть себе под ноги и осторожно ступала на носки. – Наконец-то я тебя поняла. Друг пишет: «Срочно», а ты быстрее к пельменям….
   – А я знаю твой телефон? – Обхватив кастрюльку полотенцем, чуть сдвинув крышку, Лева сливал воду и морщился от бьющего в лицо пара.
   – Сыщик, называется, – медленно сказала Рита. Лева уже догадался, что сегодня исполняется роль «Я вся такая разочарованная». – Один мальчик, аспирант, между прочим, достал мой телефон, даже не зная, где я живу.